Ведьмин суд

- Юнги, где ты был? – первый вопрос, который задает отец как только омега переступает порог дома. - У Джунки, - отвечает он без колебаний. Ему стыдно, ведь приходится врать своему собственному отцу, который учил его всю жизнь жить по божьим заповедям, среди которых черным по белому "не обманывай". Хотя он не врет – действительно был у своего друга. Юнги всего-навсего не договаривает. Отец смотрит строго, явно не одобряет такой ответ. В угол бы его перед иконой на горох коленями посадить и заставить отмаливать свое неподобающее поведение. Да не может ничего сказать ему. Не сделал же ничего плохого. - Не следует почти замужнему омеге так поздно гулять одному, - коряще произносит отец, покачивая головой. В его тоне быстро исчезают строгие нотки, сменяясь на более ласковые, чтобы показать сыну, что он не со зла, и не потому что такой плохой, а потому что действительно переживает и заботится о нем. – Неизвестно что может с тобой случится. Или ты давно не валялся без сознания где-то на улице? Юнги нечего ответить на это, кроме как потупить взгляд, лишь бы не видеть этого осуждения в глазах напротив, прикрытое лаской в голосе. Но отчего-то ему все равно на злость отца – предпочитает ее мимо ушей пропустить. Юноша не сделал ничего плохого. Он и раньше мог поздно вернуться от Джунки, и отец ничего ему не говорил, хотя, возможно, что это связано с тем, что Юнги делал так только тогда, когда отец оставался на ночные службы. Но больше всего его сейчас раздражает то, что отец снова заговорил о женитьбе. "Не следует почти замужнему омеге так поздно гулять одному". И вот не понятно, действительно ли о Юнги беспокоится или о том, что случись что, то брак распадется не успев начаться. Мин начинает сомневаться, что тут хоть капля подтекста обращена к нему. - Я был у друга, а не просто шлялся по улицам в темноте, - говорит в свою защиту, стараясь не сжимать зубы. - Тогда не следует так поздно возвращаться, чтобы не ходить по темноте. - Но Джунки живет совсем рядом. Что могло случиться? - тверже говорит омега, продолжая гнуть свою линию. - Не перечь мне! – повышает голос и ударяет рукой по столу, от чего мальчишка вздрагивает, мгновенно переведя округлившиеся глаза в сторону стола. – Что с тобой происходит, Юнги? – отец обходит стол и хватает омегу за предплечья, сжимая их. А от былой ласки в голосе не осталось ни следа. Довел. – Ты стал вести себя даже не столько странно сколько неприемлемо для омеги твоего статуса. - Какого еще статуса? Как обычно веду я себя! - выкрикивает в ответ и пытается вырваться из неожиданно крепкой хватки отца. - Ты отныне уже не ребенок, Юнги, - тверже говорит, чтобы до распоясавшегося сына наконец дошло. – Ты теперь взрослый омега. Пора отпустить детство и безрассудство. Я слишком долго спускал тебе твое детское поведение с рук. Думал, что не стоит быть таким радикальным, думал пусть мой ребёнок насладиться безоблачным небом над головой, пусть побудет пока ребенком еще немного. Но сейчас понимаю, что зря. Я должен был сразу поступить так – найти тебе мужа и не оттягивать момент твоего взросления. Так бы ты легче попрощался с прошлым и переключился бы на свою собственную семью, забыв о своих глупых играх, прогулках до друзей и остальном, - отец грубо отпускает плечи Юнги, немного оттолкнув его, и отходит от него не в силах смотреть в заблестевшие от подступивших слез глаза сына. Почувствовав свободу от отцовских рук-оков, Юнги едва не теряет равновесие, вновь ощутив под ногами твердый пол. То есть его свобода, которую он принимал как должное – лишь прихоть его отца? И если б не она, то был бы он уже в доме неизвестно кого, да еще и скорее всего с пузом? А может это все – глупая отмазка и на самом деле отец лишь тянул время, потому что планировал изначально отдать его за ненавистного Юнги Хосоку? Может это все – один большой план на его жизнь? От чего-то сердце омеги начинает верить в это все больше и больше. - Да что б твой Хосок под землю провалился! – выкрикивает Юнги и, скрывая слезы за рукавом рубахи, уносится прочь к себе в комнату. Отец не успевает ничего возразить, лишь провожает сына злым осуждающим взглядом и обессиленно садится на стул, устало прикрыв глаза. - Тебе стоило вовремя выдать его замуж, - звучит откуда-то со стороны входа. – Омеги в его возрасте, если не при альфе и не при деле, начинают творить всякий стыд и легче попадают под влияние дьявола, - произносит нежданный гость в дорогих одеждах, прикрывая за собой дверь. - Ваше святейшество, - вскакивает со стула Мин, признавая в госте патриарха, прибывшего в их городок с визитом еще несколько дней назад. – Не ожидал вас так поздно. Что привело вас сюда? Патриарх, вальяжно, будто у себя в доме, проходит на кухню и занимает место во главе стола, где как правило всегда сидит отец Юнги. Мин старший, тут же спешит налить гостю отвара, который тот сразу принимает в руки и пригубляет. - Твой сын готовил? – спрашивает мужчина как только сделал несколько глотков. - Конечно, я сейчас же позову Юнги, чтобы он накрыл на стол, - суетится альфа, желая угодить столь дорогому гостю. - Не стоит, - резко останавливает патриарх. – С омегой в истерике дел лучше не иметь и не просить ни о чем, - снова отпивает вкусный напиток. - Над твоим сыном навис нечистый. Тебе стоило больше времени проводить с ним. Насколько я знаю, он почти все время предоставлен самому себе. Это… - Хоть мой сын и предоставлен большую часть времени самому себе, но он занимается только теми делами, которыми обязан заниматься молодой омега, - Мин старший, забыв, что он по иерархии ниже патриарха, посмел перебить его, чтобы обелить своего ребенка в глазах гостя. - Дом, еда полностью на нем. А в свободное время он вышивает, плетет, ходит с другими омегами за ягодами, молится и читает… Патриарх поднимает ладонь вверх, призывая святого отца остановиться. - Я верю, святой отец, что ты достойно воспитал своего сына, но за все то время, что я здесь и видел его, могу сказать, что в его поведении произошли большие изменения. Вначале он показался мне достойным сыном-омегой своей семьи, когда увидел его в первый раз. Тогда, в церкви, после воскресной службы. Потом я, не по своей воле, стал зрителем того шоу, которое он устроил в церкви. Как я понял – причиной стала новость о его скорой помолвке и женитьбе. А сегодня он, не следуя устоям добропорядочного омеги вернулся домой поздно, при его-то статусе, так еще и дерзил. По моему мнению в его поведении виновата не только задержка женитьбы, но и то, что ты когда-то научили его читать, - слова патриарха, словно выливают на святого отца ушат ледяной воды. Как это возможно, что чтение стало той самой причиной? Альфа, превосходящий отца Мин по статусу, видя немой вопрос и шок в глазах напротив, спешит объяснить. - Омега – от рождения существо дьявола. Нам, необходимо много сил, чтобы огородить омег от влияния нечистого. Но ты своими же руками подтолкнули его к нему в объятия, позволив читать, тем самым давая доступ к запретным знаниям и соблазнам. Всегда говорил это и буду говорить, коли учите своих омег грамотности, то не давайте им читать ничего кроме священных писаний и библии. За ними нужно всегда строго следить, потому что грамотный омега - опасный омега. Никогда не знаешь в какой момент нечистый подкинет ему что-то, что разожжет в нем интерес к тайным знаниям или страсти, что описывается в порочных книгах. - Но мой сын никогда не... - договорить ему не дают, в тот же момент перебивая. - Откуда тебе знать, что это так? На это святой отец ничего не отвечает. Он замолкает не на долго, обдумывая их короткий разговор, чтобы принять правильное для них решение. - И что же делать? - Стоит ограничить его в книгах и чтении, оставив только библию, да омежьих деяний побольше на день. - Поговорю завтра с Ли, пусть Юнги ему на огороде помогает, - бормочет мужчина себе под нос, почесывая подбородок. - Не стоит, - говорит патриарх, отпив еще немного чудесного отвара. – Не гоже нагружать его перед свадьбой так сильно. Весь труд должен лечь на него после свадьбы, чем уже распорядится его муж. Пока что вели ему что-то полегче. Например, помимо готовки и уборки, коими он и так занят, вели ему сшить или связать что-то для своего приданного. А до этого момента я бы провел небольшой обряд очищения* завтра на рассвете или рано утром. Это поможет оградить его от пагубного влияния нечистого. - Благодарю вас, ваше святейшество, - опускает голову. - К слову, - продолжает патриарх. – Кто альфа твоего сына? - Чон Хосок, - гордо отвечает на поставленный мужчиной вопрос. - Неужели сам господин Чон решил жениться? – без особого энтузиазма интересуется мужчина, хоть и прикрывается ненаигранным удивлением. – Хотя, - глядит в сторону лестницы, - перед твоим сыном сложно не потерять голову. - Хосок – лучший вариант для Юнги. Сильный и властный. Полон сил и жизни. Кроме того – слуга церкви и бога. Такой как он нужен Юнги. Рядом с ним, я уверен, Юнги обретет истинное омежье счастье. - Аминь, - мрачно изрекает патриарх. *** Этим утром отец поднял его с первыми петухами, велел собраться и следовать за ним. По промозглой улице, не успевшей прогреться после ночного холода, они добрались до церкви, в которой служит отец. По началу омега думал, что его просто привели на утреннюю службу раньше положенного, чтобы помочь подготовить все необходимое. Но когда его завели через небольшую дверцу в углу главного зала, за которой находилась комната с купелью, в которой как правило крестили детей, Мин начал задавать вопросы. Отец лишь передал сына в руки омегам, служащим в церкви и те завели его за ширму в другой части комнаты с купелью побольше, и принялись помогать стягивать с него одежду. Ничего не понимающий омега, лишь старался прикрыться руками, пока его настойчиво раздевали. На совсем обнаженного и продрогшего от холода помещения подростка нацепили белую тонкую сорочку, которая не столько скрывала сколько просто прикрывала нагое тело, едва скрывая хоть что-то. На вопросы омеги никто не отвечает, а лишь делает то, что должно. От неизвестности того, что сейчас должно произойти, у омеги крутит живот, стучат зубы и трясутся руки с коленками. А может это все же от холода? В тот самый момент как омеги расправляют рубаху по телу, в помещение, через другую дверь, входит возрастной альфа в богатых церковных рясах, с крестом, маслом для помаза и кисточкой. Завидев его, юноша спешит постараться прикрыть себя. Хоть на него и надета рубаха, но Юнги будто кажется, что мужчина смотрит именно туда, куда никому смотреть не положено. - Здравствуй Юнги, - басит мужчина. Глаза его кажутся омеге добрыми, а голос оказывается достаточно мягким, чтобы убедить подростка в его полной безопасности. – Я патриарх Да Ген*, - одно лишь упоминание его титула вызывает в Юнги противоречивые эмоции. Сам патриарх? Что он тут делает? - Твой отец попросил меня провести обряд очищения для тебя, - отвечает на не озвученный, но ярко горящий в глазах омеги вопрос. – Мне сказали, что в последнее время у тебя на душе много переживаний, а с тобой происходили плохие вещи, - патриарх подходит ближе, скрывая недовольство из-за того что омега не опустил взгляда, при его виде, а продолжает смотреть прямо в глаза мужчины. – Твой отец переживает за тебя, поэтому я здесь чтобы помочь вам. Юнги недоверчиво кивает и, под напором рук других омег, подходит к купели, подготовленной для него. Патриарх начинает читать молитву пока Юнги, держась за руки омег по сторонам, медленно и аккуратно заходит в воду. Первый шаг пронзает ступню острым холодом, от чего мышцы сводит, что не пошевелиться. Но омеги, настойчиво тянущие его за руки, заставляют сделать еще шаг и еще… С каждым из которых омега все глубже погружается в ледяную воду. Дышать становится тяжелее, а молитвы, вылетающие из уст патриарха так медленно, будто он не обряд проводит, а службу ведет, никак нагреву воды не способствует. Интуитивно юноша тянется наверх, пытается приподняться повыше за руки омег, чтобы вылезти из воды хотя бы чуть-чуть, но те, на любые попытки мальчика, опускают руки ниже, чтобы он не смог выбраться из нее. Патриарх с помощью креста рисует в воздухе только ему понятные символы под громкое сопение омеги, над которым внезапно будто решили поиздеваться. Подойдя к купели, к самому ее краю, альфа кладет свои ладони на предплечья Юнги и с силой надавливает на них, заставляя опустить руки в воду. Мин младший чуть ли не взвывает от новых, пронзающих его тело, игл холода. Патриарх проводит своими ладонями по рукам омеги и, окунув крест в воду три раза, прикладывает его ко лбу Юнги, спускаясь им по телу вниз, останавливаясь где-то между грудей, бормоча при этом что-то про первородный грех и освобождение невинной души из лап нечистого. После его заставляют три раза окунуться в ледяную воду с головой, а затем наконец помогают вылезти из ледяной воды. Ткань сорочки, с каждым шагом из купели, облепляет все тело Юнги, являя взору всех присутствующих все, что должно быть под ней скрыто. Будто этой рубахи и нет вовсе. Омега стоит полностью обнаженный не только перед омегами, но и перед альфой, обводящего его тело взглядом. С него крупными струйками стекает вода и капает прямо на каменный пол и сам он похож на ангела, отражающего свет. Долго мучиться и стучать зубами слава богу не приходится, омеги быстро кутают его в сухое и растирают со всех сторон. Патриарх подходит к Юнги ближе и рисует маслом крест на лбу тонкой кисточкой. Никто не замечает взгляд альфы, зацепившийся за стекшую по лицу к губам капельку, которую юркий маленький розовый язычок рефлекторно слизывает в ту же секунду. А потом за другую, стекшую к подбородку, и упавшую прямо в лужицу во впадинке меж ключиц, из которой тут же вытекла другая капелька, потекшая вниз прямо между грудями. С большим усилием мужчина отрывает взгляд и заставляет себя отойти. "Этот мальчишка прекрасен". *** И вот снова над головой юноши возвышаются кроны деревьев, но уже не ночного, а освещенного солнцем леса, который больше не кажется таким пугающим, как несколько часов назад. Зачем он снова пришел сюда? Забыться? А может ищет свою смерть? Нет. Юнги хочет разобраться во всей той чертовщине, что происходит. И если он по собственной глупости сегодня умрет, то так тому и быть. После обряда отец велел Юнги идти домой, что собственно и сделал омега. Но только чтобы взять немного денег из своих личных запасов и отправится на рынок. Обходя прилавок дядюшки Ли десятой дорогой, омега купил тушку только-только забитой курицы, а потом немного цветных веревочек. Со всеми этими вещами он пошел в сторону леса, спрятав все в корзинку, чтобы отговоркой к его желанию сходить в лес были цветы или ягоды. К счастью никто на пути ему не встретился, да и у леса никого не оказалось, поэтому никто не остановил решительно входящего в лес подростка. Днем лес не кажется таким же злым и пугающим, а наоборот спокойным и приветливым. Даже шумы в кустах никак не беспокоят, а воображение не подбрасывает страшные картинки с очередными чудищами, готовыми набросится на мальчишку. Юнги понимает, что чудовище точно никуда не исчезло, а просто скрылось где-то в глубине леса, но и ночью оно незаметнее не становится из-за белой шерсти, а значит найти его будет немного легче. Мин принял единтсвенное правильное для себя решение. Пройдя через то место, где вчера он столкнулся с чудовищем, омега направился в сторону поляны на которой с друзьями часто собирают цветы и землянику, а от туда решил двигаться прямо, и чтобы точно не заблудиться стал через определенное расстояние привязывать на деревья по ленточке. Идет по лесу Юнги долго, не сбавляя шага. Он осматривает с искреннем любопытством каждую веточку, дерево, дупло – никогда не был в лесу дальше поляны. А никто и не рисковал заходить.Ивот, чувствуя себя первопроходцем, юноша уверенным шагом, переступая через коряги, обходя ямки и, подвязывая ленточки, двигается вперед. В лесу постепенно становится жарко, а Юнги жалеет, что не додумался взять с собой немного воды. Внезапно взгляд цепляется за кустики мяты* в стороне. В ту же секунду глаза паренька сияют восторгом, ведь из мяты такой отвар вкусный на жару сварить можно. А на такую жару – самое то! Он сразу начинает собирать веточки в корзинку. Мяты так много, что мальчишка позволяет себе растирать некоторые листики между пальцами, чтобы потом поднести к носу и с наслаждением вдохнуть прекрасный освежающий аромат. Ободрав последние зрелые листики с куста, Мин, желая найти еще, раздвигает кусты, у которых нашел мяту, надеясь найти еще. За кустами оказывается небольшая полянка, освещенная солнечными лучами, по краям которой щедро растет мята. Обрадованный своей находкой, юноша бежит к дереву у полянки и вешает на него сразу три ленточки. Как говорится "искал медь, а нашел золото". Забыв о своей изначальной цели, омега начал собирать другие веточки и листики ароматной травы, представляя как часть из собранного засушит, часть уже сегодня заварит, а другую продаст. Сердце уходит в пятки в тот момент, когда затылка касается что-то большое и холодное, а после выдыхает горячий воздух, ероша черные волосы. Корзинка падает на землю, а сам юноша замирает с протянутой к кустику рукой. Медленно повернув голову, Юнги видит медленно отходящего от него волка. В животе что-то неприятно ухает, а крик, готовый вырваться наружу застревает где-то в горле. Конечности леденеют в тот же миг, а мозг отказывается соображать. Ужасный шум наполняет голову. Юнги в прямом смысле чувствует как кровь с бешеной скоростью носится по телу, разгоняемая сердцем, что еще немного и вырвется из груди. Потеряв равновесие, омега падает на колени и легкий дискомфорт приводит его в чувства. Он переворачивается и старается спиной назад отползти, но в ту же секунду упирается в ствол. Кажется он умрет прямо здесь через несколько секунд. А если каким-то чудом выберется из этой западни, то наверняка вернется домой седым, если сердце не откажет ему еще по дороге назад. Волк, опустив голову, медленно переставляет свои огромные лапы, двигаясь в сторону напуганного омеги. Юнги, схватив выкатившуюся из упавшей корзинки курицу, швыряет ее в сторону волка, надеясь что его внимание сможет переключиться на что-то менее живое и не стремящееся удрать. Хотя странно полагать, что чудище таких размеров наестся одной куриной тушкой, когда тут есть тушка побольше. Хотя и за счет Юнги он сыт не будет – омега сам кожа да кости с набором ливера. Проследив взглядом за прокатившейся мимо него курицей, волк принял сидячее положение и перевел взгляд на Юнги, который еще немного и кажется потеряет сознание. Волк смотрит на омегу несколько минут, не отрываясь. Омега же не знает куда себя деть, глаза бегают по пространству, ища пути отступления. Но единственный путь – мимо чудища. Прямо ему в пасть. Когда становится понятно, что волк не испытывает желания сожрать его прямо сейчас, Юнги робко тянется в сторону укатившейся корзинки, не отводя взгляда от волка, чтобы среагировать вовремя. Волк зевает, а его пасть раскрывается так широко, что видно все его огромные острые зубы. От такого зрелища в ту же секунду и без того перепуганный омега теряет сознание, падая на мягкую траву. Видя, что человек не шевелится и лежит в одном положении, волк, забыв о своей осторожности, подрывается и сразу же оказывается рядом с телом. Тыкает его носом, пытается растормошить, поднять. И успокаивается, когда слышит размеренное дыхание и биение сердца. Жив. Волк не отказывает себе в удовольствии и аккуратно лижет щеку человека и снюхивает аромат вишни. Такой сладкий и родной. Ах, если бы он только мог плакать… *** Омега приходит в себя спустя пару часов. По началу он не понимает где он, ведь солнце слепит глаза, а воспоминания возвращаются к нему очень медленно. Когда он вспоминает где он, то ему кажется, что он все же умер, а волк, лежащий на поляне, которого он видит, мирно доедает тело омеги, пока его душа смотрит на все со стороны. Чудовище лежит под лучами горячего солнца и греет брюхо. Свет отливает на его лоснящейся шерсти серебром, уши дергаются от пролетающих мимо мошек, а пасть ритмично двигается в тушке, поедаемой им, курицы. Курицы? Юнги на пробу шевелит пальцами, сжимает ими сочную траву, на которой лежит и понимает, что он все еще жив! Старается сосредоточиться на всем своем теле, пытаясь почувствовать боль, но, к его удивлению, он ничего не чувствует, а значит зверь не пытался откусить от него кусок пожирнее. Желая незаметно удрать, юноша медленно пытается встать, но, приняв полулежачее положение, замечает, что зверь заметил шевеления и уставился на него. Столкнувшись с его взглядом, Юнги вдруг чувствует что-то, будто удар молнии. Они смотрят друг на друга несколько бесконечно долгих секунд, которых хватает омеге для осознания, что глаза у чудища человечные, а взгляд осознанный. - Ты ведь не будешь меня есть? – робко интересуется омега, как будто волк ответит ему. Но к его удивлению зверь лишь опускает морду и кладет себе на лапы, все так же смотря в глаза человека. – Я тогда пойду наверное? – медленно, стараясь не делать резких движений, омега поднимает свой корпус, пересаживается на корточки, и уже встает как волк резко поднимает голову, утробно рыкнув. Испугавшийся мальчишка вмиг падает обратно на землю, выставив руки вперед. – Ладно-ладно, хорошо! Сижу. Чего рычать-то сразу… Волк снова укладывает голову на лапы и смотрит на человека. - Ты огромный для волка… Волки меньше, - бубнит парень, на что волчара дергает ухом. – Откуда ты такой взялся? – вопрос был задан самому себе, но зверь услышал его и, давая ответ, поворачивает голову в сторону, дергая носом для большей ясности. Юнги осматривается и примечает, что на стволах деревьев, которые повернуты к той стороне, на которую указывает волк, растут грибы. – Ты с севера? Ого! Это же так далеко, там наверное холодно, - на что волк фыркает носом. – Все, я точно сошел с ума! – хлопает неожиданно сам себя по коленям омега. – Со зверем разговариваю. Будто ты мне отвечаешь. Совсем свихнулся. Нужно меньше переживать. Ой! Разворчавшись, Юнги и не заметил как волк воспользовался его не сосредоточенностью и подполз поближе, устроившись рядом с омегой. Да так, что Юнги руку полностью вытягивать не надо, чтобы коснуться его белоснежной шкуры. Заметив, что в глазах омеги снова поселилась паника, волк укладывает свою морду прямо на колени паренька. То ли, чтобы показать, что он не желает ему зла, то ли, чтобы не сбежал. А голова волка оказалась очень тяжелой. И просто так ее не скинуть. Нос зверя утыкается ему в живот, который теперь греет горячее шумное дыхание. Волк дышит его ароматом и закрывает глаза. В таком положении они находятся примерно пару минут. Когда Юнги чувствует боль от усталости в поднятых руках, которые так и не посмел опустить от страха, что их в тот же момент откусят, он робко опускает их и невесомо укладывает на голову зверя. Его шерсть оказывается совсем не грубой, а наоборот довольно мягкой и лоснящейся. Набравшись смелости омега зарывается пальцами в шерсть и начинает легонько ее поглаживать. Теплый. - Так ты ведь совсем не страшный, - тихо говорит Мин, продолжая гладить волка, который даже опустил уши и улегся поудобнее. От вида дремлющего зверя самого тоже начинает клонить в сон, который в данный момент омега не мог себе позволить. Хоть зверь и показал, что он вполне себе безобидный и есть юношу не собирается, но клыки и когти никуда не пропали, а потому нельзя сбавлять бдительность. Подумать только… скажи ему кто-то, что вместо того, чтобы последовать воле отца и отправиться домой он будет сидеть в лесу с мордой того самого чудовища на своих ногах и поглаживать ему голову, то покрутил бы у виска. Но все сейчас так и происходит. Умиротворение, окутавшее их двоих, приятно успокаивает разум. Никуда совершенно не хочется уходить. Только и дальше сидеть на этой полянке, гладить морду волка и греть под ней ноги. Но все хорошее рано или поздно должно заканчиваться. - Мне нужно идти, - тихо говорит омега. – Я должен вернуться домой, иначе отец будет очень зол. Волк, будто действительно понял, убирает морду с юнгиевых колен и позволяет ему встать. Омега подходит к своей корзинке и складывает в нее выпавшую мяту, а после направляется в обратную сторону, ориентируясь по ленточкам. Волк, что удивительно, следует за ним то и дело бодая огромной мордой в узкую спину, или потираясь мохнатыми щеками о плечи. Уже недалеко от выхода из леса волк останавливается и, что приводит юношу в еще больший ступор, скулит. Да так громко, что омега пугается, что его кто-то сейчас услышит. - Тише ты, - шикает Юнги, подлетая к волку, и, уже без страха, укладывает руки ему на морду. – Услышат же. Хочешь стать чьим-то ковриком? – грозно говорит омега, но сразу же смягчается. – Не грусти. Я еще приду и постараюсь принести тебе чего-нибудь вкусного. Ты только в город не суйся. А то еще поймают, а мы люди народ пугливый. Огладив крупную морду своей небольшой ладошкой еще раз, Юнги разворачивается и, озираясь, словно вор, покидает лес. Только тогда когда Мин вышел из леса, а его хрупкая фигурка пропала из виду, волк поднимается с насиженного места и бредет обратно. *** Весь оставшийся день омега провел в доме, уделив свое время уборке и готовке. Больше он ничем не занимался. Голова была забита странными мыслями. Он успел двадцать раз отругать себя за беспечность, за то, что сунулся в лес. Да кем он себя возомнил? От куда набрался столько уверенности в себе? Какой черт его дернул пойти на его поиски? Для чего, почему… Его могли с легкостью сожрать! А может он, где-то в глубине своей души хотел этого? Хоть он и отправился в лес за определенными ответами, но в итоге вопросов стало только больше… Пальцы до сих пор ощущают фантомную мягкость белоснежной шкуры. А в голове всплывают огромные синие глаза волка… такие разумные… Как бы страшно не было, но что-то неоспоримо тянуло его туда – обратно в лес. Обратно к волку. Что-то говорило ему погладить его еще раз, провести с ним больше времени. Как будто его крайне мало. Кажется, что он чувствует как оно утекает песком сквозь пальцы. Из дум вырывает хлопок двери. Отец? Нет. Запах кислого яблока быстро распространяется по дому. Тяжелые шаги быстро перемещаются по первому этажу. Омега слышит их и, кажется, что дыхание охотника тоже. Что он забыл в его доме? - Юнги, ну и куда ты делся? – его голос пробил на мурашки испуга. Зачем этот человек ищет его? – Я же знаю, что ты в доме. Твой аромат витает повсюду, - шипит, подобно хищной змее, загнавшей свою жертву в хитрую ловушку и готовится нанести последний удар. Но перед этим играет с ней, создавая иллюзию возможного спасения. - Ты хочешь поиграть в прятки? Глупый котенок, - насмехается и, судя по шагам, поднимается по лестнице. Юнги кутается в одеяло, и делает вид, что спит, отвернувшись к стене и уткнувшись в свою подушку. Будто одеяло спасет его от опасного хищника, желающего полакомиться невинной плотью. Омега старается выровнять дыхание и успокоить сердцебиение, но тяжелые шаги, раздающиеся все громче и громче по мере приближения охотника к комнате Мина, не позволяют этого сделать. Он уже за дверью Юнги чувствует это. Ждет, когда зверь войдет. Но от чего-то этого не происходит. Охотник все продолжает стоять за дверью. Юнги кажется, что прежде чем скрипнула дверь прошло по меньшей мере десять минут, хотя на самом деле прошло всего-навсего несколько секунд. И он входит. Медленной поступью приближается к укутавшемуся в одеяло комку и, прежде чем отогнуть край одеяла, останавливается, рассматривая мерно вздымающуюся поверхность одеяла, под которым наверняка жарко. Он без особой аккуратности оттягивает край одеяла, обнажая лицо и, разметавшиеся по подушке, смольные волосы. Лицо его безмятежно, дыхание ровное, а аромат спелой вишни не выдает в нем никаких эмоций кроме спокойствия. Но было в этом аромате что-то не то. Какая-то горчинка все же проскальзывала в нем. И не зваться ему охотником, если он не может заметить эту легкую горечь. Приблизившись к омеге в плотную, он откидывает с красивого лица челку, открывая взору лоб и закрытые глаза. Понадобилась всего секунда, чтобы понять. - В этот раз, - шепчет он, нагнувшись к его уху, - я сделаю вид, что поверил тебе, маленький омега, - шипит змеей. – А теперь слушай меня и запоминай, малыш. Еще раз опозоришь меня, и наша супружеская жизнь тебе адом станет. Уже все судачат, что мой жених побывал на обряде очищения. Мы, конечно, замяли все. Сказали, что это твое благородное желание очистить себя перед помолвкой. Но в следующий раз, омега, твои выходки будут дорого тебе стоить. Одним обрядом не отделаешься, - рычит опасно и грубо кусает омегу за ухо, от чего Юнги вскрикивает и упирается ладонями в щеки альфы, стараясь оттолкнуть его от себя. И альфа отпускает его, усмехаясь. Его забавляет реакция омеги, что прижал руки к уху и сжался в еще больший комок. - Скоро придет твой отец. Будь любезен привести себя в порядок. Бросив эту фразу, альфа выходит из комнаты. А Юнги старается успокоить себя и остановить слезы, так не кстати брызнувшие из глаз. Этот день и так не был самым приятным в его жизни, не дал ответы на вопросы, а породил их еще больше. Но кое-что Юнги понял точно. Рядом с волком ему было спокойнее, чем рядом с Хосоком. *** - И ты представляешь, дядя Ли сказал, что это абсолютно нормально! Кошмар! – ругался Юнги, удобно устроившись головой на брюхе зверя, пока тот внимательно слушает его. Как кажется самому Юнги. Горячий шершавый язык проходится по щеке пыхтящего от несправедливости омеги, как делал последние минут тридцать, когда Юнги становился более эмоциональным, а в его запахе проскальзывала кислинка с ноткой горечи. Удивительно, но после такого нехитрого, но необычного для него жеста, Мин немного успокаивался и продолжал свой рассказ. - Почему в нашем мире это считается абсолютной нормой? – продолжает негодовать Юнги. – Почему совсем юных мальчиков выдают замуж за древних стариков? Омега рассказывал историю, недавно потрясшую весь город. Один знатный род был на грани банкротства и единственный способ спасти их – удачно выдать своего единственного сына омегу замуж за другого богатого дворянина. Проблема была лишь в том, что мальчик, послуживший разменной монетой не то что не познал всех "прелестей" первой течки, так еще едва достиг десяти лет. Но даже на такой юный и незрелый цветок нашелся спрос. И родители выбрали самый выгодный вариант – самого богатого. К сожалению не был тот альфа молод и красив, или хотя бы маленьким сыном, наследником какого-то богача. Наоборот, это был взрослый мужчина, уже старик, позарившийся на невинного ребенка. Свадьбу провели в кратчайшие сроки и ребенок на следующий день умер, не сумев перенести последствий первой брачной ночи. - Это же такая дикость! И, когда я начал высказывать своему дяде все, что думаю об этом, он сказал, что я должен быть благодарен своему отцу, что мой жених молод и красив, и я не дитя малое. Как после этого оставаться спокойным? Волк тыкается холодным носом в мягкую горячую щеку омеги, желая успокоить. Хоть у самого внутри бушует ураган. Уже месяц как омега приходит на мятную полянку к зверю, чтобы посидеть в тишине, угостить его какой вкусняшкой и, с недавних пор, понежиться на мягком брюхе. Отец все чаще стал пропадать в церкви, а его жених так служит палачом для своих жертв. Но это никак не мешало ему приходить в дом Минов каждый вечер на ужин, да на жениха посмотреть. Кроме гостя, которого Юнги в своем доме не жалует, стал появляться еще один. Захаживал пару раз поздно-поздно вечером, когда омега уже ложился спать. Удивительно, но внезапным гостем стал патриарх. Один раз омега с ним здоровался, но после быстро убегал к себе в комнату, потому что чуяло сердце, что несет он угрозу. Но разум твердил, что Юнги просто глуп. Патриарх не может нести опасность. Он служитель народа, голос господа бога. Дома стало находиться очень тяжело. То дядя Ли жужжит над ушами, будто муха, вкладывая по крупицам в голову омеги мысль о замужестве и том, что именно его очень счастливое. Отец озабочен совсем другим, нежели сыном. Про Хосока и думать не хочется, но он, несмотря на всю свою занятость, будто бы специально выкраивает время для омеги и дарит ненужное ему внимание. А у Джунки и своих проблем полно. И лишь зверь, которого все так боятся стал отдушиной для паренька. Он далеко не такой ужасный и опасный, как рассказывают в поселении. Но понял Юнги одну простую истину. Люди глупы. Они бояться неизведанного, нового, странного… Недавно пропал сын мельника. И всем было проще обвинить страшное чудовище из леса, которое сожрало несчастного. Ведь никто не поверит, что добропорядочный омега бросил своего мужа-тирана и под покровом ночи сбежал с любимым. Наверное… Нет, точно, только Юнги знает, что чудовище, не такое уж и чудовище. Он приходит к нему почти каждый день, когда остается один. Сбегает через заднее окно и дворами, чтобы никто не видел как он покидает свой дом, уходит в лес. Не забывая корзинку, чтобы по приходу, если вдруг попадется, то мог хотя бы объяснить свой уход. Юноша не может это ничем объяснить, но лишь рядом с ним ему одновременно так хорошо и так печально. Сердце рядом с ним заходится трепетом, словно птичка, но в то же время обливается горькими слезами. И Юнги не понимает почему… Ему хочется танцевать от радости, обнимать волка за крепкую шею, или горько и громко плакать, уткнувшись в нее. Может ему просто слишком одиноко и страшно? Бывает, что устроившись на мягком волчьем боку омега засыпает, а зверь умирает внутри каждый раз, когда мальчишка впадает в дрему. Любуется его расслабленными чертами лица, румяными юношескими щеками, черными волосами, треплющимися на теплом ветру. Хочется обнимать его как тогда, целовать розовые мягкие губки, глазки, в которых все чаще и чаще проскальзывает такая родная волку голубизна небес. Но нельзя… не может. - Как же мне все надоело, - выдыхает омега. – Я бы хотел остаться тут с тобой… И уйти куда-нибудь… - делится сокровенным. – Например путешествовать по миру… И даже не важно, что я совсем юн. У меня есть ты. И я знаю, что ты меня защитишь, - улыбается, глядя на проплывающие над ними облака. – Не съешь ведь меня? – нарочито серьезно спрашивает омега, получая в ответ длинным хвостом по носу. Вся наигранная серьезность тут же спадает, а сам Мин заливается громким смехом, мягко лупя волка по боку ладошкой. – Я шучу! Знаю, что не съешь! Никогда. Никогда волк не сможет сделать Юнги больно. - Еще и Хосок этот… - продолжает юноша. – Заходит к нам каждый вечер на ужин, как к себе домой. У него денег немерено, может позволить себе обед в дорогой харчевне, где его и накормят от души и омегу предоставят, как бы гнусно это не звучало… - При упоминании альфы, которому обещан Мин, волк напрягается и юноша чувствует его утробное тихое рычание. – Знаю, мне тоже это не нравится. Однако у него хорошие отношения с моим отцом, он может приходить к нему по делам. Но с другой стороны мы скоро должны обвенчаться. Он может быть на меня поглазеть приходит. Но! – резко вскликивает омега и садится ровно. – Знаешь что самое лучшее в этой ситуации? – конечно волк не знает, откуда? – Каждый раз как он приходит, я продолжаю его кормить из миски, в которую я накладывал еду для бездомных, просящих горячей еды! – а потом заваливается обратно, расхохотавшись, подобно звонкому колокольчику, довольному своей маленькой шалостью. Волк в ответ на это только фыркает. Рад он этому поступку омеги или нет, сам не понимает. Но ему в удовольствие слушать его яркий чистый смех. Лежать вот так рядом с Юнги до одури приятно. Еще приятнее видеть проскальзывающую голубизну в его и так красивых глазах. Хочется прямо сейчас накинуться на него и зализать-зацеловать всего. С головы до пят. Но не может. И эта беспомощность ножом по сердцу. - Скоро вечер, - бормочет он. – Мне скоро нужно возвращаться. Еще ужин нужно готовить для отца и… этого. Как же не хочется. Отец сегодня велел приготовить рагу из мяса. И хлеб нужно свежий поставить, - Юнги замолкает на мгновение о чем-то задумавшись. Но по закусанным губам и потускневшим глазам легко догадаться, что его что-то гнетет. - В последнее время мы с отцом отдалились друг от друга. Хочу хотя бы так оставаться для него хорошим сыном. А то еще немного и меня действительно за ведьму примут и отправят на костер. Зверю эти слова не понравились. Как его омега может говорить такие ужасные вещи? Как он может рассуждать так о своей смерти? - И так обряд надо мной проводили. А это позор для моего отца. Он же священник, а над его сыном проводят это. Я должен быть примером для всех других омег, беречь их от связи с нечистым. Но знаешь? Чем больше проходит времени, тем больше я задумываюсь, а имеет ли все это смысл? Бог, дьявол… Откуда люди знают о них? Кто их видел? И другие вопросы роятся в моей голове… - волк фырчит и тыкается носом в висок парня, как бы говоря, что ему не стоит думать об этом. От части омега согласен. Но ответы получить хочется. Снова уставившись в небо, омега ненадолго замолкает, наблюдая за быстрым течением облаков по небу. Насколько далеко должен находиться Рай, если его не видно? А может он стоит прямо на облаках? - Скоро возвращаться, - грустно тянет Юнги. – Но перед этим, можно я посплю с тобой? Омега не дожидается ответа и устраивается на боку альфы только удобнее, прикрыв глаза. Волк не отказывает. И не откажет. Он оборачивается вокруг омеги, создавая иллюзию гнезда, в котором юноше комфортно и безопасно. Юнги вскоре проваливается в дрему, а волк следит за медленно опускающимся солнцем. *** Как и в прошлые разы, волк сопровождает омегу до выхода из леса. С каждым разом Юнги все меньше и меньше хочется уходить от сюда. Компания волка на мятной полянке под солнышком стали его личным местом силы и спокойствия. Покидать его становится все труднее. Но он должен. - До завтра, волче, - гладит его между ушами и выходит из леса. Воздух мгновенно становится другим. Тяжелее будто бы. И не таким вкусным, как в лесу. Без ощущения теплой шерсти под рукой становится так тоскливо и одиноко. Хочется развернуться и обратно убежать к своему мохнатому другу. Но не может. У него все еще есть обязанности. Пересекая поле, которое разделяет город и лес, Юнги начинает всерьез рассматривать мысль о побеге. Не самая разумная идея. Омега, совсем юный, без отца и крова, без мужа и семьи, живущий на отшибе или в полном одиночестве с довольно… своеобразным ручным зверем. Чем не ведьма? Но эта идея кажется такой заманчивой, что невольно омега уже представляет как же ему будет хорошо со своим волком. - Юнги? – чей-то грубый голос выводит из бурного потока мыслей, Юноша дергается, не хотелось бы что бы хоть кто-то да видел его, выходящим из леса. Он поднимает взгляд на внезапного встречного. Патриарх! Глаза омеги округляются и почти выдают его испуг. Откуда тут взялся такой почтительный человек? Как давно он тут? Он видел его с волком? Паника с кучей вопросов тут же захлестывают, будто бушующие волны. Кажется, что, Юнги сейчас будет обречен, но быстро берет себя в руки. - Ваше святейшество, - обращается юноша к мужчине, склоняясь в почтительном поклоне. - Добрый вечер, Юнги, - отвечает приветствием на приветствие. – Не ожидал встретить тебя здесь. Что тебя сюда привело? Сейчас не самое безопасное время, что б по лесу гулять. Тем более одному. Тем более тебе, - выделяет интонацией последнее предложение. Омега тушуется. – Что ты делал в лесу, мальчик? - Ничего такого, ваше святейшество, - быстро отвечает, не забывая про почтение. – Я собирал мяту, - в подтверждении своих слов демонстрирует корзинку, полную ароматных веточек. – Отец любит мятный отвар, да и на зиму сушу. Полезно… - под конец голос начал стихать, а глаза отводит, не выдерживая давления. Мужчина нависает над омегой. - И откуда же такому прекрасному созданию, как ты, знать о пользе трав? - вроде бы и упрек, но хорошо скрытый за вуалью своеобразной шутки, которые очень любят шутить альфы про омег. - Вы… - голос дрожит от осознания к чему клонит патриарх, - меня в чем-то подозреваете? Мужчина успокаивающе улыбается и поднимает ладони с четками. Тут же вся аура опасности спадает. - Нет-нет, милый Юнги, ни в коем случае. - Очищая себя и свою душу в ваших глазах, скажу, что отец мне говорил какие травы полезны, а какие нет. Он очень хвалил мяту. Я лишь запомнил, чтобы отец был доволен, - маленькое сердечко никак не хочет успокаиваться, и пареньку кажется, что альфа чует его страх и ложь. Но Мин сказал от части правду. Ему рассказали о мяте и ее пользе. Только был это не отец, а дядюшка Ли, но он не мог сказать этого. Омега чует опасность, исходящую от мужчины перед ним. И она страшнее, чем у Хосока. Тот на фоне патриарха кажется Юнги ангелом. Но все еще опасным. Скажи омега про дядю Ли, что это он имеет столь углубленные познания в травах, то быть беде. Неизвестно как этот альфа расценит эти слова, что приметит, а что пропустит. Сказать, что отец – единственный его учитель – разумнее всего. Патриарх промычал понимающе, кивнул. - Скоро вечер. Тебе стоит поспешить домой, - Юнги кивнул и поспешил убраться от мужчины как можно дальше и как можно быстрее. Он уже не видел взгляд альфы, провожающий его. Так же как и то как он повернулся в сторону леса, прищурив глаза. *** - Хосок обещал зайти сегодня на ужин, - говорит вернувшийся отец, пока Юнги, стоя к нему спиной, переливал мятный отвар в кувшин. - Не удивительно, - бормочет омега, не отвлекаясь от своего занятия. Альфа делает вид, что не услышал недовольное ворчание омеги. Что творится с его сыном? - Тебе стоит проводить больше времени с ним. Он твой будущий муж, - в очередной раз напоминает отвратительную действительность. – Мне не нравится твоя холодность по отношению к нему, - Юнги ставит кувшин на стол, стараясь сдержать себя от того, чтобы не разбить его вдребезги. – Ты должен быть более открыт для него. Иначе как ты собираешься жить с ним под одной крышей? - Может, потому что я не хочу быть с ним милым? Отец хмурит брови. - Юнги… - понижает тон в предупреждающем жесте. - А почему я должен? - срывается на дерзкий тон. Он резко поворачивается в этот момент к отцу и ударяет концом полотенца, что держал в руках, об стол. - Только потому, что он тебе нравится? Потому что ты его выбрал? Так если он такой хороший, то почему бы тебе и не миловаться с ним? – громкий звук удара по лицу прерывает поток брани. Юнги, чья голова от удара повернулась в сторону, а он сам чуть не упал – лишь пошатнулся – резко замолкает. Осознание, что только что отец поднял на него руку и ударил по лицу, упало на голову, как каменная глыба. В голове гремело, как гром, "отец ударил меня". Подняв, застеленные соленой пеленой, глаза на отца, он видит, как в замедленной съемке, что тот снова замахивается. Юноша жмурится, готовясь ко второму удару, пока в голове кричит все о том, что он сам виноват. Но удара не происходит. - Не стоит, - прозвучало, как гром среди ясного неба. Юнги приоткрыл один глаз. Хосок! Охотник стоял черной скалой за спиной отца, перехватив его руку. - Святой отец, смею сказать, что вы перебарщиваете, - голос альфы звучит пугающе, как из самой преисподни. Юноша мог бы испугаться сильнее, но не после того как увидел чертей в глазах патриарха, норовящие сожрать его. Не после того как охотник защитил его. Сейчас, для воспаленного страхом из-за отца мозгом, он кажется ему единственным спасением. Отец вырывает руку из крепкой хватки охотника. Поправляет свои одежды и, бросив "оставлю вас", покидает дом. Альфа и омега остаются наедине. Юнги стоит неподвижно, не замечая, как по щекам побежали хрустальные слезы. Хосок пододвигает стул, садиться на него и аккуратно обхватывает хрупкую ладошку омега, подтягивая его к себе. Юнги, ведомый чужой рукой, меленькими шажками подходит к охотнику. Тот обхватывает его за талию и, мягко надавливая на поясницу тянет вниз. Юнги слушается и садится на коленки к мужчине, даже не препятствуя. Ему все равно кто это, сейчас ему хочется просто что б его обняли и закрыли от всего мира, спасли. И Хосок это делает. Мужчина, придерживая его за талию левой рукой, правой помогает усесться удобнее, а затем давит на затылок, побуждая уложить голову себе на плечо. Юнги не сопротивляется, а наоборот, прижимается. Сейчас его не отталкивает от альфы ничего. Даже запах зеленых яблок. Сейчас он чувствует в этом человеке защиту, что удивляет даже его самого. Но это где-то в глубине души. Пока ему спокойно - плевать на то, что было. - Тише, не плачь, - вполголоса говорит мужчина. Похлопывая его по плечу. Забота со стороны охотника – необычное явление, но это последнее о чем мальчик хочет думать прямо сейчас. Его сжирает обида на отца. Самый родной в этом мире человек ударил его. Может Юнги и виноват, но почему он сделал это? Человек, который души в омеге не чаял, называл своим сокровищем… разве так должно быть? Он всегда прислушивался к нему, помогал, поддерживал, так почему сейчас делает все против его воли? Даже слушать что-то против не желает. Что такого в этом Хосоке, что он и брак с ним стали для священника важнее, нежели родной сын? Почему мужчина даже слушать не желает причины, почему сын противится этому браку, в который его так активно загоняет? А у Юнги есть причины. Он не просто боится. Этот мужчина вселяет в него чувства ужаса и безысходности. Те самые, которые чувствует бабочка, угодив в паутину. Но сейчас именно в руках его личного ужаса он находит успокоение. Хосок не умеет успокаивать людей, тем более омег. Тем более таких юных и едва тронутых жизнью. Но видеть слезы этого божьего создания хочется меньше всего. Самому не до конца ясно почему? Но картина того как святой отец ударяет омегу по лицу, а затем замахивается для очередного удара до сих пор стоит перед глазами. Почему его должно это волновать особенно тогда, когда он слышал все, что сказал Юнги. Такое поведение неприемлемо. Он сам не знает что двигало им в тот момент, но что-то внутри отозвалось уколом обиды и злости на собственного отца, которого альфа ненавидит всей душой и даже не помнит его имени. Он должен был поддержать святого отца и высказать омеге, что думает. Но вместо этого захотелось успокоить и защитить. Может быть, он увидел в омеге себя много лет назад, когда не мог сопротивляться отцу и получал оплеухи? И никто не защитил. Юнги сидит на коленях мужчины несколько минут, прежде чем аккуратно поерзать, чтобы усесться удобнее. Он забывает про все страхи рядом с этим человеком и заглядывает в его черные, словно ночь, глаза. Хосок замирает и даже не дышит, боясь спугнуть момент. Как боятся спугнуть маленького нерасторопного котенка, которого забрали у мамы кошки в человеческую семью, и он впервые старается приглядеться к хозяевам. Впервые этот юноша смотрит так открыто и не пытается показать свои колючки, сбросил свою броню и впервые показывает то, что прятал под защитой. Сраженный в самую душу охотник внезапно превращается из хищника в ручного зверя, защитника, будто только сейчас осознавая какое сокровище достанется ему совсем скоро. Этот нежный, но такой строптивый омега скоро станет его законным супругом. И будет нежным, и мягким лишь для него. Альфа чувствует свалившуюся на его плечи ответственность, но она не кажется ему тяжелой ношей, а наградой. Наградой за его верный и честный труд во имя господа. Награда, посланная ему самим богом. Они смотрят друг другу в глаза, когда омега спрашивает тихо-тихо, не желая нарушать эту интимную в каком-то смысле атмосферу: - Будете ужинать? - и голос его такой нежный, подобно парному молоку, льется и ласкает слух Хосока, пока тот все еще держит его в своих руках и старается успокоить свои чувства, размягчить узел, появившийся в животе и давящий на его естество. Альфа кивает коротко и позволяет завозившемуся омеге сползти с его бедер. Случайно Мин задевает своими ягодицами естество мужчины, от чего тот сильнее смыкает зубы и старается дышать ровно, в то же время радуясь, что юноша ничего не заметил. Мальчик подходит к печи, где на слабом огне, практически на углях, стоит горячая похлебка в котелке. Рядом стоит тарелка, из которой всегда ел Хосок, не догадываясь, что ест из той же посуды, что и бездомные, которые приходят к их дому за помощью. В этот момент, стоило только взглянуть на нее, внутри что-то заскребло, а во рту появился кислый привкус стыда перед мужчиной. Юнги, не желая так поступать с ним более, берет миску из общей посуды и щедро наливает похлебку. Из кролика. Хосок любит кроличье мясо, которого омега не жалеет и щедро накладывает в тарелку самые аппетитные кусочки. К похлебке он отрезает крупный ломоть свежего, недавно испеченного хлеба, чей аромат мгновенно разлетается по комнате, смешиваясь с ароматом мяса, создавая нереальное сочетание запахов. Возможно, если бы у Господа Бога был свой аромат, то наверняка он пах бы, как это самое мясо с хлебом. Поставив перед усевшимся поудобнее охотником тарелку с ложкой, омега на отдельной тарелке ставит рядом ломти еще теплого хлеба, а потом отворачивается обратно к столешнице, чтобы налить в кружку мятного отвара, который только-только приготовил. Хосок молча приступает к еде. Похлебка густая, ароматная, овощи хорошо приготовились, и мяса омега наложил щедро. Первая ложка отправляется в рот, и альфа замирает. Кролик. Наверное, это самый вкусный кролик в его жизни. Мясо совсем не жесткое, но ведь по-другому и быть не может, потому что оно прямо из-под рук Юнги. Съев с большим удовольствием еще одну ложку, он берется за еще теплый хлеб. Ароматная выпечка хрустит снаружи, но безумно мягкая и пористая внутри. Такой хлеб ему когда-то готовил его папа, но после его смерти он не мог найти достойного аналога. Почему-то только сейчас он заметил, что хлеб омеги так же вкусен, как и хлеб его родителя. Раньше вкуснейший в его жизни хлеб ему готовил горячо любимый папа, а теперь будет готовить его супруг. Супруг… Альфа оборачивается на Юнги, стоящего у столешницы к нему полубоком, и обводит его стан взглядом. Юнги красив. Даже слишком. Его лицо белое, черты мягкие, глаза карие, как орехи лесные, запах сладкий, волосы черные и шелковистые… Он вобрал в себя все самое лучшее. Все мечты альфы собрались в одном маленьком и таком хрупком омеге, который скоро станет его навсегда. Нет… все же его красота губительна для него же… Настолько прекрасными могут быть только ведьмы – создания дьявола для искушения чистых душ людей, созданных Богом. А Хосок охотник, который отправляет их на тот свет. Однако Юнги не может быть ведьмой. Он сын святого отца, омега, защищенный богом с рождения. Но не каждый знает об этом, а потому, случись что, Юнги может оказаться на костре. Чон отпивает немного отвара из кружки, отмечая освежающий и немного горько-сладкий вкус. Мята. Мята, которой уже давно нет на рынке. Мята, которая растет только в лесу. В лесу, куда юному, красивому, одинокому омеге идти нет смысла. - Где ты достал мяту? – спокойно спрашивает мужчина, а у самого внутри что-то неприятно ухает вниз, из-за набежавших резко сомнительных мыслей. – Ее уже давно не продают на рынке. Сердце омеги заходится в диком ритме, отбивая чечетку страха. Он искренне надеялся, что этот вопрос обойдет его стороной, когда осознал свою глупость, налив Хосоку этот напиток, но альфа задал его. - Я… - пытается вымолвить слова, но, из-за застрявшего в горле кома, получается плохо. – Отец очень любит отвар из мяты, а с тех пор, как она пропала с рынка, то был очень расстроен. Но недавно мяты много у опушки леса нашел. Я иногда собираю ее там… - Размеренно говорит юноша, пока в голове лихорадочно придумывает реалистичное оправдание. Не говорить же ему, что на самом деле не стремится собирать ее, ведь она лишь предлог для отдыха рядом с, наведшим страху на весь город, зверем и душой, и телом. Большие ладони альфы обжигают своим внезапным прикосновением тонкую талию сквозь ткань рубахи. Юнги дергается от неожиданности, но лишь сильнее упирается животом в столешницу пока сзади мужчина плотно прижимается к нему. Он замирает в его руках, боясь пошевелиться. Пальцы вмиг холодеют, а дышать становится больно. Что он хочет от него? Мужчина утыкается носом в макушку Юнги и громко вдыхает его природный аромат. Он даже не скрывает какое удовольствие получает в этот момент, подобно пауку, перед чьим взором летала прекрасная строптивая бабочка, старательно избегая его паутины, но вот наконец она попала в нее и не может даже дернуться. Клейкие нити крепко схватили ее, лишив такой желанной свободы движений. А паук наслаждается ее неподвижной красотой. Наедается глазами, прежде чем приступить к главному… И все же, Юнги, если бы не был сыном священника, то вне сомнений был бы самой настоящей ведьмой. Какого же могло быть удовольствие альфы, когда под его боком бы находилась самая настоящая ведьма… Врагов держи близко… - Не могу дождаться, когда ты станешь полностью моим, - горячо шепчет куда-то в макушку иссиня-черных волос Хосок. – Твои волосы, глаза, тело и душа… все это будет только моим, - обжигает уже красное ушко юноши, прижимаясь к омеге своими бедрами сильнее, давая почувствовать ему свое естество. В ту же секунду пелена, что покрыла его сознание после скандала с отцом, спала. Юнги вспомнил кто этот человек. И именно он сейчас трогает его, прижимается к нему и обнюхивает. Ему бы вырваться, убежать, спрятаться… Но ноги не слушаются, голос затих за непробиваемым комом, застрявшем в горле, он ничего не может, будто альфа пустил по его телу яд, парализующий все тело. Не вырваться. Не сбежать. - Как ты прекрасен, мой омега, - произносит он вполголоса, а сам уже утыкается в бьющуюся жилку на тонкой шейке. Внюхивается в нее и оставляет легкий поцелуй, царапая нежную кожу уже удлинившимися клыками, что капля крови попадает на язык. А кровь жертвы только будоражит сознание хищника. Хосок присасывается к ранке и старается высосать еще немного сладкой крови. Юнги окончательно приходит в себя. Он снова может контролировать свое тело. Юноша дергается в руках альфы и ударяет его ногами по коленям. Расслабивший свои тиски от наслаждения, Чон невольно выпускает омегу. Мин младший в ту же секунду ретируется ближе к лестнице, прижимая ладони к царапине. Он смотрит на альфу во все глаза, полные страха. Опирается поясницей на деревяные перила, готовясь сбежать в любой момент. А мужчина легкой и даже немного ленивой походкой подбирается к омеге, довольно растянув губы. Юноша одной рукой хватается за перила и делает шаг вверх, но спотыкается и чуть ли не падает на ступени. Охотник смеется над его пугливостью и неуклюжестью. Ах, эти ореховые глаза, в коих плещется чистый страх без примесей. А кровь… Эта сладкая кровь невинного мальчишки пробудила в мужчине первобытное желание сильнее. - Тебе нечего бояться, - тянет он. – Сейчас тебе ничего не грозит. Я не имею права трогать тебя, мое запретное яблочко. Я ступил на порочную тропу из-за тебя. Ты слишком желанен. Один надкус ведь не считается, верно ведь? – и смеется совсем не зло, нет, но жутко и пугающе. Неужели ему кажется это смешным? – Ах, если бы я мог, то не раздумывая взял бы тебя прямо здесь, на этом столе. Выбивал бы из тебя громкие стоны и наслаждался бы ими. Но пока могу довольствоваться лишь своими фантазиями. Твой голосок… мне не терпится узнать, как громко, как высоко ты можешь стонать. Но не сейчас. Ты полностью затуманил мой рассудок, поэтому даже, когда я трахаю очередную шлюху, то вместо него я вижу твое лицо. Ты не отпускаешь меня ни днем, ни ночью… - Он поднимает взгляд и впивается им прямо в испуганные глаза мальчишки. Словно змей, гипнотизирующий свою жертву прежде, чем наброситься. Юнги смотрит не отрываясь. Очи его раскрыты так широко, что Хосок читает в них абсолютно все эмоции, что завладели сейчас юношей. Самым видимым оказывается страх. Страх перед своим личным кошмаром. Альфа наслаждается им. Подобно дьяволу вытягивает эти эмоции наружу и поглощает, впитывает… И ему все мало… Он хочет больше. Еще и еще! Это ли называется одержимостью? - И сейчас, чтобы не навредить тебе, я отправлюсь в одно место, выберу самого красивого там омегу, чтобы он хоть немного был похож на тебя, нимфа. Я буду брать его и брать, представляя тебя, сотворю с ним все те вещи, которые хочу сотворить с тобой, омега, - от мерзости, которые произносят его уста по отношению к мальчику, Юнги находит в себе остатки самоконтроля и, не дослушивая его до конца, убегает в свою комнату, едва не заплетаясь в собственных ногах, спиной ощущая прожигающий до костей взгляд, что снимал с него одежду, а затем и кожу. Он влетает в свою комнату и, не думая ни о чем, приставляет к двери все, что может пододвинуть. Лишь бы не вошел. Не поймал. Не сделал тех грязных вещей, о которых думает… Убедившись, что Чон Хосок не последовал за ним, и, что дверь крепко прижата вещами, омега позволяет себе дышать спокойнее. Он замирает по середине комнаты и прислушивается к звукам с первого этажа. Тихо. Внезапно хлопает входная дверь и Юнги срывается к окну. Альфа покинул его дом и теперь быстрым шагом направляется… видимо в то самое место, о котором говорил немногим ранее. Грязные картинки о том, как Хосок берет на постели омегу до неприличия похожего на него самого, внезапным ураганом возникают в мыслях омеги. Одна картинка отвратительнее другой. Юнги бьет себя по щекам, стараясь отогнать от себя эту грязь, но получается плохо. Он оседает на пол, закрывая глаза, и мысленно, душой переносится в густой лес, на мятную полянку к его волче, что наверное сейчас смотрит на полумесяц в небе и тоскует по нему. *** И снова воскресенье… Сколько себя помнит, Юнги всегда любил ходить в церковь. Ему нравилось внутреннее убранство, нравились лики святых, нравился запах, нравилось пение церковного хора… Ему нравилась атмосфера, царившая в этих стенах. Но сегодня он никак не хотел приходить сюда. Вместо того самого спокойствия, что дарили эти стены, став ему родными, они давят. Заставляют задыхаться от душащих его слез, которые ни в коем случае нельзя показывать никому – не поймут, осудят… Он уже даже хотел окончательно убежать в лес и остаться там, в тени ветвистых деревьев, со своим волче навсегда. И пусть животные на то и животные, что стоит им проголодаться, а рядом ничего или никого съедобного не окажется, человек, коего они, возможно, считали своим другом, станет их добычей. И там и там есть шансы умереть. Но от волка хотя бы понятно чего можно ожидать. Но чего ожидать от Хосока? Юнги старался ответить себе на этот вопрос, но ответа так и не нашел. Он стоит на коленях перед иконой, что держит служка, и перед своим отцом. И вроде бы ничего нового, если бы не светлые одежды, красивый кружевной платок, закрывающий лицо и молитва, просящая о разрешении на будущий брак пары у господа. Венчание. Так это называется. Отец торжественно читает молитву, гости улыбаются, наблюдая за церемонией, а Хосок, стоящий рядом с омегой так же на коленях, победно улыбается-скалится. Его переполняет триумф от скорого сладостного вкуса желанной победы. И пусть это лишь венчание, но разорвать эту связь не так легко. И то только в знатных семьях. В простом народе это невозможно. Если бог дал разрешение на брак, то паре суждено быть вместе. Теперь омега от него точно никуда не денется. И пусть до свадьбы еще есть время, бежать больше некуда. Стоит только ему рыпнуться, то его в тот же миг теперь вернут обратно. К отцу и… жениху. И пусть у Юнги есть выбор. Он может встать и уйти, может убежать и исчезнуть… Но на его руках и ногах невидимые никому кандалы, выкованные из обязательств и сыновьего долга, из уважения к богу и любви к отцу. Но есть ли теперь это уважение? Есть ли все еще эта любовь? А со стороны бога и отца? Сейчас бог не кажется тем самым спасителем, что уберегает невинные души от всего плохого. Он всегда говорил, что нужно покоряться. Дьявол же строптивостью наделял. Так тому ли Юнги всю жизнь возносил молитвы? Может быть нечистый смог бы его защитить и вывести из этой обители всевышнего? Даровал бы ту строптивость, которая бы смогла спасти его. Но уже слишком поздно. Юнги рос с установкой, что Бог – это хорошо, а дьявол – зло. Кандалы божьи ковались на нем, подпитываемые этими установками. Теперь же они слишком тяжелые, что бы отбросить их подальше. Слишком крепкие для того что бы стянуть их с себя. Слишком привычные, что уже стали частью самого омеги. И без них он ни то что себя, жизни не смыслит. Мин не знает как без них можно жить. Пред ним ангел и демон стоят. Каждый по свою сторону. И по руке протягивают. "Ну же, Юнги, выбирай", - шепчет голос в голове. Ему бы к черной изуродованной ладони тянуться, но не может… Слишком легко ему предлагают спасение, а просто так ничего в жизни не бывает. Тем более у нечистых. И, склонив голову, пряча слезы, он руку в красивую и нежную вкладывает. Юнги сделал свой выбор. Он покориться судьбе. Эти кандалы не сбросить. Вся церемония проходит мимо омеги. Он будто оказался под толщей воды. Там, куда звуки не доходят. Где тихо, тепло и спокойно. Прям как рядом с его волче, что сейчас где-то там в лесу. Наверняка все на той же мятной полянке ждет его. Оказаться бы сейчас рядом. Уткнуться в его теплую белоснежную шерсть и, не думая ни о чем, уснуть самым крепким и сладким сном. Отец что-то говорит, Хосок что-то говорит, Юнги говорит на автомате, даже не задумываясь о смысле только что произнесенных им слов. Господь благословляет их на брак. Церемония заканчивается и все покидают стены церкви, где только что чистому злу воплоти, преподнесли в дар невинную душу. Люди расходятся праздновать в заранее подготовленную дядюшкой Ли таверну. У них радостное событие. Скоро на свет божий родится новая семья, которая приведет в их мир новые души. И никто не замечает двух мокрых пятен, оставленные на ковре там, где стоял на коленях Юнги. Никто не замечает его состояния, потому что их радость затмевает им разум. И омеге – виновнику торжества – должно быть все равно. Но от чего так больно видеть эту радость на лице собственного отца? Почему даже он игнорирует его? - Уважаемые гости! – торжественно объявляет отец, привлекая внимание толпы. – Попрошу вас всех сейчас проследовать в таверну за господином Ли на праздничный обед, который наша семья подготовила в честь помолвки моего единственного сына и многоуважаемого господина Чона. Наслаждайтесь кушаниями за скорую свадьбу наших молодых! А мы скоро вернемся к вам и объявим дату свадьбы! Небольшая, но достаточно торжественная речь альфы Мин была встречена довольным ревом толпы. И не ясно что именно их так обрадовало – объявление даты свадьбы или же подготовленная вкусная еда. Как только Юнги мог забыть об очередном унизительном осмотре? Но к горлу даже не подкатывается комок тошноты. Нет мороза на коже и мурашек. Нет стаи бабочек в животе с крыльями-кинжалами, что режут изнутри. Нет ничего. Пустота. Слишком все равно. Участь его уже все равно предопределена и никуда от нее не деться. Он сам отказался от помощи, которую мог бы получить от дьявола. Потому что это неправильно. Так нельзя. Отец и бог будут в нем разочарованы. А Юнги не хочет разочаровывать их. Он хочет, чтобы отец и бог смотрели на него с гордостью и любовью. Но есть ли эта любовь вообще? Будет ли она? Он не замечает, как Хосок берет его под руку и ведет по улице вслед за отцом. Они о чем-то громко говорят между собой, но юноша ничего не слышит. Совсем скоро они оказываются рядом с домом семьи Мин, где их уже ожидает Енбок. Старый омега лучезарно улыбается новоиспеченной паре и жестом руки приглашает их в дом, дверь которого отец Мин уже открыл. Хосок заводит Юнги, а Енбок заходит следом и закрывает за ними дверь. Альфа отпускает руку Мина и ее сразу перехватывает старый омега. - Пойдем, душенька, - ласково сипит он и тянет мальчишку на второй этаж в его спальню. Юнги, как под гипнозом заходит в свою комнату, стены которой внезапно становятся слишком тяжелыми, чужими… Рука Енбока мягко подталкивает его к постели. - Раздевайся, милый, и ложись на бочок, - произносит омега и тянется к своей небольшой сумочке, которая оказывается все это время была у него в руках. В полной тишине юноша выполняет указания старшего и устраивается на краю постели, отвернувшись лицом к стене. Енбок подходит к омеге и осторожно давит ему на коленку сверху лежащей ноги, как бы прося ее прижать к себе. Уложив омегу так, как ему надо, Енбок достает бутылек со спиртом, мисочку и металлическую палочку с небольшими насечками. Спирт переливается в мисочку, в которой в последствии омега омывает руки и палочку, а затем подходит к мальчику, грея инструмент в руках. - Сейчас, маленький, - ласково лепечет он. – Сейчас посмотрим, как скоро у тебя начнется течка. Не бойся. Палочка тонкая, больно не будет. Оставим тебя для твоего альфы целеньким, - шлепает его легонько по молочной ягодице и смеется по-доброму, а Юнги губу закусывает, чтобы не всхлипнуть. Енбок оттягивает одну ягодицу и подставляет кончик палочки к сжатому анусу. От соприкосновения холодного металла и горячего тела мышцы омеги слегка дергаются, на что старший омега реагирует легкими, едва ощутимыми похлопываниями четырьмя пальцами на руке, оттягивающей ягодицу. Недолго думая, он проталкивает в омегу инструмент, от чего омега жмурит глаза и немного сжимается. - Ну-ну-ну… - тихо бормочет старший и, введя палочку до самого конца, держит ее внутри пару минут, а затем достает. Юнги не спешит одеваться. Лишь устало прижимает ноги к себе ближе, пока Енбок рассматривает что-то на своем инструменте. Он смотрит на насечки, а потом улыбается чему-то своему. Заворачивает палочку в тряпку, прячет обратно в сумку и велит Юнги одеваться, а сам покидает комнату и спускается вниз. Омега не торопится одеваться. Вместо этого хочется лишь закутаться в одеяло и расплакаться. Он лежит неподвижно несколько минут, смотря куда-то в пустоту. И дальше бы так лежал, если бы голос отца с первого этажа не потребовал быстрее спуститься вниз. И как бы не хотелось проигнорировать все, он, прикладывая усилия, поднимается с постели, натягивает штаны, и, крепко держась за перила, чтобы не упасть, спускается вниз. Отец стоит довольный рядом с улыбающимся Енбоком и вместе с ним с чем-то поздравляют Хосока. Заметив Юнги, отец подходит к нему и заключает в крепкие, почти удушающие, объятия. - Душа моя! Обрадовал старика! Обрадовал! – громко восклицает мужчина и покрывает щеки сына быстрыми поцелуями. – Твоя течка наступит со дня на день, сынок! Господь милостив! Даже он стремиться связать вас брачными узами как можно быстрее! Твой отец сделает для тебя самую лучшую свадьбу! Юнги стремительно бледнеет и повисает в руках отца, лишившись чувств. *** Темнота всегда была ему другом. Сколько себя помнит, она вызывала лишь чувства спокойствия и удовлетворения. Но недавно она показала еще одну свою сторону. Кошмарную, опасную… Ночь рассказала, кто скрывается под ее покровом, кто прячется в тени, и какие ужасные вещи творят затаившиеся чудовища. Но сейчас ему спокойно. Хорошо и тепло. Юнги стоит в кромешной тьме, где нет ни дороги, протоптанной тысячами ног, не огромных деревьев или стен, и даже нет звездного неба над головой. Он топчется на одном месте и не знает куда идти до тех пор пока впереди не появляется тусклый свет. Нерешительно омега идет туда. С каждым шагом свет становится ярче и кажется, что он движется ему на встречу. Спустя несколько мгновений свет приобретает очертания человеческой фигуры, что бежит в его сторону. Юнги останавливается и всматривается, надеясь увидеть знакомого ему человека. Но чем ближе к нему подходит неизвестный, тем яснее становится, что они не знакомы. И хоть это абсолютно чужой для него человек, от чего-то он не убегает, а стоит и продолжает жать когда этот кто-то подойдет еще ближе. И вот неизвестный совсем близко. Останавливается в паре метров от него. Юнги вглядывается и убеждается окончательно, что он его не знает. Этот мужчина перед ним, судя по внешности, является альфой, но он точно никак не относится к кругу альф, с которыми общается омега. Юнги всматривается в высокого незнакомца и от чего-то он кажется ему до боли знакомым. Он точно его никогда не встречал, но внутри все кричит и тянется к нему, как к самому родному, что у него есть. Даже к отцу его так никогда не тянуло. Он с нескрываемым интересом рассматривает светлые, почти пепельные волосы, мужественное лицо, что не внушает страха или ужаса, а только какой-то странный трепет в сердце. У альфы пухлые губы, что растягиваются в искренней улыбке, будто он рад его видеть, являя взору Юнги очаровательные ямочки на обеих щеках, в которые так и хочется ткнуть пальчиком. Глаза синие-синие... Внезапно из-за спины незнакомца вылетает бабочка. Но откуда ей взяться в кромешной темноте? Юнги осматривается и понимает, что тьмы вокруг больше нет. Она рассеялась, а вместо нее вокруг поле ромашек, сбоку какая-то деревня, в ней ходят люди, и много бабочек вокруг. Дует легкий теплый ветерок, что треплет ему волосы, а яркое солнце заливает все вокруг. Даже воздух кажется другим. Более вкусный что ли… Он смотрит на незнакомца, пока тот осматривает его ласково. И вдруг он раскидывает руки в стороны и стоит, открытый перед ним, будто зовет в свои объятия. От чего-то омега не боится. Хоть перед ним абсолютно чужой ему человек, но что-то есть в нем родное и до боли знакомое, что притягивает. Решаясь довериться, он делает два пробных шага, но видя, что незнакомец терпеливо ждет его, в какой-то момент сам срывается и неожиданно для самого себя крепко обнимает альфу за шею. Мужчина реагирует сразу. В ту же секунду, стоило только мягким подушечкам на пальцах Юнги едва коснуться его кожи на шее, он смыкает руки и сжимает его в надежнейших, крепких объятиях. Господи, что это за странные чувства такие накрывают его с головой? Почему ему так тепло? Так хорошо? Так спокойно, что даже разрывать эти объятия совсем не хочется? Альфа утыкается ему в макушку и глубоко вдыхает его природный аромат, перебирая правой рукой волосы на юношеском затылке. Его дыхание такое горячее, но оно не пугает, а согревает давно замершего юношу. Ему хочется остаться в его руках навсегда. Юнги пытается втянуть аромат мужчины в ответ, но не выходит. Что-то не так… Запах. Этот запах. Этот аромат, что раздражает ноздри. Что вызывает неприятный привкус во рту и ком в горле. От которого в животе что-то неприятно крутит. Запах, заставляющий сознание кричать об опасности. Юнги в страхе отрывает голову от крепкой груди, на которой отдыхал последние несколько минут, но перед ним все тот же незнакомец. Он все так же улыбается ему, даже говорит что-то, но Мин ничего не слышит. Он в панике крутит головой и видит, что этот маленький светлый мирок рушится, рассыпается на тысячи маленьких осколков. Незнакомец все еще говорит что-то, но омега все равно не слышит. А затем альфа рассыпается на множество осколков, подобно деревне, что только что тут была. Вместо теплых и крепких объятий он чувствует только обжигающие касания на своей шее, что будто кожу сдирают. Он тут же открывает глаза и в панике понимает, что над ним нависает кто-то. Кто-то, кто пахнет кислым яблоком. Юнги кричит и упирается руками в плечи альфы, что не обращает на его трепыхания никакого внимания, а продолжает вылизывать и кусать его шею. -Прекрати! Перестань! – кричит и старается приложить все свои силы на то, чтобы оттолкнуть его. Но альфа не реагирует. Его разум замутнен сладким ароматом омеги, что лежит перед ним в предтечном состоянии. В голове только одно – взять, овладеть, присвоить себе навсегда. По просьбе отца Юнги, который продолжал проводить время с гостями, Хосок зашел проверить не пришел ли его жених в себя. Но Стоило только переступить порог комнаты омеги, Чона окутал аромат сладкой вишни. Еще не полностью раскрывшийся, но уже очень яркий. Такой аромат лишь говорит о приближающейся течке. Не обманул старик Енбок. Юнги и правда скоро потечет. Хосок старался себя сдержать, чтобы не трогать омегу и пальцем, но слишком манящий аромат соблазнил его. Ему хотелось лишь попробовать кончиком языка нектар его кожи, но он оказался вкуснее самого дорогого вина, что пленяет разум и заставляет хотеть себя все больше и больше. И он сорвался. Стал терзать его шею, переходя на ключицы, и оставлял следы своих губ и зубов. - Умоляю хватит! Отец! Отец! – отчаянно зовет единственного человека, кто может его спасти, но никто не приходит. Дверь чудесным образом не раскрывается, а на пороге не оказывается самый родной человек в его жизни. Юнги захлебывается срывающимися из глаз слезами, кричит, но понимает, что никто не поможет. Он начинает бить альфу ногами, вцепляется в его волосы и насильно оттягивает его от себя. Тяжелый крик, вырвавшийся из горла юноши, отрезвляющей пощечиной отдается в сознании мужчины. Он отрывается от омеги, смотрит на раскрасневшуюся шею, что скоро посинеет в некоторых местах, на оставленный следы зубов, а затем взгляд его подает на раскрасневшегося, заплаканного и едва не задыхающегося юношу. Хосок будто вмиг приходит в себя, а осознание накрывает с головой. Всем своим видом он сохраняет спокойствие, пока Юнги продолжает бить его ногами. Мужчине надоедают его слабые удары, поэтому он хватает его за ноги и резко прижимает их к кровати, а сам могучей скалой нависает над юношей. Ловит его испуганный взгляд и, будто змей, гипнотизирует, заставляя смотреть только на него. - Скоро продолжим, а сейчас, вынужден тебя покинуть, - шипит ему в лицо и резко отстраняется, чтобы в то же мгновения встать с постели и покинуть комнату, а потом и дом. Юнги лежит. Не двигается. Смотрит в одну точку до черных мушек в глазах. Ему больно. И душе и телу. А еще страшно. И мерзко. Неужели теперь только такая жизнь его ждет? И почему так скоро? Почему господь бог не дал ему даже немного времени насладиться остатками свободы, а сразу кинул в самое пекло? Он встает с постели и на проседающих ногах, что грозятся не выдержать его веса, медленно подходит к иконе на стене. Господь смотрит на него своими нарисованными глазами и кажется осуждает, только за что? Почему бог так с ним поступает? Или он его вовсе не любит? Эта мысль болезненным уколом пронзает сознание. Ноги все же не выдерживают и он падает на пол. С ресниц срываются горькие капли, оставляющие следы на деревянных досках. Неужели теперь ему остается только стать игрушкой в руках чудовища? А правильный ли выбор омега сделал? Он размышляет над эти долго. В голове поднимает такие вопросы, которые никогда бы не посмел даже мысленно сам у себя спросить. И ответы, которые приходят ему в голову, противоречат всему чему его учили. Это неправильно. Так быть не должно. Но почему именно так ему хочется больше? Господь учил смирению, отец учил смирению, дядюшка Ли проповедовал ему смирение, Хосок, будь он проклят, требует смирения… Но хочет ли смиряться Юнги? Почему все, даже самые любимые и близкие, велят смириться? Юнги не хочет мириться! Разве те, кто любят, будут заставлять делать так, как ему не хочется? Будут ли сознательно толкать его на путь, который полон страданий и боли, когда рядом простилается другая тропинка, что обещает счастье, лишь потому что бог сказал, что только так правильно? Это ли любовь? Кажется, что на его поникшие плечи ложатся чьи-то обжигающие ладони. То дьявол вновь пришел к нему. Он услышал плач его души и страдания сердца. И он снова предлагает ему другой путь. Неправильный. Который бог велел обходить стороной. Но неужели он будет хуже, чем тот, что считается истинным? Перед глазами возникает картина недавнего события. Он снова видит Хосока над собой, снова чувствует его разъедающие укусы на своей шее. Пальцы неосознанно касаются горла, а взгляд переводится на окно, где вид на их городок открывается, а за ним видно лес. Такой густой и спокойный. Где омегу ждет его волче. Юнги роняет еще несколько слезинок и яростно утирает рукавом рубахи глаза. Он принял решение. И другого пути для него больше нет.