В лесу Дин / In the Forest of Dean

      15 сентября 1997       — Так почему же ты всё ещё здесь? — спросил Гарри.       — Понятия не имею, — ответил Рон.       — Тогда уходи, — сказал Гарри.       — Может, и уйду! — крикнул Рон и подступил на несколько шагов к не двинувшемуся с места Гарри.       Гермиона, наблюдавшая их ссору со стороны, внутренне напряглась.       Она откровенно не понимала, что происходит. Мозг «самой умной ведьмы своего возраста» как будто закоротило. После всего, через что они прошли, после конфликтов, которые бывали прежде, — в голове сразу всплыла ссора Рона и Гарри на четвёртом курсе — она не могла не волноваться при виде разворачивающейся перед ней сцены. Она отчётливо видела, как разгорается пламя и приближается неизбежный взрыв. В этом не было ничего нового, они спорили и раньше, но отчего-то она знала, что на этот раз всё было по-другому.       О чём они спорили? О том, заботит ли Гарри судьба Джинни и остальных Уизли? Или Рону не нравилось, что их миссия оказалась такой затяжной? Утомительной? Трудной? Полностью провальной? Это было просто нелепо. Они спорили обо всём и ни о чём — ничего из этого не было осязаемым или конкретным.       Гермиона попыталась вмешаться и как-то успокоить Рона, привести рациональные доводы, что Гарри вовсе не имел в виду того, что Рон, казалось, видел в его словах и действиях. Но объяснять что-то Рону было так же бесполезно, как сражаться с бурей, набирающей силу снаружи палатки. Красный от ярости, он только сильнее распалился, но на этот раз набросился уже на неё, припомнив, что «её-то родители были в безопасности». Как будто то, что прошлым летом она изменила память своих родителей, как-то облегчило ей жизнь или сделало текущую ситуацию менее напряжённой. Как будто он считал, что это каким-то образом освободило её от того мучительного беспокойства за близких, которое испытывал он сам, и что теперь у неё было меньше того, что могла отнять война. Грудь сдавило, в уголках глаз защипало от слёз. Гермиона сжала челюсти, она не знала, что можно ответить на такие слова. Но это и не имело значения, потому что Гарри уже что-то кричал, на что Рон немедленно закричал в ответ.       — Так УХОДИ! — взревел Гарри. — Возвращайся к ним, притворись, что вылечился от обсыпного лишая, мамочка накормит тебя и…       Рон сделал неожиданное движение. Гарри отреагировал мгновенно, но, прежде чем палочки вылетели из их карманов, Гермиона подняла свою.       — Protego! — крикнула она, и невидимый щит отделил её с Гарри от Рона. Мощь заклинания заставила всех троих отпрянуть на несколько шагов. Разъярённые Гарри и Рон вглядывались друг в друга сквозь прозрачный барьер так, словно впервые ясно увидели друг друга.       Внезапно стало тихо, только капли дождя тяжело били по брезенту. Казалось, воздух в палатке застыл; время остановилось. Гермиона видела ненависть в глазах Рона и бушующий гнев в глазах Гарри. Знакомое нарастающее напряжение наконец-то спало, но не так, как бывало раньше, чего Гермиона и боялась. Бурные эмоции оставили после себя что-то новое, что-то другое — что-то сломанное. Как тысяча осколков стекла на полу, это казалось непоправимым.       Она услышала, как Гарри заговорил, но на этот раз его голос был спокойным, холодным и ровным.       — Оставь крестраж, — сказал он.       Рон через голову сорвал с шеи цепочку и швырнул медальон в ближайшее кресло. А потом повернулся к Гермионе.       Её глаза чуть расширились, и именно в этот момент она осознала, что по её щекам текут тихие слезы. Она плакала; плакала, потому что подсознательно знала, что они только что потеряли, даже если её разум всё ещё лихорадочно пытался подобрать слова, чтобы исправить ситуацию. Плакала, потому что знала, о чём Рон собирался её спросить, и заранее знала свой ответ. Рон заговорил, и она внутренне сжалась от его слов.       — Что будешь делать?       Она уставилась на него широко раскрытыми, полными слёз глазами.       — О чём ты? — тихо слетело с губ. Она не хотела этого делать.       Рон разочарованно поморщился. Он знал, что Гермиона прекрасно поняла, что он имел в виду.       — Ты остаёшься или как? — сердито уточнил он с проблеском отчаяния в глазах.       — Я… — страдальчески произнесла Гермиона и осеклась.       От громкого раската грома за пределами палатки у неё по спине пробежала дрожь. Внутренности горели. Желудок скрутило, к горлу подступила тошнота. Она сделала вдох, моргнула один раз, прежде чем ответить самым спокойным голосом, на который была способна:       — Да… да, остаюсь. Рон, мы обещали пойти с Гарри, обещали помочь…       Однако Рон не стал дожидаться, пока она объяснит свои причины. Он не хотел их слышать. Он не хотел, чтобы она напоминала ему об обещании следовать за Гарри и поддерживать его в его миссии по поиску и уничтожению крестражей. Миссии, которую Альбус Дамблдор поручил им троим. Миссии, от выполнения которой зависела судьба буквально всего волшебного мира, даже если никто об этом и не знал. Рон никогда не слушал. Никогда не задумывался.       Почему она вообще верила, что в этот раз всё будет по-другому?       — Я понял. Ты выбираешь его.       Его черты исказила уродливая злость. Злость на предательство, неоправданная и эгоистичная. Гермиона видела, как он повёл плечами и начал отворачиваться, направляясь к выходу из палатки. Она подняла руку, как будто хотела схватить и остановить его.       Они должны это исправить!       На неё накатила волна тошноты и отчаяния, но двинуться вперёд ей помешало её же собственное защитное заклинание. Взмахнув палочкой, она сняла его и поспешно выскочила из палатки вслед за Роном прямо под проливной дождь, оставив Гарри неподвижно стоять внутри.       — Рон, нет… Пожалуйста, вернись! — выкрикнула она в отчаянии.       Отбежав подальше от палатки, Гермиона уловила слабый звук, похожий на хлопок аппарации, и её рука, всё ещё слегка вытянутая вперёд, бессильно упала на бок. Она остановилась, ощутив внезапную слабость в коленях. Губы дрожали, а волосы промокли от дождя.       Да, в этот раз всё было по-другому.       Развернувшись, она медленно побрела обратно к палатке, опустив потухший взгляд к земле. Войдя под полог, она увидела, что Гарри не сдвинулся ни на дюйм. Он пристально посмотрел на неё со странным выражением, которого Гермиона не смогла понять. Каждая косточка в её теле налилась свинцом. Волосы прилипли к лицу. Агрессивные порывы ветра трепали палатку, завывая снаружи. Она посмотрела на Гарри в ответ.       — Он у-у-ушёл! Аппарировал!       Ей казалось, что она кричит, но её голос был тихим. Слабым. Изнурённым. Плотина, сдерживающая эмоции, наконец прорвалась, её лицо мучительно исказилось, и тяжёлые рыдания сотрясли грудь. Гермиона рухнула в кресло в углу палатки, пропуская через себя весь тот стресс, всю ту душевную боль и скорбь, что копились, казалось, десятилетиями. Она никак не отреагировала, когда Гарри, чуть поколебавшись, накинул мягкий плед ей на плечи.       Она слышала, как он отошёл. Знала, что он направляется к своей койке. Знала, что должна взять себя в руки, собраться, скорректировать планы, обдумать их следующий шаг — сделать хоть что-нибудь, кроме как сидеть, свернувшись жалким бесполезным комком, которым она себя ощущала. Но прямо сейчас ей было всё равно. Ей казалось, что часть её только что умерла.       

***

             Пробуждение на следующее утро для Гермионы было болезненным. Спутанные волосы присохли к щекам и лбу, как и несколько маленьких листочков, запутавшихся среди прядей во время шторма. Грудь болела так, словно она пробежала милю, глаза, несомненно, были красными и опухшими, а тело буквально кричало на неё за то, что она просидела всю ночь, скукожившись в кресле. Засохшие следы слез и соплей покрывали лицо, руки и плед, которым Гарри накрыл её прошлой ночью.       Обычно она была бы смущена своим нынешним состоянием. Не потому, что она заботилась о внешности — нет, Гермиону Грейнджер не волновали такие мелочи, — а потому, что она, Гермиона Грейнджер, всегда сохраняла хладнокровие. Она никогда не ломалась, как прошлой ночью. Она никогда не поддавалась страху, который таился в её сердце. Она никогда не отчаивалась и не сдавалась, но прошлой ночью она сдалась, и это был один из её самых тяжёлых моментов.       Она с трудом подняла корпус в вертикальное положение и, моргая, оглядела комнату. Палатку заливал яркий солнечный свет. Было тихо, только где-то вдалеке щебетали птицы. Ни намёка на бурю, которая разразилась в этом самом месте накануне вечером. Она взглянула на койку Гарри. Он лежал к ней спиной, его плечи размеренно приподнимались и опускались с каждым глубоким вдохом, который он делал. Спящий, он выглядел почти спокойным — для любого, кто его не знал. Однако Гермиона знала его, и по лёгкому напряжению в плечах, по одеялу, обёрнутому вокруг лодыжек, она могла сказать, что спал он, вероятно, не лучше, чем она сама.       Подавив стон и стараясь вести себя как можно тише, она откинула плед и поднялась с кресла. Она не хотела будить Гарри. Он нуждался в отдыхе больше, чем когда-либо показывал, но, по правде говоря, у неё также не хватало ни душевных сил, ни мужества, чтобы встретиться с ним лицом к лицу прямо сейчас. Прошлой ночью ей казалось, что часть её сердца умерла. Но события прошлого вечера ударили не только по ней. Она знала, что Гарри будет залечивать свои раны по-своему и что ей нужно быть рядом с ним. Но прямо сейчас она посмотрела на свою грязную и всё ещё влажную одежду, чувствуя лёгкое отвращение к себе; ей нужен был душ. И чай. И хотя бы несколько минут наедине с собой. Хмуро взглянув на плед, покрытый высохшими соплями и слезами, она вытащила палочку из кармана и пробормотала заклинание быстрой очистки. Затем, тихо, как церковная мышь, подкралась к койке Гарри.       Посмотрев на него сверху вниз, она увидела напряжённую складку между его бровей. Как она и подозревала, цепочка с медальоном свисала у него с шеи. Крестраж лежал на матрасе рядом с его грудью. Она осторожно наклонилась и расстегнула застёжку, забирая у него медальон. Почти мгновенно его лоб разгладился, и он вдохнул глубже. С лёгкой, но грустной улыбкой на лице Гермиона прокралась в ванную, по дороге прихватив свежую одежду, закрыла дверь и повесила медальон себе на шею. Сделав глубокий вдох, она сняла с себя грязную одежду. Затем она включила воду своей палочкой и добавила заклинание нагрева, пока не начал подниматься пар.       Душ в палатке был спроектирован очень просто и удобно. Насадка наверху была зачарована так, что прикосновение волшебной палочки активировало заклинание Аква Эрукто, которое отменялось повторным касанием. Ванная была довольно маленькой, так что уже скоро пар заполнил всю комнату, и Гермиона вошла в маленькую душевую кабинку и задёрнула за собой занавеску.       Сегодня она простояла под горячими струями дольше, чем позволяла себе обычно. За время жизни в палатке они привыкли пользоваться душем кратко и по делу. Вероятно, в её случае это объяснялось её личным стремлением к эффективности, мальчишки же просто не хотели оказаться голыми в душе во время возможного нападения. Однако сегодня она позволила себе тщательно вымыть каждый дюйм своего тела в попытке смыть хоть часть того негатива, что остался со вчерашнего вечера.       Медальон висел у неё на груди, когда она мылась. Да, это было неприятно, и да, она могла бы оставить его Гарри, но Гермиона знала, что по какой-то причине справляется с крестражем лучше, чем оба мальчика вместе взятые. Гарри нуждался в отдыхе, а сон всю ночь с медальоном только сделал бы предстоящий день более трудным, чем он уже был. Кроме того, мрачно усмехнулась она, медальон был запятнан тёмной магией, так что его тоже не мешало помыть.       Она задумалась, может ли причина, по которой медальон не так сильно влиял на неё, быть связана с навыками медитации, которым родители научили её в детстве. Те самые техники медитации, которые она с фанатичным упорством продолжала отрабатывать с тех самых пор, как её впервые научили им в восемь лет. Гермиона никогда никому не говорила об этом, даже мальчикам, но она с детства привыкла бороться с тревогой, связанной с её ненасытным желанием быть лучшей во всём.       — Классический перфекционист, — говорили они.       Быть «самой умной» означало платить за это, желание всегда быть лучшей в школе постоянно заставляло её нервничать. Поэтому родители ещё в детстве научили её медитировать. Они научили её дышать, расслабляться, организовывать свои мысли и решать проблемы логично и спокойно. По иронии судьбы до сих пор этот навык помогал ей почти во всех аспектах жизни и вполне мог называться лучшим навыком, которым она обладала, и ни один человек об этом не знал. По крайней мере, от неё самой. Она подозревала, что некоторые из её учителей догадывались. И, скорее всего, это была единственная причина, по которой она, Гарри и Рон были до сих пор живы. Если она когда-нибудь снова увидит своих родителей, если они когда-нибудь снова вспомнят о ней, она непременно поблагодарит их.       С этой мыслью Гермиона в последний раз провела пальцами по своим мокрым кудрям и упёрлась ладонями и лбом в прохладную стену душевой кабины. Она позволила себе две минуты глубокого спокойного дыхания, пока горячая вода стучала между лопаток, расслабляя затёкшие мышцы, а медальон свободно свисал с шеи, не касаясь тела, — затем она открыла глаза. Отодвинув занавеску, она вышла из душевой кабинки, схватила свою волшебную палочку со стойки раковины и постучала по лейке душа, чтобы отключить воду. Произнеся заклинание быстрой сушки, она взяла в руки свежую одежду, но остановилась, когда поймала своё отражение в зеркале. Она выглядела усталой. Только что вымытая, распаренная, с красными щеками и влажными волосами, падающими на плечи, — она всё равно выглядела усталой. Казалось, эта усталость исходила от самых её костей.       Её лицо осунулось. Оно не выглядело измождённым, но определённо похудело. Как и вся она. Жизнь в бегах не была роскошью — факт, к которому Рон, очевидно, оказался не готов. Гермиона нахмурилась, глядя на своё отражение. Если они действительно хотят сражаться и выиграть эту войну, им стоит уделить немного больше внимания на то, чтобы питаться хорошо сбалансированной пищей. Нужно будет просмотреть их запасы и расписание, чтобы выделить больше времени для сбора и распределения продуктов.       Натянув одежду — старую выцветшую пару маггловских джинсов с потёртостями на коленях и тонкий свободный джемпер тёмно-серого цвета с v-образным вырезом, — она почистила зубы и вздохнула, взглянув на свои волосы. Гермиона уже давно смирилась с вороньим гнездом на своей голове. Она осторожно приподняла бровь, словно малейшее движение могло спугнуть или потревожить и без того дикое буйство кудрей. Вздохнув, она наложила дополнительное заклинание сушки, после чего попробовала собрать получившуюся копну в неряшливый хвост, но её волосы были попросту слишком тяжёлыми и густыми, чтобы выглядеть мило в высоком пони, поэтому она скрутила их в большой узел и кое-как закрепила на макушке.       Прислонившись спиной к раковине, она медленно натянула носки. Фиолетовые, вязаные, толстые и тёплые — они идеально подходили, чтобы сохранить её ноги в тепле, которого с каждым днём становилось всё меньше и меньше. Решительно выпрямившись, она схватила палочку и снова повернулась лицом к зеркалу.       Что ж, это самое лучшее, что она могла изобразить сегодня.       Выйдя из маленькой ванной, она услышала тихое позвякивание в кухонной зоне и, повернув налево, прошла по очень маленькому и очень короткому коридору, который вывел её обратно в общую зону палатки. Она задержалась, глядя на Гарри, который выставил на кухонный стол две чашки со сколотыми краями и несколько маленьких булочек на тарелке посередине — их последние булочки, мысленно каталогизировала Гермиона, напоминая себе о том, что им нужно пополнить запасы.       Он услышал её приближение и поднял глаза едва ли через секунду после того, как она остановилась. В воздухе чувствовалось напряжение от невысказанных слов и неуверенных чувств. Её левая рука нервно теребила нижний край джемпера. Гермиона не помнила, чтобы когда-либо раньше чувствовала себя неловко с Гарри, но она не знала, что сказать, — ни один из них не знал.       К её облегчению, Гарри заговорил первым.       — Привет, — тихо сказал он, нервно крутя в руке ложку, которой, видимо, до того помешивал чай. Он смотрел прямо на неё. Его взгляд был усталым и неуверенным, и она могла видеть напряжение, сковывающее его плечи.       — Привет, — также тихо ответила она, её левая рука оставила в покое джемпер, чтобы сжать палочку перед собой. Она увидела, что он немного расслабился, а его беспокойный взгляд чуть просветлел. Она не могла представить, о чём он думал.       — Я приготовил чай, — сказал он немного отрывисто. Но его голос при этом оставался мягким, как будто она была маленьким раненым зверьком, которого он боялся спугнуть слишком резким движением или громким звуком. — Правда, он остыл. Так что я просто наложил согревающие чары, чтобы разогреть его. Молоко и два кусочка сахара. Прости… Надеюсь, всё в порядке… в смысле, с чаем…       Последняя часть вышла немного сумбурной, и Гермиона увидела в его глазах надежду с примесью отчаяния. Его искреннее беспокойство по поводу того, что его остывший, а затем подогретый чай может быть «не в порядке», было очаровательным, и его попытка убедиться, что у них также «всё в порядке», была очевидна. Гарри был обезоруживающе предупредителен и заботлив, и он помнил, как она предпочитала пить чай.       Гермиона улыбнулась. Это была усталая, но искренняя улыбка, полная признательности за его старания. Было нелепо, что они чувствовали себя так неловко друг с другом. У них никогда раньше не возникало такой проблемы, а они через многое прошли вместе.       — Всё прекрасно, Гарри, спасибо, — сказала она, подходя к столу, чтобы занять место по другую сторону от него.       Он облегчённо улыбнулся, медленно опустился за стол и терпеливо подождал, пока она сделает первый глоток чая, прежде чем осторожно поднести ко рту свою собственную кружку. Поставив локти на стол и обхватив обеими руками тёплый фарфор, она могла видеть поверх своей кружки, как он изучает её лицо, по-видимому пытаясь придумать, что сказать.       — Всё в порядке, Гарри, — тихо сказала она, опуская одну руку и осторожно протягивая её к нему.       Он убрал руку со своей кружки, позволяя ей схватить его пальцы и поместить их переплетённые руки между ними в центр стола. Она крепко сжала его пальцы, но его глаза по-прежнему всматривались в её лицо, отчаянно чего-то ища.       — У нас… всё в порядке, — уверенно сказала она.       Гарри выпустил дыхание, которое задерживал, его голова слегка опустилась, плечи поникли, и он поставил свою кружку с чаем, чтобы потереть освободившейся рукой лицо. Какое-то время он сидел, обхватив голову рукой, после чего резко выпрямился с глубоким вздохом и провёл ладонью по своим диким чёрным локонам. Его взгляд метнулся к потолку, прежде чем снова упасть на её лицо. Она почти чувствовала покалывание слёз в уголках его чуть покрасневших глаз. Её собственные глаза тоже защипало, когда она открыто посмотрела на него в ответ. Они оба пытались справиться со своими эмоциями.       — Слава богу, — слабо сказал Гарри с выражением печального облегчения на лице. — Прости, Гермиона, мне так жаль. — Он сжал её руку в ответ. Его взгляд был полон искреннего сожаления.       — Я знаю, — серьёзно сказала она. Она тоже поставила свою кружку, и они инстинктивно схватили друг друга за руки — теперь они сидели друг напротив друга, крепко держась за руки, как будто могли потерять друг друга, если отпустят. — Я… я знаю. И ты меня прости. Мне тоже очень-очень жаль, Гарри.       — Тебе не за что извиняться, — слабо возразил он. — Ты осталась.       Он посмотрел на неё почти с обожанием. Она не была уверена, что он когда-нибудь смотрел так на неё раньше.       — Спасибо, что осталась, — тихо сказал он.       — Конечно, — ответила она, скользнув взглядом по его лицу. — Конечно, я осталась, Гарри. Я же говорила, что останусь. Я обещала, что буду здесь до конца — столько, сколько понадобится.       Гарри снова улыбнулся ей. Теперь, когда часть напряжения покинула его тело, он расправил плечи в более удобное положение.       — Я знаю, — тихо сказал он. — Но всё же. Я ведь понимаю, что это далось тебе нелегко. Я прекрасно осознаю, что большую часть времени выглядит так, будто я не знаю, что делаю. Это потому, что я и правда не знаю. Хотел бы, но нет, — пробормотал он и на несколько секунд замолк, после чего пронзительно посмотрел на неё и медленно, со значением произнёс: — Я хочу, чтобы ты знала, как сильно ты мне нужна здесь. Как сильно я полагаюсь на тебя. И как я благодарен тебе за то, что ты осталась. Я знаю, что прошлая ночь была для тебя нелёгкой, но ты даже не представляешь, насколько я благодарен, что ты осталась.       Гермиона смотрела на него; их руки слегка приподнялись между ними, и Гарри почти отчаянно прижал их к груди. Пытаясь сдержать поступившие слёзы, она грустно улыбнулась. На сердце у неё было тяжело, но она чувствовала себя уверенно.       — Ты прав, — тихо сказала она. — Это было тяжело. Но зачастую поступать правильно — это не значит идти лёгким путём или делать то, что хочется. Речь идёт о том, чтобы делать то, что нужно. Я не жалею, что осталась. Это далось мне тяжело, но само решение было лёгким, так что не смей даже думать о том, что я могла поступить иначе…       Гарри открыл рот, возможно, чтобы возразить; возможно, чтобы ещё раз поблагодарить её; возможно, чтобы сказать, что ей не следует быть такой категоричной в своей позиции, — она не знала, что он собирался сказать, но ей было всё равно. Она оборвала его и продолжила. Она хотела выложить всё это на стол сейчас, потому что не испытывала никакого желания продолжать ходить по яичной скорлупе в маленькой палатке, пока у них были гораздо более важные задачи.       — Решение было лёгким, — повторила она твёрже, пристально глядя на него. — Видеть, как Рон уходит. Это… это было тяжело. Это было больно. Очень больно, Гарри. Я расстроена. Я разочарована. Мне до сих пор не верится, что ему вообще пришло в голову попросить меня пойти с ним! Я ожидала от него большего — я ожидала, что он останется верен своему слову и доведёт это до конца. Я ожидала, что он будет более надёжным и… что он хоть раз увидит общую картину и поймёт, что это — всё это — то, что мы здесь делаем — намного больше, чем любой из нас отдельно взятый. Что мы должны продолжать, что мы должны сделать всё возможное, чтобы завершить эту миссию.       Гермиона смерила Гарри строгим решительным взглядом, прежде чем продолжить. Сам Гарри теперь сидел молча, слегка наклонившись к ней, и она заметила небольшой проблеск решимости, появившийся в его глазах.       — Да, Рон очень меня расстроил, — сказала она, чтобы внести полную ясность, прежде чем сделать вдох и крепко сжать его руки. — Но я переживу это. Трудные времена показывают нам, кто мы есть на самом деле. Выявляют истинный характер человека. Я всегда знала, что где-то Рон может быть ненадёжным, где-то ленивым.       Она слегка улыбнулась Гарри, и он тоже мягко улыбнулся.       — Я знала это, но… — Она сделала паузу. — Почему-то я думала, что, когда всё станет по-настоящему плохо, когда до этого действительно дойдёт, я смогу на него рассчитывать. Наверное, я просто надеялась, что он повзрослел.       Гарри мрачно улыбнулся.       — Да, — сказал он хриплым голосом. — Я тоже.       Некоторое время они сидели в тишине, каждый уставившись на их переплетённые руки. Гарри рассеянно провёл большим пальцем по костяшкам её пальцев в успокаивающем жесте.       — Он ещё может вернуться, — сказал Гарри с лёгкой улыбкой и крошечным проблеском оптимизма в голосе. Она чувствовала, как его внимательный взгляд остановился на ней в ожидании ответа.       Гермиона свела брови, обдумывая его слова. Она обнаружила, что не может отвести взгляда от маленьких кругов, которые большой палец Гарри продолжал выводить на костяшках её пальцев.       — Может, — медленно сказала она и подняла глаза, чтобы снова посмотреть на Гарри. — Может. Но… это уже не изменит моего отношения.       Гарри приподнял бровь, глядя ей в глаза, как будто искал подтверждения тому, что она имела в виду под этим заявлением, и она посмотрела на него в ответ самым прямым взглядом.       — Это уже не изменит моего отношения к нему, — твёрдо заявила она. — То, что он сделал… Если он вернётся… Возможно… возможно, я смогу простить его. Возможно, мы сможем остаться друзьями. Но… не более того. Я… уже не смогу относиться к нему так, как раньше.       Гарри внимательно посмотрел на неё, чуть сдвинул брови, обдумывая какую-то мысль, и медленно кивнул в знак понимания. Он знал о том, что с некоторых пор чувства Гермионы к Рону стали выходить за рамки дружеских — не только потому, что он слишком хорошо её знал и видел очевидные признаки, но и потому, что эта тема уже всплывала в их разговорах. Когда Рон начал встречаться с Лавандой Браун на шестом курсе, Гермиону раздирали обида и ревность. Тогда Гарри сказал ей, что на самом деле она нравилась Рону как девушка, но он был идиотом и не понимал сам себя. Возможно, это было грубо, но это было правдой. Рон, несмотря на все свои достоинства, никогда не блистал особым умом. Очень вероятно, что Гермиона ему «нравилась» только потому, что они проводили так много времени вместе. Хотя на самом деле у них не было абсолютно ничего общего. Большую часть времени они спорили или ссорились. Гарри всегда был мостом между ними двумя или необходимым буфером. Вполне вероятно, будь у Рона больше возможностей для выбора, он заинтересовался бы другими девушками и легко забыл о своих «чувствах» к Гермионе. Но этого Гарри никогда ей не говорил.       Гермиона кивнула в ответ, и Гарри ещё раз сжал её руки, прежде чем положить их обратно на стол и изобразить свою лучшую улыбку.       — Так как насчёт завтрака, — сказал он с несколько преувеличенным энтузиазмом. — Я не спал всю ночь, выпекая эти штуки.       Гермиона рассмеялась, всегда благодарная Гарри за его способность двигаться дальше, заставляя одну ногу переступать вслед за другой. Она потянулась за булочкой, откусила кусочек и похвалила его за выдающиеся кулинарные навыки, прежде чем сделать ещё один глоток остывшего, затем подогретого и снова остывшего чая, который ей приготовил Гарри.