В лесу Дин / In the Forest of Dean

      — Гарри? — тихо сказала Гермиона, проследовав за ним в палатку. Её ноги были ватными, а спина затекла от напряжения, которое сковывало её тело во время занятия в коттедже и только сейчас, в привычной безопасности палатки, начало покидать тело.       — М-м? — отозвался он, поставив её сумочку на маленькую тумбочку возле их койки, чтобы достать оттуда пижамы.       Подойдя ближе, Гермиона остановилась и прислонилась спиной к опоре палатки.       — После сегодняшнего дня, — медленно произнесла она, внимательно наблюдая за Гарри, — ты не заметил никаких изменений в поведении Насира?       — Ты имеешь в виду то, с какой одержимостью он за тобой наблюдает? — приподнял бровь Гарри, повернувшись к ней лицом. Казалось, он не сердился из-за этого, а просто констатировал как факт. — Или об этой его жуткой ауре, которая буквально изливается из него при общении с нами?       — Вроде того, — усмехнулась она.       Гарри мягко улыбнулся, бросил пижамы на койку и направился к ней. Встав прямо перед ней, он положил руки на её талию. Большой палец его правой руки скользнул под её свитер и нежным движением погладил кожу. Гермиона вздохнула, чувствуя как расслабляется тело под его прикосновениями.       — Что конкретно ты имела в виду? — тихо спросил Гарри, не сводя с неё глаз.       — Помимо того, что он всё время на меня пялится… я имела в виду… это довольно трудно объяснить, — вздохнула Гермиона и провела руками по его предплечьям, скользя большими пальцами по опалённой ткани. — Когда мы были в коттедже, я ненавидела каждую минуту пребывания там. Слишком замкнутое пространство, слишком много людей… И всё же я не могла избавиться от ощущения, что мы под защитой… что, если что-нибудь случится, Насир сразу вмешается. Гарри, я не уверена, как это объяснить… я по-прежнему не думаю, что он поддерживает какую-то из сторон в этом конфликте, но у меня такое ощущение…       — Что он решил быть на твоей стороне, — закончил за неё Гарри, помогая сформулировать то, что она изо всех сил пыталась выразить словами.       — Да! — Гермиона нахмурилась. — Почти как сегодня днём — было два возможных исхода: либо он уходит, либо остаётся и помогает. И, похоже, он выбрал второй вариант. Думаю, он действительно защитил бы нас.       — Да, но вряд ли это имеет какое-то отношение ко мне, Гермиона, — тихо сказал Гарри, скользнув взглядом по её лицу. — Я понимаю, о каком ощущении ты говоришь, но… это сосредоточено вокруг тебя.       Гермиона сглотнула и посмотрела на него. Её голова опустилась и поднялась в медленном кивке. Она почти ожидала, что он это скажет. Было странно сознавать, что именно она являлась центральным элементом их непонятных отношений с Насиром. Она даже не была уверена, как определить его роль в этих отношениях — самое близкое, что приходило на ум, было «наставник». По какой-то причине этот холодный и совершенно беспристрастный человек решил помочь им, и хотя эта помощь не равнялась поддержке в войне, помогая им, он в какой-то степени вставал на одну из сторон.       Даже если это была только её сторона.       Это вызывало у неё тревожное чувство неловкости. Знание о том, что он поддерживает её, а следовательно и Гарри, давало ей некоторое ощущение безопасности, но вместе с тем давило тяжёлым грузом ответственности. Она задавалась вопросом, чувствовал ли Гарри что-то подобное, когда люди решали следовать за ним, потому что видели в нём Избранного? Это было странное, тяжёлое, парадоксальное чувство печальной радости, от которого ей становилось неуютно.       — Что, если он передумает? — медленно произнесла Гермиона, с тревогой всматриваясь в лицо Гарри.       — Я не думаю, что он передумает, — тихо сказал он.       — Что, если он потребует что-то взамен?       Гарри задумчиво посмотрел на неё.       — Вот когда потребует, тогда и будем думать, что с этим делать. Хотя он производит на меня впечатление человека, который выставил бы условия заранее. Как ты сама сказала, он делает только то, что хочет, а значит, у него есть в этом свой интерес. — Гарри шагнул ближе, его левая рука скользнула вверх по её свитеру и остановилась на рёбрах. — Меня больше беспокоит, как далеко он зайдёт на этом пути и как много ты решишься принять.       — Что ты имеешь в виду? — спросила она, откинув голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза.       — Ты сказала ему, что мы возьмём от него всё, что он согласиться нам дать — и пока это правда. — Колеблясь, Гарри ненадолго замолк, обвёл взглядом её лицо и продолжил тихим голосом: — Мы не должны забывать, почему мы это делаем. Я знаю тебя, Гермиона, знаю, как ты относишься к знаниям, и, думаю, он тоже это понял. Думаю, именно поэтому он решил помочь тебе. Меня беспокоит только то, сколько ты готова отдать за это. Мы оба готовы сделать всё возможное, чтобы выиграть эту войну, — я всем сердцем поддерживаю тебя в этом. Но знание ради знания может быть опасным, и я… я не хочу, чтобы ты забывала, почему мы делаем то, что делаем. Почему мы переступаем черту, а порой и откровенно заходим на ту сторону. Мы делаем это ради победы; потому что так нужно, потому что другого пути нет, а не просто ради того, чтобы сделать это.       С трудом сглотнув, Гермиона снова кивнула. Её пальцы сильнее сжали его предплечья. Она закрыла глаза и легонько ударилась головой о деревянный столб позади себя. Его слова взбудоражили её, но она не могла отрицать их правдивость.       — Я помню, — выдохнула она, открывая глаза, чтобы снова взглянуть на него. — Я не собираюсь продавать свою душу и отказываться от своей человечности ради знаний, Гарри.       — Знаю, — сказал Гарри с лёгкой улыбкой. — Но это не происходит в один миг, Гермиона, это происходит медленно и постепенно, и Насир как раз такой человек, который мог бы склонить тебя зайти дальше, чем следует, потому что сам он воспринимает этот путь совершенно спокойно. Я не удивлюсь, если это то, что он сделал с самим собой.       Гермиона скорчила ему гримасу, но возразить ей было нечего. Скорее всего, Гарри был прав, у неё самой возникала похожая мысль. Без всяких сомнений, этот человек обладал обширной коллекцией навыков, приобретённых весьма сомнительными с точки зрения морали средствами. При этом было очевидно, что его совершенно не волновало, как это на него повлияло. И на счёт неё Гарри тоже был прав. У него имелись основания для беспокойства — знания всегда были её слабостью.       — Я не собираюсь терять тебя в этой войне — в любом смысле этого слова, — прошептал Гарри, наклоняя голову и касаясь лбом её лба. — Мы научимся тому, что нам нужно, сделаем то, что необходимо, но, пожалуйста, не поддавайся искушению зайти дальше.       — Я постараюсь, — выдохнула Гермиона, снова закрывая глаза и ответно прижимаясь к нему лбом. С её губ сорвался лёгкий смешок, перешедший в улыбку. — Возможно, тебе какое-то время придётся побыть моим моральным компасом, Гарри, и уберечь от искушения.       Она почувствовала его смешок и открыла глаза. Он по-прежнему смотрел на неё с беспокойством, но на его губах появилась лёгкая улыбка. Его большой палец задел её тазовую кость, и по её спине прокатилась дрожь.       — Я буду. Я остановлю тебя, даже если мне придётся силой оттаскивать тебя от столь дразнящих и заманчивых знаний, — пообещал он, сопроводив слова нежным поцелуем, от которого по её спине прокатилась вторая волна дрожи.       — Возможно, тебе будет достаточно отвлечь меня чем-то другим, не менее дразнящим и заманчивым, — пробормотала Гермиона ему в губы, закрывая глаза.       Гарри снова поцеловал её, его язык медленно прошёлся по её губе, пальцы сильнее сжали её бедро. Она чувствовала, как учащается её пульс и скручиваются сладким напряжением мышцы внизу живота.       — Это я могу, — прошептал он, скользнув правой рукой вверх по её обнажённой коже до кромки лифчика. — Пойдём со мной в душ.       Гермиона провела рукой вверх по рукаву его свитера, крепко схватилась за ткань ближе к горловине и притянула его ближе, углубляя поцелуй. Отстранившись, он бросил на неё горящий взгляд, от которого её внутренности сжались в предвкушении, и, взяв её за здоровую руку, повёл за собой в ванную. К этому времени он полностью завладел её вниманием и определённо добился невероятных результатов в отвлечении её от прочих мыслей.       Они сбросили свою опалённую одежду в кучу на полу ванной, и Гарри молча включил душ, после чего его руки снова нашли её тело. Пар уже заполнил комнату, когда он провёл её в маленькую душевую кабинку и прижал спиной к холодной стене, не прерывая поцелуев. Застонав ему в рот, она оставила левую руку свободно лежать вдоль бока, запустив пальцы правой в его неровно стриженные волосы. Тёплые брызги воды тонкими струйками ласкали кожу. Она почувствовала, как его эрегированный член прижался к её животу, и жар, сжигающий её изнутри, усилился.       Она наслаждалась прикосновением его горячего тела, ощущением его тяжести, прижимающей её к стене. В тесноте кабинки его физическое присутствие рядом казалось ей как никогда всеобъемлющим и полным, и она с жадностью вбирала в себя это ощущение вместе с густым от влаги воздухом. Его губы скользнули по её подбородку к шее, и она выгнулась навстречу, прижимаясь к нему ещё теснее. Она нуждалась в нём — так было всегда, но прямо сейчас в этом был оттенок отчаяния. Запустив одну руку в её волосы, он скользнул второй по её влажной груди, перекатил между пальцами сосок.       — Чёрт, Гарри… — выдохнула она ему в шею, притягивая его ближе и проводя губами по его плечу. — Я хочу тебя… хочу чувствовать тебя внутри себя…       С низким стоном он вжался в неё бедрами.       — Подожди… Сперва я хочу сделать кое-что для тебя… — пробормотал он, почти касаясь губами её уха.       Его рот прошёлся по её шее, прежде чем снова вернуться к губам. Тяжело дыша, она прижималась к нему в ответ, позволяя его языку скользнуть в её рот, принимая его, встречая и поощряя. Оторвавшись от её рта, он начал осыпать горячими поцелуями её тело, постепенно опускаясь на колени. Её глаза расширились, когда она поняла, что он делает. Его рука твёрдо легла на её бедро, прижимая её к стене.       — Гарри, — выдохнула она, зарываясь пальцами в его теперь уже влажные волосы. — Тебе не обязательно…       Дыхание перехватило и слова резко оборвались, когда его язык нашёл свою цель. При этом струя воды, перенаправленная им, ударилась о стену позади Гермионы и побежала по её спине и плечам. Её пальцы глубже зарылись в его волосы, рот приоткрылся, из горла вырвался тихий стон.       Ощущения были настолько приятными, что она забыла, что хотела сказать. И зачем.       Он провёл рукой вверх по внутренней стороне её бедра, и она дёрнулась, когда сначала один, а потом и второй его палец проник внутрь неё. Её голова непроизвольно откинулась назад, когда он поднял её ногу себе на плечо, обеспечивая себе лучший доступ, и погладил подушечками пальцев особо чувствительное место внутри, запустив по её телу волну дрожи. Каждая его ласка внутри и снаружи всё плотнее закручивала витки напряжения в её животе. Вцепившись в него единственной здоровой рукой и ничего не видя перед глазами, она жадно хватала ртом воздух. Слишком хорошо он знал её тело, слишком точными были его движения, чтобы это могло продолжаться долго.       — Гарри, — выдохнула она, крепче сжимая его волосы. — Гарри, я… я слишком близко…       Он не сбавил напора — напротив, только сильнее сжал её бедро и ускорил ласки. Её тело задрожало, дыхание участилось, рука до боли вцепилась в его волосы и с губ сорвался глубокий стон, когда взведённая до максимума пружина внутреннего напряжения наконец спустилась, разливая по телу ослепляющее освобождение.       Её тело дёрнулось, перед глазами всё поплыло, и она крепко зажмурилась, прижимаясь к нему бёдрами. Одна за другой волны удовольствия прокатывались по её телу, пока он удерживал её на месте, позволяя мягко спуститься с пика. Словно в тумане она чувствовала, как её нога спускается с его плеча, как он поднимается на ноги и прижимается губами к её губам — она почувствовала свой вкус на его губах. Теряя и вновь обретая себя, она отвечала на его поцелуи и льнула к нему, но когда она начала опускаться на колени, он её остановил. Немного удивлённая, она подняла на него затуманенный взгляд.       — Ты не хочешь, чтобы я?..       — У меня были немного другие мысли… если ты не против, — добавил он с усмешкой и снова поцеловал её, прижимаясь к ней всем телом.       Конечно, она была не против.       Он положил руки на её бедра и мягко подтолкнул, разворачивая на месте.       Она прикусила губу в предвкушении. У них уже был подобный опыт, и в прошлый раз, когда он взял её сзади, показался ей довольно волнующим. Но они никогда раньше не делали этого в душе. Чуть отодвинув корпус от стены, она упёрлась в неё здоровой рукой и прижалась щекой. Прохладная поверхность приятно охладила разгорячённую кожу. Он провёл руками по её бокам и наклонился вперёд, чтобы поцеловать в шею. Он всегда знал, как к ней прикоснуться. Всегда знал, как заставить её трепетать от желания. В конце концов, они научились этому вместе, совершенствовали это, как свои тренировки. Без всяких сомнений, Гарри знал её тело лучше, чем она сама.       Она почувствовала его напряженный член у своего входа, прежде чем он осторожно вошёл в неё с глубоким, удовлетворённым стоном, сорвав с её губ ответный стон. Каким же совершенным он ощущался внутри неё. Словно они были идеальным продолжением друг друга. Безупречным дополнением. Словно это было самое правильное, что могло между ними произойти. Она выгнула спину, сильнее раздвигая для него бёдра. Удерживая её правой рукой за бедро, он обхватил левой её плечо, помогая удерживаться на месте без помощи второй руки, на которую она не могла опереться. Каждый толчок был медленным и глубоким. Вскоре её ногти заскребли о плитку, а изо рта бессвязным потоком полились стоны. Ещё не отошедшие от первого оргазма, её внутренние мышцы сладко сжимались при каждом проникновении, посылая по телу волны приятных ощущений.       — Чёрт, Гермиона… — простонал Гарри, обхватив её левой рукой поперёк груди, чтобы прижать к себе её маленькое тело и поцеловать в шею.       — Гарри… — выдохнула она, поворачивая к нему голову для поцелуя.       Будь она чуть выше, такое положение было бы крайне неудобным, но соотношение их роста было идеальным. Она откинулась на него и сильно вздрогнула, когда его рука скользнула между её ног, чтобы ещё раз обвести пальцами клитор. После прошлых ласк ощущения были настолько острыми, что она едва могла выдержать прикосновение, и хотя она чувствовала, как внутри снова нарастает напряжение, она сомневалась, что сможет дойти до финала. Её тело казалось слишком напряжённым, слишком чувствительным. Она отчаянно желала этого, но едва могла справиться с нахлынувшими на неё ощущениями.       — О боже… — простонала Гермиона, извиваясь в его объятиях, когда острота ощущений стала почти невыносимой. — Гарри… я… я не могу… это слишком…       Её рот широко открылся в сдавленном крике, когда он вошёл в неё особенно глубоко, одновременно сильнее надавив пальцами на маленький гиперчувствительный комок нервов между её ног. В следующим миг её реальность рассыпалась в ярком фейерверке ощущений. Дыхание перехватило. Ноги резко ослабли, а разум потерял всякую способность к сознательной мысли. Где-то на грани сознания она чувствовала, как его движения ускорились, стали быстрее и жёстче; слышала, как прервалось на какое-то мгновение его дыхание, перейдя в громкий, продолжительный стон. Выставив руку вперёд, чтобы опереться о стену, он прижал её к себе второй рукой и глубоко вошёл в неё в последний раз, содрогнувшись всем телом.       Хватая ртом воздух, она дрожала в его объятиях и растворялась в жаре их разгорячённых тел и влажного воздуха. Она почувствовала, как он уткнулся носом в её теперь уже насквозь мокрые волосы и мягко прижался к ней бедрами. Его глубокое прерывистое дыхание тронуло её ухо, губы коснулись щеки.       — Кажется, ты говорила, что не можешь, — с тихим смешком сказал он между судорожными вдохами.       Грудь Гермионы дёрнулась в полузадушенном смехе среди сполохов рваного, жадного дыхания.       — Я не могла… Это было слишком… Я не знаю, как так получилось, — пробормотала она, повернув к нему голову.       Он притянул её вплотную к своему телу и медленно поцеловал, нежно обхватив рукой её шею. Когда он отстранился, она обвела взглядом его раскрасневшееся лицо. Она видела мягкую дымку оседающей страсти в его глазах… и чистое обожание.       — Я люблю тебя, — сказал он низким, мягко вибрирующим голосом, отозвавшимся в её теле волной дрожи.       — И я люблю тебя, Гарри, — прошептала она в ответ, ещё раз скользнула взглядом по его лицу и снова поцеловала.       Какое-то время спустя, неохотно разомкнув объятия, они закончили принимать душ и, хоть ноги у обоих дрожали, даже нашли силы вымыть голову, после чего наконец вышли из маленькой кабинки, натянули свои пижамы: Гермиона — короткие шорты и свободную майку, а Гарри — мягкие клетчатые штаны, — и, высушив волосы, отправились спать. Было уже поздно. Гермиона понимала, что с учётом её обязательных десяти часов сна они обязательно опоздают на свою утреннюю тренировку, но ей было всё равно. Ей нужен был этот глоток жизни, это напоминание о том, что жизнь не заканчивается на тренировках и преодолении.       На время отложив приём зелья сна без сновидений, она легла в постель, уютно устроилась рядом с Гарри и провела пальцами по шраму, украшавшему его левую руку. Она чувствовала, как его взгляд скользит по её лицу, а большой палец поглаживает кожу на её талии. Ей было так хорошо и спокойно, что тяжесть на груди почти не ощущалась.       — Гермиона, — раздался его голос, немедленно привлекая её взгляд к его лицу. Он смотрел на неё так, как смотрел только тогда, когда они были одни, — так, что её сердце сладко сжималось в груди.       — М-м? — мурлыкнула она, продолжая обводить пальцами его шрам.       — Переезжай ко мне… Когда всё это закончится, если мы оба останемся живы, ты переедешь ко мне на Гриммо? — спросил он таким мягким и тихим голосом, что её пальцы замерли, а вместе с ними замерло и её сердце. — Там, конечно, жуткий бардак и стерва Вальбурга, но мы могли бы всё исправить. Переместить её портрет в подвал. Освежить стены, выбросить весь хлам, купить новую мебель.       Гермиона обнаружила, что ей не хватает дыхания. То, что они останутся вместе после войны, не было для неё чем-то новым — они уже говорили об этом. Но каким-то образом то, что он прямо предложил ей переехать к нему, сделало всё очень реальным, и от этого у неё внутри всё перевернулось. Ответ не вызывал у неё ни малейших сомнений, она просто никогда не задумывалась о том, куда они пойдут потом, — никогда не давала себе ни минуты подумать об этом.       — Конечно, — выдохнула она и, тяжело сглотнув, улыбнулась. — Да, Гарри, я перееду к тебе. Мы можем остаться там и решить, что будем делать дальше. Можем привести в порядок библиотеку и даже оживить двор какими-нибудь цветами.       — А если мы всё-таки решим закончить Хогвартс, — подхватил он с улыбкой, — возможно, мы сможем возвращаться туда — и нам не придётся оставаться в замке.       Гермиона подалась вперёд и поцеловала его, скользнув губами по его губам с тягучим, ленивым чувством расслабленного удовлетворения. Её грудь теснило от чувств, и она ничего так не желала, как вечно лежать вот так, свернувшись в его объятиях.       — Мне нравится, как это звучит, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Было бы здорово потратить немного времени на себя; разобраться, что мы хотим делать, без всего этого дерьма; просто существовать — только ты и я.       Улыбнувшись, он обхватил ладонью её лицо и провёл подушечкой большого пальца по щеке.       — Только ты и я, — тихо повторил он.

***

             Апрель 1998       Хогвартс, 3:01       Снейп громко застонал; обе его руки поднялись к лицу, ладони сжали виски, а пальцы зарылись в спутанных волосах.       — Чтоб мне сдохнуть… — прошипел он сквозь стиснутые зубы, когда колокольчик в его голове зазвенел с удвоенной силой.       Проверив время, он застонал ещё громче, поднялся с кровати и чуть не споткнулся о свои же ботинки из драконьей кожи.       — Да ёб!..       Отпихнув ногой ни в чём не повинную обувь, он на секунду задумался, закатил глаза, призвал ботинки обратно и принялся натягивать их на себя, попутно пытаясь привести мысли в какое-то подобие порядка. Он вернулся из Малфой-мэнора меньше часа назад, после чего только и успел, что сбросить мантию, скинуть ботинки и рухнуть на кровать в полном изнеможении.       Он устал — но это уже давно стало для него нормой жизни; он был измучен настолько, что едва соображал и с трудом шевелился. И всё же Финеас настойчиво продолжал его звать, а значит, случилось что-то серьёзное. И, скорее всего, плохое. Снейп лишь надеялся, что коттедж «Ракушка» не взлетел на воздух, Поттер и Грейнджер не угодили в очередной плен и Насир их не прикончил. Он не имел никаких контактов с этим человеком с тех пор, как передал ему зелья и палочку Грейнджер. Судя по обрывочным сведениям, которые сумел добыть Финеас, Насир всё-таки исцелил девчонку. Более того, похоже, даже взялся их обучать, хотя тут оставалось много неясного. В каком-то смысле Снейп провёл последние пять дней в постоянном ожидании неизбежной новости о том, что Насир счёл их пустой тратой своего времени или они ему наскучили.       Сердце противно заныло в груди.       Судя по настойчивости, с которой его звал Финеас, это наконец-то произошло, и сейчас он войдёт в свой кабинет и получит новости, которых боялся с того самого момента, как заключил сделку с этим дьяволом. Он представил гневное «я же тебе говорил» от Дамблдора и всерьёз задумался о том, чтобы просто выпить экспериментальное зелье №113 и посмотреть, что выйдет. Существовала большая вероятность, что оно убьёт его раньше, чем кто-либо сможет что-то с этим сделать.       Он глубоко вздохнул, провёл рукой по голове, откидывая с лица волосы, и, кое-как сфокусировав взгляд, поплёлся к двери. К счастью, раздеться перед сном он не удосужился, и плевать, что рубашка расстёгнута и помята. Кого это волнует?       Он распахнул дверь и вошёл в кабинет.       — Что, Финеас? — коротко бросил он с вымученной горечью. — Лучше бы это было что-то поважнее воодушевляющей новости о том, что Грейнджер сумела удержать кружку с чаем, или я клянусь…       — Северус.       Снейпа словно окатило холодной водой. Одеревенев, он застыл на месте. Он узнал бы этот глубокий баритон где угодно — хотя совсем не ожидал услышать его в стенах школы, особенно в кабинете директора. Тишина кабинета болезненным эхом отдавалась в ушах. Он медленно повернулся к столу справа от себя и взглянул на человека, которого никак не ожидал увидеть.       — Насир, — тихо сказал Снейп с явственным даже для него самого напряжением в голосе. Незваный гость сидел в его собственном кресле, повёрнутом к портретам Дамблдора и Финеаса, его ноги были скрещены в нарочито непринуждённой манере, а глаза блестели в тусклом свете. Снейп сглотнул, заставляя себя говорить спокойно. — Не ожидал увидеть тебя… здесь.       — Да, — медленно произнёс он, обводя глазами фигуру Снейпа. — В наши дни совы слишком ненадёжны, и такой вариант показался мне подходящим, учитывая, что другого способа связаться с тобой у меня не было.       Его взгляд вызывал дискомфорт — он всегда казался слишком проницательным. Но ещё больший дискомфорт вызывал небрежно-безразличный тон, который он взял, и тот факт, что он вообще снизошёл до какого-то объяснения своего присутствия, причём по собственной инициативе — словно он был не прочь «поболтать».       — Понимаю, — сухо кивнул Снейп.       Его разум разрывался от вопросов. Он почувствовал, как дёрнулись пальцы на руках в инстинктивном стремлении сжаться в кулаки. Зачем Насир пришёл? Предъявить ему счёт? Что-то сообщить? Убить его? Снейп даже не потрудился поинтересоваться, как этот человек попал в замок. Подобно Тёмному Лорду, Насир обладал своей уникальной способностью перемещаться в пространстве, поэтому выяснять, как он проник на территорию школы, было бессмысленно. Скорее всего, он просто-напросто влетел в чёртово окно.       — Северус! — вклинился в разговор Дамблдор, голос которого ожидаемо звенел от гнева. — Немедленно положи этому конец! Насир… тебе здесь не рады!       — Прошу прощения за вторжение, Альбус, — невозмутимо произнёс Насир, с небрежной медлительностью мазнув взглядом по портрету мёртвого директора, — но я пришёл не к тебе.       — Северус! — повторил Дамблдор предупреждающим тоном, но Снейп его проигнорировал. Ему не нужно было смотреть на портрет, чтобы понять, что старик вне себя от возмущения.       — Зачем ты здесь? — спросил Снейп, сохраняя спокойствие в голосе, в то время как Насир продолжал смотреть на него в своей неестественной и нервирующей манере.       — Я пришёл обсудить твоё предложение, — медленно проговорил Насир. — И сказать тебе, что ты недооценил Гермиону и Гарри. Они более чем… занимательны.       — Предложение? — Голос Дамблдора понизился до опасно низкого тона, который тревожным эхом отозвался в груди Снейпа, резонируя с только что услышанными словами. — Северус, что ты сделал?       Снейп упорно не смотрел на мёртвого директора. Он не рассказал Дамблдору о деталях своего соглашения с Насиром. Старик знал только то, что узнал Финеас. Он знал, что Насир исцелил Грейнджер, но не знал, как и почему. Снейп даже про переданные зелья ничего ему не говорил.       — Понятно, — только и сказал Снейп.       Он выпрямился и быстро взглянул на Финеаса, застывшего в своей раме с напряжённым выражением на лице. Сжав челюсти, он вернул взгляд на Насира. Значит, его предположение оказалось верным. Насир действительно явился за своей платой. Единственный остававшийся вопрос заключался в том, что этот человек собирался у него попросить. Тогда, в лесу, Насир сказал правду. У Снейпа осталось не так много того, что он мог дать, но сделка есть сделка, и он сдержит слово. Он даст этому человеку всё, что тот попросит. В конце концов, Насир выполнил свою часть соглашения. Даже с лихвой.       Снейп подавил неприятное тревожное чувство, нараставшее в животе с каждой минутой общения с этим человеком. Возможно, «лихва» обойдётся ему ещё дороже — и валютой будут отнюдь не галеоны.       — Так ты не лгал, — констатировал Насир со спокойным интересом, возвращая взгляд к портрету Дамблдора, продолжавшему требовать ответов.       — Я ни в чём не лгал, — почти прошептал Снейп. Он понимал, что Насир имел в виду его слова про то, что Дамблдор не имеет никакого отношения к его решению обратиться к нему за помощью. Но это не делало замечание Насира менее странным — как ревенант, он безошибочно мог определить, когда люди лгут, так что он с самого начала знал, что Снейп обратился к нему по собственной инициативе. Он что, играл с ним? От этой мысли внутренности Снейпа скрутило ещё сильнее. — Ты знал это тогда и знаешь сейчас.       — Верно, — равнодушно согласился Насир, возвращая взгляд к Снейпу. Его глаза блеснули, а на губах появился едва заметный намёк на улыбку. Дамблдор продолжал надрываться, но Насир полностью перестал обращать на него внимание и заговорил так, будто в комнате было тихо. — Но об их мастерстве ты всё-таки солгал. Они исключительны, Северус. На самом деле, они находятся на пути к тому, чтобы стать довольно грозной силой. Немного тренировок — и эти двое вполне могут воплотить твою цель в реальность. И хотя ты не упоминал о динамике между ними, это скорее…       Голос Насира оборвался, глаза слегка сузились. Снейп напрягся, точно зная, куда идёт разговор, и его взгляд бессознательно метнулся влево, к единственному источнику фонового шума. Они с Финеасом заключили молчаливое соглашение не раскрывать природу отношений Поттера и Грейнджер Дамблдору — по трём причинам. Во-первых, это было не его грёбаное дело. Как, собственно, и не их с Финеасом. Во-вторых, это, скорее всего, каким-то образом шло вразрез с «планом» Дамблдора, и выслушивать его стенания по этому поводу им не хотелось. И в-третьих, опять же, это никого не касалось, и Снейп ни за что на свете не собирался обсуждать сексуальные отношения своих учеников с кем бы то ни было, и уж тем более — с мёртвым нарисованным стариком.       — Понятно, — медленно произнёс Насир, склонив голову набок. Очевидно, он уловил его реакцию и правильно её расшифровал. Он продолжил всё тем же безразличным тоном, хотя его глаза продолжали блестеть. — Гермиона исцелена — её рука полностью восстановится, так что это мне не понадобится.       Насир достал из-под мантии лишние флаконы с чёрным зельем для регенерации нервов и поставил их на стол.       — Спасибо, — натянуто поблагодарил Снейп, сопроводив слова кивком головы. — Я ценю то, что ты сделал.       — Ты помог им? — Голос Дамблдора зазвучал громче, и Снейп наконец посмотрел в его сторону. Лицо старого волшебника потемнело от гнева. — Северус, ты дурак! Я же говорил тебе — нельзя принимать его помощь. Он не способен поддержать чью-либо сторону, его действия не определяются правильными побуждениями. Он не помогает людям — он их использует! И тебя он тоже использует, чтобы взять то, что захочет, — он тебе не поможет!       Снейп открыл рот, чтобы ответить, но, к его удивлению, Насир его опередил.       — Ты говоришь так, как будто хорошо знаком с принципами манипулирования, Альбус, — взгляд Насира переместился к портрету, блеск в его глазах усилился. Он оставался неестественно неподвижным в кресле, но голос его как будто сгустился и набрал силу. — Скольких людей ты использовал, Альбус? Десятки? Или их число уже перевалило за сотню? Ты ведь не можешь до сих пор расстраиваться из-за того, что я отказался исполнять роль твоего цепного пса? Это было десятилетия назад, наверняка ты уже забыл об этом.       С портрета Дамблдора донёсся странный звук, похожий на насмешливое фырканье, и лицо старика исказилось в откровенной ненависти. Снейп долгие годы не видел этого выражения на лице Дамблдора — с тех пор, как пришёл к нему за помощью, когда узнал о намерении Тёмного Лорда убить Лили. В его взгляде было чистое отвращение, а голос сочился презрением.       — Да, и посмотри на себя сейчас, — проговорил Дамблдор с леденящим душу холодом. Его глаза сузились, пронзая сидящего перед ним человека. — Физически не изменился, но превратился в пустую оболочку, бездушное существо, которое едва ли можно назвать человеком. Ты даже не живёшь — блуждаешь по жизни без всякого смысла или цели. Само твоё существование — ошибка, которая должна была быть исправлена.       Глаза Насира потемнели.       — Я не первое существо, которое ходит по земле без души, Дамблдор, и ты это знаешь.       — Дементоры не были побочным продуктом эксперимента, который никогда не должен был проводиться! Ты продал свою человечность в угоду собственной неуёмной жадности — просто потому, что тебе всегда хотелось большего! Ты можешь говорить, что я манипулирую людьми, использую их, заставляю себе служить, но я просил тебя присоединиться ко мне, потому что это было правильно, потому что мне нужна была твоя помощь. И всё же ты предпочёл сбежать под длань Министерства, стать невыразимцем — только для того, чтобы действовать вне закона, без последствий, ради собственной выгоды! Убив бесчисленное количество людей по приказу Министерства, ты стал их цепным псом! Но тебе было всё равно, пока ты что-то с этого имел. А теперь посмотри на себя.       — Удивительно, как удачно ты забыл свою собственную историю. — Голос Насира понизился, в глазах зажглось мрачное пламя. — И очень удобно, что ты можешь столь свободно говорить о моём прошлом и моих намерениях, вплетая их в свой рассказ, в то время как прекрасно знаешь, что я этого делать не могу.       Комнату заполнила тяжёлая тишина. Переводя взгляд между Насиром и мёртвым директором, Снейп застыл, неуверенный должен ли он что-то сделать или сказать — или вообще дышать. Глубокий холод расползся по кабинету, воздух почти потрескивал от напряжения. Снейп чувствовал, как ускорилось его сердце. Финеас сидел в своей раме совершенно неподвижно, как будто пытался сойти за самую обычную картину, — как и все остальные портреты в комнате. Затем Насир пошевелился, его лицо снова стало бесстрастным, глаза вернулись к Снейпу.       — Как я уже сказал, — произнёс Насир привычным богатым баритоном. — Я здесь, чтобы обсудить твоё предложение.       — Конечно, — натянуто сказал Снейп, проглотив нервный спазм и заставляя своё лицо оставаться бесстрастным. Тиски плохого предчувствия болезненно сдавили грудь. — Чего ты хочешь?       — Мне нужно зелье силы, — сказал Насир ровным, бесстрастным голосом.       — Сколько? — чуть помедлив, уточнил Снейп. Он знал, что это не может быть всё.       — Два полных флакона.       Снейп протянул руку и призвал флаконы из своих запасов. Пролетев через открытую дверь в его покои, они уткнулись точно в его ладонь. Он шагнул вперёд и аккуратно положил их на стол, заодно забрав ранее выложенные Насиром склянки с зельем для регенерации нервов.       — Три бутылки восполнителя крови, — продолжил Насир.       Снейп снова протянул руку и призвал требуемое, после чего молча выставил на стол, чувствуя, как нарастает в груди нервное напряжение.       — Одна банка противоожоговой пасты и одна бутылка настойки растопырника.       Так же беззвучно на столе добавились небольшая плоская банка и бутылка из тёмного стекла.       — И твоя душа.       Снейп замер. Его рука, автоматически потянувшаяся, чтобы призвать следующее зелье, зависла в воздухе, когда мозг осознал действие тела. Внезапно весь воздух покинул его лёгкие, как будто его с размаху ударили ногой в диафрагму. Он различил шумный вдох Финеаса где-то на заднем плане, словно издалека услышал новые крики Дамблдора, но не потрудился взглянуть на портреты или прислушаться к словам. Вместо этого он медленно опустил руку и повернулся лицом к человеку, с невозмутимым видом сидящему в директорском кресле.       — Моя душа, — хрипло повторил он, чувствуя, как внутри стремительно разливается холодная пустота.       — Да. — Глаза Насира блеснули, и по его губам скользнула мрачная улыбка. — Только часть. Я не настолько жаден, чтобы оставлять тебя ни с чем.       — Только часть, — снова повторил Снейп мёртвым голосом. Как будто его мозг не был способен сгенерировать оригинальную мысль.       Сузив глаза, он недоверчиво уставился на Насира. Он знал, что заключил сделку с дьяволом, и ожидал, что цена будет высокой, — но никак не ожидал, что этот человек потребует грёбаную часть его души! Конечно, душу можно было разделить — именно это сделал Волдеморт, и он не был первым. Волшебная история пестрела подобными случаями, и тому можно было найти множество задокументированных свидетельств — если знать, где искать. В каких-то случаях это делалось намеренно, в других — являлось побочным эффектом экспериментов с материями, к которым вообще не стоило прикасаться. Его собственная душа уже давно была искалечена всем тем, что он сделал в своей жизни, и зачем кому-то могла понадобиться часть чего-то столь ущербного было выше его понимания. Если её разделить, с чем он останется?       Душа — не упаковка яиц, он не мог просто подойти к холодильнику и дать Насиру несколько штук из дюжины. И не пирог, чтобы её легко можно было разрезать на куски. Это сама суть человека — то, что делало его тем, кто он есть. Независимо от убеждений человека, независимо от того, как он предпочитал это называть — душой, человечностью, моралью, совестью — всё это были слова, используемые для описания его сущности, и это никогда не предназначалось для того, чтобы быть разрезанным, как грёбаный праздничный торт, чтобы поделиться с друзьями. У такого разделения были последствия. Неправильно выполненное, оно легко могло убить. Он не мог просто отдать требуемый кусок, а самое главное — не представлял, какого Мордреда Насиру вообще понадобилась часть столь хилой и повреждённой субстанции, как его душа.       — Зачем? — звенящим от напряжения голосом спросил Снейп.       Насир продолжал молча смотреть на него; его тёмные, поблёскивающие в полумраке глаза скользили по его телу, усиливая ощущение внутреннего холода. Его желание «поболтать» явно пропало, поскольку он так ничего не ответил. Снейп крепче стиснул зубы. Голос Дамблдора всё не умолкал, отдаваясь противным звоном в ушах.       — Ты отказываешься от своего предложения? — спросил Насир, чуть сменив позу, и Снейп почувствовал, как напряглась спина.       — Нет, подожди, — выдохнул он между гулкими ударами собственного сердца, в то время как в его голове прокручивались все возможные сценарии. Запустив руку в волосы, он закрыл глаза и глубоко вздохнул, прежде чем снова посмотреть на человека перед собой. — Хорошо. Когда?       — СЕВЕРУС! — звенящий голос Дамблдора наконец прорвался сквозь туман в голове Снейпа. Стряхнув оцепенение, он полоснул гневным взглядом бывшего директора. Даже мёртвый, этот человек просто не мог не совать свой длинный нос в дела других людей! — Ты не отдашь часть своей души этому человеку!       При взгляде на взволнованное лицо Дамблдора Снейп ощутил внезапную и неудержимую волну ярости.       — Какого Мордреда это хоть как-то колышет тебя?! — прорычал Снейп с исказившимся от злости лицом. — Я УЖЕ МЁРТВ! Моя жизнь закончится с этой войной, как ты и задумал! Не притворяйся, что тебе есть до этого дело, Альбус!       Он почувствовал, как гнев физически встряхнул его тело, когда на него обрушилось осознание того, что он собирался сделать. Это были последствия его собственных действий — вот к чему они его привели. Это была его жизнь. Его жалкая, увечная, ломаная-переломанная жизнь. Он разделил бы свою душу, распродал по кускам тело — он отдал бы каждую частичку себя, чтобы исправить то, что сделал. Чтобы положить конец этому красноглазому демону — потому что это было единственное, что он мог сделать, единственный способ, которым он мог придать хоть крупицу смысла своей жизни. Он всё равно умрёт, так какая, к чёрту, разница, с целой душой или нет.       Чем это отличалось от всего, что он уже сделал?       Чем это отличалось от того, что Дамблдор попросил его сделать в прошлом году — что он заставил его сделать!       По крайней мере, это было следствием решения, которое он принял самостоятельно. Решения, которое он сам считал правильным — как тогда, так и сейчас. Он верил, что Насир может помочь, и не ошибся. Этот человек не только обеспечил выздоровление Грейнджер, но и взялся обучать их с Поттером навыкам, необходимым для победы в этой треклятой войне. Впервые с тех пор, как этот уродливый кусок человеческой плоти стал новым воплощением Тёмного Лорда, Снейп наконец-то почувствовал, что у них есть реальный шанс на победу, — и отнюдь не благодаря Дамблдору.       Это и было целью его жизни — отдать себя без остатка, чтобы этот злосчастный Поттер и его надоедливая подружка дожили до финала и положили конец Тёмному Лорду. Он был такой же свиньёй на убой, как и мальчишка, с той лишь разницей, что он знал об этом с самого начала и принял свою участь много лет назад.       — Это другое, Северус! Неужели ты не видишь?! — в отчаянии взывал к нему Дамблдор.       — Это ничем не отличается от того, что ты уже от меня потребовал, — с горькой усмешкой сказал Снейп, прежде чем снова повернуться к человеку в кресле. — Когда?       — Сейчас, — коротко ответил Насир и начал подниматься с кресла — неестественно плавно и бесшумно, как мёртвая потусторонняя тварь, которой и являлся.       — Сейчас, — повторил Снейп. Его голос был напряжён, но он кивнул, сжав губы в плотную линию. — Хорошо. Что для этого нужно?       — Какое-нибудь тихое место, — мрачно сказал Насир, покосившись на Дамблдора. Он уже собрал зелья со стола и убрал их в карман своей мантии.       Сжав зубы, Снейп снова кивнул, и, игнорируя призывы Дамблдора, направился в сторону своих покоев. Он уже почти дошёл до двери, когда снова застыл на месте при звуке своего имени.       — Северус, — прозвучало тихо и мучительно грустно.       Скованный напряжением, он медленно повернулся, чтобы посмотреть на Финеаса. Тот стоял в своей раме, опёршись рукой о край и смотрел на него со смесью нерешительности и боли. Он дважды открыл рот, чтобы что-то сказать, но оба раза запнулся. Затем он крепко сжал челюсти, посмотрел прямо в глаза Снейпу и решительно кивнул. Снейп сглотнул, в глубине его сердца что-то кольнуло. Кивнув в ответ, он отвернулся и вошёл в свои покои. Насир проследовал прямо за ним.       Снейп закрыл дверь одним движением руки, щелчком пальцев зажёг свет и огонь в камине, прошёл в центр комнаты и повернулся лицом к Насиру.       — Что мне нужно сделать? — спросил Снейп, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, а руки, сжатые в кулаки по бокам, не дрожали.       — Полагаю, ты знаком с наложением рун? — безразлично осведомился Насир, направляясь к двум креслам, стоявшим перед камином друг напротив друга, и начиная снимать верхнюю одежду.       — Да, — подтвердил Снейп, чувствуя, как пустота в его груди становится глубже.       — Хорошо. Присаживайся, — Насир жестом указал на противоположное кресло, затем призвал к себе напольное зеркало, которое Снейп пристроил в углу комнаты.       Неловко переставляя внезапно отяжелевшие ноги, Снейп переместился через комнату и заставил себя сесть в указанное кресло. В его голове мелькнула шальная мысль убить этого человека и таким образом избавиться от долга, но он тут же её отбросил. Если смотреть правде в глаза, Насир приносил больше пользы, чем вреда, в то время как его собственная жизнь была скорее расходным материалом и по сути ничего не стоила. Пытаться спасти себя было бы глупо и недальновидно.       Он молча наблюдал, как Насир достал серебряный кинжал — какой, скорее всего, не видел никто из живых со времён эксперимента. В конце концов, их было изготовлено всего двадцать одна штука, и только пять вернулись в мир живых. Вслед за кинжалом Насир достал бумагу и странного вида перо и, используя маленький столик между ними в качестве поверхности для письма, быстро покрыл бумагу рунами и тремя другими символами, которых Снейп не узнал. Это были не руны — это было что-то совсем другое, что вполне укладывалось в общую картину. Снейп знал, что одними лишь рунами душу не разделить. Как ни тревожно было наблюдать за происходящим, он не мог не испытывать какого-то нездорового восхищения при виде всех этих манипуляций.       Ему никогда не доводилось видеть ничего подобного, и хотя в юности он интересовался этой темой и даже несколько раз подумывал применить на практике, мысли оставались лишь мыслями.       Насир оставил исписанный лист на столе, повернулся к Снейпу и протянул руку.       — Правое предплечье.       Это был приказ, и Снейп подчинился. Без колебаний он расстегнул манжету своей мятой белой рубашки, закатал рукав, обнажив бледную кожу, и вытянул руку вперёд. Тёплые пальцы Насира сомкнулись вокруг его запястья, и прежде, чем Снейп успел задуматься о том, что будет дальше, Насир призвал свой серебряный кинжал и провёл чистую прямую линию через его плоть. Снейп не дрогнул — это было ничто по сравнению с тем, что ему доводилось переживать. Он равнодушно наблюдал, как из раны полилась кровь. Используя палочку, Насир собрал порцию крови в маленькую плавающую в воздухе сферу, затем провёл пальцем по порезу, и тот превратился в тонкую серебристую линию. После этого он отпустил руку Снейпа и отступил.       Снейп с интересом взглянул на новый шрам, теперь украшавший его руку. Возможно, у кинжала было своё заклинание обратного действия, что-то вроде Вулнера Санентур для Сектумсемпры, другого объяснения он не находил. Он не знал исцеляющих заклинаний, которые могли бы так эффективно закрыть рану. Обычно для этого требовался экстракт бадьяна.       Его взгляд вернулся к Насиру. Он наблюдал, как тот встал перед зеркалом и начал расстёгивать пуговицы на манжетах и закатывать рукава, обнажая смуглую кожу, густо испещрённую тонкими серебристыми шрамами. Затем он принялся расстёгивать пуговицы от шеи к животу. Серебристая решётка на его груди создавала впечатление, словно этого человека разрезали на кусочки и сшили заново. Чувствуя себя неуютно из-за разворачивающейся перед ним сцены, Снейп попытался отвести глаза, но застыл на месте, когда Насир провёл пальцем по своей груди, и на его коже проявились чёрные символы. Глаза Снейпа непроизвольно расширились. Он не мог отвести взгляд от открывшегося перед ним зрелища — как и в случае серебряного кинжала, он сомневался, что кто-то из живых когда-либо это видел.       Тело мужчины было покрыто рунами. Они тянулись по его груди тремя ровными рядами от ключиц до середины туловища. Некоторые казались одиночными, другие представляли собой группу из нескольких, расположенных близко друг к другу рун, как будто вырезанных в одно время. Всего Снейп насчитал двенадцать, и у него пересохло во рту. Он слышал о людях, принявших одну или две руны, даже о таких, кто принял до полудюжины, но он никогда не встречал письменных свидетельств, в которых говорилось бы о том, что кто-то может иметь двенадцать рун, вырезанных в его душе.       Сидя совершенно неподвижно, Снейп завороженно наблюдал, как Насир призвал свою палочку и направил её на незанятую рунами часть своей груди — прямо над сердцем. Он произнёс слова, значения которых Снейп не знал, и цепочка чёрных символов вырвалась из кончика его палочки, прошла через заполненную кровью сферу и погрузилась в его кожу в виде ярко-красных символов. Они образовали небольшую, почти прямоугольную форму на его коже, окружив участок неповрежденной плоти.       Затем Насир повернулся обратно к столу и взял исписанный лист и кинжал. Завернув кинжал в бумагу, он зажал его между ладонями перед собой и произнёс ещё несколько непонятных слов. Внезапная вспышка пламени быстро сожгла бумагу, оставив в его руках светящийся красным кинжал. Вернувшись к зеркалу, Насир поднёс пылающее лезвие к своей коже.       Снейп невольно напрягся. Он не знал, что будет дальше — судя по тому, что он читал, никто никогда не накладывал руны самому себе. И всё же прямо на его глазах лезвие в руке Насира аккуратно вошло в его плоть, выводя на коже три маленькие руны. С каждым порезом по его телу стекали новые струйки крови, но его лицо оставалось бесстрастным, а движения — предельно точными, пока на его груди не выстроилась ровная колонна из Феху, Джера и Манназ.       Не обращая никакого внимания на сочащуюся из отметин кровь, он вернулся к креслу, на котором лежала его мантия, и вытащил второй лист бумаги.       — Я думал, это должно быть мучительно, — хрипло сказал Снейп, провожая взглядом каждое движение человека перед собой.       Насир положил пылающее лезвие на стол вместе со вторым листом бумаги и повернулся к нему.       — Так и есть, — мрачно подтвердил он, блеснув глазами. — Если у тебя есть душа.       Челюсти Снейпа снова сжались. Он знал, что ревенанты бездушны — именно так о них говорили люди, но почему-то, увидев прямое тому доказательство, он почувствовал себя неловко.       — Так, значит, сами по себе руны ничего не делают — они нужны лишь для того, чтобы завершить обмен. Но как они могут работать, если тебе нечего на них обменять?       Отметины на теле Насира начали шипеть и темнеть, красный цвет, стекавший по его груди, стал разбавляться чёрными полосами.       — Я приму муки позже, — сказал Насир. Его глаза потемнели, когда шипение стало громче. Замолчав на мгновение, он обвёл Снейпа внимательным взглядом, после чего заговорил снова. — Это всего лишь призывная метка для части твоей души, которую я планирую забрать.       Сердце Снейпа пропустило удар, когда он осознал смысл только что сказанных слов.       — Ты не собираешься делать это сейчас.       — Нет, — подтвердил Насир с мрачным выражением на лице. — Сегодня я лишь отделю требуемую часть. Я призову её позже, когда она мне понадобится.       — То есть ты нанёс руны на часть души, которой у тебя ещё даже нет, — медленно произнёс Снейп. — И собираешься нанести такую же метку на ту часть моей души, которую отделишь.       Снейп недоверчиво уставился на этого невероятного человека — у него ещё даже не было души, а он уже тратил её, использовал, портил. Не в этом ли всё дело? Он потратил так много себя, что ему приходилось брать у других, чтобы продолжать двигаться в том направлении, которое он себе определил? Это его валюта?       По спине Снейпа прошла холодная дрожь. Он останется ни с чем. С выпотрошенным фрагментированным осколком своего прежнего «я» и огромной тяжестью на сердце. Он чувствовал подступающее паническое сопротивление. Он знал, что в конце концов умрёт, и его почти не волновало, что он отдаёт часть себя, — его волновало то, что ему ещё нужно было как-то функционировать, пока его роль не будет сыграна до конца. Будет ли он способен на это после того, как лишится куска души?       Насир смотрел на него так пристально, словно читал его мысли. Интерес в его глазах не угас.       — Душа более устойчива, чем многие думают.       Снейп сильнее стиснул зубы. Эти слова должны были его успокоить? Внушить ему мысль, что в происходящем нет ничего страшного? Что после этого с ним всё будет в порядке?       — Когда ты планируешь призвать отколотую часть? — напряжённо спросил Снейп.       — Скоро.       — И что случится, когда ты это сделаешь?       — Это будет больно, — медленно произнёс Насир, скользя взглядом по лицу Снейпа. — Надеюсь, когда это произойдёт, ты будешь в каком-нибудь безопасном месте, поскольку маловероятно, что ты останешься в сознании.       Спина Снейпа напряглась, рука крепче вцепилась в подлокотник кресла. Его нарастающая тревога переродилась в полноценное бурлящее раздражение. Каким бы жутким ни был этот человек, Снейп слишком привык иметь дело с монстрами в околочеловеческом обличии, чтобы это надолго вывело его из равновесия. И как бы сильно он ни нуждался в помощи этого конкретного монстра, его терпение было на исходе. Он уже отдал ему всё, что мог, и самое меньшее, что Насир мог сделать для него в ответ, это сказать, когда часть его души будет вырвана из его тела. Снейп поднялся со своего кресла и впился гневным взглядом в стоящего перед ним человека.       — Ты понимаешь, что у меня есть работа? — прорычал Снейп, сузив глаза до щёлочек. — Что я не только директор, мать его, Хогвартса, но и Пожиратель Смерти, шпион и грёбаная нянька для Поттера и Грейнджер. Я чуть ли не еженощно мотаюсь к Тёмному Лорду и постоянно рискую подвергнуться нападению в этом треклятом замке, пытаясь помешать двум отбитым садистам поубивать половину школы. Я полностью готов отдать тебе часть своей души — я сказал, что дам тебе всё, что ты захочешь, и я сдержу слово. Я с радостью сдохну на этой войне, но не раньше, чем сыграю свою роль. И уж конечно, ты можешь дать мне какое-то указание на то, когда ты планируешь вырвать часть моей сущности из моего тела!       Недавно вырезанные знаки на груди Насира окончательно потемнели, каждый символ теперь казался угольно-черным на фоне его смуглой кожи. Его тёмные глаза вспыхнули холодным, потусторонним светом. Он шагнул к Снейпу, оставив между ними меньше фута, и заглянул ему прямо в глаза. Стиснув кулаки по бокам, Снейп застыл на своём месте и свирепо уставился в ответ. Ну уж нет. Хрена с два он отступится от своего — только не сейчас. Он не просил многого. Он не просил сохранить себе жизнь или обменять долг. Он всего лишь хотел иметь возможность довести своё дело до конца. Насир долго смотрел на него, почти до боли впиваясь в него своим пронзительным горящим взглядом. Затем мрачная улыбка снова тронула его губы, и он наклонился вперёд, приблизив своё лицо к лицу Снейпа настолько, что тот почувствовал его холодное дыхание на своей щеке.       — Скорее всего, в понедельник, — прогудел низкий голос Насира. — Я предлагаю тебе взять выходной на всю первую половину дня.       На какое-то время он стоял в таком положении — слишком близко, слишком долго, пока корёжащее ощущение внутреннего дискомфорта не пронзило позвоночник Снейпа, как ледяная игла, — и лишь тогда отступил. Шаг назад, который он сделал, отозвался почти физическим ощущением снижения давления.       — Спасибо, — натянуто поблагодарил Снейп, наблюдая за тем, как Насир вернулся к столу и стёр красно-чёрную кровь со своей груди.       Снейп смотрел, как он повторил процедуру забора крови, на этот раз своей. Он покрыл символами второй лист бумаги, надрезал собственную руку, собрал кровь в маленькую сферу и запечатал рану. Снейп чувствовал нарастающее в теле напряжение. Он знал, что сейчас произойдёт, но, к его удивлению, Насир вернулся к своей мантии и достал оттуда маленький флакон. Недолго помедлив, он протянул его ему. Снейп осторожно взял флакон и повертел его в руке, рассматривая тонкие чёрные завихрения тумана, кружащие внутри. Это походило на воспоминания, за исключением неправильного цвета и странного, хаотично-прерывистого движения.       — Что это? — спросил Снейп, подняв взгляд на Насира.       — Последнее, о чём я тебя попрошу, — сказал он. Все его тело было невероятно напряжено, глаза пристально смотрели на Снейпа. — Ты сохранишь это в безопасности до конца войны, и при условии, что они добьются успеха, — отдашь Гермионе.       Взгляд Снейпа снова вернулся к флакону.       — Что, если я умру первым?       — Тогда они не добьются успеха. — Голос Насира упал до низкого рокота. — Как ты сказал, Северус, у тебя есть роль, которую ты должен сыграть, у тебя есть работа, и тебе нельзя умирать до того, как придёт время — не раньше, чем ты будешь абсолютно уверен, что всего через мгновение они успешно достигнут цели. Не открывай это. Убери куда-нибудь прямо сейчас — нам нужно закончить начатое.       Снейп скованно кивнул и направился к своему секретному хранилищу у кровати, чтобы спрятать флакон.       — Что требуется от меня? — спросил Снейп, когда снова встал в нескольких футах от Насира.       — Расстегни рубашку, — равнодушно сказал тот, снова беря в руки свою палочку.       — У меня сложилось впечатление, что без посторонней помощи успешно наложить руны почти невозможно, — тихо сказал Снейп, пока его руки двигались по пуговицам на рубашке, расстёгивая их одну за другой. Именно в такие моменты, как этот, он был почти благодарен за ту жизнь, которую вёл, — это придавало ему сил. Способность смотреть на смерть равнодушно и без страха. Его руки были твёрдыми, пальцы двигались ловко, а тело оставалось неподвижным, несмотря на тяжесть того, что должно было произойти.       — Так и есть, — подтвердил Насир. — Но благодаря Гермионе и Гарри у меня теперь есть способ это обойти.       Руки Снейпа замерли над последней пуговицей, взгляд метнулся обратно к Насиру.       Что это значит? Он дал им руны? Разработал с их помощью какой-то новый метод наложения, без криков и непроизвольного размахивания конечностями? Или эти двое действительно сумели научить его чему-то новому?       — Что ты сделал?       Насир просто посмотрел на него, его глаза сверкнули, прежде чем он заговорил.       — Тебе придётся лечь на пол — иначе я не могу гарантировать, что всё получится так, как задумано.