(не)пара

Джеймс Кирк залипает. Оправдывает (больше для себя, потому что службе безопасности совершенно все равно, какие записи просматривает капитан не по одному разу) свое пристальное внимание наличием несоответствий, на которые указывает Боунс, и собственным желанием разгадать загадку. Следит за… взаимодействием. Залипает. На жесты, такие незаметные, если не искать специально. Он бы точно обманулся, если бы не ворчливый медик и его команда по «благополучию душевного состояния экипажа». Джеймс Кирк залипает, в том числе и на то, с каким чуть не циничным бесстрашием Боуис – его Боунс! – заходит в одиночку к «капитанской приблуде». Кстати, Кирка чуть не умиляет тот факт, что врач так зовет обоих, но явно кивает на клингона. Неправда, хочет возразить Кирк, вулканец залипательнее. Хочет возразить, но умудряется смолчать, не портит игру ни себе, ни упивающемуся в упражнении на язвительность другу. Проблемой, на удивление, для доктора становится не «гладиатор» (Кирк как-то почти сразу привыкает так называть более явную угрозу, и это звучит вкусно), а представитель потенциально чуть ли не самой пацифистичной и покладистой расы. Со всеми этими «я действительно «смею вас уверить, мои показатели в пределах допустимого интервала», «сомневаюсь в целесообразности» и прочими высказываниями, которые капитан, медблок уважающий, но на расстоянии, за малым не записывал. Начальник медблока взбешенно цыкал так, что капитан с неменьшим восторгом опознавал явно на нем самом вытренированные интонации. Правда, на оптимистичного капитана с «всем комплексом собственного идио… оговорился, величия, замешанного на анозогнозии» в роли рычага давления не находилось одной довольно мрачно выглядящей единицы. У которой, как Кирк понял, попробовав продраться через терминологию (а лучший друг пояснять отказался, называется, представитель гуманности на отдельно взятом крейсере!), из каркаса сломанных и нефизилогично сросшихся ребер было что-то совсем маловообразимое. И что при одной паре легких с таким долго не живут. Так, минут пять-семь. А не скалятся (у бравого капитана аж ныло, где не положено, когда он вспоминал ухмылочку, с которой Каренг уходил с арены в тот несанкционированный момент присутствия Кирка на астероиде) и точно не выглядят как угроза всему живому в радиусе досягаемости. Впечатление обманчиво, понимает Кирк, проворачивая в руках стакан (просто, чтобы руки были заняты, иначе хочется потянуться и добавить удовольствия к просмотру). Ему вообще кажется, что его медик угрозой эти два метра не особо считает. Как перебрал тот невообразимым образом сросшийся каркас («если коротко, Джим, костное крошево в едином конгломерате разросшихся тканей, дышать там нечем»), так и перестал считать. У капитана глаз дергался, к слову: глава медотсека не оборачивался и вообще всем видом показывал, как ему глубоко безразлично, когда за спиной (слишком близко, одно движение – и нет у Кирка друга и главы медслужбы) находилось… это. Этот. Кирк бы хоть обернулся или потребовал отойти. Маккой раздраженно воевал с трикодером и цыкал на пока еще покорно сидящего вулканца. И… - Прекратил клацать клыками над моим плечом. Иначе я подумаю, что меня хотят сожрать, а это неверное отношение к лечащему врачу. Кирк так понял, что клацнули явно посильнее, погромче и подемонстративней. - Только потому, что мне жалко свою работу, - ворчит Леонард Маккой, - ты еще стоишь. Сделай мне подарок, клацни еще раз – врежу, и второй раз собирать не буду. Один раз срослось без меня, второй раз тоже прокатит. Глава медицинской службы, как никто более, осведомлен о слабых местах всех окружающих. И о том, что его вполне человеческие силы окажутся вполне достаточными, чтобы заново сломать так тщательно собранный заново каркас почти трети грудной клетки, осведомлен тоже. И не стесняется намекать. Что Леонарду отвечают, разобрать невозможно, это досадно и интересно: Маккой с шипением привычно закатывает глаза и дергает плечом, над которым «клацали». Зато слышит явно оживившийся вулканец. - Убрал руки, - тем временем продолжает командовать Леонард на записи. Капитан отставляет стакан в сторону и почти до побеления пальцев сцепляет руки перед собой: «виснуть» на Боунсе было его персонально привилегией. Строго говоря, ею и осталось – Маккоя скорее ловят в неплотные объятия. И, странно было бы предположить иное, команда остается без выполнения. - Каренг. Не подлизывайся, если тебе знаком данный термин. - Не совсем, Леонард. - Ладно. Как мне это понимать? – бесцеремонно тыкает Маккой в запястье примерно на уровне собственного солнечного сплетения. - Попытка объяснить, что я не хочу тебя… ммм. Сожрать. - Не верибельно. Попробуй еще раз, и не мешай мне разбираться с показателями этой остроухой напасти… как вообще можно было так небрежно дозу подбирать? - Смею уточнить, доктор Маккой, ваши предположения о небрежности не соответствуют действительности. - Молчать, остроухое. Никто не подбирал, вкатили и забыли. И сколько раз? - В силу выраженности амнестического эффекта точной цифры назвать не могу. Кирку кажется, что вулканец выглядит… раздосадованным и несколько уязвленным. - Каренг?.. Принеси пользу хоть в чем-то. - Несколько десятков точно. Кирк почти обожает, когда начальник его медицинской службы непредметно ругается не в адрес экипажа и конкретно капитана. - …будешь каждые два часа фиксировать свое состояние, - решает Леонард. - Доктор Маккой, уверяю вас, с этими незначительными отклонениями… - Цыц. -…мой организм вполне способен справиться самостоятельно. - Цыц, остроухое, второй раз. Третьего не будет. Кирку смешно: вулканец умолкает, но выглядит оскорбленным. Не в том положении, но вот же!.. - А что будет вместо третьего раза, Леонард? - Доза успокоительного. Обоим полезно будет, к слову, - хмыкает Маккой, выразительно покосившись на чужие руки. - Второго предупреждения не было, Леонард. - Эксклюзивное предложение, - соглашается врач и (Кирк сглатывает, дважды, облизывает моментально занывшие губы) откидывается назад, используя угрозу собственной безопасности как опору. – Вот так и стой, пока я подумаю, - утыкается Маккой в расчёты на падде. Маккою, с тихой непонятной ревностью отмечает Кирк, явно удобно. Джеймсу Кирку (иногда) нравится роль беспринципного, сволочного, и непонятно каким образом сохраняющего ранг офицера. «Прокатывает», по выражению Маккоя, на почти всех представителях не особо уважающих мирные устремления Федерации рас. Хотя, например, в стакан для проведения переговоров с мостика по видеосвязи капитан все-таки наливает чай. И какой-то голубой компот вместо андорианского самогона, опять-таки по выражению не самого доброго на весь Звездный Флот доктора. «Задолбал со своими ролевыми играми», - вздыхает вынужденно втянутый в эту многоходовку Маккой, но не может не признать, что с интеллигентным федератом некоторые вообще бы разговаривать не стали, и потери были бы… в принципе, они бы были. Еще у Маккоя много комментариев к внешнему виду бравого капитана. - Поставь мне засос, - тянет Кирк. У главы медслужбы едва не падает на пол сводка, которую «просто подержать». - Джим, ты охренел? – пока еще вежливо интересуется Леонард. – Со сменой формы на блядскую безрукавку мозги отшибает? - Не. Образ неполный. Да и оживить надо. «Придурок», - читается в глазах медика. - Тебе пол-корабля посодействуют с удовольствием. Отвали, - хватает у Леонарда терпения. - Неа. Неуставные отношения, на кой мне такое счастье… А со мной, значит, уставные, продолжает мысленный диалог Маккой. - О, придумал! – радуется Кирк, пока товарищ мучается моральными дилеммами. – Я отвалил, Боунс, не хмурься. - Придумал, кто тебе образ дополнит? - Придумал, - жмурится подозрительно довольный капитан. Когда капитан влетает на мостик за минуту до сеанса «высокодипломатичного общения», Маккой за малым умудряется не выругаться самыми последними выражениями того астероида, который Кирк недавно разнес. Капитан выглядит… шикарно. Охренительно, если соответствовать образу. Лихорадочный блеск в глазах. Наливающаяся всеми красками гематома ниже левой скулы. И вторая – столь же живописная – на правом отлете ключицы, наполовину под мало что скрывающей безрукавкой. Запекшаяся кровь на прокушенной нижней губе. Бешеная ухмылка. - Красив, блядь, как закат империи… - оценивает Маккой. Хорошо, что подавляющее большинство офицерского состава считает это чересчур правдоподобным гримом. Глава медицинской службы слишком хорошо осведомлен, что «грим – это для слабаков». И что «Кирк и ролевые игры» – это почти синонимы. Почти как «Кирк и дурацкие, но действенные решения». - Не ной, - часом позже цыкает Леонард на третье по счету «Боунс, почему-это-так-больно» из капитанских уст. – Ты кого уговорил такое тебе на… накреативить?! В глаза хочу посмотреть. Неуставных отношений нашему капитану не надо, как же… - Любимчика твоего, - огрызается Кирк, но терпит, пока регенератор приводит его в уставной вид. Леонард сначала пропускает мимо ушей. Потом тихо, но внятно произносит сакраментальное «какого хрена, Джим». И Леонарду не совестно. Вот вообще. Потом Леонард еще раз внимательно смотрит на отметины. На четкий след скорее всего довольно массивных клыков. И глубоко вздыхает, напоминая себе, что подзатыльники старшим по званию не выдают даже в воспитательных целях. - Ты же не мог, - полувопросительно тянет Леонард, - нет, Джим, скажи мне, ты же не додумался… Кирк пожимает плечами. Ухмыляется. В полном соответствии с образом. - Я сказал, что меня бесят всякие недоумки, разевающие щупальца на мой «Энтерпрайз». И хочу отвлечься быстро и качественно. Щупальца не разевают, хочет поправить Маккой, их скорее распускают… - И, Боунс, теперь меня еще больше нервирует твоя манера в одиночку работать с потенциальной угрозой. И твоя манера игнорировать постоянные заигрывания тоже. - Твоя приблуда! – возмущённо цедит Леонард. – Кстати, должно быть наоборот. - Не моя приблуда?.. - После того, как тебе могли, но не отгрызли голову, ты должен был успокоиться, а не нервничать, что твоего медика некоторые благодарные пациенты обожают с ног до головы. Джим пытается хохотнуть, получает раздраженное шипение и садится смирно. - Завидовать только не надумай, - предупреждает Леонард. – Я сам не рад. Кирк молчит. Смотрит в потолок. Закрывает глаза. И признается: - Я предпочел бы вулканца. Он шикарный. - Остроухий аналитик не будет тебе ставить засосы за семь минут до эфира. Нелогично, Джим. Хотя, попробуй приказать, ты ж себя позиционируешь сволочью с безраздельным правом владения… куда собрался? Еще не всё. Кирк, по мнению доктора Маккоя, вздыхает слишком наигранно. Совсем не так верибельно, как недавно изображал раздражение на тех, кто посмел отвлечь его, цитата, «от охренительного времяпровождения, торпеды в боевой режим, через три минуты стрелять без дополнительной команды, я хочу кончить, а не слушать черт пойми что». Почему (и как) это каждый раз работает, Леонард не знает. Да и не особенно хочет вникать. - Я в бешенстве, - с порога заявляет капитан, дергая плечом. Кинжал пляшет в пальцах, раздраженная усмешка ползет по губам и замирает, едва взгляд останавливается на одном из двух находящихся в отсеке. Правда, напугать чем-то подобным клингона вообще маловероятно. Скорее полюбуется. Каренг вообще пожимает плечами. - Повод, капитан? - Бесящие меня угробки, - пространно высказывается Кирк и подходит, подлетает в три шага, дергая за ткань на плече, к себе, на себя, поднимая на ноги. Поднимает, кстати, больше авторитетом, чем физическим воздействием: терранец прекрасно понимает, что слабее раза в три. Но у него нож в руке, огонь в крови и безумие в глазах. – Отвлеки меня, - требует Кирк и позволяет себе подняться на носочки, одновременно притягивая к себе и впиваясь требовательным поцелуем. Секундой позже на лопатки ложится широкая ладонь придерживая – и, ошибки быть не может, поддерживая. Целуется капитан жадно, зло, умело, жестко – как в последние секунды. Остро прикусывает кожу на чужом подбородке. - Я сказал: отвлечь меня, - хрипло цедит Кирк. Щурится. Синева пополам с грязью, бешенство пополам с похотью. – Ну же! Глухой рык обжигает, усмешка терранца становится совсем безумной – и удовлетворенной. Получил, добился, спровоцировал. Стребовал. Кирку плевать на третьего наблюдающего, Кирк со вкусом утирается тыльной стороной руки с зажатым ножом. Обводит языком пробитую клыками губу, кривится – болезненно, жадно. - Вот теперь - дело, - шепчет безумие, кровь стекает, собирается каплей, но упасть на форму не успевает: слизывают набухшую каплю чуть ли не как драгоценность. Безумие щерится, безумие качает кинжал за лезвие, позволяя зализывать чертовски глубокую и неприятную рану. – Но мало. Больше. Еще, - требует терранец, вцепляясь в полусвободно стянутые шнурком пряди, притягивает обладателя клыков к своей шее, прямо к заманчиво бьющейся жилке. Капитану досадно, что партнер медлит. Капитан скалится и зло хохочет. - Я взаимно хочу тебя, - выдыхает он. – Чертовы клингонские укусы… хочу еще парочку, или я прирежу на мостике первого, кто недостаточно быстро уберется с моего пути. Требовать третий раз не приходится. Через две минуты на мостике Боунс что-то бормочет про красоту и закат Империи. Кирку плевать. Больше всего Леонарду Маккою не нравится (не переносит просто!), когда капитан втягивает в свои «ролевые игры» экипаж. Пусть и вынужденно. Да, капитан такой красоты, как крейсер класса «Конституция» в одиночку отбитым ублюдком быть не может. Репутация. Джиму, что его, Кирку – репутация и снижение потерь, а служба охраны (а кому еще чаще всего достается роль почетного эскорта?!) потом смотрит на вроде бы обожаемого и адекватного капитана с не лишенными оснований подозрениями… …не могут актеры быть настолько гениальными. Маккой согласен целиком и более, чем полностью, но экипаж по мере сил разуверяет. Включи мозги, Джим, ну. Ну хоть иногда. Даже если очередные «гости» не увидят ничего дальше траспортера и переговорной. Джим, да какого ж хрена, хочет заорать Маккой, и вообще чудом остается на месте, за плечом закаменевшего капитана. Остальных спасает только то, что они уже сидят, а на кресле не попятишься. Если очень захотеть, конечно, можно все, но… Какого ж хрена ты творишь, уже обреченно хочет поинтересоваться Маккой, когда Кирк на самом остром моменте, когда ситуация начинает принимать крайне-неприятный-оборот в потенциальной бойней на борту «Энтерпрайза», зевает, и заявляет «щаз, минутку», подгребая к себе падд. Шок, конечно, дело хорошее, но в разумных же пределах!.. «Зайди в гости, мы заканчиваем», - гласит строчка на падде. Маккою незнаком ID, нет ни эмблемы отдела, ни личной символики. Пустой номер. Успевший нависнуть над капитаном с претензиями, но пока хоть не с оружием очередной «партнер по мирным переговорам» хмыкает как-то крайне нехорошо. - Заебался, - соглашается с ним Кирк. – Мы на чем закончили? Вы уебываете с нашего пути, а я делаю вид, что вас не видел?.. - На том, что маленький наглый терранец сдает с потрохами свой богатенький крейсер, за что получает свою жизнь и, исключительно за свою очаровательность, маленький шаттл. - Ни хера не приемлемо, - скучающе кривится Кирк. - Тогда маленький наглый терранский капитан умрет немедленно. Кирк зевает так, что у Леонарда закрадываются опасения, не придется ли челюсть вправлять. Немедленно. - Да блять хоть весь первый командный состав. Вы отсюда не выйдете, а моя смена разнесет вас через минуту после первого трупа. Иногда (очень часто) Леонард Маккой очень жалеет, что он в составе этого «первого состава». Судя по лицам остальных офицеров, они что-то тоже не счастливы быть театром имени капитана Кирка. С другой стороны, «Энтерпрайз» уйдет почти невредимым. Минимизация жертв. Черт бы тебя, Кирк. И суку-судьбу. С третьей стороны… …на периферии внимания Маккой отмечает, что открылась и закрылась дверь переговорной. Это ж кого там Джим приглашал в гости и кому могло в голову прийти явиться. Впрочем, смотрит Леонард только на плечо Джима и на то, как перед лицом скалящегося капитана начинает качаться какое-то похожее на цветок из лезвий холодное оружие. Местное, красивое. Капитан делает вид, что смотрит на это великолепие с вежливой завороженностью и уж явно ни разу не испугом. Когда по самому изогнутому лезвию к ухмылке Кирка медленно ползет струйка крови, Маккой умудряется поднять взгляд. Сначала на горло того, кто капитану этим великолепием угрожал. Из центра того, что должно заменять кадык, почти кокетливо поблескивает конец довольно широкого лезвия. Блядь, понимает Маккой, это не служба охраны. И капитан не давал команды стрелять. Зато капитан вынимает из чужой полуклешни смертоносную красивую вещицу и продолжает любоваться. Смерть мгновенная, даже клешня разжимается капитану в ладонь. - Я ж хотел по-доброму, - горестно сообщает Кирк оставшейся троице, рванувшей было хвататься за оружие, но собственная служба охраны – она как-то быстрее и вымуштрованнее, чем полупиратское бандформирование. – Я ж хотел, как приличный представитель Федерации, миром и без трупов… убери ты это отсюда, нахер мне трупак в поле зрения? Висящий на чужом ноже, причем. Сапоги от растекающейся лужи крови бравый капитан демонстративно брезгливо отодвигает. - Федерация разве одобряет убийство послов на своей территории? Ишь, как заговорили, думает Маккой, и судя по ехидному виду Кирка, капитан с диспозицией полностью согласен. - Федерация - нет, - милостиво поясняет капитан. – Федерация кончилась там, где мне в лицо стали оружие совать. Я ж обычно всем подряд свою личную охрану не показываю. У приличных собеседников мандраж начинается, да… заикание и прочий, как там, Боунс?.. - Ларингоспазм, - мстительно подсказывает Леонард, хотя ни черта не понимает в многоходовке гениального придурка. - Ага, то самое… вкусно? – с искренним оживлением и заинтересованностью меняет тему Кирк, буквально прилипая взглядом к тому, как замаранное чужой кровью лезвие… обнюхивают, да? Леонард, впрочем, залипает тоже. - Не знаю. Нет, кислая, - сплевывает на все еще истекающий кровью труп капитанская «личная охрана» (вообще, с каких это пор, приблуда это, а не…) - Тогда не буду пробовать, - огорченно вздыхает Кирк. И зло щурится. – Итак, мы остановились на?.. Капитан, конечно, обожаемый, мрачно отмечает Маккой, но после этого шоу шарахаться от Кирка в темных коридорах станут чаще и продуктивнее. Капитан возит носком сапога по подсыхающей луже, оставшейся после утащенного своими же трупа и выглядит… тоскливо. - Какого ж хрена, Джим?.. – риторически выдыхает Леонард, почти падая в освободившееся по правую руку капитана кресло. – Какого хрена шоу, если ты знал, что они попробуют тебя красиво прирезать? - Или красиво прирезать, или эффектно расстрелять. При «эффектно расстрелять» я б им без полного уничтожения мозги не вправил, - тоскующе отзывается Кирк. Не отводит взгляд от лезвия, которое Каренг методично и, кстати, излишне тщательно, вытирает об рукав. – А потом отчеты, объяснительная, Боунс, я ж свихнусь. А один труп был – и нету. Не наш труп, не наша территория, сами виноваты. Я правильно говорю?.. От ухмылочки с демонстрацией клыков Леонарда передергивает. У Джима, конечно, гениальный по детализации образ, но делать ставку на того, кто игру принимает в качестве истины в последней инстанции? Причем явно так с удовлетворением от дела рук своих? Придурок ты, Джим. Гениальный, но придурок. - Клыки спрятал, - привычно цыкает Леонард. – Приблуда, блять, капитанская, Джим, про тебя говорю! - Ага. Моя приблуда. Оба. Зрелищно получилось. Кайф. Охренительный. Как я и хотел. Нормально разговаривать ты не пробовал, жалуется мирозданию Леонард, но вслух замечания не делает. На расстоянии протянутой руки – угроза, искренне считающая капитанские ролевые игры истинным моральным обликом. Нельзя расшатывать Джиму пусть и сомнительную, но репутацию. - Хотел, Джим?.. Как только из лужи подсыхающей крови получается картина абстрактного художника, Кирк теряет к ней интерес. Ловит отблеск на лезвие трофейного цветка. - Я приказал, - почти мечтательно улыбается капитан, - зрелищно убить того, кто будет мне угрожать. Фазером, Боунс, слишком быстро и незрелищно. Ну не то, понимаешь?.. Маккой понимает пока только одну непреложную истину: в каждом чертовом акте этих мало соответствующих законам Федерации выступлений от актерской игры остается все меньше и меньше. И не то, чтобы это не было результативным подходом.