В лесу Дин / In the Forest of Dean

      Гермиона выгнула руки, чтобы заплести свои вьющиеся волосы в толстую косу на затылке, пытаясь игнорировать тошнотворное чувство, которое снова начало гноиться внизу живота. Казалось, прошла вечность с тех пор, как они с Гарри лежали обнажённые в объятиях друг друга на ковре посреди палатки после самого страстного, жёсткого и яркого секса, который у неё когда-либо был.       Ну, ладно, самого яркого секса, который у меня был, по сравнению с одним единственным другим разом, — справедливости ради мысленно уточнила Гермиона. Она закончила плести косу и закрепила конец резинкой для волос, не рассчитывая, впрочем, на долговременность результата. Её своенравные кудри не терпели оков.       Она не была уверена, как описать тот шквал эмоций, что обрушился на них несколько часов назад. До сегодняшнего дня она никогда особо не задумывалась о том, чтобы вести хронику своих сексуальных подвигов или как-то их классифицировать, но теперь поняла, что секс может быть очень разным. Их первый раз был более нежным. Именно таким ей представлялось занятие любовью — невинное, осторожное, безопасное.       Это было здорово. Ей понравился тот опыт, и она была искренне благодарна Гарри за то, что он был так нежен с ней в её первый раз. Сегодня же… сегодня было что-то совершенно иное. Сегодня они «трахались». Это было агрессивно, страстно, горячо и требовательно. Совершенно не похоже на первый раз, но в то же время именно то, что ей было нужно. Раньше она никогда не проявляла подобной дерзости в их сексуальных отношениях, но сегодня просто не могла себя сдержать.       Она нуждалась в нём.       Нуждалась, чтобы он был ближе. Так близко, как это возможно. На ней. В ней. Она хотела чувствовать вес его тела, жар его кожи, его движения внутри неё, его рот на её губах, его прерывистое дыхание. Она прижималась к нему в каком-то сердитом отчаянии, замешанном на вожделении, боли и безысходности. Желание обладать им было просто непреодолимым.       Она боялась, но вовсе не накала страстей или грубости их взаимодействия. Она боялась потерять его, боялась, что сегодняшняя ночь вполне может стать для них последней. Это был тот же страх, который снедал Гарри. Страх и напряжение скапливались вокруг них уже несколько недель, а сегодняшний спор сыграл роль зажжённого фитиля. Последовавший взрыв вылился в беспорядочное смешение рук, губ и тел, где каждое движение — лишь проявление эмоций, которые ни один из них не мог выразить словами.       Их ужасала мысль, что сегодня вечером они могут погибнуть; что проиграют, несмотря на все свои усилия; что потеряют друг друга. Это было именно то, что не давало покоя Гермионе, когда их отношения только зарождались. Она всегда боялась, что когда-нибудь они достигнут точки, когда потеря одного будет немыслима для другого.       Она боялась. Боялась, что Гарри может сотворить какую-нибудь глупость, чтобы сохранить ей жизнь, или что она сама не сможет отпустить его, если до этого когда-нибудь дойдёт. Но когда их тела соприкоснулись, когда она вдохнула его запах, почувствовала его вкус и ощутила тепло его кожи — она поняла, что бояться больше не имело смысла.       Это стало данностью.       Она никогда не допустит, чтобы с ним что-нибудь случилось. Она никогда не позволит этому случиться, потому что никогда не сможет его отпустить.       Она была совершенно искренна в том, что сказала ему перед тем, как он вошел в неё. Она имела в виду каждое слово, когда двигалась ему навстречу и когда они лежали в объятиях друг друга на полу, и знала, что слова Гарри тоже не были пустыми, — но лишь после, когда они стояли вместе в душе, окружённые паром, она почувствовала, как это срезонировало где-то в самой глубине её существа.       Они пролежали на полу почти час. Гарри медленно водил рукой по её волосам и спине, пока она прижималась щекой к его груди и рисовала круги на его коже. Ни один из них не произнёс ни слова. Только звук холодного ветра, бьющего по палатке, эхом отдавался в тишине. Ни один не хотел отпускать другого, пытаясь продлить близость и растянуть её в бесконечность. Только когда жар между ними полностью рассеялся и Гермиона начала дрожать, они всё-таки оторвались друг от друга и поднялись с пола.       Затем Гарри взял её за руку, и Гермиона позволила ему отвести себя в ванную. Когда их ноги мягко ступали по холодному деревянному полу, она почувствовала, как на её сердце опустилась тяжесть. Это был первый раз, когда они вместе принимали душ, и интимность этого потрясла Гермиону до глубины души.       Она никогда раньше по-настоящему не смотрела на его обнажённое тело и не стояла перед ним полностью обнажённой в течение хоть сколько-нибудь значительного отрезка времени. Она обнаружила, что её взгляд скользит по его коже, запоминая каждую отметину, каждый шрам и то, как изменялся рельеф его мышц при движении. Она знала, что он делает то же самое, запечатлевает в памяти каждую её черту, чтобы запомнить наизусть и никогда не забыть. Не было ни смущения, ни тревоги. Атмосфера между ними была серьёзной и в чём-то отрезвляющей. Она почувствовала, как что-то надломилось в самой глубине её души, когда посмотрела на Гарри сквозь пар и встретила его решительный взгляд.       Она любила этого человека.       Она любила его больше, чем когда-либо могла себе представить, больше, чем считала возможным.       Она больше не могла представить свою жизнь без него. Он заслуживал того, чтобы жить, и бремя её предыдущих слов внезапно опустилось на неё с новой силой. Она почувствовала стеснение в груди, когда Гарри наклонил голову и коснулся её губ в медленном поцелуе. Вода стекала по его спине и брызгала ей на лицо, когда она крепко обняла его в ответ.       Она сделает всё, чтобы сохранить ему жизнь.       Они сделают всё, чтобы защитить друг друга — чего бы это ни стоило, она заплатит нужную цену. Они выиграют эту войну. Они будут сражаться до последнего вдоха, станут теми, кем нужно стать, и сделают это. Вместе. Не только потому, что это был её единственный шанс сохранить Гарри жизнь, но ещё и потому, что это была их единственная возможность победить.       Ещё несколько месяцев назад она не хотела изучать Сектупсемпру, но тогда Гарри настоял. Потому что понимал, что Волдеморт и его последователи никогда не будут играть по правилам. Они никогда не проявят милосердия. От них не стоит ждать ни человечности, ни чести… И Волдеморт победит — потому что его люди готовы пожертвовать чем угодно ради своего дела. Они оба это знали.       После «боя на склоне холма» последние остатки её наивности разлетелись в прах. С каждым последующим днём она всё чаще размышляла о том, чем готова пожертвовать ради победы. Холод реальности день ото дня проникал в её сердце, ожесточая изнутри. Гермиона знала, что готова пожертвовать своей собственной жизнью, если это необходимо, но так и не смогла до конца смириться с мыслью о том, чтобы отнять жизнь другого человека.       Даже после убийства на склоне холма ей всё ещё нелегко было это принять. Она находилась в постоянном противоречии со своей собственной моралью и совестью. До сих пор она не была уверена, как далеко могут быть смещены её личные границы допустимого.       Но в тот момент, стоя обнажённой перед Гарри под струями воды, она лишилась всяких сомнений.       Она продаст душу тёмным искусствам, если придётся.       Она сокрушит всё, что встанет у них на пути.       Она отбросит свою мораль, похоронит порядочность и воспользуется любыми средствами, необходимыми для успеха, потому только так у них появится хоть какой-то шанс. Её глупая детская мечта победить зло праведным добром могла стоить им поражения в войне и жизней многих невинных волшебников и магглов. Если она продолжит испытывать какие-либо сомнения или колебания, они будут уничтожены, попросту сметены грубой реальностью.       Она станет орудием в этой войне, и если она готова умереть, то должна быть готова и отдать всё, что потребуется. Если она переживёт это, то примет и разберётся с последствиями своих действий, когда всё закончится. А до тех пор она будет делать всё, на что её вынудят обстоятельства.       Эти мысли крутились в её голове весь остаток дня. Она отогнала их в сторону и посмотрела на Гарри.       Он расхаживал взад и вперёд по снегу. Его отросшие волосы снова были собраны в небрежный хвост на затылке, несколько выбившихся прядей обрамляли шею и лицо. Образ был нетрадиционный, возможно, даже немного эксцентричный, но странным образом ему подходил, лаконично дополняя его нынешний суровый, потрёпанный в боях вид. Сейчас Гарри мало напоминал того мальчика, которым был во время их шестого года в Хогвартсе. На самом деле, называть его «мальчиком, который выжил» теперь казалось немного нелепым; он определённо уже не был мальчиком. Гарри стал мужчиной.       Твёрдо сжатые челюсти, свирепая решимость в глазах и уверенная плавность движений заставляли его стройное тело казаться внушительнее, чем оно было на самом деле, и в то же время создавали немного пугающее впечатление. Это составляло настолько разительный контраст с тем, как он выглядел раньше, что она невольно задавалась вопросом, узнают ли его люди, хорошо знавшие его раньше, с первого взгляда. Он походил на себя прежнего, но в новом теле. Широкие плечи, прямая осанка и напряжённое выражение лица создавали вокруг него ауру силы. Он выглядел, как человек, готовый отдать что угодно, взять что угодно и сделать что угодно, чтобы добиться цели. Именно так, как ощущала себя внутри Гермиона.       Она проверила свой внутренний таймер. Оставалось всего пять минут до того, как они аппарируют из холодного уединения леса обратно в Бирмингем. Во время их предыдущих осторожных вылазок Гермиона обнаружила два естественных места произрастания змеевика, которые были достаточно далеко от предполагаемой активности оборотней, чтобы считаться относительно безопасными. Не имея никакого желания проводить там больше времени, чем необходимо, они собирались аппарировать прямо на место и уйти сразу по завершении миссии. Запланированного запаса по времени должно было хватить на дополнительное перемещение с первого намеченного участка на второй, если на первом что-то пойдёт не так. По расчётам Гермионы, пяти минут до времени сбора им должно было хватить и на подготовку на месте, и на дополнительный прыжок аппарации при необходимости.       Сейчас было ровно 00:06, и они оба с нетерпением ждали 00:10, чтобы совершить аппарацию.       Двадцать минут назад они собрали палатку, наложили друг на друга несколько согревающих заклинаний и теперь держались у скалы, которая обеспечивала им укрытие от снега и ледяного ветра, дувшего с океана. Палочка Гермионы была у Гарри; его задачей было охранять их, пока она будет собирать змеевик. Ровно в 00:15 она должна была срезать несколько стеблей свеженаточенным серебряным ножом и поместить их в стеклянную бутылку, которая висела на шнурке у неё на поясе.       — Ты готов? — спросила Гермиона, подходя к Гарри. Её дыхание вырывалось облачками пара на морозном воздухе. — Осталось всего три минуты.       — Более чем. Нож при тебе? — Гарри наконец перестал расхаживать и повернулся к ней.       — Да, и бутылка. Держи руку на моей шее, когда я наклонюсь за растением, и если что-нибудь случится, сразу аппарируй нас на второй участок…       — …если второй участок тоже окажется небезопасен, возвращаемся сюда и придумываем новый план, — кивнул Гарри, закончив за неё. — Мой полный щит держится всего семь минут, твой — шесть, так что наложим их, когда будем уже там.       — Верно, — кивнула Гермиона и протянула руку к Гарри, не обращая внимания на холод, обжигающий голые пальцы. — Сегодня воскресенье. Судя по всему, большинство исчезновений происходило по пятницам и субботам. В основном у баров или в местах обитания бездомных — но в нашем районе нет ни того, ни другого, так что будем надеяться, что наша вылазка обойдётся без нежелательных встреч.       — Да, будем надеятся, — выдохнул Гарри, крепко сжимая руку Гермионы. — Сколько осталось?       — Одна минута.       — Я наложу дезиллюминацию.       — Давай. — По макушке Гермионы разлилось знакомое ощущение разбитого яйца. Таймер начал обратный отсчёт секунд, и её плечи непроизвольно напряглись. — Тридцать секунд.       Вот оно.       Они возвращаются в Бирмингем за последним ингредиентом для противоядия.       — Двадцать.       Она просто надеялась, что сегодняшняя ночь пройдёт без происшествий.       — Десять.       Что сегодня удача будет на их стороне.       — Ноль.

***

             Слабый хлопок эхом разнёсся в тишине ночи, окружающей Бирмингемский канал, когда Гарри и Гермиона появились ровно там, где намеревались, — прямо рядом с густыми зарослями змеевика у кромки воды. Сразу же пригнувшись, Гермиона без слов наложила на них заглушающее заклинание и бросила заклинание обнаружения, пока Гарри накладывал свой щит. Им обоим всё ещё требовалась вербальная формула для наложения щита, и последнее, чего она хотела, это привлечь к ним нежелательное внимание лишними звуками.       Заклинание обнаружения ничего не показало, поэтому она оставалась неподвижно сидеть в зарослях змеевика, пока Гарри заканчивал со щитом. Её взгляд метнулся вдоль воды и проследил путь видневшийся по ту сторону реки дороги, которая вела к старой части города, затем сделал круг и прошёлся по крышам домов позади.       Закончив, Гарри передал ей палочку, и она наложила свой собственный щит. Они ещё не пробовали накладывать его друг на друга — это было слишком рискованно. Никому из них совершенно не хотелось оказаться в ситуации, когда один окажется заперт в смертельном пузыре на шесть или семь минут, в то время как другой вынужден будет стоять и беспомощно наблюдать, не в силах развеять заклинание. Как только её щит полностью сформировался, она вернула палочку Гарри, установила мысленный таймер и вытащила из кармана заготовленный серебряный нож. Она не сомневалась, что Гарри выполнит свою часть работы, и даже не вздрогнула, когда его холодная рука скользнула под её косу, чтобы обхватить шею.       — Обнаружение что-то показало? — прошептал Гарри ей на ухо, присев на корточки за её спиной.       — Ничего подозрительного — несколько мелких животных, и только, — пробормотала Гермиона в ответ. Несмотря на заглушающие чары, говорить в полный голос они не решались.       — Время?       — Чуть больше трёх минут, — ответила Гермиона, проверив таймер, и сняла крышку с бутылки на бедре.       Ей нужно было срезать стебли ровно в 00:15 и засунуть их в бутылку до 00:16. Без права на ошибку. Если они упустят эту возможность, им не только придётся возвращаться и снова подвергать себя опасности, но и отложить приготовление противоядия на целую неделю, поскольку по рецепту варить зелье нужно было начинать именно в понедельник.       Гермиона напрягла слух, пытаясь уловить что-то, кроме шума ветра в листве, отдалённого гула проезжающего автомобиля и лёгкого плеска воды. Каждый мускул в её теле был напряжён в ожидании внезапной проблемы, которая осложнит их ночь и разрушит планы. Секунды тикали у неё в голове, сердце колотилось о рёбра, но пока ничего не происходило. Когда осталась ровно одна минута, она потянулась вперёд и крепко ухватилась за большой пучок змеевика, раза в четыре превышающий необходимое по рецепту количество. У неё была всего одна попытка, так что она предпочла перестраховаться. Стебли выглядели идеально, холодный воздух помогал сохранить их свежесть, и Гермиона совершенно не хотела возвращаться сюда снова.       — Пятьдесят секунд, — выдохнула Гермиона, натягивая стебли и приставляя нож к основанию пучка.       Не отрывая взгляда от зелёных стеблей, она прикусила губу в сосредоточенном ожидании. По телу прокатилась тревожная дрожь. Через считанные секунды они добудут змеевик и аппарируют отсюда в безопасное место. Осталось каких-то…       Леденящий кровь крик разорвал ночь, отбросив её сердце куда-то в желудок. Живот сжался в тошнотворном спазме. Хватка Гарри на её шее усилилась, палочка взметнулась вверх. Шум доносился с другого берега реки, со стороны старого, почти заброшенного района города. Они ничего не могли разглядеть на другом берегу канала, но прекрасно слышали отчаянный женский крик, ножом прорезавший холодный воздух.       — НЕ-Е-ЕТ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ-ЕТ!..       Желудок Гермионы скрутило. Её взгляд метнулся к Гарри, из-за чар она не могла его видеть, но знала, что он смотрит на другой берег и ищет угрозу. Она попыталась сосредоточиться на змеевике в своих пальцах, но её руки начали дрожать, когда крики повторились. Не было никаких сомнений — на женщину напали.       — Время? — прозвучал голос Гарри рядом с её ухом.       — ПОМОГИ-ИТЕ!..       — Двадцать секунд… Гарри, мы не можем…       — Срезай траву и уходим.       — Гарри, мы не можем оставить её…       — Это может быть ловушка.       — Или это может быть нападение на женщину-маггла! Гарри, мы не можем просто… Чёрт!       Таймер в её голове сработал. Она срезала стебли и уронила нож на землю, чтобы, придерживая бутылку одной рукой, второй засунуть змеевик внутрь. Она по-прежнему чувствовала руку Гарри на своей шее, но заметила лёгкую дрожь в его пальцах, когда крики стали глуше. Она постаралась как можно быстрее закупорить бутылку, уповая на то, что Гарри не станет аппарировать. Она верила, что знает его достаточно хорошо, чтобы не сомневаться, что он не бросит человека в беде.       — Гарри, только не делай ничего, — быстро проговорила Гермиона. — Подожди, я сейчас закончу… Мы не можем вот так уйти…       — Гермиона, мы не можем остаться. Если мы станем гоняться за криками в ночи, то в конечном итоге подпишем себе смертный приговор. — Но, в противоречие собственным словам, он продолжал сидеть рядом с ней на корточках, не в силах заставить себя аппарировать, хотя Гермиона уже убрала всё необходимое в сумочку.       Она понимала, что он разрывается — разрывается между правильным поступком, который поставит их за грань риска, и наиболее разумным, который гарантирует им безопасность.       — Возможно, но, Гарри… мы не можем уйти вот так. Это не просто крики, Гарри, это мольба о спасении жизни, и мы, вероятно, единственные люди в этом городе, способные ей помочь. Если кто-то из магглов услышит её и придёт на помощь — он умрёт, Гарри. Я согласна отказаться от своей морали, когда дело касается борьбы с Сам-знаешь-кем и его сворой, но я не оставлю невинных людей умирать! Это делает нас не лучше их!       — Да знаю я это всё, знаю! Чёрт! — Он застонал, поднялся в полный рост и схватил её за руку. Она слышала бессильную злость в голосе Гарри, и знала, что он тоже не мог уйти, потому что это в корне противоречило его натуре, но при этом она хорошо понимала его колебания. — Ладно, пойдём, но не отпускай мою руку — ни на секунду!       — Не отпущу!       Гермиона аппарировала их через реку. Они приземлились на берегу с лёгким хлопком и сразу же помчались по дороге, которую она приметила ранее, туда, откуда всё ещё доносились приглушённые рыдания. На бегу Гермиона наложила заглушающее заклинание на их ноги, не заботясь о следах, которые они оставляли на мокром снегу. Её разум откровенно паниковал от полнейшей глупости того, что они сейчас делали.       Что мы творим, что мы творим — ЧЁРТ ВОЗЬМИ, что мы творим?!       Ввязываться в чужие разборки в Бирмингеме было, пожалуй, самым безответственным и идиотским поступком, который они когда-либо совершали. Они сами искали себе неприятности и напрашивались на драку. Напрашивались на смерть. Она знала, что это было неразумно. Знала, что в глобальной перспективе сохранить собственные жизни было самым важным, что они могли сейчас сделать, и всё же звук, вырвавшийся из уст незнакомки, заставил её внутренности налиться свинцом.       Именно так звучала война Волдеморта.       Именно такие звуки эхом отдавались по ночам там, где оборотни и Пожиратели Смерти нападали на невинных, безоружных магглов, оставляя после себя истерзанные тела и искалеченные жизни. Это был тот самый ужас, который они сеяли вокруг себя, тот самый страх, который они нагнетали одним своим присутствием. Это было то, что ждало мир, если они победят. Узнавать о подобных эпизодах от Артура Уизли было тяжело, но слышать собственными ушами — невыносимо.       В её голове словно щёлкнул переключатель, гнев застлал разум и заставил забыть об осторожности. Её отчаянное желание помочь было глупым и наивным, но она не могла остановить себя. Слова, сказанные Гарри, были кристально честным отражением того, что она чувствовала. Она откажется от своей морали и убьёт Пожирателя Смерти не моргнув глазом. Она отдаст всю себя до остатка, чтобы выиграть эту войну и сохранить Гарри жизнь. Но она не оставит беспомощных магглов умирать. Это не их война. Не их бремя. В противном случае какой вообще во всём этом смысл? В чём смысл сражаться против преступного режима Волдеморта, но проходить мимо творящегося преступления, когда в твоих силах это остановить?       Они беззвучно скользнули за угол тёмного переулка, чары надёжно скрывали их присутствие от посторонних глаз. Они остановились лишь раз — обновили щиты и снова продолжили бег по обледенелой дороге в темноту пустынного города. Сердце Гермионы колотилось в груди, но дыхание оставалось ровным, её подтянутое тело работало, как хорошо смазанная машина, толкая её вперёд с силой, какой она никогда раньше не обладала. С некоторым отстранённым удивлением она вдруг осознала, что тот страх, что сковывал её сердце, не был страхом за себя или за Гарри. Впервые за эту ночь она не беспокоилась об их благополучии. Она не беспокоилась, что они могут быть ранены, не беспокоилась, что они могут погибнуть. Вместо этого она беспокоилась о женщине, которая так отчаянно звала на помощь.       И впервые в жизни она испугалась самой себя. Испугалась того, что она может сделать, когда доберётся до этой несчастной женщины, — того, что она может сделать с тем фанатичным, мерзким, никчёмным человеческим отбросом, который решил, что имеет право нападать на невинную магглу.