Под большим синим небом

      — Бросишь нам?       Сириус поднял голову и увидел, что Ремус указывал на бутылку смазки промышленного размера, стоящую на краю загона. Сириус бросил бутылку, и Ремус поймал её левой рукой.       — Думаю, ей нужно помочь, — пробормотал Ремус, кивая на овцу в загоне напротив. Она беспокойно расхаживала кругами по загону, периодически топая задней лапой по земле, тяжело дыша под своей толстой шестью.       — Я справлюсь.       — Да?       Сириус кивнул и быстро разложил перед собой все необходимые принадлежности, быстро сделал укол антибиотика овце, которая родила вчера и за которой Ремус хотел особенно присматривать в ближайшие дни. Сейчас она выглядела достаточно здоровой, лениво устроившись в углу загона и позволив новорождённому ягнёнку сосать молоко, поэтому Сириус отправился мыть руки, прежде чем забраться в следующий загон с будущей матерью.       — Есть, — пробормотал он, когда спустя пару минут он обнаружил пару тонких ножек внутри. Он осторожно потянул за них и нахмурился. — Не получается, — сказал он, пробуя ещё раз.       — Ничего, — покачал головой Ремус, и они без слов уложили овцу на тюк. Она недовольно заблеяла. — Давай так.       Это сработало. Сириус потянул снова, и потихоньку маленький белый ягнёнок выскользнул на солому у его ног. Он невероятно забавный: как только Ремус уложил его на другой мешок, чтобы овца могла его вылизать, он сразу начал извиваться и дёргать ножкой, стремясь встать, несмотря на то, что ему всего несколько мгновений отроду. Ремус засмеялся.       — Тут ещё один, — взволновано произнёс Сириус. В этом сезоне родилось только четыре пары близнецов, три из них здесь, в амбаре. Сириус улыбнулся и потянул на себя маленькое тельце. Он появился на свет гораздо легче, чем его близнец, но первое, что Сириус заметил, укладывая его на солому, то, что он намного, намного меньше, самый маленький из тех, кого Сириусу доводилось видеть. У него совсем крохотная мордочка, и она показалась совсем хрупкой и костлявой, когда Сириус протёр её.       Второе, что он заметил, проводя по влажной шерстке ладонью: ягнёнок не двигался.       — Ремус, — натянуто произнёс он, уставившись на ягнёнка.       Ремус оказался рядом в то же мгновение. Он растёр ягнёнка, ещё раз проверил его нос и рот, оттянул кожу его века, и Сириус почувствовал, как его затылок похолодел, когда он увидел мутную серую радужку.       Ремус тяжело вздохнул.        — Такое случается, — тихо произнёс он, позволяя глазу ягнёнка закрыться, сел на корточки и вытер лоб предплечьем.       Сириус взглянул на него.       — Он мёртв? — тихо спросил он, переводя взгляд с Ремуса на ягнёнка и обратно.       — Да, — вздохнул Ремус, аккуратно перекладывая ягнёнка на сено и быстро проводя ладонью по его спине и животу. — С ним всё было нормально, — мягко сказал он, закончив его осматривать. — Просто близнец был сильнее.       — Это из-за меня?       — Нет, нет, — сказал Ремус покачав головой и ласково глядя на Сириуса. — Нет, он мёртв уже день или два.       — Почему?       — Просто такое случается, дорогой.       В другой ситуации — если бы они не сидели на коленях на сене, с крошечным ягнёнком, лежащим между ними — сердце Сириуса бы перевернулось в груди, это точно. Он бы улыбнулся и попросил повторять это слово снова и снова. Как бы то ни было, он понял, что это сказано больше в качестве поддержки, чем по какой-либо другой причине: Ремус всё ещё смотрел на него с беспокойством, на лице его застыло нежное, извиняющееся выражение.       Сириус кивнул и проглотил комок в горле.       — Что нам нужно делать?       — Я позвоню ветеринару, — пробормотал Ремус, откидываясь на пятки и оглядывая всё ещё распростёртую на соломе овцу. Она, кажется, совершенно не осознавала, что только что произошло, радостно вылизывая своего первого ягнёнка, который всё ещё пытался поджать под себя тонкие ножки. — Он должен на неё взглянуть. С ней всё нормально, — пробормотал он, поглаживая рукой её жесткую густую шерсть. — Но лучше проверить её и вторую малышку. Просто на всякий случай.       — А что насчёт него? — тихо спросил Сириус, снова глядя на второго ягнёнка. Ремус помолчал несколько секунд.       — Ветеринар заберёт его, — ответил он и добавил, будто прочитав мысли Сириуса. — Мы не можем хоронить домашний скот. Одно из идиотских правил.       — Почему?       — Они переживают о грунтовых водах и всём прочем, — Ремус фыркнул и пренебрежительно махнул рукой. — Не понимаю, правда, какое значение имеют маленькие мёртворождённые ягнята, но всё вот так.       Сириус кивнул. Он думал о реакции Ремуса на происходящие — интересно, сколько мёртвых ягнят он видел за свою жизнь? Испытывал ли он такую же щемящую и пронизывающую грусть? Сириус задавался вопросом — не слишком ли он слабый? Может, это глупо — ощущать ком в горле из-за чего-то подобного? Его глаза стали стеклянными и раскалёнными из-за чего-то столь естественного и неизбежного.       Ремус снова будто прочитал его мысли:       —Ты не глупый.       Сириус поднял голову и встретился с его взглядом.       — Это всегда ужасно. Но в первый раз — особенно. Я хорошо помню, — продолжил он, вытаскивая откуда-то большой пустой мешок, — Я был маленький, мне было восемь или девять — и моя любимая овца потеряла тройню, — он прочистил горло и накрыл безжизненное тело ягнёнка куском мешковины, пряча от Сириуса. — Я очень сильно плакал.       Сириус просто кивнул и шмыгнул носом.       — Я думал, что папа задаст мне трёпку за это, — пробормотал Ремус, устраиваясь на сене рядом с Сириусом. — Скажет мне повзрослеть и всё такое. Но он не стал. Он отвёл меня в сторону и сказал: Ремус, на одного, кто не справляется, приходится сотня тех, кто справляется. И он нуждается в нашей помощи.       Он склонился к Сириусу немного — это ощущение немного вернуло его на землю.       — Мы уже ничего не можем сделать для этого малыша, — тихо сказал Ремус, глядя на небольшое возвышение под мешковиной, а затем на его близнеца, который делал первые неуверенные шаги по соломе, — Но она рассчитывает, что мы ей поможем. Проверим, в порядке ли её мама. Будем поддерживать её в тепле. Нам нужно сосредоточиться на ней.       Сириус сглотнул, положил голову на плечо Ремуса и не удержался от мысли, что однажды он станет прекрасным отцом.

***

      Ветеринар пришёл позже утром, и Сириус почувствовал огромное облегчение, когда Ремус вышел из сарая через полчаса и убедил его и Хоуп — которая сидела с паникующим Сириусом на скамейке во дворе, показывая ему свою вышивку с барсуком, — что с овцой всё в порядке и её выживший ягнёнок находился в прекрасном состоянии. Он повёл Сириуса в дом вместе со скачущим у их ног Шмыгом под предлогом приготовления чая, но Сириус совершил ошибку, оглянувшись через плечо, и увидел, как из амбара выносили мешок и клали на заднее сиденье ветеринарного внедорожника.       — Почему бы вам сегодня не съездить в деревню, в паб? — добродушно предложила Хоуп, поставив на плиту чайник.       — Да, можно, — пробормотал Ремус и сел на скамейку рядом с Сириусом. Он всё ещё смотрел на спину Хоуп, когда сжал бедро Сириусу в подбадривающем жесте. Сириус обожал его.       День после этого тянулся медленно. Джеймс спустился с холма вскоре после обеда и, казалось, почти так же расстроился, как Сириус, когда Ремус сухо рассказал своему отцу об утренней потере. Сириус чуть не выронил чашку, когда Лайелл неожиданно сильно хлопнул его по плечу, проходя мимо.       — Бедняжка, — грустно сказал Джеймс, стоя на дорожке и глядя на сарай.       После этого они молча принялись за работу, сколотили очередную партию ящиков для корма, солнце палило вовсю, но наслаждаться им не получалось — Сириусу было даже холодно, и он хотел только забраться вверх по лестнице и лечь в свой спальный мешок. «Желательно с Ремусом», — добавил в своих мыслях он, чувствуя короткое успокаивающее прикосновение тёплой руки к пояснице, когда они столкнулись на выходе из сарая.       Ремус написал Лили и договорился о встрече в деревне позже: Джеймс заметно оживился, услышав о плане, а Сириус развлекал себя тем, что наблюдал, как Джеймс отчаянно рылся в вещах в поиске рубашки, которая не принадлежала Лайеллу Люпину и не безнадёжно испорчена.       — Я сомневаюсь, что Лили из тех девушек, которых беспокоит, какую рубашку ты наденешь, — ласково сказал Сириус, откидываясь на спинку койки вместе со Шмыгом, посапывающим у него на коленях.       — Я не хочу рисковать, — пробормотал Джеймс и победно вскрикнул, выудив со дна сумки помятую оксфордскую рубашку. Он поднял её и стряхнул несколько клочков сена. — Вот она.       Они неторопливо отправились в деревню втроём, когда солнце начало мягко опускаться к холмам и окрасило всё в золотой цвет. Джеймс не затыкался почти всю дорогу, Сириус понимал, что это у него нервное от перспективы очередного вечера с Лили. Ремус вежливо кивал и задавал правильные вопросы, хотя вряд ли ему на самом деле было дело до перспектив Уэст Хэм Юнайтед в этом сезоне. Сириус шёл по другую сторону от Ремуса, прислушиваясь к их разговору, пока Ремус не вынул руки из карманов куртки, и Сириус не почувствовал теплое, мимолётное прикосновение пальцев к тыльной стороне ладони. Джеймс ничего не замечал, продолжая болтать Ремусу на ухо, и Сириус улыбнулся сам себе.       Паб представлял собой маленький коттедж со старой каменной террасой, в конце единственной извилистой аллеи, проходящей через деревню. Лили стояла снаружи, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене под окном, а рыжие волосы горели в лучах вечернего солнца.       — Как вы? — она поприветствовала их своим привычным кивком и быстрым взглядом вниз по телу Джеймса, который, видимо, Сириус и Ремус не должны были заметить.       — Паршивый день, — тихо пробормотал Ремус, открывая дверь паба и придерживая, что Сириус нашёл невероятно джентельменским.       Они ввалились внутрь, Лили направилась прямиком к маленькому круглому столику возле незажженного камина. Это крошечная уютная комнатка: голые каменные стены, украшенные картинами, медные блюдца, свисающие с тёмных деревянных балок над их головами, и всего семь или восемь столиков во всём заведении, половина из которых уже занята: в основном очень взрослыми мужчинами, одетыми как Лайелл, — отметил Сириус. У задней стены тянулась узкая стойка, а за ней — маленький, пухлый парень примерно их возраста. Он помахал им рукой, когда заметил, и Ремус кивнул ему в ответ.       — Добрый вечер, ребята, — бармен улыбнулся ему и Лили и прислонился к стойке возле их столика. Он был из тех мужчин, которые всегда оставались похожими на мальчишек: он был на голову ниже Лили, с румяными щеками и копной соломенных волос. Он лучезарно улыбнулся, а затем вопросительно взглянул на Джеймса и Сириуса.       — Ребята из агентства, — пояснил Ремус, указывая на них по очереди. — Джеймс, Сириус. Питер, — добавил он, кивая на бармена.       — Очень приятно, — ответил Питер. — Четыре пинты, как обычно?       «Как обычно» оказалось тёмным хмелевым элем, горьковатым и солодовым. Он осторожно потягивал напиток, поглядывая на Ремуса поверх бокала и стараясь не улыбаться при виде его удивленного выражения лица.       — Мне нравится, — безмятежно сказал Сириус, отставляя стакан на подставку. Это ложь только на половину: он уверен, что через пару пинт ему точно начнёт нравиться. А Джеймс, кажется, испытывал некоторые трудности.       — Это чересчур для тебя, да? — сочувственно спросила Лили — она явно его поддразнивала, и Сириус заметил, как Ремус фыркнул в свой бокал.       — Горьковато, — кашлянул Джеймс.       Лили улыбнулась.       — Может, вместо этого принести тебе хорошего джина с тоником, а? — сказала она, ласково накрыв рукой ладонь Джеймса, лежащую на столе между ними. Джеймс просиял.       — О, это было бы просто прекрасно.       — Отвали и пей, что дают.       Ремус рассмеялся, лишь качая головой в ответ на насмешки Лили, улыбнулся, когда Джеймс в одиночестве отправился в бар, и всё это просто прекрасно: темный, терпкий эль расслаблял, мягко и ненавязчиво отвлекая Сириуса от тревожного дня на ферме, и теперь он мог себе позволить наблюдать за тем, как щеки Ремуса становились все краснее и краснее от количества выпитого. После второй пинты его глаза сияли, он хихикал над какой-то шуткой, которую Лили отпустила о Джеймсе, который, похоже, ничуть не возражал, теперь, когда он расправился со вторым джином с тоником, и Сириус чувствовал себя невероятно довольным, сидя на стуле за их крошечным столиком в углу паба.       Колокольчик над дверью зазвонил, когда Сириус делал первый глоток красного вина, которое он заказал, чтобы перебить вкус эля, и он увидел, как лицо Лили помрачнело.       — Чёрт возьми, — пробормотала она, мрачно хмурясь на несколько человек, ввалившихся в паб. Два парня и девушка примерно их возраста, ребята большие, крепкие и свирепые на вид, а девчонка худая и бледная, с тёмными волосами, стянутыми сзади в тугой узел на затылке.       — Просто не обращай на них внимания, — пробормотал Ремус в свой бокал, и когда Сириус повернулся обратно к столу, ему показалось, что Ремус каким-то образом уменьшился; он съёжился на своём кресле, взгляд был опущен, улыбка испарилась, и он рассеянно постукивал пальцем по своему бокалу.       — Кто это? — спросил Сириус. Ремус старался не встречаться с ним взглядом, и это беспокоило ещё больше.       — Просто местные придурки, — ответила Лили, продолжая метать гневные взгляды за соседний столик. — Тупая корова, — выплюнула она, делая большой глоток своего напитка, когда темноволосая девушка натянуто и неискренне ей улыбнулась.       — Не обращай на них внимания, — снова пробормотал Ремус, и их столик погрузился в неловкое, напряжённое молчание, Сириусу и Джеймсу оставалось только недоумённо пожать плечами, потому что больше никто ничего не объяснил. Джеймс вежливо пытался время от времени завести разговор про историю паба и происхождение названия деревни, но ни Ремус, ни Лили наживку заглатывать не собирались. Сириус глотнул вина и взглянул на Ремуса через стол. Он всё ещё смотрел в свой бокал, нахмурив брови в растерянности, а Сириус — то ли из-за вина, то ли потому что у него в груди болело от вида грустного Ремуса — легко толкнул его ботинок своим, мягко и игриво, чтобы вывести его из задумчивости.       Ремус вздрогнул. Он взглянул на Сириуса, затем на шумную компанию на другой стороне бара, чуть поёрзал на своём месте, хмурясь и снова уставившись на свою пинту. Сириус не знал, что делать.       — Так вот, — продолжил Джеймс, радостно принимая из рук подошедшего Питера ещё один джин. — Они назвали пса Лужицей, потому что они оставили его в гостиной во время собеседования, а когда вернулась, весь ковёр был покрыт…       И тогда Сириус услышал это.       — Грёбаный педик.       Он резко повернул голову, широко распахнув глаза, и увидел, как один из этих здоровенных парней согнулся над столом от смеха, а другой грубо жестикулировал в сторону телевизора, крохотного и квадратного, установленного на полке за стойкой где-то за головой Питера. Сириус прищурился и понял, что шёл документальный фильм о Грейсоне Перри, который он смотрел на Би-би-си прошлой осенью.       — Пит, — позвал парень с коротко остриженными волосами, всё ещё указывая на телевизор с жестокой, уродливой ухмылкой на лице. — Переключай канал, жирдяй. Мы не будем смотреть это дерьмо.       Девушка с тёмными волосами рассмеялась в свой бокал с вином, а Сириус так и не мог понять, что происходило. Лили с грохотом поставила свою пинту на стол.       — Заткнись, — рявкнула она яростно через весь бар. Ремус весь сгорбился рядом с ней, всё ещё глядя в свой напиток.       — Лили, брось, — пробормотал он. Кожа Сириуса похолодела.       — Отвали, рыжая, — ответил смеющийся до этого парень, откинулся на спинку стула и дерзко ухмыльнулся ей. — Кто тебя вообще спрашивал?       Питер, стоящий за баром, откашлялся.       — Прекратите, я думаю, этого достаточно, — слабо сказал он, пытаясь изобразить сердитый взгляд на их столик, что, видимо, должно было обозначать угрозу, но не производило большого впечатления, потому что он как минимум на полтора фута ниже, чем те парни, и пользы от него в драке наверняка примерно столько же, сколько в Шмыге. — Вы знаете, что мы не поддерживаем…       — Завали, — перебил его парень, смеясь и хлюпая пивом. — Ты же не выставишь нас, Пит.       — Давайте просто уйдём.       Сириусу больно было слышать эту тихую, несчастную мольбу Ремуса. Он вспомнил, как Ремус сжался, когда они вошли в паб, и всё вдруг приобрело смысл. Он абстрактно знал, что закрытость Ремуса, вероятно, являлась симптомом той нетерпимости, которую он наблюдал извне, и Сириус предположил — возможно, это пережиток собственного прошлого — основным его источником были родители. Не то чтобы он когда-либо испытывал к ним подобные чувства, и когда он теперь думал об этом и сама мысль о том, что Хоуп Люпин вышвырнула бы из дома собственного сына из-за его ориентации, казалась странной и дикой, но, когда Сириус снова посмотрел на гогочущую компанию по другую сторону бара, всё встало на свои места. Возможно, они все здесь такие, возможно, Ремус слышал такие вещи в школе, в деревне, когда он рос, и возможно, именно поэтому он так боялся, что кто-то узнает, даже если это его любящая недалёкая мама или Лайелл, который никогда не возражал ни против чего, кроме поломки тракторов и просыпающего будильник Джеймса.       Они в тишине собрали свои куртки, Джеймс метнул хмурый взгляд за соседний столик, допил свой джин-тоник и стал выводить всех из бара. Питер помахал им рукой как бы беспомощно, с сожалением, Ремус натянуто ему улыбнулся, а затем тонкогубая девушка что-то пробормотала себе под нос — Сириус никогда не узнает, что именно — и с чем-то средним между ужасом и благоговением он увидел, как Лили протянула руку и яростно дернула её за тугой пучок на затылке.       — Ау! — вскрикнула девушка, глядя на Лили с ненавистью, а оба здоровенных парня вскочили на ноги, и Джеймс — прекрасный, замечательный Джеймс — выпрямился во весь рост и встал у них на пути.       — Не нужно драться, пожалуйста! — попросил Питер, хватаясь за мокрую тряпку для посуды, и умоляюще взглянул на Ремуса, как будто он единственный, кто мог предотвратить неизбежное.       Ремус вдохнул и потянул Лили за рукав.       — Идём, — пробормотал он, одной рукой держась за ручку двери. — Давай.       Похоже, необходимость уйти причинила Лили настоящую физическую боль, она вся будто вибрировала от бурлящей в ней ярости, и Джеймс осторожно обнял её и увёл от стола, хоть он и не отрывал взгляд от двоих бугаев, которые — в подтверждение того, что Джеймс мог быть просто ужасающим — отступили, сели на свои стулья и вернулись к своим стаканам, тихо переговариваясь и не глядя на Джеймса.       — Тупая чёртова корова, — Лили выругалась, когда они вывалились в ночь, а дверь паба захлопнулась за ними. Воздух был прохладным, низкая луна покрывала всё серебром и тёмными тенями, и Сириус, глядя на Ремуса и всё ещё видя его тихим и меньше ростом, отчаянно желал золотого зноя и палящего в их дворе солнца. Или тяжёлого воздуха сарая, когда они с Ремусом лежали вместе на его койке, прижимаясь друг к другу, и лицо Ремуса утыкалось в изгиб шеи Сириуса, а кудри щекотали щёку. Сегодняшний день почему-то показался ему ошибкой, будто он не просыпался этим утром, и не ничего не произошло с бедным ягнёнком в амбаре, и последние десять минут в баре не напугали его, и Ремус сейчас не стоял рядом и не смотрел куда угодно, но не на него.       Он даже немного жалел о том, что рядом нет Шмыга.       — Ты же знаешь, что она расскажет твоей маме, — тихо сказал Ремус, и Лили нахмурилась, просовывая руки в рукава куртки, которую для неё держал Джеймс.       — Ну и отлично, — выплюнула она, вытаскивая волосы из-за воротника куртки. Джеймс нежно положил руку ей на плечо: она либо не заметила этого, либо просто позволила ему. Она шмыгнула носом, сделала долгий успокаивающий вдох ночного воздуха и указала одной рукой назад, в сторону бара. — Моя любимая сестра, — сказала она.       — Чёрт возьми, — произнёс Джеймс, тревожно оглядываясь на дверь бара. — Бедная ты.       — Бедные родители, — пробормотала Лили, и они все медленно побрели по булыжной мостовой обратно к окраине деревни. — Это ведь им приходится жить с ежедневным сожалением о том, что они не утопили её при рождении. Ты в порядке? — спросила она, и её голос заметно смягчился, когда она посмотрел на Ремуса. Он молча кивнул.       В тишине они поднялись по холму. Лили и Джеймс неторопливо брели вперёд, огонь в Лили, казалось, каким-то образом утихал, пока Джеймс тихо разговаривал с ней и придержал для неё калитку, а когда они дошли до конца поля, прилегающего к их ферме, нежно обнял её за плечи и зашептал ей что-то, что Сириус не мог разобрать. И снова — она позволила ему.       Ремус ничего не сказал. Он молча шёл рядом с Сириусом: его руки глубоко засунуты в карманы, и всё та же глубокая складка всё ещё пересекала его лоб, когда они обогнули конец улицы и начали подниматься по тропинке между полями.       — Скажи что-нибудь, — тихо попросил Сириус. Это трусость: в нём смешались страх и желание, и в конце концов он их озвучил, они всё равно нашли выход, и Сириус всё ещё чувствовал холод во всём теле, когда мрачно размышлял, изменило ли что-то в Ремусе то, что произошло в пабе. Словно что-то подтолкнуло его обратно в тень. В любую другую ночь, подумал Сириус, они могли бы держаться за руки. Они бы смеялись над Джеймсом и Лили впереди, а Ремус бы нежно водил большим пальцем по тыльной стороне ладони Сириуса. Они бы, спотыкаясь, вернулись во двор и вслепую дошли бы до того стога сена, целуясь и улыбаясь в лунном свете и тихом ночном воздухе сарая.       Сириусу становилось плохо от одной мысли, что он мог это потерять.       — Не знаю, что сказать, — пробормотал Ремус, всё ещё сутулый.       Остаток пути они молчали. Это ужасно напряжённо, и Сириуса охватило какое-то облегчение, когда он увидел ферму впереди, а следом его накрыло чувство сокрушительного поражения от ощущения, что после сегодняшнего вечера ничего не будет как раньше. Лили и Джеймса во дворе нигде не было видно, и — смутно припомнил Сириус — машина Лили должна была остаться в деревне, так что могла быть только одна причина, по которой она вернулась с ними пешком.       Ремус сопел где-то позади него.       — Ладно, — пробормотал он, шаркая по булыжникам и всё ещё держа руки в карманах. — Доброй ночи.       — Ремус, подожди.       Он даже не успел подумать. Он не знал, что делать дальше, когда они стояли вместе в залитом лунным светом дворе, а Ремус всё ещё старательно избегал его взгляда, но Сириус был уверен, что он не позволит этой ночи кончиться вот так. Он не проснётся завтра и не обнаружит, что они снова вернулись к началу, где Ремус грубый, замкнутый и чужой. Он этого не хотел.       — Давай пройдёмся, — тихо попросил Сириус. — Просто пройдёмся.       Сириус цокнул языком.       — Давай, — повторил он, а затем двинулся через двор к хозяйственным подросткам в конце дорожки, ведущей к водопаду. Он задержал дыхание, напряг слух и его сердце перевернулось в груди, когда он услышал, что Ремус последовал за ним.       Недолго они молчали. Они обошли сараи, прошли мимо квадроциклов, припаркованных на скудной траве, и Сириус придержал калитку открытой для Ремуса, прежде чем они вышли на поле, где впереди на фоне ясного ночного неба виднелись тёмный и безмолвный холм и звёзды, мерцавшие, как драгоценные камни.       — Паршивый день, — тихо сказал Сириус, когда они остановились у подножия холма, повторяя слова Ремуса в баре, имитируя его акцент с плоскими гласными, чтобы вызвать у него улыбку, и к счастью, это ему удалось.       — Ты прав, — пробормотал Ремус, прислоняясь к забору рядом с ним, ковыряя носком ботинка рыхлый гравий.       — Они всегда такие?       — Почти всегда.       — И сестра Лили тоже?       — Петунья, — холодно ответил Ремус, пнув камень. — Тупая корова.       Теперь уже Сириус лающе расхохотался в ночь. Несмотря на всю холодность и грубость Ремуса и очевидную мизантропию, всё равно было странно видеть такую открытую ненависть к кому-то.       — Она настоящая сука, — продолжил Ремус, снова улыбнулся и взглянул на водопад. — Всегда такой была.       — Она старшая или младшая?       — Старшая. Она всегда пыталась командовать Лили, когда они были маленькими, — он шмыгнул носом, погружённый в воспоминания. — Можешь представить, чем это кончилось.       Сириус хихикнул. Стало гораздо лучше: они смеялись вместе, Сириус пихал его в бок и Ремус не отшатывался, когда они оба прислонились к заборчику у дорожки. Может быть, не всё ещё потеряно?       — Я всё понимаю, — тихо и осторожно произнёс Сириус, думая о ребятах из бара и закрытом поведении Ремуса. — Правда.       — Хм-м, — хмыкнул Ремус и пнул ещё один камушек. — Как ты сказал, в Лондоне гораздо проще.       — Наверняка.       Он думал об этом. Конечно, в каком-то смысле проще: легче быть в огромном безликом пространстве, где абсолютно разные люди варились в одном котле, и никто не тратил время на то, чтобы осуждать других. В университете он знал, что вокруг огромное количество сообществ, бар и клубов, которые гостеприимно раскроют для него свои двери, если он захочет. Джеймс, Эффи и Флимонт — непоколебимые в своей поддержке и принятии. Конечно, было проще.       Но после этого он мысленно возвращался назад. В школу и в тёмные коридоры на площадь Гриммо. О занесённой для удара руки Вальбурги и о холодном, опустошённом взгляде Регулуса, когда он поймал Сириуса, торопливо запихивающего всё, что смог схватить, в чемодан. Кажется, он не разговаривал с ним с той ночи, и совсем не был уверен, что заговорит с ним снова. И это не проще, совсем не проще.       — Я понимаю, — тихо повторил он, откидывая голову назад, глядя на звёзды.       — Знаю.       Сириус наклонился к нему при этих словах, и обычно грубоватый голос Ремуса стал мягче и добрее, словно исчез ком в горле. Они недолго помолчали, не слышно ни звука, кроме лёгкого ветерка, дующего с холма и шелестящего в деревьях, и отдалённого, тихого блеяния стада на холме.       — Здесь сложно из-за… — пробормотал Ремус, оборвал самого себя и прочистил горло. Он шмыгнул носом. — Из-за меня.       Сириус почувствовал, как его сердце разбилось. Он кивнул и уложил голову на плечо Ремуса, опустил руку, чтобы переплести их пальцы в поле, в темноте, за много миль от тех, кто мог что-то сказать по этому поводу.       — Кто-то ещё здесь есть? — тихо спросил он, и почувствовал, как Ремус сглотнул.       — Не в деревне, — ответил он. Он снова закашлялся, и Сириус сжал его руку сильнее. — Даже если бы и были, не думаю, что я бы знал, — добавил он.       — Наверное, нет.       — Здесь всё так устроено.       — Хм, — Сириус вздохнул и повернул голову, чтобы оставить быстрый, целомудренный поцелуй на челюсти Ремуса, и Ремус улыбнулся. — Но всё же кто-то есть? — чуть надавил Сириус, вспоминая то утро в амбаре, и то как приятно делал ему Ремус. Он уже смутно задавался вопросом, было ли это у Ремуса в первый раз, но то, что он вытворял тогда, намекало на другое, и даже если Сириусу в какой-то момент показалось, что он давил, но он сразу же об этом забыл, потому что щёки Ремуса покрылись очаровательным румянцем, а на его шею падал свет поднявшейся луны.       — Ну… — осторожно начал Ремус, и глаза Сириуса округлились.       Он выжидающе приподнял брови.       — Ну?       — Это просто… кое-кто.       — Мне стоит ревновать? — Сириус только дразнил. Он шутил, по большей части, и даже не знал, что делать с образом Ремуса и безликого мужчины в своей голове. Он даже не уверен, как себя вести: накинуться на Ремуса сейчас и заявить о своих правах или выяснить все детали и потом мрачно обдумать их в своей койке в кровати.       Ремус рассмеялся.       — Нет, — добродушно ответил он, и — чудесно — наклонился, чтобы нежно поцеловать его в нижнюю часть челюсти в ответ. Сириус почувствовал, что таял. — Просто кое-кто, с кем я иногда вижусь, — сказал он, равнодушно пожав плечами. — Раз в год, на окружной ярмарке в Малхэме. Мы всегда ездим туда, чтобы мама могла отвести альпак на какой-нибудь дурацкий конкурс. Стефан выиграл розетку в прошлом году.       — Правда? — переспрашивает Сириус, всё ещё улыбаясь Ремусу. — И как его зовут?       — Ашер.       — И чем Ашер занимается?       — У его семьи фургончик с едой, который объезжает всю ярмарку.       — О, — беспечно произнёс Сириус и прислонился спиной к забору, скрестив руки на груди. — Какой Ашер молодец.       — Это десять минут раз в год, в конце пустого загона для лошадей, — рассмеялся Ремус, подтолкнув его плечом. — Я бы не стал об этом переживать.       Сириус улыбнулся и покачал головой. Он рад, он, правда, рад и счастлив за Ремуса, что ему не пришлось прожить всю свою жизнь в тени, даже если на солнце он был всего лишь жалкие десять минут в год. Это лучше, чем ничего.       — Об Ашере кто-то знает? — тихо спросил он, и Ремус покачал головой.       — Не-а, — ответил он. — У него очень религиозная семья, так что… Всё так, — он замолк, пожал плечами и коротко и грустно улыбнулся.       Сириус тихо хмыкнул и задрал голову, чтобы посмотреть на звёзды. Он старался не спрашивать Ремуса, когда будет ярмарка в этом году и будет ли всё иначе. Он старался не думать о том, что недели шли одна за другой, и их с Джеймсом отъезд обратно на юг всё ближе. Он пытался забыть о парнях из деревни, о встревоженном, замкнутом Ремусе, о том, как он вздрогнул, когда Сириус коснулся его ноги под столом.       Сириус услышал, как Ремус вздохнул рядом с ним, и подумал, что он, наверное, тоже старался обо всём забыть.       — Я сожалею об этом вечере, — мягко произнёс Сириус и откинул голову на плечо Ремуса, вдыхая его чудесный запах: сено, шерсть, хмель.       — Причём тут ты?       — Просто… — выдохнул он и повернул голову, чтобы ещё раз поцеловать его в подбородок, в щеку, в нежную загорелую кожу шеи, Ремус вздохнул — Сириус почувствовал, словно прорвалась какая-то плотина — и покачал головой.       — Не здесь, — задыхаясь, пробормотал Ремус, и сердце Сириуса затрепетало. Он даже споткнулся, когда Ремус взял его за руку и повёл назад по тропе, пока они не дошли до одной из постройки, мимо которой они проходили в первый день на ферме. Это старое ветхое строение: четыре каменные стены, скрепленные мхом и времени, крыша давным-давно обвалилась или её снесло каким-то штормом, и теперь от неё осталось лишь несколько расколотых стропил, которые открывали вид на бескрайнее ночное небо.       — Куда ты меня ведёшь? — они ввалились в дверной проём, и Сириус улыбнулся. — О, — произнёс он, оглядывая мягкие стога сена, разложенные на полу. Лунный свет, проникающий сквозь сломанные балки, подсвечивал всё серебром. — Я понял.       — Иди сюда, — резко выдохнул Ремус и притянул Сириуса к себе, вцепившись в ткань его куртки и осыпая шею торопливыми поцелуями. Ремус толкал его вперёд, пока они не споткнулись о стог сена и не рухнули на него, оставляя за собой шлейф соломы в воздухе.       Их руки повсюду. Сириус вздохнул, чувствуя, как Ремус прижался к нему, и обнял его за шею, притягивая ближе. Сириус закрыл глаза и всё ещё видел звезды над головой, он полностью отдался этой ночи, жаре, тихому шёпоту Ремуса, и когда луна выплыла из-за закрывшего её облака — вокруг них воцарилась тишина.

***

      — А где я?       — А?       Сириус кивнул в сторону потемневшего неба над головой, затылком устроившись на здоровом плече Ремуса, на тугих, упругих мышцах — результате того, что много лет он таскал мешки и овец по ферме. Солома под ним мягкая и прохладная, ночной воздух приятно охлаждал разгорячённую кожу.       — Моя звезда, — устало объяснил Сириус. Он моргнул, глядя на бескрайнее небо за сломанными балками и остатками шифера, и почувствовал, как Ремус притянул его ближе.       — Тебя тут ещё нет, — пробормотал он, медленно проводя рукой по волосам Сириуса, которые давно выбились из-под резинки. — Твою звезду невозможно увидеть так далеко на севере до конца лета.       — О.       Конец лета. Это чудовище, неизбежно надвигающееся, тёмное как ночь, оно всегда дёргало Сириуса за края сознания, пряталось по углам амбара и за хозяйственными постройками, чтобы выглядывать и насмехаться над ним, напоминать, что всё это временно. Напоминать, что, наверное, он никогда не увидит свою звезду рядом с Ремусом.       Он откашлялся, а Ремус шмыгнул носом.       — Вот это созвездие, — произнёс Ремус, а Сириус поднял голову, чтобы проследить за кончиком его указательного пальца, очерчивающее скопление ярких белых точек прямо надо головой, — мне очень нравится.       — Которое?       — Большая медведица. А это, — продолжил он, проводя линию вниз по диагонали до сияющей точки между двумя расходящими балками вверху, — это спика.       Сириус нахмурился.       — Колос пшеницы?       — Я так и думал, что ты знаешь перевод с латыни, — усмехнулся Ремус, аккуратно подталкивая Сириуса подбородком. — Да. На самом деле это две звезды, но они так близко друг к другу, что их невозможно различить. А если смотреть через телескоп, то они не круглые, скорее, похожи на яйца.       — А вот эта? — спросил Сириус, указывая на звезду в углу их поля зрения, мерцающую прямо над осыпающейся каменной стеной.       — Капелла, — сказал Ремус и Сириус заулыбался.       — Маленькая козочка? — рассмеялся он. — Почему они все такие фермерские?       Ремус улыбнулся.       — Может быть, я просто помню фермерские лучше всего, — хрипло предположил он, и Сириус просто в восторге от того, как тёплая, сильная рука притянула его ещё ближе без всякой причины. — Мы с Лили часто ночевали здесь, когда были маленькими, — сказал он, всё ещё улыбаясь в ночное небо. — У нас был большой атлас с расположением звёзд. Там всё про них рассказано.       — Хорошо, — Сириус кивнул в ответ на вызов и выбрал наугад точку над ними, блестящую серебрянную звезду где-то у дальней стороны холма. — Что это за звезда?       Мгновение они молчали. Слышался только отдалённый шелест ветерка в папоротнике и шуршание, когда Ремус зашевелился под ним.       — Это часть созвездия Лев, — наконец тихо сказал он, нежно проводя большим пальцем по запястью Сириуса, и у него мгновенно перехватило дыхание.       — Ага, — кивнул Сириус, проглатывая ком в горле. — Точно. Такое я знаю.       Из чистого упрямства и не по каким другим причинам, Сириус сдерживал в себе желание вслушиваться в разговоры об астрономии, будь то в школе или дома, когда Вальбурга разражалась очередной напыщенной тирадой о том, что Сириусу следовало бы прикладывать побольше усилий, чтобы соответствовать своей тёзке, ведь «Сириус и Регулус — самые яркие звёзды в своих созвездиях, да будет вам известно, и только посмотрите, как вы их подводите». Ему всегда было на это плевать, он всегда думал, как глупо, что весь их выводок получил такие претенциозные и конечном счёте бессмысленные связи со звёздами и богами, что бы они не символизировали. Это было отвратительно, как и весь остальной фарс, которым они занимались, и, если Сириус предпринял сознательное усилие, чтобы построить плотину в своём собственном сознании и отгородиться от любых дальнейших знаний о небесных телах, и Регулус был единственным светлым пятном в этом, мерцающей точкой. Самой яркой звездой во Льве.       — Тут ещё одно фермерское созвездие, — мягко произнёс Ремус, поднимая руку Сириуса со своей груди и поднимая вверх, его указательным пальцем очерчивая яркие точки на западе. — Кастор и Поллукс, — пробормотал Ремус, и Сириусу невероятно нравилось это расслабляющее и простое развлечение, которое он так галантно преподносил. — Всадники.       Однажды он спросил Ремуса о его собственных братьях и сёстрах, в конце их первой недели здесь, предполагая, что такая хлопотливая мать, как Хоуп, хотела бы, чтобы целый выводок детей бегал по ферме, но Ремус покачал головой и сказал ему, что их всегда было только трое. Хоуп и Лайалл хотели больше детей, но у них не вышло. «Думаю, они рассчитывают на целую кучу внуков», — хрипло пробормотал он, и Сириус почувствовал себя ужасно, даже разозлился на себя за то, что спросил, но зато после этого он стал понимать Ремуса гораздо лучше. Он в ответ рассказал кое-что о Регулусе, что они не разговаривали уже много лет, и Ремус пробормотал в ответ, что всё в конце концов вернётся на круги своя, и они оставили эту тему. «Но забывать об этом нельзя», — подумал Сириус, слушая, как Ремус тихо рассказывал истории о всадниках-близнецах, о звёздах вокруг и о созвездиях ближе к востоку и югу.       — Какая твоя любимая? — спросил Сириус, позволяя приглушённой боли от случайного воспоминая ускользнуть в ночь. — Из всех. Какая тебе больше всех нравится?       Ремус повёл рукой Сириуса по небу, пока он, прищуривщись, не увидел свой палец над ясной, яркой звездой, высоко на севере, большой и мерцающей бело-голубым светом в темноте.       — Вот эта, — сказал Ремус. — Полярная.       — Почему?       — Потому что она никогда не двигается, — ответил Ремус, и серьёзность, внезапно появившаяся в его тоне, такой благоговейный трепет, что у Сириуса перехватило дыхание. — Она всегда здесь. Всё остальное двигается вокруг неё, — он направил их соединенные руки, чтобы очертить круг вокруг звезды вытянутым пальцем Сириуса, все остальные пятна света каким-то образом размывались в его глазах, пока не осталась только одна яркая точка, неподвижная и одинокая в ночном небе. — Поэтому она используется для навигации, — продолжил Ремус куда-то Сириусу в волосы тихим гипнотическим голосом. — Если ты видишь Поляную звезду, значит, ты найдёшь дорогу домой.       Оу.       Полярная звезда. До чего же идеальное и романтичное явление. Ослепляющая, постоянная, уверенная и незыблемая, словно надёжный страж или маяк на нечётком и неопределенном горизонте, указывающий путь к дому. Он крепче обнял Ремуса на тёплом сене и прикрыл глаза, чувствуя ровное сердцебиение, там где голова всё ещё покоилась на его тёплой груди, и подумал, что Полярная звезда теперь тоже могла стать его любимой.

***

      Кровать Джеймса пустая, когда Сириус забрался вверх по лестнице на мезонин. Приближался рассвет, и небо за окнами амбара уже становилось молочным и прозрачным. Он попытался умыться с помощью тряпки и холодной воды из кувшина на столике между койками, и усмехнулся, подумав о количестве разрушенных построек со стоками сена, в которых сейчас мог находиться Джеймс. Он слишком устал и слишком отвлекался воспоминаниями о последних нескольких часах, о том, как он обнимал Ремуса под россыпью звёзд, которые были ярче, чем обычно, болтая с ним обо всём и ни о чём. У него кружилась голова, он был взвинчен от этого всего: руки Ремуса, губы Ремуса, шепчущие и опускающиеся на его кожу, вся эта нежность, и ноющая, опустошающая привязанность. «Это безумие» — подумал он, залезая в свой спальный мешок. Они знали друг друга всего несколько недель, несколько коротких недель, и теперь он обнаружил себя совершенно неспособным вспомнить, какой была жизнь до Ремуса Люпина. О чём он думал? Что он натворил? Что занимало его разум каждый час бодрствования, каждую ночь и каждое мгновение между?       Он улыбнулся в подушку и погрузился в сон о звёздном небе, раскинувшихся вересковых пустошах, и тёплой коже, усеянной веснушками и окрашенной ярким серебристым лунным светом.