В лесу Дин / In the Forest of Dean

      Мир вокруг неё быстро закружился, искажаясь от мгновенной темноты и мучительного давления аппарации — но что-то было не так. Они двигались слишком быстро; падение было резким и неконтролируемым. Затуманенный мозг Гермионы уловил запах океана и шум волн, и в следующий миг глаза ослепил яркий послеполуденный свет.       Она падала. Ветер хлестал по её лицу и свистел в ушах, пока внезапное столкновение с землёй не выбило из лёгких весь воздух. Она почувствовала удар всем телом, от головы до кончиков пальцев ног. Подвёрнутая по дороге к поместью лодыжка глухо хрустнула, сломанная скула взорвалась болью, а левая рука оказалась придавлена телом. Открывшийся в нехватке воздуха рот тут же наполнился водой и песком, и разум затопила мгновенная паника.       Я тону!       Несмотря на мучительную боль, она заставила себя опереться на правый локоть и подняла голову из воды, хрипя, кашляя и втягивая воздух. Её глаза широко раскрылись и заметались вокруг. Она почувствовала, как волна холодной воды омыла её ноги выше бёдер.       Она различила маленький дом в нескольких сотнях футов дальше по пляжу. Они приземлились довольно далеко и, видимо, немного промахнулись с точкой прибытия, поэтому и оказались в воде. Зелье, которое дала ей Нарцисса, всё ещё подгоняло её сердце и проясняло мысли, несмотря на боль, а также обостряло все её чувства. Гермиона не сомневалась, что без него была бы мертва. Кроме того, только действием зелья можно было объяснить, как она смогла встать и атаковать, прежде чем Гарри каким-то образом аппарировал её прочь. Она разрубила того егеря на куски одной поднятой рукой, и это в её-то состоянии!       Почему Нарцисса дала ей такое средство, было для неё загадкой. Гермиона всё ещё видела перед мысленным взором её широко раскрытые голубые глаза, смотрящие прямо на неё. Кровь заливала чистые туфли и пятнала платье женщины, но она даже не подняла палочку. Она продолжала стоять, неподвижная как скала, с оружием, твёрдо прижатым к боку. Почему? Почему она выбрала именно этот способ сохранить ей жизнь во время пыток? Почему даже не попыталась защитить себя потом?       Гермиона не понимала этого ни тогда, ни сейчас, но не тронула её. В конце концов, Гарри тоже по какой-то причине пощадил Люциуса и Драко.       Глухо застонав, она с трудом начала выбираться из воды. Похоже, заклинание щита, которое Гарри в неё запустил, когда ворвался в дверь, только что спасло ей жизнь. Да, приземление вышло болезненным, но она больше ничего не сломала и не разбила — и это при падении с высоты более трёхсот футов.       Гарри.       Её мысли заметались.       Где Гарри? Как мы сюда попали? Как он смог аппарировать? Где Рон? Что случилось? Как ему удалось сбежать? Почему он крикнул «сейчас» прямо перед тем, как мы ушли?       — Гх… хар-ри! — позвала она, но её порванные голосовые связки почти не произвели звука, а тот рваный хрип, что вышел из её горла, полностью потерялся на фоне шума воды.       Двигаясь исключительно на адреналине, Гермиона безжалостно гнала себя вперёд. Её сердце работало, как паровой двигатель, левая рука безвольно свисала вдоль тела, но она продолжала ползти, перенося вес тела на правую руку и цепляясь за песок коленями и пальцами. Дыхание вырывалось из груди тяжёлыми, болезненными хрипами, всё её тело тряслось и содрогалось, как старые шаткие американские горки, на которые родители водили её в детстве. Она видела, как из домика вдалеке показались крошечные фигуры, но она всё ещё не видела Гарри. Где он приземлился?       — Гх… хар… — на этот раз звук получился ещё глуше, по подбородку потекла струйка крови.       Чёрт! — мысленно выругалась она, оглянувшись направо. Чем больше она пыталась пользоваться голосом, тем хуже становилось.       Но она должна была найти Гарри.       — ГЕРМИОНА!       Её голова крутанулась влево как раз вовремя, чтобы увидеть мчащуюся на неё тёмную фигуру. Она знала, что это был Гарри — просто знала. Наложенный на неё щит по-прежнему защищал её от любого физического вреда, но она даже не думала об этом, позволяя сильным рукам обхватить себя за талию, поднять с колен и, оторвав от земли, понести прочь от воды. Она узнала бы его где угодно по одному лишь ощущению — по голосу, запаху, движениям. Он как будто был продолжением её собственного тела. Опустившись на землю, он притянул её к себе на колени и крепко обнял.       — Гермиона, — проговорил он звенящим от боли голосом, прижимая её к себе.       Задрожав сильнее, она уткнулась лицом в его плечо. Она думала, что никогда больше его не увидит. Она думала, что умрёт в одиночестве на том полу, покрытая собственной рвотой и кровью. Она думала, что потеряет его. Что это был конец — что его вызовут на допрос следующим и его постигнет та же участь, что и её, или что Волдеморт явится в поместье и убьёт его лично. Её пальцы вцепились в его куртку, и новые горячие слёзы потекли по щекам.       Он был её спасательным кругом, единственной причиной, по которой она продолжала бороться.       Никогда больше, никогда больше. Я никогда больше не оставлю тебя — я не смогу без тебя!       Ей хотелось произнести эти слова вслух, прошептать ему на ухо, как сильно она его любит, как сильно он ей нужен, но из её рта выходили только прерывистые всхлипы. Мысли о нём были единственным, что сохраняло её рассудок. Стремление защитить его было единственным, что заставляло её терпеть. А когда терпеть уже не оставалось сил, она была готова умереть — за него. Но теперь, снова очутившись в его объятиях, она ругала себя за то, что допустила саму мысль о том, что она может когда-нибудь сдаться.       Ей необходимо было оставаться здесь — ради него. Ей необходимо было быть с ним. Она пройдёт через всё это снова ради него, сделает для него всё что угодно. Она хотела сказать ему, как сильно она испугалась; что никогда больше его не оставит; что она любит его больше всего на свете. Но она не могла, поэтому просто зарылась лицом в его волосы и тихо плакала, слушая его голос.       — Боже, Гермиона… — прерывисто бормотал он. — Я думал, что потерял тебя… Думал, что ты мертва. Ох, чёрт… Я думал, что не увижу тебя живой… Никогда больше — никогда! — я никогда больше тебя не оставлю. С тобой всё хорошо — ты здесь, со мной. С тобой всё будет в порядке.       Она почувствовала, как он коснулся губами её виска, прежде чем осторожно обхватить её тело и немного отстранить от себя, чтобы лучше рассмотреть. Она могла только представить, как сейчас выглядит — судя по выражению его лица, далеко не идеально. Он вызвал над ней диагностический пузырь и со страдальческим прищуром внимательно его изучил, после чего призвал её сумочку. Она вздрогнула от ощущения невербального согревающего заклинания, окутавшего её, как тяжёлое одеяло.       Её правая рука так и продолжала сжимать ворот его куртки, пока он доставал несколько склянок с зельями и осторожно пробегал руками по её телу, осматривая повреждения и решая, что требует внимания в первую очередь. Бросив быстрый взгляд на её диагностический пузырь, он поднес к её губам бутылочку с восполнителем крови, и она старательно сделала большой глоток.       Они оба знали, что она не умрёт. Парящий шар у её головы показал обширные повреждения нервов, внутренних органов и костей — но ничего угрожающего жизни. Да, её продолжала мучить нескончаемая, тупая боль, которая, не имея чёткого эпицентра, равномерно распространялась по всему её телу. Каждая клеточка её тела ныла от боли. Но её организм продолжал исправно работать, сердце уверенно гнало по венам кровь — она не собиралась сегодня умирать. А обо всём остальном можно будет побеспокоиться завтра.       Мучительное завтра… Завтра она может обнаружить, что её левая рука, которая сейчас безвольно свисала вдоль тела, больше никогда не будет работать — и это станет постоянным напоминанием о том аде, через который она прошла. Она может узнать, что остаточное повреждение её нервов необратимо, и она будет дрожать до конца жизни. От этих мыслей становилось тошно, и она отодвинула их в сторону и заставила себя успокоиться, целиком сосредоточившись на нём.       Только он имел значение. А с тем, что осталось от её тела, она разберётся позже. Она проследила, как Гарри достал из сумки очищающее зелье и экстракт бадьяна. Его движения были роботизированными и строго функциональными — в отличие бессвязных слов, то и дело слетавших с губ, и той му́ки, что светилась в его глазах.       — Всё нормально… С тобой всё будет хорошо. Я с тобой, я всё сделаю… Прости, Гермиона, мне так жаль… Всё нормально… Я обещаю тебе, никогда больше…       Он осторожно разрезал ткань возле раны на её плече. Это была самая тяжёлая физическая травма, которую она получила, поэтому он решил начать с неё.       — Гарри Поттер.       Слабый голос прорезал воздух, и Гарри сначала замер, потом повернул голову вправо на звук. Взгляд Гермионы последовал за ним. Она узнала этот голос. Её тело дёрнулось, глаза расширились, рот приоткрылся, а сердце болезненно сжалось в груди.       Добби стоял всего в нескольких футах и смотрел на них огромными, сияющими глазами, держась своей маленькой рукой за ворот слишком большой для него футболки — прямо над серебряной рукоятью кинжала Беллатрикс, вонзившегося ему в грудь.       Нет. Гермиона почувствовала, как то немногое, что ещё оставалось от её сердца, рассыпалось мелкими осколками. Только не Добби.       Её разум пришёл в движение, зелье заставило его работать с удвоенной скоростью. Её травмы могли подождать — в ближайшее время хуже ей уже не станет. Ущерб уже нанесён, и большая его часть была связана с нервами. Раны от кинжала немного запеклись — возможно, из-за зелья, которое Нарцисса влила ей в горло, — поэтому кровь она больше не теряла, а уже имевшуюся кровопотерю успешно компенсировал восполнитель крови. Диагностический пузырь подтверждал, что её состояние стабильно. А сильная боль, которую она продолжала испытывать, угрозой для жизни не являлась.       Да, она была ранена, и да, её раны нуждались в лечении, но она не умирала и в ближайшее время в обморок падать не собиралась. Кроме того, у них в распоряжении всё равно не было ничего, что могло бы вылечить остаточную дрожь и затяжную боль после пыток, потому что по сути лечить было нечего. Просмотрев бесчисленные журналы, учебники и справочники по целительству и зельеварению, она была поражена тому, насколько мало на самом деле можно было сделать для исцеления или хотя бы облегчения последствий пыточного проклятия. Так что, кроме как принять успокаивающее зелье или проглотить чёртову тонну зелья сна без сновидений и просто переждать, она ничего не могла сделать. И даже этот вариант был исключён, пока не пройдёт действие того зелья, что дала ей Нарцисса. Смешивание неизвестных зелий — типичная ошибка новичка, которая могла убить человека быстрее, чем тот успеет проглотить безоар.       Так что её травмы могли подождать.       Не останавливаясь на пересмотр своего собственного анализа, она подалась вперёд вместе с Гарри. Она знала, что он пришёл к тем же выводам относительно её здоровья, но встать самостоятельно он ей не позволил. Вместо этого он поднял её с земли и перенёс на десять футов вперёд по песчаному пляжу, после чего опустил рядом с собой, а сам присел на колени возле Добби. Её диагностический пузырь старательно плыл за ними с небольшой задержкой, отказываясь оставаться в стороне, и вскоре снова завис над её головой, показав скачок сердечного ритма, когда она получше рассмотрела рану эльфа.       — Добби, — сказал Гарри и осторожно взял маленького эльфа за руку. Другая его рука на мгновение задержалась на кинжале, в то время как взгляд обратился к Гермионе с немым вопросом.       Его знания в области биологии человека и навыки оказания медицинской помощи к настоящему времени вполне могли сравниться со знаниями и навыками Гермионы, но биологию домашних эльфов он не изучал никогда. В отличие от неё. Она интересовалась этим вопросом ещё в Хогвартсе в рамках подготовки своего движения за независимость эльфов. Она покачала головой — вытащить клинок было бы смертным приговором. Он поморщился, но убрал руку и вместо этого призвал её сумочку и лежавшие рядом зелья, после чего вызвал над Добби диагностический пузырь.       — Такое красивое место, — пробормотал Добби, не сводя с Гарри своих больших, искрящихся на солнце глаз. — Так прекрасно быть с друзьями.       Гермиона вздрогнула, когда над эльфом появился маленький светящийся пузырь. Дело было плохо. Нож пронзил нижнюю половину сердца, часть лёгкого и желудка. Единственной надеждой на его спасение было вылить бадьян на рану одновременно с извлечением лезвия, но, судя по тому, что она видела, это было практически безнадёжно.       Она знала, что Гарри тоже это видел.       — Да, Добби, это прекрасно, — сдавленно проговорил Гарри, хватая бутылку с экстрактом бадьяна и ловко её откупоривая. — Ты спас всех нас, Добби, ты такой молодец, и теперь мы спасём тебя, хорошо? Всё будет хорошо.       — Добби счастлив быть со своим другом, Гарри Поттером, — едва слышно прошептал Добби. Его глаза наполнились влагой, а на губах появилась лёгкая улыбка. Периферийным зрением Гермиона видела, как справа к ним приближаются четыре фигуры из коттеджа. Они уже были в пределах слышимости.       — Добби… Нет, не умирай… Держись! — Гарри начал лить бадьян.       Гермиона подняла вибрирующую правую руку к кинжалу и с содроганием сжала пальцы вокруг холодной металлической рукояти. Её желудок перевернулся — прикосновение вызвало у неё рвотный рефлекс. По коже сразу побежали мурашки, а тело заболело ещё сильнее, но она сдержалась и не отдёрнула руку. Гарри бросил на неё взгляд, и она молча кивнула на кинжал, уверенная, что он поймёт её и без слов. Его рука легла поверх её руки, и они вместе потянули серебряный клинок из груди Добби, одновременно поливая рану бадьяном.       По мере того, как лезвие всё дальше выходило из маленького тела эльфа, их постепенно окутывал зелёный туман. Гермиону начало трясти. Неудобное, согнутое положение отозвалось волной боли в позвоночнике. Её дыхание сбилось. Слишком многого она требовала от своего измученного тела, но прямо сейчас её это не волновало. Только не тогда, когда она смотрела на умирающего у неё на глазах эльфа и буквально чувствовала боль и отчаяние Гарри.       Это было неправильно.       Проклятый клинок был слишком большим, слишком жестоким и слишком злым для такого маленького и доброго существа. Чувствуя, как текут по щекам новые слёзы, она неотрывно следила за тем, как медленно мигает линия в диагностическом пузыре. Затем линия погасла.       Но Гермиона не остановилась.       Она отказывалась останавливаться — как и Гарри. Он продолжал лить зелье, их руки продолжали медленно извлекать лезвие, хотя оба понимали, что всё кончено. Наконец кинжал полностью высвободился, и Гарри отбросил его на песок. Кожа на груди Добби затянулась, но он оставался неподвижным. Таким же неподвижным, как ровная линия в его диагностическом пузыре.       — Добби? — тихо позвал Гарри. Гермиона уронила руку и бессильно привалилась к нему. Она слышала, как дрожал его голос, когда он чрезвычайно нежно положил два пальца на шею эльфа, чтобы вручную проверить пульс, и ещё раз позвал: — Добби?       Маленький эльф неподвижно лежал на песке. Мерный плеск волн заполнял опустившуюся на них тяжёлую тишину. Резкий крик чайки вывел Гермиону из оцепенения, и на неё навалилось сразу всё. Её собственный диагностический пузырь начал мигать — маленький красный огонёк предупреждал, что её уровень стресса подошёл к критическому пределу.       Гарри не шевелился. Его молчание звучало страшнее, чем любой страдальческий крик. Она подняла на него взгляд, и её сердце болезненно сжалось.       Его глаза смотрели на кровавое пятно на футболке Добби, и взгляд его при этом был абсолютно пустым.       Одной рукой он держал руку маленького эльфа, другая его рука легла на её упавшую руку и крепко сжала. Она видела гнев, бушующий у него внутри, чувствовала напряженную жёсткость его неподвижной позы.       Справа приблизились мягкие шаги. Глаза Гермионы дёрнулись вверх и удивлённо расширились при виде знакомой хрупкой фигурки. Луна? Почему она здесь? Она тоже была в поместье? Гарри вытащил её вместе с нами? — закрутился в голове вихрь вопросов. Постояв мгновение, Луна осторожно опустилась на колени.       Она выглядела просто ужасно. Глубокий синяк покрывал большую часть её щеки, свет в глазах, всегда выделявший её среди других людей, хоть и не ушёл полностью, но значительно потускнел, как и её волосы. Грудь Гермионы сдавило, когда Луна слегка ей улыбнулась. Странно, но присутствие этой девушки не вызывало у неё ни опасений, ни подозрений, как было с Роном — возможно, что-то в самой Луне мешало этому. Девушка была такой нежной, такой доброй и отзывчивой, что невольно располагала к себе, и спокойная реакция Гарри на её появление только окончательно успокоила Гермиону.       — Нужно закрыть ему глаза, — тихо сказала Луна. Она протянула свою исхудавшую, полупрозрачную руку и осторожно опустила веки эльфа. Гермиона почувствовала, как рука Гарри дёрнулась в её руке. — Ну вот, теперь он как будто спит.       — Спасибо, Луна, — сдавленно, но с искренней благодарностью сказал Гарри.       Было видно, что он ей доверял. Как и сама Гермиона. Эта странная, открытая душой девушка вызывала доверие на каком-то безрассудном, инстинктивном уровне. Гермиона кивнула ей в знак благодарности, но тут же хрипло застонала от боли и невольно склонилась вперёд, когда новая волна боли пробежала по её позвоночнику. Гарри с тревогой глянул сначала на её пузырь, потом — на неё саму, выпустил руку Добби и осторожно обнял её дрожащие плечи.       — Гарри, — тихо сказала Луна, с пониманием наблюдавшая за ними. — Иди, позаботься о Гермионе. Я могу остаться с ним.       Её взгляд вернулся к эльфу.       — Спасибо, — кивнул Гарри и встал, потянув Гермиону за собой. — Я хочу похоронить его — должным образом, без магии.       — Кажется, я видела в саду лопату, — понятливо кивнула Луна и медленно поднялась с земли. — Я схожу за лопатой и удалю кровь с его одежды. В ящике на подоконнике растут цветы — не думаю, что Флёр будет возражать, если мы сорвём их. Приходи, когда будешь готов, и мы выкопаем яму, хорошо?       Гарри ещё раз кивнул, крепко прижимая Гермиону к груди, а затем почти понёс её прочь от коттеджа к большому каменному выступу невдалеке.       — Луна! — крикнул он через плечо, усаживая Гермиону и прислоняя её спиной к шероховатой поверхности. Луна остановилась и обернулась. — Спроси, найдётся ли у Флёр мёд и имбирь.       Гермиона с тихим вздохом откинулась на твёрдую каменную поверхность и вытянула перед собой дрожащие ноги. Луна коротко кивнула в ответ на просьбу Гарри и направилась в сторону коттеджа к трём высоким фигурам, дожидавшимся её чуть в стороне. Ещё одна маленькая фигура одиноко брела к дому сама по себе. Только сейчас Гермиона поняла, где они находятся и кем были остальные — до сих пор это мало её волновало. Она узнала Дина, Флёр и Рона, а удаляющейся фигурой был гоблин.       Флёр стояла к ним ближе всех. Взволнованная, она цеплялась рукой за ткань своего бледно-голубого платья и нерешительно переминалась на месте. Она выглядела так, словно ей очень хотелось им помочь, но она не представляла чем. Чуть приоткрыв рот, она с тревогой смотрела то на Луну, то на неподвижного эльфа на песке, то на избитое тело Гермионы.       Дин выглядел не лучше Луны. Тощий, грязный и измождённый, он совсем не походил на того рослого молодого человека, которым был раньше. Лицо его болезненно хмурилось, глаза смотрели настороженно, а рука крепко сжимала плечо Рона, что показалось Гермионе несколько странным. И смотрел Дин по большей части на Рона, будто внимательно за ним следил.       Рон же смотрел прямо на неё. Не в лицо, а на её тело. Его покрытое синяками лицо выражало странную, посекундно меняющуюся смесь эмоций — от злости и отвращения до боли, тошноты и стыда, и чего-то ещё, что она не могла до конца понять. Её сердце забилось быстрее от накатившего гнева.       Она не хотела его видеть, не хотела на него смотреть — ни сейчас, ни когда-либо впредь. Ей хотелось встать, подойти к нему и разорвать его своими грязными, окровавленными пальцами. Хотелось содрать с него кожу и заставить его почувствовать хоть малую толику той боли, на которую он обрёк её, когда открыл свой поганый рот. Она стиснула челюсти от боли, но отказалась отвести взгляд. Она не пыталась скрыть свою боль. Пусть видит. Пусть знает, что с ней произошло по его вине. Потому что он не слушал. Потому что не думал. Потому что она не сделала того, что должна была сделать с самого начала.       Их глаза встретились.       Я должна была проклясть тебя ко всем чертям, стереть с лица земли, убить! — мысленно вскипела она, впившись ногтями в ладонь и не обращая внимания на боль. Нас захватили из-за ТЕБЯ! ТЫ ЧУТЬ НЕ РАЗРУШИЛ ВСЁ!       Её глаза сузились, в груди вновь всколыхнулась жгучая, всепоглощающая, смертельная ненависть, забытая было за время мучительных пыток, и она посмотрела на него, вложив в свой взгляд каждую унцию, каждую крупицу этого концентрированного, строго направленного чувства. Её подбородок поднялся, челюсти сжались крепче. Она слышала шаги Гарри, устанавливающего палатку рядом с ними, но глаз не отвела. Вместо этого она продолжала сверлить взглядом ненавистное, стремительно бледнеющее лицо. Рон заметно вздрогнул, его глаза расширились от страха, но она не смягчилась, пока он в конце концов не отвёл глаза, вперив невидящий взгляд в песок перед своими ногами.       Луна остановилась, что-то сказала Флёр и Дину, и они все вместе направились к коттеджу. Луна и Флёр шли бодро и целенаправленно, Рона же Дин почти толкал перед собой, понукая двигаться вперёд. Гермиона наконец позволила себе отвернуться и посмотрела на Гарри, который снова присел рядом с ней.       — Давай сначала поправим твою лодыжку и скулу, а потом пойдём внутрь, ладно?       Гермиона кивнула и невольно вздрогнула, когда лодыжку пронзила боль. Должно быть, это всё-таки был перелом, а не вывих. С лицом было ещё хуже. По ощущениям заживление походило на повторный перелом, и она так сильно прикусила губу, что пошла кровь. Закончив, Гарри помог ей переместиться в палатку и улечься на маленькую кушетку.       — Вот, выпей — это бадьян, так что на вкус будет дерьмово, но голос должно вернуть. Хотя говорить всё равно будет больно, — сказал Гарри, скользнув глазами по её диагностическому пузырю, который последовал за ними внутрь палатки и теперь благополучно плавал у её головы. — Я попрошу Луну или Флёр приготовить тебе горячего чая, это немного поможет снять боль.       Гермиона кивнула и послушно глотнула зелье. В тот же миг всё её тело напряглось, и она спущенной пружиной вскочила на кушетке. Это было хуже, чем костерост, хуже, чем оборотное зелье. Это было несравнимо хуже, чем та боль, которая уже терзала её тело. Подавившись, она чуть было не выплюнула всё обратно, но Гарри быстро зажал ей рот ладонью, заставляя проглотить. Она замотала головой, на глаза навернулись слёзы. Во рту жгло так, словно в него налили концентрированную кислоту. Гарри прижался губами к её виску, умоляя проглотить лекарство. Неимоверным усилием она подавила собственные рефлексы и заставила себя это сделать.       Утробный, продолжительный вой вырвался из её едва восстановленного горла, когда она наконец вернулась к жизни. В следующую секунду она сильно закашлялась в его мокрую куртку. Из её рта, как у дракона, повалили клочья густого зелёного дыма.       — Ох ты ж, сука, господи, как же оно горит, Гарри!.. А-а-а, чёрт… Как же горит! — сорвалось с её губ бездумным потоком, пока он целовал её в лоб, прижимая к себе.       — Я знаю, знаю… Прости, Гермиона. Мне так жаль. Всё, всё. Всё прошло. Остальное — мелочи. Самое страшное позади, дальше будет легче, — бормотал он, прекрасно понимая, что лжёт. Она тоже это понимала, но всё равно кивнула ему в грудь.       С величайшей осторожностью он уложил её обратно на кушетку и приступил к лечению остальных её травм.       Процесс был медленным и мучительным. В какие-то моменты она даже жалела, что он заставил её проглотить бадьян, потому что теперь он мог слышать её страдальческие крики.       Хуже всего дело обстояло с плечом. Рана была глубокая, болезненная и воспалённая от тёмной магии. Лезвие рассекло сухожилия и мышцы, из-за чего вся конечность утратила подвижность. Руки Гарри оставались тверды, когда он аккуратно извлекал ткань из разреза, тщательно очищал рану специальным зельем и лил бадьян на повреждённую плоть. Он прижимал её к кушетке, пока она дёргалась и корчилась от боли. Каждый порез от кинжала под действием зелья превращался в резкую, сердитую, тёмно-красную линию. В отличие от шрамов на её груди, эти отметины были узкими и ровными, но они точно также останутся с ней навсегда.       Гарри сделал всё возможное, чтобы отвлечь её от боли. Залечивая её раны, он постепенно рассказал, что с ним произошло в поместье. Так, проливая горячие слёзы и отчаянно цепляясь за его рукав, она узнала о том, что Нарцисса отвела его и Рона в подземелье, которое находилось прямо под гостиной, и там Гарри обнаружил ещё четверых заключенных: Олливандера, гоблина по имени Грипхук, Луну и Дина. Гарри рассказал ей о странном предупреждении Нарциссы и о том, что, лишённый возможности колдовать, никак не мог сбежать.       В какой-то момент появился Драко, чтобы забрать гоблина для допроса — Гермиона помнила, что его отправила туда Беллатрикс. Гарри сказал, что когда Драко подошёл, Рон закричал, чтобы он их выпустил. Гарри вышел из себя и снова ему врезал, на этот раз вырубив, после чего сказал Дину держать рыжего подальше от него, пока он его не убил. Это объясняло пристальный взгляд и твёрдую хватку Дина на плече Рона, как и происхождение синяков на его лице. Похоже, вспышка Гарри напугала Драко. Тот даже не стал приближаться к двери, а просто призвал Грипхука прямо через решётку.       Потом появился Добби. Он утверждал, что его послал им на помощь человек по имени Аберфорт. Гарри помнил это имя по книге Риты. Аберфорт был братом Дамблдора, но как он узнал, что им нужна помощь и где они находятся, оставалось загадкой. Гарри хотел расспросить Добби подробнее после того, как они оттуда выберутся, но теперь это было уже невозможно.       По просьбе Гарри Добби должен был сначала переместить в «Ракушку» всех остальных, а потом вернуться за ним. Эльф с первой группой пленников аппарировал всего за несколько секунд до появления Хвоста, который пришёл, чтобы забрать Гарри на допрос. Гарри охотно позволил вывести себя за пределы подземелья, дождался, пока жуткое ощущение малфоевских защитных чар перестало колоть его кожу и без промедления невербальным магическим усилием обезглавил своего провожатого, после чего забрал его палочку.       Дальше было уже проще, как сказал Гарри. Он наложил на себя щит, дождался появления Добби, и они вдвоём бросились наверх, чтобы спасти её. Добби должен был ждать в коридоре, затем по сигналу аппарировать в комнату, схватить Гарри и перенести их всех в коттедж «Ракушка».       Эффект неожиданности позволил нейтрализовать присутствовавших в комнате почти без помех. Палочка Фенрира была убрана в кобуру, а Малфои даже не пытались защищаться. Кроме того, у него было преимущество — его щит. Он не видел, когда Беллатрикс метнула кинжал — должно быть, она сделала это прямо в момент их аппарирования. Уже раненый, Добби сумел завершить перемещение и доставить их в безопасное место, истратив на это последние силы.       Гермиона заметила, как напрягся голос Гарри, когда он добрался до ран на её левой руке. Она не стала туда смотреть — она увидит это позже, — вместо этого она закрыла глаза и целиком сосредоточилась на его голосе. Его дрогнувшие руки и вспыхнувший в глазах гнев были достаточным свидетельством того, что это было плохо. По-настоящему плохо. Он как раз проверял, насколько хорошо затянулись раны на её руке, когда в палатку осторожно вошла Флёр, и глаза Гермионы снова распахнулись.       — Я принесла мёд и имбирь, 'Арри, — тихо сказала Флёр.       Бледная и встревоженная, она смотрела на них с болью в глазах, и Гермиона запоздало поняла, что без их обычных защитных барьеров её крики были слышны далеко за пределами палатки. Очевидно, Флёр за них очень переживала.       — Спасибо, — сказал он, не отрываясь от своей работы. — Ты не могла бы приготовить для Гермионы немного горячего чая.       К чести Флёр, она не стала ни пялиться, разинув рот, ни трусливо шарахаться от вида израненного тела Гермионы. Она заметно нервничала, но держалась спокойно и собрано, взгляд её оставался твёрдым. Несмотря на лёгкую дрожь в руках, она уверенно кивнула и быстро пошла на кухню. Гермиона слышала её мягкие шаги и тихое позвякивание посуды. Гарри глубоко выдохнул и повернулся, чтобы посмотреть на неё.       — Всё готово, — сказал он, поднимая левую руку, чтобы убрать несколько прядей волос с её лица.       Как бы Гермиона ни была благодарна Флёр за заботу, ей бы очень хотелось, чтобы они с Гарри сейчас были одни. Присутствие других людей всегда делало их разговор кратким и обрезанным.       — Насколько всё плохо? — спросила она и вздрогнула от того, как звучал её собственный голос — словно она тридцать лет подряд выкуривала по четыре пачки сигарет в день.       — Всё зажило, — тихо сказал Гарри, наблюдая за Флёр краем глаза. Она закончила готовить чай и прямо сейчас наливала его в кружку.       — Вот, ‘Эрмиона, попей, — сказала она с лёгкой улыбкой, передавая чай в руки Гарри. Гермиона видела, как глаза Флёр быстро пробежались по её телу и на секунду задержались на диагностическом пузыре. Всё это время она старалась держаться от них на приличном расстоянии.       — Спасибо, — поблагодарила её Гермиона своим новым, хрипловато-низким голосом, когда Гарри принял кружку из рук француженки.       — Могу я сделать для вас что-нибудь ещё? — спросила Флёр.       — Нет, спасибо. Скажи Луне, что я скоро приду, — ответил Гарри, кивнув головой на входной клапан палатки в направлении Луны.       — Хорошо, — кивнула Флёр. Она направилась к выходу, но на полпути остановилась. Поколебавшись, она снова повернулась к ним лицом, и Гермиона с удивлением увидела слёзы в её прекрасных глазах. — 'Эрмиона… ты самая храбрая ведьма, которую я знаю. Если есть что-то ещё, что я могу сделать, просто скажи.       Затем она быстро повернулась и вышла из палатки, не сказав больше ни слова. Гермиона некоторое время смотрела, как шатается клапан, прежде чем повернуться к Гарри. Со стоном приняв сидячее положение, она сделала глоток из кружки, которую он поднёс к её губам. Сладкий, согревающий напиток восхитительным успокаивающим бальзамом омыл её больное горло — словно прохладная вода отсудила пылающий ожог. Её взгляд скользнул вниз, на левую руку. Она лежала так, что её предплечье было обращено вниз. Гермиона попыталась пошевелить ею, но обнаружила, что не может. Либо тёмная магия помешала бадьяну должным образом исцелить связки и мышцы, либо её телу просто нужно было больше времени, чтобы залечить и восстановить нервные связи. Со временем станет ясно, был ли ущерб необратимым.       Её глаза снова вернулись к Гарри.       — Я спрашивала не о том, и ты это знаешь, — медленно сказала она после глубокого вздоха, возвращаясь к их разговору.       Она чувствовала, как её тело постепенно охватывает усталость. Зелье, заставлявшее её сердце усиленно гнать кровь по венам, закончило своё действие где-то на полпути к исцелению, и ритм её пульса, по-прежнему четкий и ровный, значительно замедлился. Её тело налилось свинцом; каждая косточка, каждая её мышца болела и вряд ли перестанет в ближайшее время. Ей отчаянно хотелось отдохнуть, но прежде ей нужно было узнать, что Беллатрикс оставила на её руке. Она и так слишком долго это откладывала. Что бы это ни было, оно останется с ней на всю оставшуюся жизнь, и ей нужно было начинать к этому привыкать.       — Гарри, что она вырезала на моей руке?       Гарри смотрел на неё долгие десять секунд, прежде чем медленно опустить кружку с её чаем на своё колено и осторожно взять её за левое предплечье. Она с облегчением обнаружила, что теперь хотя бы чувствует его прикосновение к своей коже, а значит, надежда на восстановление ещё есть. В тревожном ожидании она следила за тем, как Гарри переворачивает её руку, и в следующий миг её сердце перевернулось.       ГРЯЗНОКРОВКА       Слово было вырезано на её предплечье от локтя до запястья ровными, тонкими красными линиями, идеально чёткими на её светлой коже. Пальцы Гарри сильнее сжались на её руке. Тяжело сглотнув, она втянула носом воздух и медленно выдохнула, принимая новую реальность.

***

             Гарри вздохнул.       Он чувствовал себя так, словно ему было лет сто. Его тело болело, пустой желудок требовал пищи, хотя ни желания, ни сил заталкивать в себя еду у него сейчас не было. Он видел, как резко побледнело и опустело лицо Гермионы при виде слова, вырезанного у неё на руке. Она не шевелилась, просто тупо смотрела на цепочку новых шрамов на своём теле.       Это причиняло ему почти физическую боль.       Ему было больно смотреть, как она отключает свои эмоции. Точно так же, как ему было больно смотреть, как она кричала от боли под его руками, когда он её исцелял — что сейчас, что в тот первый раз, давным-давно, в высокой траве у океана. Но почему-то на этот раз ситуация воспринималась гораздо хуже. После всего, после всех тренировок, всей подготовки, он по-прежнему не смог её уберечь. Она снова оказалась на грани смерти, и виноват в этом был он.       Он знал, что Рон — это риск.       Он должен был стереть все воспоминания из его маленького идиотского разума. Чёрт, он должен был просто убить его. Никакие последствия в виде испорченных отношений с Уизли не стоили тех травм, что получила Гермиона.       Его беспокоили не только и не столько физические повреждения её тела, гораздо больше его пугала невидимая психическая травма. Да, её организм был на грани истощения, она получила повреждение нервов и не могла управлять левой рукой, но физически она была в порядке. Рана на плече была единственной серьёзной физической травмой, которую она получила. Остальные повреждения были связаны с нервами. С ней всё будет в порядке. Немного сна, немного еды и немного времени — и она снова станет такой же сильной, какой была, если не сильнее. Даже если дрожь так и не уйдёт полностью, даже если её рука так и не восстановится, физически с ней всё будет в порядке.       В её ментальном здоровье он не был так уверен.       Круциатус сводил людей с ума. Он видел, что это проклятие сделало с родителями Невилла, а Гермиона подвергалась ему достаточно долго. Пока что она выглядела нормально. Она сказала, что Нарцисса дала ей какое-то зелье, действие которого походило на резкий выброс адреналина и удар в сердце. Оно прояснило её разум и сохранило рассудок во время пыток. Прямо сейчас она мыслила вполне рационально, помнила всё, что должна была помнить, и в целом оставалась самой собой — за исключением того, что замыкалась в себе и загоняла травму глубоко внутрь. Он видел это. И отсутствие реакции на свою мёртвую конечность было лишним тому подтверждением.       Несколько долгих мгновений она тупо смотрела на свою руку, после чего бесстрастно заявила, что хочет пойти и помочь похоронить Добби.       Он знал, что ей непременно нужно разобраться с тем, что произошло, как знал и то, что сделать это ей нужно в своё время. Он не мог ей в этом помочь. Он мог только любить её и оставаться рядом, чтобы собрать осколки, если она когда-нибудь всё-таки сломается. Он будет и дальше обнимать её по ночам, успокаивать после кошмаров и обязательно выслушает, когда она наконец будет готова об этом говорить. Что касается сегодняшнего дня, он согласился на её присутствие на похоронах, но при условии, что она посидит, пока он будет копать яму, и оставит своё диагностическое заклинание активным, чтобы он мог следить за её состоянием.       Так что оно продолжало висеть над ней, как постоянный монитор, демонстрируя на всеобщее обозрение её жизненные показатели, хотя вряд ли кто-то, кроме них с Флёр, мог их прочитать. Он завернул её в самый тёплый свитер, какой нашёл, взамен её изодранной куртки, и тщательно высушил заклинанием остальную их одежду, прежде чем выйти из палатки.       Они оба по-прежнему выглядели дерьмово и были покрыты кровью, но, по крайней мере, уже не мёрзли. Им отчаянно требовался душ, потом еда, потом отдых — но сначала ему нужно было похоронить своего друга.       Это было единственное, что удерживало внутри все его скопившиеся, мучительные эмоции. Он осознавал, что был бомбой замедленного действия. Он хотел оставаться спокойным ради Гермионы, и он хотел отдать последний долг Добби. В настоящий момент это были его главные приоритеты, но, как только он похоронит эльфа, ему нужно будет разобраться со своей третьей заботой.       Рон.       Он не верил, что Рон что-то вынес из всей этой истории. С него станется в который раз бездумно покинуть безопасное место из-за очередного выверта его эмоционально-нестабильного мозга, так что решать что-то нужно было немедленно. Единственное, что позволяло Гарри рассчитывать на неизменность ситуации в самое ближайшее время, — это уверенность, что Дин за ним присматривает, и надежда, что Рон ещё не успел прийти в себя после Малфой-мэнора.       Если быть честным, Гарри совершенно не хотел иметь дело с Роном прямо сейчас — да и не прямо сейчас тоже, если уж на то пошло. Он вообще не хотел иметь с ним дело. Он устал. Он был зол и истощён — морально и физически. Он ничего так не хотел, как спокойно похоронить друга, обнять Гермиону и тихо оплакать потерю в безопасном уединении их палатки.       Но какой бы сильной ни была его злость, ему не хотелось её выплескивать. Ему хотелось побыть одному и отгородиться от всего мира. Он знал, что если возьмётся разбираться с Роном прямо сейчас, это будет казнь. Пожалеет ли он об этом позже? Он не был в этом уверен. Но, несмотря на все сомнения, мысль о том, чтобы принимать это решение прямо сейчас, ему не нравилась. От него уже и без того буквально несло смертью, она испачкала его руки, впиталась в волосы, въелась в одежду. За последние сутки он уже убил с полдюжины человек и добавлять ещё одну смерть к этому счёту совершенно не хотел.       Он просто хотел немного отдышаться и побыть с Гермионой.       Крепко прижимая её к себе, он откинул входной клапан палатки и вышел на открытый, просоленный воздух. Он сразу заметил Луну на небольшом травянистом холме слева — очевидно, это было место захоронения, которое она выбрала. Чуть в отдалении он различил сгорбленную фигуру Рона, сидящего на камне ближе к коттеджу, обхватив голову руками. Дин по-прежнему держал его за плечо, но теперь рядом стоял ещё и Билл, о чём-то шептавшийся с Флёр. При виде младшего Уизли у Гарри тут же вскипела кровь, поэтому он поспешил отвернуться от них всех и молча повёл Гермиону к Луне.       Луна принесла лопату и цветы, как и обещала. Она даже сплела небольшой венок, который надела на голову Добби. Подойдя ближе, Гарри увидел, что она не только удалила кровь с футболки эльфа, но и аккуратно зашила прореху в ткани.       Чувствуя болезненное стеснение в груди, он осторожно опустил Гермиону на песок, а затем повернулся, чтобы взять в руки лопату. Луна была такой чуткой, что порой это причиняло боль.       Послеполуденное солнце палило шею, пока он размеренно налегал на лопату и отбрасывал землю в сторону, с каждым толчком высвобождая немного своего гнева. Он копал молча. Луна тихо сидела на коленях рядом с Гермионой. Потребовалось полчаса, чтобы выкопать яму, опустить туда тело Добби и засыпать его землёй. Луна, благослови господь её добрую и светлую душу, нашла большой плоский камень в качестве надгробия, и Гарри выгравировал на нём слова:       Здесь лежит Добби, Свободный Эльф.       Некоторое время он стоял и молча смотрел на могилу. Почувствовав прикосновение руки к своему рукаву, он обернулся. Гермиона самостоятельно поднялась со своего места и теперь опиралась на него. Что удивительно, стояла она вполне уверенно.       — Мне так жаль, Гарри, — прошептала она. Её голос немного улучшился, но говорить ей по-прежнему было больно.       Она выглядела усталой. Ей нужно было поспать.       Он обнял её и крепко прижал к себе, положив подбородок на макушку.       — Мне тоже.       Ему хотелось плакать.       Ему хотелось, чтобы она заплакала. Чтобы она выплеснула те эмоции, которые сдерживала внутри себя. Хотелось остаться с ней наедине. Ему не хотелось быть здесь, не хотелось ничего решать. Не сейчас. Не тогда, когда самый дорогой ему человек на свете стоял рядом, едва держась на ногах, сломленный и опустошённый.       Он мысленно поблагодарил Луну за то, что она пришла сюда одна. Он подозревал, что она попросила остальных держаться в стороне, и это значило для него больше, чем он мог выразить словами. Когда-нибудь он обязательно ей об этом скажет, хотя, скорее всего, она и так всё понимает.       — Наверное, надо что-то сказать? — мягко спросила Луна, подходя ближе и становясь рядом с Гермионой. — Я хотела бы… хотела бы поблагодарить его. Спасибо тебе, Добби, за то, что спас меня из того подземелья. Это так несправедливо, что ты умер, — ты был храбрым эльфом, который заслуживал гораздо большего. Спасибо тебе. Надеюсь, теперь ты по-настоящему можешь быть свободен.       Слова тяжело повисли в воздухе. Добавить было нечего. Гарри не знал, как долго они там стояли, но в конце концов заметил Билла, идущего к ним со стороны коттеджа, в то время как остальные входили внутрь. Гарри внутренне напрягся.       Он не очень хорошо знал Билла, но в целом у него сложилось впечатление, что старший из братьев Уизли был гораздо более серьёзным и рассудительным, чем другие члены его семьи, — больше походил на Артура. Гарри надеялся, что не ошибся в своей оценке, потому что прямо сейчас собирался проверить одну теорию. Эта мысль не выходила у него из головы с того момента, как он начал лечить Гермиону. Если всё получится, это даст им с Гермионой некоторое время. Он кивнул Луне, которая тихо попрощалась с ними и напоследок легонько сжала плечо Гермионы в знак поддержки. Уходя, она вежливо поприветствовала Билла и продолжила свой путь к коттеджу.       — Гарри, Гермиона, у вас всё в порядке? — сказал Билл, остановившись в нескольких футах от них и осторожно переводя взгляд с одного на другого. Должно быть, они выглядели ещё хуже, чем предполагал Гарри, потому что даже Билл, казалось, немного нервничал, находясь рядом с ними. — Дин сказал, что ты вытащил их из Малфой-мэнора.       — Да, — сказал Гарри, внимательно глядя на Уизли. — Нас привезли туда для допроса, но с нами всё в порядке.       — Хорошо. — Поколебавшись несколько секунд, Билл заговорил гораздо тише, хотя и не сделал никакого движения, чтобы приблизиться. — Я сожалею, что меня не было здесь, когда вы прибыли, и я ничем не смог вам помочь. И мне жаль вашего друга. Я был на работе и не мог уйти, не вызвав подозрений, но Флёр сразу сообщила мне о вашем появлении. Она помогла Грипхуку и мистеру Олливандеру с их травмами. Вы, насколько я понял, позаботились о себе сами, но… может, вам что-нибудь нужно? Если хотите, вы можете остаться в коттедже. Он маленький, но места хватит всем.       — Спасибо, Билл, мы ценим твоё предложение, но предпочитаем оставаться в палатке, — сказал Гарри. Они бы просто не смогли чувствовать себя в безопасности в доме, полном людей, не говоря уже о присутствии Рона.       — Может быть, ещё чаю, — прохрипела Гермиона рядом с ним, и лицо Билла смягчилось.       — Мы можем приготовить его сами, если вы дадите нам ещё немного имбиря и мёда, — добавил Гарри.       — Конечно, я принесу.       Гарри колебался. Слова Билла о том, что он остался на работе, чтобы избежать подозрений, дали ему надежду, что его следующая просьба не будет встречена гневом или недоверием. До сих пор Билл казался очень похожим на Артура — не только своим логическим подходом, но и манерами. В любом случае попробовать стоило. Очень уж не хотелось Гарри затевать очередные разборки прямо сейчас. Возможно, Билл сможет обеспечить ему небольшую отсрочку.       — Билл, — медленно произнёс Гарри, внимательно наблюдая за реакцией собеседника. — Ты контролируешь здешние защитные чары? Можешь ли ты контролировать, кто входит, а кто выходит?       — Да, — ответил Билл, нахмурив брови в замешательстве. — Когда мы с Флёр переехали сюда, доступ к установленным здесь защитам перешёл ко мне, и я настроил их в соответствии с требованиями безопасности Ордена. Почему ты спрашиваешь?       — Мне нужно попросить тебя об одолжении. И о доверии, — сказал Гарри, пристально глядя на Билла, а затем медленно произнёс следующие слова: — Я собираюсь попросить тебя об этом, потому что уверен, что возможная на сегодняшний день альтернатива будет… менее желательна для тебя и твоей семьи. Я бы хотел воспользоваться твоей помощью, пока не смогу придумать решение, которое было бы немного менее… радикальным.       — Хорошо, — медленно проговорил Билл, заметно напрягшись.       — Мне нужно, чтобы ты запер Рона внутри защитных барьеров коттеджа.       — Внутри?       — Да, он не должен иметь возможность покинуть территорию коттеджа, ни пешком, ни путем аппарации, ни каким-либо другим образом, — подчеркнул Гарри. — Он должен оставаться здесь. Ты можешь это сделать?       Билл долго смотрел на него, и Гарри почувствовал, как сам невольно напрягает плечи в ожидании его ответа. Билл не был дураком. Он наверняка понял, о какой нежелательной альтернативе шла речь — или, по крайней мере, догадывался. Гарри не знал, что Билл о нём думает и пойдёт ли ему на встречу.       — Я могу это сделать, — наконец сказал Билл, и Гарри с некоторым удивлением проследил, как он медленно вытащил из рукава волшебную палочку и произнёс несколько быстрых, незнакомых заклинаний. Показательно осторожное извлечение палочки навело Гарри на мысль, что Билл оценил его как потенциальную угрозу. Или считал, что после случившегося проверять на адекватность их рефлексы лишний раз не стоит. В любом случае вернул он палочку в кобуру точно таким же образом — обдуманными, плавными движениями. — Я так понимаю, ты не собираешься рассказывать мне, почему я только что ограничил свободу своего брата радиусом в полмили от коттеджа?       — Не сегодня. Гермионе нужно отдохнуть, — сказал Гарри, после чего посмотрел на Билла с некоторым колебанием. Возможно, этот человек заслуживал такого же доверия, как и его отец. — Мы можем поговорить завтра.       — Спасибо, — пробормотала Гермиона, глядя на Билла с видимым облегчением, на что тот только кивнул.       Было видно, что происходящее его несколько смущало, но, похоже, он в достаточной мере доверял Гарри, чтобы не настаивать на немедленных объяснениях.       Снова поколебавшись, Гарри всё-таки решил спросить ещё об одном.       — Билл, у тебя есть какие-нибудь планы Гринготтса?       Сузив глаза, Билл снова оценивающе посмотрел на Гарри, затем, попеременно, на них обоих. Казалось, он хотел было потребовать больше информации, но передумал. Каждый раз, когда его взгляд падал на Гермиону, выражение его лица чуть смягчалось. Наконец он испустил долгий, тяжёлый вздох.       — Да, — как-то обречённо подтвердил он. — Есть.       — Захвати с собой и их тоже. Завтра суббота, верно? Приходи в палатку в полдень, и мы сможем поговорить.       — Хорошо, — немного хмурясь, кивнул Билл, и Гарри повернулся, чтобы пойти к палатке.       Пройдя с Гермионой три шага, Гарри остановился и снова обернулся к Биллу, который продолжал задумчиво смотреть им вслед. Гарри поймал его взгляд. Где-то глубоко внутри, где ещё оставался тот, старый Гарри, он ненавидел себя за то, что собирался сказать. Билл ничем не заслужил ни его гнева, ни недоверия. Он не знал этого человека. Но Гарри нынешнему было всё равно. На карте стояли гораздо более серьёзные вещи, чем чувства Билла или его собственные.       — Билл, мне нужно точно знать, что я могу тебе доверять, — медленно проговорил Гарри, позволяя словам на некоторое время повиснуть в воздухе, прежде чем он продолжит. Он заметил перемену во взгляде Билла. Очевидно, серьёзность в голосе Гарри насторожила его. Он и без того нервничал на протяжении всего разговора, но теперь это отразилось и на его лице. — Это не личное. От этого зависит безопасность и судьба каждого из здесь присутствующих. Если Рон выйдет отсюда, мы проиграем эту войну — все мы. Поэтому, думаю, не нужно объяснять, что если ты всё-таки выпустишь его, это будет последнее, что ты когда-либо сделаешь.       Билл долго, не мигая, смотрел на него под мерный шум океанских волн. Угроза тяжёлым грузом повисла в воздухе. Закатное солнце приблизилось к воде, красноватым заревом окрасив окружающие холмы и удлинив тени.       — Отец сказал доверять тебе, — медленно произнёс Билл, не сводя глаз с Гарри. — Несколько недель назад он сказал мне, что, если я когда-нибудь встречу тебя, я должен сделать всё, о чём ты попросишь. Без вопросов.       Замолчав на время, Билл скользнул взглядом по лицу Гарри, его длинным спутанным волосам, грязной, потрёпанной одежде и обратно к его ярко-зелёным глазам.       — Я доверяю своему отцу, Гарри, — тихо сказал он и как-то печально покачал головой. — Он сказал мне, что ты изменился. Он не сказал ничего конкретного, но, даже если бы сказал, не думаю, что я смог бы понять, о чём он говорил, до сегодняшнего дня.       Билл сглотнул и глубоко вздохнул.       — Я клянусь тебе своей жизнью и жизнью Флёр — Рональд Уизли не покинет коттедж, пока ты не сочтёшь это допустимым. Даю тебе слово. Так что, пожалуйста, не используй альтернативу.