В лесу Дин / In the Forest of Dean

      Теперь, когда Гермиона могла самостоятельно передвигаться, хоть и медленно, они возобновили свои обычные ночные дежурства со сменой каждые четыре часа. Они решили пробыть на новом месте всего несколько дней, а потом продолжить путь дальше на юг, чтобы увеличить расстояние между ними и прежней стоянкой.       В течение следующих четырёх дней они вставали рано, быстро перекусывали, а затем пробегали медленной трусцой несколько больших кругов вокруг палатки. Гарри, бегавший в своём привычном темпе, дважды догонял Гермиону, опережая её на круг, и она каждый раз шлёпала его в притворном возмущении, крича, что это не считается и что у него несправедливое преимущество. Гарри смеялся и слегка щипал её за бок, пробегая мимо, и кричал в ответ, что она просто злится, потому что от природы медленная и ножки у неё коротенькие. После пробежки они завершали тренировку, делая несколько приседаний, отжиманий и выпадов. Гермиона делала гораздо меньше подходов, чем Гарри, но всё равно гордилась своими результатами.       На третий день, усталые и потные, но очень довольные собой, они лежали на траве перед палаткой, слушая, как волны разбиваются о скалистый берег.       — На днях, — сказала Гермиона, хватая ртом воздух, — я тебя обгоню. Вот увидишь!       Гарри откровенно рассмеялся; его раскатистый смех был искренним и громким. Он протянул правую руку, обхватил её бедро чуть выше колена и слегка встряхнул.       — Только не с этими цыплячьими ножками, — и снова рассмеялся, когда она с возмущенным возгласом шлёпнула его по груди. — Кроме того, мой беговой опыт бесконечно больше твоего — я годами бегал от Дадли и его банды. У тебя нет шансов.       Гермиона с улыбкой перекатилась на бок и приподнялась на локте, поморщившись, когда раны на груди напомнили о себе. Прикусив язык, чтобы не сказать лишнего, она осторожно посмотрела на Гарри. Его лицо раскраснелось от бега, но он был расслаблен и спокоен — и смотрел на неё с намёком на озорное веселье в глазах.       — Твой кузен был не самой приятной компанией, да? — сказала она, стараясь сохранить лёгкий тон. Свободной рукой она сорвала травинку на небольшом пространстве между ними и начала теребить её в пальцах.       Гарри фыркнул.       — Сказать так будет неслабым преуменьшением, — сказал он со вздохом, подняв взгляд к небу. — Он был настоящей задницей, хотя я уже не уверен, что всё ещё держу на него обиду. Раньше да, но… Он просто не знал ничего лучшего. Он был продуктом того, чему его научили родители, и… Не знаю. По другому просто не могло быть.       Гарри проводил взглядом особенно пушистое облако. Гермиона некоторое время изучала его лицо. Казалось, он о чём-то глубоко задумался.       — Это… — она сделала паузу, когда он снова перевёл взгляд на неё, — это очень зрелый взгляд на вещи. Ты никогда особо не рассказывал о Дурслях, но из того немногого, что ты всё-таки говорил, уже можно было понять, что они относились к тебе плохо. Мне всегда казалось, что ты их ненавидишь.       — Ну, — сказал он на вдохе, после чего медленно выдохнул, — здесь особо и нечего говорить. Да, они относились ко мне плохо. Ужасно, на самом деле. Но, наверное, я просто очень устал всё время злиться и обижаться.       Он замолчал, его взгляд неуловимо изменился — в нём появилась какое-то зрелое спокойствие, замешанное с усталостью и печалью.       — Не уверен, что у меня хватит сил и дальше их ненавидеть, — медленно проговорил он, как будто только произнося эти слова вслух, он по-настоящему осознавал их значение. — Они мне не нравятся. Они плохие люди, но после потери Сириуса, а теперь и Дамблдора у меня просто нет сил ненавидеть людей, которые попросту слишком невежественны, чтобы быть лучше. Они того не стоят. Они не заслуживают моего времени, поэтому я не собираюсь тратить его на них. Я не хочу тратить время на ненависть к ним.       Гермиона смотрела на Гарри в лёгком потрясении. Она была полностью согласна с его словами и, по правде говоря, безмерно впечатлена такой зрелой точкой зрения с его стороны, даже горда им, но при этом она была удивлена. Дурсли обращались с Гарри так, как некоторые волшебники обращались со своими домашними эльфами, и это при том, что Гарри наверняка утаил худшее. Она просто не понимала, насколько Гарри повзрослел, как сильно на него повлияла потеря Сириуса и Дамблдора. Она видела, что это сказалось на нём физически и эмоционально, но не осознавала, как это повлияло на его зрелость и мировоззрение.       Она протянула руку, которой до того неосознанно вцепилась в траву между ними, обхватила его запястье и сжала пальцы.       — Я знаю, что от меня это ничего не значит, — тихо сказала она. — Но мне жаль… Мне жаль, что Дурсли так плохо с тобой обошлись. И… я горжусь тобой за то, что ты предпочёл смотреть на это таким образом. Ненавидеть гораздо легче. Я… наверное, я просто хочу, чтобы ты знал, что я очень рада… рада, что ты решил быть выше всего этого и что ты не собираешься тратить свою энергию на глупых невежественных людей.       Гарри улыбнулся и выдохнул, его лицо просветлело. Он перевернул руку и переплёл их пальцы, после чего притянул её руку и прижал к своей груди.       — Спасибо, Гермиона, — искренне сказал он, но уже через секунду его глаза снова заблестели прежним озорным весельем. — Но лесть не поможет тебе выиграть завтрашнюю гонку!       Гермиона попыталась отдёрнуть руку, чтобы ударить его, но он держал крепко, смеясь над её возмущением.       — Я не!.. Да как ты!.. — воскликнула она, изо всех сил пытаясь высвободить руку, в то время как он продолжал смеяться. — Я бы никогда… Я тут искренне пытаюсь сказать, что горжусь тобой, а ты такое предполагаешь! И вообще, это не гонка! Это тренировка!       Гарри ещё громче рассмеялся над её фрагментарным ответом и отпустил её руку, быстро откатившись в сторону от последовавшего удара.       — Чур я первый в душ, — сказал он, подмигнув, и быстро поднялся с земли.       Гермиона издала звук разочарования и перекатилась на спину, чтобы посмотреть на небо.       — Ты мерзавец, Гарри Поттер! — крикнула она ему вслед и услышала в ответ смех из палатки.       Но, лёжа на траве и глядя на облака, она не могла не улыбнуться. Удовлетворённо вздохнув, она закинула руки за голову, позволяя океанскому бризу играть её волосами. Она безмерно гордилась Гарри и была поистине впечатлена тем, как сильно он повзрослел, в какого человека вырос. Он превращался в мужчину, который знал, на чём сосредоточить свои приоритеты. Знал, что на самом деле важно. Несмотря на все поддразнивания, она не сомневалась, что Гарри был искренен в своей благодарности. Мысль, что он чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы поделиться с ней своими мыслями, делала её счастливой. Она прижала правую руку к груди, ту самую, которую Гарри минуту назад прижимал к своей, и тихо выдохнула.       Приняв по очереди душ, они позавтракали и продолжили свой обычный распорядок: чтение, отработки небольших исцеляющих заклинаний, обсуждение и планирование. Иногда они вынимали портрет Финеаса, чтобы узнать, готов ли тот сообщить им какие-либо новости.       К концу четвёртого дня Гермиона была очень довольна своим физическим прогрессом, и они договорились попытаться пройти двадцать миль на юг на следующее утро, чтобы разбить новый лагерь.       Предварительно упаковав вещи, они устроились у края небольшого утёса, который спускался к самой воде. Используя заклинание, которому Гермиона научила его два дня назад, Гарри наколдовал небольшой огонь в банке и поставил между ними для тепла. Они оба смотрели в тёмное звёздное небо, нависшее над бурными волнами. Ветер усиливался, принося холод с севера — зловещее предзнаменование грядущего шторма. Они довольно долго сидели молча, прежде чем Гарри заговорил.       — Летними ночами, если меня не запирали в моём чулане, я лежал на лужайке за домом Дурслей и смотрел на звёзды, — сказал Гарри, по-прежнему глядя в небо. — И желал, чтобы кто-нибудь пришёл и забрал меня у них.       Сердце Гермионы замерло в груди. Ей потребовалось всё её самообладание, чтобы не крутануть головой в сторону Гарри и не воскликнуть: «Твоём чулане?!» Но она прикусила губу, тихо вздохнула и вместо этого лишь слегка повернулась, чтобы видеть его лицо. Выражение его лица и то, как он говорил, привносили в ночной воздух ощущение спокойствия и серьёзности. За все годы, что она его знала, Гарри никогда много не говорил о Дурслях, ей были известны лишь мелкие детали, но не нужно было быть гением, чтобы понять, что детство Гарри было безрадостным. Но про чулан она слышала впервые. Она попыталась осмыслить эту новую информацию, пытаясь представить, каково это. Она ждала, когда он продолжит, понимая, что Гарри решил поделиться с ней некоторыми очень тёмными и очень интимными подробностями своей жизни до Хогвартса — подробностями, которыми он, вероятно, ни с кем не делился.       — После того как начали приходить письма из Хогвартса, мне выделили маленькую спальню. Первое письмо было адресовано в чулан под лестницей, что, видимо, немало их смутило, — пояснил он, как будто хотел уверить её, что всё было не так уж плохо. — Когда я узнал, что поеду в Хогвартс, я был так счастлив. Так счастлив, что наконец-то смогу уйти от них, начать другую жизнь. Потом я встретил тебя и Рона, и вы двое стали первыми друзьями, которые у меня когда-либо были.       Он поднял маленький камешек, лежавший рядом, немного повертел его в руке, прежде чем бросить в воду. Было не видно, как он падает — темнота уже опустилась до такой степени, что океан превратился в сплошную чёрную лужу, и только белые гребни волн ещё были различимы на тёмном фоне воды.       — А потом в мою жизнь вошли другие люди. В моей жизни появился Сириус. — Он нахмурился и замолчал на время. Когда он заговорил вновь, в его голосе слышалась лёгкая дрожь. — После потери Сириуса, после Седрика, после того, что со всеми нами сделала Амбридж, после отравления Рона, после Дамблдора, я… я так боюсь, что потеряю всех. Кажется, что люди, с которыми я позволяю себе сблизиться, всегда подвергаются опасности. Всегда страдают. И ты тоже. Эта история с оборотнем, не говоря уже о куче других опасных ситуаций, в которые я тебя втягивал…       Он нашёл её руку, ту, что лежала между ними в траве, и крепко сжал. Она не была уверена, что он отдавал себе в этом отчёт.       — И я просто… Я знаю, ты скажешь, что это не моя вина, но это так. Я несу за это ответственность. И самое худшее… — сказал он напряжённым голосом, пристально посмотрев на неё. Гермиона буквально видела вину, которая глубоко засела в нём. — Я всё ещё рад тому, что Хагрид пришёл отдать мне то письмо. Я… я бы не хотел это менять. — Его голос затих на мгновение, прежде чем продолжить с отчётливой болью. — Это эгоистично? Это делает меня ужасным человеком?       Он с тревожным ожиданием всматривался в её лицо. Подбирая слова, она остро чувствовала, как разрывается за него её сердце. Гарри, бедный Гарри. Его жизнь была буквально пронизана отчаянием и содержала в себе больше печали и невзгод, чем большинство людей испытывали за всю свою жизнь — а ему ещё не было и восемнадцати.       Его слова словно сшили воедино болезненную картину его жизни и объяснили все его поступки, слова и действия. Это придало последним семи годам новый смысл. Его глубокая и покровительственная любовь к друзьям — потому что у него их никогда не было. Его стремление поступать правильно — потому что в его собственной жизни было слишком много неправильного. Его восхищение чудом волшебного мира — потому что в его детстве не было чудес. Его удивление, когда люди принимали его или хотели быть рядом с ним — потому что его отвергали вплоть до Хогвартса. Его угрюмость и попытка отстраниться от окружающих в последние два года — потому что он винил себя в смерти людей, которые оказывались рядом с ним. Он винил себя в смерти Седрика, Сириуса, Дамблдора… Он пытался создать вокруг себя пространство, потому что чувствовал ответственность. Потому что чувствовал вину. Потому что не хотел, чтобы кто-то ещё пострадал. И он запер всё это в себе, справляясь со своей болью в одиночку.       — О, Гарри, конечно нет! — порывисто прошептала она, крепко сжимая его руку в ответ. — Нет, нет и нет, это никоим образом не делает тебя эгоистом! Всё это — то, что происходит вокруг тебя, — произошло бы независимо от того, вернулся бы ты в волшебный мир или нет. И если бы ты не вернулся, нам было бы намного хуже, мы потеряли бы гораздо больше.       Она обхватила его руку обеими руками и наклонилась ближе к нему.       — Гарри, я знаю, что ты винишь себя, я знаю, что ты чувствуешь себя ответственным, и я понимаю, что ты, скорее всего, не до конца поверишь моим словам, но в том, что произошло, нет твоей вины. Ты — символ надежды для людей, и ты уже так много сделал. Ты спас много жизней. Ты несколько раз мешал Сам-Знаешь-Кому вернуться. — Гарри отвернулся, слегка нахмурившись, и снова посмотрел на воду. — Я даже не могу представить, через что ты прошёл, что ты чувствуешь… под каким давлением находишься… Но…       Она остановилась, протянула левую руку вперёд и, коснувшись щеки, мягко повернула его голову лицом к себе. Он позволил. Его глаза ярко сияли в слабом свете голубого пламени.       — Тебе не нужно спасать мир в одиночку, — тихо сказала она, проводя большим пальцем по его щеке. — Мне всё равно, что говорит какое-то глупое пророчество. Я помогу тебе. Орден поможет.       Она смотрела на него, пытаясь передать ему всю свою искренность, пытаясь заставить его понять, что она имела в виду то, что сказала. Что она не бросит его.       — Ты не обязан в это верить, Гарри, — сказала она чуть громче шёпота. — Я просто хочу, чтобы ты это знал. Я с тобой. И я останусь с тобой до конца.       Гарри закрыл глаза и выдохнул, складка на его лбу немного разгладилась, но его плечи всё ещё оставались напряжены. Затем он открыл глаза и посмотрел прямо на неё. Воздух вокруг них казался тяжёлым.       — Я знаю, — тихо сказал он и поднял свою руку, чтобы накрыть ту, которой она касалась его щеки, после чего повернул голову и целомудренно поцеловал её ладонь.       Её сердце слегка затрепетало, но она не обратила на это внимание. Затем он взял её руку, опустил к себе на колени и крепко сжал.       — Я знаю, — повторил он, прежде чем глубоко вздохнуть. Его плечи наконец опустились. — Просто… трудно не чувствовать себя ответственным. Я не могу иначе.       Она слегка улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.       — Спасибо, что выслушала, — тихо сказал он.       — Всегда пожалуйста, Гарри. — Она крепко сжала его руку. Одна её рука теперь лежала на земле, а вторая — так и осталась у него на коленях.       Некоторое время они молча сидели, держась за руки. Гермиона снова посмотрела на звёзды. Тепло голубого пламени приятно согревало тело. Несмотря на накатывающие волны, на утёсе было тихо, а воздух вокруг них казался гуще, чем несколько минут назад.       Гермиона чувствовала на себе пристальный взгляд Гарри, и это заставляло её нервничать. Она не испытывала тревоги или неловкости, нет, охватившее её нервное напряжение было другим, незнакомым. Словно маленький шарик жужжащей энергии щекотал её изнутри. Как бабочка, порхающая в ладонях.       Сделав тихий вдох, она медленно повернула голову к Гарри. Их глаза встретились, и он несколько мгновений удерживал её взгляд, прежде чем слегка склонить голову набок. Он смотрел на неё с каким-то странным, пытливым интересом.       — Я никогда никому этого не рассказывал, — тихо сказал он, продолжая смотреть ей в глаза.       Гермиона почувствовала, как от его взгляда вспыхнули щёки, и открыла рот, чтобы ответить, но тут же закрыла. Она не знала, что сказать. Он не ждал ответа, а просто сказал как есть, и то, как он это сказал, заставило бабочек в её животе затрепыхаться сильнее. Что-то было в его глазах такое, отчего защемило грудь.       — Нам пора ложиться спать, — сказал он тихо, чуть громче шёпота.       Она кивнула в ответ, но ни один из них не сдвинулся с места. Они так и продолжали сидеть, держась за руки и глядя друг другу в глаза, обводя пытливым взглядом лица друг друга в мерцающем голубом свете.       Гермиона почувствовала, как скрутило живот, но не от боли, не от тошноты, не от мучительных переживаний, которые в последнее время управляли её телом. Это было что-то другое — что-то тугое и тёплое. Её охватила нервозность, грудь сжалась. Казалось, время замедлилось, и они пребывали в мире замедленной съёмки. Она не знала, что делать, что сказать, она вглядывалась в лицо Гарри, а он, в свою очередь, вглядывался в её, но ни один из них не находил ответов. Воздух вокруг них казался тяжёлым и тягучим. Скручивающее чувство в животе усиливалось и сжималось. Она боялась того, что произойдёт, если она не пошевелится.       Она резко отвернулась, надеясь, что темнота скроет румянец, который она слишком ясно чувствовала на своём лице.       — Да, нам пора ложиться спать, — повторила она, игнорируя лёгкую дрожь в своём голосе. Она высвободила руку из рук Гарри и повернулась, чтобы подняться с земли.       Гарри встал рядом и, поддерживая под локоть, помог ей подняться, хоть она больше и не нуждалась в помощи. Встав на ноги, Гермиона осознала, насколько близко они стоят; она чувствовала тепло, исходящее от его тела, его рука так и лежала на её локте, а её левый бок был всего в дюйме от него. Она подняла взгляд от его груди к лицу и, чувствуя, как громко забилось сердце, посмотрела ему в глаза.       Он смотрел на неё взглядом, какого она раньше никогда у него не видела, — пронзительным, внимательным, страстным и вместе с тем слегка озадаченным, как будто он видел её в первый раз.       Её разум был пуст. Её мозг постоянно работал, что-то просчитывал и анализировал, но, глядя в его ярко-зелёные глаза, она ощутила поразительную пустоту в голове. Дыхание перехватило. Правая рука крепче сжала подол рубашки, осторожно перебирая ткань между пальцами. Казалось, время замедлилось ещё сильнее.       Гарри пошевелился, его голова едва заметно повернулась влево и медленно начала опускаться к ней. Гермиона напряглась, её сердце бешено заколотилось, а пальцы замерли на краю рубашки. Она не моргнула, не отвела взгляд — она просто смотрела, как его лицо постепенно приближается к ней, пока он не… замер. Он остановился всего в дюйме от её лица, и она почувствовала прикосновение его дыхания к своей коже. Она не дышала. Она перестала дышать в ту секунду, когда он начал опускать голову. Затем он чуть повернул голову и нежно провёл губами по её щеке, прежде чем запечатлеть на ней легкий, но отчётливый поцелуй.       Он задержался на мгновение, после чего отстранился. Она была уверена, что он слышал барабанный бой её хаотичного сердцебиения.       — Спокойной ночи, Гермиона, — сказал он шёпотом, прежде чем отпустить её локоть и медленно пойти к палатке.       Гермиона стояла на месте, не двигаясь. Её тело превратилось в раскалённую печь, щёки пылали, сердце бешено колотилось, а разум внезапно снова заработал.       Что, к дьяволу, это было? Её разум лихорадочно анализировал ситуацию, пытаясь разобраться, что только что произошло, что это значило и почему её тело так отреагировало. Почему она чувствовала себя такой взволнованной? Она целовала Гарри в щёку на четвёртом курсе, и это определённо было не так. Она стояла как вкопанная, провожая спину Гарри взглядом, пока он шёл к палатке. Сегодня ночью была её очередь нести первую вахту, но она не сделала ни шагу к своему обычному «посту» в нескольких футах от палатки.       Прохладный бриз с океана коснулся её лица, и она вздрогнула, шагнув навстречу теплу голубого пламени, мерцавшего у ног. Когда Гарри скрылся в палатке, она медленно наклонилась, подняла банку с огнём и задумчиво направилась к своему наблюдательному пункту. Она не знала, что делать с тем, что только что произошло, или как это повлияет на её отношения с Гарри в будущем, и, главное, она совершенно не представляла, что делать с тем, как она отреагировала на это — с тем, насколько ей это понравилось.       

***

             Когда Гарри вышел, чтобы сменить её через четыре часа, он вёл себя совершенно нормально; между ними ничего не изменилось. Гермиона поблагодарила его и с облегчением пошла в палатку, чтобы поспать следующие четыре часа.       На следующее утро они позавтракали как обычно и ещё раз посмотрели на карту береговой линии, которая была у Гермионы. Ветер усилился, и погода стремительно портилась, так что они согласились, что лучше всего было бы добраться до небольшой бухты примерно в двадцати милях к югу. Они быстро разобрали палатку и двинулись в путь. Двигаясь скорым шагом, они дважды останавливались, чтобы передохнуть и наскоро перекусить.       Восемь с половиной часов спустя ветер превратился в полноценный шторм, небо сильно потемнело, а бушующие волны с силой разбивались о прибрежные скалы — но они достигли места назначения. Приблизившись к небольшой бухте, они заметили высоко расположенную пещеру. Она выглядела немного зловеще, но, к счастью, оказалась необитаемой, поэтому они решили установить палатку внутри, чтобы получить дополнительное укрытие от непогоды. Далеко над водой промелькнула вспышка молнии, и вскоре прогремел гром. Гарри обменялся взглядом с Гермионой и вышел, чтобы установить охранные и сигнальные чары, пока Гермиона занималась установкой палатки. К тому времени, когда Гарри вернулся, начал накрапывать дождь. Гермиона наложила на колышки палатки дополнительные заклинания, чтобы они не вырвались из земли под сильными порывами ветра.       Гарри помог ей с последними двумя колышками, и они быстро вошли внутрь. Начался ливень, и дополнительное укрытие, предлагаемое маленькой пещерой, оказалось как нельзя кстати. Быстро поужинав, они оба в изнеможении опустились в кресла в «гостиной», которая располагалась в центральной части палатки. Гермиона беспокоилась, что случившееся прошлой ночью добавит неловкости в их взаимодействие, но этого не произошло. В комнате не чувствовалось никакого напряжения, и Гарри оставался самим собой. Единственное, что изменилось, — это мысли, которые теперь заполняли голову Гермионы, когда она пыталась разобраться, что это значит и что она чувствует по этому поводу. Но непринуждённое, расслабленное поведение Гарри немного её успокоило. В ту ночь они оба согласились отказаться от дежурства, вместо этого Гарри добавил два круга сигнальных чар на расстоянии в триста и девятьсот футов от их палатки, к тому же, учитывая шторм, было крайне маловероятно, что кто-нибудь их побеспокоит.       Так что Гермиона умылась, почистила зубы и с чистой совестью направилась к своей койке. Гарри пожелал ей спокойной ночи, и она ответила ему тем же, прежде чем забраться в постель и повернуться лицом к стене палатки. Снаружи стучал дождь, ветер громко колотил по ткани палатки. Она закрыла глаза и постаралась успокоить свой разум и унять тихое чувство вины, которое нарастало в течение всего дня. Иногда в общей череде событий ей бывало сложно уследить сразу за всем, но сегодня вечером её мозг наконец смог сосредоточиться на главной причине её беспокойства после прошлой ночи.       Джинни.       Гермиона не могла избавиться от чувства вины за те чувства, которые испытывала. Да, Гарри и Джинни расстались в конце шестого курса, но Джинни оставалась её подругой, и Гермиона чувствовала себя ужасно из-за того, что происходило между ней и Гарри. Хотя, честно говоря, на самом деле между ними ничего не произошло, и она даже не знала, имело ли то, что между ними ничего не произошло, какое-то значение — она всё равно чувствовала себя виноватой.       Но восьмичасовая прогулка не прошла даром для её организма, и, несмотря на все тревоги, она быстро провалилась в сон.       

***

             Следующие несколько дней прошли по их обычному графику, за исключением того, что из-за ужасной погоды большую часть времени их передвижения ограничивались пределами палатки. Бег вокруг палатки пришлось заменить бегом на месте, но и только, в остальном их тренировки не изменились.       Гермиона научила Гарри заклинаниям Ферула и Анапнео, чтобы он мог сделать перевязку или наложить шину на сломанные кости и не дать кому-то задохнуться.       Гарри показал Гермионе более подробную информацию о найденном им защитном заклинании, и она помогла ему усовершенствовать движения палочки, основываясь на описании в книге. В конце концов она согласилась помочь ему попробовать это заклинание на практике, но не раньше, чем они потратят чуть больше времени на его изучение. Она очень беспокоилась, что они могут навредить себе, если неправильно его наложат. Гарри принял её условие и вытащил другой талмуд из её сумки, чтобы продолжить чтение.       Гермиона нашла интересную главу в своей книге о «связующей» магии и была уверена, что она может оказаться полезной в разгадке тайны окольцованного оборотня. Она поделилась с Гарри своими подозрениями, что кто-то, возможно, магически подчинил оборотня для того, чтобы использовать его в своих целях. В таком случае должен был использоваться какой-то механизм подчинения. Это, безусловно, была тёмная магия, возможно, даже магия крови. Гарри нахмурился, но согласился, что исследование нужно продолжить, и попросил её держать его в курсе того, что она обнаружит.       Пять дней спустя погода никак не улучшилась, дождь продолжал лить, а ветер — безжалостно опустошать местность. Из-за постоянного пребывания взаперти в палатке Гермиона, как и Гарри, начала ощущать заметное напряжение. После одной особенно изнурительной тренировки она стояла в душе и лениво размышляла о всех небольших, но довольно интимных прикосновениях, которые то и дело продолжали проскакивать между ней и Гарри. Горячая вода приятно расслабляла, помогая разогнать узлы в её напряжённых мышцах.       Её руки пробежали по шрамам на груди, и она даже не вздрогнула. Она наконец привыкла к их ощущению под своими пальцами. Она ненавидела их; прикосновения к грубой, бугристой и жутко белёсой коже было ей неприятно, но больше не вызывало тошноты. Выйдя из душа и увидев своё отражение в зеркале, она отреагировала точно так же, как реагировала каждый раз. Она нахмурилась. Затем надела джемпер с длинными рукавами и высоким воротом, чтобы скрыть шрамы. Ей было грустно признавать, что большая часть её одежды была трансфигурирована так, чтобы прикрыть её грудь до самой шеи. Её одежда и раньше не была особо открытой, но верхний из трёх её шрамов начинался чуть выше левой ключицы, так что полностью его могли прикрыть только водолазки или свитера. На этот раз она выбрала свой недавно трансфигурированный тёмно-красный джемпер и пару удобных джинсов.       Она попыталась что-нибудь сделать со своими волосами, но в конце концов оставила их как есть, лишь скрепила несколько прядей по сторонам небольшой заколкой, чтобы они не падали ей на лицо. Выйдя из ванной, она направилась на кухню и обнаружила там Гарри, который сидел за кухонным столом и внимательно изучал Карту Мародёров. Гермиона подошла ближе, чтобы составить ему компанию, и заметила, что он пристально смотрит на башню Гриффиндора, а именно на одну конкретную точку — с именем Джинни.       Гермиона замедлила шаг и почувствовала ощутимый укол вины. Попытавшись проглотить это неприятное чувство, она направилась к месту напротив Гарри.       — Привет, — тихо сказала она, садясь на своё место.       Гарри вздрогнул и поднял на неё взгляд. Очевидно, он сильно задумался и не слышал, как она подошла.       — Привет, — сказал он более бодрым голосом, чем она ожидала. — Ну как, теперь чувствуешь себя человеком?       Она фыркнула и улыбнулась ему.       — Теперь да. — Она посмотрела на карту и увидела, что точка Джинни кружит в общей комнате рядом с Невиллом. — Ты, гм… должно быть, скучаешь по ней.       Она постаралась, чтобы её голос звучал легко и непринуждённо.       — Да, конечно, — грустно сказал Гарри, снова взглянув на карту. — Я скучаю по ним всем. Надеюсь, у них всё хорошо.       — Я тоже, — медленно сказала Гермиона, стараясь держать руки при себе и изо всех сил сопротивляясь желанию взять его за руку. — Мне жаль, что ты не смог её увидеть.       Её слова были искренними. Гермиона действительно так думала. Она правда сожалела о том, что отношения Гарри и Джинни были испорчены войной и что Гарри вынужден был расстаться с любимой девушкой ради того, чтобы скитаться по лесам, пытаясь спасти мир. И в этом заключалась ещё одна причина, по которой эта война была абсолютным дерьмом. Она разрушала всё хорошее и разлучала людей.       — Да, мне тоже, — сказал он, поднимая глаза, чтобы встретиться с ней взглядом. — Ты ведь тоже по ним скучаешь, да? По Джинни, Невиллу, Луне и всем остальным.       Разум Гермионы снова начал анализировать ситуацию — казалось, Гарри действительно был опечален разлукой с Джинни, но вовсе не так, как она ожидала. Как будто он скучал по Джинни не больше, чем по другим их друзьям, что было странно. Должно быть, Гарри заметил недоумение на её лице. Несколько секунд он смотрел на неё с равным недоумением, пока наконец не понял, что её смутило.       — О, — почти застенчиво сказал Гарри, явно чувствуя себя неловко. — Я забыл, что ты не… эм, я скучаю по ней, да… но э-э… Джинни и я… мы… ну, мы больше не вместе.       — Да, я знаю, — медленно проговорила Гермиона, глядя на него с искренним любопытством, но стараясь сохранить беспечный тон. — Но… я думала, что это временно и что вы собирались… ну, знаешь… возобновить отношения, когда всё это закончится.       Гарри неловко заёрзал на стуле; его глаза нервно посмотрели на карту, как будто она могла слышать разговор.       — Н-нет, — медленно сказал Гарри. — Всё не совсем так.       Гермиона выпрямилась и изогнула бровь, совершенно сбитая с толку его поведением и тем тоном, которым он произнёс последние слова. Она думала, что он всё ещё влюблён в Джинни, что они будут вместе, когда война закончится, но, судя по языку его тела, тону голоса и смущённому выражению лица, она чего-то явно не знала.       Гарри неловко почесал затылок, избегая её взгляда.       — Это, эм… по правде говоря, не моё дело об этом рассказывать, — сказал он, наконец посмотрев ей в глаза. — Но… всё не так. Мы не… вместе.       Гермиона подвинулась вперёд, скрестив ноги под столом и наклонив голову.       — Гарри, я не понимаю, — сказала она без раздражения, но в крайнем замешательстве. — Что значит, это не твоё дело?       Гарри вздохнул и провёл рукой по волосам, а затем облокотился на стол обоими локтями, прежде чем заговорить.       — Слушай, я не думаю, что это так уж важно на самом деле, и со своей стороны я не вижу в этом ничего такого, но… — Гарри пристально посмотрел на нее. — Но мне нужно, чтобы ты пообещала никому об этом не говорить. Это дело Джинни, и она сама расскажет людям, когда ей будет удобно. Я скажу тебе, но только потому, что точно знаю, что Джинни тебе доверяет.       — Конечно, я ничего никому не скажу, Гарри, — пообещала Гермиона, не совсем понимая, к чему идёт этот разговор.       — Гермиона, Джинни — лесбиянка, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — И наш разрыв был полностью взаимным.       Гермиона сидела тихо, поражённая услышанным — не потому, что её задел сам факт нетрадиционной ориентации Джинни, это-то её как раз совершенно не волновало, — а потому, что она этого не знала и Джинни ей не сказала. Нет, разумеется, Джинни не должна была ей ничего рассказывать. Она вообще не была обязана ни перед кем объясняться. Гермиона была просто крайне удивлена.       — Ч-что? — произнесла она с открытым ртом. — Я… я не знала.       — Я знаю, — робко сказал Гарри, одарив её лёгкой, почти сочувственной улыбкой. — Она нервничала по поводу того, чтобы сказать тебе.       — Но почему? Ты же знаешь, что я бы её поддержала!       — Да, знаю. — Гарри успокаивающе похлопал её по руке, прежде чем обхватить свой стакан с водой. — Она нервничала, потому что не хотела, чтобы ты чувствовала себя неловко рядом с ней. И потому что она сама поняла это совсем недавно и ещё не успела привыкнуть и до конца осознать.       Затем Гарри рассказал Гермионе о том, что на самом деле произошло на шестом курсе. Каким счастливым и взволнованным Гарри себя чувствовал, когда впервые поцеловал Джинни. В каком восторге пребывала Джинни, наконец-то добившись внимания «любви всей своей жизни» и единственного человека, с которым, как она думала, ей суждено было быть. Вот только после нескольких недель поцелуев они начали понимать, что что-то не так. У них просто не получалось почувствовать себя комфортно друг с другом.       Гарри думал, что та глубокая привязанность и забота, которые он испытывал по отношению к Джинни, и есть любовь. Но после нескольких недель, проведённых вместе, он начал понимать, что это неправильно, и, честно говоря, его не влекло к ней таким образом. Гарри действительно любил Джинни — и всегда будет любить, — но правда заключалась в том, что эта любовь была братской. Точно так же он любил Рона, Фреда и Джорджа. Ему хотелось защищать её, заботиться о ней, потому что для него она была семьёй. Он понял, что принял эту любовь за романтическую, и очень переживал о том, что делать дальше.       А Джинни… Она призналась ему, что её никогда в жизни не привлекал ни один парень. Она была одержима Гарри с юных лет, и эта одержимость переросла в увлечение, которое она считала романтическим. Она думала, что причина, по которой её не привлекал Дин, заключалась в том, что она была влюблена в Гарри. Она думала, что то, что она ничего не чувствовала, когда Дин целовал или касался её, объяснялось тем, что на самом деле она не была в него влюблена и встречалась с ним только для того, чтобы заставить Гарри заметить её.       Но, к своему удивлению, она обнаружила, что ничего не изменилось и тогда, когда она стала встречаться с Гарри. Он ей очень нравился, и она отчаянно хотела почувствовать то, что должна была чувствовать, когда он её целовал. Но этого не было. Как только первый восторг рассеялся, она ощутила то же чувство пустоты, что и раньше.       Расстроенная, Джинни попыталась разобраться в себе и, с подсказки друзей, наконец поняла, что её просто не привлекают парни как таковые, и именно поэтому она никогда не испытывала к ним физического влечения. Она призналась в этом Гарри, и Гарри признался в ответ, что тоже не испытывает к ней романтических чувств. Он сказал, что желает ей счастья и что он хотел бы остаться её другом. В итоге они оба испытали значительное облегчение, обнаружив, что другой сомневался в их отношениях и чувствовал себя неловко, находясь вместе.       По просьбе Джинни Гарри согласился поддерживать видимость отношений, пока она окончательно не разберётся в себе. Она нервничала из-за того, как это примет её семья, как отреагируют её друзья, когда всё узнают. Расставание в конце года было лёгким. На самом деле миссия, которую Дамблдор возложил на Гарри перед своей смертью, оказалась хорошим поводом объявить об их «разрыве» друзьям и родственникам, не вызывая лишних вопросов. Планировалось, что в отсутствии Гарри у Джинни будет достаточно времени, чтобы окончательно принять себя и обрести былую уверенность, а после — открыться своей семье.       Гарри закончил говорить и посмотрел на Гермиону в ожидании того, что она скажет.       — Ничего себе, — тихо сказала Гермиона. — Не могу даже представить, что должно было твориться у неё в голове в тот момент. Война, провал отношений, на которые она возлагала такие надежды, беспокойство о том, что скажут люди… О, Джинни.       Она покачала головой.       — Ей не стоит волноваться о том, что подумают люди, её друзья и семья поддержат её, но я понимаю, что сказать это легче, чем переживать самой. — Она подняла взгляд на Гарри и как-то по новому посмотрела на него. — Ты замечательный человек, Гарри, раз сделал то, что сделал. Ты сохранил её доверие и оставался рядом, когда был ей нужен. Я надеюсь, Джинни знает, что я никогда не буду чувствовать себя неловко рядом с ней и что это никак не повлияет на нашу дружбу.       Она вздохнула, проводя рукой по своим кудрям.       — Я рада за неё, правда, — прошептала она, и на её губах появилась искренняя улыбка. — Я рада, что она вовремя всё поняла и не застряла в отношениях с парнем только из чувства долга или потому, что никогда не знала другого и считала, что всё так и должно быть. Теперь она сможет найти того, с кем будет действительно счастлива. Точнее, ту, — исправилась Гермиона и усмехнулась. — Всё-таки к этой мысли надо привыкнуть.       Она откинулась на спинку стула и посмотрела на Гарри.       — Уже нашла, — с заговорщической улыбкой сообщил он. — Только этого я тебе не говорил.       — Правда? Ух ты! — просияла Гермиона. — Я ничего ей не скажу, Гарри, обещаю. Я подожду, пока она сама не захочет со мной поделиться.       — Спасибо, — сказал Гарри и встал, чтобы взять что-нибудь перекусить. — Хотя, уверен, она не обидится, что я всё тебе рассказал — она сама собиралась это сделать, просто не успела.       Перекусив парой яблок, они устроились в креслах с книгами в руках, и Гермиона заметила, что чувство вины, не отпускавшее её последнее время, начало утихать. Она перевернула страницу своей книги о связующей магии, но остановилась, чтобы посмотреть на Гарри. Он сидел в своём кресле, рассеянно запустив руку в растрёпанные волосы, и не отрывал взгляда от страницы своей книги. Она улыбнулась, счастливая оттого, что она здесь, с ним, и благодарная за то, что он есть в её жизни. Она вспомнила о той ночи, когда они с Гарри последний раз сидели на берегу и смотрели на море, и её щёки окрасил лёгкий румянец, а сердцебиение участилось. Она вернула взгляд на свою страницу и улыбнулась. Впервые за долгое время она была счастлива и настроена оптимистично.