В лесу Дин / In the Forest of Dean

      После разговора с Биллом Гарри отвёл Гермиону в палатку, и они сразу же отправились в ванную, чтобы наконец смыть с себя всю скопившуюся грязь.       Дело оказалось не самым простым. Сил у Гермионы практически не осталось, и большую часть времени Гарри приходилось поддерживать её, чтобы она не упала. Голову ей тоже мыл он, так как сделать это без левой руки она не могла. Это была та ещё задачка, но они справились. Конечно, можно было использовать очищающее заклинание, но Гермиона, невзирая на смертельную усталость, настояла на том, чтобы принять полноценный душ, и Гарри её хорошо понимал. Она хотела физически смыть со своего тела всё то, что произошло, и очищающего заклинания здесь было категорически недостаточно. Только вода, и мыло, и шампунь. Ей это было нужно.       Так что он не стал спорить и с радостью сделал всё, чтобы ей помочь.       Когда они высушились и облачились в чистую одежду, Гарри заставил её — а заодно и себя — съесть ту еду, которую оставила возле их палатки Флёр. После второй чашки чая он наконец отнёс её в постель и отмерил ровно полторы порции зелья сна без сновидений. Поначалу она не хотела его принимать; ей никогда не нравилось использовать снотворное — слишком велика была вероятность привыкания и слишком уязвимым становился человек, погружённый в искусственный сон. Но логика взяла верх. Чем лучше она отдохнёт, тем быстрее выздоровеет и тем быстрее сможет вернуться к нормальной жизни. Поэтому, скрепя сердце, она всё-таки проглотила мерзкое зелье, после чего свернулась калачиком в объятиях Гарри, доверяя ему охранять свой сон.       В ту ночь впервые за несколько месяцев она спала как убитая. Гарри не помнил, чтобы она пискнула или сдвинулась хоть на дюйм за всю ночь. Уснув в семь вечера, она проснулась только в десять часов следующего утра.       После пятнадцати часов глубокого непрерывного сна улучшение её самочувствия было разительным.       Её тело по-прежнему терзала боль, в мышцах сохранялось неестественное напряжение, да и в целом она чувствовала себя усталой и изнурённой, но в её лицо вернулся цвет, и передвигалась она без посторонней помощи и вполне уверенно. Если не считать плеча, мучительно болезненные порезы на её руке были поверхностными и не повлекли серьёзного повреждения мышц. Затяжная боль являлась следствием пыточного проклятия и должна была уйти со временем сама по себе. Зелья здесь помочь не могли. Что ей сейчас действительно было нужно, так это время, хорошая еда и побольше отдыха.       Дрожь тоже не ушла, зато за завтраком Гермиона обнаружила, что теперь может шевелить пальцами левой руки, хоть и с трудом. Взволнованная, она сначала радостно улыбнулась Гарри, а в следующий миг разразилась неудержимыми слезами.       Он вскочил со своего места и под грохот упавшего стула и звон бьющейся посуды буквально перелетел через стол, чтобы заключить её в объятия. Он прижимал её к груди, гладил по волосам и целовал в висок, пока она оплакивала свою мёртвую руку и рассказывала ему о том, что хотела умереть в поместье; что в какой-то момент она подумала, что умерла, и готова была выть от досады, когда поняла, что всё ещё жива. Она рыдала и просила прощения, говорила, что жалеет о своей слабости, что не хотела этого, что никогда его не оставит, что любит его и останется с ним, несмотря ни на что.       Его сердце сжималось и переворачивались в груди, пока она выплёскивала из себя всю свою боль, страхи и терзания. К горлу подкатила желчь, когда он понял, из-за чего она мучилась больше всего. Она чувствовала себя виноватой.       Она чувствовала себя виноватой за то, что в какой-то момент проявила слабость и пожелала смерти вместо того, чтобы продолжать бороться ради него.       Ему было физически плохо от осознания того, что она так легко приняла свою судьбу ради него, а потом винила себя в том, что недостаточно сильна. Глаза защипало от горячих слёз. Он обнял её крепко-крепко, шепча на ухо, что она не сделала ничего плохого. Он твердил ей, какая она сильная и как храбро она себя вела. Говорил, что любит её больше всего на свете; что она ни в чём не виновата и что у неё всё будет хорошо. У них всё будет хорошо. Снова и снова он повторял, что она не виновата; что он никогда больше её не оставит и всегда будет рядом.       Они просидели так не меньше часа, пока она наконец не успокоилась, после чего пошла в душ. Пока её не было, Гарри убрал беспорядок и заново приготовил завтрак. Он даже починил её любимую кружку и заварил ей ещё одну порцию чая в маленьком заварнике, который они позаимствовали у Флёр. На этот раз она смогла нормально поесть, и Гарри почувствовал, как тяжесть в груди немного спала.       Он знал, что ей ещё многое предстояло преодолеть, что случившееся не исчезнет в одночасье или после одного срыва, но её эмоциональная вспышка была первым признаком того, что она пошла по пути признания произошедшего, и это был безусловный прогресс. Он видел, как постепенно разгладилась напряжённая складка между её бровями, пока она ела повторно приготовленную яичницу и пила свежезаваренный чай, и чувствовал, как странное спокойствие, наполнившее атмосферу палатки, понемногу исцеляет и его собственное сердце.       Они как раз закончили завтракать, когда появился Билл с кипой бумаг под мышкой, и всю вторую половину дня они провели, просматривая с ним планы Гринготтса. Он смотрел на них настороженно, но на вопросы отвечал и даже принял предложенный Гарри кофе. Они так и не сказали, зачем им понадобились эти планы, и Билл, к его чести, не задавал вопросов, хотя таковые у него явно имелись. При этом он как будто даже обрадовался, когда Гарри попросил его вернуться на следующий день в то же время, чтобы продолжить обсуждение этой темы.       Возможно, Билл надеялся, что со временем они посвятят его в свои планы или, по крайней мере, расскажут хотя бы чуточку больше.       Будучи терпеливым и чрезвычайно уравновешенным человеком, он напоминал младшую версию Артура, и потому Гарри и Гермиона чувствовали себя вполне комфортно в его присутствии. Лишь дважды они непреднамеренно дёргались от его резких движений, что не ускользнуло от внимания Билла, и он постарался избегать подобного впредь, насколько это возможно. Он клал руки на столешницу, сидя за столом, и старался держать их на виду, стоя на ногах. Убирая книгу, он аккуратно клал её в стопку на полу, вместо того чтобы с хлопком бросать сверху. Он также выкладывал свою палочку в центр стола, когда приходил, и оставлял её там на протяжении всей встречи, словно показывая им, что он не представляет угрозы.       После ухода Билла они провели инвентаризацию палочек, которые остались у Гарри после их побега из поместья. У них оказались палочки Хвоста, Драко и Беллатрикс. Совместным обсуждением было решено хранить палочку Беллатрикс в чёрном ящичке Гермионы, вместе с золотыми браслетами и проклятым кинжалом — Гарри вернулся за ним после того, как Гермиона заснула, и заодно установил вокруг палатки их обычные тревожные барьеры. Палочки Драко и Хвоста опасений не вызывали, так что их решено было оставить для повседневного использования. Но при этом Гермиона настаивала на дополнительной консультации с Олливандером, когда тому станет лучше, и Гарри был с ней согласен.       Аппарация из поместья далась Олливандеру тяжелее всех. Ослабленный за время долгого заключения, он потерял сознание прямо на пляже и так с тех пор в себя не приходил, но Билл сказал, что его жизненные показатели были «в норме». Кроме Олливандера, Гарри и Гермиона планировали поговорить ещё и с гоблином, но не сейчас, а когда у них будет какой-то конкретный план касательно банка. А пока Гермиона не хотела никого видеть, и Гарри это вполне устраивало. Итак, остаток вечера они провели в палатке, читая каждый своё, пока Гермиона, тихонько свернувшаяся калачиком в объятиях Гарри, не начала засыпать.       Следующий день почти полностью повторил предыдущий. После второго пятнадцатичасового сна Гермиона смогла приподнять левую руку на четыре дюйма от бока, но дрожь продолжалась. Она морщилась каждый раз, когда трясущиеся руки не справлялись с самыми обычными действиями, но безжалостно продолжала делать всё сама. Она не позволила Гарри налить ей чай и, стиснув зубы, криво-косо, но самостоятельно делала заметки. Билл, пришедший на оговоренную накануне встречу, несколько минут с удивлением и даже некоторым благоговением взирал на её упорные старания, после чего предложил связаться с Артуром, чтобы тот спросил совета у Шеклболта. Учитывая богатый аврорский опыт Шеклболта, он довольно хорошо разбирался в тёмной магии вообще и затяжных последствиях Круциатуса в частности и, возможно, мог чем-то помочь.       Дав согласие на то, чтобы Билл связался с отцом, Гермиона дождалась его ухода и сама написала Артуру дрожащей рукой. Накануне вечером они с Гарри уже обсуждали возможность обратиться за помощью к Артуру, но решили повременить с этим день-другой, чтобы посмотреть, как будут прогрессировать её травмы. Поскольку серьёзных улучшений не наблюдалось, ждать дальше не имело особого смысла. Тем более они оба понимали, что когда-нибудь Артур обязательно появится в коттедже и сам обо всём узнает. Так лучше уж рассказать самим и именно то, что считали нужным они, чем ждать, когда другие люди расскажут ему свою версию.       Несмотря на свой пляшущий, по-детски корявый почерк, письмо Гермиона твёрдо решила написать сама.       Ответ последовал почти незамедлительно:       Гермиона,       Я уже связался с Шеклболтом по поводу затяжных последствий Круциатуса, и, думаю, есть хороший шанс, что мы сможем тебе помочь. Как только он даст мне ответ, я немедленно тебе напишу. А до тех пор — отдых, хорошее питание и успокаивающее зелье должны помочь свести к минимуму остаточные симптомы.       Думаю, не стоит и говорить, насколько мне горько оттого, что тебе пришлось такое пережить. Нет слов, чтобы выразить всю мою скорбь по поводу той боли, которую ты испытала и продолжаешь испытывать. Сказать, что мне жаль — значит не сказать ничего. Как бы я хотел, чтобы был способ изменить то, что произошло! Но я знаю, насколько ты на самом деле сильная, и знаю, что ты не хотела бы ни моей жалости, ни пустых причитаний. И хоть мой естественный отеческий инстинкт подталкивает меня утопить тебя в сочувствии и заботе, я остановлю себя. Я верю в твою силу. Ты справишься. Я знаю это.       С тобой всё будет в порядке.       А теперь я должен спросить, вам что-нибудь нужно? Могу я вам что-нибудь прислать? Какие-нибудь зелья или ингредиенты? Лекарства? Могу ли я хоть чем-нибудь вам помочь?       Вчера я получил известие от Флёр. Она сообщила о прибытии нескольких пленников из Малфой-мэнора, но конкретных имён не называла — мы стараемся быть крайне осторожными в нашей переписке. Кроме того, большинство наших сообщений передаются в закодированном виде, что усложняет использование уникальных имён (спасибо вам за эту блестящую идею, благодаря вам мы теперь используем книжные шифры).       Я и представить себе не мог, что вы с Гарри можете быть в группе прибывших. Я планировал заглянуть в «Ракушку» на этой неделе. Осмелюсь сказать, я был бы крайне удивлён, встретив там вас. Мои планы не поменялись, так что, если вы не против, я бы с удовольствием повидался с вами обоими. Возможно, мы могли бы заодно обсудить план атаки на логово оборотней, но только если вы к этому готовы.       В любом случае ваше здоровье и благополучие имеют для меня первостепенное значение, поэтому, пожалуйста, дайте мне знать, что вы считаете лучшим. Я не устану это повторять, Гермиона, — я здесь для вас с Гарри. Если вам нужна какая-то помощь — любая! — или вам просто захочется с кем-то поговорить, обращайтесь в любое время.       Я так понимаю, Биллу о нашем общении знать не нужно, так что я старательно изображу удивление, когда он со мной свяжется.       С любовью,       Артур.       Ответ оставил Гермиону в беззвучных слезах. Её рука так тряслась, что после трёх неудачных попыток она всё-таки сдалась и отдала ручку Гарри, который поблагодарил Артура от её имени под её каракулями. Они договорились согласовать встречу с Орденом, а затем спокойно поужинали.       Каким-то образом в течение этих первых нескольких дней им удавалось избегать встреч с кем-либо, кроме Билла и Луны. Луна пришла в воскресенье вечером, после ужина, с корзинкой печенья в руках, и они с удовольствием выпили с ней чаю. Флёр как будто поставила себе целью откормить отощавших пленников и постоянно что-то пекла — при подходящем ветре запахи доносились даже до палатки.       С Роном они не то что не встречались, они его даже не видели — кто-то, может быть Дин, старательно держал рыжего подальше от них, и Гарри был за это искренне благодарен. Его гнев и не думал утихать. Спрятанный до поры, он готов был вспыхнуть в любую секунду, и лишь отсутствие перед глазами прямого раздражителя позволяло Гарри сдерживаться, чтобы дать Гермионе время спокойно исцелиться. Хотя, разумеется, Гарри не рассчитывал, что это продлится долго. Он знал, что когда-нибудь они снова столкнутся лицом к лицу, и лишь надеялся, что на этот раз Рон сможет вести себя по-взрослому и не спровоцирует собственную кончину.       Как оказалось, вся следующая неделя у Билла была выходная, и он согласился потратить своё время на то, чтобы продолжить консультировать их по поводу Гринготтса. В понедельник он связался с отцом по поводу тремора Гермионы и получил ответ, что, вполне возможно, Орден сможет ей помочь. Билл явно обрадовался такому ответу и выразил надежду, что дрожь, постоянно сотрясавшую тело Гермионы, удастся излечить полностью. Он также передал им, что Артур пригласил нескольких избранных членов Ордена на общую встречу, которая должна была состояться в «Ракушке» в среду в семь часов вечера. Билл не знал, о чём пойдёт речь, но сказал, что его отец попросил их обоих присутствовать. Гермиона и Гарри притворились, что слышат об этом впервые, и пообещали прийти в коттедж в оговоренное время.       Разумеется, к тому времени они уже знали и дату предстоящего собрания, и о чём пойдёт речь.       Артур написал им об этом ещё утром, в тот же понедельник. Кроме того, он сообщил, что у Ордена появился новый легилимент, и этот человек имеет достаточный опыт работы с пыточным проклятием и может помочь справиться с его последствиями. Ни Гермиона, ни Гарри не горели желанием иметь дело с незнакомцем, но решили дать этому таинственному человеку шанс, если Артур поручится, что ему можно доверять. Дрожь не утихала, и Гермиона уже начинала потихоньку отчаиваться.       Утром вторника Гермиона чувствовала себя гораздо бодрее нескольких предыдущих дней и уже начала ощущать потребность сбросить куда-нибудь накопившуюся энергию. Поразмыслив, Гарри согласился устроить ей облегчённую тренировку. Если не считать лёгкой дрожи, то и дело пробегавшей по её телу, она была полностью работоспособна. Да, она всё ещё испытывала остаточную боль и изрядно потеряла в выносливости, но, как и в случае с травмой после нападения оборотня, чем быстрее она заставит своё тело вернуться к привычным нагрузкам, тем быстрее наступит выздоровление. Как ментальное, так и физическое.       Итак, он зафиксировал её руку под прямым углом и плотно привязал к её боку, чтобы та не травмировалась и не болталась во время тренировки. Взяв с Гермионы обещание не переусердствовать, он отложил их встречу с Биллом до позднего вечера и отправился на медленную пробежку по периметру коттеджа.

***

             — Всё хорошо?       — Да, Гарри, — отозвалась Гермиона с небольшой одышкой, бросив на него чуть раздражённый взгляд.       Он задавал этот вопрос уже третий раз за пробежку, а они даже двух кругов ещё не пробежали. Она, конечно, ценила его заботу, но это уже начинало действовать ей на нервы. По какой-то причине травмы, полученные ею в поместье, задели его даже глубже, чем последствия нападения оборотня. Он никогда бы ей в этом не признался, но она и без того чувствовала, что он был глубоко обеспокоен тем, что произошло в Малфой-мэноре. Он не нянчился с ней, но и глаз с неё не спускал.       — Ты знаешь это и без моего подтверждения, — пропыхтела Гермиона. — Ты же сам наложил на меня эти дурацкие диагностические чары.       Гарри рассмеялся и бросил на неё полуизвиняющийся взгляд.       — Да, знаю. Извини. Я перестану спрашивать, обещаю.       — Может, всё-таки развеешь эту глупую штуку — я чувствую себя идиоткой, когда она за мной гонится. — Она оглянулась через плечо на диагностический пузырь, который изо всех сил старался поспеть за «хозяйкой», но отставал на несколько футов.       — Ни за что, — ухмыльнулся Гарри. — Это слишком забавно.       Она закатила глаза и сделала всё возможное, чтобы не обращать внимания на постоянный монитор её здоровья, преследующий их по пятам. Было немного неловко сознавать, что твоя медицинская статистика выставлена на всеобщее обозрение. Несчастный пузырь походил на надоедливого младшего брата, который отчаянно хотел присоединиться к старшим, но не мог за ними угнаться; ну, или на тренера, бегущего за ней и безжалостно кричащего о любых просадках в её физическом состоянии. Она терпела это только потому, что знала, если она сама развеет чары, Гарри заставит её вернуться в палатку и отдохнуть.       Но как бы сильно она это ни ненавидела, она понимала, что Гарри был прав. Ей нужно было вернуться к нормальной жизни, но делать это следовало осторожно. Поэтому она только вздохнула, когда они пошли на третий круг.       — Угрх! Бегать с такой рукой — отстой! — громко застонала ещё полкруга спустя.       С каждым днём комментарии Гермионы по поводу своей руки становились всё более и более едкими. И даже незначительные улучшения её функциональных возможностей никак не умаляли того отвращения, с которым Гермиона смотрела на свою бесполезную конечность. Да, она могла пошевелить пальцами и приподнять руку на несколько дюймов, но она абсолютно ненавидела этот мешающий кусок плоти. Она знала, что подобное отношение к части собственного тела было своеобразной защитной реакцией психики, как знала и то, что Гарри тоже это понимал. Она часто смотрела на свою руку, как на посторонний предмет, и даже порой начинала с ней разговаривать, выговаривая всё то, что о ней думает. Однако прямо сейчас её недовольство объяснялось исключительно тем, что, привязанная к боку, бессильная конечность нарушала естественные движения её тела во время бега.       — Хотя, полагаю, лучше уж так, чем если бы она просто болталась, как дохлый флоббер-червь, — раздражённо выплюнула она, глядя на свою руку так, словно проклинала само её существование.       — Надо будет спросить этого нового легилимента, Насира, знает ли он что-нибудь о глубоких повреждениях мышц от проклятого клинка, — сказал Гарри. Она чувствовала на себе его взгляд.       — Да, я тоже об этом думала, — кивнула Гермиона. Они наконец замедлили бег и остановились перед палаткой, завершив третий круг.       Её тело уже ныло, хотя она пробежала лишь малую часть расстояния, на которое обычно была способна. Она понимала, что на полное восстановление потребуется время, но понимание мало помогало подавить недовольство собственным телом. Она ненавидела это; ненавидела, что ей снова приходится через это проходить. Одного раза после оборотня было более чем достаточно, и теперь она чувствовала зуд и нетерпеливое желание вернуться к тому, на что была способна.       — Артур тебе больше ничего о нём не рассказывал?       — Нет, — помотала головой Гермиона. Она помнила, как, проснувшись в понедельник и прочитав ответное письмо Артура, спросила у Гарри, не знает ли он, кто такой Насир. Гарри не знал. Артур тоже ничего больше не сказал, так что всё, что им было известно о новом загадочном легилименте Ордена, — это имя. Она молча призвала из палатки свою сумочку и выудила оттуда пару бутербродов, бросив один Гарри.       — Ну, думаю, завтра мы всё узнаем, — сказал Гарри, усаживаясь на песок перед палаткой. — Но всё-таки это странно. Этот Насир появился словно из ниоткуда. Не нравится мне это. Надо будет поговорить с Артуром с глазу на глаз, расспросить об этом человеке поподробнее. Я хочу точно знать, что мы можем ему доверять.       Гермиона села рядом с Гарри и задумчиво откусила бутерброд.       — А всё-таки интересно, откуда он взялся? Не мог же он правда взяться из ниоткуда, да ещё с такими неординарными навыками… Чем он мог заниматься раньше?       — Ну, явно не мороженое детишкам продавал, — нахмурился Гарри. — Боюсь даже представить, насколько хорошо он должен разбираться в тёмной магии, если даже Шеклболт ему в этом не конкурент.       — Думаю, лучше не представлять, — хмыкнула Гермиона, откусывая солидный кусок своего бутерброда. Аппетит вернулся к ней на второй день пребывания в «Ракушке», и Гарри был только рад подкармливать её при любом удобном случае. Помолчав немного, она снова нахмурилась и задумчиво взглянула на Гарри. — Гарри, разве это не ужасно, что меня почти не волнует, кто он и откуда взялся, если он знает, как лечить дрожь и проклятые раны? Нет, мне, конечно, не совсем всё равно, нужно убедиться, что мы можем ему доверять, но в остальном… Мне кажется, я на многое закрою глаза, если этот человек окажется полезным.       — Не вижу ничего ужасного, — пожал плечами Гарри. — Из того, что писал Артур, у меня сложилось впечатление, что прошлое этого человека может быть весьма… сомнительным. Возможно, именно поэтому Артур так мало о нём сообщил. Может, Насир не всё о себе рассказывает, ну так и мы тоже. В любом случае это неважно. Что по-настоящему важно, так это можем ли мы ему доверять и может ли он помочь.       Гермиона благодарно улыбнулась Гарри, затем снова уткнула взгляд в песок, медленно жуя. Она полностью разделяла чувства Гарри. Помимо общего любопытства, ей действительно было всё равно, кто такой Насир и что он сделал. Она просто хотела убедиться, что он не представляет угрозы для них и их миссии и что Артур и Шеклболт не подвергают себя опасности, работая с этим человеком. Но больше всего она хотела исцелиться. Ничто прочее не имело для неё значения. Когда-то да — но тогда она была совсем другим человеком.       — Так странно думать о завтрашней встрече. Находиться в комнате с таким количеством людей… Мне придётся привязать руки к бокам, чтобы случайно кого-нибудь не проклясть, — вздохнул Гарри, откидывая с лица мешающие пряди. — Чёрт, как же достали эти волосы. Сколько бы я их не мыл, всё равно кажется, что они пропитаны каким-то дерьмом. Можешь их отрезать, а? После тренировки? Ну правда достали.       Усмехнувшись, Гермиона осторожно легла на спину и приступила к своему облегчённому комплексу упражнений. Его слова о завтрашней встрече всколыхнули её собственное беспокойство по этому поводу. Но тут она ничего не могла поделать, да и кто именно придёт на встречу, они не знали. Так или иначе, заранее изводить себя по этому поводу смысла не имело.       — Мне было интересно, как долго ты продержишься, прежде чем окончательно потеряешь терпение, — с улыбкой сказала она, наблюдая, как он в отчаянии собирает волосы в небрежный хвост, прежде чем приступить к своим упражнениям.       — Зимой было не так уж плохо, — проворчал Гарри, отжимаясь. — Но теперь они только мешают.       — Ты же знаешь, что у меня дрожат руки, — проговорила Гермиона сквозь резкие выдохи. — Может, лучше попросишь Луну?       — Нет, мне всё равно, как это будет выглядеть, просто отрежь их.       — Ладно, поищу ножницы после тренировки. Диффиндо у твоего лица я пока себе не доверю.       — Отлично. О, и раз уж мы всё равно завтра будем в коттедже, можем заодно поговорить с Олливандером. Билл сказал, он наконец-то проснулся.       — Ага, — согласилась Гермиона, возвращаясь мыслями к Дарам Смерти и Старшей палочке.       Обсуждая этот вопрос, они с Гарри решили, что самым разумным будет спросить о существовании легендарной палочки у человека, который всю жизнь занимался созданием волшебных палочек. На самом деле, учитывая события последних дней, у них ещё не было возможности как следует обдумать всё то, что они услышали от Ксенофилиуса, но теперь, когда она достаточно оправилась, такая возможность появилась, и терять её не стоило.       Закончив с упражнениями, они около часа стреляли по мишеням, после чего начертили круги на песке и приступили к «дуэли на месте». Это была хорошая возможность познакомиться с палочками Хвоста и Драко. Где-то ближе к обеду Гермиона заметила чьё-то лицо в окне коттеджа, но рассмотреть человека, не рискуя словить удар, она не могла, так что предпочла просто проигнорировать случайного зрителя и целиком сосредоточиться на дуэли. Она выдержала всего час такой тренировки, прежде чем ей пришлось остановиться. Упав на прохладный песок, они сделали по несколько жадных глотков воды из прихваченный с собой бутылки. Тяжело дыша, Гермиона оттянула ворот своей водолазки. Её мышцы горели, а по спине струился пот.       — Это не должно быть так сложно, — простонала она.       — Да ладно тебе, ты отлично справляешься.       — Отлично?! Да я мажу в половине случаев из-за этой грёбаной дрожи! — Она протянула перед ним руку, и та завибрировала в воздухе. Гермиона с громким стоном плюхнулась на спину. — А ещё этот бесполезный балласт!       Она сердито выпрямилась и раздражённо указала на свою левую руку. Диагностический пузырь, всё это время продолжавший преданно парить у неё над головой, беззвучно замигал красным, предупреждая об учащении сердцебиения.       — С этой рукой я похожа на дурацкую куклу Барби! Она либо бесполезно висит вдоль тела, либо торчит в вечном рукопожатии! Р-р-р! Клянусь Мерлином — если улучшений не будет или Насир не сможет это исправить, я хочу её ОТРЕЗАТЬ! — Задыхаясь от ярости, она с ненавистью смотрела на свою руку. — Гарри, пообещай мне! Пообещай, что если лучше не станет, ты отрежешь её. Ты же знаешь, что целители отказываются ампутировать конечность, если травма не угрожает жизни. Они мне откажут!       Гарри уставился на неё со смесью недоверия и боли.       — Мы исцелим твою руку, Гермиона. Всё получится.       Она тяжело вздохнула, глядя на него.       — Я прошу сделать это в том случае, если не получится.       — Ты хочешь, чтобы я отрезал твою левую руку, если её не удастся исцелить?       — Да, — твёрдо сказала она, выдерживая его пристальный взгляд. — Потому что в больнице Святого Мунго этого не сделают. Они оставят меня жить с этим дохлым флоббер-червём, свисающим у бока.       Вздохнув, он уронил голову на руки, уперев локти в колени.       — Гермиона, я…       — Гарри, — оборвала она его, сверля взглядом.       Он испустил глубокий, исполненный тоски вздох.       — Хорошо — но только в том случае, если мы будем абсолютно уверены, что исцеление невозможно. Ты же знаешь, что обратно отрастить её уже не получится.       — Знаю. Спасибо.       — Не благодари меня за то, что я согласился тебя расчленить, — проворчал Гарри, досадливо потерев лицо ладонями, после чего повернулся, чтобы посмотреть ей в глаза. Он хмурился, но взгляд его оставался мягким. — Я люблю тебя. Даже с дохлым флоббер-червём вместо руки.       Гермиона прикусила губу, пытаясь сдержать лёгкую улыбку, которая тронула уголок её рта.       — Я знаю. Я тоже тебя люблю, Гарри, — сказала она, и его лицо осветила медленная улыбка.       Некоторое время они смотрели друг на друга, разделяя редкий момент безмятежного спокойствия.       — Так ты меня подстрижёшь?       — А как же полноценная дуэль?       — Я же вижу, что ты устала. Отложим дуэль до завтрашнего утра. А сегодня давай лучше пройдёмся ещё раз по нашим заметкам и как следует подготовимся к завтрашней встрече, пока не пришёл Билл, — сказал Гарри, развеивая диагностические чары над её головой.       — Хорошо, — согласилась Гермиона.       Гарри был прав.       Он знал её лучше, чем кто-либо другой. Как бы она ни пыталась это скрыть, она действительно устала, и Гарри это прекрасно видел. Он слишком хорошо знал её тело — во всех отношениях.       Эта мысль вызвала лёгкий румянец на её лице. Несмотря на то, что они снова были одни в палатке, между ними давно не было физической близости. Слишком тяжело дались им последние дни, слишком плохо она себя чувствовала и слишком много и сразу на них навалилось.       Сегодня был первый день, когда она об этом подумала, наверное, потому, что сегодня был первый день, когда она действительно чувствовала себя нормально. По большей части. Конечно, она не могла делать и половины того, что делала обычно, но возвращение к рутине вернуло ей ощущение жизни.       Выудив из сумочки маленький складной табурет и ножницы, она установила табурет позади Гарри, с тихим стоном взгромоздилась сверху и оценивающим взглядом окинула его волосы.       — Гарри, если я буду стричь тебя одной дрожащей рукой, результат будет ужасен. Ты уверен, что не хочешь попросить Луну?       — Нет, я хочу, чтобы это сделала ты. Если всё окажется настолько плохо, в чём я сильно сомневаюсь, они, скорее всего, просто отрастут заново к завтрашнему утру.       — Ну, как знаешь. — Гермиона снова улыбнулась и провела своей единственной действующей рукой по волосам Гарри. — Ух. Просто невероятно, как ты оброс.       Засмеявшись, он склонился навстречу её прикосновению и закрыл глаза, когда она осторожно начала подстригать его волосы.       Она начала с ровного среза на уровне основания шеи. С каждым щелчком ножниц на песок вокруг него одна за другой падали пряди длиной в несколько дюймов, пока все его волосы не стали длиной до плеч. Затем, дюйм за дюймом, она начала обрезать дальше. Всё это время её рука не прекращала дрожать, но сам процесс её странным образом успокаивал. Может быть, виной тому была предельная концентрация, а может, дело было в мерном звуке ножниц или постоянном грохоте волн на заднем плане — она не могла сказать, но почувствовала, как её плечи постепенно расслабились, а вибрация в руке притупилась до низкого гудения.       Закончив с ножницами, она достала из сумочки миниатюрную машинку для стрижки. Она купила её, чтобы выстричь участок шерсти на животе Живоглота, когда тот подхватил инфекцию на четвёртом курсе, но кот сбежал, едва завидев адский прибор в руках хозяйки, так что машинка так и провалялась, ни разу не использованная.       Она осторожно наклонила голову Гарри вперёд, включила машинку и принялась коротко срезать нижние волосы, начиная с области у самой шеи и постепенно продвигаясь к вискам. Дважды её рука дёргалась так сильно, что лезвия касались кожи. Оба раза она тихо чертыхалась, но Гарри даже не шелохнулся. Он продолжал сидеть, неподвижный как статуя, пока она не смахнула с его плеч последние срезанные волоски и не объявила работу законченной.       — Ну как я выгляжу? — спросил Гарри после того, как повернулся на коленях лицом к ней и присел на пятки, положив руки на её бёдра.       — Немного забавно, — сначала усмехнулась, а потом и вовсе рассмеялась она, закинув ножницы обратно в сумочку. Так часто улыбаться было странно; мышцы лица, отвыкшие от таких нагрузок, почти болели.       Её взгляд скользнул по его волосам.       На самом деле, вышло довольно хорошо. Получившаяся стрижка чем-то напоминала небрежный, чуть удлинённый французский кроп. Она не стала срезать волосы до самой кожи — за исключением двух случайных мест, где её рука дрогнула. Хотя, честно говоря, тонкие прямые линии только придавали ему более опасный вид. В целом такая прическа смотрелась гораздо цивилизованнее, но почему-то короткие волосы сделали его образ ещё более серьёзным и угрожающим, чем раньше. Надо сказать, такая длина гораздо выгоднее подчеркивала хорошую структуру костей его черепа, чем та швабра, что красовалась на этом месте полчаса назад. Глядя на его лицо, Гермиона провела дрожащей рукой по результату своих трудов и улыбнулась тому, как Гарри откликнулся на её прикосновение.       — Честно говоря, всё далеко не так плохо, как я думала. Мне даже нравится, — сказала она. Её рука снова опустилась вниз и легла поверх его руки. — Ты выглядишь таким серьёзным. Этакий бывалый воин, суровый и закалённый в битвах. Немного в стиле викингов.       — Я и есть бывалый воин, суровый и закалённый в битвах, — нахально ухмыльнулся он и провёл правой рукой по макушке, знакомясь со своим новым образом. — Ты решила оставить немного длины сверху?       — Ага, самую малость, — рассеянно подтвердила она, с удивлением ощущая, как полегчало на сердце. Стрижка его волос оказала на неё поистине волшебный терапевтический эффект. Было так приятно заниматься чем-то настолько обыденным, настолько нормальным. И эта его настойчивость, чтобы это сделала именно она, несмотря на дрожь… Мерлин, как же она его любила. Гарри был для неё всем — она хотела быть с ним. Всегда. Во всех смыслах этого слова. Знать, что он принимал и любил её, невзирая на дрожь и всё остальное, значило для неё больше, чем она могла выразить словами. — Чтобы у меня было за что ухватиться.       Гарри усмехнулся и чуть подался вперёд, чтобы её поцеловать. Его губы легко скользнули по её губам, и Гермиона тихо выдохнула, чувствуя, как в груди разливается тепло. Всё в этом моменте казалось ей идеальным. Его язык медленно прошёлся по её губам, и она приоткрыла рот, принимая ласку. Одна его рука, накрытая её ладонью, крепко сжала её бедро, другая поднялась к её лицу и мягко очертила скулу большим пальцем. Она с упоением скользнула языком по его языку, наслаждаясь почти забытыми ощущениями.       Как же ей этого не хватало.       Его любовь была настолько всеобъемлющей, безусловной и чистой, что заставляла её забыть обо всех страданиях и шрамах.       Может, всё ещё будет хорошо. Может, я смогу обойтись без этой чёртовой руки. Может, мы всё-таки сможем победить в этой войне.       — Да вы, блядь, издеваетесь?!       Отстранившись от Гарри, Гермиона увидела Рона, стоящего в двадцати футах от них. Позади него из коттеджа выбегал Дин, за которым по пятам следовала Луна.