Мои следующие слова могут прозвучать без свойственной мне хрупкости (Now What I'm Gonna Say May Sound Indelicate)

Эдди просыпается, зная, что заснул слишком быстро, но он убеждён в том, что из-за этого не следует беспокоиться. Он немного озадачен тем, что медсёстры не пришли, чтобы снова проделать с ним ряд упражнений, но порой они дают ему передышку, чтобы хорошо выспаться, и, возможно, сейчас именно этот случай. Сразу же у него возникает нахлынувшая, цепляющаяся тревога, кричащая:«‎Сгустки крови! Пневмоторакс!»‎. Он пытается сделать вдох и чувствует умеренную боль, вместо острой и тревожной. Он всё ещё здесь. Живой. А ещё он всё также видит сны, потому что до сих пор находится под действием морфина, и они... Странные. Мрачные. Не пугающие, как таковые — Эдди не знает, будет ли он когда-нибудь снова по-настоящему бояться, как он боялся за свою жизнь с тех пор, как вернулся в Мэн, — но сны правда тревожные. Один сон, от которого он просыпается — когда его мозг показывает снова и снова нечёткие проблески Ричи, которые он видит, открыв глаза. А дальше его снова будто возвращает в старшую школу, и на него обрушивается какое-то проклятие паралича, но Ричи спасает его с помощью странного и сложного магического трюка, который включает в себя попытку использовать гитару, как счёты. После он окончательно просыпается, чувствуя странную благодарность к Ричи. Эдди весь потный и в целом дезориентированный. И Ричи все ещё сидит на стуле, если это вообще возможно описать как 'на'. Точнее было бы сказать, что он едва взгромоздился на один стул, и, кажется, что вот-вот опрокинется. Он растянулся на двух стульях, одна нога упирается в самый дальний подлокотник, его колено торчит под острым углом, вторая нога скрещена поверх первой. Ричи словно географически утвердился здесь, расположившись, как горный хребет в дальнем конце комнаты. Поза не выглядит ни на йоту удобной. На согнутом колене у него аккуратно балансирует телефон; в ушах наушники. Он не выглядит на сорок лет. Он выглядит... Молодым, с острыми конечностями, и, каким-то образом, вечным. Он не сидит спокойно — его голова качается взад-вперёд. Сначала Эдди думает, что он слушает музыку, но потом замечает, как брови Ричи поднимаются: выражение его лица становится недоверчивым, хмурым. Он машет большой рукой, словно отмахиваясь от чего-то, и Эдди внезапно понимает, что Ричи разговаривает сам с собой. Или спорит сам с собой. Молча. Нежность прокатывается по нему, интенсивная, как разбивающаяся волна. Он слышит, как пульсометр фиксирует его участившееся сердцебиение, и ждёт, что Ричи обратит на это внимание, но тот полностью растворился в своём собственном маленьком мирке. В какой-то мере забавно наблюдать, как он, безрассудный комик, продолжает свой бессловесный монолог, пока, наконец, не поворачивает голову и не встречается взглядом с Эдди. Затем его лицо бледнеет, и он застывает с рукой, поднятой в середине жеста, с широко раскрытыми глазами. Глазами, полными понимания, что его поймали. — Нет, продолжай, — говорит Эдди, но слова искажаются из-за подступающей мокроты. Он закатывает глаза и садится прямо, чтобы как следует откашляться, чувствуя, как лёгкие полностью раздуваются, и ощущая отрадную для него боль. Эдди отворачивается, прикрывая рот локтем. Когда он кашляет, резкие ответные уколы боли пронзают туловище — раз, два, три. — Мне позвать медсестру? — спрашивает Ричи. — Или доктора... Или- Эдди отрицательно качает головой. Этот кашель только пойдёт на пользу. Эта дрянь поднимается по горлу, и она густо сидит у него во рту. — Можно салфетки? — просит он, указывая на коробку, стоящую на раковине. Телефон Ричи с грохотом падает на пол, когда он бросается через комнату, чтобы принести Эдди салфетки. Эдди машинально морщится, не переставая кашлять. Ричи обходит изножье кровати и протягивает салфетку Эдди. Эдди принимает её и готовится к худшему. Если на ней окажется кровь, ему придётся вызвать медсестру. Из этого вытечет большая проблема. Он не хочет видеть кровь, но ему нужно собраться духом, чтобы принять такое развитие событий. На мгновение ему хочется прикрыть рот ладонью, но потом он вспоминает, что Ричи провёл большую часть их детства, наблюдая, как он харкал со скалы. Он закатывает глаза и всё же сплевывает в салфетку. Мокрота зелёного цвета. Не красная, не чёрная, не тёмно-коричневая. Просто старые добрые анаэробные бактерии, и с каждым днём они становятся всё светлее. Он почти растворяется в облегчении. — Мусорку? — просит он, и Ричи поворачивается, чтобы поднять мусорное ведро, и протягивает его. Эдди пытается совершить бросок, но промахивается, и салфетка попадает в Ричи, отскакивая от него, как от баскетбольного щита. — Что это за бросок? Двухочковый? — спрашивает Ричи. — Так, я, блядь, госпитализирован, так что у меня есть право на бесконечные очки. — Ладно, тогда сойдёмся на том, что вся эта игра — выдумка, и очки не имеют значения, — добродушно отвечает Ричи и ставит мусорное ведро обратно. Эдди ждёт мгновение, чтобы посмотреть, что он собирается делать, но Ричи продолжает стоять на месте. Эдди ожидает от него каких-то слов или действий, но вместо этого он просто остаётся неподвижным. Ричи стоит с руками в карманах, словно стараясь защитить себя от чего-то. — Ты не разбил свой телефон? — спрашивает Эдди из-за затянувшего молчания. Ричи, кажется, возвращается к жизни, немедленно подходит к углу кровати и наклоняется с целью поднять телефон. — Не смотри туда! — немедленно предупреждает Эдди, потому что там не просто приёмник с его грудной жидкостью, он почти уверен, что там есть мочеприёмник. — Ты спал несколько часов, чувак, я всё уже видел, — Ричи встаёт и радостно поднимает телефон. Экран не повреждён. — Этот ублюдок уронил тебя с высоты семь футов, и ты в целости и сохранности, — бормочет Эдди. — А мой на дне канализации. — Ну, да, тебе не повезло, ты вытянул короткую спичку — что вполне уместно, потому что, ну, ты везде короткий. — Даже не мечтай, я, блядь, не везде короткий, — Эдди автоматически язвит, а потом понимает, что он сказал, и краснеет. Ричи с сомнением поднимает брови и снова садится на стул. — Не знаю, приятель, ты спал довольно много, чтобы я смог сделать пост в Инстаграме, полностью посвящённый твоему катетеру. Из всех вещей, о которых Ричи мог бы поговорить, катетер Эдди находится отнюдь не в самом низу списка, но всё же он занимает невысокую позицию. Эдди пристально смотрит на него. — Что? — Ты прям знаменитость. Пару тысяч подписчиков прибавилось. — Что? — он снова садится, борясь с желанием огородить себя руками, потому что он под одеялом. — Что это значит? Ричи? Ричи убирает телефон в карман и поднимает руки. — Да шучу я, шучу. Я не знаю, блядь, как создать аккаунт в Инстаграме, я же старик. — Так какого хрена? Он понимает, что Ричи пытается вернуться к их старой модели общения, но Эдди слегка испугался. На мгновение он почувствовал, что его раздели до нитки. Одеяло кажется очень тонким, на нём всё тот же больничный халат, и каждый раз, вставая с постели, его задница выставляется на всеобщее обозрение, потому что никто не счёл нужным дать ему нижнее бельё с тех пор, как он проснулся. Эдди может лишь надеяться, что они сожгли его одежду как медицинские отходы, и ему всё ещё, блядь, чертовски холодно. Ричи, судя по всему, тоже теряет свою самоуверенность. Его глаза слегка распахиваются, а выражение лица становится мягче. — Я бы не сделал такого. Ты же знаешь, я бы никогда так не поступил, верно? Эдди немного успокаивается, хватаясь за поручень безопасности. — Почему ты ведёшь себя как мудак? Он выглядит удивлённым, а затем спрашивает: — Ты ведь знаешь меня, да? Ты не терял память из-за травмы, так ведь? — Не со мной, придурок, — отвечает Эдди. — А со Стэном, с Майком. Возможно, ещё с Биллом, но тебе повезло, он не жаловался ни на что конкретное. Ричи миг смотрит на него, с отпущенным подбородком и сверкающими глазами. — Точно не было никакой серьёзной потери памяти? Из-за травмы? — повторяет он свой вопрос. — Не-а, — подтверждает Эдди, пытаясь прекратить этот бред. — Я не сержусь на них. И ты же не пострадал, так что я не понимаю, почему ты так себя ведёшь. — Ты... — рот Ричи открывается и закрывается. У него то же самое выражение, когда Эдди кричал: Нам будет семьдесят лет, придурок! Он снова опускает свой взгляд на колени. — Как там твои рёбра? Эдди моргает один раз, два, затем постукивает себя по груди. — Господи, — выдавливает из себя Ричи. Эдди поднимает глаза и видит на лице Ричи неподдельный ужас. — Они не болят, — признаётся он. — Я забинтован вдоль и поперёк. — Иисусе, — губы Ричи странно побелели, он сглатывает один раз. Эдди ждёт, а потом спрашивает уже излюбленный вопрос: — Тебя сейчас вырвет? — У меня есть другие эмоциональные реакции, помимо рвоты, — говорит Ричи, отводя взгляд. — М-м. Ты так и не ответил на вопрос. Ричи отмахивается от него, показывая средний палец. Эдди смеётся. — Ладно, это сойдёт за ответ, — одной рукой он держится за свои рёбра и, на самом деле, почти ничего не чувствует под бинтами. Если Ричи заставит его сбивчиво смеяться в течение длительного периода времени, то он навредит себе. Но такое уже случалось, думает он. Ему было тринадцать лет, и он смеялся со своими лучшими друзьями до боли в диафрагме — они были вместе весь день, и он больше смеялся, нежели говорил. Ричи снова откидывается на спинку стула, задумчиво наблюдая за Эдди. Он прекрасно осознаёт свою колючую растущую бороду на лице, она больше выступает на подбородке, чем на щеках, — что в некоторой степени милосердно по отношению к колотой ране на лице — а так же, как он, должно быть, исхудал и скукожился на этой постели, под тонким одеялом. Он нервничает больше обычного перед людьми из-за вещей, из-за которых раньше не нервничал. — Ты когда-нибудь ломал ветку с дерева? — спрашивает его Ричи. — Или вырывал какое-нибудь растение с корнем, или типа того? Эдди смотрит на него, не отрывая глаз. Ричи склонен к непоследовательности, но на этот раз Эдди чувствует себя далеко оставленным позади. — Нет... В городе итак не часто ухаживают за газонами. Или... Эм, не уделяют должное внимание ботанике. Уходу за деревьями. — Уходу за деревьями, — повторяет Ричи. И затем, тише, будто про себя: — Боже. — А что? Он качает головой. — Да, ничего. Я просто... Забыл, как это сильно похоже на тебя. Его слова почти больно слышать, и Эдди едва понимает, почему. — Ну, хочу на это надеяться, — произносит Эдди. — Почему ты спрашиваешь? Ричи задумывается, а затем говорит: — Просто так.

***

Примерно через восемнадцать часов после того, как Эдди поздравляют с неповреждённым кишечником и предоставляют права на желе, определённые события продолжают свой ход. Сара входит, когда он зовёт её, и вежливо говорит о его заметном дискомфорте. Она уже не раз случайно слышала его разговоры с Ричи в часы посещений, — за что Эдди не сильно благодарен, — что Сара, кажется, совершенно не заботится о профессионализме, когда спрашивает: — Мистер Каспбрак, вы бы хотели сходить в туалет покакать? Эдди жалеет, что клоун не прикончил его. Конечно, ему не хочется этого, но он сразу же жалеет, что в данный момент не ничего не чувствует, как было в те моменты после операции, где люди говорили с ним, а он ничего не помнил из тех разговоров. Он закрывает глаза руками и выдавливает из себя вымученное: — Да. — Отлично! — восклицает Сара с большим энтузиазмом, чем кто-либо проявлял по поводу испражнений Эдди с тех пор, как ему исполнилось два года. Одним из побочных эффектов морфина является констипация. Эдди знает, что обычная дефекация — признак хорошего здоровья и улучшения, но затем Сара произносит слова, подтверждающие его опасения. — Вы бы предпочли, чтобы медбрат помог вам с медицинским судном? Эдди задумывается. Он полагает, что должен чувствовать себя более комфортно с голой задницей перед кем-то, у кого тоже есть пенис. Он сталкивался со множеством ожиданий и общих предположений, которые не оправдал за эти годы, так что теперь Эдди решил не расстраиваться из-за этого. На данный момент он не думает, что гендер медпомощника будет иметь значение. — Я дам тебе десять тысяч долларов, если ты проводишь меня в туалет, а не подсунешь судно, — бормочет он, опуская руки, чтобы Сара смогла увидеть, какими мёртвым взглядом он смотрит. Сара мгновенно смотрит на него с сомнением. — Вы помните, что говорила доктор Фокс о возможности падения? — Я обещаю не упасть с унитаза. — О, ладно, раз вы обещаете, — она улыбается своей маленькой острой шутке, явно продумывая всё наперёд. — Я должна узнать, сможет ли кто-нибудь сопроводить вас до ванной комнаты, если только вы не думаете, что сможете потерпеть до часа. — Я могу подождать, — немедленно говорит Эдди. Он вспоминает крыс, утонувших в ведре, но которые прожили вдвое дольше, когда поверили, что кто-то придёт к ним на помощь. Сара бросает на него оценивающий взгляд, как будто она может определить емкость его желудочно-кишечного тракта одним лишь взглядом, и говорит: — Я проверю, свободен ли Натан. И, мистер Каспбрак, мне не разрешается брать взятки. Натан занят, и как выясняется, Эдди не может ждать. По-началу удача улыбается ему, и через некоторое время желание опорожнить кишечник исчезает, что сбивает его с толку, но затем появляется тошнота, и он блюёт. Ему удаётся повернуться на бок, чтобы его вырвало не на кровать, и рвота попадает на пол. Он чувствует себя ужасно с приходом Сары, которая помогает убраться. — Теперь-то вы воспользуетесь судном? — спрашивает Сара; выражение её лица гораздо менее осуждающее, чем могло бы быть. Не такое осуждающее, какое, вероятно, не заслуживает. — Пожалуйста, не подливай масла в огонь, — бормочет Эдди, свернувшись калачиком на подушках. Они такие плоские, что кажется, будто они набиты только ватными дисками. Он так несчастен. Эдди всё ещё считает это победой, когда его поднимают на регламентированную прогулку для предотвращения образования тромбов, и Сара и Натан (высокий, чернокожий, бывший военный, фанат научной фантастики) помогают ему добраться до ванной в холле. Даже несмотря на то, что он засыпает, сидя на унитазе, как пьяный. Натан вежливо поворачивается к нему спиной, но слышит, как Эдди откидывается назад, и как раскачивается фарфоровый резервуар. — Мистер Каспбрак? — Денёк выдался долгим, — мямлит Эдди. — Думаю, вы его заслужили, — соглашается Натан, и ждёт, пока Эдди (может быть, вдвое дольше, чем следовало бы) вытирает свою задницу, и осторожно помогает Эдди встать, чтобы он мог пройти к раковине и вымыть руки. Сегодня с него сняли катетер, из-за чего у него болит пенис и грудь. Пока он моет руки в горячей воде, прекрасно понимая, что его задница на виду, Натан спрашивает: — Вы думали о сиделке, когда вас выпишут? Эдди моргает. — Что? Лицо Натана остаётся таким же невозмутимым, отражаемое в зеркале над плечом Эдди. — Кто-нибудь будет помогать вам, когда вы вернётесь домой? Кто-то, кто позаботится о домашних делах, пока ваша мобильность ограничена, выполнит поручения, прежде чем вы сможете сесть за руль, купит вам лекарства по рецепту, подаст стакан воды? Умом Эдди понимает, что ему запрещено водить машину, — ему мало что позволено делать — но напоминание о том, в какой он ловушке, сжимает его, как тиски. Обычно он старается не думать об этом. — Типа медпомощника? — Типа медпомощника, — соглашается Натан. — Или член семьи, близкий друг — кто-то, кто может остаться с вами, пока вы реабилитируетесь и проходите физиотерапию, ну, вы знаете. Кто-нибудь, кто уберет его рвоту и поможет ему добраться до ванной. Эдди закрывает кран и смотрит, как вода вытекает в слив. — Я бы предпочёл медпомощника, — сообщает он. Эдди чувствует себя менее ужасно при мысли о помощи от кого-то, кто выбрал это в качестве работы, от кого-то, кому платят деньги за заботу о нём. Он не может себе представить, чтобы просить кого-то позаботиться о нём по доброте душевной. — Я могу порекомендовать несколько агентств, — предлагает Натан. — Есть кто-нибудь из Нью-Йорка? — тоскливо интересуется Эдди. — Нет, — говорит он. — Извините, я живу только здесь с пяти лет, я местный мальчишка. С мыслями в голове о разговоре с Натаном, у него поднимается настроение к тому времени, когда Ричи приезжает во время открытия часов посещения (в семь), как им и было обещано. По-видимому, часы работы продлевают по субботам и воскресеньям — посетителей выгоняют в семь вечера вместо пяти. Доза морфина Эдди была снижена, поэтому он раздражённый, небритый, у него всё зудит и болит. Ричи заходит в палату — его волосы мокрые после душа, — держа стаканчик из Старбакса. — Пошёл на хуй, — приветствует его Эдди. Ричи смотрит на Эдди поверх очков, из-за чего он выглядит непривычно прилежным. — Пошёл-ка ты тоже на хуй, сладкий, — говорит он солнечным-южным-протяжным акцентом. Эдди борется с желанием накрыть лицо подушкой, как ребёнок. — Билл всё ещё помнит нас, — сообщает Ричи. — Он писал сообщения. Если это тебя разозлило. Или если только кто-то, наконец, не сообщил тебе, что у тебя дыра в груди, потому что, не буду кривить душой, скрывать такое непросто, да. Эдди поворачивает голову и утыкается в подушку, слега рыча в неё. Сразу после этого наступает минута молчания. — Ну, — говорит Ричи. — Это было очаровательно. Прямо сейчас Эдди хочет швырнуть в него что-нибудь. Он снова регрессирует в тринадцатилетнего ребёнка, готового утопить Ричи в карьере. — Блядь, у меня бешеный зуд, — жалуется он, и этот зуд возникает не только из-за немытой головы, или даже швов; этот зуд так глубоко в груди, что Эдди мнит, как он распространяется по сердцу. — И я такой мерзкий, я блеванул на пол, а я ненавижу рвоту, и я не хочу возвращаться в Нью-Йорк. Ричи долго молчит, а потом садится на стул. Эдди слышит слабый скрип металлических ножек по линолеуму, когда он слегка сдвигается. — Что, прям вообще? — Нет, — отвечает Эдди. Он чувствует себя плохо и ведёт себя по-детски. Мир — это глупое место, полное глупых людей. Он наивно надеялся, что присутствие Ричи отвлечет его от мыслей, заставит почувствовать себя лучше, но под кожей словно ползут насекомые. — Мне не хотелось бы тебя огорчать, но ты оставил в Нью-Йорке кое-что важное. — Да, да, я отдам машину в ремонт в любом случае, — автоматически отвечает Эдди, приглушённый дешёвой подушкой. — Ох, пресвятые угодники, — медленно произносит Ричи. — Я разбил машину, когда Майк позвонил мне. — Я... Мы вернёмся к этой теме разговора позже, да и какого чёрта? От тебя же разит страховыми выплатами на безопасное вождение. А вообще, я говорил о твоей жене, уникум. А, блядь. — Оу, — охает Эдди. Ричи лишь усмехается: — Ага. «‎Оу»‎. Данное напоминание не улучшает его состояние. Мир вокруг продолжает свою жизнь: люди занимаются своими делами, дни проходят, Билл летит обратно в Англию. Так что Эдди нужно позвонить Майре как можно скорее. Чем дольше он будет откладывать, тем хуже. Но от этого идея всё равно не становится более привлекательной. Эдди садится и хмуро смотрит на Ричи, как будто это его вина, что за пределами этой больничной палаты есть мир, который не воплощает его желания. — Я просто хочу принять душ, — говорит Эдди. Его голос звучит немного более грубо и надломленно, чем он ожидал. Он слишком уязвим. Ему внезапно хочется забрать свои слова обратно. Ричи смотрит на него, долго не отрывая своих чёрных глаз — в них сквозит болезненное сочувствие. Затем он достаёт из кармана телефон и начинает печатать свободной рукой. Эдди предполагает, что Ричи даёт ему возможность взять себя в руки, поэтому он пользуется ей, делая глубокие вдохи и пытаясь впитать успокаивающее присутствие боли, как он делал раньше, когда ему немного превысили дозу морфина. Упражнения помогают, но едва ли. Эдди помнит, что у него есть тело, и ему трудно сосредоточиться на других вещах, когда оно занимают так много его сознательного внимания. Это должно быть принципом, лежащим в основе медитации, в основе йоги. Такие вещи помогают. Может, ему стоит заняться йогой? Как только грудная клетка придёт в норму, ему станет лучше, и он снова сможет поднять руки над головой, тогда Эдди рассмотрит этот вариант. — Так, — Ричи внезапно встаёт. — Ты мне доверяешь? Эдди снова пытается сказать пошёл ты, но только глазами. — Ты заставишь меня пожалеть об этом? — Я расслышал «‎да»‎,— он хлопает в ладоши. — Я скоро вернусь, хорошо? Эдди сверлит его взглядом. Больница наполняет весь его мозг гудящими звуками, странными запахами и постоянной умеренной ноющей болью. Здесь ужасно скучно — невыносимые попытки сфокусироваться на чём-нибудь заканчиваются тем, что невозможно думать о чём-то другом длительное количество времени. И Ричи просто уходит? — Не смотри на меня так, сегодня продлили часы посещения, ты ещё успеешь получить свою обычную дозу дешёвой болтовни, — Ричи улыбается, запрокидывает голову, осушая чашку кофе несколькими глотками, а затем наклоняется к Эдди. Прежде чем Эдди понимает, что происходит, Ричи целует его в сальные волосы и снова выпрямляется. — Веди себя хорошо. Не заставляй никого рыдать, — и он просто покидает палату. И это помогает сильно отвлечься. Эдди почти сразу же думает только о поцелуе, со едва услышанным, но лёгким характерным звуком, а затем вспоминает тот, который Ричи оставил Эдди во время его пробуждения. Последнее можно было бы объяснить чистым облегчением, что Эдди вообще жив, и он понятия не имеет, как трактовать только что оставленный поцелуй. Типичная наглость Ричи Тозиера? Это какое-то скрытое сообщение? Что это вообще значит, когда парень сначала поднимает в беседе твою жену, а позже целует в голову? А когда этот парень называет тебя милым и сладким, но потом кличет тебя уникумом, как будто он имеет в виду, что у тебя АйКью конфетного браслета? Сара заглядывает к нему. — Куда ушёл ваш гость? — Он спросил меня, доверяю ли я ему, а затем он сбежал, скорее всего, чтобы совершить преступление, — отвечает Эдди. Она смеётся, не понимая, что происходит между ними.

***

Ричи возвращается чуть больше часа спустя, входя в комнату без колебаний, как будто он и не уходил вовсе, а просто вышел в коридор с целью достать что-нибудь из торгового автомата. В это время Эдди рвёт в медицинский лоток. — Проваливай! — рявкает он изо всех сил, но его слова выходят нечёткими из-за подступающей желудочной кислоты. Трейси, которой выпало несчастье держать лоток, пытается успокоить его, пробормотав: — Тише, тише. Блевать в лоток задача не из лёгких. В тех редких случаях, когда к его горлу подступала рвота, Эдди привык пользоваться либо унитазом, либо мусорным ведром, потому что их окружность более или менее подходят к такому роду занятий. И если бы у него хватило сил сделать что-нибудь, помимо того, чтобы пытаться удержать себя, он бы почувствовал отвращение — к своей невозможности передвигаться и ожидаемой беспомощности. Он не смотрит на Ричи, но знает, что Ричи не выйдет; он слышит шорох пластикового пакета, когда Ричи снова опускается в стул для посетителей. Между конвульсиями Эдди выдыхает: — А если тебя... Тоже стошнит... Ричи громко отвечает, так, что Эдди слышит его, даже когда в ушах закладывает и потрескивает: — Извини, но уже ничто при виде тебя не вызовет у меня рвоту, не о чем беспокоиться. — Ёбанный... Лжец, — выдавливает Эдди, задыхаясь. Трейси ставит один медицинский лоток на столешницу и берёт второй. Эдди сосредотачивается на том, чтобы больше не блевать. Тошнота подступает (раз, два), но он пытается остановить спазм в животе. — Я в порядке, — говорит он Трейси. — Хорошо, — она наливает ему воды в маленькую кружку, чтобы дать ему прополоскать рот. Ричи сидит на стуле, подтянув ноги к сиденью и положив подбородок на колени, и выглядя при этом как семилетний ребёнок, который смотрит субботние утренние мультфильмы. Эдди его слегка ненавидит. Не ненавидит, но чуть-чуть всё же ненавидит. Ричи легко обнимает свою голень рукой, и пластиковый пакет свисает около ног. Ричи первым вырос. Эдди это помнит. Высокий, как кузнечик. Сейчас у него широкие плечи, что в новинку. Засранец. Эдди выплевывает неприятно-сладкую воду во второй лоток и откидывается на подушки. — На бок, — указывает Трейси. — Я знаю, — Эдди полагает, что не может винить её за то, что она не хочет, чтобы он захлебнулся от собственной рвоты, после всех сил, которые эта больница приложила для спасения его жизни. Он слегка перекатывается на бок и смотрит на Ричи. Ричи открывает рот и цокает: — Итак, ты хочешь, чтобы я...? Эдди продолжает свирепо смотреть, в ожидании. — Нарисовал тебя, как одну из моих французских женщин? — заканчивает Ричи. — Да пошёл ты на хуй, — шипит Эдди. Краем уха он слышит хихиканье Трейси там, где она убирается. Ричи выпрямляет свои длинные ноги, откидываясь на спину стула и размахивая рукой. С французским акцентом он спрашивает: — На вашем портрете, сэр, вы бы хотели, чтобы рвота была оранжевой или розовой? Эдди сверлит в нём дыру своим взглядом. Неужели Ричи в какой-то момент научился хорошо говорить с акцентом? Какого хуя? — Какого хуя? — Эдди вслух выражает свои мысли. — Мистер Тозиер, я вынуждена попросить вас не агитировать пациента, — предупреждает Трейси. — Ах, мадам, вы меня раните. — Я тебя сейчас как раню, — произносит Эдди. Ричи только ухмыляется. — Ну, если благодаря этому ты сможешь встать с кровати, так уж и быть, я позволю тебе. Давай, — он откидывает голову назад, подставляя подбородок для удара в челюсть. Эдди хватается за поручень безопасности и думает, не получиться ли у него немного наклониться, тогда Ричи точно будет в пределах досягаемости. — Вынуждена вас остановить, — настаивает Трейси. Эдди отпускает поручень безопасности, обхватывает обеими руками подушку и дуется. — Мило, — воркует Ричи. Эдди подносит одну руку ко рту и глубоко вздыхает. Он не может продолжать вести себя так с ним. Он не может не обращать внимания на его действия, в любом случае, он просто... — Вы вспотели? — интересуется Трейси. Конечно, он потеет. Он замёрз, и его только что вырвало, и теперь он весь влажный. — Да, — Эдди отвечает ровным голосом. — Вас зудит? Эдди не может сказать, что на самом деле зудит, а что — фантомные мурашки по коже от морфина. — Не уверен, — он знает, что Трейси собирается сказать. — Хорошо, — она мило улыбается ему. — Мы протрём вас, на всякий случай. Он не хочет спорить с Трейси, поэтому просто переводит свой взгляд на Ричи: — Уходи. Выражение лица Ричи быстро меняется с весёлого на удивлённое. — Почему? — Потому что я так сказал. — Серьёзно, почему? Эдди отстреливается тем, что у него есть. — А почему ты меня спрашивал о деревьях? Ричи качает головой, скривив губы. — Э-э, Эдс, эти вещи никак не связаны. — Потому что я просто не хочу, чтобы ты был здесь, ясно? Наконец, Трейси прерывает их: — Мистер Тозиер. — Вот и мне полунельсон грозит, — говорит Ричи и встаёт, угодливо кланяясь Эдди. — Я могу вернуться позже, или меня выгонят, прежде чем ты успеешь увидеть свои подарки? — Просто... — Эдди приподнимается, всё ещё чувствуя дрожь и тошноту. — Уходи, я не хочу, чтобы ты видел меня голым. Ричи бросает на него такой сухой взгляд, что в Калифорнии могли бы вспыхнуть пожары. — Они не вытаскивают твой член— — Мистер Тозиер, — повторяет Трейси, её голос становится резче. Её рука покоится на тумбочке. — Пациент обратился с просьбой. Вы можете её исполнить, или я вызову охрану? Ричи выглядит искренне удивлённым. — Господи, ладно, ладно, пурпурная дымка, я ухожу. — Нет нужды вызывать охрану, — быстро говорит Эдди. Он не настолько зол. Но Ричи уходит, прихватив с собой пакет. Эдди ждёт, сидя, положив одну руку на поручень безопасности, а другой прижав ладонь ко лбу, пока Трейси вытирает пот со швов на спине. — Прости, — говорит он ей. — За что? — За него, — добавляет Эдди, а затем, вздыхая: — За меня. Трейси издаёт смешок, который он чувствует на затылке. — Пустяки. Не переживайте, — она накладывает новую водонепроницаемую повязку на его швы — он узнаёт пластиковые сцепления, — а затем говорит: — Отлично, теперь давайте протрём спереди, только не смотрите. — Не смотрю, — он меняет своё положение, давая ей лучший доступ к ране, и решительно смотрит через её плечо. Он видит, как солнечный свет отражается от её фиолетовых волос. — Тебе нравится твоя работа? Она смеётся. — По большей части, — ткань такая же холодная, как и остальная часть комнаты. Эдди, почему-то, стесняется своих сосков. — А вам нравится ваша работа? Эдди задумывается над ответом. Действительно пытается обдумать его. Он пытается найти в своей работе что-то, что горит желанием сделать. Ему нравится закрывать добросовестно выполненную электронную таблицу; но всё это одновременно отягощается грызущим беспокойством от мысли, что он что-то упустил. На данном этапе своей карьеры он очень редко что-то упускает, но эта вероятность присутствует всегда. — Даже не знаю, — признаётся он. — А кем вы работаете? — Я аналитик рисков. Трейси присвистывает. Эдди улыбается: — Да, знаю. — В чём вообще заключается ваша работа? — Ну, э-э, я анализирую экономический риск, — начинает Эдди. — В бизнесе всегда нужен человек, который скажет, является ли инвестиция или новая маркетинговая кампания хорошей идеей. Не очень интересно, если быть честным. — Это окупается? — Вполне, — кивает Эдди. Ему платили достаточно за работу, в которой он не плох, чтобы было не стыдно прийти домой, купить продукты и оплатить счета. Её хватало, чтобы он не увольнялся. Хватало, чтобы каждый день вставать с постели. И вот, сейчас он не может встать с постели. Трейси накладывает второй бандаж, а затем поднимает рулон марлевой повязки. — Сделайте свой обычный вдох. — Ну, ты же знаешь, что сейчас я не могу этого сделать, — говорит Эдди, тяжело дыша. Трейси смеётся.

***

Ричи возвращается через сорок пять минут после того, как Эдди его выгнал. Эдди, на самом деле, не следит за часами, просто здесь фактически нечем заняться. Трейси предложила ему книгу с кроссвордами, но Эдди и так с трудом пытался удержать свою ложку с желе. Он не хочет знать, как его правая рука будет координировать с карандашом. Это медицинская сноровка эквивалентна тому, чтобы не думать о балансе банковского счета и надеяться, что всё будет хорошо. Когда он входит, то прикрывает глаза рукой. — Ты там в приличном виде? — Иди на хрен. — Это не ответ, Эдди, я викторианская леди, мне нужно знать, увижу ли я твои лодыжки и просто упаду замертво. — Ты мудак, вот ты кто, — Эдди, в больничном халате, завязанном на шее и всё остальное, наблюдает, как Ричи разыгрывает драматическую версию жмурок, пытаясь пройти между дверью и стульями. Однажды он так разбил свои очки, ещё во втором классе, может, в третьем. Бродил с закрытыми глазами и, сойдя прямо с игровой площадки, ударился лицом о столб. — Хорошо, тогда я опускаю руку, — говорит Ричи и опускает её со скоростью капающей патоки. Его глаза всё ещё зажмурены. — Я опускаю руку, Эдди. Ты видишь? Я не знаю, видишь ли ты. Ты видишь? — Ты разве не разбивал очки так однажды? — спрашивает Эдди. — В восемьдесят третьем? Ричи перестаёт паясничать и открывает глаза, пожимая плечами. — Если не я их ломал, то это делал кто-то другой за меня, — он почти словно гордится этим фактом, его плечи расправляются. Внезапно он занимает много места в комнате. Он поднимает сумку из Таргета. — Так ты хочешь увидеть свой сюрприз или нет? Сюрприз без видимой на то причины? Эдди в недоумении из-за внезапной смены темы. Обычно, когда Ричи цепляет тема разговора, он впивается в неё, словно терьер, потрошащий свою жертву до тех пор, пока от неё ничего не остаётся. Что он такого купил, что ему не терпится показать? — Хорошо, — сдаётся Эдди. — Хочешь поугадывать? Эдди бросает на него унылый взгляд и говорит без особого энтузиазма: — Живой таракан. — А... — Ричи прерывает себя смехом, а затем кивает. — Да, конечно, в Таргете продаются живые тараканы. — Я так и знал. Ты такой предсказуемый. — Тогда предскажи это, засранец, — говорит Ричи и вытаскивает фиолетовый флакон из сумки, как будто он вытаскивает кролика из шляпы. Он похожа на стильный солнцезащитный крем. — Та-да! Эдди пристально смотрит на него. — Что это, чёрт возьми, такое? — Ну, я погуглил 'как помыть голову без воды', и, как оказалось, существует такая вещь, как сухой шампунь, — рассказывает Ричи, размахивая флаконом. — Сделана, типа, из глины и остального дерьма. Ну, без дерьма. Но ты распыляешь его, растираешь, вытираешь. И вуаля, у тебя чистый волосы. Даже на больничной койке, — он держит флакон так, словно собирается бросить её Эдди. — Не бросай её в меня, я не смогу поймать. — Ты бы никогда её не поймал. — Я не могу поднимать руки, сучара. — Отмазки, отмазки, — но Ричи всё же не бросает флакон с сухим шампунем. Эдди протягивает левую руку к поручню безопасности и ждёт, когда Ричи вложит его в руку. Он так и делает, и Эдди забирает шампунь, не касаясь пальцев Ричи во время обмена. Вместо этого он сосредотачивается на чтении ингредиентов и инструкции. У него чешется голова. И когда он думает об этом, скальп зудит ещё сильнее. Больше, чем остальная часть его кожи, и это, вероятно, не побочный эффект ни морфина, ни заживления после серьёзной операции. Ричи наблюдает за его лицом и за зарождающим облегчением. — А я думал, что ты сойдёшь с ума из-за канцерогенов, аэрозоля и далее по списку, — говорит он, гордясь собой. Он садится на стул и смотрит на Эдди с небрежной уверенностью кота, который только что принёс своему хозяину мёртвую дичь. — Я, скорее, сойду с ума из-за жирной кожи головы, — ворчит Эдди. — У меня будет перхоть, а ещё у меня появляются высыпания как у сраного подростка, потому что они не меняют наволочки каждый день. — У тебя нет высыпаний. — Есть, — это одна из вещей, замеченная Эдди, когда он стоял у раковины в ванной комнате дальше по коридору, смотрел в зеркало и задавался вопросом, как он докатился до такой жизни. Ричи хмурится, щурится и наклоняется полностью вперёд: — О, и правда, — произносит он, подобно мужчине, который медленно осознаёт своё открытие. Ричи протягивает руку, и Эдди едва замечает его действия, пока один палец не скользит по его щеке. Простым и нежным прикосновением. Эдди нервно сжимает флакон с шампунем. — А я и не заметил, — непринуждённо отмечает Ричи. Он делает это нарочно. Он же делает это нарочно? Он, должно быть, делает это нарочно. Верно? По коже Эдди бегут мурашки. — Тогда тем более не трогай моё лицо, ты сделаешь только хуже! Ричи убирает руку, но не сокращает расстояния между ними. — Наверное, тебе нужно просто побриться. Ну, знаешь, когда у тебя есть борода, то она сушит кожу. — Не знаю, потому что я не отращиваю бороду, болван, — бормочет Эдди. Возможно, он немного более резок, чем на то рассчитывал, но он устал отбиваться от предложений о помощи побрить его, и ему понадобилось очень много времени, чтобы дойти до того момента, когда он сможет отрастить полноценную бороду. Она по-прежнему странно проявляется на его щеках; есть два места под нижней губой, где волосы вообще отказываются расти, а ему никогда не нравилось брить ниже носа. У Ричи, с другой стороны, на лице щетина, придающая ему вид постоянно растрепанного человека. Если бы Эдди протянул руку и провёл пальцем по щеке Ричи, то на ощупь она была бы шероховатой. Она бы царапала. — Я уверен, что они предоставят тебе зеркало, если ты захочешь побриться. Как диктуют старые добрые барбершопы. Они притаскивают сюда терапевтических животных, уверен, что терапевтический парихкмахер будет к месту. Они проводят здесь терапию с животными? В этой больнице есть шерсть и перхоть животных? Эдди чувствует, что его охватывает паника, и сознательно разжимает руку с флаконом, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом, кроме аллергии, которой у него, вероятно, нет, или фантазий о том, чтобы прикоснуться к лицу Ричи. — Я не хочу бриться, — и Эдди надеется, что говорит на эту тему в последний раз. — Я просто хочу помыть голову, иначе я сдеру свой собственный скальп. Ричи одаривает его после вас жестом. — Я не знаю, разрешено ли тебе здесь использовать аэрозоли, так что сделаем это быстро. Ох. — У меня нет расчёски, — сообщает Эдди. И Ричи достаёт расчёску из сумки. Эдди чувствует покалывание в висках и думает, не вспотел ли он. Здесь довольно холодно, чтобы он мог выделять пот. — Я... Не могу поднимать руки над головой, — признаётся Эдди и протягивает сухой шампунь обратно Ричи. — Но спасибо. Это была хорошая затея. Но Ричи не берёт шампунь, а просто смотрит на него, покусывая внутреннюю сторону собственной щеки, всё так же держа расчёску цвета фуксии в руке. Эдди даже кажется, что он видит как за глазами Ричи крутятся шестерёнки в голове. — Нет, — говорит Эдди. — Нет? — Нет. — Что нет? — У этого предложения нет ёбаного конца, оно полное, Ричи, — он тычет немного более яростно шампунем в Ричи, но когда он его не забирает, то роняет флакон между бедром и поручнем безопасности и отворачивается от него. Но медленно, потому что от резких движений у него болит грудь. — Зато будут чистые волосы. — Нет. Его тон становится льстивым: — Чистые волосы. О, боже, неужели он, Эдди, краснеет? Возможно, он краснеет. — Нет. — Эдди, — уговаривает он. — Эдди. — Не заставляй меня снова вышвыривать тебя. — Серьёзно? — настаивает Ричи, только теперь сладость его тона растаяла, уступая место злости. — Послушай, приятель, я не врач, и могу сделать очень мало вещей, чтобы помочь тебе, но это одна из них. — Я не... — он морщится. Было бы неверно сказать, что Эдди не нуждается в помощи, потому что ему действительно нужна помощь, и он ненавидит этот факт. Но у него также есть помощь в виде нескольких обученных медсестёр, которые получают плату за свою работу, и, кроме того, у них есть ещё несколько других пациентов. Для них это просто очередная забота, что Эдди Каспбраку из палаты 15 нужен кто-то (обычно пара человек), кто поможет ему пройтись по комнате (каждые два часа), или которого тянет блевать из-за запора (благодаря морфину), и он всё равно настаивает на том, чтобы пойти в ванную комнату. Но они встречали пациентов и похуже. Эдди — просто капля в море. Но Ричи... Ричи не обязан ему помогать. Ричи — просто мужчина, чей друг пострадал, и тот факт, что он всё ещё болтается здесь, в то время как Эдди ведёт себя как большой ребёнок, всё ещё ставит Эдди в тупик. Эдди не хочет нуждаться в помощи, не хочет, чтобы о нём заботились, не хочет ничего из этого — и он также не хочет, чтобы Ричи чувствовал себя обязанным предложить помощь. Но выливать всё это на Ричи слишком жестоко для девяти чёртовых часов утра, и то, как у Эдди сжимается горло, заставляет его сомневаться в том, не случится ли у него приступ аст... Паническая атака, или он просто заплачет. И оба эти варианта звучат одновременно как наихудшие из возможных путей развития событий. Он смотрит на фиолетовый флакон, её пластиковую крышку, заостренный распылитель. — Я хочу иметь возможность мыть свои волосы самостоятельно, — почти шепчет он. Ричи немедленно отвечает: — Да, но ты не можешь. Его слова ранят. У Эдди немного звенит в ушах, как это было, когда он был маленьким, и кто-то выругался перед ним, а затем последовал крик его матери в ответ хулигану. — Но ты можешь заставить своего старого приятеля Балабола почувствовать себя полезным, — говорит Ричи таким же бодрым и весёлым тоном. — И тогда у тебя будет на одного раздражителя меньше. Я имею в виду не себя, я-то собираюсь продолжать раздражать тебя. Но, например, у тебя будут чистые волосы. Эдди думает. Ричи придётся прикоснуться к нему. На самом деле, Ричи просит разрешения прикоснуться, помочь Эдди привести себя в порядок и... Провести руками по волосам Эдди. — И, — говорит Ричи, — я пошёл и купил это дерьмо не для того, чтобы помахать им перед твоим лицом, а затем вырвать его у тебя. Ну же, я ведь устроил этот бедлам. — Не ты устроил этот бедлам, а мой скальп. — Ого? Единственная ситуация, в которой нет моей вины? Мило, — когда Эдди поднимает на него взгляд, Ричи слегка ухмыляется, глаза блестят, а рот широко растянут в пародии на добродушие. Со своими размерами Ричи сложно быть милым. Но правда он милый, немного. Эдди будто снова видит ребёнка с лягушачьим лицом, каким был Ричи. Он сияет. — Ладно. Ричи расплывается в улыбке, показывая зубы: — Ладно? — Да, ладно, не делай эту ситуацию странной, — он шарит левой рукой по одеялу и отводит взгляд от Ричи. Ему требуется две попытки, чтобы найти флакон, и он вслепую тычет ею в него. Пот выступает у него на затылке — Трейси разозлилась бы на него. Ричи выхватывает шампунь у него из рук. — Ничего не могу с собой поделать, всё, что я делаю, по определению странно, и всё, что ты делаешь, определённо странно, так что... Чистая странность, — Эдди оглядывается на него и обнаруживает, что Ричи читает инструкцию на флаконе, сдвинув очки на кончик носа, заглядывая поверх них. — Ты не можешь читать в очках? — Радуйся, что я вообще умею читать, — сразу же отвечает Ричи, не поднимая глаз. — Разве они не... Типа, с бифокальной линзой? На этот раз он отрывается от чтения, ухмыляясь. — Бифокальные очки? Как ты думаешь, сколько мне лет, серьёзно? — он снова возвращается к чтению инструкции, лицо его становится сконцентрированным, и он рассеянно продолжает: — Боже, что это за чёрная магия? Подавись, Фэрра Фосетт, — он морщится, а затем начинает агрессивно встряхивать флакон. Эдди слышит металлический щелчок. — Надеюсь, он не вспыхнет синем пламенем, да? Эдди щурится на маленький флакон в его руке, пытаясь понять, о чём, чёрт возьми, говорит Ричи. — Ты… думаешь, что огонь может вспыхнуть в кислородном баллоне? Выражение лица Ричи мгновенно проясняется. — Да, именно так. Особенно стоит опасаться пушек. Я видел как-то сериал, где показывали перестрелку во время лотереи в доме престарелых. Ладно. Чувствую теперь себя гораздо лучше, когда понимаю, что не собираюсь тебя убить. Эдди мог бы обратить внимание на множество вещей, высказанных Ричи, но он просто спрашивает: — Ты думал, что это может убить меня, но всё равно пытался уговорить? — Послушай, я не разбираюсь в уходе за волосами, я всю свою сознательную жизнь пользовалась шампунем 'три в одном', кондиционером и средством для мытья тела, — он перестаёт трясти шампунь. — Этого разве не достаточно? — Для твоей личной гигиены? Абсолютно нет, — у Ричи были такие красивые волосы в детстве, у него были кудри. Теперь Эдди смотрит на его нынешние волосы, чувствуя нечто похожее на печаль. Дело не в том, что волосы Ричи выглядят плохо сами по себе, но он действительно выглядит так, как будто никогда в жизни не причесывался. — Ваша аэрозольная глина, спасибо, — Ричи отвечает демонстративно, словно он не рад тому, как Эдди воспринял заготовленную для него шутку. — Мне необходимо встряхнуть его сто пятьдесят раз, прежде чем опрыскать тебя, или что? — Это ты читал инструкцию. — Ты тоже прочитал инструкцию! Ты её вообще наизусть учил! Дай я тебе каменнную плитку и зубило, ты бы выдробил эту хуйню у себя на макушке... — Боже, ты достаточно её встряхнул, Ричи. — Отлично. А потом Ричи встаёт, и со всей лимбической системой Эдди происходит что-то странное. Зрение становится нечётким по краям, если так можно описать ощущения. Эдди внезапно остро осознаёт своё тело и то пространство, которое он занимает на больничной койке, и то, как всё ещё вынужден откидываться назад. Такое чувство, что его всё его существо каким-то образом сосредоточено. Этого хватает, чтобы он перестал чувствовать пальцы на руках и ногах. — Наклони голову немного вперёд, — просит Ричи. Эдди закрывает глаза, делает глубокий болезненный вдох и задерживает его. Он наклоняет голову вперёд, чтобы Ричи было удобнее достать затылок. Он чувствует себя непослушным, как плавник, будто никогда в жизни не наклонялся. Его тело — марионетка, а он — кукловод, который понятия не имеет что, блядь, делает. Ричи дотрагивается до его бровей, и Эдди почти вздрагивает от прикосновения. — Я пытаюсь не лишить тебя зрения, — уточняет Ричи. Эдди рефлекторно открывает глаза и видит ладонь и пальцы Ричи так близко, что они расплываются в его периферийном зрении. Большой палец Ричи плотно прижат к его виску. Он прикрывает глаза Эдди. Эдди снова закрывает их. — Готов? Эдди отвечает: — Готов, — и задерживает дыхание. Флакон шипит. Эдди чувствует слабый холод на голове, слабое изменение давления, когда что-то почти невесомое попадает на его волосы. У волос нет нервных окончаний, но его кожа головы пытается что-то прочувствовать. Он ощущает траекторию того, как Ричи слегка двигает рукой по лбу Эдди, меняя положение своего тела с целью дотянуться до другой части головы, как тут же возвращается к другому уху, и пробегается по пробору в волосах Эдди. Ричи убирает руку. Отчетливые холодные отпечатки остаются над бровями Эдди, там, где он его уже не касается. — О, боже, ты выглядишь как ребёнок, которого нарядили в Дока из «‎Назад в будущее»‎ и отправляют на Хэллоуин. Как те детишки, что красили волосы в седой цвет. Что это вообще такое? — он не дотрагивается до кожи головы Эдди, когда расчёсывает его волосы, но флакон снова шипит, когда он обнажает новые корни и покрывает их. Эдди будто книга, а Ричи переворачивает его страницы. — Оно поглощает жир, — говорит Эдди, надеясь, что так оно и происходит. Шипение флакона прекращается. — Хорошо. Эдди поднимает руки к затылку и чешет его пальцами так высоко, как только может дотянуться. Он может поднять локти на определённую высоту без бунта его плеч. Он не знает, почему верхняя часть его плеч связана с травмой груди, но они много раз давали понять, что будут бастовать, пока им не будут обеспечены лучшие условия труда. Эдди также не знает, что делать с онемением, покалыванием, невосприимчивостью правой руки. — Чешется? — Ричи спрашивает в замешательстве, а затем: — Ох, ебать, неужели я по ошибке купил чесоточный порошок? Эдди точно знает — Ричи не покупал чесоточный порошок, но поскольку Ричи уже покупал порошок, вызывающий чиханье, небольшая часть мозга Эдди настораживается. — Я пытаюсь втереть его в кожу. Ричи бросает сухой шампунь на пластиковый стул. Он скатывается с сиденья и падает на пол. — У-у-у-пс, — произносит Ричи, а затем сильно хрустит костяшками пальцев. Внезапное скопление слюны под языком Эдди... Поражает. Ему приходится сглотнуть. — Хорошо, приготовься выглядеть как кукла-тролль. Эдди закатывает глаза, и Ричи прижимает ладони к макушке Эдди, собирая в кучу его волосы. — Это не... Это шампунь, Ричи, ты просто портишь мне волосы, — и Ричи определённо издевается над ним. — Ох, я делаю что-то неправильно? — сухо спрашивает Ричи. — Разве это не стандартная техника нанесения сухого шампуня? — его руки двигаются, и костяшки пальцев впиваются в кожу головы Эдди. Эдди инстинктивно отшатывается, как будто его спугнули, и Ричи немедленно останавливается. Затем он проводит кончиками пальцев от линии волос Эдди к его затылку. Плечи Эдди хотят подпрыгнуть чуть ли не до ушей — он сильно напряжён. К счастью, его сломанное тело ему этого не позволит. — Что ты делаешь? — Тебе больно? — Нет, — он съёживается. — Мои волосы очень мерзкие? — Очень, — любезно соглашается Ричи, что заставляет Эдди почувствовать себя лучше, чем если бы он попытался смягчить правду. — Как будто они вытащили тебя из канализации и отправили прямо в операционную. — О, Господи. Пожалуйста, скажи мне, что кто-то смог вымыть мне голову во время всей этой херни. Ногти Ричи царапают кожу головы, и глаза Эдди закрываются, словно Ричи обнаружил чит-код для взлома нервной системы Эдди. — Да, мы вытащили тебя и облили из шланга во дворе перед домом, прежде чем вызвать скорую. — Ха, блядь, ха. — Ну, Стэн был против этого, но я хорошо тебя знаю, окей? Я знал, что 'Эдди скорее умрёт чистым, чем будет жить грязным'. — Пошёл в задницу, — говорит Эдди, потому что в противном случае ему придётся объяснять Ричи свою новую жизненную философию. И пальцы Ричи вырисовывают маленькие кружки на макушке Эдди, что по какой-то причине не способствует разговору. Он снова сглатывает. — Ты что, подрабатываешь парикмахером? — его голос звучит ниже, чем он ожидал. Ричи продолжает выводить маленькие круги на его голове. — Ага, люди так мне доверяют, что дают мне право выбрать им причёску самому, — его пальцы погружаются в волосы на затылке Эдди, а затем он направляет их вперёд, к макушке. Его ногти впиваются в затылок. И это... Очень приятно. Ну, очень хорошо. Эдди не оставляет попытки открыть глаза, но они хотят оставаться закрытыми. — Эта причёска называется 'бездомный енот', — продолжает Ричи. — Она таких денег мне приносит. Он массирует голову Эдди с обеих сторон, поглаживая от висков вниз за ушами, а затем возвращается, чтобы снова сделать маленькие круги. Эдди всё ещё слегка наклоняется вперёд, чтобы Ричи мог дотянуться до его затылка, сидя в вертикальном положении на больничной койке, и пока Ричи 'передвигается' пальцами по его голове, Эдди держится за счёт своего пресса, иначе Ричи бы просто толкал его из стороны в сторону. Но. Это приятно. — Ты в порядке, Спагетти? — спрашивает Ричи. Эдди готовит остроумный ответ, но затем большие пальцы Ричи вдавливаются в сухожилия на задней части его шеи, и его ответ просто исчезает в никуда. — М-м-м, — неопределённо отвечает он. В голосе Ричи слышится смех, когда он спрашивает: — Что, никаких жалоб? Нет, не совсем. Эдди, вроде как, ожидал, что Ричи будет втирать костяшки своих пальцев в его голову, вызывая немного болезненные ощущения, или вычищать волосы, или вообще какого-нибудь жестокого обращения с его волосами. И хоть Эдди чувствовал бы жжение после всей процедуры, но он был бы чистым. Но он точно не ожидал, что будет чувствовать себя... Убаюканным. — Для того, кто спал целую неделю подряд, ты всё ещё самый напряжённый ублюдок, которого я когда-либо встречал. Обе его ладони ложатся по обе стороны головы Эдди. Он двигает ими взад и вперёд, свободно дёргая Эдди за волосы и кожу головы, и в этот раз его действия более целеустремлённые и менее беспорядочные. — Это из-за окружения, — медленно отвечает Эдди. Его вырвало, совсем недавно. Он вроде как физически уничтожен. Неудивительно, что Ричи пытается... Успокоить его? Ричи пытается успокоить его? Пытается отвлечь его, давая понять, насколько Эдди уставший. — О, ты тоже боишься медсестры с огромными руками? — У неё руки нормального размера, — говорит Эдди, и он едва не выпаливает «‎Это у тебя огромные руки»‎. Он чувствует себя глупо, но не настолько... Ричи запускает пальцы в волосы Эдди и слегка дёргает. Он не чувствует боли. Наоборот, Ричи мягко тянет, и он сразу же расслабляется. Эдди должен сказать, чтобы он перестал валять дурака, вычистил сухой шампунь из волос и покончил с этим. Гигиенические процедуры предназначены для сервисного обслуживания, а не… Что бы там ни делал Ричи. Доводит Эдди, блядь, до кайфа, вот что он делает. Его кожу головы покалывает там, где ногти Ричи царапнули её. Ричи оставляет притворство ухода за волосами, и выводит круги прямо за ушами Эдди, где только кожа и, Эдди надеется, никакого шампуня. — Ты что, засыпаешь? — Не могу, — говорит он, не открывая глаз. — Потому что ты треплешь языком. — Я видел, как ты засыпал, пока я балаболил, я знаю, что это неправда. Эдди не знает, почему это его удивляет, но он предполагает, что в каком-то смысле это так. Когда он проснулся в этот раз, Ричи вёл себя тихо — говорил, но, казалось, старался не разбудить Эдди. Но в первый раз, когда Эдди проснулся и Ричи был рядом, он болтал без умолку, не беспокоясь ни о том, что потревожит Эдди, ни об отсутствии реакции. — Я слышал, как ты разговаривал. Руки Ричи замирают. — Да? В голосе Ричи слышится нотка напряжения, которая заставляет Эдди вспомнить свои первые слова: Я люблю тебя. Так что, конечно, теперь ему интересно, что Эдди слышал. Слова, которые он сказал и не думал, что Эдди их услышит. И Эдди просто жаждет знать, но теперь, когда он пытается вспомнить, то всё это напоминает попытки вспомнить ускользающий сон. Ричи так и не отпустил его голову. — Что-то о музыке, — говорит Эдди и открывает глаза. — Верно? Ричи издаёт смешок и продолжает массировать голову Эдди за ушами. — Ага. Я пытался включить тебе музыку, но медсёстры пришли и накричали на меня за то, что я «‎отвлекаю врачей»‎ и что «‎нарушение работы больницы — это акт внутреннего терроризма»‎. Эдди бормочет: — Ты пиздишь. — Пизжу, — соглашается Ричи, улыбаясь. — Однажды в колледже я забрался на крышу местной больницы, и когда охранник пришёл за мной, он пригрозил мне обвинениями в бытовом терроризме. Я сказал ему, что не думаю, что охранники уполномочены заниматься этой фигней, потому что этим занимаются ФБР или кто-то ещё. В тот момент я был ещё и под кайфом... Но всё равно. — Ты... — в этой истории слишком много деталей, которые нужно разобрать. И Эдди не знает, что с этим делать. — Но, кстати, здесь есть музыкальная терапевтка, которая приходит и играет на гитаре, и им нормально. Она играет всё, что хочет, и, похоже, решила отжигать под «‎Ты мой лучик солнца»‎, а не то, что хотят слушать люди. — А кто-то горит желанием слушать твою музыку? — спрашивает Эдди сухо, и, как всегда, немного агрессивно. — У меня много подписчиков в Спотифае. Эдди хмурится. — У Спотифая есть такая функция? — Да. Я создаю плейлисты, и люди видят их. Люди видят, что я слушаю. — И что включает в себя плейлист «‎давно потерянного друга в отделении интенсивной терапии‎»‎? Ричи слегка смеётся и отпускает его. Эдди ощущается слабое призрачное давление там, где его держал Ричи, его голова и шея чувствуют себя... Вероятно, более расслабленными, чем он чувствовал за всю свою взрослую жизнь. Он осведомлён о медицинских преимуществах массажа, но ему никогда не были так приятны чужие прикосновения. О том, чтобы быть полураздетым и вынужденным откинуться на спинку койки, когда почти незнакомый человек трогает его, не могло быть и речи. — Если ты хочешь, чтобы я сделал микс-тейп, тебе придётся приложить больше усилий, — говорит Ричи. Эдди открывает глаза и видит, что Ричи держит в руках расчёску. На нём есть ценник. — Крепись. Эдди, вместо того чтобы признать лёгкую угрозу, которую представляет собой укладка волос от Ричи Тозиера, хмурится. — Ты делал мне микс-тейп, когда мы были детьми? — Ну, зная меня? Возможно, — равнодушно отвечает Ричи. Он придерживает голову Эдди левой рукой и начинает расчёсывать его правой. Эдди на мгновение задумывается о своих бинтах, о том, как сухой шампунь попадёт на его постель, подушку и дренажную трубку, но на нём больничный халат, а одеяло почти натянуто до груди. Одеяло всё покрывает, так что волноваться не о чём. И то, насколько хорошо себя Эдди чувствует, когда Ричи расчёсывает его. Как он проводит острой пластмассовой расческой по голове. — Ты не помнишь? — спрашивает Эдди. — Ты же знаешь, что музыка должны быть такой, что она прочно застревает в голове? Я могу вспомнить слова песен, которые не слушал годами, просто потому, что я был, блядь, одержим ими, когда услышал их в первый раз. — Знаю, — отвечает Эдди. Это логично. Музыка связана с умственным развитием, и именно поэтому на рынке появилась классическая музыка, предназначенная только для младенцев. Так же существует определённый вид музыки, который помогает растениям быстрее расти. Это задокументированное явление. Неудивительно, что в этой больнице есть музыкальный терапевт. Эдди проснулся, потому что во сне вспомнил слова «‎Американского пирога‎»‎. — В детстве я увлекался таким разным количеством песен, что просто забыл о них, — продолжает Ричи. — Я слушал старые песни. Не только восьмидесятые, но и, типа, что-то из пятидесятых. Я кайфовал от версии «‎Порхающей малиновки»‎ от Бобби Дея, даже не от Майкла Джексона. Я прошёлся по всем старым маминым пластинкам, а потом, когда где-нибудь их слышал, я такой... — он наклоняется к Эдди и попадает в его поле зрения, мечтательно смотрит вперёд, изображая, как взрывается его собственный мозг. Затем снова возвращается к расчёсыванию волос Эдди. — И потом я думаю: 'Какого хуя я знаю все эти песни из рекламы йогурта'? — Рекламы йогурта? — Да, все они рано или поздно очухиваются в рекламе йогурта. Хиппи хиппи шейк, Жёлтый бикини в горошек, — это маркетинговая схема. И их целевая группа — это Мэгги Тозиер. Эдди хмурится. — Твои родители всё ещё живы? — ошеломлённо спрашивает он. — А что, тебе нужен её номер телефона? Да, они всё ещё живы, придурок. В обществе пенсионеров в сраном Коннектикуте; играют в бридж и ходят на винную вечеринку, Господи, не дай мне так состариться. Моя мама устраивает Запойный Четверг, и я, блядь, даже не знаю, как на это реагировать, все эти пьянки плохая затея. На Эдди наваливается ужас, связанный с Мэгги Тозиер. — Я, э-эм... Не сказал бы такого о твоей маме, если бы знал— — Чувак, на шутки с некрофилией тебе плевать, но на бессовестность — нет? — Ричи деловито взмахивает расчёской над его макушкой. Эдди закрывает глаза, чтобы в них не попадали частички порошка и глины. — Я ничего не скажу ей, если , конечно, ты не скажешь, но, типа, я наговорил тону дерьма о твоей матери, и это всё справедливо. Ну, для меня, не для неё, — его пальцы шаркают по голове. Эдди чувствует себя так, словно он в парикмахерской. Парикмахерская, которая получает действительно странные и визгливые отзывы. — Э-э, а твоя мама..? — 2008, — отвечает он холодно. — Была пневмония. Ричи замирает. — Хрена, в наши-то дни и время? — Нет, в 2008. Он продолжает расчёсывать Эдди. — Ох, да, тёмные времена медицины 2008 года — приятель, твоя мама буквально всё время лезла тебе в задницу из-за пневмонии. Ты пытался убедить меня, что «‎атипичная пневмония»‎ была серьёзным заболеванием, вроде, в девятом классе, помнишь? — Атипичная пневмония — это серьёзно, Ричи. — Не-а, ты так говоришь, когда у тебя простуда, но ты злишься, что тебе всё равно пришлось идти в школу. — Боже, — Эдди выдыхает через нос. — У неё был идиопатический лёгочный фиброз. Диагноз поставили в 2005. Её лёгкие практически превратились в камень. Ричи снова перестаёт расчёсывать. — Пиздец. — Так что да, пневмония. Она была в списке на пересадку лёгких, но по какой-то причине... — он закатывает глаза под закрытыми веками. — ...Правящий орган счёл её не лучшим кандидатом. И есть нечто чудовищное в том, что ты надеешься — кто-то разобьётся на мотоцикле и умрёт, чтобы твоя мама смогла взять его лёгкие и продолжать заёбывать тебя до конца... Всё время, не знаю. Ричи ничего не говорит. Расчёска ритмично перемещается над головой Эдди. — Ричи, ты ещё тут? — Ты записал себя в доноры органов? Эдди хмурится ещё сильнее: — Что? — Они спрашивали нас об этом. То есть, они собирались проверить твоё имя и посмотреть, есть ли оно в реестре, но... — Да, это же очевидно. — А, очевидно, — кашляет Ричи. Эдди думает об этом, чувствуя, как расчёска продолжает скрести его по голове. — Ты поделился со мной кровью, — произносит он через мгновение. Он ждёт следующего взмаха расчёски. Но этого не происходит. Ричи делает шаг назад и поднимает пустую сумку, отворачиваясь от Эдди и бросая расчёску обратно в неё, а затем приседает, чтобы поднять флакон шампуня. На мгновение у Эдди возникает ужасающая мысль, что Ричи собирается уходить, и Эдди не сможет его остановить, а затем он подавляет эту специфичную тревогу. Это его мать, пронзительно ревущая внутри него после восьми лет, проведённых в могиле. Ричи ночевал здесь и всё равно вернулся после того, как Эдди сказал ему убираться. Он не собирается убегать только потому, что Эдди указал на то, что сделал Ричи. Колено Ричи пугающе хрустит. — Блядь, — стонет он. Эдди уставился на плечи Ричи, на которые накинута кожаная куртка. — Ты там в порядке? — Нет, мне же сорок, какой ещё порядок, — он снова стонет, поднимаясь на ноги и держа фиолетовый флакон, словно трофей. — Всё нормально, просто... Блядь, устраиваю дебош в твоей палате, почему бы и нет? — Ричи бросает флакон, который ударяется о спинку стула и падает в сумку, затем он потягивается, поднимая руки над головой. Подол его рубашки немного приподнимается. Эдди видит, как поблескивает пуговица на его джинсах, и снова задерживает дыхание, пока Ричи не опускает руки. Эдди тут же опускает взгляд на линолеумный пол, чувствуя, как горит его лицо. Часть его боится, что Ричи это заметил, потому что если он заметил, то определённо начнёт говорить о вещах, вызывающие дискомфорт, — и Эдди не понимает, почему тема о переливании крови вызывает у него дискомфорт, тем более, Ричи ведёт себя странно, вместо того, чтобы величественно и грандиозно приговаривать «‎Да, Эдди, я дал тебе кровь, что течёт по моим венам!».‎ Скорее всего потому, что Эдди запаниковал из-за желания Ричи помочь вымыть волосы. — Да, я поделился кровью, — говорит Ричи почти сдержанным голосом. Это пробуждает что-то в глубине памяти Эдди: Ричи в ресторане, который говорит «‎Да, я женился»‎. Не такое уж это событие. Точно так же, как и в тот момент, его тон совершенно неподходящий. Слишком хладнокровный. За всем этим что-то скрывается. Вы не знали, что я женился? Вероятно, потому, что Эдди услышал это, и это вызвало в его мозгу серию визжащих клаксонов, и он не понимал свою реакцию, но одновременно понимал, но всё же не хотел понимать, потому что, если бы он понял, то тогда... — Первая группа крови, детка, — говорит Ричи и тычет двумя большими пальцами себе в грудь. — Универсальный донор, — он садится на пластиковый стул. — Я думал, тебя это напугает. Эдди моргает, глядя на него. — Почему это должно меня напугать? Ричи фыркает. — Потому что в детстве ты очень боялся крови. — Ну, да. Но те были времена эпидемии СПИДа, и только на прошлой недели вся кровь вытекла из моего тела, и мне понадобилось немного новой крови, — он пожимает плечами, делает себе больно и морщится. Он качает головой от собственной глупости — что сейчас, что тогда, когда он был ребёнком. Он чувствует, как его охватывает какое-то смутное осознание, новая и более глубокая тревога даёт о себе знать. Если Ричи дал Эдди кровь, это о чём-то говорит, ведь... — Все эти истории о переливании заражённой крови были чушью, и, в любом случае, они проверяют кровь, прежде чем использовать её, а мужчинам, которые занимаются сексом с мужчинами, не разрешается сдавать кровь. Ричи... Не улыбается. На самом деле, он очень тихий. Эдди пугает, насколько он неподвижен. — Что? — спрашивает Эдди, в глубине души думая «‎Как глупо, Ричи бы никогда... с чего я взял, что он вообще заинтересован-»‎ — Сейчас разрешается, — медленно говорит Ричи. Эдди моргает. — Что? — спрашивает он, потому что, конечно, правила, запрещающие геям сдавать кровь, появились только после того, как это стало медицинской обеспокоенностью, и именно поэтому больше нет донорства— Брови Ричи приподнимаются, в какой-то степени, значительно. — Они изменили правило в 2015 году, — поясняет он. — Теперь, если у тебя был секс с мужчиной, и если только он был только год назад, тебе разрешено сдавать кровь. И... Эдди не знал об этом. Потому что Эдди никогда не занимался сексом с мужчиной. Почему Ричи это знает? — Оу, — говорит Эдди, задаваясь вопросом, должен ли он это уточнить, а также ожидая... Ожидая, что Ричи скажет что-нибудь, заполнит тишину, сменит тему, или может, блядь, каминг-аутнется, тогда Эдди тоже выйдет из шкафа в ответ и, можеть быть, блядь, объяснит, что он имел ввиду, когда проснулся на больничной койке и сказал «‎Я люблю тебя»‎; признаться Ричи, что ему гораздо приятнее слышать милый, чем «‎Это был ваш первый припадок?‎»‎, но что он всё равно хотел бы получить ёбаные объяснения. — К слову, на моей куртке, типа, много твоей крови, — Ричи нарушает тишину первым. Он небрежно бросает пластиковый пакет на пустой стул, а затем складывает руки за головой, прислоняясь спиной к стене и вытягивая ноги. Он смотрит по диагонали на пол и стену, на весь путь до кровати, и на рост Эдди оттуда, его мозг словно дымится, поэтому он закатывает глаза, уставившись в потолок. — И на кардигане Стэна. На всей нашей одежде. Так что мы подумали: «‎Хм, Эдди нужно немного крови, лучше сдать анализы, чтобы проверить, подходим ли мы», кроме Стэна и Майка, потому что у них были открытые раны, и, если честно, я удивлён, что они позволили Бев сдать кровь, она была вся пропитана кровью, но, возможно, они подумали, что это твоя? Только мы с ней подошли, так что... — он пожимает плечами и широко проводит руками к потолку, как будто играя задним рядам воображаемого театра. ‎ Эдди продолжает пялиться на него. Они... Они спрашивали Ричи? Они спрашивали «‎У вас когда-нибудь был сексуальный контакт с мужчиной?»‎ Ричи ответил «да»? Спросили ли они «Когда?»‎ — В любом случае, ты же не собираешься закатывать истерику из-за того, что мы это сделали, не так ли? — спрашивает Ричи, его взгляд опускается и снова фокусируется на Эдди. — Потому что я не собираюсь, блядь, извиняться за это, осёл. Если ты умираешь, то можешь заткнуться на хуй и принять эту услугу. — Я не умираю. Ричи просто смотрит на него. Эдди чувствует себя... Потеряно. Это не то, что он привык чувствовать в этой постели, где он чрезвычайно сосредоточен и осознаёт, где находится, и очень хорошо осознаёт периметр своего тела, крови и жидкостей. Ему кажется, что он находится на орбите неизвестное количество времени, но что-то столкнулось с ним и сбило его с курса. И Эдди не умирает. Он не умирает, и его системы организма пробуждаются, и Трейси говорит ему, что чистота его легочной жидкости приходит в норму, и Натан многозначительно намекает на то, какой уход ему потребуется сразу после выписки, и... Он закрывает глаза. — Могу я попросить ещё об одном одолжении? — голос у Эдди хрипит. Ричи немедленно переключается в бдительный и ревностный режим. — Да, чувак, что угодно. Что это? Он говорит «‎что угодно»‎‎ так небрежно — именно такой тон поразил Эдди, когда Ричи сказал «‎Я женился»‎ в ресторане. Он пиздел, конечно, но он говорил так, словно эти слова ничего не значат. Абсолютно ничего. Как будто их можно было принять как нечто должное. Большой монументальный концепт — «‎Ричи Тозиер женился. Ричи Тозиер сделал бы для меня всё, что угодно»‎ — сокращённый до слогов и выплюнутый, без ожидания чей-либо реакции. Эдди хочет прикрыть глаза, потому что он ему верит. В этот момент он искренне верит, что Ричи сделает для него всё, что угодно, — или, быть может, он хочет в это верить, Эдди просто чувствует себя куском дерьма. — Могу я одолжить твой телефон? Он не смотрит на него, но слышит скрип пластика и металла, когда Ричи перемещает свой вес на стуле. И в голосе Ричи есть что-то поражённое, когда он говорит: — Да, приятель. Конечно, — как будто он хотел, чтобы Эдди попросил о чём-то другом. «‎Не спрашивай меня, не спрашивай меня, не спрашивай меня»‎, — думает Эдди. — Хочешь сделать важный звонок? — спрашивает Ричи слишком мягким, слишком беззаботным тоном, как будто это вообще ничего не значит. «‎Я женился. Разве вы не знали, что я женился?»‎ И Ричи знает. Ричи не идиот, как бы ему ни нравилось притворяться. Эдди просто должен покончить с этим, и тогда он сможет всё объяснить, он просто должен разобраться с этим ради приличия. Он снова сглатывает и с трудом выговаривает слова: — Да. Я должен позвонить своей жене.