Под большим синим небом

      Каким-то чудом всем на ферме на следующее утро было позволено полежать в кровати подольше. Сириус зашевелился вскоре после того, как провалился в сон, просыпаясь от заведённого снаружи квадроцикла. Судя по всему, Лайелл отправился на холм, но, когда Сириус пришёл в себя второй раз, солнце было уже высоко за узкими окнами сарая, а Джеймс всё еще храпел на соседней раскладушке. Солома, торчащая из спутанных волос, выдавала его с головой. Никто ещё не пришёл их будить, а овцы внизу вроде бы тихие и довольные, так что Сириус сладко потянулся и, пользуясь положением, залез под кровать, порылся в своей сумке и вытащил две книги, которые он взял с собой. Путеводитель с описанием сорока главных вещей, которые каждый турист должен сделать в Гонконге, и старый потрепанный экземпляр «Дэвида Коперфильда», который Флимонт сунул ему в дверях перед отъездом на вокзал «на случай, если у тебя будет свободное время в замке».       Он несколько мгновений переводил взгляд с одного названия на другое, бросил путеводитель обратно под койку и наугад открыл потрёпанный роман.       Джеймс разлепил глаза примерно через час: сначала из спального мешка послышалось бормотание, а затем показалось помятое лицо, и он по-совиному заморгал. Сириус взглянул на него поверх страниц, и лицо Джеймса медленно расплылось в самодовольной улыбке.       — Отличная ночь выдалась, да?       Сириус согласно промычал, опуская книгу на колени.       — Ха, — Джеймс улыбнулся. Он привстал, взял со столика очки и взъерошил рукой копну своих волос.       — Похоже, нам дали отгул на всё это утро.       — Ну что, — вздохнул Джеймс, нахмурился, снял с себя очки и протёр их своей футболкой. — Я надеюсь, что они решили, что мы просто задержались в пабе, а не…       Он пошевелил бровями, глядя на Сириуса, и это, видимо, должно было что-то значить.       — Я думаю, что меня бы уже закопали в навозной куче, если бы знали.       Джеймс недолго рассматривал Сириуса.       — Ремус в порядке? — спросил он. — После паба?       Сириус шмыгнул носом, загнул уголок страницы и закрыл книгу.       — Да, — тихо ответил он, большим пальцем поглаживая потрёпанный корешок. — Думаю, да.       — А ты в порядке?       — Ага, — он осторожно, мягко улыбнулся и поднял взгляд на Джеймса. — Хотя я давно не слышал таких слов.       — Ну мы не в Лондоне, — сказал Джеймс, зевая и потягиваясь на своей койке. — Ремусу приходится мириться с этим дерьмом.       Сириус кивнул, задумчиво кусая губу.       — Да, — пробормотал он, — Я надеюсь, тут не все такие.       — Я думаю, нет, — немедленно отозвался Джеймс настолько уверенно, что Сириус позволил себе в это поверить, даже если никто из них не мог знать наверняка. Даже если никто из них не мог понять суть места, в котором они провели меньше месяца, а Ремус прожил всю жизнь здесь, загнанный в ловушку, вынужденный выслушивать все эти ужасные вещи в пабе. — Просто парочка тухлых яиц, — Джеймс пожал плечами и улыбнулся. — Всё будет нормально.       — Наверное, ты прав, — согласился Сириус, и он молился, чтобы так и было.       — Кстати, о яйцах…       К тому времени, как они спустились по лестнице амбара и зашли на кухню фермерского дома, уже был накрыт стол. Джеймс, всё ещё не проснувшийся, врезался головой в низкий дверной косяк, и Лили, сидящая в одиночестве за столом, тихо фыркнула в свой чай. Сириус плюхнулся на стул рядом с ней.       — Разбирайте, — весело сказала Хоуп, выходя из кладовки, и у Сириуса едва не потекли слюни, когда он увидел сковородки с яичницей и тосты с беконом перед собой. На столе миска с грибами в масле, тарелка с шипящими жареными помидорами, размером с яблоко. Из холла неторопливо вышел Ремус, с растрёпанными волосами и улыбнулся, когда встретился взглядом с Сириусом.       Сириус тоже улыбнулся.       — Вы долго были в пабе, да?       Хоуп кивнула и поставила еще один поднос посреди стола, и у Сириуса екнуло сердце, когда он увидел слабый румянец под загаром Ремуса.       — Мгм, — пробормотала Лили с набитым ртом. Джеймс сосредоточенно уставился на чайник.       Лайелл, как оказалось, рано утром решил, что он отправится на холм один, и Сириус не знал, было ли это милосердием с его стороны или его уговорила Хоуп из-за того, что они вернулись поздно, но в любом случае Джеймс выглядел очень довольным тем, что он мог всё утро сидеть и беззаботно улыбаться Лили. Они убрали тарелки, загрузили посудомоечную машину и вышли во двор, где солнце, сияющее в большом синем небе, уже достигло зенита. Лили проворчала что-то о кровати в комнате для гостей, от которой у неё разболелась спина, Джеймс пробормотал что-то в ответ, и Лили пихнула его в сторону тюков с сеном, Сириус смеялся над ними, откинув голову назад, и это утро просто чудесное.       Лили уехала домой после позднего обеда из сэндвичей с ветчиной и чипсов в амбаре. Джеймс исчез в доме, чтобы принять душ, а Ремус с Сириусом остались ухаживать за сопротивляющейся овцой в загоне. Они отлично справлялись, работая вместе. Они не говорили ни слова, когда перекинули овцу через тюк, и Сириус точно знал, что делать, когда ягнёнок застрял. Он ловко обхватил его ножки одной рукой, осторожно перемещая его внутри, пока он не поддался, и вытащил на пол сарая, и уже через пару минут ягнёнок уже поджимал ножки под своё маленькое белое тельце и радостно расхаживал по загону.       — У тебя отлично получается, — хрипло сказал Ремус, когда они стояли бок о бок у раковины, оттирая руки зелёным медицинским мылом. — Думаю, ты напрасно торчишь в Лондоне.       Это шутка. Это только шутка, и Ремус улыбнулся и игриво подтолкнул его локтем, но у Сириуса внутри что-то сжалось от странной смеси надежды и тревоги. Сириус на секунду почувствовал себя частью этого мира, и это снова напомнило ему о том, как больно ему будет, когда настанет время расставаться. Он старался об этом не думать, особенно сейчас, после прошлой ночи. Уже на третий или четвёртый день пребывания здесь он понял, что отъезд будет, по меньшей мере, горько-сладким. Он скучал по дому, по своей постели, в которой не было сена и шерсти животных, по Эффи и Флимонту. Он хотел скорее вернуться, но уже через неделю понял, что так же сильно будет скучать по солнцу, мощёному дворику и запаху сена в амбаре каждое утро. Он будет скучать по Хоуп и её рассказам про альпак. Он будет скучать по Ремусу.       Особенно теперь. Теперь, когда отношения с Ремусом стали чем-то большим и Сириус смел надеяться, что они выйдут за рамки этого лета, но одновременно он не мог думать ни о чём, кроме неизбежного. Он не хотел думать о том, что будет после Ремуса. Он не хотел думать о возвращении домой в свою постель, о возвращении в бешеный ритм бесконечного серого города. Унылый и плоский город после месяцев, проведённых здесь в счастливых прогулках за руку с Ремусом и ночёвках в амбаре. На горизонте виделись билет на самолёт, квартира на набережной, удушающая, влажная жара Гонконга, и об этом он тоже не хотел думать.       Лайелл вернулся с холма во время обеденного перерыва и дал Ремусу список лекарств, запасы которых необходимо было пополнить в крошечной ветеринарной клинике на краю деревни. На следующий день Сириус забрался вместе с ним на переднее сидение внедорожника, а Сессиль устроился на коленях Ремуса. Они снова обнаружили его в амбаре вместе со Шмыгом, и он, как обычно, зарычал, когда Ремус оттащил его от ягнёнка и подхватил на руки.       — Нужно показать ветеринару твой ужасный зуб, — проворчал Ремус. Сессиль всё ещё извивался у него на руках, когда они садились в машину. Теперь он наморщил мордочку, недовольно плюхнулся на колени Ремуса и недовольно пыхтел каждый раз, когда шина задевала какую-нибудь кочку.       — Сколько ему лет? — спросил Сириус, пока они мчались прочь от фермы, а Сессиль свирепо смотрел на него поверх ручного тормоза.       — Мы думаем, девять или десять, — ответил Ремус. Он убрал одну руку с руля, чтобы нежно взъерошить жилистую головку Сессиля и почесать седую мордочку. — Но он уже был ворчливым дедом, когда я нашёл его.       Сириус улыбнулся и повернулся к открытому окну, чтобы посмотреть на проносящиеся мимо поля, подставляя лицо теплому ветру и свету.       — Ты знаешь, как говорят.       — О чём?       — Ну, о том, что собаки похожи на своих хозяев.       — Ха-ха, — мрачно ответил Ремус, но Сириус просто не мог не заметить улыбку у него на лице.       Они остановились на маленькой пыльной парковке в конце деревни, и Сириус слабо улыбнулся, глядя на паб внизу улицы. Они прошли мимо него, ничего не сказав, Ремус ушёл к ветеринару, а Сириус остался сидеть на скамейке, наслаждаясь утренним солнышком и стараясь не думать о двух злобных парнях и девушке с холодным лицом и тонкими губами. Зубу Сессиля, судя по всему, понадобится большой пакет антибиотиков, который Ремус вынес вместе с лекарствами для овец. Они зашли в маленький магазинчик на другой стороне улицы, чтобы купить большой кусок сыра, который, видимо, должен быть приманкой для Сессиля.       — Чудище, — нежно пробормотал Ремус, опуская его на тротуар и поглаживая жёсткую шёрстку. Сессиль топал за ними, надувшись.       — Ремус!       Они оглянулись и увидели Питера — парня из бара, — спотыкающегося по дороге к ним. Он почти бежал, придерживая на плече набитую чем-то сумку, и когда он приблизился, волосы уже прилипли ко лбу.       — Как я рад, что вас встретил, — сказал он, улыбнувшись сначала Ремусу, а потом, будто бы немного опасливо, Сириусу, и Сириус неуверенно кивнул в ответ.       — Всё хорошо?       Ремус кивнул и прищурился.       — Да, да.       Наступила неловкая тишина. Питер засопел, нервно сглотнул и указал на Сессиля.       — А вот и ты, — невпопад сказал он. Сессиль его проигнорировал. — Давненько я не видел его в пабе.       Ремус хмыкнул, как будто это было ответом.       — В общем, — произнёс Питер после очередной неловкой паузы и выпрямился, тяжело вздохнул. — Я просто хотел… извиниться.       Они уставились на него.       — За что? — спросил Ремус, и Питер вздрогнул.       — За ту ночь, — объяснил он, беспокойно взглянув на Сириуса. — Я должен был их выставить, — его дыхание снова сбилось. — Я должен был… Ты знаешь, я так не считаю, Ремус. Я не хочу… Я не хочу, чтобы ты обо мне так думал. Я не такой как они в этом плане.       Он умоляюще посмотрел на Сириуса, нервно накручивая на пальцы подол своей футболки.       — Мы знаем, Пит, — мягко ответил Ремус.       — Я просто, — Питер покачал головой. На его лице появилась чуть маниакальная улыбка, когда он беспомощно пожал плечами. — Они ведь огромные, понимаете? Было бы трудно их выгнать. Давно пора поставить какого-нибудь громилу. Он бы здорово помог…       — Пит, всё нормально.       Ремус улыбнулся, его руки были в карманах. Но Сириус видел — ненормально. Он видел, что напряжена челюсть, и что в уголках глаз не появились морщинки. Но Сириус подумал, что это действительно не вина Питера, парни были по-настоящему огромными, а низкий и неуклюжий Питер даже выглядел рядом с ними комично.       — Ладно, ладно, — пробурчал Питер. Он снова натянуто улыбнулся Сириусу. — Ты же скажешь это своему… другу? — спросил он, и его голос ласковый и осторожный, словно он говорил с ребёнком или плохо знающим язык человеком. — Ты скажешь ему, что я так не думаю?       — Э-э, — протянул Сириус, глядя на Ремуса и Питера. — Джеймсу?       Питер всё ещё нервно теребил футболку пальцами.        — Да! — воскликнул он, энергично кивая. — Да, Джеймс! Твой друг Джеймс. Ты убедишься, что он об этом знает?       — Конечно… — медленно произнёс Сириус. Питер снова кивнул, сначала ему, потом Ремусу, потом почему-то Сессилю, закинул сумку на плечо и пошёл дальше в сторону паба. Сириус молча проводил его взглядом, нахмурился и спросил:       — Он что, думает, что мы с Джеймсом вместе?       Он посмотрел на Ремуса, который кусал щёку, чтобы не рассмеяться.       — Вот она, опасность быть шикарным южанином в таком месте, — тихо сказал он, а потом тепло и по-доброму хихикнул. Сириус покачал головой, когда Питер скрылся за углом.       — Да ладно тебе, — Ремус всё ещё улыбался, глядя на Сириуса, а Сириус снова нахмурился.       — Что?       Ремус подтолкнул его и стал спускаться к машине по булыжникам, придерживая Сириуса за плечо.       — Хочешь сказать, что у вас с ним никогда не было? — спросил он, цокнув языком и подмигнув.       — Не было чего? — спросил Сириус. Он ускорил шаг, глупо глядя на Ремуса.       — Ты понимаешь.       И Сириус, правда, понял — по вызывающему выражению лица Ремуса — и почувствовал, как румянец загорелся на его щеках. Он отвёл взгляд, понимая, что Ремус на него смотрел.       — Господи, — Ремус расхохотался, откинув голову. Он рассматривал Сириуса, пока они неторопливо шли по тротуару. — Было, да?       — Заткнись, — пробубнил Сириус, но всё равно не мог сдержать улыбку, которая появлялась, когда он вспоминал эту глупость. — Это было в университете, — он пожал плечами, наслаждаясь удивлённым взглядом Ремуса. — Мне было скучно, а ему — любопытно.       — Ужасно, — фыркнул Ремус и покачал головой. — И как?       — Кошмар.       На самом деле, подробностей он не помнил. Там было замешано как минимум две бутылки Мальбека, может быть три, потом одно перешло в другое, и следующее, что он помнил, что они были под простыней, неловко касаясь друг друга и избегая зрительного контакта. Он помнил, как настоял на том, чтобы выключить ночник — «Как грубо» сказал тогда Джеймс — и они неловко запустили руки друг другу в боксеры, а потом было следующее утро, и рот Сириуса был как ватный от выпитого вина.       В первую же минуту после пробуждения они решили, что никогда, никогда больше не будут пробовать ничего подобного.       — Фантастика, — рассмеялся Ремус, игриво подталкивая его, когда они подошли к машине.       — Прекрати представлять это.       — Ни за что, — Ремус улыбнулся. Они залезли в машину, и Сессиль, как обычно, запрыгнул на колени к Ремусу.       — А что насчёт тебя? — Сириус поднял брови, пристегиваясь.       — Что насчёт меня?       — Насчёт тебя и Лили, — подсказал Сириус. Ремус улыбнулся и задним ходом выехал с парковки, направляясь в сторону холмов.       — Не-а, — мягко ответил он и покачал головой — Никогда.       — Никогда?       — Никогда, — Ремус пожал плечами. Он взглянул на Сириуса с той же мягкой улыбкой.       — Тебе никогда не было интересно?       — Нет, — ответил Ремус. — Я все понял довольно рано, — добавил он тихо, и Сириусу почему-то захотелось его обнять. Может из-за тоски в его голосе. Возможно, из-за самой мысли о юном, одиноком Ремусе, который знает, чего хочет, и знает, как трудно ему будет это получить в таком месте.       Вместо этого он положил руку на ногу, погладив по бедру сквозь джинсовую ткань, надеясь, что это его утешит.       Сессиль даже не попытался укусить его.

***

      Остаток недели прошёл в приятной суете, заботе об ягнятах и украденных моментах за амбаром и в постели Сириуса, когда на ферме тихо, а солнце высоко над головой. Лили снова пришла в пятницу. Выбор фильма всю неделю оставался загадкой, до тех пор, пока они не собрались в укромном месте за тюками, и лицо Николаса Кейджа снова не засияло из маленького старого проектора. Как выяснилось, это какой-то чудовищный ремейк «Плетёного человека», от которого Джеймс и Лили оказались в полном восторге, но Сириусу от него стало не по себе, и он ушёл в дальнюю сторону загона, под предлогом того, что ему нужно в туалет. Вскоре Ремус нашёл его в куче из одеял и сена, играющим со Шмыгом. Они услышали странные звуки из-за тюков сена, подозрительно похожие на вздохи Джеймса, и они решили, что лучшее, что они могли сделать — остаться там, где они есть. Они провели прекрасный вечер под вечерним солнцем, бросая Сессилю теннисные мячи.       В воскресенье Джеймс пешком направился в сторону деревни, с гордостью объявив о прогулке с Лили, и Сириус разрывался между желанием пойти с ним, чтобы посмотреть, как он забирался на лошадь, потому что он точно никогда в жизни этого не делал, и желанием остаться с Ремусом во дворе и помочь ему покрасить пару старых деревянных кашпо, которые Хоуп хотела заполнить астрами и бархатцами. Он выбрал последнее и помахал Джеймсу рукой на прощание, ухмыляясь и обещая поделиться ибупрофеном, когда он вернётся с больной спиной, и направился обратно в сарай, чтобы взять кисточку. Он улыбался сам себе, пока они вместе с Ремусом красили деревянные ящики в ярко-жёлтый цвет.       После выходных погода поменялась и наступили два коротких пасмурных дня, и Лайелл достал старый дождевик и шляпу для Джеймса, прежде чем они сели на квадроцикл и поехали вверх по склону сквозь проливной дождь. Уже через несколько минут не осталось ни одного тёмного пятна, и Сириус очень доволен собой, когда они с Ремусом решили провести утро в абмаре, играя со Шмыгом и Сессилем, которому теперь было разрешено заходить внутрь, потому что больше он совершенно не интересовался овцами, а вместо этого таскал для Шмыга куски веревки, мешковину и полусгнившие яблоки из сада.       — Он просто без ума, — нежно пробормотал он. Над головой прогремел низкий раскат грома, дождь всё ещё барабанил по крыше, удивительно успокаивающим и усыпляющим звуком.       — Разве ты можешь его винить? — Сириус улыбнулся и подхватил Шмыга под животик, усадил на свои колени, где его уже ждала новая бутылочка. Шмыг жадно в неё вцепился.       — Нет, — тихо пробормотал Ремус. Сириус поднял на него глаза и обнаружил, что Ремус наблюдал за ним, а не за ягнёнком, смотрел на него нежным взглядом, и Сириус просто растаял.       Только в субботу Сириус с замиранием сердца осознал, что они на ферме уже больше месяца: четыре недели яркого солнца, Ремуса и запаха лекарственного мыла, который, казалось, уже не покидал кожу Сириуса. За четыре недели на холме, Джеймс — внезапно заметил Сириус — приобрёл фантастический загар, тёмно-коричневые веснушки на переносице, волосы отросли и были вечно лохматые, падали на очки так, что, по мнению Сириуса, Лили наверняка уже влюблена. Она стала появляться на ферме гораздо чаще, и Сириус был этим доволен, потому что Джеймс почти постоянно улыбался, когда она была рядом, и они вчетвером очень хорошо проводили время: собирались вместе между тюков сена, чтобы посмотреть очередной фильм, или гуляли солнечными вечерами по двое по извилистым тропинкам, где свет лениво просачивался между деревьев, вплетая в кудри Ремуса золотые нити, и Сириус брал его за руку и улыбался, когда он сжимал его пальцы в ответ.       Он старался не думать, что прошёл уже месяц, а значит, осталось всего восемь недель. Ещё восемь недель, а потом Ремус отвезёт их обратно на железнодорожную станцию и Сириус отправится обратно на юг вместе с Джеймсом, прочь от зелёных холмов и стогов сена. Прочь от Ремуса. Странно было думать, что тогда они уже будут не нужны: у всех овец уже будут ягнята и загоны в амбаре опустеют. Загон закроют, вёдра и коробки с лекарствами, салфетками и полотенцами, сложенными у серебряной раковины, сложат куда-нибудь в кладовку, новоиспечённых ягнят Лайелл и его черно-белая собака с умными глазами загонят на холм. И на этом всё закончится. Они заберут свои конверты с зарплатой у Лайелла, Хоуп поцелует их в щёки, и они в последний раз заберутся во внедорожник и на этом всё. Всё будет кончено.       И он отчаянно пытается об этом не думать.

***

      — Мне пришло электронное письмо от Кристофера.       Сириус нахмурился и натянул свой свитер для сна через голову. Свитер пах овцами, сквозь пряжу пробивались колючие старые клочки сена, которые приходилось выщипывать каждый вечер. Это тот самый, который Ремус дал ему в первую неделю. Сириус его обожал.       — Кто это? — спросил он.       — Парень из отдела аренды, — ответил Джеймс, глядя в экран телефона и рассеянно грызя ноготь большого пальца. — Он говорит, что если мы всё ещё хотим ту квартиру на заливе, нам нужно сообщить об этом как можно скорее. И ему нужны наши заявления на визу.       — Понятно.       Повисла тяжёлая тишина. Из загонов под мезонином послышались довольные вздохи, Сириус неловко поджал губы, опустился на свою койку и посмотрел на Джеймса. Он ничего не говорил, Джеймс тоже, они оба повернули головы на старого голубя, хлопающего крыльями на стропилах в дальнем конце сарая. Они просто тянули время.       — Что ты ответишь? — тихо спросил Сириус, когда голубь улетел и тишину между ними оправдать уже было нечем.       Джеймс посмотрел на него и нервно раздул ноздри, как всегда, когда он знал ответ, но не осмеливался произнести вслух.       — Не знаю, — он пожал плечами, все ещё глядя на Сириуса, и Сириус моргнул в ответ. Он пожал плечами и небрежно бросил телефон на столик между двумя кроватями. Они больше не говорили об этом. Джеймс подготовился ко сну, они улеглись в свои спальные мешки и закончили вечер, разговаривая о последней прогулке на лошадях и смеясь. Солнце опустилось за гребень холмов, Джеймс начал громко храпеть, а Сириус полностью забыл об электронном письме и глубоко уснул. Его кожу всё ещё щекотали пучки сена, пробивающиеся сквозь мягкую коричневую шерсть свитера Ремуса.

***

      В среду снова пошёл дождь. Потоки воды устремились по дорожке во двор, заливая булыжники. Все ринулись за мешками с песком, чтобы уложить их у двери, чтобы дождевая вода не прорвалась через низкие ступеньки. Они вернулись в амбар, чтобы снять с антресолей ещё два мешка, и Ремус сказал ему, что такое бывает достаточно часто: гроза в начале лета, когда воздух на равнине вдруг становился горячим и влажным, приносил с собой серые клубящиеся облака, которые заливали долину целый день. Сириус настоял, чтобы они дождались Джеймса, беспокоясь о травмированном плече Ремуса.       Эта суета оказалась приятной: они собирали металлические детали от техники, которые нельзя было оставлять под дождем, спасали мешки с зерном. Сессиль стоял мокрый, похожий на выжатый лимон, и выглядел абсолютно разъярённым. После этого они все собрались на кухне фермерского дома, и Хоуп поставила чайник. Здесь уютно так, как никогда раньше: все торопились налить чай, носили полотенца, чтобы вытереть лица и волосы, из ниоткуда появились плюшки с маслом. Все шестеро — Лили приехала незадолго до начала дождя, а Лайелл вернулся, оставив овец в укрытии на холме — сидели за деревянным столом с кружками дымящегося чая в руках, пока дождь барабанил в окна. Счастливый Шмыг дремал у ног Сириуса.       — Так жаль, что вас не будет здесь в августе, — ласково сказала Хоуп, передавая Сириусу через стол очередную пышку. — Тут проходят просто чудесные праздники, мы всегда на них ходим.       — Звучит здорово, — улыбнулся Сириус. Где-то в его животе тяжелым камнем лежала печаль, которую он пытался игнорировать и прогнать глотком чая. Ремус тоже молчал, он вытащил из ящика колоду карт и перемешивал её.       — Как раз в конце лета в Малхэме будет такой, — продолжила Хоуп, принимая свои карты одной рукой, а второй наполняя кружку Джеймса. — Вам бы понравилось.       Ремус действительно посмотрел на него: быстрый, украдкой брошенный взгляд через стол — и Сириус не мог устоять. Он безмятежно улыбнулся и сделал глоток чая.       — Правда? — вежливо спросил он Хоуп, а Ремус предупреждающе толкнул его ногой под столом. Вежливо.       Хоуп рассеянно кивнула, раскладывая в ладони карты. Она, не заметив, выронила семёрку треф, и Лайелл молча подобрал её и вернул на место.       — У них есть конкурс альпак, — сказала она и подвинула ближе к Сириусу блюдо с пышками. — Тебе тоже нравится ярмарка в Малхэме, да, Ремус?       — Ага, — Ремус даже не поднял голову.       — Фургончики с едой просто чудесные, да, Ремус? — Лили фыркнула с другого конца стола, а Ремус бросил на неё суровый испепеляющий взгляд поверх своих карт. Сириус усмехнулся в свой чай.       Джеймс вовсе не замечал, что происходило между ними тремя, по его словам, Сессиль стащил три его карты, и теперь он пытался вернуть их, не лишившись пальцев. У него получилось забрать две — Сессиль категорически отказался отдавать короля червей, — и остаток дня провели за играми и чаепитием, Ремус прижимался к Сириусу на длинной скамье, тёплый и пахнущей дождём. На обед были сочные сосиски с травами, тушёные с луковой подливкой и картофельным пюре, а на ужин — липкий ирисовый пудинг, а потом дождь стих достаточно, что Ремус с Сириусом могли выйти и оценить ущерб, нанесённый пристройке, которую они накануне покрасили.       — Ну ты и придурок, — пробормотал Ремус, когда они вышли через парадную дверь, и Сириус усмехнулся, засунув руки поглубже в карманы джинсов.       — Я просто хотел узнать побольше о ярмарке, — невинно сказал он.       Ремус хмыкнул.       — Мгм, — промычал он неубеждённо, улыбнулся и подпихнул Сириуса локтем, когда они повернули за угол.       Дождь смыл часть белой краски, у осыпающейся стены образовались молочно-белые лужи, а по углам снова виднелись осколки старого камня. Ремус замолк и поскрёб пальцем влажную краску.       — Придётся переделывать, — пробормотал он, вытирая руку о штанину. — Работа на завтра.       — Да, — кивнул Сириус, зачем-то повторил за Ремусом и провёл пальцем по стене. Он улыбнулся, протянул руку и нанёс краску на кончик носа Ремуса, а потом улыбнулся ещё шире, когда Ремус нахмурился, а уголки его губ поползли вверх и на веснушчатых щеках появились ямочки. Низкий раскат грома загрохотал над головой, а воздух был всё ещё плотным и спёртым, и казалось, сейчас вновь ливанёт.       — Придурок, — повторил Ремус, но потом он оглянулся на дом, наклонился и оставил лёгкий, долгий поцелуй на губах Сириуса. У поцелуя вкус заварного крема, ирисок и чая, Сириус улыбнулся и обнял Ремуса за шею. Шерсть свитера колючая и грубая, а краска с носа Ремуса испачкала его собственный.       Когда они остановились, краска была повсюду. На носах, на щеках, волосы Сириуса тоже испачкались, когда Ремус снял с них резинку и запустил в них пальцы. Рукавами они протёрли грязные окна пристройки, чтобы использовать вместо зеркала, и Сириус довольно улыбнулся, глядя на то, как резко выделялся мазок белой краски, который он оставил на челюсти Ремуса. Ремус смеялся и старательно оттирал все эти влажные пятна, которые могли выдать их с головой. Они закончили и неторопливо вернулись в дом, когда последние лучи низкого солнца прыгали по мокрым булыжникам, как лесной пожар.

***

      — Мы останемся на ночь на холме сегодня.       Джеймс удивлённо приподнял брови, удивленно взглянул на Лайелла и опустил на стол свою чашку.       — Я думаю, что у пары овец могут возникнуть сложности, — хрипло объяснил Лайелл, и Джеймс пожал плечами.       — Хорошо, — кивнул он, и Сириус подумал, что Джеймс, совершенно не смущённый перспективой провести ночь под открытым небом с Лайеллом Люпином, — настоящий показатель того, как сильно их изменили эти шесть недель. Он вспомнил, какое разбитое и несчастное выражение лица было у Джеймса, когда он в первый раз вернулся с холма, и поражался лёгкости, с которой они теперь выполняли всю работу. У Джеймса и Лайелла, кажется, завязалась крепкая дружба, не без помощи сломанных тракторов и дней, проведённых на холме, а недавно, на следующий день после дождя, Джеймс ринулся спасать потерявшегося ягнёнка, чтобы вернуть его матери.       — Хоуп сказала, что её сегодня не будет на ужине, — беспечно сказал Джеймс позже, когда они поднялись к своим постелям в амбаре. Сириус лениво развалился на своей койке, крутя в руках игральную карту, которую нашёл в ящике Шмыга и наблюдал, как Джеймс запихивал свой спальный мешок в сумку, чтобы взять с собой на холм.       — Ладно, — ответил Сириус. Что-то затрепетало у него в груди — мысль о том, что на ферме будут только они с Ремусом, а остальные будут заняты своими делами. Это происходило так редко, но так замечательно. Они урывали мгновения, украденные и торопливые, когда Джеймс был с Лили, Лайелл был с овцами, а Хоуп в деревне или разбиралась в очередных разногласиях Стивена и Зигфрида, и Сириус мог взять Ремуса за руку и затащить в сарай, вверх по лестнице или между тюков сена, и они могли целоваться, пока у обоих не кончится дыхание. Но этого никогда не было достаточно, их всегда прерывали грохот подъезжающего внедорожника или Хоуп, зовущая их из дома, чтобы предложить чай и сэндвичи. Никогда не было достаточно времени, не было достаточно слов, которые шептались в раскрасневшуюся кожу.       Джеймс хитро подмигнул ему, очки съехали бок от того, как он старательно складывал свой спальный мешок.       — Повеселись, — усмехнулся он, перекинул через плечо сумку и спустился вниз по лестнице. Сириус услышал, как квадроцикл покатил вверх по тропе.       В одном из загонов была овца, у которой днём были сложности: сначала она отказывалась тужиться, а потом подняла шум, когда Сириус стал помогать ей, чтобы вытащить ягнёнка. Она яростно топала ножками во всём этом хаосе, даже, видимо, забыла, что у неё есть ягнёнок, и пришлось долго её уговаривать позаботиться о нём, прежде чем она смягчилась. Она наконец стала его кормить и выглядела довольной достаточно, чтобы свернуться калачиком на сене рядом с ним.       — У Шмыга чуть не появился брат, — сказал Ремус, опускаясь на корточки на солому и устало проводя рукой по грязному лицу.       — Вряд ли бы Сессиль это пережил.       Ремус улыбнулся и встал, собрал полотенца, салфетки и мусор со всего загона.       — Уж точно нет, — сказал он, глядя на Шмыга и терьера, которые прижались друг к другу на залитом солнцем клочке сена у двери. Они вышли из амбара, оставив их дремать, и обнаружили Хоуп, серьезно разговаривающую с одной из альпак через кухонное окно. Вскоре она торопливо ушла, поцеловав Ремуса в щёку и сообщив, что вернётся через пару часов, и они остались одни, сидя по разные стороны длинного стола и сжимая в руках чашки с чаем.       — Что ж, — произнёс Сириус, нарушая неловкую тишину. Ремус улыбнулся, и Сириус был точно уверен, что они чувствовали одно и то же. Им так редко удавалось побыть одним, и от этого у Сириуса по спине пробежали мурашки.       — Что ж, — Ремус кивнул. Он улыбнулся в свою кружку, допивая чай. — Я думаю, мне нужно что-нибудь приготовить для нас.       — Копишь силы? — поддразнил Сириус, когда Ремус подошёл к холодильнику, и получил в ответ улыбку.       — Только если ты будешь хорошим мальчиком.       — Для тебя я всегда хороший мальчик.       Они перекидывались нежными колкостями, пока Ремус жарил сосиски и яйца, поддевали друг друга над тарелками с чипсами и бутербродами со свежим хлебом. Ремус положил свою ногу на ногу Сириуса под столом, а Сириус протянул ладонь, рассеянно играя с его пальцами, и на его губах была счастливая лёгкая улыбка, пока они разговарили обо всём на свете. Потом они убрали со стола, и возникло то самое волнующее прекрасное напряжение от мысли, что у них есть ещё много времени, как минимум три часа до возвращения Хоуп. Они закончили убирать посуду в машинку, и Сириусу было достаточно слегка кивнуть в сторону лестницы, и Ремус последовал за ним. До этого он никогда не был в комнате Ремуса. Он лишь мельком видел её, когда выходил из ванной, а Ремус ждал его в коридоре, чтобы быстро и осторожно поцеловать его, прежде чем они спустятся на первый этаж выпить чай со всеми. Он знал, что это комната в конце коридора, а стены там выкрашены в радостный жёлтый цвет, и это всё. Наконец он толкнул старую деревянную дверь, оказался внутри, и подумал, что трёх часов не хватит, чтобы всё здесь осмотреть, даже если он не будет отвлекаться ни на что другое.       Это невероятное место. На широкой деревянной кровати лоскутное постельное бельё и набивные подушки, ранее вечернее солнце проникало сквозь низкие окна и окрашивая всё в чудесный золотистый цвет. На каждой поверхности расставлены рамки для фотографий и книги, маленькие обрывки воспоминаний, приколотые к стенам и дверцам шкафа и краю квадратного, потемневшего от времени зеркала, прислонённого к старому потрёпанному шкафу, бело-голубой кувшин с тюльпанами рядом с неаккуратной стопкой журналов, как Сириус знал, о сельском хозяйстве, он видел, как Ремус иногда читал их во дворе. Все это такое беспорядочное, но собранное в одну картину: поппури из уютных и безопасных двадцати четырёх лет, проведенных на ферме, и все это такое ремусовское. На выкрашенной в жёлтый части стены Сириус заметил особенно оживленный коллаж из фото, улыбнулся, и подошёл поближе, чтобы рассмотреть. В основном это старые распечатанные фото с Кодака, насыщенные и яркие, но немного помятые и потёртые по краям. На одной из них солнечный, усыпанный сеном фермерский двор, потом Хоуп и Лайелла вместе, моложе, но не менее увлечённые друг другом, на одном фото стоящие рука об руку в поле и сидящие бок о бок на деревянной скамейке на другой. Бесчисленные фотографии Лили: хмурая и беззубая Лили, с таким же рыжим хвостом, как всегда, верхом на маленькой толстой лошадке, или стоящая по пояс в реке, или висящая вниз головой на качелях из покрышек, и Ремус рядом с ней с растрёпанными вьющимися волосами, покрытый веснушками от щек до самых коленей. На одном из них он выглядел лет на двадцать, долговязый и неуклюжий, прижимая к груди небольшой свёрток с чем-то, в чём Сириус при ближайшем рассмотрении смог узнать очень маленького Сессиля, уже такого же угрюмого, как и всегда. На фото рядом Сессиль уже постарше, стоящий во дворе рядом с ужасным гусём и смотрящий прямо в камеру, будто позируя для своего портрета.       — Это просто волшебно, — улыбнулся Сириус, а потом его взгляд упал на фото очень маленького Ремуса на стене, почему-то одетого в резиновые сапоги своего отца и огромную розовую шляпу с большим белым цветком, которая, видимо, принадлежала Хоуп.       — Шик, — улыбнулся он, а Ремус закатил глаза.       — У меня всегда был вкус, — фыркнул он и упал на кровать, закидывая руки за голову. На его футболке дырка, чуть ниже строчки на вырезе.       — Вижу, — серьёзно кивнул Сириус. Он вернулся к фото, улыбаясь про себя, и думает, что абсолютно очарован детством Ремуса. Оно казалось таким счастливым, лёгким и свободным, где Ремус проводил длинные солнечные жаркие дни во дворе с Лили и животными, и это так не похоже на его собственное, которое он провел в тёмных коридорах и холодных пустых комнатах. Он даже не уверен, что у них с Регулусом есть хоть какие-то детские фотографии. Они делали ежегодный семейный портрет, каждый февраль к ним приходил какой-то отвратительный фотограф, но вряд ли были фото, на которых они вдвоем сидели вместе на заборе или улыбались из-под зонтика под дождем. Он улыбнулся последней фотографии — всегда серьёзный и крошечный Лайелл держал крошечного хохочущего Ремуса за ногу вверх ногами — и повернулся к рядам узких полок, закрепленных на стене по другую сторону окна. Там музыка, ряды компакт-дисков и старых кассет вперемешку, оттуда торчали поцарапанные коробки и потрёпанные бумажные вкладыши.       — Ремус, — медленно позвал Сириус, вчитываясь в названия, — Ты уверен, что никто не знает, что ты гей?       Он обернулся через плечо, чтобы посмотреть нахмурившегося на своей постели.       — Чего? — спросил он.       — Это самая гейская музыкальная коллекция, которую я когда-либо видел.       В его спину прилетела подушка, он рассмеялся, игнорируя бурчание Ремуса, и продолжил разглядывать пластинки.        — В смысле… Шер? — недоверчиво произнёс он, проводя пальцами по краю полки и разглядывая альбомы. Эндрю Ллойд Уэббер? Дайдо? Он заметил знакомую кассету в треснутом прозрачном футляре: чёрная вставка с золотыми буквами, и он точно мог сказать, что это за альбом, потому что Эффи постоянно слушала его в автомобильных поездках и Джеймс умолял её выключить, потому что он просто не мог это слушать. Сириус, в свою очередь, всегда питал к этому слабость.       Он вытащил кассету и повернулся к Ремусу, улыбаясь.       — ABBA? Серьёзно?       — Заткнись. Это великий альбом.       Сириус просиял. Рядом с кроватью Ремуса стояла старая стереосистема — действительно что-то из восьмидесятых — и Сириус молча наклонился, чтобы разобраться, как она работает, вставил в гнездо кассету и стал возиться с кнопками, пока из древних динамиков не раздались безошибочно узнаваемые такты.       — О боже мой, — смеется он, узнав песню и находя чрезвычайно забавным, что именно на этом моменте Ремус остановил кассету в прошлый раз. — Как твои родители до сих пор ничего не узнали?       — Это хорошая песня, — сквозь музыку сказал Ремус.       Сириус пожал плечами.       — Одна из величайших.       «Gimme, gimme, gimme a man after midnight» — звучал припев, и хмурый взгляд Ремуса заставил Сириуса подняться на ноги, и он улыбался, двигаясь к кровати в танце, игриво двигая плечами и шаркая ногами по ковру среднем между чем-то ужасающим и Флимонтом на семейной свадьбе после бутылки красного вина. Это наверняка невероятно смешно и глупо, Ремус смотрел на него снизу-вверх, закусывая щёку, чтобы удержаться от улыбки. Весь следующий куплет Сириус ритмично щёлкал пальцами и качал бёдрами, а в начале припева указал на Ремуса и выразительно пропел слова, обращаясь к нему.       — Иди сюда, дурак, — произнёс Ремус, всё-таки уступая улыбке, растягивающей его губы, схватил Сириуса за руку и утянул на кровать. Они рассмеялись в поцелуй, Сириус обхватил лицо Ремуса обеими руками, сел на него верхом и получал невероятное удовольствие от пальцев Ремуса на бёдрах, от того, какая глупая песня играла из колонки, того, как это всё легко и чудесно выходило. Они целовались с огромным удовольствием, пальцы опускались и под джинсы, и выше, под футболки, скользили по раскрасневшейся коже, и к концу песни у Сириуса перехватило дыхание: прошло слишком много времени с последнего раза, и им придётся придумать ещё сотню причин, чтобы остаться наедине, потому что он наверняка умрёт, если они не повторят снова завтра, и послезавтра, и послепослезавтра.       — Идеально, — пробормотал он в губы Ремуса, когда началась следующая песня. — Твоя мама точно ничего не знает?       Ремус снова сказал ему заткнуться, так что Сириус просто провёл рукой вниз по его груди до самой ширинки.       Тихий низкий стон вырвался откуда-то из горла Ремуса. На Сириуса всегда это влияло, каждый раз это казалось чем-то новым, волнующим и незнакомым. Конечно, ему всегда нравился секс, с двумя парнями в университете и потом с ещё одним из паба около дома Джеймса, но всегда это было чем-то обыденным, просто приносящим удовольствие. Лёгкие, незамысловатые удовольствия доставались ему легко и быстро, все были довольны и счастливы в итоге, но так, как с Ремусом, не было никогда. Никогда не было ничего подобного, что разжигало бы в его груди огонь, светящийся и искрящийся, как солнце во дворе по вечерам, и золотистое и горячее, как чай с медом. Теперь всё по-другому, и Сириус понимал, что это большая редкость, сокровище, потому что он просто не мог представить, что когда-нибудь испытает подобное с кем-то, кроме Ремуса. Он просто не мог представить себе кого-то после Ремуса.       Он спустился поцелуями вниз по шее Ремуса, всё ещё удерживая руку на джинсах, а потом снова вернулся к губам, заметив, что Ремус смотрел на него с любопытством.       — Сириус, — прошептал он, и Сириус всё понял. Он сразу же всё понял и почувствовал, что сердце в груди забилось гораздо быстрее от этой мысли, а руки Ремуса стали чуть неуверенными на его бёдрах.       — Хочешь? — прошептал в ответ Сириус, Ремус кивнул, и всё вдруг стало гораздо серьёзнее, чем минуту назад, хоть нелепая музыка и всё ещё лилась из колонок.       — У тебя есть?..       Сириус кивнул и поцеловал его, с сожалением отстранился и застегнул свои джинсы, которые каким-то образом уже были расстёгнуты, и спешно провёл ладонью по волосам.       — Две минуты, — задыхаясь, пообещал он, распахнул дверь и побежал вниз по лестнице, через кухню, по коридору, мысленно благодаря Ремуса за то, что он заставлял таскать его столько мешков с зерном за последние недели, потому что если бы он ещё месяц назад попытался бы бежать с такой скоростью, то упал бы замертво. Как бы то ни было, он без особых проблем взобрался по лестнице, кинулся к своей койке и принялся рыться под кроватью, вытащил сумку, и наконец выудил из внутреннего кармана дорожную бутылочку и маленькую квадратную упаковку, которые закинул туда утром перед отъездом. Он всегда немного презирал себя за то, что был безнадёжным оптимистом, но сейчас он готов был расцеловать себя из прошлого за такую предусмотрительность. — Молодец, — пробормотал он себе под нос, засовывая вещи в задний карман и бросаясь обратно через двор, не обращая внимания на то, как Сессиль хмуро на него посмотрел.       — Ты так долго, — дразняще потянул Ремус, когда Сириус, спотыкаясь, вернулся в спальню и пинком закрыл за собой дверь. Он упал на кровать, бросил пакет и бутылочку на одеяло и впился в губы Ремуса торопливым, жадным поцелуем, будто они были в разлуке месяцы, а не считанные минуты.       — Тш, — шикнул он Ремусу в губы. Они нетерпеливо стянули друг с друга футболки, джинсы тоже оказались на полу за ненадобностью. Ремус чуть отстранился и кивнул на презерватив рядом.       — Ты надеялся, что тебе перепадёт в замке, да?       — Хм, — мурлыкнул Сириус, покрывая поцелуями челюсть Ремуса и наслаждаясь тем, как близко они прижимались друг другу на этих тёплых простынях. — Ты, конечно, не местный лэрд, но сойдёшь.       — Это правда, — пробормотал Ремус и добавил, когда Сириус спустился ниже. — Может, выключишь эту чёртову музыку?       Сириус усмехнулся, положив подбородок на его подтянутый живот.       — Почему?       — Потому что я не буду спать с тобой под АBBA.       Тишина заполнила собой всё, волнующая и золотистая, доносились только звуки вечерних птиц снаружи и тяжёлое дыхание Ремуса, когда Сириус обхватывал его губами. Ремус осторожно запустил руки в его волосы, поглаживая по щеке большим пальцем, и Сириус был в таком блаженстве, что едва заметил, как Ремус осторожно похлопал его по плечу, чтобы привлечь внимание.       — М-м? — Сириус лениво мурлыкнул, облизнул губы и поднялся вверх по телу Ремуса, чтобы встретиться с ним в медленном поцелуе, и на мгновение ему показалось, что Ремус заколебался, лишь на мгновение, и Сириус отстранился, чтобы посмотреть на него снизу-вверх. Он знал, что Ремус скажет, ещё до того, как он успел открыть рот.       — Я никогда это не делал.       — Хорошо, — прошептал Сириус в ответ. — Всё хорошо.       Всё чудесно. Они всё делали медленно, осторожно и просто чудесно, Ремус перевернул их и уложил Сириуса на лоскутное одеяло, вечернее солнце проникало в комнату сквозь низкие окна, освещая кожу Ремуса чистым золотом, медные веснушки усеяли его кожу точками и гроздьями, как полевые цветы на лугу. Сириус тихо успокаивал Ремуса, когда ему казалось, что он сделал что-то не так, они целовались, двигались вместе, всю комнату заполнило нежное и чудесное притяжение, когда Ремус так идеально заполнил его, шепча что-то в его влажную кожу. С ним раньше никогда такого не было. Он видел солнце и большое синее небо над собой, закрывал глаза и выдыхал имя Ремуса в теплый воздух. Он никогда ни к кому так не прижимался и не чувствовал себя таким защищённым, как когда Ремус обнял и поцеловал его, полный надежд, желания и уверенности, словно они могли заниматься этим вечность, потому что в их распоряжении всё время в мире. Целую вечность будет светить тёплое золотое солнце, в доме будет тихо, а Сириус будет смеяться от щекочущих лоб кудрей Ремуса. Это вымысел и чистое безумие, но Сириус позволил себе поддаться этому соблазну, бесконечно счастливый укутал ноги в лоскутное одеяло, а Ремус уткнулся лицом в изгиб его раскрасневшейся шеи, и это просто волшебно.

***

      — Не засыпай.       — Я не засыпаю, — пробубнил Сириус, прижимаясь щекой к тёплой груди Ремуса, прикрытой тонкой простыней. Его глаза закрыты, лицо повёрнуто к окну: всё по-прежнему залито последними лучами вечернего солнца, низкими и приглушёнными, и вместо темноты за его веками всё горело оранжевым, янтарным и позолоченным.       Ремус заёрзал под ним и Сириус улыбнулся, почувствовав, как тёплые руки обняли его ещё крепче.       — Все ведь было нормально? — тихо спросил Ремус, и губы Сириуса растянулись в улыбке. Он посмотрел на него, уложив подбородок на его грудь.       — Как ты думаешь?       — Звучало так, будто ты отлично проводишь время, — ответил Ремус. — Слава богу у нас нет соседей.       — Это твоя вина, — поддразнил Сириус. Он приподнялся и аккуратно и нежно поцеловал Ремуса в уголок губ, в тоже время потянулся левой рукой к стереосистеме. Альбом включился заново, лента тихо зажужжала, когда Сириус сделал погромче и улыбнулся в губы Ремуса. — Это ты хотел выключить музыку.       — М-м-м, — промычал Ремус, прикрывая глаза и притягивая Сириуса к себе снова под простынь. Песни лениво разносились по тёплой комнате, смешиваясь с редкими трелями птиц или низким и далёким блеянием из загона, и тихим тиканьем старых часов, которые стояли у подножия лестницы в конце кухни. Скоро придётся вставать, потому что к дому подъедет внедорожник и Хоуп придёт их искать, чтобы пригласить выпить по чашке чая перед сном. Тогда он обязательно уйдет, но пока слишком легко притворяться, что этого не будет. Ему не придётся уходить ни сегодня вечером, ни утром, ни через несколько недель, когда настанет время покинуть ферму.       Притворяться легко и очень опасно, и Сириус понимал, что лишь делал себе хуже, но он продолжал улыбаться, слыша как Ремус тихо подпевал песне.       — Ты был прав, — прошептал Сириус, обнимая Ремуса под простыней крепче. — Это отличный альбом.