В лесу Дин / In the Forest of Dean

      Следующая неделя тянулась мучительно медленно. В первый день, как и задумывала, Гермиона внимательно изучила карту и заметила, что обе встречи с оборотнями произошли неподалёку от Бирмингема. Первый раз — к северу от города, второй — к югу. Используя Бирмингем в качестве центра, Гермиона нарисовала на своей карте круг, охватывающий оба места встречи. Она отметила этот район как «зону, запретную для аппарирования», и они оба согласились не приближаться к нему до конца охоты на крестражи.       Остаток первого дня прошёл в основном в безделье — и Гарри, и Гермиона были попросту слишком измучены «боем на склоне холма» — как они согласились это называть, — чтобы сделать что-то ещё. Они быстро позавтракали и приняли душ. Пока Гарри был в ванной, Гермиона тщательно вычистила его постель после того, как они оба спали на ней прошлой ночью, едва умывшись. Большую часть дня Гарри провёл, лёжа на своей койке и читая книги, которые принесла ему Гермиона, а Гермиона — свернувшись калачиком у его колен. Совсем как в тот раз, когда Гарри оставался с ней, пока она болела, только на этот раз они поменялись местами.       Погода сильно ограничивала их деятельность. Мокрый снег и безжалостный ветер практически не оставляли видимости, а скальный рельеф делал слишком опасными любые тренировки снаружи, поэтому они делали, что могли, внутри палатки, стараясь ничего не повредить или случайно не взорвать. Гарри принимал участие в тренировках наравне с Гермионой, хотя и немного медленнее, так как его тело ещё не совсем приспособилось к недавно зажившим мышцам. Гермиона дразнила его каждый раз, как ей удавалось сделать больше подходов, чем ему. После того как на третий день, сделав больше отжиманий, чем он, она ущипнула его за бок, Гарри оттолкнул её руку и пообещал припомнить ей это, когда наберётся сил.       В палатке было холодно. Даже согревающие чары и многочисленные банки с синим пламенем, которые они расставили тут и там, не помогали полностью прогреть воздух. Несмотря на это, они решили не переезжать никуда до тех пор, пока Гарри не поправится полностью. Неприветливый горный рельеф и удалённое расположение делали это место самым безопасным из тех, где они могли бы оставаться, пока Гарри восстанавливался. Из-за холода, а также из-за своего решения вернуться к естественным отношениям с Гарри, Гермиона позволила восстановиться той близости, что была между ними раньше. Они снова сидели рядом за чаем, переплетали ноги на скамеечке для ног, касались рук во время разговора. Бывало, они сворачивались калачиком, прижавшись друг к другу на одной койке, и читали, накинув одно на двоих одеяло. Гермиона заметила, что Гарри никогда не давил. Он просто принимал любую близость и физический контакт, которые она инициировала, и отражал это, позволяя ей устанавливать темп и границы их отношений.       Она улыбнулась про себя, мысленно поблагодарив Гарри за то, что он ни на чём не настаивал и не просил объяснений, а вместо этого просто понимал и уважал её внутреннюю борьбу.       Она хотела этой близости. Она хотела большего и уже знала позицию Гарри по этому вопросу, которую он обозначил совершенно откровенно. Её поцелуй утром после нападения должен был показать ему её собственную. Но она всё ещё нервничала, позволяя себе действовать в соответствии со своими чувствами.       Она по-прежнему ловила себя на том, что сомневается в разумности такого сближения в разгар войны, но каждый раз заставляла себя успокоиться и просто оставить всё как есть. Так что она действительно ценила, что Гарри, казалось, интуитивно понимал и её желания, и её колебания. Он позволял ей просто быть самой собой и двигаться в комфортном для неё темпе. Итак, вместо того, чтобы беспокоиться о том, что ей следует делать, Гермиона решила делать то, что казалось естественным и правильным.       Пока Гарри восстанавливался, Гермиона строго-настрого запретила ему дежурить по ночам, настаивая на том, что полноценный ночной сон значительно ускорит процесс выздоровления. С дополнительными сигнальными кругами и ужасными погодными условиями в ночных дежурствах на самом деле и вовсе не было необходимости, но Гермиона всё равно каждую ночь дежурила по четыре часа, сидя в одиночестве у входа в палатку. Они не поднимали эту тему вслух, но оба знали, что у неё были проблемы со сном после боя на холме.       Она не истерила, не плакала и не проявляла никаких серьёзных симптомов посттравматического расстройства, но часто, лёжа в постели, видела пустые голубые глаза, смотрящие в никуда. Она обнаружила, что сидение на холоде и вглядывание в бесконечную метель успокаивало её и давало достаточно времени для медитации, чтобы помочь осознать то, что она сделала. Она не оплакивала смерть этого человека, кем бы он ни был, не сожалела о случившемся и не зацикливалась на том, что отняла чью-то жизнь. Нет, сильнее всего её поразило осознание собственной наивности и того, насколько жестока и безжалостна на самом деле война. И как быстро терялись последние остатки невинности, когда приходилось бороться за жизнь.       До боя на склоне холма ей удавалось обходиться небольшими жертвами, теряя лишь малые капли своей наивности. Она всегда знала, что война — это нелегко, что произошедшее за это время будет иметь долгосрочные последствия и оставит неизгладимые шрамы, она просто никогда не понимала до конца, что это значит в реальности. Не осознавала.       Теперь она осознала.       Она заколдовала список членов АД болезненным проклятием, не раз нарушала школьные правила, сбегала после комендантского часа, играла со временем, подвергала себя и других опасности, нарушала законы, сражалась с Пожирателями Смерти в Отделе тайн и даже наносила серьёзные травмы во время боя — но, несмотря на всё это, её взгляд на войну оставался по-детски наивным. Она всегда пребывала в уверенности, что добро обязательно победит зло. Что каким-то образом всё обязательно закончится хорошо просто потому, что так должно быть.       Больше этой уверенности у неё не было.       Когда Гермиона смотрела на снежную бурю перед собой, думая о том, что она уже сделала и что ей ещё предстояло сделать, чтобы пройти через это, её охватило странное чувство. Она больше не была ребёнком. Этот корабль уплыл. Война изменила её. Она всегда была серьёзной, ответственной и прилежной, но сейчас всё было по-другому. Это было холодное, бесстрастное принятие того, какой была ситуация на самом деле. Это было торжественное признание того, что даже если они победят, всё не вернётся на круги своя — что она уже никогда не станет прежней наивной Гермионой. Эта война теперь была частью её, она украла у неё время, ожесточила её и продолжит отнимать от неё по кусочку до тех пор, пока одна сторона не падёт, и всё это, каждый шаг, каждое действие, каждое решение, принятое в этой борьбе, останется с ней до конца жизни.       Она провела много часов, думая о Джинни и других членах АД, всё ещё находящихся в Хогвартсе, и задаваясь вопросом, понимают ли они, что их ждёт — что от них может потребоваться. Готовы ли они пожертвовать частичками себя или отнять жизни у других. Она подумала о Роне и о том, как бы он справился с реальным боем, и, если ей когда-нибудь доведётся увидеть его снова, будет ли он достаточно зрелым, чтобы участвовать в войне так, как требовалось на самом деле. Она чувствовала, как взрослеет её собственное восприятие действительности. До сих пор она не понимала, что происходит. Гарри… он уже пережил это. Он видел, как убили Седрика, как исчез за завесой Сириус, как умер Дамблдор, он уже пережил так много боли и потерь. Она не была уверена, готовы ли к этому другие, но решила, что сама она непременно будет готова, и нашла некоторое утешение в мысли, что Гарри понимает её переживания и что вместе они справятся со всем, что им предстоит.       Трижды за эту неделю она забиралась в постель Гарри после ночного дежурства. В первый раз она целый час пролежала на своей койке не в силах избавиться от тревожных мыслей и образов, которые заполняли разум, стоило ей закрыть глаза. На вторую ночь, едва зайдя в палатку, она уже знала, что не сможет заснуть. Она некоторое время простояла рядом с койкой Гарри, прежде чем сдаться и забраться под его одеяло. Когда это случилось в третий раз, она даже не пыталась бороться, а сразу же забралась к нему на койку и перевернулась на бок, чтобы согреться. Его надёжное присутствие и ровное дыхание сразу же успокоили её лихорадочные мысли и позволили ей уснуть.       В первый раз, когда это случилось, она выскользнула из постели, пока Гарри ещё спал — или, по крайней мере, притворялся спящим, чтобы она могла сохранить видимость приличия. Во второй раз она проснулась оттого, что Гарри готовил для них завтрак на кухне. Она не представляла, как он выскользнул так, что она не заметила, но он не сказал ни слова о том, что она забралась к нему в постель без приглашения, и они довольно уютно позавтракали, устроившись возле большой банки синего пламени, прежде чем приступить к своим обычным упражнениям.       В третий раз, когда это случилось, она проснулась в объятиях Гарри. Он лежал и тихо читал, обнимая её одной рукой. Её голова уютно покоилась в ямке его плеча, нога была перекинута через его ноги, а грудь — тесно прижата к его боку. Увидев лёгкий румянец смущения на её лице и широко открывшиеся и тут же стыдливо опущенные глаза, он легонько сжал её и нежно поцеловал в макушку.       — В любое время, когда тебе нужно, Гермиона, — пробормотал он, мягко касаясь её волос. Она оставалась рядом с ним ещё несколько долгих минут, наслаждаясь его теплом и позволяя мыслям рассеянно блуждать, после чего наконец отстранилась, поднялась с кровати и пошла готовить завтрак.       Пока она готовила, её сердце колотилось где-то в горле, а глаза щипало от нахлынувших эмоций. Её отношения с Гарри были самыми сложными и запутанными в её жизни, но в то же время и самыми простыми и успокаивающими. Она никогда не смогла бы выразить ему словами, как много для неё значило то, что она могла просто быть собой рядом с ним, не беспокоясь о том, чтобы что-то решать или давать происходящему какое-то определение. Всё вокруг было в беспорядке — весь её мир был в полнейшем беспорядке, но Гарри оставался неизменной константой её жизни, и возможность быть с ним рядом вот так, в любое время, когда бы ей это ни понадобилось, поддерживала её в здравом уме и давала надежду. Это вновь вернуло её мысли к словам Гарри… о том, что будучи вместе, они сильнее.       К четырнадцатому декабря Гарри практически полностью вернулся в форму, и даже синяки, покрывавшие тело Гермионы, почти сошли. За это время они как следует отработали свои щиты, которые оставались надёжными и крепкими, и Гермиона научила Гарри дезиллюминационному заклинанию. Она решила, что пришло время двигаться дальше. В то утро она проснулась на своей койке, холодный воздух палатки щипал нос, и она внутренне застонала, тоскуя по тёплой погоде. Она знала, что в декабре холодно будет везде, куда бы они ни аппарировали, поэтому решила переместить их к северному утёсу на востоке Шотландии. Она подумала, что жуткие погодные условия тех мест обеспечат укрытие не хуже, чем их нынешнее местоположение.       Заставив себя встать с постели, она быстро наложила на себя согревающее заклинание, мысленно воздала хвалу своим до смешного толстым носкам и приступила к приготовлению завтрака. После того как Гарри проснулся, они поели и решили, что аппарирование на новое место — хорошая мысль, и сразу же приступили к сборам. Когда они стояли на ледяном склоне горы, Гермиона придвинулась ближе к Гарри, он крепко обнял её за талию, и она положила свою руку без перчатки ему на шею. Она на мгновение окинула взглядом горный склон, прежде чем закрыть глаза перед тем, как аппарировать. Покидая гору, она чувствовала, что оставляет своё прежнее «я» позади и движется вперёд как более зрелый, более жёсткий и — она на это очень надеялась — более мудрый человек.       

***

             С громким хлопком они приземлились рядом с крутым обрывом у самого Северного моря. Не разрывая физического контакта, они быстро присели и бросили Гоменум Ревелио и заклинание быстрого обнаружения в радиусе ста футов и только после этого медленно встали и начали устанавливать палатку. Они вместе установили защитные и сигнальные чары. Это заняло немного больше времени, но было гораздо безопаснее, а они договорились больше не рисковать без крайней необходимости.       К тому времени, когда они нырнули в палатку, они оба продрогли до костей, несмотря на многочисленные согревающие чары, а волосы Гермионы заиндевели. Они выпили чаю, чтобы согреться, затем выполнили быструю тренировку, по очереди приняли душ, пообедали и устроились в своих креслах у особенно большой банки синего пламени, чтобы почитать. Несмотря на то, что географически они были южнее, чем раньше, стало холоднее. Гермиона предположила, что всё дело во влажности. Так близко у воды ветер казался ледяным, а воздух был настолько пропитан холодом, что его не удавалось согреть никакими средствами.       После часа чтения она поймала себя на том, что украдкой поглядывает на Гарри поверх книги и вспоминает их первый поцелуй на кухне. Она переплела свои ноги с ногами Гарри сразу же, как они сели, и в последние несколько минут начала ёрзать ими, чтобы согреться. Гарри, очевидно, заметил это и начал в ответ тереть своей ногой её ногу, согревая. Сначала это движение показалось Гермионе поддерживающим и тёплым, но чем дольше он это делал, тем больше оно отвлекало, и в конце концов она обнаружила, что её мысли забредают на территорию, которая до сих пор заставляла её нервничать.       Прикусив большой палец, она вернула взгляд на свою книгу и перевернула страницу, чтобы посмотреть на очень интересную — только вот не прямо сейчас — обучающую схему того, как собрать волшебную установку для приготовления некоторых зелий. Она снова подумала о тепле ног Гарри, о том, как близко он был, когда они целовались, и какой жар исходил от него в тот момент — и поёжилась в своём кресле.       Этот чёртов холод окончательно отморозил мне мозги, — подумала она, сильнее прикусив большой палец. Как же я замёрзла… а Гарри такой тёплый. Она не заметила, как начала повторять его согревающие движения в ответ. В голове всплыло ощущение его губ на её губах.       Интересно, повторится ли это когда-нибудь снова… Нет, конечно, с того раза они уже целовались, но это было не так. В тот раз… Ну, в тот раз было совсем по-другому. Лёгкий румянец залил её щёки при мысли о той горячей настойчивости, с которой он прижимался к ней всем телом.       Она бы солгала, если бы сказала, что не вспоминала об этом поцелуе. И солгала бы, если бы сказала, что не хотела повторения. Хотя она не могла себе представить, как что-то подобное может возникнуть снова. В прошлый раз это было вызвано их возросшей близостью, волнением по поводу успеха с заклинанием щита и накопленным сексуальным напряжением. Ох, ну давай уж начистоту, сексуальное напряжение никуда не делось, — мысленно буркнула она. И сидеть со всем этим напряжением в ледяной палатке было не самым приятным времяпрепровождением. Она снова вздрогнула. Нет, ну как же всё-таки холодно-то, а…       Через несколько минут её вернуло к действительности знакомое щекочущее чувство, словно за ней наблюдают. Её глаза резко метнулись вверх, к Гарри. Его книга всё также лежала открытой у него на коленях, но он не читал, вместо этого он смотрел прямо на неё. Довольно пристально. Лёгкий румянец на её щеках стал ярче, а глаза тут же метнулись от него к книге, прежде чем она поняла, что её большой палец так и остался слегка зажат между зубами. Она убрала его и снова поёжилась от холода, прежде чем нервно взглянуть на него.       — Что? — спросила она. Не в силах выдержать его пристальный взгляд, она смотрела на его лицо, руки, книгу — куда угодно, только не прямо в глаза.       — Ничего, — медленно сказал Гарри голосом чуть глубже обычного. — Я подумал, что было бы неплохо выпить немного горячего шоколада — ты выглядишь замёрзшей. Хочешь?       — Да, это было бы чудесно, — улыбнулась она.       Гарри неторопливо высвободил ноги и встал со своего места. Она вздрогнула от потери тёплого контакта и прижала колени к груди, наблюдая, как он идёт на кухню.       — Итак, — сказал он, доставая две старые кружки и оглядываясь на неё через плечо, — читаешь что-нибудь интересное?       Румянец Гермионы стал ещё гуще. Она прекрасно знала, что навыки Гарри в легилименции оставляли желать лучшего, но то, с какой интонацией он задал свой вопрос, невольно наводило на мысль, что он откуда-то знал, о чём она думала.       — Вроде того, — сказала она, поворачиваясь на кресле лицом к нему. — Кое-что о том, как собрать зачарованную установку для приготовления нескольких зелий. Подумала, что нам это было бы полезно.       Гарри налил кипяток в готовую маггловскую смесь для приготовления горячего шоколада, которую Гермиона прихватила во время их последнего похода в магазин. Она была рада, что Гарри не имел ничего против быстрорастворимого маггловского варианта этого напитка — его было гораздо удобнее готовить, чем домашний или даже волшебный горячий шоколад. Она отлично помнила, как скривился Рон, когда она первый раз использовала сухую порошковую смесь для приготовления горячего шоколада.       Гарри кивнул, подходя к ней с кружкой, над которой клубилось облачко пара.       — Сложная, должно быть, установка, раз ты смотрела на страницу больше двадцати минут, — заметил он, протягивая ей кружку и усаживаясь на скамеечку рядом.       — Я… — Гермиона запнулась, посмотрела на свою кружку, затем снова на Гарри, и её лицо покрылось густым румянцем. — Я не… Я просто задумалась… Ты что, смотрел, как я читаю?       Гарри усмехнулся и сделал осторожный глоток своего горячего напитка.       — Было немного трудно не делать этого со всеми твоими ёрзаниями и тихими вздохами, — с улыбкой сказал он.       — Не было никаких вздохов! — возмутилась она с негодованием.       — М-хм. — Он скептически приподнял бровь. — Мне, должно быть, послышалось. И отстранённое и слегка недовольное выражение на твоём лице мне тоже, должно быть, привиделось.       Гермиона шлёпнула его, прежде чем отвернуться и сделать глоток восхитительно горячего напитка.       — Я просто немного отвлеклась, — тихо сказала она в кружку.       — М-хм. — Снова усмехнувшись, Гарри встал и побрёл обратно к своему креслу.       Гермиона закатила глаза ему вслед, но не отняла кружку от лица, скрывая за ней горящее лицо. Гарри дразнит меня? — думала она, дуя на напиток, чтобы немного остудить. — Или… флиртует? Это был флирт? Или намёк на то, что он знает, о чём я думала?       Так и не найдя ответов, она снова открыла книгу и посмотрела на диаграмму заклинания для зачарования зельеварческой установки. Возможно, целая неделя безвылазного пребывания в палатке подействовала на неё сильнее, чем она думала, и им обоим не хватало возможности подышать воздухом и сжечь немного энергии. Или, может, она просто была слишком очевидна в своих размышлениях, и Гарри это заметил. Какой стыд, — смущённо поёжилась она. Или, может, она как-то слишком откровенно тёрлась своими ногами о его — она не была уверена. В любом случае она почувствовала знакомое тепло внутри и лёгкое волнение в животе, когда украдкой взглянула на него поверх своей кружки и улыбнулась. Затем она отвела взгляд и попыталась заставить себя сосредоточиться.       Но, похоже, у разума Гермионы были свои соображения. Несмотря на все её усилия, час спустя она обнаружила, что водит глазами по строчкам, не улавливая смысла. Она чувствовала себя подавленной, смущённой и разочарованной. Раздражённая недисциплинированностью собственного разума, она застонала, захлопнула книгу и встала с кресла. Давай, Гермиона, соберись, какого чёрта ты так дёргаешься!       Гарри вздрогнул от шума и поднял глаза на Гермиону, которая в этот момент недовольно потягивалась. Взгляд невольно задержался на полоске кожи, обнажившейся, когда её свитер задрался в районе талии. Гермиона посмотрела на него сверху вниз.       — Не уверена, что горячий шоколад был хорошей идеей. У меня не получается сосредоточиться! Я и так устала от безвылазного пребывания в палатке, а теперь ещё добавилась вся эта энергия от сахара, и я просто… — Гермиона застонала, покачав головой. — Я люблю читать, я люблю заниматься исследованиями, но… Ох, это смешно, но мне нужно заняться чем-то другим.       Гермиона смотрела на него с немалой долей отчаяния, и он не смог удержаться от смешка.       — Что? — спросила она с ноткой раздражения в голосе.       — Извини, — сказал Гарри, прикрывая рот рукой, чтобы скрыть второй смешок. — Просто я никогда не думал, что перечитаю тебя. Думал, что сломаюсь первым.       Гермиона сначала нахмурилась, но потом уголки её губ невольно приподнялись при виде веселья Гарри.       — Я просто чувствую себя как в клетке. — Она пригладила руками волосы и повернулась к нему лицом. — Я даже не осознавала, насколько мне нравилась вся эта наша активность на свежем воздухе, пока не оказалась этого лишена, и теперь мне всё время чего-то не хватает. Как ты справляешься с этим?       — Никак, — честно ответил Гарри с улыбкой и тоже встал с кресла. — Я мучаюсь точно так же, просто я подумал, что если пожалуюсь, ты скажешь, что нужно быть более прилежным и терпеливым.       Гермиона обнаружила, что даже не может закатить глаза на это заявление. Предположение Гарри было слишком справедливым, поэтому она немного смущённо пожала плечами.       — Да, — сказала она со вздохом. — Это похоже на меня. Посмотри, что ты со мной сделал… Ты сделал меня активной!       Гарри откровенно рассмеялся над тем, как она употребила слово «активной» — словно это наихудшая из возможных черт характера или вообще какая-то страшная заразная инфекция.       — Хорошо, — сказал он, хватая своё кресло и отодвигая его в сторону. — Как насчёт того, чтобы наложить несколько защитных чар изнутри палатки и устроить небольшую дуэль, используя только стреножные и разоружение. Мы можем нарисовать два небольших круга друг напротив друга — каждый должен оставаться внутри своего. Назовём это практикой уклонения в ближнем бою. Как тебе?       — Фантастика, — обрадовалась Гермиона и с широкой улыбкой быстро схватила своё кресло, чтобы подвинуть его к креслу Гарри.       Они наложили несколько общих защитных чар, чтобы создать что-то похожее на небольшую арену, и нарисовали два круга диаметром четыре фута на полу палатки чуть более чем в десяти футах друг от друга. Затем каждый встал в свой круг, и они приступили к дуэли.       Пытаться увернуться, не выходя за пределы круга, оказалось невероятно трудно. Гермиона четыре раза вышла за пределы своего круга, прежде чем начала привыкать к ограничению. Несмотря на отсутствие беготни, упражнение оказалось сложным, увлекательным и физически тяжёлым. Гермиона пригиналась, подпрыгивала, наклонялась и принимала такие позы, которые в принципе не считала для себя возможными. Она сделала мысленную пометку добавить растяжку в их программу упражнений, так как это определённо казалось полезным в тесном пространстве. Они занимались так больше часа, прежде чем Гермиона склеила заклинанием ноги Гарри, и он с шумом упал на пол.       — Прости, Гарри, — извинилась она, покидая свой круг и пересекая небольшое расстояние между ними, чтобы наложить контрзаклятие на его слипшиеся ноги. — Ты в порядке?       Гарри принял протянутую ею руку и поднялся с пола.       — В полном. — Он ухмылялся от уха до уха. — Это был хороший план, такое упражнение очень даже полезно! Может, не будем стирать эти круги?       Гермиона кивнула в знак согласия и начала снимать защитные чары. Ничего не было сломано, практика прошла успешно, и теперь у них в распоряжении появился новый вид тренировок, который можно было использовать в плохую погоду. Она не могла стереть с лица улыбку, пока они готовили ужин, увлеченно обсуждая, как лучше всего увернуться в круге.       Гермиона заметила, что Гарри всё время держится рядом, и не смогла удержаться от игривого толчка локтем, и тут же шлёпнула его по плечу, когда он передразнил одну из её самых нелепых поз уклонения. Они продолжали болтать, дурачиться и смеяться, пока ели. Постепенно шутки превратились в забавные истории из прошлого. Гарри рассказал о случае с питоном в зоопарке, Гермиона — о том, как в детстве она случайно сделала волосы своей матери зелёными. Гарри вспомнил, как бесился его дядя, когда начали приходить письма из Хогвартса. Будучи ребёнком, Гарри сильно расстраивался, что никак не мог получить своё письмо, но у взрослого Гарри образ всклоченного красного дяди Вернона вызывал только смех.       В какой-то момент они решили, что два отдельных кресла просто непрактичны в такую холодную погоду, поэтому Гермиона превратила одно из кресел в небольшой двухместный диванчик. Второе кресло стояло рядом и служило вместилищем большой банки с голубым пламенем. Так что теперь они сидели вдвоём на диванчике, тесно прижавшись друг к другу и накинув на ноги покрывало. Удерживая в руках кружки с чаем, они разговаривали обо всём и ни о чём. Гермиона подогнула одну ногу под себя и повернулась на диванчике, чтобы видеть Гарри, который сидел под углом к ней, опёршись спиной на подлокотник.       — А кем ты хотел быть, когда вырастешь? До того, как узнал, что ты волшебник? — спросила Гермиона, потягивая чай и совершенно не замечая, как наклоняется к нему всё ближе и ближе по мере разговора.       — Ой, ну ты спросила, — сказал Гарри со смехом. — Понятия не имею! Никогда не задумывался. Я просто хотел выбраться оттуда. Но, наверное, мне всегда хотелось делать что-то хорошее. Не то чтобы я мечтал стать конкретно полицейским или кем-то в этом роде, но я всегда хотел делать что-то, чтобы сделать мир лучше и остановить плохих парней. Знаю, звучит немного жалко.       — Вовсе нет! — возразила Гермиона, ставя свою кружку с чаем на скамеечку для ног. — Когда я была ребёнком, я вроде как всегда думала, что стану дантистом — потому что оба моих родителя были дантистами. Они никогда ни к чему меня не подталкивали, но у меня всегда было такое чувство, что меня ждёт именно такая карьера. Но это было не то, чего я хотела. А хотела я… что-нибудь изменить. Я никогда не представляла конкретные пути, я просто знала, что хочу бороться с несправедливостью, бороться за то, что имело значение, за то, за что никто другой не стал бы бороться. Так что, наверное, я хотела стать адвокатом или кем-то в этом роде. Но с тех пор, как я получила письмо из Хогвартса, я перестала об этом думать.       — Да, похоже на тебя. Всегда заступаешься за тех, кто не может сделать этого сам. У меня всё ещё есть значок ГАВНЭ, — ухмыльнулся Гарри и тоже поставил свою теперь уже пустую кружку на скамеечку для ног. Заметив, как сузились глаза Гермионы, он быстро продолжил: — Эй, я не имел в виду ничего плохого! Мне нравится твоя Ассоциация, правда. Ну, кроме названия… Я хотел сказать, что из тебя получился бы потрясающий борец за права угнетённых.       Гермиона благодарно улыбнулась ему и чуть смущённо посмотрела вниз на свои руки, сложенные на коленях.       — Спасибо, Гарри, — тихо сказала она.       Гарри взял её руку и сжал в своей, прежде чем поднести к губам и слегка поцеловать костяшки пальцев.       — Ты будешь великолепна во всём, что решишь делать после войны, — тихо, но с абсолютной убеждённостью сказал он и положил её руку себе на колени.       — Странная мысль, правда? — задумчиво произнесла она, снова посмотрев на него. — Война окончена. И можно просто быть самим собой и вести нормальную жизнь.       Он только улыбнулся в ответ, и Гермиона слегка вздрогнула от холодного сквозняка в палатке.       — Не уверен, что наша жизнь когда-нибудь станет нормальной, — сказал Гарри, потянувшись вперёд и проводя рукой вверх и вниз по её плечу, чтобы согреть. — Но… я буду рад, когда всё это закончится… что бы там ни было дальше.       Они улыбнулись друг другу, и Гермиона почувствовала, как внутри у неё всё сжалось. Гарри всегда был таким оптимистом, всегда был так уверен, что всё разрешится само собой и что они обязательно победят. Сегодня была одна из немногих ночей, когда она искренне верила в это и осмелилась позволить себе надеяться на будущее, которое не включало в себя бегство или постоянное опасение за свою жизнь. Его ярко-зелёные глаза не излучали ничего, кроме надежды, и это было… Прекрасно, — подсказал её разум.       Она смотрела на него несколько долгих секунд, но, почувствовав, как на лицо наползает румянец, опустила глаза к его подбородку. Живот скрутил знакомый нервный спазм. Тепло его ладони на её руке и его ноги, прижатой к её ноге, было таким приятным. Темнота, опустившаяся на палатку, разбавлялась лишь мерцанием голубого пламени, и их положение внезапно показалось ей довольно интимным. Рука Гарри на её плече замедлилась, его пальцы сжались один раз и отпустили её, но Гермиона поймала его руку, переплела свои пальцы с его и прижала к груди, посмотрев ему в глаза. Он смотрел на неё тем взглядом, какой у него был перед их первым поцелуем, тем взглядом, каким он смотрел на неё утром, когда она проснулась рядом с ним, — тем взглядом, от которого у неё каждый раз перехватывало дыхание.       Снаружи завывали жестокие порывы ветра, но воздух между ними был абсолютно неподвижен. Гермиона смотрела ему прямо в глаза, она знала, что её щёки покраснели, знала, что её глаза горят откровенным желанием, которое она постоянно пыталась сдерживать — но не сегодня. Сегодня вечером она хотела, чтобы он это увидел. Она вздрогнула, когда Гарри крепче сжал её руку, но не отвела взгляда. Она хотела быть с ним, быть ближе к нему, чувствовать жар, исходящий от его тела.       Когда в голове пронеслись мысли о возможной физической близости, она снова занервничала. Она слишком мало знала об этой стороне отношений. Ради Мерлина, Гермиона Грейнджер всегда была книжным червём и никогда — популярной девицей, бегающей на свидания! Она никогда не ощущала на себе внимание противоположного пола, не изучала тонкое искусство отношений или соблазнения. Что было иронично, учитывая, что она провела большую часть своего времени в Хогвартсе в компании двух друзей противоположного пола. Но такого опыта у неё никогда не было, и в результате она понятия не имела, что делает, не знала, как справиться со своими желаниями, и молча ругала себя за то, что не удосужилась хотя бы почитать соответствующую литературу. Уж за несколько месяцев торчания в палатке можно было найти немного времени на ознакомление с этой темой!       Её глаза скользнули к губам Гарри, и она неосознанно облизнула свои, прежде чем ненадолго скользнуть взглядом по его груди и плечам — сильным и поджарым, — чтобы снова вернуться к его лицу. Его глаза потемнели за то время, пока её взгляд блуждал, и она ощутила, как участился пульс. Она боялась сделать первый шаг, но чувствовала, как её тело интуитивно склонилось к нему ещё на дюйм.       Словно услышав её безмолвную просьбу, Гарри медленно наклонился к ней. Он выпустил её руку, которую всё ещё держал на коленях, чтобы поднести ладонь к её лицу и провести большим пальцем по щеке. У Гермионы перехватило дыхание, но она не запаниковала и не отстранилась. Теперь он был всего в нескольких дюймах от неё, его глаза неотрывно смотрели в её глаза, а мягкая подушечка большого пальца поглаживала кожу щеки. С замиранием сердца Гермиона осознала, что он остановился, оставив между ними считанные дюймы. Она вдруг поняла, что он не сделает ничего, пока она сама не попросит или не спровоцирует его, как и обещал.       — Гарри, — её шёпот почти затерялся в застывшем между ними воздухе.       — Да, Гермиона, — ответил он тем знакомым глубоким баритоном, от которого у неё внутри все сжалось, а между ног потеплело.       — Поцелуй меня.       Слова едва слетели с её губ, как его губы оказались на её. Её глаза закрылись, и она резко выдохнула от нахлынувшего тепла. Голова склонилась вправо, свободная рука вцепилась в бедро Гарри, в то время как другая рука оставалась крепко зажата между ними на её груди. Это был глубокий, страстный поцелуй, скручивавший внутренности в мучительно-сладком предвкушении. Руки, зажатые между ними, разошлись, его рука уверенно легла на её бок, а её — вцепилась в переднюю часть его свитера.       Она застонала, когда его язык вошел в её рот, касаясь её языка и исследуя каждый уголок, каждую расщелину. Она провела своим языком по его. На вкус он был сладким, как чай, который они только что пили, и она ещё сильнее наклонилась в поцелуе, почувствовав, как его пальцы сжались на её боку. Дыхание участилось. Она притянула его к себе за свитер, его рука скользнула ей за голову и запуталась в волосах. Другая рука Гарри скользнула ей за спину и притянула к груди. Поцелуй стал глубже, настойчивее. Её руки то сжимали ткань его свитера, то пробегали по его широким плечам, запоминая их твёрдость, форму. Её грудь плотно прижималась к его груди.       Сердце ёкнуло, когда она почувствовала, что откидывается назад под тяжестью Гарри. Её голова опустилась на подлокотник, одна рука Гарри осталась на её шее, а другая — скользнула по её боку к спине. Он оказался между её ног, и она застонала от ощущения его тесно прижатого тела. Движения их губ стали отчаяннее, требовательнее.       Вот оно, — подумала она, прикусив нижнюю губу Гарри, — именно то, что мне было нужно. Как бы ей ни было стыдно признавать, что на неё так сильно влияли столь низменные инстинкты, но она больше не могла отрицать, что именно это вызывало у неё такое сильное напряжение на протяжении всей недели.       Гарри мягко прижался к ней и провёл рукой по её боку, стараясь оставаться над одеждой, его губы переместились к её подбородку, затем к шее, и Гермиона застонала, прижавшись к нему в ответ. Стало жарко, Гермионе было жарко впервые за несколько недель, тепло стремительно распространилось по её телу. Жар между ног удвоился, когда она почувствовала, как напряжённый член Гарри прижался к её бедру. Сердце бешено колотилось, а желудок трепетал, это было новое ощущение, которое одновременно пугало и возбуждало. Естественно, она знала об эрекции — в конце концов, двое её лучших друзей были мальчиками, но она никогда не чувствовала мужского тела, прижатого к ней таким образом, никогда не испытывала того безумного возбуждения, что сжигало изнутри при мысли о том, что это значит.       Гарри застонал ей в шею, когда она осторожно прижалась к нему бёдрами и запустила пальцы в его волосы. Запрещая себе слишком много думать, она отключила свой разум и просто позволила себе чувствовать, а своему телу — действовать инстинктивно. Его губы снова нашли её губы, и она почувствовала в нём новую настойчивость и глубоко укоренившееся, долго сдерживаемое желание. В яростном стремлении быть ещё ближе Гермиона даже не поняла, что раздвинула ноги шире и неосознанно построилась под небольшие трущиеся движения Гарри между её бёдер. Она почувствовала, как скручивается и нарастает знакомое, но давно забытое напряжение внизу живота.       Конечно, она пробовала мастурбировать, но это было нечасто, и обычно ей сложно было достичь кульминации — всегда мешал её слишком активный разум. Уроки, домашние задания, мальчики, друзья, какие-то повседневные задачи и целая вереница других мыслей — со всем этим в голове было трудно сосредоточиться на физических ощущениях и добиться нужного результата. Ну а в последние несколько месяцев, когда она проводила каждый час с мальчиками в палатке, это вообще едва ли казалось уместным. Но теперь в этой жаркой, напряжённой, наполненной чистым желанием атмосфере, тугие витки нарастающих ощущений казались сюрреалистичными и наполняли её чудесным предвкушением.       Гермиона громко застонала, когда жёсткая длина Гарри прижалась к самому её центру прямо между ног. Её рука крепко сжала его волосы, а голова откинулась на подлокотник. Звук получился почти звериным.       На неё накатила волна смущения. Чёрт! Она знала, что мокрая. Её трусики были насквозь мокрыми, и если бы не плотные джинсы, это было бы до боли очевидно. Её глаза распахнулись, поймав взгляд Гарри, и тут же опустились на его грудь. Тяжело дыша, она чувствовала, как пылает лицо. Они прекратили двигаться, теперь Гарри просто лежал между её ног — всё ещё твёрдый, всё ещё прижимающийся к ней. Чёрт, — снова подумала она, крепко зажмурив глаза, затем заставила их снова открыться. Она никогда не делала этого раньше, никогда ни перед кем не издавала подобных звуков и оттого чувствовала себя почти униженной. Это был самый интимный звук, который она когда-либо издавала в своей жизни, и он так легко слетел с её губ. Он всколыхнул её мысли и вернул разум в уравнение, и она резко осознала, в каком положении они находятся.       Она заставила себя поднять взгляд на Гарри и встретить его пытливый, ищущий взгляд. Его глаза были затуманены и полны вожделения, а дыхание стало быстрыми и неглубоким. Одна его рука запуталась в волосах у основания её шеи, а другая всё ещё сжимала её бок, опираясь на локоть. Он выглядел так, словно её стон вернул к действительности и его тоже, и теперь, когда он понял, что происходит, он ещё не решил, что делать дальше. Ей вдруг стало стыдно. Она знала, что это нелепо — в конце концов, то, что они делали, было совершенно по-человечески и естественно, — но ничего не могла поделать со смущением.       — Гермиона, — медленно выдохнул он, опустив голову, чтобы прижаться лбом к её лбу.       — Прости, — слово сорвалось с её губ прежде, чем она смогла его остановить.       Тело Гарри застыло. Он откинул голову на долю дюйма, чтобы посмотреть ей в глаза.       — Что? Почему ты извиняешься? — спросил он, быстро обыскивая её глазами, но во всём остальном оставаясь неподвижным.       — Я… — Она отвела взгляд, затем снова посмотрела на него. Её глаза скользнули по его лицу, и ей захотелось свернуться калачиком и исчезнуть. — Я… прости, я просто… Я никогда… Я не хотела так шуметь, я просто…       Её голос прервался, когда Гарри прижался мягким и нежным поцелуем к её губам.       — Гермиона, — тихо сказал он, отстранившись, чтобы снова взглянуть на неё. — Тебе не нужно за это извиняться. Ты невероятная, и звуки, которые ты издаёшь… Они… Чёрт, ты просто не представляешь, как они на меня действуют.       От его слов и от неприкрытой похоти в его глазах узел в животе Гермионы скрутился туже. Она подалась вперёд и снова соединила их губы в страстном поцелуе. Рука Гарри скользнула вверх по её телу, и Гермиона тихо застонала, когда его ладонь обхватила её грудь поверх одежды, а губы снова вернулись к шее.       — Гарри, ты… ты прикоснёшься ко мне?       Слова были сказаны почти шёпотом, и Гарри замер, прижавшись к ней и подняв голову от её шеи, чтобы посмотреть ей в глаза. Он нежно поцеловал её в губы, прежде чем ответить.       — Скажи мне, когда остановиться, хорошо?       Она встретилась с ним взглядом и нервно кивнула. Да, она определённо нервничала, но также была крайне возбуждена и отчаянно хотела почувствовать его руки на своей коже — без защитного барьера в виде толстой ткани свитера. И без страха. Она хотела полностью избавиться от гнёта своих шрамов и точно знать, что контролирует своё тело.       Медленно, не сводя с неё глаз, он скользнул рукой вниз по её груди к подолу свитера и остановился в нерешительности. Она снова кивнула, более уверенно. Наклонившись, чтобы поцеловать её мучительно сладким и нежным поцелуем, он просунул правую руку под ткань. Медленно его ладонь продвигалась вверх по её левому боку, его большой палец мягко выписывал круги на её коже на своем пути. Она слегка вздрогнула, когда он коснулся шрама в верхней части её живота, под грудью. Он остановился, рассеивая её беспокойство успокаивающим поцелуем, и только почувствовав, что она расслабилась, продолжил движение.       Тело Гермионы непроизвольно содрогалось каждый раз, когда пальцы Гарри касались её повреждённой кожи. Каждый раз, когда в её сознании вспыхивала паника, она подавляла её усилием воли, черпая силу в успокаивающих прикосновениях его губ, в уверенности его движений, в отсутствии малейших колебаний с его стороны. Он не отдёргивал руку в отвращении. Напротив, лаская её грудь, скользя пальцами по её коже до самой ключицы, прикасаясь к каждому из её шрамов без всякого осуждения, он целовал её только с большей и большей страстью.       Когда Гермиона полностью расслабилась под его руками, а её ответные поцелуи стали более уверенными, он медленно прижал свои бедра к её, и она издала низкий стон. Гарри улыбнулся ей в шею, запустил руку под её лифчик и провёл большим пальцем по напряжённому соску. Её дыхание прервалось, и он медленно провёл ртом по её шее, касаясь языком чуть солоноватой кожи. Он чувствовал, как жар между ними вновь усиливается. Она прижалась к его бёдрам и прикусила ухо.       В ответ он опустил руку вниз по её боку — удивляясь тому, что она не вздрогнула, когда его большой палец пробежал по её шрамам, — и обхватил талию. Он снова толкнулся в неё, прижимая её к дивану, и просунул большой палец под пояс её джинсов. По всему её телу прошла дрожь, и она подалась к нему в ответ, прижавшись губами к его шее. Он резко втянул воздух, перенёс свой вес на бок, поднёс руку к поясу её джинсов, расстегнул пуговицу и медленно стянул вниз молнию. Он прижался к ней ещё раз, и Гермиона застонала, но затем её рука оторвалась от того места, где крепко сжимала его спину и схватила его за запястье.       — Я… я не уверена, что готова, — сказала Гермиона задыхающимся шёпотом, оторвав губы от его шеи, чтобы посмотреть ему в лицо. — Я… я не знаю, готова ли я… идти до конца.       Гермиона была немного удивлена, увидев, что Гарри улыбнулся. Она не была уверена, что произойдёт, если она его остановит, но точно не ожидала улыбки по этому поводу. Она знала, что он не станет настаивать, но всё же такая реакция была странной.       — Гермиона, — сказал он, наклонившись вперёд, чтобы коснуться её губ в мягком, успокаивающем поцелуе. — Я не собирался идти до конца, я просто хотел к тебе прикоснуться — если ты позволишь. Ничего более. Я не сделаю ничего, чего ты не захочешь.       Разум Гермионы поплыл от его слов. Сердце бешено заколотилось и густой румянец залил лицо, когда она поняла, что он имел в виду. До сих пор она даже не задумывалась о том, что именно они делают, её тело действовало совершенно инстинктивно. Но почувствовав, как расстёгивается пуговица на её джинсах, она вдруг осознала, к чему всё идёт, и её охватила мгновенная волна паники — она поняла, что не уверена, готова ли к полноценному сексу. Она отвела глаза от Гарри, вместо этого сфокусировав взгляд на его правом ухе. Она не знала, что теперь сказать. Правда заключалась в том, что она хотела, чтобы Гарри к ней прикоснулся. Она была возбуждена до предела и хотела знать, каково это, когда к тебе прикасаются таким образом, — но говорить об этом вслух ей было невероятно неловко. И казалось невероятно эгоистичным. Она снова перевела взгляд на него, прикусила губу и опять отвела взгляд, обдумывая, как сформулировать подходящий ответ.       — Эй, всё в порядке, — мягко сказал он, начиная убирать руку. — Я ничего не буду делать.       Хватка Гермионы на его запястье усилилась и не дала его руке полностью отстраниться. Опустив глаза и чувствуя себя неловко, она едва слышно пробормотала:       — Нет, я… я хочу, чтобы ты… — она осеклась и снова нервно взглянула на него из-под ресниц, чтобы увидеть выражение его лица.       Его глаза потемнели от желания, и он медленно улыбнулся. Она отпустила его запястье и дрожащей рукой снова обхватила за спину, в то время как её сердце колотилось в предвкушении. Он поцеловал её в губы, в подбородок, в уголки рта, прежде чем снова прижаться губами к её губам.       — Просто расслабься, — выдохнул он ей в губы, когда его рука вернулась к поясу её джинсов. — И скажи, если захочешь, чтобы я остановился.       Она кивнула и тут же сжала ткань его свитера, когда его тёплая ладонь медленно скользнула под её джинсы и прижалась к её холмику поверх трусов. Его движения были размеренными, неторопливыми, она могла остановить его в любой момент. Но она совершенно не хотела его останавливать. Он провёл пальцем по её щели поверх мокрых трусиков, и она резко вдохнула от сильной и приятной волны, прокатившейся по телу. Некоторое время его пальцы продолжали дразнить её через ткань, вызывая тихие стоны и вздохи. Затем, с глубоким поцелуем, он просунул руку под трусики и осторожно провёл пальцем по гладким складкам.       Рот Гермионы открылся, из горла вырвался глубокий стон, а голова снова откинулась назад. Он повторил движение, чувствуя, как она прижимается к его руке в бессознательной потребности большего. Он подчинился и продолжил обводить пальцами мягкую плоть, пока не нашёл маленький бугорок в верхней части её щели. Гермиона резко втянула воздух и сдавленно застонала. Уткнувшись ей в шею, он начал поглаживать и обводить пальцами её клитор, стараясь соответствовать покачиванию её бёдер.       Разум Гермионы был блаженно пуст, физические ощущения вытеснили все мысли. Губы Гарри на её шее, его рука у её затылка, его пальцы... О боже, его пальцы! — внутренне вскрикнула она, когда его палец снова прошёлся по её клитору. Ох, чёрт, срань господня! Её внутренний монолог, состоящий из междометий пополам с ругательствами, продолжал набирать обороты по мере того, как её бёдра всё быстрее раскачивались под его рукой. Она готова была благодарить любое божество, которое могло её услышать, за его чуткие пальцы. Она не знала, как он так быстро начал улавливать её сигналы — прислушиваясь к её дыханию, наблюдая за её движениями, оценивая её реакции, он постоянно подстраивал свои движения, чтобы дать ей то, чего она хотела. Обрывочные слова, которые текли у неё в голове, начали срываться губ.       — Ох, чёрт, Гарри… — задыхаясь, прошептала она ему на ухо и крепко сжала его спину, когда давление, нараставшее в её центре, усилилось до невозможного уровня. Ей казалось, что она вот-вот взорвётся, катушка у неё внутри была намотана невероятно туго — слишком туго. — Гар… Гарри, я… я так близко… боже… Гарри, я…       Её слова потонули в очередном стоне. Казалось, её мозг полностью перестал функционировать, потерявшись в глубоком поцелуе и движениях его пальцев, которые всё убыстрялись, надавливая маленькими кругами и приближая её к краю.       — Отпусти, Гермиона, — сказал он, склонившись к самому её уху, и крепче прижал её к себе, не переставая двигать рукой. — Отпусти себя…       Его голос эхом прокатился по её спине, его палец надавил снова и ускорил ласку. Она содрогнулась и судорожно прижалась к нему. Из её горла вырвался глубокий, отчаянный стон. Её бедра задвигались под его рукой, когда её накрыла волна ощущений, перед глазами вспыхнул белый свет, и она зажмурилась крепко-крепко. Её рот открылся, с губ срывалась какая-то бессмыслица, голова ткнулась ему в плечо. Его рука замедлилась, нежно спуская с пика её стремительно обмякающее тело.       Она чувствовала себя так, словно в один миг избавилась от десятилетнего стресса. Тёплая и расслабленная, она полностью обмякла в руках Гарри. Он убрал руку из её джинсов и осторожно положил рядом с ней, целуя её губы, лицо, глаза, нос, пока она лежала, как неподъёмный мешок с картошкой.       Она медленно открыла глаза и посмотрела на него. Он улыбался ей сверху вниз, и она почувствовала, как очередная волна румянца заливает лицо, когда осознала интимность того, что только что произошло. Она была слишком уставшей, слишком умиротворённой и расслабленной, чтобы в полной мере переживать по этому поводу, но всё же чувствовала себя немного неловко из-за того, что под прикосновениями Гарри пережила самый яркий оргазм в своей жизни.       — Привет, — тихо сказал он, поглаживая её затылок большим пальцем.       — Привет, — выдохнула она, продолжая смотреть на него затуманенными глазами.       — Чувствуешь себя лучше?       — Да, — слово вырвалось с лёгким выдохом смеха. Она действительно чувствовала себя лучше, гораздо менее напряжённой, гораздо менее подавленной и намного, намного более счастливой.       Он улыбнулся ей и лениво поцеловал в губы.       — Я рад, — сказал он, оглядывая её лицо и замечая, как медленно она моргнула, глядя на него. — Хочешь спать?       Сердце Гермионы затрепетало. Гарри только что добровольно прикоснулся к ней — почти везде, — принял её покрытое шрамами тело и полностью избавил от скопившегося напряжения. И ничего не просил взамен. Часть её хотела остаться с ним, отплатить ему, посмотреть, сможет ли она что-то сделать, чтобы помочь ему снять его собственное напряжение. Но её дыхание замедлилось, веки налились свинцом, и лечь спать казалось лучшим, что можно было вообразить прямо сейчас. Она улыбнулась ему и сонно поцеловала, прежде чем согласиться.       Они встали с дивана, и она, даже не потрудившись застегнуть джинсы, поплелась в ванную, чтобы по-быстрому почистить зубы, умыться и сходить в туалет. Она натянула клетчатые пижамные штаны, которые прихватила с собой, пушистые носки и тонкую майку. Ей всё ещё было невероятно тепло и совершенно не хотелось ложиться спать в тяжёлом свитере. Кроме того, сонно подумала она, открывая дверь ванной, сегодня она не собиралась спать одна.       Гермиона забралась на койку Гарри, пока он был в ванной. Она решила, что если ляжет в свою собственную, это даст неправильный сигнал, и Гарри может не догадаться присоединиться к ней. Сообщение отправлено, — подумала она, свернувшись калачиком под одеялом в ожидании его возвращения. Свободная майка заметно обнажала её верхний шрам, но сегодня она об этом даже не думала. Её глаза уже закрылись, когда она услышала, как Гарри вышел из ванной, и почувствовала, как койка опустилась под его весом, когда он сел на край, прежде чем забраться под одеяло и притянуть её к своей груди.       Лёжа лицом к стене палатки, она прижалась к нему спиной и погрузилась в глубокий сон без сновидений.