Ведьмин суд

Три дня после ужина проходят относительно спокойно. В доме Минов впервые непривычно тихо и витает какая-то напряженная атмосфера. Дело в том, что Юнги не горит желанием разговаривать с отцом, а тот и не настаивает. Альфа понимает, что это временно. Очень скоро омега придет в себя и все встанет на круги своя. Таким уж был Юнги. Отходчивым. Он очень быстро остывает от любых ссор и обид. Самое долгое сколько держался омега было ровно пять дней. После сам же не выдержал и пошел к отцу, прося прощения за свой срыв. Мин старший не стал ругать сына, он вообще никак не отреагировал. Просто смотрел строго на ребенка и молчал. Это был его излюбленный способ манипулировать им. Сначала ждать, когда омега придет раскаиваться, потом включить строгость, которой на деле и не было все это время, а после, когда Юнги сам попросится в руки и начнет плакать, обнимает крепко и успокаивает. В этот раз все по-другому. Юнги чувствует себя крайне странно, будто его предали. Говорить с отцом нет ни желания, ни сил. В голове крутится непривычная установка, что он не должен первым идти, потому что не чувствует себя виноватым. Вот так и бывает: живешь себе живешь с единственным родным и любимым человеком и узнаешь, что твоя судьба может оказаться не лучше судьбы Джунки, потому что этот самый родной человек так решил. Да, Хосок не стар, наоборот свеж и полон сил. Юнги не отрицает даже того, что альфа очень хорош собой. У него стройное крепкое тело, красивые черты лица, глаза хищника… кроме внешних характеристик, которые можно долго перечислять, Чон Хосок имеет свой дом и хорошо обеспечен. Его нельзя назвать богатым, скорее очень зажиточным, так или иначе, а его состояние и годовое жалование позволяет ему иметь большую семью. Подтверждением таких мыслей легко могут стать серьги, на которые Юнги бы копил несколько недель, когда сам Чон смог позволить себе купить их сразу. Будь Мин Юнги другим человеком, да тем же Джунки например, то от подобной перспективы выйти замуж за Чон Хосока ему бы голову снесло от счастья. Да любой омега был бы счастлив, если бы их потенциальным мужем был бы молодой, обеспеченный альфа на службе у церкви, да еще и со своим домом. Мечта, а не жизнь. Может быть, даже Юнги бы отреагировал на него спокойнее, если б не оказался в толпе, унесшей его прямо на ведьмин суд, где главным палачом был именно Чон Хосок. Он бы легче принял новость о том, что этот мужчина в скором времени может стать его законным мужем. Может быть Хосок даже открывался б ему с других, более приветливых, сторон как приятный человек и интересный собеседник, как любящий альфа и заботливый отец для из общих будущих детей. Сейчас же если бы омега мог вернуться в прошлое, то он бы не хотел встретить этого человека при других, более положительных, обстоятельствах. Потому что в таком случае Хосок своей улыбкой, поведением и сладкими речами заботливо бы надел на юношу розовые очки, за стеклом которых не смог бы разглядеть ту чудовищную натуру, которая большую часть времени скрывается за красивой оболочкой. Но Юнги видел ее. Она была первой стороной альфы, с которой ему пришлось познакомиться. Он видел в его черных глазах ту жажду крови и чужих слез, будто питается только страхами своих жертв, умывающихся солью под его ногами. Теперь Юнги ни за что не ослабит своей бдительности и ни одна сладкая речь и благородный поступок не перекроют тех дьяволов, которые плясали в темных омутах. *** На четвертый день молчания, Юнги чувствует себя немного спокойнее. Сегодня ему предстоит в очередной раз провести не только день, но и ночь в полном одиночестве, потому что отец сегодня несет ночную службу. Просидев с утра над рубахой друга, омега устает вышивать ее. Глаза замылились на привычную картинку и одни и те же нитки. Неудивительно, что он стал делать ошибки в вышивке и перепрошивать один и тот же стежок по несколько раз. Ему хочется видеть перед глазами что-то другое. Он закрепляет нить и иглу на ткани, снимает пяльца с рубахи и аккуратно ее складывает на столе. Спустившись с кровати, на которой все это время сидел омега, слушая разговоры людей с улицы через открытое окно, юноша подходит к маленькому сундуку, откуда достает большое белое полотно и коробочку с кучей разноцветных нитей. Полотно закрепляет в пяльцах и, снова устраивается на постели, скрестив ноги. От процесса вышивания отвлекает громкий стук в дверь. Юнги, проворчав что-то себе под нос по типу "только сел" спрыгивает с кровати и спускается по лестнице на первый этаж прямо ко входной двери, в которую продолжают стучать и с каждым разом все сильнее и сильнее. Мин немного приоткрывает дверь, чтобы посмотреть, кто стоит на пороге. Как не странно за дверью оказывается дядя Ли, которого омега спокойно впускает в дом и сразу оказывается в крепких тисках старшего. Паренек мало что успевает понять, как Ли заваливает его кучей вопросов, от которых у младшего голова кругом идет, потому что совсем не понимает, о чем идет речь. - Юнги, неужели это правда?! – громко восклицает старший омега, тряся ребенка за плечи. – О, господи, - резко отпускает мальчика и трет глаза от внезапно хлынувших слез. – Мне так жаль, что твой папа этого не видит. Он был бы за тебя так рад, - Юнги совсем ничего не понимает. Что правда? При чем тут папа? Почему он был бы рад? Куча вопросов роится в голове омеги, ответы на которые ему очень бы хотелось узнать. - Дядя Ли, - аккуратно зовет его мальчишка, боясь прерывать поток чужой радости, но понять суть происходящего хочется больше, - о чем вы? Я вас совсем не понимаю. Старший омега резко разворачивается и мокрыми глазами удивленно смотрит на Юнги. Как это он не понимает? Главное лицо такой замечательной новости, да и не понимает! Вообще день Ли начался довольно однообразно. Проснулся с рассветом, привел себя в порядок, собрал с огорода, пока не жарко и не сильно поздно, свежие овощи и фрукты, приготовил завтрак на мужа и детей, и сразу побежал на рынок открывать прилавок. Спустя какое-то время к нему подошел отец Мин. Как обычно обменявшись любезностями, омега обратил внимание, что святой отец в более приподнятом настроении нежели обычно. Конечно, он поинтересовался причиной такого состояния, а после и сам был так счастлив, что немедленно примчался к Юнги. - Твой отец сегодня утром поделился со мной радостной новостью, - тараторит старший омега. Сам же Мин не понимает, что так могло приподнять настроение его отцу, что даже дядя Ли чуть ли не голову потерял от счастья. Неужели налоги снизили? Если оно так, то новость действительно хорошая. – Сегодня утром к твоему отцу пришел один человек и попросил твоей руки, а твой отец дал согласие! Юнги-я, мальчик мой, я так рад за тебя! – тишина. Резкая тишина оборвала все звуки. Юнги видит как губы дяди двигаются, но что-то говорит, но юноша ни слова не слышит. В ушах теперь стоит ужасное гудение, как после удара чем-то тяжелым по голове. Его будто оглушили. А затем каждый "ту-дун" его сердца раздается все сильнее и сильнее в голове, отдавая острой болью где-то в груди. Старший омега бросается поздравлениями, но Юнги не слышит их. Кончики пальцев немеют, руки становятся непомерно тяжелыми, что тянут вниз, а глаза застилает влажная пелена. Что значит попросил руки? Что значит дал свое согласие? А как же… а как же согласие самого Юнги? Он стоит неподвижно, а в голове не укладывается, что отец решил его судьбу прямо у него за спиной. Чувствует себя коровой, которую насильно тянут на живодерню, накинув ей на шею веревку. Хоть на нем и нет веревки, омега отчетливо чувствует, как она стягивается сильнее с каждой секундой, а его тянут прямиком в ад. - Представляешь, малыш, - все продолжает старший, - я даже смог сегодня познакомиться с твоим женихом! Ах, до чего же красив, высок, хорошо сложен, - мечтательно вздыхает омега. – И на службе при церкви, да еще и грамоте обучен. Не мужчина, а мечта… Эх, повезло тебе, малыш, если бы знал, что в нашем городе водятся такие красавцы, то и замуж бы не пошел, а ждал бы… - Красив, высок, да на службе при церкви… Осталось только упомянуть заработок и свой дом, но Юнги и без того понял о ком идет речь. И от этого только хуже. Лучше бы не понимал вовсе... - Ох, мальчик мой, - радостно тараторит Ли, подобно, щебечущей свои громкие быстрые песни, лесной птичке - нам с тобой нужно многое подготовить! Необходимо собрать приданное, подготовить свадебные одежды, и, что самое важное, подготовить тебя, малыш, к первой брачной ночи, - последние слова старший омега бурчит негромко, уложив ладони на опущенные плечи мальчишки и приблизившись лицом к его уху, потому что стыдно о таком говорить. Вообще подготовкой к первой брачной ночи омеги должен заниматься его папа, рассказывая разные тонкости, морально готовя, но у Юнги нету папы, поэтому все обязанности старшего омеги в предсвадебный период возьмет на себя дядя Ли, который был с ним рядом все эти годы. Внутри страшное опустошение. Юнги чувствует себя настолько плохо, что готов упасть в обморок прямо сейчас, но он продолжает держаться на ногах, чтобы вызывать меньше вопросов. Может сбежать, как это хотел сделать Джунки? - С чего бы нам с тобой начать, красавец мой, - задумывается дядя, щипая себя за подбородок, не замечая подавленного состояния племянника. Он продолжает строить грандиозные планы на скорое будущее, а на младшего будто свалился огромный камень, придавивший к земле, не дающий не то что пошевелиться, но и вздохнуть, принося вместо желанного кислорода только боль. Но никто этого не видит. В животе что-то ухнуло и теперь никак не отделаться от тянущего на дно чувства. Не остается сил держать голову прямо, она медленно опускается, пряча мокрые глаза за растрепанной челкой. Горло пересохло, а сглотнуть слюну что-то не дает, будто в горле что-то застряло. - Думаю, начать нужно с приданного, - продолжает тем временем дядя. – А потом займемся тобой, - треплет его по голове, путая черные локоны, - чтобы был самым красивым, и все завидовали господину Чону… - завидовали господину Чону... Завидовали господину... Завидовали... В этот же момент в голове что-то щелкает и, сжав от острой обиды зубы и зажмурив глаза, чтобы освободить взор от влажной соленой пелены, юноша дергано вырывается из рук дяди, отталкивая его от себя, и убегает прочь из дома. Он не слышит вскрик упавшего на пол старшего омеги, не слышит его оклики, а просто срывается и бежит. В один момент земля ушла из под ног. В один момент стало нечем дышать. В один момент Юнги умер. Он несется по улице, сталкиваясь с прохожими и бежит дальше, не обращая внимание на крики возмущенных прохожих. Яростно вытирает грубой тканью рукавов лицо, по которому катятся злые слезы. Он бежит в церковь. К отцу. Как он мог дать свое согласие человеку, которого его родной сын знает всего ничего, но уже готов отдать Юнги ему в руки? Почему именно он? Почему так скоро? За своими мыслями юноша не замечает как добегает до церкви и вихрем врывается в нее. Взъерошенный, как воробей, с размазанными по щекам слезами вперемешку с дорожной пылью, осевшей на лице от бега, и, горящими яростью с обидой глазами, ищет отца, шокируя прихожан, которые уже успели с ним столкнуться. Он видит его под одной из многочисленных икон. Такого спокойного и безмятежно разговаривающего с каким-то тучным человеком в более дорогой рясе. Как он может быть таким спокойным, когда в один момент одним словом решил судьбу другого человека? Собственного сына! - Отец! – громко вскрикивает Юнги, чей голос отражается от стен и разлетается эхом, привлекая на себя еще больше внимания со стороны других прихожан и альфы. Тот смотрит шокировано и непонимающе. – Отец! – кричит он еще громче. Прихожане смотрят неодобрительно и шикают быть потише, они же в церкви. Омеги прикрывают рты, переглядываются друг с другом и тихонько спрашивают почему этот мальчишка не покрыл голову, перед тем как войти в обитель бога на земле. Юнги слышит их, но ему так все равно на это, что он не обращает внимания. Вся его концентрация уходит на сдерживание слез и лишних слов, которые произносить не стоит даже под угрозой смерти. Альфа быстрым шагом подходит к сыну, сводя сурово брови над переносицей. Что его сын творит? Почему позволяет себе такое поведение недостойное омеги? У Юнги пробегается холодок по спине от такого сурового взгляда родителя, сердце бьется быстрее, а грудь вздымается чаще. Кончики пальцев дрожат, и он сжимает их в кулаки, впиваясь себе в кожу до вмятин. Сжимает крепче зубы, чтобы предательски не расплакаться и не заскулить стыдливо, как провинившийся щенок, прижимающий уши к голове. Но он продолжает смотреть отцу прямо в глаза. Набирает побольше воздуха в легкие. - Как ты мог? – первое что он говорит отцу прямо, стараясь сохранять спокойствие. – Как ты мог так поступить?! Зачем? – не выдерживает и уже на втором вопросе срывается на крик. - Юнги, - строго смотрит на него отец и украдкой поглядывает в сторону, стараясь сдерживать себя. – Что ты себе позволяешь? – утробно рычит слова отец. Не стоит и говорить о том, что он ужасно зол на сына не столько из-за его поведения, сколь из-за его внешнего вида, который не пристал его ребенку. Лицо альфы краснеет не столько от злости сколько от липкого стыда, покрывшего лицо красными пятнами. Он заводит обе руки за спину, перехватывая одну за запястье, чтобы не сделать ужасное – замахнуться на свое дитя, или худе того - ударить. - Что я себе позволяю? – вопросом на вопрос и на повышенных тонах. – Это ты! Ты собираешься выдать меня замуж за человека, которого я знаю от силы два дня! Почему ты так поступаешь со мной?! – первая предательская и очень горячая слеза быстро катится по щеке, оставляя горячий след не соленой воды, а самой настоящей огненной лавы, которую Юнги остервенело вытирает плотно сжатым кулачком. Сзади подбегают двое омег, служащие в монастыре при церкви, один накидывает на взъерошенную голову подростка платок и старается его завязать, пряча не покрытую дурную голову, в которую стукнула молодая кровь, пока второй влажной тряпкой стирает грязь с раскрасневшегося лица. Мин сразу чувствует нехватку воздуха, будто его душат. Одной рукой он вцепляется в платок, тяжелым грузом взваленным на его голову и откидывает его подальше, пока второй рукой отбивается от навязчивых и далеко не приятных прикосновений к своему лицу. - Не трогайте меня! – кричит омега, отталкивая от себя омег. – Как ты мог дать свое согласие охотнику?! Ты же знаешь, что он ненавис… - Юнги! – рычит отец, заставляя омегу замолчать. Мужчина всматривается в лицо сына. В его покрасневшие глаза, в которых плещется чистейшая боль. На дне которых он будто попал в капкан и кричит о спасении, страшась будущего, которое скоро настигнет его, потому что теперь он не может убежать – его поймали, сломав ноги. – Немедленно успокойся. Да, я дал свое согласие Чон Хосоку. Ты знал, что я рассматриваю его в качестве твоего будущего мужа, так чему ты удивляешься? Что за истерия?! Ты должен смириться с тем, что теперь в твоей жизни скоро появится альфа, который будет идти рядом с тобой вместо меня. Муж, которому ты должен будешь покориться. Ты должен быть благодарен, что попадешь в хорошие руки, которые смогут позаботиться о тебе должным образом. - Ты знал, что я не хочу замуж, тем более за него, но все равно… собственными руками… - заикается омега, - ломаешь меня… уничтожаешь… Пытки преисподни милее, чем ты, - бормочет, опустив взгляд, чувствуя как теряет силы. - Немедленно возвращайся домой, подумай над своим поведением и не смей попадаться мне на глаза, пока не осознаешь свою ошибку, - отворачивается от сына, чья голова с каждым словом опускалась все ниже и ниже, а слезы хрусталем падали и разбивались о деревянный пол, образуя под ногами омеги небольшие лужицы, грозившие слиться в одно озеро. – По моему возвращению желаю видеть тебя на коленях перед иконой, молящим о прощение у бога. Не позорь меня еще больше. - Тогда, - подает слабый голос юноша, когда отец уже отдаляется от него. – Я буду молить. Стоя на коленях, до изнеможения молить бога. И если он есть, если слышит своих детей, то он будет милосерден к рабу своему и бросит мою душу в лапы дьявола, в вечные страдания, в тот же момент как только это чудовище, что вы нарекаете мне в мужья, протянет свои руки ко мне, если вы отец не измените своего решения! Потому что провести всю свою жизнь с чудовищем, которое будет отравлять мою душу день за днем гораздо страшнее, чем вечность мучаться в дьявольском огне! – кричит мальчишка, теряя контроль над собой и срывается прочь из церкви под громкие оханья омег и неодобрительные взгляды всех, кто наблюдал развернувшуюся сцену. В воротах он сталкивается со своим личным кошмаром, пристально разглядывающего его лицо. Слышал он все, что выпалил мальчик или нет – плевать! Юнги от своих слов не отступится. Он не вложит себя в руки ублюдка, как того желает отец, преподнеся его покорной жертвой. "Исчезни" орет Мин и бежит дальше. Куда глаза глядят, лишь бы не здесь. Лишь бы не рядом… *** Весь оставшийся день и вечер Юнги проводит на коленях перед иконой отца спасителя в отдаленной от его дома церквушке. Она не такая большая как церковь, в которой служит его отец, но он не знал куда еще бежать. Он устал. Хочет пить и есть, но уже который час стоит на коленях перед обшарпанной иконой и дрожащими губами молит о спасении своей невинной души от рук монстра, что страшнее дьявола. Убежав из церкви, Юнги слышал как его окликал отец и Хосок, но он и не думал останавливаться и оборачиваться. В какой-то момент ему даже казалось, что чудовище в личине человека следует за ним по пятам, а от того ноги несли все быстрее и дальше. Он бежал до тех пор, пока ноги не перестали слушаться и омега не упал на землю разбив колени и подбородок. На еще утром чистых штанах появилась грязь, и быстро расцветали пятна алой крови, сопровождаемые жгучей болью, которая разрасталась все быстрее и быстрее от прилипшей к поврежденным коленям жесткой ткани. На земле в ту же секунду появились крохотные мокрые пятна от вновь хлынувших слез, а пальцы с силой сжимали одни из немногочисленных пучков травы, что росли из земли, вырывая их с корнями. Какое-то время Юнги, подобно бездомному, чье положение ничуть не лучше положения забитой собаки, сидел в том же переулке между двумя домами, где и упал, подпирая спиной стену. Среди грязи, мусора и неприятного запаха он выглядел подобно бедняку без дома и денег. Вроде тех, кто периодически захаживают к ним с отцом домой. Но даже так он продолжал защищать себя, прячась в собственных объятиях за согнутыми коленями. Его не беспокоил шум улицы и возмущенные, или даже усмехающиеся над мальчишкой, крики прохожих. Ему было плевать на все, кроме мыслей, заполонивших его голову, что разъедали его как кислота, обещая даже не оставлять осадка. В чувства привел звон церковного колокола оповещавшей о службе. Терпя боль, Мин, выглядевший не лучше бродяги, брел в сторону, от куда доносился звон колокола. Он добрел до крохотной темной деревянной церквушки, куда брели такие же как и он – грязные, в местами драной или залатанной одежде. Вмешавшись в толпу, Юнги прошел в помещение, где первым же делом направился к нужной иконе. Она не выглядела величественно, как икона в отцовской и уже такой родной церкви, а наоборот была обшарпана, с потемневшей и местами облупившейся краской, что придавало святому лику жалкий вид. Но бог един и любое его изображение – окно к нему. Омега медленно, будто заворожённо, приближается к иконе и падает перед ней на колени, уткнувшись лбом в пол, заходясь в громких рыданиях. Люди вокруг сразу обратили внимание на странного юношу с непокрытой головой, убивающимся в собственных чувствах, но никто не придал ему и его истерике особого значения. Все они здесь со своими печальными историями, поэтому не трогают несчастного ребенка, который пришел к богу просить помощи, и ведут себя как обычно. Только святой отец подходит к нему и накрывает темноволосую макушку стареньким платком, чтобы все было по правилам, а после как ни в чем не бывало начинает службу. Юнги еще долго сидит на коленях, терпя жгучую боль в них, но она ничто по сравнению с болью в его сердце и бурей в душе, бесчинствующих в груди. Служба закончилась, а он все продолжает молиться. Молится до покалывания в ногах. До ноющей спины и затекших рук… Он так долго возносил молитвы, но все равно не чувствует себя в безопасности. Мин бы и уснул на том же грязном полу, если бы не святой отец, велевший покинуть церковь. Едва поднявшись на ноги, омега ощущает небывалую слабость во всем теле и острую боль в онемевших конечностях. Отдав любезно одолженный платок, парень на едва двигающихся и удерживающих его ногах покидает церковь, поражаясь тому как долго он там пробыл, что на землю опустилась ночь, которая впервые не казалась оплотом безопасности. Только сейчас, немного оправившись от истерики, он понимает, что не знает где оказался. Совершенно незнакомый ему район, про который в его родном сказали бы "гнилой". По крайней мере он похож на те самые гнилые районы, про которые частично можно услышать на рынке или от дядюшки Ли. Сам он в них никогда не был и за пределы родного района редко выходил – отец не позволял ему его покидать. Но если сейчас Юнги в том самом районе, о котором думает, то он может оказаться в большой беде. Срочно нужно уходить, только… куда идти? Он даже не знает как он сюда забрел… а как добираться до дома и подавно не представляет. Ночь, стремительно укрывающая небесное полотно, своей чернотой и блеском звезд легче не делала. Дарившая день за днем долгожданный на несколько часов покой, теперь кажется жуткой и неприветливой, таящей в себе множество опасностей, которые могут подстерегать омегу за каждым поворотом. На момент тело сковало паникой от незнания обратной дороги. Если бы он мог, то провел бы ночь в, пускай страшной, грязной, неуютной, но относительно безопасной церквушке, а с рассветом бы выдвинулся обратно. Да, от этого дорога бы ему яснее не стала, но тьма ночи уже не пугала бы так сильно. Юнги было начал медленно идти обратно в сторону церкви, но тамошний священник вышел из нее, закрывая дверь на большой замок, ключ от которого висит у него на шее. Мужчина кинул безразличный взгляд на юношу и жестом руки погнал прочь, приговаривая: "Иди домой, юнец". Да Юнги бы с радостью пошел, если бы знал где он. Внезапно поднявшийся ветер пробежался между ветвей деревьев, неся с собой шум множества деревьев. Юнги обернулся. За церковью раскинулось поле, за которым начинался густой лес. Омега понял, что если здесь лес, значит он где-то на окраине, соответственно идти нужно ровно в противоположную сторону. Так или иначе, отец рассказывал, что их город похож на круг, а значит, если будет идти прямо, то всяко доберется до центра, а там уже не так сложно будет сориентироваться. В центре он бывал часто, а от того там найдет дорогу до своего района, а там сориентироваться будет легко. Может к рассвету доберется. С каждым проделанным вперед шагом становится легче. Ноги перестают гудеть и уже более уверенно держат вес своего хозяина, который мышкой старается пробежать через все переулки, стараясь остаться незамеченным. Впереди откуда-то доносится громкая музыка и смех людей. И чем дальше он идет тем громче становится. На пути омеги показывается таверна, рядом с которой полно людей, которые весело что-то обсуждают, заливая в себя что-то из деревянных здоровых кружек. В один момент дверь таверны с резким хлопком открывается и из заведения пулей вылетает полуголый омега, за которым выбегает крупный и явно не трезвый альфа. Он набрасывается на визжащего омегу и заряжает несколько звонких пощечин, пока тот безуспешно пытается вырваться. И тут до Юнги доходит страшное осознание, что находится он не в простом районе города, а в самом настоящем дворе чудес*, о котором ему только и доводилось что слышать от дядюшки, да отца. Мужики, что стояли у входа в трактир обращают внимание на эту сцену, но ничего не делают. Все так же распивая содержимое кружек. Альфа, что набросился на омегу, затягивает того обратно в трактир, сдирая с него остатки от того, что называлось одеждой. За громкой музыкой и не менее громким смехом не слышно как кричит несчастный от пронзающей его боли и стыда, но почему-то Юнги слышит. Слышит все и чувствует будто он сейчас не в нескольких метрах на улице от заведения, а прямо там – в помещении и смотрит на всю ту грязь и ужас, происходящие там. Идти прямо боязно. Решение обойти таверну приходит сразу, и омега заворачивает в переулок между домами, ведущих к другой дороге, по которой он теперь пойдет. Переулок оказывается совсем не страшным – никого кроме бездомных котов там нет, но сердце от этого спокойнее биться не начинает, а только ускоряет свой темп, потому что воображение услужливо дорисовывает страшных монстров, которые так же набросятся и сделают больно, а потом утащат в самую тьму, откуда его никто не спасет, и никто его не услышит. Выйдя из переулка между двумя домами, омега сворачивает налево и снова продолжает идти прямо, надеясь вскоре попасть в другой, более светлый район. Улица тихая, а звуки таверны стихают с каждой минутой как Юнги отдаляется от нее, проходя все глубже в город. Сверчки, кошки и чье-то дыхание… нет. Никакого дыхания нет. Это только напуганное воображение подкидывает ему чье-то присутствие. На самом деле никого нет. За ним никто не идет. Никто не смеется тихо-тихо. Тут никого нет! Напуганный разум отрезвляет острая мгновенная боль в икре, похожая на укус – то маленький камушек, прилетевший из ниоткуда и с тихим звуком отлетевший по пыльной дороге в сторону, а после громкий свист откуда-то за спиной. Юнги резко оборачивается назад. К нему медленно подходят трое мужчин. И это уже не перепуганное воображение мальчишки, это самая настоящая реальность, которая крадется за ним и с каждой секундой становится все ближе. Как долго они уже идут за ним? Что им нужно от него? Сердце заходится еще быстрее, кажется еще чуть-чуть и оно выпрыгнет из груди или и вовсе лопнет. Сможет ли оно сегодня успокоится или ему только полная остановка поможет? - Какие ножки, - доносится приглушенный голос до Мина, а за этим слышно приглушенные смешки, которые оказывается ни разу не были плодами воображения, и служат отрезвляющей пощечиной, заставившей Юнги развернуться и побежать вперед, вмиг давясь воздухом. - Шлюха!* – несется вслед голос одного из мужчин, а Юнги только бежит быстрее, мучая и без того уставшие ноги. Мужчины срываются на бег за мальчишкой, желая поймать его, настигнуть, осквернить это совсем юное тело своими грязными прикосновениями. И никому из них не будет жаль вопящего от боли и страха юношу. Всем будет плевать, что своими действиями они ломают чужую жизнь. Они уже узаконили свои действия, а потому им ничего не будет. А мальчишка сам виноват, что высунул свой крохотный носик из дома поздно ночью. Шаги преследователей становятся все громче, сопровождаясь их не менее громкими окликами. А Юнги все бежит и бежит все так же прямо, надеясь, что вот-вот выберется из этого страшного района. Так страшно ему еще никогда не было. Внутренний голос в голове кричит истошно: ”Беги! Беги! Прячься! Спасайся!” И никак не поспорить с ним. Ослушаться его совсем не хочется. С каждым мгновением бежать становиться все труднее, легкие горят, сердце оглушающе стучит, что кровь бьет в виски, пораждая свистящий шум, мешающий распозновать окружающие звуки. Поэтому он даже не слышит громкое дыхание одного приблизившегося совсем близко альфу, который хватает его за руку и дергает на себя, заставляя запутаться в собственных ногах и упасть прямо на мужчину. Его хватка обжигает, подобно удару плети, заставляя Юнги громко закричать от ужаса и осознания, накативших двумя огромными волнами, сносящих более-менее здравое мышление, которое у него еще осталось, помогая выбраться из этой ужасной ситуации. Альфа тянет его на себя и окольцовывает хрупкое тело, крепко прижимая к себе одной рукой, пока второй пытается закрыть рот мальчишки. Остальные двое альф добегают до своего дружка, громко гогоча, от чего пробивает на новую волну паники и тряски. - Ну чего же ты так убегаешь, крохотулька? – слишком наигранно елейным голосом интересуется один из подоспевших альф, совсем не обращая внимания на своих товарищей. Его сейчас интересует только хорлшенькое личико мальчишки, в очаровательных чертах которого жаждет увидеть не только дикий страх, но и боль, которая в последствии перерастет в удовольствие. Желает слышать крики боли, перемешанных с наслаждением. И все это потому что его член хорош. - А они все такие в начале, - перенимает на себя внимание второй мужчина. – Сначала ”Нет! Нет! Я не хочу, не надо”, - изображает наигранно писклявые голоса омег. - А уже через 5 минут сами стараются ноги шире раздвинуть, да просят брать их сильнее и глубже, - сплевывает на землю слюну, прямо под ноги мальчишке, пока тот протестующе мычит, орошая свое лицо слезами. Руки того, кто вторым говорил, тянутся к завязкам на рубахе мальчика, пока первый все еще крепко держит неугомонного омегу. Как только маленький узелок, удерживавший рубаху плотнее на плечах, ослабевает, а ткань мягко и совсем немного соскальзывает на левом плече вниз, обнажая молочную кожу округлого плеча. Юнги вопит сильнее, надеясь суметь привлечь внимание хоть кого-то, чтобы помогли, спасли! Его слышат. Хорошо слышат за ставнями окон. Но никто не обращает абсолютно никакого внимания, потому что всем плевать, такие происшествия происходят тут слишком часто, чтобы считать их за что-то критичное. Максимум, на что способны слышащие его люди – молча наблюдать за совсем немного приоткрытыми ставнями и делать вид, что тут никого нет. Это происходит так часто, что всем плевать на очередного омегу, высунувшегося ночью из дома по собственной дурости. И что? Теперь бегать спасать каждого дурака? Сам виноват. - Погодите, - говорит, молчавший до этого третий, - он же мальчишка еще совсем. У него хоть течка-то была? - Да какая разница? Все омеги одинаковые, просто у кого-то дырка уже разорванная, а у кого-то нет, так в чем разница между разорванной и целой дырками, если ее все равно рано или поздно порвут? Так почему бы не стать тем, кто сделает это? – глагольствует альфа, пока первый, держащий Юнги, утыкается в шейку омеги и вдыхает глубоко, а после улыбается едко. - Определенно была течка. У него очень насыщенный запах, да и трахнуть девственную задницу… м… - закусывает губу альфа, оторвавшись от манящей шейки. – Да и не плевать ли? - Тогда тащите его туда в проулок, как-то не хочется его на большой дороге раскладывать. Тут товарищи спорить не стали и потащили сопротивляющегося омегу в переулок. Как-то не хочется светить своими деяниями на глазах у мимо проходящей стражи. На самом деле плевать на то, что подумают стражники, потому что им на деле все равно, да дела нет до очередного омеги, попавшего в передрягу. Если они наплюют на горе несчастного, то это только в лучшем случае. В худшем случае присоединятся и по кругу пустят. И никого не возьмет факт того, что этот несчастный все еще ребенок. Альфы тянут мальчишку в переулок, удерживая его, пока тот пытается вырваться из их рук. В один момент рука альфы соскальзывает со рта Юнги, чем он и пользуется. - Помогите! Прошу! – кричит что есть сил, надеясь, что спасение придет. Клянется про себя, что век из дома больше не выйдет. - Заткнись, сука! – рычит тот, кто развязывал шнурок на рубахе, оставляя на нежной щечке хлесткую пощечину. – Расслабься и получай удовольствие! – рот снова затыкают, и пытаются перехватить поудобнее. – А будешь орать, - шипит один из мужчин прямо в лицо, устрашая сильнее, - прирежем и мертвого тут кинем, а не сохраним милостиво жизнь, - в темноте поблескивает лезвие ножа, который альфа достал из кармана, угрожающе. Юнги цепенеет, понимая, что может не выбраться из западни. Тело само каменеет и нет сил двигаться. Перед глазами до сих пор блестит лезвие ножа насильника, хотя тот уже убрал его от лица. Страх смерти никогда не преследовал омегу, а в последние дни он сам грозился возвать к ней, если выйдет замуж на Хосока. И в его словах ни разу не было страха, который испытывают перед ней. Как он храбрился, что встретить смерть лицом к лицу не так страшно как выйти замуж за охотника. Но сейчас он испытывает искренний ужас понимая, что если дернется, то она мгновенно заберет его душу. Почему ангелы и бог, в которых Юнги верил всю свою жизнь, посвятив свою душу, сейчас не здесь? Юнги не чувствует того тепла, которое окружало его с самого рождения. Неужели они спят по ночам? Сейчас он не чувствует рядом с собой тех, кто был с ним всегда. Он слышит только кряхтение за спиной, и чувствует пробирающий до костей холод. Она здесь. Пришла как он того и хотел. Теперь стоит и наблюдает во тьме между домами переулка, в который его затащили. Ждет, когда мальчик будет готов упасть в ее леденящий объятия. Ждет, когда трое ублюдков сделают свое дело. Она не собирается помогать – ей нет в этом выгоды никакой. Смерть любит сладкие невинные детские души. Хоть насильники и опорочат, очернят ее свет, но они, погибшие в мучениях, даже слаще. Она обожает, когда детская наивность разбивается об ужасающую реальность. Один из мужчин тянет рубаху в стороны, пытаясь разорвать на лоскутки. Юнги не приходит в себя даже когда холодный воздух касается теплой обнаженной кожи. Не может пошевелить даже пальцем и сделать глубокий живительный вдох. Другой альфа просовывает руку под тонкие штаны, ладонью проходясь по маленькому органу, ныряя пальцами ниже, трогая юношу между половинками. От неожиданного прикосновения омега вскрикивает, вдыхая такой необходимый сейчас кислород, отрезвляющий разум. Сознание будто просыпается и в голове резко всплывает день суда Лим Дже Ги. В голове звучат обвинения в краже чужого дитя из чрева другого омеги и слова Дже Ги ”меня изнасиловали”, которые с каждой минутой звучат все громче и быстрее, превращаясь в громкий звон церковного колокола, который ты слышишь на колокольне, стоя рядом с колоколами, когда они звенят, оповещая о начале службы или в праздники. Юнги осознает, что если он сейчас же не сбежит, если не сделает хоть что-нибудь, то его ждет участь не лучше тех, кого обвиняют в колдовстве. Его ждет венец позора, который общество возложит ему на голову его же руками. Он не сможет смотреть в глаза отцу больше, воспитавшего его в нравственности, и законах божьих. Он больше никогда не позволит себе войти в церковь – обитель чистоты и веры, потому что он не будет больше чист душой, а в его чреве будет зреть плод порочности. И церковь, бывшая ему вторым домом, закроет перед ним свои двери, потому что тем, чья вера иссякла – проход в дом божий ему отныне будет заказан. Юнги не хочет. Не хочет себе таких последствий. Он хочет домой. Обратно в свою нормальную жизнь! К отцу в объятия! - Мокренький*, - констатирует факт тот альфа, который залез своей лапой мальчишке в штаны. Остальные двое гадко улыбаются. – Я же говорил, что вы омеги все одинаковые – лишь делаете вид, что не хотите и боитесь, а сами мокнете стоит вам только намекнуть на то, что ваши попки хотят потрогать, - гогочет другой. - Ну же, - достает руку из штанов омеги и тянет два мокрых от смазки пальца к лицу Юнги. – Попробуй себя на вкус, - и пропихивает в рот мальчишки свои грязные пальцы, стараясь их запихнуть поглубже за щеку. Юнги будто мгновенно просыпается ото сна, словно его окатили ведром ледяной воды. Ждать спасения неоткуда. Бог не придет, не спасет невинную душу, а лишь велит смириться со своей участью. Смерть-злодейка ждет его кончины, готовясь отправить его душу в потусторонний мир. А из живых помощи ждать тем более нельзя. Все уповают на божью милость. Но о какой милости идет речь, если даже святые заветы велят смириться со своей судьбой и не идти против ее воли?! Если ему взаправду было предначертано рукой бога и велением судьбы превратиться в шлюху или умереть в этой подворотне, или стать позором для своего горячо-любимого отца, то он отказывается от этой судьбы! Отказывается от бога и его воли! Душа его отныне принадлежит только ему и жизнь его только в своих собственных руках. Времени думать нет. Он не хочет того, что настигнет его, если он не будет бороться, а потому мгновение и по улице разносится громкий крик альфы, тщетно пытающего вытащить свои пальцы из крепко сжатых зубов Юнги. Он впился зубами в пальцы, превозмогая все брюзгливость, которую испытывал. И очень скоро чувствует как хватка на его теле слабеет, потому что другой альфа бросился выручать товарища. Он размыкает челюсти, отталкивает от себя мужчину, который держал его, и, что есть сил, бежит прямо, где виднеется не свет из окон или многочисленные дома, а лес. Большой, густой, зловещий… Но ветер, будто сам подталкивает его туда, заставляя бежать все быстрее, а от того и кажется, что его спасение там за стволами многовековых сосен и могучих дубов, которые не кажутся такими страшными, наоборот они тянут к нему свои ветви, словно руки, желающие поймать в свои объятия и укрыть ото всех опасностей. Как минимум деревья позволят ему затеряться среди своих стволов. Альфы, будучи растерянными от действий омеги, срываются за ним, дав ему фору секунд двадцать, пока пытались осознать произошедшее. Это первый омега, кому удалось вырваться из тисков посланников смерти и семи грехов, и они обязаны закончить начатое. Юнги бежит между домами, стараясь не спотыкаться. Кровь свистит в ушах, сердце вновь заходится в диком ритме, а легкие, неуспевшие отойти от прошлого забега, горят еще сильнее, будто дышит не кислородом, а раскаленным железом, что сжигает легкие, и дополняет льдами, бьющими обморожением. Ноги кажется болят сильнее чем после сидения в церкви. Каждый момент соприкосновения стоп с землей пускает волну боли от стоп до самых ягодиц и поясницы. Возможно, если бы не громкий свист крови в ушах и громкое дыхание, омега бы услышал хруст собственных колен. Через несколько минут забега омега вылетает из-за поворота последнего дома и на мгновение останавливается. Стволы деревьев так близко… а за ними огромный темный лес. Стоит ли бежать туда? Навстречу неизвестному? А что если он там встретится с тем самым чудовищем, которое окажется не такой уж и выдумкой? - Лови его! – слышится совсем близко. Пусть лучше его разорвет чудовище, чем он дастся грязным рукам. Отрываясь от стены он вновь срывается на бег, но уже не такой сильный, как был в самом начале. Силы не бесконечны, в один момент они иссякнут, но к тому моменту Юнги уже будет в безопасности. Внутри лес оказывается гораздо темнее, чем казался снаружи. Сквозь густые величественные кроны деревьев не проникает свет луны и звезд, а потому передвигаться приходится в кромешной тьме. С каждой секундой Мин чувствует как стремительно его покидают силы. ”Лишь бы не упасть, лишь бы не упасть”, - крутятся в голове омеги четыре простых слова. Но силы не бесконечны и им наступает конец. Колени подгибаются и Юнги с громким криком, вырвавшемся наконец из груди, падает в незамеченный в темноте овраг, кубарем скатываясь вниз, сбивая о торчащие корни деревьев и камни бока. А в самом низу под конец, когда земля вновь становится ровной ударяется затылком о большой валун, сидящий в земле. Удар, выбивает из него последний вскрик и сознание начинает мутнеть. Уже не хватает сил на крики и тот же страх. Как из под толщи воды он слышит аккуратно спустившихся к нему альф. Их силы тоже на исходе, но они еще держатся на ногах. А Юнги в сознании старается держаться. - Фух, шустрый засранец, - громко выдыхает один из них, опираясь на свои колени. Второй же медленно, пошатываясь подходит к омеге, чьи силы уходят, как песок сыпется сквозь пальцы. Он подходит к нему и садится на корточки прямо напротив его лица. - Ну вот ты и попался, - вполголоса произносит он, плавно проводя кончиками пальцев по мягкой щеке мальчишки. – Что же нам с тобой теперь делать? - Трахать! – орет тот, что пытался отдышаться. – Я столько пробежал за этой малявкой и теперь требую награду! Я трахну его дырку даже если он сдох уже! - Тише, Грег, - говорит тот, что напротив Юнги. – Ты получишь свое, помоги мне, - зовет он того самого Грега и принимается двигать тело почти бесчувственного Юнги так как ему надо, а второй пробегается руками по ногам омеги и тянется к кромке штанов. - Парни, - млеет третий, который все время как-то стоял отстраненно и к чему-то прислушивался, вглядываясь в темноту. – Вам не кажется, что тут кто-то есть? - Брось, Хёк, - ухмыляется Грег. – Нет тут никого, и никого не будет. Присоединяйся, трахнем эту суку и пойдем отсюда, а его оставим здесь. Кажется, еще немного и помрет. Вон как башкой приложился. Бери, пока тепленький. Хек медлит. Ему точно кажется, что он что-то слышал. Вон там. В тех зарослях. Будто кто-то крадется сюда. Альфа подходит к кромке зарослей и старается всмотреться в темноту. Но никого не видит. Возможно белочка или мышь какая пробежала, он разворачивается и присоединяется к заждавшимся его товарищам. Он помогает старшему стянуть рубаху мальчишки, подняв его безвольные руки и пока товарищ исследует руками тело омеги, Хек припадает к аккуратной совсем еще юношеской груди. Из зарослей раздается рык, заставивший всех троих напрячся и мгновенно остановиться. Рык становится громче, свирепее и поселяет в сердца альф истинный ужас… звук чьих-то тяжелых шагов звучит все громче и громче, а сердца взрослых мужчин замедляют свой темп пока кровь стынет в жилах. Они медленно отстраняются от омеги, и начинают медленно отходить. Если это волк, то они не справятся с ним. Обычный нож не поможет им против зверя. Делая медленные аккуратные шаги назад, дабы не провоцировать нечто в лесных зарослях, которое наверняка видит в темноте лучше них, они надеются избежать наказания. Из-за высокой травы, кустов и густых веток деревьев появляется гигантская звериная лапа, а за ней высовывается еще более огромная морда… чудовища, отпечатавшая на себе дикую ярость. Рык зверя становится громче, подобно грохоту грозы, и в момент как один из альф приходит в себя и срывается на бег, стараясь по возможности утянуть товарищей за собой, зверь срывается с места и набрасывается на людей. Юнги последними крохами утекающего с каждой секундой сознания урывает картины происходящего ужаса. Как некое существо, появившееся из темноты леса безжалостно разрывает тела альф прямо на его глазах. Вот и пришел его конец. Потому что после мужчин чудовище примется и за него, а потому, чтобы не чувствовать боли, которая наверняка будет сильнее ,чем та, что от удара о валун, отпускает сознание и позволяет себе провалиться во тьму. *** - …это не так страшно как могло бы быть, учитывая то, что могло с ним произойти, - звучит отдаленно чей-то голос. Юнги его не знает, но он кажется очень знакомым. - Господь не оставил мое несчастное дитя в столь трудный час, - голос отца… он такой тихий и будто бы опечаленный… - Ваш сын, поцелован богом, святой отец, - еще один голос, но моложе чем голос отца и первого говорящего. - Вы абсолютно правы, молодой человек, - снова неизвестный, но смутно знакомый. – Только чудо спасло его. Я в силу своей профессии бывал свидетелем многих подобных ситуаций, но редко кому удается спастись. - Доктор Кан, - из темноты слышится голос дяди Ли… Что все эти люди тут делают и почему Юнги их не видит? – Огромное вам спасибо, не знаю, что бы мы делали без вас. - Бросьте, господин Ли. Удар, пришедший по голове, хоть и сильный, но не смертельный. Переживать не о чем. Вашему сыну требуется только покой и уход. Возможно, его какое-то время будут раздражать резкие и громкий звуки и может тошнить от запахов или вкусов. Не переживайте это нормально. Если он не хочет есть, то не заставляйте. Если состояние через несколько дней не улучшится, то приводите его ко мне сделаем пускание крови. - Хорошо, доктор Кан, если что - сразу к вам. Тэгюн, - обращается отец к дяде Ли по имени. – Проводи доктора Кана. - Конечно. С каждым мгновением голоса становятся громче, а слова слышатся более отчетливо. Юнги начинает постепенно ощущать свое тело. Он чувствует под собой мягкость матраса и накрывающее тело одеяло. Дикая слабость в теле постепенно спадает и омега может слегка пошевелить пальцами на руках и ногах. Темнота, окутавшая его всего спадает, являя свет сквозь закрытые веки, которые оказываются безмерно тяжелыми, что такое простое действие как открыть глаза кажется нереально сложным и энергозатратным. Свет дня нещадно бьет в глаза, заставляя немного сморщиться, но они быстро привыкают и картинка становится более четкой, понятной и знакомой. Такие родные потолок и стены окружают его, впереди распахнуто окно, через которое он с отцом в детстве наблюдали за звездами, а справа стол. Теперь можно спокойно выдохнуть. Он дома. В родных стенах, где ничто не грозит, а страху нет места. У двери спиной к омеге стоит отец, только что проводивший доктора. Плечи его опущены, а дыхание кажется непривычно тяжелым и шумным. В тишине комнаты слышно как он громко дышит. Даже шум улицы, которого сегодня почти не слышно, не заглушает дыхание отца, переживающего за свое дитя. - Отец, - негромко зовет его Юнги. Мужчина, уловив слабый зов своего ребенка резко оборачивается и на уставшем лице расцветает улыбка, а его самого накрывает успокоение. Он подходит к постели. Его сын очнулся. С его крохой все в порядке. - Я здесь, дитя мое, - почти шепчет, сжимая в ладонях руку сына. Юнги видит в его глазах чистое и ничем не прикрытое беспокойство. Он не видел его со вчерашнего дня, но кажется, будто он постарел на несколько лет. – Как ты себя чувствуешь? – бегает глазами по лицу Юнги, пытаясь выцепить хоть один сигнал, что ему больно. Юнги молчит. Снова медленно обводит глазами комнату. Почему он здесь? Неужели произошедшее – не более чем ночной кошмар? - Что произошло? – хриплым ото сна голоса говорит он. – Как я тут оказался? - После того как ты вчера убежал, я был уверен, что ты будешь дома. Но, когда я вернулся, тебя не было. Я был уверен, что ты скоро придешь домой, но тебя все не было. Мы отправились тебя искать, но ни у Джунки, нигде тебя не оказалось. Тебя не могли найти всю ночь, - замолкает, переводя дыхание. – Я уже не знал что думать, как под утро тебя принесли без сознания домой. Лесничий нашел тебя на опушке леса и позвал на помощь. Нет, не сон. Весь ужас пережитого дня оказался самой настоящей правдой. Только вот что-то не сходится... - На опушке леса? – с ноткой недоверия спрашивает омега. Он точно помнит, что потерял сознание далеко не на опушке, а в самом лесу. В голове мелькают отрывки воспоминаний о лесе, что там был огромный зверь, который разорвал его обидчиков на части, но… не тронул его самого. Так почему он до сих пор жив? И как вообще мог оказаться на опушке？ – А… что вообще произошло? – такой простой вопрос, но очень нуждающийся в ответе. - Не думай об этом, малыш, - перебивает его отец, коснувшись своей ладонью его мягкой щеки, поглаживая ту большим пальцем. – Отдыхай, котенок, - шепчет он и, наклонившись вперед, целует в лоб, а затем встает и тихо уходит, прикрыв за собой дверь. Мин выдыхает и трет лицо ладонями, уделяя внимание глазам. Он ничего не понимает, ведь точно понимает, что его ну никак не могли найти там, где он оказался. Только если чудом не научился передвигаться без сознания. Ну или одному из бандитов, если ему вдруг удалось выжить, стало его жалко и он вынес его на опушку, где и бросил, а затем сбежал, дабы скрыть свою причастность к этому омеге. - Тебе повезло, господь защитил тебя, - звучит басистый голос от куда-то справа. Юнги пугается и резко садится на постели, но в глазах моментально темнеет, голова кружится, а затылок ноет. Он хватается за голову и начинает падать назад, но его удерживают внезапно появившиеся на предплечьях крепкие большие руки. Мутность во взгляде проходит, и картинка вновь становится четкой. Неясно откуда взявшийся Хосок сейчас стоит перед ним, удержав его, чтобы не дать рухнуть, как мешку с картошкой, и аккуратно укладывает на постели, а сам садится на ее край. Юнги смотрит на него растеряно, как он мог не заметить его сразу и почему он вообще тут. Откуда он тут взялся? - Почему вы здесь? – выходит резко и ни капли не приветливо, даже учитывая состояния паренька. Но он и не хочет быть приветливым с этим человеком. Нет причин. Сердце снова заходится в быстром темпе, ударяясь о грудную клетку, будто хочет сбежать, в горле встает ком, который никак не проглотить, а каждый вдох отдается морозом в животе. Кажется, что кислорода не хватает, поэтому Юнги не замечает что его губы разомкнулись и он дышит еще и через рот. – Уходите. - Как грубо, – хмыкают в ответ. – А как же благодарности о спасении и безопасном возвращении домой? Я думал, твой отец тебя достойно воспитал для будущего мужа, но видимо мне придется заниматься твоим воспитанием самостоятельно, - говорит мужчина, убирая кончиками пальцев прядки волос омеги, свалившиеся ему на лоб. Юнги будто забывает как дышать. Ему мерзки эти прикосновения, от которых не приятные мурашки разбегаются, а дрожь проходится по телу. Хосок чувствует страх омеги, как он дрожит… ему нравится пугать этого мальчика. Он питается его страхом. И будет питаться всю жизнь. А сейчас хочется еще. Альфа проводит пальцами по открытому лбу, гладит кончиками пальцев нос-кнопку, очерчивает скулы, и медленно подбирается к губам, рассматривая все время это невинное лицо, пока сам Юнги боится лишний вздох сделать. Совсем невесомо подушечками пальцев проводит по кромке розовых сухих губ, давит на них и оттягивает пальцем нижнюю, глядит на белые ровные маленькие зубки. "Ни клыков, ни когтей…" Юноша резко открывает рот и щелкает зубами, в надежде укусить охотника, чтобы убрал свои мерзкие пальцы от его лица. Вцепиться в пальцы не удается, зато альфа их убирает. Он явно этого не ожидал. В первую секунду хочется ударить за дерзость, но потом понимает, что мальчишка не так прост как кажется. У него точно есть зубки, вопреки всему, хоть он ими мало что может сделать, но само желание этого мальчика навредить кому-то никак не вяжется с его образом ангела. И это так заводит. Хосок видит эту едва заметную ложку дёгтя в меду души омеги. И ему хочется раскрыть эту черноту, увидеть темную сторону этого божьего создания. А затем вытравить из него всю эту грязь, создав нового человека под стать себе. Он уничтожит всю возможную дерзость в омеге, заставит покориться… Ему нет дела до чувств Юнги и того кто он, альфа просто любит ломать людей. Но ему никогда еще не доводилось ломать крылья ангелов. Он вырвет их с корнем и повесит, как трофей на стену, а затем будет любоваться своим творением, которое он сломает и соберет заново так, как хочет того он сам. - Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы здесь? – старается игнорировать слова про мужа и воспитание. - Когда вчера ты не вернулся домой к вечеру, твой отец начал сильно переживать, - поднимается с кровати и рассказывает, будто что-то очевидное маленькому ребенку. – Я предложил ему остаться дома на случай, если ты вернешься, а сам отправился на твои поиски. Так вот скажи мне, - подтаскивает к себе стул у стола и, развернув его спиной к Юнги, садится на него, уперевшись руками о спинку. – Где ты затерялся, что даже мой отряд не мог найти тебя в городе? - Плохой у вас отряд, господин охотник, - язвит омега, что ему вовсе не свойственно. Хосок пропускает это мимо ушей, чтобы не поставить омегу на его место грубым словом или действием. - Как только до меня донесли, что нашли некоего омегу, то я сразу отправился туда. Тебе сказочно повезло, что тебе удалось убежать от зверя. - Зверя? – убежать? Но Юнги ведь не от зверя убегал… - Неужели ты не помнишь? – искренне удивляется альфа. – Недалеко от места, где тебя нашли, обнаружили несколько разорванных в клочья трупов и огромные следы лап чудовища, о котором все стали внезапно судачить. О нем-то ты слышал? – в голосе звучит пренебрежение и насмешка. Юнги кивает. – Что ты делал у леса? – голос резко становится ниже. Как тогда, когда он арестовывал омегу на улице. Неприятный холодок пробегает по спине, и Мин сглатывает. Он не знает, что должен ответить. Был бы это отец или дядюшка Ли, то рассказал все как есть. Покаялся бы во грехе перед отцом и на коленях бы вымаливал прощение и перед ним, и перед богом за свою распутность и порочность. Рассказал бы все, что помнит, не утаивая того, что произошло в лесу. И пусть они бы сочли его сумасшедшим или невменяемым, пусть даже плюнут оскорбительное и смертельное "ведьма", но… но Юнги бы был спокоен, потому что никто из них бы не выдал его греховность. А что сказать охотнику на ведьм? Да даже если бы он был простым мужчиной по имени Чон Хосок, то все равно бы не смог раскрыть правду, потому что доверять чужому опасно. - Я… - немного медлит с ответом. Мин смотрит только куда-то в сторону – нет сил выдерживать этот тяжелый взгляд на себе. Но тем не менее ответить что-то надо, потому что еще немного и, чувствует, мужчина не сдержится и начнет давить сильнее, а омега расколется, как орех, и выдаст все подчистую, подписав себе смертный приговор. – Я гулял. Мне хотелось побыть в тишине, подальше от людей… Просто настроение было такое. Я собирал цветы. Целый букет собрал. Но… не заметил как стемнело, поэтому я пошел домой, - Юнги чувствует, что охотник не сильно в это верит, поэтому быстро добавляет, - я раньше с друзьями часто в лес ходил. Мы цветы собирали, грибы и ягоды… Вот и захотелось именно туда. А когда стал из леса выбираться, то услышал какие-то странные звуки и побежал, а потом помню, что упал и все, дальше темнота… Юнги старается быть убедительным, чтобы охотник поверил и оставил его в покое. Хосок смотрит пытливо, будто одним только взглядом душу выворачивает, чтобы докопаться до правды. Кажется, альфа знает правду и пойдет на многое, чтобы ее подтвердить. Но взгляд альфы мгновенно меняется и кажется каким-то добреньким. - Это, конечно, странно, что чудовище не тронуло тебя, но разорвало людей недалеко от тебя. Почему-то оно не почувствовало запах легкой крови, - замолчал. – Так или иначе, но я рад, что с тобой все хорошо, - голос внезапно стал мягче, чем очень не столько поразил сколько насторожил Юнги. Альфа встает со стула и направляется к выходу. - Когда ты поправишься я направлю к вам повитого*, чтобы проверить можешь ли ты родить здоровых детей или нет. Я, конечно, доверяю твоему отце, но как говориться "доверяй, но проверяй". Но я уверен, что с тобой все в порядке. Тем не менее твое здоровье для меня важно, потому что я планирую завести много детей. Как минимум четверых ты должен родить. Если с тобой все будет в порядке, то мы начнем готовиться к свадьбе, - красочно расписывает свои планы Хосок. В его голове уже есть конкретный план действий. И не только для него, но и для омеги. - Я не хочу за вас замуж, - устало, но дерзко перебивает его омега. – Ни сейчас, ни после недуга и вообще никогда, - Хосок разворачивается к Юнги вновь и в то же мгновение оказывается рядом с омегой. - И почему же ты так говоришь? Юнги сглатывает. - Вы пытались меня схватить и бросить в темницу. Неужели этого недостаточно? - Нет. Я всего лишь выполнял свою работу, глупый мальчишка. Мне не было известно кто ты. - И тем не менее. Вы обратили на меня внимание лишь потому, что я смог отсрочить арест того омеги, которого обвинили в краже ребенка. Вы преследовали меня. Я ведь не сделал ничего плохого. - Так чего же ты тогда сбегал? – ядовито улыбается. – Те, кому нечего скрывать, не убегают от правосудия. - Да у вас от правосудия одно название… - пробурчал себе под нос омега, но Хосок его услышал, однако не стал ничего говорить и решил спустить это мальчишке с рук. - Если тебе интересно, то тот омега, которого в тот день обвинили в краже ребенка, сумел доказать свою невиновность на весах. Так что, милый мой, мы все делаем по справедливости, если бог не видит вины. *** Следующие несколько дней омега провел в своем доме под тщательным присмотром отца и дядюшки. Ему приходилось пить препротивную настойку и практически не покидать своей комнаты. Даже еду все это время приходил готовить дядя Ли, несмотря на то, что он сам очень уставал и дел у него и без Миновой семьи было невпроворот. Отец стал более внимателен к сыну. И был Юнги сначала рад этому, но потом в голову закралась неприятная мысль, что это все связано лишь с тем, что отец не отменит свое решение и Юнги совсем скоро покинет отчий дом. Когда недуг отпустил его, в дом, как и обещал Хосок, прибыл повитой, для осмотра омеги. Юнги уже и думать про него забыл, но пожилой омега все же пришел в дом Минов. Юнги искренне надеялся, что отец разозлится на поступок Хосока, что он таким образом ставит под удар его репутацию, что не доверяет. В идеале отец должен вообще отказать ему в женитьбе на своем сыне после такого. Однако отец был рад приходу пожилого омеги. Как выяснилось, он даже ждал его. Увидев Юнги, пожилой омега улыбнулся ему, представился, после чего отец сказал, что комната Юнги находится на втором этаже и они оба могут идти. Повитой положил свою морщинистую руку на спину Мину младшему и под ласковый шепот повел его наверх, будто знал, куда идти. Юнги, оборачиваясь на отца, неуверенно переставлял ноги на ступенях, словно растерянный котенок, которого куда-то уносят от мамы-кошки. Но он быстро собрался и пошел вперед, ведя повитого в свою комнату. Осмотр, вопреки ожиданиям Юнги, не был таким унизительным как он представлял себе. Пожилой омега оказался весьма добрым и достаточно деликатным. Он не заставлял Юнги раздеваться догола, а позволял оголять лишь осматриваемую часть тела, а после сразу прятать ее за одеждой. Повитой, чье имя оказалось Енбок, начал с осмотра груди. Юнги, совсем немного смущаясь своей наготы перед таким же омегой как он, поднял рубаху и даже не вздрогнул, ощутив на коже теплые морщинистые руки, что аккуратно ощупывали его, не причиняя никакого дискомфорта. После Енбок попросил его лечь на постель, чтобы ощупать живот. - У тебя очень здоровое тело, Юнги, - ласково пробормотал омега. – Оно способно родить много детей и выкормить каждого твоего ребенка, - слова повитого, хоть и были медом для каждого омеги, но обжигали, как самое настоящее пламя. – Твой жених будет рад услышать это, - старик улыбнулся и аккуратно накрыл живот омеги обратно рубашкой. Затем потянулся за одеялом, чтобы накрыть ноги омеги и осмотреть его ниже пояса. - Дядюшка, - обреченным голосом позвал Юнги. – Прошу, скажите ему, что я не могу иметь детей… Енбок в шоке смотрит на юношу. Он просто не верит своим ушам и тому, что только что услышал от столь юного омеги. Что это за глупости такие? - О чем ты говоришь, солнышко? – Енбок подобрался и ласково провел своей морщинистой ладонью по мягким волосам Юнги. Омега глубоко вздохнул и выпалил, пожалуй единственному человеку, который мог его сейчас спасти от неминуемой гибели, условия на которых начнется подготовка к свадьбе. Пожилой омега лишь всплеснул руками. - Мальчик, ну что за глупости ты говоришь, - в голосе старшего не осталось и толики той самой ласки, с которой все началось. – Вот молодежь пошла. Им самое лучшее подают, а они носом вертят. На тебе хочет жениться такой уважаемый человек, а ты так бессовестно себя ведешь. На твоем месте, между прочим, любой другой омега был бы просто сказочно счастлив, что такой уважаемый господин сам пришел к их родителям просить руки. А ты не хочешь. Радоваться надо, что твой отец берег тебя до появления идеальной партии, а так мог выдать за первого просившего, - повитой не церемонясь, поправил покрывало на коленках юноши и стащил с тощих ног штаны, заставляя Юнги смущенно свести колени и перекрестить ступни, пряча свое тело. Енбок больше не говорил ни слова, а просто занялся своим делом, перестав обращать на погрустневшего подростка свое внимание. А сам Юнги в это время сгорал от стыда, нахлынувшего на него от действий старшего омеги. От его прикосновений сводило живот и хотелось, как маленький ребенок, руками и ногами оттолкнуть его, да спрятаться в одеяло, чтоб никто его больше не трогал. Но он продолжал покорно лежать, глотая тихие всхлипы, да утирая рукой катящиеся по вискам слезы. Когда Енбок закончил, вытер руки о полотенце и, велев омеге одеваться, покинул комнату. Мин даже не хотел двигаться. Он надеялся, что если сейчас задержит дыхание, то задохнется и умрет, но каждая его попытка заканчивалась провалом – не выдерживал и все же глотал такой ненавистный ему сейчас воздух. Он пролежал в своей постели еще какое-то время, может час, а может два, пребывая в своих мыслях, пока отец с первого этажа не позвал его. Одевшись и спустившись на первый этаж, омега тут же захотел убежать обратно в свое безопасное место, потому что на кухне отец стоял не один, а с Хосоком. Он уже развернулся, чтобы скрыться на втором этаже, но его заметили. Отец распахнул свои объятия, в которые ноги Юнги понесли его на автомате. Прижиматься к отцу, как раньше, не было никакого желания, но его прижали против его воли. Хотелось разрыдаться у отца на груди, но нельзя. - Енбок порадовал нас хорошими новостями, мой мальчик, - довольно объявил отец. – Господин Чон тоже пришел, чтобы услышать хорошие новости лично от повитого. - Теперь мы можем смело готовиться к венчанию, а затем уже и самой свадьбе, - подал голос, сидящий за столом охотник. - Верно-верно! Я лично займусь вашим венчанием, и сам проведу бракосочетание в нашей церкви, вы ведь не против, Хосок? - Ни в коем случае, святой отец. Начинайте готовиться ко внукам, потому что наш с Юнги первенец уже не за горами. Мужчины на это только рассмеялись, как два старых приятеля, прошедшие вместе и огонь и воду. Пока Юнги медленно умирал в руках отца, которые когда-то даровали ему жизнь. *** Сегодня определенно все катится в какие-то тартарары. На самом деле омега потерян, так же как и последний шанс на то, что никакой свадьбы не будет. Он не знает как реагировать. Внутри крутится ураган из злости, обиды, разочарования, страха… В ту самую минуту ему хотелось вырваться из рук отца, рвать и метать, разбить всю посуду, разгромить дом. Хотелось ураганом унестись в свою комнату, хлопнуть дверью, разбросать все вещи, и, упав на кровать, свернуться калачиком и расплакаться, как дитя. Но вместо всего этого Юнги ничего не смог сделать. Он, будто оцепенел. Кровь застыла, в горле встал тягучий ком, мешающий дышать, а по телу судорога пробежала. Нужно было срочно уйти, чтобы никто не видел его слез. Сейчас, когда Мин уже постучал в дверь семьи Джунки, думает, что прийти к другу и вывалить на него все свои эмоции – не лучшая идея. Тот и сам до сих пор не может смириться со своим неравным браком, который будет заключен вот уже совсем скоро. Когда Юнги уже собирается уйти, придя к мыслям, что его другу сейчас точно не до него, дверь дома Паков приоткрывается. С порога на Юнги смотрит старший омега семьи – Пак Ынхо – папа Джунки. С прошлой их встречи старший заметно изменился. Ну, не то что бы произошли какие-то кардинальные изменения с его внешностью, но выглядеть он стал как-то… богаче? Нету того старого замызганного фартука и потертой серой рубашки. Вместо них красуется дорогая блузка с красиво расшитым поясом, на ногах целые и даже не залатанные заплатками штаны. Про, неясно откуда взявшиеся, украшения Мин даже понятия не имел. В ушах висят тяжелые серьги с зелеными камнями, на пальце красуется перстень с таким же камнем, а на шее гордо лежат бусы из жемчуга. Все вместе это не выглядит как наряд аристократа, скорее похоже на человека, которые случайно упал в чужую сокровищницу и напялил на себя что угодно, лишь бы новое, красивое и блестящее, чтобы все видели. Ынхо Юнги никогда не нравился, и сейчас он борется с желанием сказать что-то остроумное, как мечтал временами, но он же воспитанный омега, а поэтому вежливо интересуется дома ли младший Пак. Закатив глаза, старший омега тяжело вздыхает и небрежно бросает, что его сын сейчас в комнате и уже три часа не покидает ее стен, после очередной истерики. Мин, чье сердце замерло на мгновение, нервно облизывает сухие губы. Он знал, что Джунки, мягко говоря, не в восторге от грядущего замужества, но даже не подозревал, что все может быть настолько плохо. Пока младший омега стоит в ступоре, стараясь собраться с мыслями и попросить разрешения навестить друга, Ынхо, все так же тяжко вздыхая, отходит от двери, пуская гостя внутрь, и разрешает зайти к сыну. Юнги коротко благодарит папу друга и, быстро скинув обувь, несется к комнате Джунки. Знакомая своим деревянным узором дверь плотно закрыта, а Мин пытается собраться с силами и открыть ее, но решает предупредить о своем визите. Легкий стук костяшек о дверь разрезает тишину коридора. Из-за двери никто не отвечает. Юнги стучит еще раз и подает голос: - Джунки, - зовет он друга негромко. – Это я… В ответ все та же тишина. Кажется, что омеги в комнате даже нет, поэтому Мин слегка толкает дверь и просовывает свою голову в щель, а после и сам заходит внутрь, тихонько закрывая дверь. Джунки сидит на кровати, обняв колени, уткнувшись в них лицом. Он даже не замечает присевшего перед ним Юнги, пока тот не касается его головы, устраивая на ней свою ладонь. Джунки резко вздрагивает, поднимая голову и испуганными, красными от слез, глазами смотрит на друга. - Юнги, - громко выдыхает и тянет руки к Мину, обхватывая его за шею и заходясь очередным приступом плача. Нет, все кажется гораздо хуже, чем уже успел подумать юноша. Омега обхватывает друга в ответ и тихонько покачивается, прося успокоиться. Сам Пак не чувствует какого-то спокойствия. Ему хочется куда-то деть свою боль. Но пока никто не готов его выслушать, он будет плакать, стараясь облегчить свое состояние. Спустя некоторое время омеги вдвоем сидят на кровати и молчат. Джунки успокоился не сразу, но сейчас его состояние кажется более расслабленным, чем до этого. Задавать вопросы Мин не спешит. Он хочет, чтобы лучший друг рассказал все сам, ну или то, что посчитает нужным. По Паку видно, что ему нужно время для того чтобы решиться рассказать все. Сначала Юнги просто сидит рядом и терпеливо ждет, но друг все так же молчит. Тогда юноша встает с кровати и подходит к маленькому темно-зеленому сундуку, стоящему на другом, побольше, которых раньше тут никогда не было. Сразу понятно, что эти сундуки были подарены омеге женихом. В большом сундуке наверняка множество дорогой одежды для омеги, а вот тот, что поменьше наверняка полон украшений. Юнги открывает сундучок и брови его мгновенно ползут вверх. Он в жизни не видел столько украшений. Серьги, ожерелья, браслеты и кольца… Огромный калейдоскоп золота и серебра с пятнами цветных камней, от которых рябит в глазах. Юнги бегает взглядом от одной безделушке к другой и поражается, прикидывая примерную стоимость всех этих подарков, не считая тех, которые лежат в большом сундуке. За всю его жизнь ему не доводилось видеть таких денег, чтобы купить всю эту красоту. Взгляд цепляется за бархатный, чем-то плотно набитый красный мешочек. Юнги тянет к нему руки и открывает его, желая взглянуть на то, что внутри. Мин ожидал увидеть там еще какие-нибудь кольца или другие украшения, но вместо них видит моток дорогих нитей светло-красного цвета, тонкий золотой крючок для вязания с деревянной ручкой и мешочек с мелкими красными бусинами. Омега в жизни никогда не видел таких мелких бусин, но слышал о них. Говорят, что их делают из стекла, а не из дерева, как обычные бусины. Они настолько маленькие, что из них можно сложить до безумия красивый и детальный рисунок, но для этого нужно быть настолько умелым, что не каждый портной короля способен на такое. Теперь понятно, что это мешочек не с подарком для ”любимого” жениха, а с материалами и инструментом для жгута, который, следуя старой традиции*, должен сплести каждый омега, готовящийся выйти замуж. Этакая замена меткам альф у высшего общества. Благородные господа считают ниже своего достоинства ставить метки на шеях омег, якобы это пережитки прошлого и удел для дикарей. Вместо привычных ранее всем меток, аристократы придумали очень вычурную традицию, недоступную низшим слоям населения. Следуя ей альфа обязан вручить своему омеге до свадьбы бусины и нить с инструментом, чтобы будущий супруг сплел из них жгут, символизируя переплетение судеб двоих, добровольно вплетая в прямую, стремящуюся к чему-то, судьбу альфы – нить – свою жизнь – бусины. На деле это обозначает внедрение омеги в судьбу своего мужа, его периодическое появление в ней. Но совсем юным омегам это преподносят как что-то возвышенное, например как то, что омега – главное украшение своего альфы, или недостающий элемент для полноценности его существования, а эти самые юноши только вздыхают, предвкушая сладость желанного замужества. Этот самый жгут альфа обязан надеть на шею своего омеги, скрепляя их союз. Демонстрация того, что омега добровольно принимает ошейник от мужа. После этого жгуты не надевают ни на одно из проводимых мероприятий. Якобы свою основную функцию жгут выполнил и все – негоже показывать его на людях боле, потому что этот жгут – сокровенное супружеской пары. Но это только на словах. На самом деле такие жгуты хранятся в специальных коробочках, которые альфы не прочь продемонстрировать своим гостям. Плетение такого жгута называют таинством, переплетающихся судеб и залогом крепкой семьи. Так было пока один омега не назвал это ошейником. ”Нет на свете страшнее участи, чем рыть себе могилу, чтобы потом добровольно в нее лечь!” – прокричал он в лицо отца и священника, а после оказался на костре, обвиненным в своеволии и неуважении к многолетним традициям, умерев с клеймом ведьмы. Судя по всему Джунки не то что не прикасался к крючку, но и не собирается плести свои собственные оковы. Только если он их так и не сплетет, то его могут обвинить в связи с дьяволом. И тут Юнги не знает как будет лучше. Он ставит себя на место Пака и не может понять что было бы правильнее для него: сгореть на костре с клеймом ведьмы, но сохранив свои принципы и волю; либо же нужно принять свою участь и покорно склонить голову, но остаться живым. Наверное сам бы он все же постарался найти какой-то компромисс, спасший его жизнь и, сохранивший репутацию. Жаль, что такое почти невозможно. Даже случай с Дже Ги можно будет назвать исключительным только в том случае, если его действительно оправдали и привезли домой, как и сказал Хосок. Но это маловероятно, возможно, он сказал неправду. Скорее всего из-за беременности его даже не попытаются оправдать. Но ведь бывают в жизни чудеса… Совать Джунки в руки нити с бусинами слишком жестоко, но его нужно чем-то занять, чтобы успокоился. В углу комнаты лежит помятая и немного пыльная подушка, на которой кажется, гнев снимали. Юнги поднимает ее и видит прикрепленное и недоделанное Джунки плетение из разноцветных ниточек. Наверняка Джунки начал плести фенечку еще до новости о замужестве, а затем сорвался на несчастной подушке, забыв о ней напрочь, иначе бы на ней не было слоя пыли. С подушкой в руке он подходит к Джунки и протягивает ее ему. Тот нерешительно берет ее в руки и, долго рассматривая, стряхивает слой пыли, а после принимается за плетение, расправляя все ниточки. Юнги же берет в руки бархатный мешочек и, устроившись на стуле напротив кровати друга, принимается нанизывать бусинки на нить. В безмолвии проходит еще пара часов, а за ними еще два, и еще. В полной тишине, в которой едва слышится дыхание омег, прерываемой только редким звоном от случайно упавшего крючка из рук Юнги, Джунки, тяжело вздохнув, медленно и очень неуверенно начинает. - Сегодня утром, - тихо выдыхает он, сжимая пальцы сильнее, дабы унять нервную дрожь, - герцог Бен приезжал, - губы Пака сжимаются в тонкой полоске и кривятся. Юнги закусывает нижнюю губу и опускает взгляд. Он не хочет смущать друга, уставившись на него. Тема герцога неприятна им обоим и наверное сейчас Мин может понять друга и его чувства полностью. Нет, не может. Ему не дано понять какая ненависть и неприязнь плещется в Джунки по отношению к будущему мужу. Не понять того разъедающего изнутри чувства из-за яда пущенного альфой по венам. И той самой неприязни к самому себе. Из-за своей слабости. - Как только он вошел в дом, - продолжает мальчик, - я не успел сбежать в комнату, потому что папа меня поймал за руку и заставил предстать перед герцогом, - омега снова замолкает и пялится на свое плетение, судорожно перебирая ниточки. Ему требуется несколько минут, чтобы набраться сил для продолжения. – Он очень интересовался моим здоровьем. Мне сразу показалось это подозрительным… и я оказался прав. Это была далеко не забота обо мне. Он медленно, но верно, используя аккуратные вопросы, добрался до самой сути своего визита. Он интересовался… - Джунки замолкает, зажевывая губы, пытаясь понять стоит ли продолжать вообще. Стоит ли делиться своей чернотой и грязью с другом? Не посчитает ли он его грязным после этого? Захочет ли продолжать общаться с ним? Омега Пак не знает, что будет. Он боится остаться один. Юнги – его единственная поддержка в столь сложное время. Юнги единственный, кто продолжит идти с ним рука об руку даже после замужества. Но не отпустит ли он руку, оставив маленького, хрупкого и столь ранимого Пак Джунки в смертельных объятиях чудовища? Пак поднимает взгляд, заглядывая в карие глаза друга, в которых видит свое отражение и чистую, ничем незапачканную душу Мин Юнги… Сомнения куда-то исчезают сами собой. Этот человек никогда не оставит. - Он… он интересовался невинен ли я, - выдыхает Джунки, будто камень с плеч роняет. – Точнее не прямо так… он спросил у родителей точно ли я способен выносить и родить ему наследника, - омега будто становится меньше в размерах, обхватив свои колени снова, выронив из рук подушку. – Несмотря на все хвалебные слова папы о моем прекрасном здоровье, этот… этот… он… - Джунки начинает заикаться, стараясь сдержать очередной порыв истерики, и удерживает себя от очередного потока слез. – Он не стал верить словам родителей и предложил проверить все здесь и сейчас. Оказалось он приезжал с заранее намеченной целью. Он целенаправленно ехал сюда, желая… проверить меня… Он привез с собой повитого… - хлюпает носом и смотрит на друга, что у того во рту становится горько, но не перебивает. – Родители… Отец ничего не сделал он просто… ушел… Он не посчитал нужным защитить меня, он взял корзину и сказал, что ему нужно открывать пекарню, но сегодня выходной! Отец с папой никогда не работают в этот день! Стоило двери за ним закрыться герцог продолжал настаивать на проверке, уверяя папу, что это останется строго кони… концаль… - Джунки на секунду заминается, пытаясь вспомнить слово, услышанное сегодня из уст герцога, он тихонько себе под нос перебирает разные звуки, пытаясь составить нужное слово, но попыткой за попыткой терпит крах. – Да я даже слов таких не знаю! Напридумывала эта чертова интеллигенция себе слов непонятных и ходит хвастается своими знаниями! При чем, я уверен, папа тоже не знает значение этого слова, - омега срывается и переходит на несдержанные выкрикивания, что получается у него крайне плохо. Он эмоционально жестикулирует руками в воздухе и старается выразить крайнюю степень своих злости и обиды, но вместо желанного успокоительного крика получается только сбивчивая, задыхающаяся речь, лишь только иногда обретающая звук. – Он колебался, понимаешь? – он не хотел давать своего согласия, но герцог Бен… Хитрый, жирный, грязный боров! - Джунки! – шикает Юнги на сорвавшегося друга, заставляя быть тише. Им лишние проблемы сейчас не нужны. - Прости, Юнги, но по-другому не получается… - утирает тыльной стороной руки побежавшие по щекам горькие слезы. – Герцог резко перевел тему, что он кстати привез папе в подарок замечательный перстень и достал его из бархатного мешочка, ну… из такого, в которые обычно украшения кладут. Папа сразу слюни пустил и согласился, велев мне и повитухе идти ко мне в комнату. Я бы мог потерпеть. Мог! Только герцог сказал, что хочет присутствовать и видеть все своими глазами, чтобы его точно не обманули. Папа уже хотел возразить, но герцог сказал, что еще купил серьги, которые прекрасно подойдут под его новый перстень! – мальчик не выдерживает и утыкается в колени, уже не пытаясь сдержать свои рыдания. Юнги резко оказывается рядом притягивая омегу к себе и укладывает его себе на грудь, ложась на кровать со своим другом. - Он видел, Юнги, - судорожно шепчет Пак. – Все видел, - крепче жмется к другу, орошая его рубашку слезами, чувствует как Юнги прижимает его к себе и медленно перебирает его кудрявые волосы. Он ошибся, ему не понять чувств Джунки. Лежа в обнимку долгое время, Пак постепенно успокаивается, проваливаясь в сон. События этого дня и множество моральных потрясений, навалились на него неподъемным грузом и вымотали основательно, что организм мальчика потребовал восстановления, погрузившись в сон. Юнги замечает, что друг спит только когда дыхание омеги приходит в норму. Мин не тревожит его, все продолжает гладить и, под чужое заразительное сопение, засыпает и сам. *** Улицы стремительно пустеют, когда солнце торопится как модно быстрее зайти за горизонт. Каждый житель города спешит скрыться за закрытыми дверьми своих домов – в тепле и уюте. Там, где смогут отдохнуть и провести остаток дня, чтобы с новыми силами начать следующий день. Покинув дом друга Юнги не торопится домой. Он бродит, потеряный в своих мыслях, по родным улицам, плавая сознанием где-то далеко. Мин ругает себя за эгоизм, который мог проявить по отношению к своему другу тогда, когда Джунки сам нуждается в поддержке. Если смотреть объективно, то проблемы Юнги по сравнению с проблемами Пака кажутся такими мизерными и ничего не стоящими. В отличии от Джунки Мин не подвергся домогательству со стороны своего жениха, да и выходит замуж за не самый страшный кошмар среди альф. Но тем не менее он пошел к другу с целью пожаловаться на свою жизнь тогда, как второму омеге самому нужна поддержка даже больше чем Мину. За своими раздумьями Юнги не заметил как ноги сами принесли его к опушке леса рядом с городом. Вон например в нескольких метрах от него домик лесника, а вон там, с другой стороны, живет местный охотник. А спереди лес… Такой манящий, загадочный, но в преддверии ночи все более и более жуткий, опасный. Все последние дни Юнги сидел у окна по вечерам, наслаждаясь постепенно наступающей прохладой и легким освежающим ветерком, что мягко дул ему в лицо и смотрел в сторону леса. Он проводил часы, наблюдая за верхушками деревьев, которые мог видеть и, будто разговаривал с кем-то в своей голове. Вел долгий и не самый содержательный диалог с чем-то или кем-то, кто внезапно попал в его мысли. И с каждой секундой ему все больше и больше казалось, что этот внезапный гость хочет, чтобы он пришел в лес. И нашел его там? Конечно, Юнги отбрасывал эти мысли. Ему не хотелось возвращаться туда, где он чуть не умер. Но с другой стороны ему хотелось знать кто его на самом деле спас. В воспоминаниях мелькает образ чудовища, которое могло его сожрать. Но было ли оно реально? Может это лишь глупое разыгравшееся от страха воображение нарисовало то существо и на самом деле нет никакого чудовища, а всего лишь человек? Так или иначе, но Юнги стоит перед могущественным лесом такой маленький и хрупкий, что дунь ветер сильнее, упади дерево и омега в ту же секунду исчезнет. Он смотрит туда – в самую чащу и неуверенно делает шаг вперед, желая увидеть все своими глазами. У стволов первых деревьев омега останавливается и воровато оглядывается, чтобы убедиться, что за ним никто не следует. Люди всякие бывают и неизвестно, что они могут надумать. Зачем это молодому омеге одному на ночь глядя идти в лес? Неужели ведьма? Значит надо донести! Хоть Юнги и сын священника, но проходить очередной допрос у Хосока не сильно хочется. Убедившись, что никто за Юнги не следит, Мин ныряет в лесную чащу за деревья. В ту же секунду атмосфера вокруг будто меняется. И хоть до города рукой подать, да и видно его, ведь вон он совсем рядом, но теперь кажется, что Юнги совсем в другом мире, в котором за каждым поворотом его поджидает опасность и неизвестность. Собрав всю свою волю в кулак, омега принимает решение идти только вперед не сворачивая, чтобы не заблудиться. В лесу даже воздух кажется другим. Каким-то более холодным и лес не кажется таким уж приветливым, каким был всегда. А может все дело в том, что сейчас ночь, да и ведь совсем недавно Юнги чудом выбрался из этого же самого леса, избежав смерти и вот уже совсем скоро он снова здесь. В лесу уже совсем темно, будто ночь наступила, хотя солнце было еще немного видно за горизонтом. В городе всегда шумно. Даже в ночное время. А тут стоит тишина, которую кажется ножом можно порезать на кусочки. Юнги слышит только свое дыхание и звуки шагов. Этот лес будто изолирован от города под огромным невидимым куполом, который не пропускает звуки и другие признаки цивилизации поблизости. Только звуки леса. Шелестение листьев и шум крон деревьев на ветру. Крики птиц. Перемещение маленьких лесных жителей: вон мышка в траве прошелестела, вон белка перепрыгнула с ветки на ветку. Там дятел стучит, а там ворона кричит… Юнги идет вперед, вглядываясь в темноту леса впереди. Держит ухо востро, чтобы в случае опасности быстро покинуть лес. Он все старается разглядеть в чаще меж деревьев крупного зверя, которого видел в ту ночь, старается услышать его дыхание или рык. От столь большой настороженности воображение то и дело подкидывает картинки того существа, что заставляет Юнги тормозить и настороженно вслушиваться, и вглядываться в темноту вокруг себя. Но, убеждаясь, что никого тут нет, омега продолжает свой путь. Чем глубже омега заходит в лес, тем страшнее ему становится. Каждый звук, любая ветка, замеченная боковым зрением, абсолютно все заставляет Юнги дергаться и вскрикивать, ведь распаленное воображение услужливо дорисовывает страшные картины. Внезапно в кустах раздается шорох. Сердце падает куда-то в пятки. Кровь отливает от лица. Ноги вмиг становятся такими ватными и, кажется, приростают к земле. Юнги замирает, запретив себе лишний раз вздохнуть. В горле застревает комок чего-то вязкого и противного. Чего-то, что никак нельзя проглотить. Сердце бешено мечется в груди, как перепуганная в клетке птица, и грозится прямо сейчас вырваться наружу. Там, в кустах, явно что-то или кто-то есть. Подмывает спрятаться, но сил на это просто нет - и вы швы задеревенели, а сам Юнги надеется, что его примут за куст или низкорослое дерево. Вот и смерть? Из кустов резко вылетает что-то черное и, под крик омеги, бросается прямо на омегу. Цепляется ему в грудь. Кричит! Вертится! Кружится! Царапается! Оно пытается разодрать ему грудную клетку, чтобы добраться до сердца и сожрать его. Найдя в себе силы Юнги хватает этот черный вихрь и, переборов страх, отбрасывает от себя в сторону, отходя назад. Спотыкается о торчащую из-под земли корягу и падает на попу. Он переводит свой напуганный взгляд в сторону кричащего нечто, что все еще крутится на земле, подобно урагану. Ворона. Всего лишь птица! Разозленный и смущенный своим испугом Юнги шарит рукой по земле. - Пошла прочь! – швыряет в нее нащупанный на земле камень и попадает прямо в черное тельце. Та под возмущенное карканье, от неожиданного и болезненного соприкосновения камня о ее пернатую спинку, взлетает и исчезает где-то в деревьях. – Глупая птица, - бормочет обиженно себе под нос омега и поднимается с земли. Отряхивает штаны, ругая себя за то что испугался какой-то грязной вороны. Хосок бы точно посмеялся с него. Стоп. С чего он вообще вспомнил об этом альфе? Этот охотник – последний человек, о котором Юнги предпочел бы вспоминать, особенно после того как пережил такой стресс. Так или иначе, но Мин и правда смешон. Пришел в лес ради чего? Найти чудовище, которого может быть и не существует вовсе? Хосок же сказал, что его нашли на опушке, а не в лесу. А сам Юнги ну никак не мог добраться до туда, будучи без сознания. Глупый. Глупый Юнги! Еще и вороны какой-то бешеной испугался. Вот народ бы посмеялся, увидь его кто. Как хорошо, что кроме деревьев зрителей тут нет. Или есть? Теперь он четко слышит прерывистое дыхание, похожее на тихий смех где-то там в темноте. Громкое. Очень громкое. Очередная птица? Нет… Птицы так не могут дышать. Человек? Омега хватает очередной камень и оглядывается. Нет. Точно не кажется. Кто-то точно здесь есть. И смотрит на него прямо сейчас. Внимательно наблюдает. Или думает с какой стороны лучше наброситься? - Кто здесь? – кричит Юнги, переборов свой страх. – Покажись! Становится тихо. Будто и нет никого. Но Мин знает, что не один. На свет из темноты появляется огромная лапа, а следом за ней взору полностью явилось то самое чудовище, которое могло его убить в этом самом лесу. Это огромный белоснежный волк, чья шерсть в темноте, будто светиться, подобно призраку, а его голубые глаза смотрят прямо в душу, выворачивая ее наизнанку. Сжирая кусок за куском. Юнги, помня уроки отца о том как вести себя, если вдруг столкнулся с диким зверем, медленно стал отходить назад. А волк тем временем делал маленькие шаги в сторону омеги, склоняя голову, будто готовится к прыжку, и Юнги, забыв все правила, сорвался на бег, покидая пределы леса. Он точно бежит за ним. Не упустит в этот раз. Схватит! Разорвет! Сожрет! Не прошло и двух минут бега как Юнги вылетел на уже знакомую опушку леса и, споткнувшись об очередную корягу, торчащую из под земли, кубарем покатился по земле вперед и замер ожидая прыжка чудовища сверху. Но, вопреки всем его ожиданиям, расправа над его маленьким телом клыками чудовища так и не наступила. Мин открывает медленно глаза, садится и оглядывается. Он на опушке. Это он так быстро бежал или… Или так медленно заходил вглубь леса, что за столько времени просто не смог далеко уйти? Омега смотрит в сторону леса и дергается. В нескольких метрах от него, меж деревьев, сидит тот самый волк и смотрит прямо на него. Юноша не в силах отвести взгляд от него, боясь, что он сорвется к нему в любой момент. Но волк все так же продолжает сидеть и просто смотреть на него. - Эй, парень! – окликает внезапно появившийся голос сзади. Юнги дергается, поворачивается назад. Лесничий. – Ты чего это тута расселся? Неужто в лес мотался? - Ничего такого… Ягод захотелось… - Дурень! – вскрикивает мужчина. – Ты что? Не слышал, что в лесу сейчас опасно? Дуй домой! Ягод ему захотелось… Завтра утром на базаре купишь, - развернулся и ушел. Неужели поверил такой глупой отговорке? Юнги снова поворачивается в сторону леса, но никого уже нет.