a goddamn blaze in the dark (and you started it)

      -ˋˏʚ апрель, 1895 ɞˎˊ-              [♫ - the last great american dynasty]              Как только Уильям выходит из кареты, его приветствует аромат апельсинов — свежих и созревших, свисающих с деревьев, окаймляющих поместье перед ним, и пламени, пылающего вдали на городской площади, где дым валит из пекарен и кузнечных труб. И всё же фабричный смог и нефтяной запах Нью-Йорка ещё держится на его одежде и волосах, напоминая о доме.              Но когда он вдыхает аромат побережья Массачусетса — чистый, пропитанный солью воздух, — улыбка сама ложится на его губы. Разве можно перед таким устоять? И вот он стоит перед трёхэтажным прибрежным особняком на пороге судьбоносного финансового обретения.              За несколько месяцев до сегодняшнего дня, когда он перебирался хлебом и искал подработку, чтобы оплатить краски, он и мечтать не мог об этом моменте. Эта возможность стала искрой в темноте, жгучим светом, пробившимся сквозь мрак. Когда мистер Уилер, делец, от которого так и веяло привилегиями больших денег, обратился к Уильяму с предложением заказать у него картину за щедрую цену в сотню долларов, он чуть не рухнул со стула в своей пыльной каморке. Мгновенно схватив чернила и перо, Уильям написал мистеру Уилеру ответ, не испытывая ни малейших сомнений. В свою потрёпанную сумку он сложил все необходимые принадлежности — масляные краски, кисти всех размеров, тряпки и те немногие предметы одежды, которые у него имелись, — и сел на самый ранний поезд в Массачусетс.              Его сердце билось в пути в такт колёсам, а пальцы покалывало от желания творить, пробуждая всё вдохновение и мастерство, которое всегда жило в нем. Детали работы оставались туманными, хотя Уильям в целом понимал, что от него требуется, и знал, что сможет воплотить в жизнь пожелания состоятельного господина. Работа предстояла долгая, утомительная, но в конечном итоге она стоила того, чтобы за неё заплатили: портрет единственного сына мистера Уилера, Майкла, и его невесты, Джейн, свадьба которых должна будет состояться летом.              Пока поезд проезжал по главным железнодорожным путям, Уильям наблюдал, как расцветает природа, и как возрождаются куколки животных, выходящих из долгой спячки. Он знал, что с момента прибытия на побережье в апреле он проведет весну в поместье Уилеров, каждый день работая с Майклом и Джейн над их портретом за огромную цену, которая, вполне возможно, спасёт ему жизнь.              И вот, оказывается, океанский воздух имеет вкус не только соли — у него вкус горячей пищи, свежей и не испорченной плесенью и истекающим сроком годности. Из поместья стелется дым, о берег разбиваются волны, вокруг цветут апельсиновые деревья, и Уильям чувствует, как с каждым вдохом меняется его жизнь.              Прежде чем Уильям успевает сделать шаг к усадьбе, перед ним возникает молодой человек, которого Уильям принимает за слугу, учитывая его поношенную ливрею и суровое выражение лица, и забирает у него обе его скромные сумки. Слуга начинает подниматься по каменной дорожке к парадной двери, следя за тем, чтобы Уильям последовал его примеру (и он делает это без колебаний). Прежде чем войти внутрь, он поправляет свой твидовый пиджак и жилет.              [♫ - old money ]              В передней, пока слуга несёт сумки наверх, стуча ботинками по двум парадным лестницам, ведущим на второй этаж, Уильяма приветствует множество людей — предположительно мистер и миссис Уилер, а также некоторые из их слуг: дворецкие, повара и лакеи. Всё это внимание ошеломляет, но Уильяму удаётся притвориться смельчаком, играя роль человека, который заслуживает такого пышного и роскошного обращения.              — Добро пожаловать, Байерс. — Мистер Уилер подходит и протягивает ему руку. Уильям пожимает её и не может не заметить золотые запонки, прикреплённые к рукавам рубашки мистера Уилера. — Как поживаете?              — Прекрасно, сэр, — начинает Уильям, кивая головой. — Благодарю за предоставленную возможность.              Мистер Уилер отрывисто кивает и прочищает горло. Прежде чем мужчина успевает сказать что-то ещё, его жена обхватывает Уильяма руками, притягивая его тело к своему. От неё исходит аромат выдержанного бренди и каких-то отвратительных цветочных духов, а её большой бюст вдавливается в его грудную клетку, причиняя боль; но он продолжает улыбаться, непоколебимо демонстрируя свою благодарность и напускную уверенность.              — О, мистер Байерс! Как чудесно! — восклицает миссис Уилер, и вся кровь приливает к его лицу, когда она крепко сжимает его. — Наш сын должен спуститься через минуту!              Выпустив Уильяма из смертельных объятий, она поворачивается к другой служанке, на этот раз пожилой женщине, одетой в ту же коричневую ливрею, что и слуга, взявший его сумки, и шипит ей вдогонку:              — Немедленно приведи сюда Майкла!              Седовласая служанка опускает подбородок в укоризненном кивке и с тяжёлым вздохом поднимается по длинной лестнице. Мистер Уилер, скорчив гримасу, поворачивается и спрашивает:              — Генри позаботился о ваших вещах, мистер Байерс?              Кажется, у мистера Уилера всегда такое несчастное выражение лица — морщинистые щеки, нахмуренные брови и поджатые губы.              — Да, сэр, — произносит Уильям, прежде чем внимание присутствующих в комнате переключается с него.              Проходит мгновение, и все поворачиваются, чтобы посмотреть на лестницу, по которой спускается мужчина — высокий и молодой, точно не старше двадцати лет, причём спускается он с величайшей поспешностью. Его волосы сияют в свете люстры: тёмные, цвета воронова крыла, уложенные в беспорядочные, но скульптурные волны, спадающие чуть ниже ушей. За долю секунды, стремительнее вспышки молнии, Уильям понимает, кто перед ним: Майкл Уилер, его портретная модель. К тому же красавец (чего нельзя отрицать, хотя Уильям, конечно, пытается).              — А! Мистер Байерс! — Майкл приветствует его у подножия лестницы, протягивая руку, и Уильям замечает на запястьях мужчины такие же золотые запонки. — Какое удовольствие видеть вас! Я не ожидал вас так скоро. Пожалуйста, простите мою задержку.              Его долговязая фигура стоит так уверенно — почти обманчиво, словно он актёр, приступающий к исполнению роли шекспировского героя. Он носит этот костюм послушного сына так, словно он ему не подходит.              — О, что вы, это не проблема. — Уильям отметает все его сомнения. — Кроме того, это я должен благодарить вас за такую невероятную возможность. Я обязан вам всем, сэр, — говорит Уильям, а затем берёт Майкла за руку и пожимает её.              — Зовите меня Майкл. — Он улыбается дьявольски очаровательной улыбкой — полные розоватые губы обнажают белые зубы и коралловые дёсны. — Мои мать и отец, может, и отличаются особой чопорностью, но уверяю вас, я в этом плане далёк от них.              Рядом с двумя болтающими молодыми людьми бурчит мистер Уилер, вытирая лоб носовым платком, хотя все делают вид, что не замечают, как он вздрагивает от остроумных слов и проницательной ухмылки сына.              — Значит, Майкл, — отвечает Уильям, улыбаясь.              — А вы? — Майкл делает паузу, ожидая, что тот заговорит, но Уильям молчит, застыв в напряженной тишине с нахмуренными бровями. О чём он только что спросил?              — Скажите, что ваше имя не мистер Байерс, сэр? — смеётся Майкл, и Уильям наблюдает, как загораются его глаза — тёмно-карие, сладкие, как лужицы растопленного шоколада.              Вопрос сильно поражает Уильяма, ведь разве мог он ожидать, что человек с такими золотыми запонками, как у Майкла, захочет узнать его имя. Никто из его заказчиков никогда не спрашивал его имени; они всегда предпочитали сократить беседы с ним до минимума. Между богатыми господами и простолюдинами — теми, кто работал на них, а не с ними — никогда не было принято обращение друг к другу по имени. Конечно, до тех пор, пока на его пути не встретился Майкл.              — Уильям, сэр, — произносит он.              — Ну что ж, тогда я надеюсь, что вы приятно проведёте остаток вечера, Уильям. — Майкл улыбается, и ему кажется, что лето наступило преждевременно — тепло уже проникает в его кости. — Если вы проголодаетесь, слуги на кухне расставили несколько тарелок. Мясо, сыры, всё остальное. Пожалуйста, полакомьтесь ими.       Уильям коротко кивает Майклу, а затем тот медленно поворачивается и уходит, направляясь обратно по парадной лестнице.              — Добро пожаловать в Массачусетс, — произносит мистер Уилер, направляясь в другую комнату, и после ещё одного (к счастью) короткого объятия миссис Уилер следует его примеру, оставляя Уильяма одного в передней особняка.              У Уильяма наконец появляется возможность выдохнуть и осмотреть поместье. Оно совершенно экстравагантно. Пол в передней выложен мерцающей мраморной плиткой, ярко сияющей под светом подвесных ламп, зажженных свечами, с которых капает воск. На каждой стене — обои с цветочными узорами светло-голубого и жёлтого цветов. В каждой комнате стоят роскошные диваны из полированного красного дерева с обивкой из прессованного бархата, украшенные начёсанными мехами и шелковыми подушками. В воздухе витает приятный запах пламени свечей, полировочного лака, пионов и апельсиновых деревьев из сада. Лёгкий ветерок проникает через открытые окна, принося с собой привкус океанских соков. Уильям в жизни не видал такого великолепия.              И эта семья, этот образ жизни — ох! Есть в этом что-то такое экстравагантное и непонятное ему. Такие мужчины, как мистер Уилер, должны быть счастливее, считает Уилл, эти мужчины должны быть теплее, должны сиять так же ярко, как золото, из которого сделаны их светильники; а их жены не должны пахнуть бренди, не должны казаться такими скрыто недовольными своей жизнью. Только слуги, по его мнению, имеют право на такие страдания. И сейчас, в своих поношенных башмаках, он ступил на туманную дорожку между Уилерами и слугами — ниже Уилеров по статусу, одетый в одежду бедняка, без гроша за пазухой, но получивший такое обходительное обслуживание, словно и не бедняк вовсе. Как странно, думает он, ещё раз оглядываясь по сторонам и вдыхая запах побережья, быть таким отщепенцем. Он пытается думать о лучшем, о том, за что можно быть благодарным, но старший сын Уилеров вновь и вновь врывается в его мысли, — такой же отщепенец, как и он сам.              От Майкла не пахло бренди, когда он вошёл в прихожую, он не стонал и не вздыхал, как его отец, не вёл себя так, словно весь мир — сплошное разочарование. Нет, он казался жизнерадостным, более лёгким на подъём, чем большинство мужчин — большинство людей, но вместе с тем он был незрелым, и не обязательно в дурном смысле, а скорее в довольно непорочном, что свидетельствует о его отличии от остальных членов семьи. Когда Уильям думает об этом, ему кажется, что мир еще не коснулся Майкла, еще не запятнал его; и что-то в этом особенном невежестве одновременно и возмущает, и восхищает Уильяма. Он и ревнует к привилегии быть невинным, и очарован существованием красивого мужчины, который бросает вызов природе и иерархии.              Он жаждет узнать Майкла получше, но говорит себе, что причина лишь в том, что он является объектом его портретной работы. Когда он поднимается по парадной лестнице, его желудок урчит, а сердце учащенно бьется — возможно, даже пропускает удар, — когда он думает о Майкле за обеденным столом сегодня вечером, о его пальцах на ножке бокала с вином и его взгляде с другой стороны стола. Мысль об этом воспламеняет Уильяма.                     

***

      Но Майкл так и не приходит на ужин. На протяжении всей трапезы Уильяму приходится лицезреть пустое место напротив, и с каждым звуком золотых ножей по стеклянным тарелкам и нудным разговором между ним и родителями Уилеров Уильям чувствует отсутствие Майкла и жаждет, чтобы молодой человек, двадцатилетний, как и он сам, прорвался сквозь монотонность. Но он так и не приходит, и скука сохраняется.              Так что после ужина Уильям бродит по коридорам особняка, рассматривая развешанные по стенам предметы искусства и ощущая кончиками пальцев отшлифованное дерево комодов. Заглянув в салон и прислушавшись к потрескиванию пламени в камине, Уильям видит там Майкла, глубоко зарывшегося в книгу. Майкл просто сидит в тишине, закинув ноги на бархатные подушки — на нём тонкая хлопчатобумажная рубашка, а жакет сброшен на пол. Рукава раздуваются и взъерошиваются вокруг его предплечий, и Уильям не может удержаться от того, чтобы не задержать на нём взгляд — возможно, более продолжительный, чем следовало бы. Он смотрит на его выраженные скулы, нос с небольшой горбинкой, наблюдает, как тонкая, но навязчивая манера его красоты властвует в комнате. Уильям думает, что в Нью-Йорке едва ли встретишь таких мужчин, как Майкл.              [♫ - gold rush ]              — Вы не присутствовали на ужине, — говорит Уильям, прислонившись к арке салона: изгибу в форме полумесяца из цельного красного дерева, разделяющему прихожую и комнату. Всё тепло камина задерживается в салоне, нагревая его почти до предела.              Майкл поднимает на него глаза и закрывает книгу, положив её на приставной столик. Комедия Оскара Уайльда «Как важно быть серьёзным», только что вышедшая из печати.              — Кажется, я отвлёкся. Приношу свои извинения. — Майкл встаёт и подходит к Уильяму, жестом приглашая его в салон. — Я вас разочаровал?              На лбу Уильяма выступают мелкие бисеринки пота — от жара камина, как он может предположить, а не от того, что Майкл боится его разочаровать. Он проскальзывает мимо Майкла и входит в салон, ощущая нотки гвоздики и герани в дорогом одеколоне мужчины и то, как естественно они просачиваются с его одежды. Чтобы сохранить самообладание, он встаёт в сторонке у самого большого книжного шкафа — от пола до потолка. Я разочаровал вас? Разочаровал ли... — эхом отдаётся в его мыслях, скачущих, как колесницы, с нечеловеческой скоростью, от слов человека, который, возможно, вообще не задумывался над тем, что говорит, а может быть, тщательно обдумывал и говорил с определенной целью, дабы передать послание. О, как же Уильям жаждет это узнать.              — Н-нет, — бормочет он, качая головой. — По крайней мере, меня. Хотя ваши родители, признаться честно, и впрямь выглядели разочарованными.              Майкл закатывает глаза и роется в карманах брюк. Сев обратно на диван, он выкладывает на стол множество маленьких мешочков с табаком и бумажек для скручивания сигарет.              — Я бы больше удивился, если бы узнал, что они не разочаровались.              На это Уильяму нечего сказать, поэтому он меняет тему.              — Меня пригласили завтра на обед с Джейн и её отцом. — Уильям проводит пальцами по корешкам книг; на подушечках его нежной кожи собирается пыль, и он задаётся вопросом, когда в последний раз кто-нибудь наслаждался этими историями. Затем он снова поворачивается к Майклу, и их взгляды тут же встречаются — тот уже смотрел на него. — Весьма интересно, полагаю, познакомиться с вашей невестой.              Майкл ничего не говорит в ответ, только сворачивает себе сигарету, растирая рассыпавшийся табак между большим и указательным пальцами.              — Вы часто пишете портреты?              В животе Уильяма шевелится беспокойство, и он чувствует, как потребность защищаться поднимается в горло и вырывается через губы без малейшего раздумья.              — Уверяю вас, мистер Уилер, ваш с Джейн портрет будет приятен глазу.              — Майкл, помните? И я верю, что вы вполне способны закончить портрет. Причём успешно. — Кончиком языка он лижет тонкую бумагу. — Я лишь хочу знать, что вам нравится рисовать, что вас вдохновляет.              — О, — произносит Уильям. Мысль о том, что Майкл просто хочет узнать его, не пришла ему в голову, и теперь он чувствует себя глупо, защищаясь от невидимых кинжалов, как непослушный маленький ребенок. — Ну, наверное, мне нравятся портреты. Запечатлевать человеческий облик. Момент неподвижности.              От спички быстро вспыхивает жёлтое пламя, и Майкл прикуривает сигарету, обхватывая её губами, пока Уилл продолжает.              — Это умиротворяет... знать, что в такие моменты время течёт медленно. В мире всё кажется таким торопливым. А это — приятная передышка, позволяющая время от времени застывать в одном мгновении.              — Мне нравится, как это звучит, — говорит Майкл. — Почти поэтично.              Уильям смеётся.              — О, я не поэт. Даже близко.              На самом деле Уильям никогда не считал себя человеком слова. Он не читатель, не писатель. Он — воплощение визуальных, тактильных образов, способный воспринимать окружающий мир и создавать его по взмаху руки и врожденному зову к кисти и краскам. Он не всегда способен хорошо сформулировать свои чувства — иногда он кажется неуклюжим, — но он может изобразить их, и для него это будет так же просто, как дышать.              — Со временем я сделаю из вас поэта, Уильям, — смеётся Майкл, затягивается сигаретой и смотрит, как дым вырывается из его едва приоткрытых губ. Он протягивает сигарету между двумя пальцами Уильяму, и на его лице играет ухмылка.              — Не хотите составить мне компанию ещё на некоторое время? Я начинаю думать, что, возможно, переборщил.              От этого приглашения у Уильяма в горле образуется комок, и он чувствует себя особенным почти в садистическом смысле: перед ним протянута рука, которая тянется к нему, чтобы схватить, но он знает, что не должен её брать, ведь что же тогда это будет значить, если он поддастся, и что будет с его сердцем, если он неправильно истолкует жест и выставит себя дураком. Уильям отказывается быть глупцом. Не в том случае, если на кон поставлено всё: все деньги, его репутация.              — Я... я должен написать брату. — Уильям бросает на него сожалеющий взгляд. — Пока письмо дойдёт до Нью-Йорка, пройдёт немало времени; нельзя медлить.              — Брату? — с любопытством спрашивает Майкл, откидываясь на спинку дивана и поднося к губам сигарету. — Старшему или младшему? О! Скажите, а он тоже художник?              Похоже, Майкл не позволит разговору угаснуть.              — Старшему. И нет, он бармен. — Похоже, Уильяму тоже не хочется упускать возможность поговорить. — Его, правда, весьма увлекает фотография, но фотоаппараты слишком дороги, так что... — Его слова ускользают куда-то в маленький уголок слабого стыда, стыда за свою семью и богатство, которым она не обладает, по сравнению с Майклом, который сидит здесь и как ни в чём не бывало курит лучший кубинский табак за пятьдесят центов.              Если Майкл и испытывает к нему какое-то осуждение, то хорошо его скрывает.              — Вам стоит знать, — начинает он, — что моя старшая сестра, Нэнси, последние полгода учится в Нью-Йорке. Она пишет письма, и я чувствую от них запах дыма; меня завораживает, как много жизни и суеты в таком людном месте. Я мечтаю когда-нибудь увидеть этот город воочию.              — О, но ведь у вас есть Бостон, не так ли? — спрашивает Уильям.              — Я был в Бостоне уже раз сто. Он мне наскучил. Мне нужно что-то новое.              — Что ж, тогда... Возможно, когда-нибудь я покажу вам Нью-Йорк. — Он пытается убедить себя, что это лишь вежливый жест, хотя его сердце знает — чертовски хорошо, на самом деле, — что оно бьётся быстрее из-за Майкла, что Уильям что-то чувствует по отношению к Майклу. Уильям тут же осаждает себя — это просто вспышка влечения, ничего более. Он бы поцеловал Майкла, если бы мог, возможно, занялся бы с ним любовью раз или два, а потом двинулся бы дальше. Но в этом-то и проблема — нельзя. — Прошу прощения, сэр, если... если я перегнул палку.              — Нет, вовсе нет. — Майкл искренне качает головой. — Мне очень приятно ваше общество, Уильям. Я бы хотел когда-нибудь поехать с вами в Нью-Йорк, если бы появилась такая возможность.              Сердце Уильяма подпрыгивает в груди, и он сбивчиво выдыхает, бесконечно благодарный за доброту Майкла.              — Я думаю, Нью-Йорк наиболее живописен в летний сезон, — с энтузиазмом восклицает Уильям. — Возможно, после медового месяца вы сможете посетить его.              И тут же лицо Майкла мрачнеет.              — Да, конечно. Что ж... Не буду вас больше задерживать. Наслаждайтесь завтрашней трапезой.              — О. — Поначалу Уильям не принял бы Майкла за обидчивого человека, но, похоже, слова значат для него гораздо больше. В его мозгу существуют другие миры, думает Уильям, и у него есть причины для того, о чём Уильям может никогда не узнать. — Да, обязательно. Спокойной ночи, Майкл.              И когда Уильям улыбается, несмотря на странную смену настроения в салоне, Майкл улыбается ему в ответ. И, чёрт побери, его улыбка действительно красива.              — Спокойной ночи, Уильям.