В лесу Дин / In the Forest of Dean

      После вспышки Гарри они посидели несколько минут в тишине. Гермиона — откинувшись на подушку, а Гарри — склонившись вперёд, оперев локти на колени и уставившись на край кровати. Её рука так и оставалась прижатой к его сомкнутым губам.       Гермиона заговорила первой, слегка откашлявшись.       — Спасибо… за то, что привёл меня в порядок, — тихо сказала она, опустив глаза.       — Да, конечно, — сказал Гарри со слабой улыбкой, распрямляя спину и поднимая на неё взгляд. Щёки Гермионы, полускрытые волосами, заливал румянец, и Гарри потребовалась лишняя секунда, чтобы понять причину её смущения.       — Я не… я… я не смотрел! — поспешно пробормотал он и сам почувствовал прилив тепла к лицу, когда опустил глаза на её руку, которую всё ещё держал в своих руках. Внезапно осознав интимность своих недавних действий, он занервничал. Он сжал её руку напоследок и осторожно положил на кровать.       — Я закрыл глаза, — неловко продолжил он. — Я не думал, что это правильно… Ты была без сознания, и я… я закрыл глаза, когда… ну… переодевал тебя.       Лицо Гермионы приобрело очень яркий оттенок алого, но она заставила себя посмотреть на него.       — Это, должно быть, хм… — она осеклась, сглатывая неловкость. — Это, должно быть, немного усложнило дело.       Гарри застенчиво улыбнулся и поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.       — Самую малость, — смущённо признался он. — Но я не возражал. Это было меньшее, что я мог для тебя сделать.       — Спасибо, — сказала она, улыбаясь ему в ответ.       — Итак, ты голодна? Может, принести тебе что-нибудь попить? — поинтересовался он, надеясь развеять возникшую неловкость.       — Я действительно умираю с голоду, — призналась она, и её губы украсила искренняя улыбка. — Но, эм… мне… мне нужно в туалет.       Румянец Гермионы снова стал ярче.       — Ох, ну конечно, — сообразил Гарри и тут же поспешно поднялся, сдвинув стул в сторону. — Ты же проспала два дня.       Стоя у края кровати, он помог ей стянуть одеяло и спустить ноги, потом встал прямо перед ней, и они обхватили предплечья друг друга. Гермиона перевела дыхание.       — Готова? — спросил он, ожидая её инициативы.       — Да, — сказала она с небольшой задержкой. Расставив ноги шире, она надёжно упёрлась ступнями в пол. — Ладно, давай!       Гарри потянул её вверх, в то время как Гермиона изо всех сил толкнула себя ногами. С её губ сорвался громкий стон. Не выпуская его предплечий, она покачнулась, опустила голову, упёрлась лбом в грудь Гарри и прерывисто выдохнула.       — Ты как, в норме? — тихо спросил Гарри, наклоняя голову ближе к её уху. Её мягкие кудри коснулись его щеки.       — Да, — сказала она, слегка задыхаясь. — Да, всё хорошо. Хорошо.       Гермиона осторожно подняла голову и отпустила одну из его рук, одарив его едва заметной улыбкой. Так, шаг за шагом, они направились в ванную. Она двигалась очень медленно — каждое движение причиняло боль. Оказавшись у нужной двери, Гарри отпустил Гермиону, но заставил её пообещать, что она обязательно позовёт его, если ей что-нибудь понадобится. Подмигнув, он добавил, что обязательно закроет глаза. Гермиона фыркнула, но согласилась, после чего взяла чистую одежду, которую он ей протянул, и, быстро поблагодарив его, вошла в ванную.       Гермиона закрыла дверь, сделала три коротких шага в сторону унитаза и опёрлась на раковину, чтобы не упасть. Стиснув зубы, чтобы не застонать от боли, она сначала опустилась на стульчак, потом точно так же заставила себя подняться с него.       Кто бы мог подумать, что элементарный поход в туалет может быть таким болезненным! — подумала она в отчаянии.       Но жалеть себя или бездельничать после травмы было худшим, что она могла сделать. Экстракт бадьяна заживлял раны почти мгновенно, но после заживления восстановленные мышцы и кожа нуждались в адаптации. На то, чтобы они стали единым целым с остальным телом, требовалось время и усилия. Остаточные болезненные пульсации были всего лишь сигналами её нервных окончаний, которые ещё не распознали, что повреждений больше нет. Ей нужно было встать и двигаться, чтобы не только укрепить и адаптировать недавно восстановленные мышцы в своём теле, но и заставить свой разум признать факт исцеления.       Это было самое интересное в магическом исцелении — оно исправляло физические повреждения, но не могло объяснить мозгу, что их больше нет. Таким образом, процесс исцеления для волшебников наполовину состоял в том, чтобы дать мозгу время осознать то, что произошло, принять это и двигаться дальше.       Однако она знала, что в её случае сильная остаточная боль была дополнительно обусловлена воздействием тёмной магии. Судя по тому, что она читала, следовало ожидать, что боль будет длиться намного дольше, чем при обычном магическом исцелении, а шрамы… Что ж, шрамы останутся навсегда.       Закончив мыть руки, она подняла взгляд и уставилась на своё отражение в зеркале. Она выглядела нормально. Возможно, немного уставшей. Синяки под глазами казались чуть темнее прежнего, хотя само по себе это уже становилось вариантом нормы. Но в остальном, если не считать исключительно лохматых волос, она выглядела совершенно обычно.       Медленно и осторожно, она подняла руки к молнии на кофте. Когда её пальцы соприкоснулись с холодным стальным язычком, она остановилась и глубоко вздохнула, прежде чем начать опускать его вниз.       Дыхание перехватило. Глаза наполнились слезами. Зажмурившись, она издала сдавленный всхлип и зажала себе рот сгибом локтя, чтобы сдержать звук. Её слегка потряхивало. Пальцы второй руки крепко вцепились в прохладный край фарфоровой раковины.       Это было отвратительно. Она была отвратительна.       Она подавила ещё два судорожных всхлипа и заставила себя снова посмотреть в зеркало. Распахнув кофту, она сбросила её с плеч, чтобы полностью обнажить три неровных шрама. Три ужасных, жестоких отметины, которые навсегда останутся частью её. Почему-то, когда она на них смотрела, боль становилась сильнее. Она снова зажмурилась и запрокинула голову к потолку.       Всё нормально. Всё нормально, всё нормально, всё нормально, — повторяла она, как мантру. Это не имеет значения. Всё нормально. Это неважно. Это всего лишь твоя кожа. Это не ты. Она сделала вдох, балансируя на грани гипервентиляции. Это просто оболочка. Всё нормально. Это неважно. С тобой всё в порядке. Тебе повезло. Они не имеют значения. У тебя всё нормально.       Она верила словам, которые проносились у неё в голове. Правда верила. Она искренне верила, что внешность неважна и что шрамы не имеют значения. Её никогда не волновало, как она выглядит. Это ничем не отличалось. Но какая-то маленькая часть внутри неё оплакивала своё недавно искалеченное тело, и Гермиона отчаянно хотела взять эту часть себя и похоронить глубоко-глубоко. Она знала, что на это потребуется время. Только время и ничего больше.       Это не имеет значения. Со мной всё в порядке. Всё хорошо. СО МНОЙ ВСЁ ХОРОШО, — твёрдо подумала она, вытирая глаза рукой и размазывая слёзы, которые текли из её предательского тела.       Она быстро повернулась, включила душ и, стараясь меньше наклоняться, выскользнула из спортивных штанов, прежде чем войти в кабинку.       Она оставалась в ванной долго, как следует очищая каждый дюйм своего тела и тщательно промывая волосы. Лишь мимоходом её рука коснулась шрамов на груди — и тут же отдёрнулась от ощущения грубой незнакомой кожи. Ей нужно было больше времени, чтобы смириться с тем, что произошло. Она познакомится с ними позже, когда не будет испытывать тошноты от одной мысли о них.              Гарри ненадолго задержался у двери ванной; он не решался оставить Гермиону одну. Он беспокоился о ней — о том, как она отреагирует, когда увидит шрамы, — но понимал, что это было глубоко личным. Это было то, с чем ей нужно было разобраться самостоятельно. Она хотела бы побыть одна, чтобы увидеть их в первый раз, и он подозревал, что в будущем она постарается их спрятать. Гарри никогда не считал внешность самой важной вещью в мире — и знал, что Гермиона с ним всецело согласна, — но он всё равно беспокоился, что она будет стыдиться себя, неуверенная в своей новой внешности. Гарри мог только надеяться, что она знала, насколько на самом деле красива.       Он медленно побрёл обратно на кухню и начал готовить ужин. Его руки замерли и всё тело вздрогнуло, когда он услышал её первый сдавленный всхлип. По спине пробежал холодок, и он крепко зажмурился, запрокинув голову к потолку. Его сердце болело за неё, и он обнаружил, что стоит с крепко сжатыми кулаками. Сделав вдох, он заставил себя продолжить.       

***

             Гермиона вышла из ванной некоторое время спустя, одетая в свободную тёмно-зелёную рубашку с длинными рукавами и пару спортивных брюк цвета древесного угля. Она не стала собирать не до конца просохшие волосы в узел, и те свободно лежали на её спине и плечах. Мягко ступая по полу в своих зелёных вязаных носках, она медленно направилась к кухонному столу. Гарри обошёл вокруг, чтобы помочь ей сесть за стол, и она с аппетитом накинулась на еду: тарелку с бутербродами, миску свежих фруктов, булочки, горячий чай (только что подогретый) и стакан воды. Она поблагодарила его и слегка покраснела оттого, что ела в два раза больше обычного, но останавливать себя не стала.       За ужином Гарри рассказал ей о том, где он оказался после аппарации и как нашёл её. Он пропустил кровавые подробности, сказав только, что ему удалось залечить её раны. Свои рёбра он вылечил сам с помощью Эпискей, так как отделался всего парой трещин. Он обнаружил у себя несколько небольших порезов от осколков взрыва, но и те тоже без проблем залечил. Гермиона настояла, чтобы он показал ей результаты лечения и позволил проверить его на наличие других пропущенных травм. Он спокойно подчинился, не восприняв это как оскорбление своих способностей. Он понимал, что это всего лишь проявление её навязчивого стремления держать всё под контролем и так ей будет гораздо спокойнее.       На моменте прощупывания рёбер Гарри рассмеялся и отстранился, и Гермиона наконец признала, что он действительно «в порядке».       Потянувшись вперёд, Гермиона схватила свою третью по счёту булочку, и рукав её тёмно-зелёной рубашки задрался, обнажив жёлтую резинку для волос на запястье. Она так и замерла с вытянутой рукой, уставившись на эту резинку — её охватило чувство чего-то до боли знакомого. Мозг Гермионы начал прокручивать воспоминания, как старую фотоплёнку, всё быстрее и быстрее, пытаясь отыскать нужный кадр. Она не слышала, как Гарри вопросительно произнёс её имя, с беспокойством посмотрев на её застывшую позу и широко раскрытые глаза. Тут воспоминания нахлынули на неё как наводнение — переулок, оборотень, лунный свет, светящиеся жёлтые глаза. Когтистая рука, поднятая для атаки, и блеск золота на запястье.       — Гарри! — воскликнула она. Её глаза метнулись к нему, а сердце бешено заколотилось. — Гарри, оборотень!       Голова Гермионы пошла кругом, когда она попыталась осмыслить снизошедшее на неё откровение. Гарри обеспокоенно посмотрел на неё.       — Да, Гермиона, там был оборотень, — медленно проговорил он, наблюдая за её лицом.       — Нет-нет, я знаю, Гарри, — в нетерпении затараторила она, закатив глаза. Она опустила вытянутую руку и продемонстрировала ему своё запястье. — Я знаю, что там был оборотень — я не настолько сильно ударилась головой, — я просто вспомнила про браслет.       Широко открыв глаза, она потрясла запястьем перед Гарри и встретила его недоуменный взгляд.       — На оборотне был БРАСЛЕТ, Гарри! — сказала она, указывая на резинку для волос, которая по-прежнему охватывала её запястье. — Я помнила нападение, помнила, что произошло, но совсем забыла про браслет. Я вспомнила об этом только сейчас, когда увидела свою резинку. Гарри! У оборотня на запястье был широкий золотой браслет!       — Хорошо, я тебе верю, — сказал он, и на его лице отразилось замешательство. — Но зачем оборотню браслет? Может, он был на нём ещё до трансформации?       — Это крайне маловероятно, — сказала она, выпрямляясь и кладя ладони на стол. — Как правило, ликантропы немного крупнее, когда находятся в своей волчьей форме. Сомневаюсь, что человек будет носить на руке такой массивный золотой обруч изо дня в день. Это было бы неудобно. Он бы попросту сваливался. Должно быть, его надели уже после трансформации.       — Гермиона, — медленно произнёс он, тоже положив руки на стол. — Оборотень в своей звериной форме не мыслит, как человек. Вряд ли он сам что-то на себя надел. Или позволил кому-то это сделать. Это не имеет никакого смысла.       — Я знаю! — воскликнула она. — Я… я не понимаю, что это значит. Но кто-то должен был надеть на него этот браслет! Вопрос в том, зачем? Зачем кому-то это понадобилось и как им это удалось?       Гарри недоверчиво покачал головой.       — Я вообще не заметил никаких браслетов. Всё моё внимание занимали его когти и пасть. Совсем как с тем люком на первом курсе. Я верю тебе, Гермиона, но… ты уверена? Ты абсолютно уверена, что видела этот браслет?       Гермиона твёрдо кивнула, её взгляд был смертельно серьёзен.       — Я уверена, Гарри. Более чем. Я бы поставила на это свою магию.       Гарри кивнул, безоговорочно принимая её слова.       — Ладно, — сказал он и, хмыкнув, добавил: — Что ж, похоже, у нас появился ещё один малопонятный вопрос, чтобы поломать голову на досуге.       Они продолжили есть, обсуждая, каким способом возможно нацепить на оборотня браслет, а главное, зачем вообще кому-то это могло понадобиться.       Когда ужин подошёл к концу, Гермиону начало клонить в сон, и Гарри помог ей вернуться в постель. Подоткнув одеяло и осторожно поправив подушку, Гарри придвинул свой стул и сел рядом. Они тихо разговаривали, пока веки Гермионы не начали опускаться всё ниже и ниже.       — Тебе нужно поспать, — наконец мягко сказал он.       — М-м-м, — согласно промычала она.       Её осоловелый взгляд скользнул по нему, по стулу, на котором он сидел, потом по прикроватной тумбе и остановился на книге, которая там лежала — той самой книге, которая была у Гарри на коленях этим утром. На губах Гермионы появилась сонная улыбка, и она снова перевела взгляд на него.       — Гарри, — сказала она, чуть приподняв бровь. — Ты читал мне перед тем, как я проснулась?       Щёки Гарри слегка порозовели.       — Да, — неуверенно сказал он. — Я… я подумал, что тебе это может понравиться. Ну и… возможно, сделает твой сон спокойнее.       Гермиона улыбнулась шире и потянулась к его руке. Он позволил ей взять себя за руку, и она мягко сжала его пальцы.       — Спасибо, — сказала она, закрывая глаза. Её дыхание постепенно становилось глубже. — Спасибо тебе за всё, Гарри.       Гарри мягко сжал её руку, зная, что она уже заснула.       — Пожалуйста, Гермиона, — тихо сказал он и повыше натянул одеяло ей на плечи.       

***

             Следующие две недели тянулись медленно. Каждое утро Гермиона просыпалась от голоса Гарри, который сидел на своём стуле рядом с ней и тихо читал вслух. Он помогал ей встать с постели — утром скованность в груди всегда была хуже, — и они вместе завтракали. Потом они могли читать или что-нибудь обсуждать, но одно было обязательно: каждое утро Гермиона учила Гарри чему-нибудь новому. После обеда они старались минимум два часа уделять физической активности — обычно это была длительная пешая прогулка, внутри или снаружи палатки в зависимости от погоды, и несколько несложных маггловских упражнений на силу и растяжку, чтобы помочь телу Гермионы приспособиться к недавно зажившим мышцам. За ужином Гарри обычно задавал Гермионе свои вопросы, составлял список того, чему хотел научиться, а также разрабатывал режим тренировок. А по вечерам они сидели вместе, внутри или снаружи, и пили чай, тихо обсуждая планы на будущее.       Гермиона, как могла, помогала Гарри с готовкой и прочими «домашними» делами. Они оба согласились, что некоторое время ей не следует аппарировать и что лучше не торопить события. Учитывая, как далеко на юг она их забросила, оставаться на месте две недели вместо одной казалось не слишком рискованным. Гарри обновлял охранные чары каждые двенадцать часов вместо первоначальных двадцати четырёх, кроме того они добавили сигнальные чары, которые должны были предупредить их о появлении чужака в радиусе трёхсот футов от палатки. В конце второй недели они планировали пройти несколько миль на юг вдоль побережья и разбить новый лагерь.       По мере того как шли дни и приближалось девятое октября, Гермиона всё больше замечала, что что-то между ними двумя изменилось. Она всегда хорошо ладила с Гарри — как в быту, так и в совместной работе; они уважали друг друга, а маггловское воспитание обоих выводило их на тот уровень взаимопонимания, который был просто недоступен людям из разных миров. Гарри никогда не высмеивал её за чрезмерную любовь к книгам, ему всегда нравилось с ней разговаривать. Он действительно слушал, что она говорит, и не просто слушал, а мог высказать своё мнение.       Но что-то изменилось.       Изменения были маленькими и постепенными, а потому почти незаметными. Лишь вечером накануне их запланированного переезда её разум наконец уловил что-то конкретное. Гарри подал ей чай — это была их маленькая вечерняя традиция — и сел рядом на небольшой камень в высокой траве, откуда можно было смотреть на море. Вечер был спокойным, мягкие волны неторопливо наползали на берег. Было хорошо и уютно. Что изменилось — отметил мозг Гермионы — так это то, как близко к ней сел Гарри. Это не вызывало отторжения или неудобства. Она вовсе не хотела, чтобы он отодвигался, — просто заметила, что он сел ближе, чем три недели назад.       Всё их поведение и взаимодействие за последние три недели как будто вышло на новый уровень близости. Теперь Гарри по утрам сидел на краю её кровати, а не на своём стуле. Гермиона закидывала ноги на ноги Гарри, когда они разделяли одну на двоих скамеечку для ног, читая в креслах по утрам. Гарри клал руку ей на поясницу, проходя рядом, и Гермиона всё чаще ловила себя на том, что тянется к нему, чтобы взять его за руку или положить руку на его колено во время разговора.       Она улыбнулась ему поверх своей горячей кружки, слушая его рассказ о новом заклинании, которое он обнаружил в одной из её книг — из тех, что она позаимствовала из запретной секции. Заклинание было старым и редко использовалось из-за длинной словесной формулы и сложных движений палочки. Оно создавало щит, который охватывал всё тело волшебника и двигался вместе с его движениями.       При желании это заклинание можно было даже наложить на другого человека или существо. Проблема заключалась в том, что при неправильном исполнении или недостаточной сосредоточенности заклинание создавало пузырь, который точно так же охватывал заклинателя или его цель, но вместо защиты причинял вред.       Лицо Гарри светилось воодушевлением, а руки порхали в воздухе, показывая требуемые движения палочки. Ему явно не терпелось опробовать это новое заклинание на практике. Гермиона была не совсем уверена, что именно изменилось между ними, было ли это просто временным и естественным сдвигом после нападения оборотня или это было что-то большее, что-то более глубокое, что-то, что со временем только вырастет и окрепнет. Она не знала ни что это значит, ни что с этим делать.       Что она знала совершенно точно, так это то, что последние три недели были для неё невероятно тяжёлыми, война с каждым днём становилась хуже, и всё это только укрепило её в мысли, что она не могла его потерять. Она просто не могла представить свою жизнь без Гарри. Ей нужно было, чтобы он был рядом, так или иначе. И несмотря на неопределённость, которая возникла в их отношениях за последние три недели, она знала — где-то глубоко-глубоко внутри себя, той частью своего существа, которую она обычно предпочитала игнорировать, — она чувствовала, что происходящее правильно.       

***

             Девятого октября Гарри и Гермиона встали рано — день предстоял долгий. Утро началось хорошо. Гермиона смогла успешно подняться с кровати без посторонней помощи. Гарри рассмеялся, когда она захлопала в ладоши и изобразила подобие победного танца, но тут же присоединился и сам закружил её в танце. Смеясь и распевая: «Я встала с постели сама-а-а! Я встала с постели сама-а-а!», они сделали несколько кругов по полу; одна рука Гермионы сжимала руку Гарри, другая лежала у него на плече, в то время как свободная рука Гарри мягко касалась её поясницы. Она склонилась к нему и крепко обняла, прежде чем откинуться на пятки и широко улыбнуться. Опустив руки, она спросила, что он хочет на завтрак, и направилась на кухню.       Они быстро позавтракали и убрали палатку — большую часть вещей они собрали ещё накануне. К половине десятого они уже медленно и целенаправленно шли на юг вдоль побережья. Целью было пройти восемнадцать миль, но реально они надеялись преодолеть хотя бы двенадцать, так что оба остались вполне довольны, когда прошли целых пятнадцать, прежде чем Гермиона застонала, что не сможет сделать больше ни шага.       День был долгим и трудным, с короткими перерывами на еду и питьё. Гарри мог сказать, что Гермиона была расстроена своей слабой физической выносливостью и теми ограничениями, которые сковывали её тело после ранения. Он знал, что она борется с этим как может. Он утешительно провёл рукой по её спине, напоминая, что это только временно и что совсем скоро она станет такой же сильной, какой была раньше, если не сильнее.       Гермиона прильнула к его руке и боку, положив голову ему на плечо. Она кивнула в ответ на его слова, зная, что он говорил правду. Когда она отошла, чтобы вытащить палатку из сумки, Гарри почувствовал странную растерянность. Он наблюдал за плавным движением её плеч, когда она начала устанавливать палатку.       Он всегда считал Гермиону своим самым близким другом. Он никогда бы не сказал этого Рону, чтобы не обидеть, но это было правдой. Конечно, они с Роном были близки, но это была близость иного рода. Рон был ему как брат, которого у Гарри никогда не было, он любил его, но иногда ему просто хотелось по-братски выбить из него всё дерьмо. Он был хорошим, добрым парнем, но Гарри никогда не мог разговаривать с Роном так, как с Гермионой. И, честно говоря, порой Рон вёл себя как настоящий придурок.       Стоило только вспомнить Турнир Трёх Волшебников. Гарри до сих пор поражало, как Рон мог подумать, что он сам бросил своё имя в Кубок. Нет, конечно, Гарри понимал, что виной всему проблемы Рона с самооценкой или что-то в этом роде, но всё равно, какого хрена? Кто так делает?       Гермиона же всегда была для него чем-то другим. Чем-то большим. Гарри нуждался в ней. Не в том смысле, что ему нужны были её советы или помощь. Нет, не таким образом. Гарри не мог избавиться от чувства, что она нужна ему даже больше, чем вода или воздух. Три недели назад он не смог бы представить своей жизни без неё, но, честно говоря, тогда он даже не пытался. Гермиона всегда была рядом, и он принимал это как должное. Сегодня — сегодня он сделал бы всё, чтобы защитить её, и он активно замечал её присутствие.       Гермиона всегда была рядом, она всегда безоговорочно поддерживала его, всегда верила в него — даже когда он сам в себя не верил. Она всегда была очень важным человеком в жизни Гарри и, несомненно, его самым близким другом.       Но когда он наблюдал, как расправляются её плечи, как двигается её правая рука с палочкой, как левая, свободная рука убирает с лица мешающий локон, пока она устанавливает палатку, он не мог игнорировать гложущее чувство внутри живота — чувство, что что-то между ними изменилось. Это было в их обращении друг с другом, в их разговорах. Это было неуловимо. Он не был уверен, осознаёт ли это она, и ещё не успел разобраться, что это значит. Всё, что он знал, это то, что Гермиона была для него важна — намного больше, чем он первоначально осознавал — и… что ему нравилось это чувство.       Как только палатка была установлена, они быстро поужинали и упали в кресла, после чего отдыхали остаток вечера и оба рано легли спать. Они были измотаны долгой пешей прогулкой и знали, что нуждаются в отдыхе, если хотят приступить к новому режиму тренировок, который разработал Гарри. В дополнение к изучению новых наступательных, защитных и исцеляющих заклинаний Гарри решил добавить в своё расписание немного физической подготовки. Гермиона согласилась, что это весьма разумная мысль, и решила присоединиться к нему.       В ту ночь они оба устало забрались на свои койки, тихо пожелав друг другу спокойной ночи. Лёжа с закрытыми глазами, каждый из них раздумывал о перемене в их отношениях. Каждый из них считал, что другой ещё ничего не заметил. Каждый из них размышлял о том, насколько им нравится эта перемена. Каждый из них задавался вопросом, что это значит.