Ведьмин суд

Стоит только двери дома захлопнуться и закрыться на замок, Юнги позволяет себе спокойно выдохнуть и переварить все, что с ним произошло за сегодня. Он стал случайным свидетелем прилюдного наказания и суда омеги, умудрился спасти или только продлить ему жизнь на неопределенный срок, сбежать от охотника, поругаться с аристократом, чуть не позволил какому-то торговцу обесчестить себя ради дурацких сережек, стал причиной массового веселья, швырнул помидор в, по сути, служителя закона, короны и церкви, а еще чуть не попал под арест. И это все успело случиться буквально за четыре часа, что он провел за пределами дома. Лучше просто не бывает. Нужно запомнить этот день, чтобы в будущем в эту дату не сметь вылезать из дома. Сегодня, официально, день неудач Юнги! Нашел он, конечно, приключений на свою голову и что-то поценнее. Хочется с размаху просто ударить себя. Как он мог так опозориться? А если отец узнает? От этой мысли тело в дрожь бросает, а спина холодным потом покрывается. Неприятным таким, липким и мерзким. Омега хватает себя обеими руками за волосы, оттягивая их в разные стороны, и жмурит глаза. Он топчется у двери, оседает на корточки и от того, что не знает, что делать, чуть ли затылком о деревяную дверь не бьется, когда падает на попу. А что если какой-то человек уже бежит в церковь или прямо сейчас рассказывает отцу обо всем? Что тогда будет? Стоит ли Юнги самому сейчас идти к родителю и признаваться во всем? А что… А что, если просто не говорить ему? Открывает глаза и ослабляет хватку тонких пальцев в волосах, уставившись куда-то перед собой. Что если Юнги просто преувеличивает и никто никуда не пошел? Верно! Какое им может быть дело до какого-то левого омеги, который сам себе чуть не нажил приключений на пятую точку во всех смыслах? Да вот именно, что никакого! Никто не побежит в срочном порядке искать его родителей и ябедничать. Юнги, если бы стал свидетелем подобной сцены, посмеялся бы в ладошку, да пошел себе дальше, забыв об этой истории уже через несколько минут. Да, именно так бы он и сделал, а значит и другие сделали точно так же. Мин отпускает свои черные волосы и поднимается с пола, сбрасывает свои любимые кожаные ботиночки и проходит по деревянному полу к кухонному столу рядом с печкой по левую сторону от входа. Ставит корзинку с продуктами на стол и резко срывается к двери. Нет, он должен рассказать отцу все сам и замолить грехи прямо в церкви, чтобы совесть больше не мучила. Однако планам его сбыться не суждено, потому что на полпути заплетается в своих же ногах и падает на пол, ударяясь подбородком. Омега визжит от неожиданной боли, моментально схватившись обеими ладонями за ушибленное место и, поджав ноги, катается по полу со спины на живот — с живота на спину. И так до тех пор. Пока боль более-менее не утихает. Еще одно событие в копилку происшествий за одно только утро. Какая прелесть. Как черт возьми неожиданно! Взгляд Юнги падает на икону, что висит на стене, над столом и смотрит прямо на него. Может это знак никуда не идти? Не просто же так он упал именно здесь и образ бога на иконе — первое на что глаза упали. Нет. Это точно знак. Юнги поднимается с максимально недовольным лицом, все еще потирая ладошкой левой руки свой подбородок. Что же, как любит говорить отец "На все воля божья". Поэтому Юнги подходит к лестнице у стены, что ведет на второй этаж, где достает из своего шкафа чистые вещи, а утренние несет обратно на первый, где направляется к маленькой ванной комнате в углу дома с целью постирать одежду, а после уже как пойдет и как повелит бог. *** Вечер наступает достаточно быстро. Мин даже не замечает, как солнце достигает земли и почти скрывается за ней, уступая место луне и звездам, что по ночам завораживают своей загадочностью. Раньше, когда Юнги был маленьким, они с отцом часто перед сном смотрели на луну и звезды через открытое окно. Маленького Мина завораживала их красота, а отец во время своих рассказов о богах и о том, как был создан мир, периодически замолкал, с нежностью смотря на свое чадо, который, будто светился в ночное время, как самая настоящая звездочка. Когда альфа выражал свои мысли ребенку, что тот похож на одно из многочисленных ночных светил, то ребенок спрашивал его почему же так происходит. "Это твой папа послал тебе ангела, который звездой с небес всегда освещает тебе путь". Со временем их милые посиделки пришлось прекратить. Юнги видел как отцу тяжело делать всю работу самому: зарабатывать деньги, следить за домом, готовить пищу, и воспитывать сына. Мин младший стал сам вклиниваться в работу и решил, что будет помогать дома. Если убираться и стирать одежду омега научился сам, то готовить учил его дядя Ли. Старший омега на первых порах доверял ребенку только самое простое, например почистить и порезать овощи на салат. После научил замешивать тесто, а потом печь хлеб и пользоваться печкой в целом. Сложнее всего ребенку давалось мясо. Его пугал вид кровавой плоти какого-либо животного, что дело порой не ограничивалось и слезами, потому что "свинку жалко". Только кушать вкусное жаркое со свежим хлебом Юнги любил больше, чем тушеные овощи, потому что "вкусно". Поэтому, взяв себя в руки, переборол самого себя и смог крепко держать нож с мясом в руках. Наставления дядюшки Ли для юного омеги не прошли зря. Примерно с одиннадцати лет весь дом и его быт легли на хрупкие плечи мальчика, а отец смог полностью погрузиться в дела церкви. Оба были заняты и только за совместными трапезами обращали внимание друг на друга. Ну, или как сегодня, после воскресной службы. День Юнги посвятил тому, что привел себя и дом в порядок, после немного отдохнул за вышиванием, стараясь не думать о первой половине дня, а ближе к вечеру принялся готовить ужин. Скрип двери оповещает о том, что кто-то вошел в дом. Мин отрывается от вышивки и бежит ко входной двери. На пороге стоит отец, снимающий с себя обувь. В руках у него маленькая библия, которую он всегда носит с собой и небольшой крестик. Юнги подходит к отцу и помогает ему снять верхний элемент рясы, а после уносится с ним в спальню альфы, где аккуратно ее складывает, пока отец проходит вглубь и начинает мыть руки.* Юнги аккуратно складывает рясу и спешит спуститься по лестнице вниз, чтобы накрыть на стол. Он подходит ко столу и ладонями проводит по скатерти, разглаживая ее, а после идет к шкафу, откуда достает небольшого размера деревянную доску, которую ставит по центру стола, чтобы позже разместить на ней кастрюлю с горячей овощной похлебкой, чей аромат перебивает запах свежего хлеба, который Юнги нарезает на кусочки и кладет в маленькую корзинку, что пару лет назад Мин младший сплел сам, потому что местный торговец плетенками драл за них с три цены. Кролика омега решил оставить на завтра, а пока ограничиться только овощами. Да и отец говорил именно о ней утром. В качестве напитка омега заварил настойку из целебных трав и перелил ее в глиняный кувшин с интересным узором, что так нравился обоим представителям этой маленькой семьи. Когда все готово к трапезе, Юнги зовет отца ужинать и покорно ждет, когда тот спуститься и займет свое место. Альфа спускается по лестнице и проходит за стол. Перед ним сразу же опускается тарелка с горячей похлебкой прямиком из кастрюли. Белые струйки пара плавно поднимаются в воздух, разнося по комнате больше пленительного аромата свежей пищи. Обычно в это время люди стараются не открывать окна лишний раз, дабы избежать столпившихся под ними голодных собак и не дразнить бездомных, для которых найти корку хлеба уже большое счастье. По вечерам улицы города наполняются множествами самых разных запахов, что даже сытый человек почувствует накопившуюся во рту слюну и снова захочет есть. Иногда бездомные не выдерживают вкуснейших ароматов и на свой страх и риск стучатся в двери, умоляя дать им еды. По этой причине окна стараются закрывать. Никто не любит непрошенных гостей и делиться едой. Юнги тоже не любит. Хотя бывает, что и в их дверь стучат. Альфа Мин не привык отказывать просящим в помощи и готов поделиться с ними едой, а младший ничего не может с этим сделать, поэтому натягивает каждый раз на себя фальшивую улыбку и дает бедняку миску горячего супа или той же похлебки, а после с остервенением отмывает посуду, из которой ели. Когда подобное произошло впервые, Юнги, чтобы не казаться недостойным сыном, прямо предложил дать тому человеку несколько медяков, чтобы тот смог поесть в трактире. Только на подобное заявление глава семейства наградил его суровым взглядом, а после заставил замаливать этот проступок до глубокой ночи, пока сын сам же и не уснул перед иконой. Но даже это не изменило мнения омеги. Ту тарелку, из которой ел бедняк, он поставил в сторону. Подальше от основных. Мысль о том, что из этой тарелки этой самой ложкой ел бедняк, вызывала стаю мурашек на теле омеги, заставляя его хвататься одной рукой за живот, а вторую прикладывать ко рту, подавляя рвотный позыв. Больше к этой тарелке омега не притрагивается просто так, и используется она только тогда, когда к ним заходит кто-то. Поступает ли он неправильно? Возможно. Зато у него больше шансов остаться здоровым, а не подхватить какую-нибудь заразу от рук, которые неизвестно где побывали. Отец, конечно, не особо был доволен таким поведением своего ребенка, но мотивы того были понятны, от чего старший вскоре перестал злиться. Налив похлебку и себе тоже, Юнги садиться на свой стул рядом с отцом и повторяет жест альфы, складывая ладони вместе перед собой, и прикрывая глаза, чтобы полностью отдаться молитве, произносимой родителем. — Отче наш, сущий на небесах! — начинает альфа читать молитву своим басистым голосом, от которого нутро его сына замирает и полностью обращается в слух. — Да святится имя твое, да придет Царствие твое, да будет воля твоя и на земле, как на небе, — такие простые, но такие важные слова, что приносят какое-то успокоение внутри. Буря эмоций, от насыщенного событиями, дня успокаивается и дает наконец вздохнуть полной грудью. — Хлеб наш насущный дай нам на сей день. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь, — завершает молитву альфа и ожидающе смотрит на сына. — Аминь, — повторяет за отцом Юнги и берет в руки ложку, но не смеет съесть ни кусочка, пока альфа не попробует первым. Мин не заставляет своего сына ждать и приступает к трапезе. С первой же ложки альфа довольно жмуриться и мычит, похлопывая своей тяжелой рукой сына по плечу. — Очень вкусно, Юнги, — выражает комплимент сразу после первой ложки и наблюдает за довольной улыбкой ребенка, который правда рад, что смог угодить отцу. — В этот раз даже вкуснее, чем в прошлый. Ты что-то добавил сюда? Это какой-то секретный ингредиент, маленький хитрец? — ласково журит его, слегка оттягивая мягкую нежную щечку омеги. Несмотря на легкий дискомфорт от натянутой кожи, юноша улыбается еще ярче, и полной грудью ощущает, разливающееся внутри, тепло. Ему порой не хватает вот таких вот вечеров. Мягких и теплых. Наполненных семейным уютом и каким-то счастьем. — Да ничего такого, просто бесплатные овощи от дядюшки Ли и частички моих души и любви, — играючи тянет омега, наклонив голову в бок, и разместив левую руку на груди, растопырив пальцы. На такое детское и шальное поведение сына альфа только смеется громко и тянется ко лбу, оставляя на нем теплый отческий поцелуй. — Ну раз это частички твоих души и сердца, то никто лучше точно не приготовит, — и улыбка такая нежная, которой порой не хватает. Так часто случается, что отец возвращается домой крайне поздно, когда Юнги уже спит, или просто очень усталый, но все равно находит в себе силы подняться и поцеловать сына на ночь или поддержать какой-то разговор за ужином. Мин младший вообще очень болтливый, и именно под вечер из него огромным потоком выливается уйма информации и эмоций, которые он пережил за минувший день. В этот раз ужин проходит по большей части в тишине, что очень удивляет старшего. — Ты сегодня необычайно молчалив, Юнги, — обращается он к сыну. — Что-то случилось? Мирно жующий очередное содержимое на ложке, юноша замирает, чувствуя некий комок в горле. Нервное состояние как-то неожиданно вернулось к нему, обрывая возможность закончить этот день в спокойной обстановке. А омега так хотел больше не думать о событиях сегодняшнего утра. Он медленно опускает руку с ложкой на стол, сглатывает тугой комок овощей, встрявших в горле, и аккуратно поднимает глаза на отца, что внимательно смотрит на него. Становится не по себе, хотя альфа просто интересуется состоянием своего ребенка, ничего ведь такого, правда? Только не в том случае если навязчивые мысли о том, что кто-то уже, возможно, доложил о подвигах Юнги, пробираются в голову и крепко оседают там. Причем на те же самые места. Ощущается все, будто кто-то на рану соли сыпанул, причем с хорошую такую горсточку. И не просто сыпанул, а прямо втер в самые волокна. В этот момент омега не знает, что говорить. Нет, ну правда. Мин младший честно весь день представлял себе как в случае чего преподнести отцу эту… щекотливую информацию, но как бы он ни старался, в голову лезла картина: «Оу, отец, короче, у твоего сына все замечательно, настолько замечательно, что он сегодня чуть было не попал в темницу. Но ты только не волнуйся. Я всего лишь чуть не подставил свою задницу какому-то торговцу на рынке за пару сережек, и запульнул помидором в лицо охотнику на ведьм. Все в порядке, правда». — Да нет, — ведет плечами назад, — с чего ты взял? — непонимающе смотрит на отца, а сам мысленно уже раз двести успел надавать себе подзатыльников. Ну зачем? Зачем он соврал? А вдруг альфа уже все знает, но хочет услышать правду от сына, и Юнги его прямо сейчас разочаровал? — Просто очень устал. Не беспокойся. Сейчас лягу спать и все пройдет, — старается отвечать, улыбаясь непринужденно, а сам в голове повторяет себе, как новую молитву «не смей краснеть. Не смей краснеть!» И это даже помогает, но недолго. Щеки все равно принимают пунцовый оттенок, а кончики ушей слегка розовеют. — Ой, — дергается альфа. — Ты чего весь раскраснелся? Не заболел ли? — выходит из-за стола и встает позади сына, располагая одну из своих ладоней на лбу мальчика, проверяя температуру. — Да-а… — тянет омега, сжав ладони между коленями, — просто похлебка горячая, — и ловко ускользает из рук отца. — Я пойду спать, отец, извини, — улыбается нежно и быстро сбегает по лестница на второй этаж, чтобы избежать лишних вопросов. — Хорошо, но только не забудь прочитать молитву перед сном! — кричит мужчина ему наставление вслед. — Не забуду! — отвечает уже с лестницы омега. — И окно на ночь закрой, а то заболеешь, — второе наставление, чтобы наверняка. Конечно закроет. Он теперь даже вообще его открывать не будет больше. Вдруг тот охотник найдет его и заберется к нему в комнату через открытое окно, чтобы… чтобы подушкой задушить за кинутый ему в лицо помидор. А что? Кто знает на какие зверства он вообще способен? Подушка хотя бы не так страшна, как современные способы пыток. Мужчина возвращается за стол и заканчивает трапезу, думая как бы младший не заболел. Переживает. А юнцу просто стыдно. Настолько, что хоть голову об стену в кровь расшиби, да не простит никто, и даже бог, чей взор с иконы на стене в спальне направлен прямо на провинившегося омегу. А он сам под этим взглядом сжимается весь и старается не смотреть на икону. И совершенно плевать, что это нереальный человек смотрит на него, а всего-навсего портрет. Отец говорит, что иконы — окна бога, через которые он наблюдает за детьми своими и видит все их поступки и слышит мысли. А если отец так говорит, значит так оно и есть. Окно, как и обещал, омега решается закрыть, но перед этим воровато осматривает пустую улицу на наличие подозрительных личностей, что шастают в своих темных одеяниях под покровом ночи. К счастью улица абсолютно пуста, и Мин позволяет себе спокойно закрыть окна. Омега, будучи окутанный кромешной тьмой в комнате, стягивает с себя тканевый жилет и холщовые штаны, переодеваясь в спальную рубаху. Он снова смотрит в сторону иконы, которую в темноте не видно даже и закусывает нижнюю губу. Надо помолиться перед сном, чтобы отпустить тяжесть сегодняшних поступков, но тяжесть ли? Впервые за весь день Юнги задумывается, а виноват ли он в сегодняшних событиях? Омега пристально смотрит на звезды через окно, пытаясь найти в них ответ. Он прокручивает в голове сегодняшний день. Вот он сходил в церковь, отправился на рынок, попал случайно на суд ведьмы, убежал от охотника, вернулся к покупкам, чуть не отдался за серьги… На мыслях об украшениях юнец остановился, рассматривая событие в голове со всех сторон. Почему сразу чуть не отдался? Он ведь… Он ведь не сделал ничего такого… Разве не так? Он же… просто хотел договориться… в прямом смысле. Он не хотел предлагать ничего непристойного, что срамит омегу в глазах общества, он хотел лишь дернуть словами за нужные ниточки, да помахать немного ресницами для должного эффекта, что делает каждый омега. Юнги не виноват в том, что произошло. Это тот торговец даже не дослушал его и попытался взять его. Он ведь даже не пытался намекнуть или предложить что-то подобное. Не просто так омега кинул в охотника томат. Он ни в коем случае не пытался унизить служителя закона. Юнги пытался просто защититься. Здесь нигде нет его вины. Он не совершил ничего постыдного. Ему не посчастливилось попасть в эти ситуации из-за альф, а не потому, что он опустился так низко. Осознав действительность, Мин младший даже не замечает как по лицу расползается широченная улыбка, а ноги сами несут его прочь из комнаты на первый этаж, где отец тихонько переносит тарелки в мойку. Сбежав по лестнице, омега подбегает со спины к отцу и обхватывает его своими тонкими руками, стараясь передать ему насколько он сейчас счастлив, поняв, что он не опозорил своего отца. Будь он помладше, то без раздумий бы обхватил альфу не только руками, но и ногами. Шокированный такой внезапной сменой настроения своего сына, Мин старший ставит тарелки на близстоящую поверхность и поворачивается в кольце тонких ручек, обнимая ребенка в ответ, прижимая ближе к своей груди. Юнги так рад почувствовать ответные объятия, что жмется к отцу сильнее и ближе, пряча лицо на груди старшего, и потираясь носом о жесткую ткань одежды. На подобное проявление нежности мужчина только довольно хмыкает и перемещает одну из рук на голову Юнги, поглаживая по темным блестящим волосам. Омеге сейчас так хорошо в объятиях родителя, что он не хочет покидать их. Ему тут нравится. Тут тепло, уютно и безопасно, что никакие охотники не найдут его. Объятия отца — его дом. Никакие замки и особняки ему не нужны, если он рядом. — Иди, сынок, — вполголоса произносит мужчина, целуя его куда-то в макушку, — ложись спать. Я уберу все. — Нет-нет, отец, — вылезает из своего надежного домика омега и крутит головой. — Я в порядке, иди отдыхай, я сделаю все сам, — альфа же предлагает компромисс. Он уберет со стола, а Юнги помоет тарелки, на что омега соглашается. Несмотря на то, что их маленькая семья не полная, она мало чем отличается от других. В некоторых аспектах даже лучше. В это «лучше» Юнги причисляет свои теплые взаимоотношения с отцом, уютные вечера, мягкие объятия и много чего еще, а вот некоторые считают, что это «лучше» представляет из себя что-то другое. Например юные омеги из других семей открыто выражают свою зависть Юнги, что тому никто не указывает, что и как по дому делать. Завидуют, что он волен вести хозяйство так, как ему удобно, а они даже полы в другой последовательности, какая им удобна, помыть не могут — сразу получают от своих пап за самовольничество. Юнги же смеется с ними фальшиво, считая их идиотами, потому что они сами не понимают того, о чем говорят. Его некому было учить, дядя Ли не в счет, потому что тот только иногда помогал, а не делился омежьими премудростями как это делают папы для своих юных сыновей омег. Хотел бы юноша сказать им в лицо все, что думает о них, но боится потерять единственных здесь друзей, чтобы было не так скучно жить и можно было бы с кем-то поболтать о том, да о сем, да об омежьем. Временами, когда кто-то из прихожан или друзей отца спрашивает о его жизни, тот часто хвастается Юнги, мол вот какой у него замечательный помощник вырос, на что те хвалят омегу, говоря, что его мужу крупно повезет с таким хозяйственным супругом. Бывает такое, что омега попадается им на глаза, когда крутится рядом с отцом, и те, не сдерживая язык за зубами отпускают «комплименты» о его красоте и очаровании, да выражают некую зависть тому, кому этот самородок достанется, ведь тот будет самой настоящей усладой. И не только для глаз мужа, а может чего еще. Те, кто посмелее намекают священнику на то, что с удовольствием представят чете Мин своего сына альфу, который между прочем еще не женат. Все эти намеки священник обычно предпочитает игнорировать, а может и вовсе просто пропускает мимо ушей. Тем не менее Юнги благодарен отцу за его то ли понимание, то ли невнимательность. Обычно, когда омега достигает определенного возраста, становится так называемым «омегой на выданье», что значит зеленый свет для альф, которым он интересен. Это тот возраст, когда альфы начинают приглядываться к юношам как к потенциальным супругам, но никаких предложений и намерений жениться не выказывают. Полностью сформировавшимся и готовым к продолжению рода омега становится только после первой течки, которая как правило может начаться и в тринадцать и в двенадцать лет. Если оба условия соблюдены — течка и возраст — то семья уже может смело искать будущего мужа для своего сына, чтобы в последствие сыграть свадьбу. Как бы то ни было, Юнги уже почти год как исполнилось четырнадцать лет, а вопрос о женитьбе между Минами так и не поднимался. Было ли это потому, что Мин старший из-за своей занятости просто не успевал искать зятя, или из-за того, что даже не думал об этом остается для младшего загадкой, разгадывать которую ему совсем не хочется. Он просто продолжает жить и радоваться. А большего ему не надо. Закончив с уборкой, и оставив отцу поцелуй на щеке, юноша поднимается к себе и ложится в кровать. Мысли улетают куда-то далеко-далеко и внезапно в голове всплывает сегодняшний разговор с дядей Ли, который был удивлен тому, что у святого отца до сих пор нет хотя бы одного кандидата на роль его зятя. Воспоминания об этом разговоре немного напрягают, ведь теперь дядя Ли определенно, если уж не сам насядет на уши отцу о том, что так нельзя, то наверняка растреплет чуть ли не каждому человеку в городе о том, что омега четы Мин все еще свободен, а там уже другие люди постараются со своими нравоучениями или представить своего сына альфу. Как бы то ни было, а вопрос о женитьбе рано или поздно всплывет между ними, но сейчас Юнги не хочет думать об этом. Он переворачивается на бок носом к стене и закрывает глаза, позволяя своей душе бродить по бескрайнему миру в поисках чудес. *** Спал Юнги на самом деле плохо. Раз шесть что-то вырывало его из объятий сна, заставляя просыпаться в холодном поту, с чувством тошноты и какой-то странной дрожью в животе, как будто все внутри сворачивалось в клубок и тряслось от холода, как осиновые листы на морозе. Крайне мерзкое чувство не давало успокоиться и снова заснуть, а если погрузиться в мир Морфея все же выходило, то снился тот самый охотник, что смотрел на него своими черными глазами и улыбался, как дьявол, расчленяя душу одним лишь оскалом зубов. Незадолго до рассвета, когда уже было слышно первых петухов, омега не смог заснуть вновь, да и не сильно хотелось возвращаться в этот кошмар, поэтому принял решение заканчивать со сном и заняться делом. Сидя в постели, держа ноги под одеялом, чтобы было не так холодно, Юнги, не открыв ставни, при свете свечи, что стоит на тумбочке у кровати вышивает красными нитями узоры на рубахе, которую в скором будущем подарит своему другу на помолвку. Ему бы радоваться за него и искренне желать счастья. Но в его ситуации желать счастья — крайне неуместно. Произошло это с пару недель назад. Мин в тот вечер как обычно, закончив готовить ужин, коротал свободное время, плетя парочку новых браслетов из деревянных бус, что вырезал сам, как в дом без стука влетел зареванный, раскрасневшийся и едва ли не теряющий сознание Джунки. Наверное не стоит говорить о том, что Юнги перепугался не на шутку, увидев друга в таком состоянии. Того аж трясло от истерики и только спустя час омега смог добиться от юноши более-менее внятных объяснений. В тот день в дом Джунки прибыл знатный господин преклонного возраста. Сначала омега напрягся, что дела его семьи пошли не так, что сам герцог Бен пришел в их дом. Спрятавшись в своей комнате, омега ждал хоть каких-то вестей от родителей, но увидел только улыбающегося папу, просунувшего свою светлую макушку в проем двери, и просящего выйти к ним. Недоумевающий Джунки последовал за папой и увидел, как сидя за столом отец с широченной улыбкой пожимает огромную мозолистую руку герцога, что улыбался сдержанно, но от этого не меньше демонстрируя сотню, а то и тысячу морщин на лице. Когда старший омега прокашлялся, привлекая к ним обоим внимание, мужчины повернули головы в сторону омег. Джунки искренне не понимал, что происходит, держался пальчиками за рукав папиной рубахи, пока тот не отошел в сторону, и ему совсем не нравился взгляд, которым его одарил герцог. Сальный, водянистый… Как оголодавший хищник, смотрящий на сочный кусок мяса. «Хорош», — только и сказал незваный гость, разглядывая совсем юного омегу. Вмиг Джунки почувствовал себя голым перед этим мужчиной с его неприятным взглядом и стал испытывать какое-то удушающее чувство, что заставляло биться сердце, будто птица в клетке. Наверное именно так себя чувствуют ведьмы, которые подвергаются публичным судам. С них сдирают одежду и все на них смотрят так же как герцог на него. До определенного момента Джунки еще мог себя как-то успокоить, считая до десяти, или пытаясь глубоко дышать, пока старый герцог не поднялся со своего места и не схватил его за руку, насильно поворачивая то боком, то спиной, то своими мозолистыми пальцами по тонкой шее проведет, осматривая. Если сначала он мог сравнить себя с ведьмой на публичном суде, то сейчас больше ощущает себя куском мяса на лавке у мясника или местного охотника. Разницы нет ведь оба торговца пытаются втюхать свой товар подороже, и покупатели рассматривают желаемый кусочек со всех сторон, чтобы убедиться в его пригодности к употреблению. Когда же родители озвучили новость о том, что дали свое согласие на замужество с уважаемым господином… ребенку показалось, что земля ушла у него из-под ног, сердце замедлило свои удары, а время остановилось. Что значит «дали согласие»? Кому? Нет. Родители не могли с ним так поступить. У них нет причин выдавать своего единственного сына-омегу за герцога. Может он что-то не понял? Может у господина просто есть племянник, или… или… Нет. Он все правильно понял. Герцог Бен — альфа, который хочет на нем жениться. Альфа, которому уже даже родители дали свое согласие на женитьбу. А он? А как же его согласие? А разве оно им не нужно? «За кого?», — хотел было спросить омега, надеясь услышать не то, чего так боялся, но не успел. Родители огласили подробности радостной вести раньше, чем парень сделал очередной вдох. — Герцог Бен намерен жениться на тебе, — страшнее грома среди ясного дня. Холоднее майского снега, что как в сказке про снежную ведьму поражал людей в самые сердца. От услышанной новости ноги подкосились и юноша с глухим звуком просто рухнул на деревянный пол, смотря пустыми глазами в одну точку. Его родители выдают его замуж за… за… за пожилого герцога, славящегося своей жестокостью? Осознание накрыло с головой и стоящую в комнате тишину разрезал, как раскаленный нож сливочное масло, вой Джунки, прижавшего ладони, что в тот момент казались единственным спасением, к лицу, не давая холодным слезам ужаса скатиться по бархатным щекам. Старший омега уже было хотел подойти и успокоить сына, когда тот неожиданно для всех встал на колени, схватил подол господских одежд и, склонив голову как можно ниже, срывающимся голосом громко заговорил: — Умоляю! Господин, скажите, что это не так! Скажите, что это всего лишь страшный сон! — срывающийся голос перешел в молящий крик. Лишь бы все обошлось. Лишь бы все это оказалось неправдой. Он готов был об пол головой биться и разбить лоб в кровь, лишь бы услышать чистый папин смех, который тот показывал только тогда, когда отец шутил или рассказывал забавные истории. Но в нависшей над ними туче тишины были слышны только его безмолвный крик, судорожное дыхание и хлюпанье носом. Отец недовольно смотрел на, оторвавшего глаза от деревянных досок на полу, сына и всем своим видом приказывал не позорить его. Папа стоял с абсолютно круглыми глазами, не понимая такой бурной негативной реакции омеги. А чего тут понимать? Сам дал согласие на брак черт знает с кем, а теперь еще и удивляется такой реакции. Нет, папа не такой. Он наверняка просто… просто… Осознавая все свое положение, Джунки смотрит в глаза старого герцога, который с интересом и каким-то презрением разглядывал лицо юноши. Не думая ни о чем, омега отпустил подол одежд и ринулся к двери, чуть не врезавшись в экипаж герцога на выходе, а после скрылся где-то среди толпы людей. Что порой с интересом рассматривали экипаж герцога, как что-то диковинное. На три дня несчастный юноша спрятался у Юнги, оплакивая свою судьбу. Как бы друг ни пытался, а отвлечь Пака от страшных мыслей, что казалось убивали его с каждым часом, не получалось. На четвертый день своего пребывания в доме Минов, Джунки принял решение бежать из города. Но он даже не успел рассказать об этом Юнги, как за окном показались родители омеги и несколько рыцарей старого герцога с ними, что искали ребенка. Пак уже был готов даже выпрыгнуть из окна и бежать сломя голову куда глаза глядят, лишь бы скрыться и выбраться из ловушки судьбы-злодейки, только схватили его раньше. Юнги не стоял в стороне и умолял родителей Пака пересмотреть свое решение, пока мимо него из дома два стражника выволакивали вопящего и молящего о помощи омегу. Но старшие были непреклонны и покинули дом священника вслед за сыном. Спустя еще пару суток, когда Мин снова был на рынке, он ото всюду слышал шепотки, каждый из которых был посвящен нашумевшей теме о скорой женитьбе старого герцога Бена на каком-то мальце. Даже дядюшка Ли, пораженный такими вестями, все вздыхал да вздыхал. От него Мин и узнал кое-что интересное. Оказалось, старый герцог к своему возрасту не имеет наследников. Ни одного. Первый супруг не смог забеременеть за все десять лет брака и погиб от руки пьяного мужа, чей разум затуманил алкоголь и ярость. Его выводил из себя тот факт, что супруг бесплоден и не может родить наследника. Он каждый день общался со своими товарищами, которые не скупились на похвалу собственных детей и печальные вздохи в сторону несчастного омеги семьи Бен, что и привело к печальному исходу. Второй супруг тоже не подарил альфе детей. И третий оказался в подобной ситуации. Про четвертого, пятого и шестого уже и говорить смысла нет. Всех их ждала примерно одинаковая судьба. И вот как-то пришла ему в голову мысль, что заставила задуматься, пока сидел в кабаке и мусолил взглядом кружку с пивом. Он всегда женился на омегах только благородного происхождения. Они все как на подбор: бледные и тощие. Тогда альфа решил, что стоит поискать омегу за пределами благородного круга и посмотреть на крестьян. Те всяко и крепче и здоровее, раз в крестьянских семьях рождается до десяти детей. И именно в этот момент за окном кабака, в котором он решил отобедать, ему на глаза попался образ прелестного Джунки, что спокойно шел домой. Теперь у герцога Бена появилась надежда, что крестьянский омега сможет понести от него. Мотивы и помыслы старика уже давно не были секретом, а потому каждый второй, если не первый, сочувствовали несчастному мальчишке, которому просто не повезло попасться на глаза старому альфе. Юнги надеется, что хотя бы рубаха с красивой вышивкой станет чем-то светлым в новой жизни Пака. В абсолютно той же обстановке проходит еще пара часов, прежде чем звуки жизни людей становятся еще сильнее. Рубаха почти готова, но омегу не покидает мысль о том, что в ней явно чего-то не хватает. Она кажется Мину какой-то слишком простой. На края рукавов так и просится что-то, но только что? Сложив все свои принадлежности в шкатулочку, и оставив рубаху на постели, Юнги переодевается в повседневную одежду и спускается на первый этаж, чтобы взяться за приготовления завтрака. Отец уже не спит и разговаривает с кем-то на входе. Сначала омега напрягается, слыша незнакомый мужской голос. Это ведь может быть кто угодно. Не исключено, что этот кто-то вчера видел на рынке разыгравшийся цирк с Юнги в главной роли, а сейчас стоит там в нескольких метрах от него и жалуется главе семейства Мин на недостойное поведение сына. Кто бы это ни был, Мин младший успокаивается, когда улавливает отрывки из диалога стоявших рядом альф. Пришедший мужчина просто договаривается о крестинах для своего новорожденного внука. Тут не о чем переживать, а потому омега смело проходит вперед, кланяется гостю, что так и стоит в дверях, а сам заворачивает за лестницу и в кладовке под ней раскрывает мешок с рисом*, берет рядом стоящую чашу и большой ложкой насыпает горсть в нее, а после принимается за промывку и варку. Пока отец обсуждает особенности крестин со своим клиентом, Юнги успевает отварить рис, разогреть вчерашнюю овощную похлебку, нарезать хлеб, и накрыть на стол. Когда отец освобождается, омега заканчивает последние приготовления и садится за стол. — Ой, — дергается юноша, — забыл кувшин с отваром, * — только он собирается встать из-за стола, как отец его перебивает и говорит, что сам принесет. Мужчина выходит из-за стола и идет к столешнице, на которой остался одиноко стоять кувшин с холодным ягодным отваром, но не доходит. Спокойную обстановку в доме прерывает громкий стук в дверь, от которого Юнги аж подпрыгивает, резко повернув голову в сторону входа. — Наверное господин Бом забыл что-то обсудить, — сообщает свою версию альфа и просит сына поставить кувшин на стол вместо него. Юнги кивает и подходит к столешнице у стены, у которой стоит печь. Ему нравится эта небольшая стена, немного отгораживающая кухню от коридора. Тут его не видно со стороны входной двери, а от того он часто любит погреть уши, когда отец с кем-то разговаривает. Омега берет в руки кувшин. — Господин Чон! Замерев на месте, Мин сосредотачивает все свои чувства на слухе. Что еще за господин Чон? Кого из Чонов он знает? Разве что семью, что жила на краю улицы, но они переехали несколько лет назад и больше в этой части города не появлялись. Неужели они решили навестить их? Только внутри что-то подсказывает не высовываться и стоять на месте. Липкое напряжение, словно тонкая нить, затягивается вокруг органов, и тянет, впиваясь в них все сильнее и сильнее, оставляя красные полосы после себя, которые вот-вот закровоточат, если натянешь чуть сильнее. И все же, все бывает в жизни. К тому же радостный голос отца — подтверждение, что на их пороге стоит хороший человек, с которым отец близко знаком, и Юнги нечего бояться, но омега все равно остается на месте, прислушиваясь, пытаясь понять кто это? — Доброе утро, святой отец, — говорит неожиданный гость. Голос его низкий, но мягкий, с приятным тембром. Человек с таким голосом не может быть плохим или страшным. — Давно я не видел вас, господин Чон, — отвечает глава Мин. Юнги по голосу слышит, что тот очень рад видеть этого человека. Человека с очень приятным голосом, от которого в ушах приятно щекочет, а после чувство щекотки спускается куда-то в горло, от чего юноша странно двигает шеей в разные стороны, стараясь почесать уши и горло плечами. — Святой отец, ну какой я вам господин? — в смехе, раскатывающимся, как дорогой персидский ковер, слышится хрипотца, идущая прямо из горла, а омега стоит и смотрит куда-то в сторону входа, находясь за стеной. Пытается представить внешность обладателя столь приятного тембра. Наверняка он очень красив и мил, раз отец с таким радушием его встречает. — Я все тот же Хосок, которого вы знали, — альфа Мин снова смеется и говорит о том как рад видеть своего хорошего друга, а после немного журит за то, что тот давно не навещал его. Юнги знает, что отец вообще мало с кем так фамильярничает, а с плохими людьми вообще контакт старается не поддерживать и не заводить, поэтому успокаивается и идет ко столу. Внезапный грохот чего-то разбитого отвлекает двух альф от беседы, заставляя обратить внимание на омегу в доме. Юнги стоит рядом со столом и не двигается, словно умер от ужаса и мгновенно окоченел. Кончики скрюченных пальцев едва заметно дергаются в воздухе, как будто пытаясь сжать кувшин, что выпал мгновением ранее и разбился о деревянный пол на десятки осколков, а прозрачная жидкость растекается по полу, и Юнги кажется, что под ногами начинает исчезать пол, а воды оказывается в тысячи раз больше и она образует собой водоворот, что засасывает его хрупкое тело вниз. Коленки начинают трястись, омега почти не дышит, а в широко раскрывшихся глазах плещется ужас, вызванный губительной чернотой в обсидиановых глазах охотника напротив. Хосок смотрит на замершего от ужаса мальчишку, что даже вдох сделать не в состоянии и облизывает свои удлинившиеся альфьи клыки. Ему нравится чувствовать страх. Ощущать страх кого бы то ни было, который был вызван им самим, одним его видом — лучшая награда для Хосока. Только сейчас не так. Сложно поверить, что этот мальчишка, который еще вчера храбрился на рынке и даже позволил себе такую дерзость, как запустить в охотника помидор, сейчас дрожит, как осиновый лист, что даже его запах вишни, который учуял вчера охотник и всю ночь жаждал вдохнуть его еще раз, заполнить им легкие до краев, насытить сознание, стал отдавать оседающей на языке неприятной горечью, от которой хочется отплюнуться. Но это все та же вишня, которая еще вчера заменила охотнику весь кислород, поэтому Чон вдыхает полной грудью, смакуя вишневую горечь на языке и проглатывает, понимая, что мало. — Юнги, — тут же кидается альфа к сыну, — ну что же ты так? — присаживается на корточки, собирая в руку крупные осколки. Омега приходит в себя и находит силы отвести взгляд от двух черных бездн, пристально смотрящих на него. В этот момент он очень благодарен отцу, потому что не знал сможет ли вынырнуть из темных океанов, в которые чоновы глаза его засасывали. — Прости, отец, — бормочет опустившийся на корточки омега, собирая осколки вместе с родителем. — Не знаю что на меня нашло, — в ответ на свое оправдание парень слышит тяжелый отцовский вздох и стыдливо поджимает губы, стараясь не пересекаться взглядом с отцом. Боже какой стыд… Это был любимый отцовский кувшин. — Не против если я помогу, святой отец? — никто не заметил, как Хосок подошел к Минам и присел между ними на корточки, подбирая пару осколков. Это было так неожиданно, что Мин младший выронил осколок вазы из пальцев, порезав один из них. Интуитивно отдернув и прижав ко рту порезанный палец, омега вскрикивает и жмурит глаза. — Да, — ровно говорит альфа, — думаю твоя помощь не повредит, Хосок, — и укоризненно смотрит на сына, пытаясь понять, что с ним не так. — А Юнги пока принесет тряпку, — Мин младший даже не отвечает, угукает тихонько и старается как можно быстрее уйти, стараясь ни на кого не смотреть. Альфа Мин смотрит сыну вслед и не понимает, что же произошло за последние несколько минут. От чего его всегда собранный ребенок внезапно стал таким неуклюжим и рассеянным? То вазу разбил внезапно, то порезался по такой неосторожности… — Простите его, Хосок, — тихо говорит мужчина и уже собирается продолжить, как понимает, что его не слушают. Хосок неотрывно смотрит в сторону, куда ушел Юнги. И похоже даже совсем не обращает внимание на Мина старшего, который пытается извиниться за рассеянность своего ребенка. Охотник даже не моргает, следит за каждым движением Юнги, пока тот ищет в шкафу тряпку. Он, как хищник, вглядывается в свою жертву, изучает поведение, привычки, раздувает ноздри, стараясь уловить как можно больше манящего вкусного запаха, чтобы запомнить… насытиться… А омега чувствует этот взгляд на своей спине и шарит руками как можно медленнее, делает вид, что не может найти тряпку, хотя он смотрит прямо на нее. Просто не хочет вылезать из шкафа, не хочет встречаться с этими черными глазами, что пожирают, отравляют его светлую непорочную и еще совсем детскую душу. Даже находиться рядом с ним страшно. Никто не знает, чего можно ожидать от хищника. Он может напасть в любую секунду, а уж находиться нос к носу с ним и врагу не пожелаешь. Такой страх Юнги никогда не испытывал. Даже вчера у дома пойманного омеги ему было не так страшно, хоть он и чувствовал себя крайне некомфортно. На рынке было не так страшно, потому что его окружала куча людей и ему все же удалось сбежать и скрыться. Только он не учел, что хищник уже, встал на его след, выбрав своей жертвой, и теперь он не успокоится пока не настигнет ее. И вот хищник здесь. В его доме. Долго тянуть и делать вид, что тряпка пропала не получается, потому что отец уже зовет его, спрашивая почему он так долго. Омега Мин медленно возвращается к луже воды, из которой альфы уже вытащили осколки, встает на колени и вытирает лужу, пока альфы встают на ноги и ведут диалог между собой. — Не знал, что у вас есть сын, святой отец, — тянет Чон, нехотя отрывая взгляд от черной макушки и ровной спины, облаченной в простую рубаху. — Неужели? — удивляется Мин в ответ. — Я никогда не скрывал его существование, — альфа действительно удивлен. Он столько лет знает Хосока, но тот ни разу не слышал о его сыне, хотя Мин никогда прежде не пытался скрывать Юнги. О юном сыне святого отца знают едва ли не все прихожане, а некоторые даже знакомы с ним лично. Хотя если Хосок действительно ничего не слышал о нем, то вероятнее всего это связано с его постоянной занятостью. Чон всегда усердно учился и работал, забывая обращать внимание на то, что происходит вокруг. Он был настолько погружен в свою учебу и работу, что даже не знал, что другие дети называли его «лошадью» из-за специфической внешности. Хотя сейчас Мин старший готов поотрезать языки всем, кто так говорил, потому что спустя много лет мальчик, которому давали клички, связанные с лошадьми, и насмехались над ним, превратился в самого настоящего красавца, по кому плачут омежьи сердца. Не в слащавого, как многие сыновья из знатных домов, а скорее в мужественного. Такую внешность знатоки искусства часто называют возвышенной. — Что же, — кивает Мин сам себе, — Давайте тогда я представлю вас друг другу, — охотник же кивает положительно на это предложение. Ему очень хочется познакомиться с дерзким мальчишкой поближе. — Юнги, сынок, встань, — омега, до этого не слушавший диалог мужчин, замирает и поднимает глаза на отца, а после медленно встает, стараясь не смотреть на Чона. Он пугает. Очень. До икоты. До дрожи в коленях. До бури бабочек с крыльями-кинжалами в животе. — Хосок, — обращается он к охотнику, — познакомься, это мой сын Мин Юнги. Как забавно. Еще вчера Чон был готов поймать этого мальчишку и посадить его до следствия, а сейчас этот же мальчишка и правда оказывается единственным сыном святого отца Мина, который официально представляет их друг другу. Еще вчера этот котенок храбрился и пулялся помидорами, а сейчас стоит лицом к лицу с Хосоком и в глаза посмотреть боится. Охотник на то и охотник, что слышит то, чего не слышат другие. Он слышит быстро бьющееся сердце мальчишки, чувствует его тяжелое дыхание, которое тот пытается выровнять и успокоиться. Видит легкую дрожь в коленях. Видит как он нервно кусает свои тонкие бледные губы и пробегается по ним юрким розовым язычком, который бы отрезать, лишь бы не провоцировал на грех. Видит как его всего бьет мелкая дрожь. Еще забавнее Хосоку становится от того, что ему так и хочется сказать, что они уже знакомы, и рассказать святому отцу все подробности их незатейливого знакомства. Он понял, что мальчишка ничего не рассказал отцу и боится, что родитель узнает обо всем. Стоит ли Чону рассказать самому? Пожалуй… — Очень приятно, Юнги, — неожиданно для самого себя мягким и глубоким голосом произносит альфа и протягивает правую руку омеге, раскрывая ее ладонью вверх и смотрит на юношу. Мин младший на несколько секунд теряется от такого голоса и жеста со стороны охотника, чего он точно не ожидал. В эту самую секунду Юнги стоит и просто глупо хлопает глазами, даже похож немного на местного дурачка, тем что заставляет альфу неподвижно стоять согнув спину и протянув руку, ожидая ответной реакции от омеги. Юноша робко прижимая кулачки к груди, косит взгляд на отца, не зная как сейчас поступить. Нет, Мин младший далеко не невежда и знает, что нужно делать в таких случаях, но этот альфа его пугает, и протягивать руку в ответ вовсе не хочется, поэтому глазами спрашивает отца «должен ли я» и «этому человеку точно можно доверять». На что получает уверенный кивок от старшего и осторожно вкладывает свою ладонь в ладонь мужчины напротив. Дальше Чон наклоняется к хрупкой белой ладошке и осторожно целует костяшки пальцев как это принято делать при знакомстве с омегами. Да, Хосок далеко не джентльмен, но проявить уважение хотя бы к святому отцу через его сына просто обязан. От такого неожиданного действия мальчишка заливается краской и замирает, боясь даже моргнуть. Колкая, липкая и холодная дрожь страха медленно становится теплой и какой-то волнующей. Какое-то странное чувство, которое Юнги прежде не испытывал. Ему уже доводилось протягивать руку альфам для поцелуя во время знакомства, но ощущалось это не так как сейчас. Может ли это быть из-за контраста страха и смущения? Или это все же из-за самого Хосока? — Мое имя Чон Хосок, — отрывается от нежной кожи и смотрит на омегу, довольствуясь реакцией, которую вызвал у мальчишки. — Рад нашему знакомству, — и отстраняется, продолжая держать аккуратную ладонь в своей. Он не хочет отпускать его. Ему хочется продолжать касаться этой нежной кожи, хочется прикоснуться к ней губами еще раз, снова собрать ими вишневый нектар, чтобы потом с удовольствием смаковать вкус чистой, непорочной, никем не испорченной кожи у себя на языке. Но нельзя. По крайней мере, не сейчас. Выдернув руку и прижав ее к себе, Юнги вновь смотрит на отца, который нарушает неловкую тишину между двумя. — Хосок учился в нашей церковной школе с самого детства, — решает полностью представить гостя своему ребенку. — Он был лучшим учеником, потому что много и усердно учился, потом ушел на службу, а сейчас, — смотрит на своего бывшего ученика и вбирает побольше кислорода, чтобы гордо произнести. — А сейчас он, как ни странно, очень уважаемое лицо в обществе и знаменитый охотник на ведьм, — изрекает старший Мин. Юнги видит эту всю гордость, когда он представляет ему Хосока. Он так светиться в этот момент, будто не омега его сын, а этот самый Чон. А что скажет отец, когда будет представлять альфе его? Юнги? А что Юнги? Юнги — это Юнги. Он омега, которому в принципе не нужно образование или стремиться куда-то вверх, но все равно от чего же так обидно сейчас? — Вы преувеличиваете, святой отец, — улыбается охотник альфе, все же отрывая свой взгляд от омеги. — Не говори ерунды, мальчик мой, — отмахивается от этих слов, как от назойливой мухи. — Я излагаю только правду и ничего кроме правды, я тебе больше скажу, ты заслужил все эти похвалы, — хлопает младшего по плечу и смотрит на него таким взглядом, которым даже на родного сына никогда не смотрел. Ревнует ли омега от такой картины? Нет. Вовсе нет. Разе, что в горле застревает неприятный горький комок чего-то липкого, губы поджимаются, а в носу щиплет до невозможности. Но он нисколечко не ревнует. — Кстати, — нарушает тишину Мин старший, тем самым разбивая ауру недовольства вокруг ребенка, — мы с сыном как раз собирались завтракать, — от слов отца Юнги передергивает и он молится, чтобы это было не то, о чем он сейчас подумал. Мысленно он умоляет отца не говорить этого. — Составьте нам компанию, Хосок. Черт. Мин младший внутри уже бесится и негодует какого черта этот альфа делает у них и почему отец до сих пор не отправил его восвояси, как делает практически с каждым, кто к нему заходит, а наоборот ведет беседу, которую он совсем не хочет заканчивать, пускает в дом и даже, о господи, предлагает позавтракать с ними. Да что происходит? Пока Юнги мысленно бесится и рвет на себе волосы, Чон Хосок не тратит времени и принимает предложение святого отца. — Юнги, — голос отца приводит сына в себя и заставляет немного успокоиться. — Поставь на стол тарелку с приборами для нашего гостя, — омега давится собственным возмущением, потому что это была даже не просьба, это больше прозвучало, как приказ… Захотелось резко разрыдаться, убежать на второй этаж, и спрятаться у себя в комнате, предварительно громко хлопнув дверью для эффекта. Но нельзя. Отец подобное поведение не оценит. Несмотря на то, что они были очень близки и любили друг друга до безумия, отец все равно мог наказать свое чадо. Мог поставить на горох или выпороть. Хуже всего, конечно, было, когда отец по несколько дней игнорировал сына, будто того и вовсе не существует. Это хуже любого телесного наказания, а однажды оно длилось больше двух недель и младший Мин, не выдержав этого фантомного чувства одиночества, сам ходил за отцом с кожаным поясом и просил выпороть его, если тот все еще злиться на него. Он готов был перетерпеть горящую боль от ударов, лишь бы старший перестал игнорировать его существование, лишь бы обратил внимание на сына. Пусть уж лучше злиться, кричит, ругает, бьет, но не игнорирует. Поэтому взяв себя в руки и сделав пару успокаивающих вдохов и выдохов, омега проходит к посуде в шкафу, собираясь взять одну из тарелок. Но только какой-то мерзкий червячок, засевший где-то внутри, убеждает юношу взять другую, особую тарелку. И как бы удивительно это ни было даже для самого Юнги, он достает тарелку из шкафа, берет чистую ложку и незаметно для всех меняет ее на тарелку с ложкой, стоящие в стороне специально для голодных бездомных, которые временами появляются на их пороге. Юнги проходит ко столу и накладывает еду для альфы, с самой невинной улыбкой, на которую только способен, и хвалит себя за эту гениальную идею. Он не может просто взять и прогнать гостя своего отца, оставить его без еды, если отец сам предложил ему поесть с ними, но он может немного похулиганить. Конечно, никто об этом не узнает, но зато Юнги таким образом сможет успокоить и немного порадовать себя, довольствуясь своей маленькой шалостью. Завтракают в тишине. В доме слышно только постукивания деревянных ложек о бортики тарелок. Напряженной атмосферы нет и даже дышится легко, чему самый старший альфа очень рад. Хотя если бы его сын не пошел на поводу своих темных желаний, то помимо ложек было бы слышно потоки мыслей младшего омеги, что крутились бы в голове, как рой разозленных пчел. — И все же, — прерывает тишину старший Мин, обращая на себя внимание двух молодых людей, — что привело вас ко мне, Хосок? — а правда. Почему этот человек здесь? Сначала Юнги думал, что тот шел по его следу и хотел поймать, потом думал, что он хочет рассказать обо всем отцу… Но только охотник не ворвался в их дом, требуя отдать ему омегу для ареста и дальнейшего расследования. Не предъявлял претензий, что этот мальчишка позволил себе задеть его гордость, достоинство и честь. И даже не жаловался на его вчерашнее поведение. И это очень удивляло. Ну, конечно, вот так накручиваешь себя, накручиваешь, а в и итоге ничегошеньки. И вот радоваться тут или плакать? — Мне нужно получить от вас разрешение на перевоз одного омеги в Аудеватер, — святой отец смотрит на альфу в непонимании, и младший спешит объяснить. — Вчера поймали одного омегу, которого подозревают в воровстве ребенка, — он говорит о Лим Дже Ги? Омега продолжает есть, но внимательно слушает. Ему очень интересно как там тот несчастный парень, над которым вчера жестоко издевались так называемые служители закона. — Обвинение серьезное, даже были найдены улики, подтверждающие его причастность к данному преступлению, а позже прокалыватель обнаружил метку дьявола. Суд был готов вынести приговор о сожжение, но… — альфа приостанавливается и перемещает взгляд на омегу, что так и сидит носом в тарелку и делает вид, что ему вовсе не интересны эти альфьи разговоры. Хосок смотрит на него и хмыкает. Знает, что Юнги слушает. Внимательно слушает. — Кто-то в толпе вспомнил о весах и суду пришлось изменить свое решение, — тянет гласные, от чего его голос и речь становятся пугающими. Это давит, вынуждает отреагировать, но омега держится. Нельзя себя выдавать. А охотнику интересно сколько еще этот мальчишка продержится, строя из себя того, кем на деле не является. Или он только вчера был таким смелым？ — А почему ты хочешь сам сопровождать омегу в Аудеватер? — задает логичный вопрос священник, но Чон быстро находится с ответом. — Я поймал этого омегу и подозревал его в связи с нечистым, поэтому хочу лично убедиться, если окажусь не прав. Это будет моя первая ошибка и я хочу принять ее достойно. — Похвально, — изрекает старший, — тогда я схожу наверх и выпишу тебе разрешение прямо сейчас, — Мин старший встает из-за стола и скрывается на лестнице, оставляя Юнги наедине со своим личным кошмаром. Они молчат. Минуту. Две… Юноша уже успел перебрать сотни мыслей, стараясь понять мотивы Чона. Что-то внутри подсказывает, что он здесь не просто из-за разрешения. А если и так, то почему до сих пор не арестовал омегу? А может это просто стечение обстоятельств? А может ли быть такое, что альфа и не пытался его найти? Может он уже даже забыл о его существовании… — Что не так с этой тарелкой? — услышав вопрос от до сих пор молчавшего альфы, Юнги как-то немного резко поднимает лицо и сталкивается с брошью на мантии охотника в виде змеи, теряется, а на губах застывает какая-то странная улыбка, которая отражает в его глазах немой вопрос по типу «что черт возьми». Неужели он что-то заподозрил? — А… — едва слышно подает свой голом омега, — а что с ней не так? — спрашивает так невинно, будто бы и правда не понимает о чем идет речь, но на самом деле просто боится представить, что с ним может быть, если его невинная шалость всплывет. — Это ты мне скажи, что не так с этой тарелкой, — складывает руки на столе охотник и опирается на них грудью, немного наклонившись к сидящему напротив юноше. Хосок приподнимает уголки губ в жуткой улыбке и своими черными глазами, будто сканирует ребенка. Ему смешно с этого наигранно-невинного лица. Этот мальчишка правда думает, что ему удастся надурить того, кто все слышит и видит. Этот альфа не только из-за профессии очень внимателен, он сам по себе всегда был таким, но сейчас, когда Юнги рядом, то быть невнимательным просто невозможно. Даже вчера его чувства обострились настолько сильно от одного только легкого аромата вишни в огромной толпе, что ему было сложнее сосредоточиться на деле. Как выдавался момент он бегал глазами по толпе, стараясь найти источник такого манящего запаха. И нашел. Нашел в куче народа по одному лишь легкому, почти эфемерному запаху, смешавшимся с сотней других. Нашел по голосу на рынке среди тысячи галдящих и чем-то по-своему недовольным людям. А теперь еще и дом его нашел. Сидит напротив причины своей бессонной ночи и ждет ответа, пытая мальчишку одним лишь взглядом, забавляясь. — Тарелка как тарелка, — не выдерживает омега. Чего он к ней прицепился? Вряд ли он знает о настоящем назначении конкретно этой посуды, так что нечего докапываться. Но только этот незваный гость очень раздражает парня, поэтому, тот даже не пытается себя контролировать и продолжает. — Если вам что-то не нравится, то можете даже не есть, — говорит крайне возмущенно и даже осмеливается посмотреть прямо в глаза альфы, но, словно режется об острый камень и приходит в себя мигом. Омега резко замолкает и вновь смотрит в свою тарелку. Считает рисинки, которые еще остались в ней. А что? Очень интересное занятие. Черт… Почему он просто не проглотил свои возмущения с неприязнью и просто не заткнулся? Почему он так на него реагирует? Мин всегда был сдержан во всем, а рядом с ним… будто теряет над собой контроль, как будто кто-то внутри омеги реагирует на столь близкое нахождение мужчины рядом и автоматически дает сопротивление, как бы жирно намекая омеге, что он опасен и лучше держаться от него подальше. Этот альфа способен его одним взглядом до смерти довести, а он… Ух… Кошмар! Хосок внутри себя усмехается, наблюдая за этими метаниями. Котенок показывает коготки… Ему нравится. Он любит таких омег… с характером. Потому что нет ничего на свете приятнее, чем вырывать белоснежные крылья и ломать волю таких вот мальчиков, чтобы потом видеть в их глазах полное подчинение, чувствовать над ними полную власть. Он бы с удовольствием поставил этого юношу на колени и, схватился бы крепко за его белые крылья, чтобы самолично вырвать, наслаждаясь симфонией крика страшной адской боли перед смертью вперемешку с хрустом хрящей. Но нельзя. Пока рано. А может быть и невозможно. Хосок пропускает возмущения паренька мимо ушей и тянется рукой в карман на груди, чтобы достать оттуда два маленьких блестящих предмета, являя их перед лицом омеги. — Кажется, это твое. На пальце у мужчины висят те самые злосчастные серьги, которые чуть не загнали юношу вчера в яму полную позора, стыда и ненависти к самому себе. Видя серебристые переплетающиеся между собой тонкие узоры, Юнги замирает и краснеет в щеках. Нет, далеко не от смущения, а из-за ужасного чувства стыда за вчерашнее происшествие, которое сковывает своими невидимыми цепями горло и будто давит на кадык. Если бы это было возможно, то омега бы прямо сейчас добровольно согласился провалиться под землю, сам бы натаскал дров, поджег костер, поставил любой котел, и сам бы добровольно залез в него, чтобы кипеть в нем и бурлить. Хотя от представления картины того как он плавает в кипящем котле по кругу, что только одни глаза торчат, вызывает больше приступ смеха нежели страха или смирения. — Нет… — тихо отвечает паренек, чуть опуская голову и совершенно не замечая наигранно взлетевших от удивления бровей охотника. — Разве? — притворно удивленно спрашивает альфа. Ему забавно наблюдать за этим мальчишкой, который только вчера строил из себя воинственного льва, а сейчас, словно пугливый котенок, опустил голову и, Хосок готов дать руку на отсечение, если бы мог, то омега прижал бы ушки к голове. — Жаль… — вздыхает тяжко, — а я думал, что твое, — закрывает глаза и немного откидывает голову назад, будто сейчас расплачется. Юнги подглядывает за ним исподлобья и испытывает дикое желание ударить его. И плевать, что это альфа перед ним. Взрослый и сильный альфа, который убить его может одним пальцем. Наверное все же не плевать. Зачем этот мужчина принес эти серьги сюда? Чего пытается добиться этим своим наигранно милым поведением? Внутри омега начинает медленно закипать от того, что ему буквально в нос пихают всякую дрянь. Ему совсем не хочется смотреть на этого человека, что сейчас так странно себя ведет. Издевается? Возможно. — Даже если они не твои, — продолжает альфа ровным голосом, но в нем так и слышится насмешка, — то эти маленькие побрякушки тебе явно понравились… — левый уголок губ ползет вверх, а голова наклоняется в бок, когда котенок перед ним отрицательно мотает головой, не рискуя поднять взгляд. — Нет? — удивляется. — Как это так? А вчера мне показалось, что они тебя очень даже зацепили, — зацепили. И чего уж греха таить, Хосока тоже зацепили, но только не сами серьги, а то как омега выглядел с ними. Они делали этого мальчишку более элегантным и визуально более зрелым. Разве обычный омега может так преобразиться буквально за пару секунд? Если быть откровенным, то Чону понравилось. Он ведь и купил эти серьги, чтобы только увидеть их снова на этом юноше, который, будто является завершающим и самым главным штрихом для этих побрякушек. — Да чего вы от меня хотите? — не выдерживает омега и громко вскрикивает, соскакивая со стула и наконец смотрит на мужчину своими карими глазами. Он хоть и решил отпустить эту ситуацию, но стыд невыносимый. Может парень остынет со временем, отпустит, но сейчас это все душит неимоверно, что даже слезы на глазах слегка выступили. А охотник смотрит довольно. Ему нравится это милое лицо с румянцем, а слезы этого омеги похожи на кристаллы, как у лучших ювелиров, что стоят дорого. Но только кристаллы именно этого омеги — бесценны. Ему хочется собрать их всех и хранить в самой крепкой, надежной и красивой шкатулке, что только существует. А еще лучше забрать и спрятать обладателя этих драгоценностей себе. Запереть и лично наслаждаться этой красотой. Хосок посмеивается тихо и протягивает серьги к Юнги. — Это тебе, — Юнги застывает. Ему это не нужно. Альфа кладет драгоценность на стол перед омегой и победно улыбается. И улыбка кажется юноше такой злой. Мерзкой. Мин младший смотрит на красивый грешный аксессуар и вспоминает все, что произошло вчера. Смотрит на альфу и видит в зрачках чертей, что будто в той же пляске отражаются в бликах на серьгах. Они танцуют и зазывают к себе протягивают свои черные порочные руки с острыми когтями, что еще чуть-чуть и схватят за шею. Они шепчут, смеются, зовут Юнги к себе в свой грязный мир. Говорят, что он такой же. Что ему не скрыться от них. Что они заберут его… — Мне от вас ничего не нужно! — повышает голос омега и выхватывает украшения из длинных альфьих пальцев. — Заберите их и оставьте меня в покое! — секунда и пара сережек ручной работы летит прямо в лицо мужчины, ударяются о ровный мужской нос и с лязганьем падают на стол. До Юнги не сразу доходит осознание своего поступка. Что он вообще сделал? Он швырнул серьги в лицо охотнику. Охотнику, которому вчера пришлось гоняться за ним по рынку, которому он кинул помидор в лицо… А сейчас он кинул в него серьги. И самое страшное, что этот бросок — не просто бросок в неприятного человека, а в каком-то смысле жесткий отказ от подарка… От дорогого подарка… Боже, да как Юнги смеет поступать так? Он так жестоко отверг подарок, что позволить себе могут только омеги знатных семей, а он? А что он? Да кто он такой, чтобы позволять себе такое? Ему нужно было принять подарок и поблагодарить альфу за внимание, но сейчас ему бы в ноги мужчине пасть да прощения просить, но что-то внутри грызет и не дает ногам согнуться в коленях, чтобы упасть, унижаясь перед ним. Но это что-то внутри не могло удержать колени от дрожи. Юнги осознает свою ошибку. И от этого страшно. Потому что в черных глазах напротив плещутся чистая ярость и желание убивать. Альфа медленно встает со стула, смотрит в карие глаза наглого мальчишки, что сейчас очень задел его гордость, и кладет обе ладони на стол, опирается на них и медленно наклоняется к пареньку, который, осознав всю глупость своего поступка, прижимает ладошки к груди и стоит ровно без движений, лишь коленки трясутся. Аура у этого мужчины и без того была сильной и пугающей, но сейчас она ощущается хрупким омегой в разы сильнее. Хочется убежать как можно дальше, спрятаться и сжаться в комочек, лишь бы не нашли. Он — охотник, загнавший надоедливую жертву в угол, жертву, за которой пришлось изрядно погоняться, чтобы достать. Если поначалу альфе это казалось забавным и интересным, то теперь терпение лопается. Хочется перегрызть горло этому наглому ребенку и сожрать без остатка с костями и хрящами. — Хосок, — с лестницы спускается отец Юнги и довольный чем-то своим подходит к охотнику с листком бумаги. Видимо то самое разрешение. — А… — замирает альфа и смотрит на парочку. Напуганный сын и по всей видимости разъяренный альфа. — Что здесь происходит? — задает вполне очевидный вопрос и омега разрывается между тем, чтобы броситься к отцу, спрятаться за ним и все-все рассказать ему, и тем, чтобы стоять на месте и сделать вид, что все хорошо, потому что охотник может выдать все. Ну, а чего бояться если и так и так он узнает правду? Она у каждого своя. — Все в порядке, святой отец, — напряжение, что накрыло этих двоих тяжелым куполом был с легкостью разбит одной фразой альфы, который этот же купол и поставил. — Я просто уронил кое-что, и захотел поднять, но ваш юный сын встал раньше и… — переводит взгляд черных омутов на омегу и толкает язык за щеку по привычке, чтобы немного спустить пар. — И тут появились вы, — возвращает взгляд на альфу и улыбается так добро. Что это еще за фокусы? Мин младший смотрит на Чона и диву дается. Куда делся тот пугающий альфа, готовый был убить его на месте? Неужели он и не злился, а просто всегда выглядит таким суровым? Нет. Омега отчетливо видит, как желваки все еще гуляют на лице, а сам охотник прикладывает просто титанические усилия, чтобы сдерживать свои истинные эмоции. Присев у стола, Чон Хосок поднимает серебряное украшение и демонстрирует его святому отцу. — Видите ли, — продолжает он совершенно спокойно и непринужденно, как будто ведет обычную повседневную беседу с другом, и только Юнги видит свою судьбинушку в его руках, видит как ее сжимают и разжимают мужские пальцы и поджимает губы, потому что сейчас все зависит от Хосока, от его слов. От него зависит расскажет он отцу о том, что произошло вчера или нет. Браво, Чон Хосок, пока Мин старший остается в неведении, ты можешь управлять его сыном. — Вчера после одного поручения церкви я прогуливался по рынку, — начинает он из далека. «Прогуливался он, конечно», — думает омега и хмурит брови, сжимая челюсти. Или правда гулял и Юнги ему тогда вовсе не сдался, он просто наткнулся на него чисто случайно и решил всего лишь закончить начатое, или что в конце концов? Мин младший запутался окончательно. Черт знает какие тараканы живут в голове этого альфы, но явно один его таракан размером со слона, хотя Юнги и слонов-то никогда не видел, но слышал их описание от путешественников, которые временами останавливаются у них в городе. — Просто наслаждался запахами и красивыми видами и сам того не заметил как забрел к ювелирным рядам, — голос Хосока патокой льется по комнате, лаская слух острым лезвием. Однако, несмотря на его суровый вид голос у него очень приятный и мелодичный хоть и с хрипотцой, присущей всем альфам. Точно змей искуситель, только посмотрите как святой отец уши развесил, наслаждаясь его монологом. Еще чуть-чуть и будет слушать его с открытым ртом. — Обычно я не гуляю по таким местам, мне там нечего делать, — морщит слегка нос и крутит головой. — Но в этот раз кое-что все же не могло не привлечь мое внимание, — делает паузу, аккуратно укладывая серьги на столе и поправляя их кончиками пальцев. Старший альфа следит за его действиями и ждет терпеливо, когда Хосок продолжит. — У одной из лавок стоял омега. Он примерял серьги и… Я застыл, — говорит с придыханием и устремляет взор куда-то в потолок и углубляется в мысли, будто вспоминая тот прекрасный образ, представляет тот самый миг перед собой. — Прекрасней омеги я в жизни не встречал. Кожа его была белая, как снег, а волосы черные, как ночь. На нем были серьги, в которых он был похож на лунное божество, что почтило наши грешные души на земле. В тот момент я был уверен, что от него исходило едва заметное, совсем слабое сияние и если бы это была ночь, то он точно бы светился, как самое настоящее дитя луны, если бы он сам не был этой самой луной. В один момент он резко снял с себя украшение, положил на прилавок и растворился в толпе. — Очень занимательно, — прерывает альфу старший, — но к чему вы об этом? — Дело в том, что я купил эти самые серьги, потому что не они украшали того омегу, а наоборот он красил их. На прилавке они выглядели не очень достойно, но на том юноше они были бесподобны, — и говорит так правдоподобно, что Юнги, знающий все то, что произошло на самом деле, почти сам поверил в то, чего на самом деле не было. — Юнги, — обращается мужчина к до этого тихо стоящему омеге. Мальчишка дергается от неожиданности, но встает ровнее, и даже как-то расслабляет руки на груди. Мужчина в два широких шага преодолевает расстояние между ними и встает напротив паренька, протягивая эти серьги омеге в раскрытой ладони. — Я бы очень хотел, чтобы вы носили эти серьги, они вам очень идут. Подобной красоты я в жизни не встречал, прошу, примите их в качестве подарка от меня, — смотрит пристально на омегу, пока тот смотрит на злосчастные серьги в руках того, чьи мотивы туманны. Что он делает? Дает ему второй шанс, чтобы принять подарок? Если да, то он выбрал очень удачный момент, когда старший Мин находится здесь, потому что Юнги не сможет отказать такому уважаемому человеку перед своим отцом. Он не может его опозорить у него же на глазах. Юнги склоняется в легком поклоне и принимает подарок из рук альфы. — Благодарю, — произносит тихо и делает пару шагов назад. Безусловно, ему нравится подарок, несмотря на то, что о нем не самые лучшие воспоминания, но отказаться сейчас не может. — Вам не стоит благодарить меня, — улыбается довольно, складывает руки за спиной и продолжает стоять на месте. — Вы достойны лучшего. Робко кивнув, паренек хочет уже сбежать, но не может, это будет выглядеть невежливо с его стороны. К счастью, отец омеги очень выручает его. — Сынок, — родной голос отца успокаивает омегу и дает ему почувствовать мнимую защиту. — Сходи наверх, примерь подарок, — кивает он в сторону лестницы, а Юнги уже готов его благодарить на коленях, за то, что сам того не понимая спас его, — а нам пока есть что обсудить с господином Чоном, — Мин младший кротко кивает и спешит удалиться, ему совершенно плевать на то, о чем собираются говорить альфы. Наверняка о чем-то своем. Чем-то связанным с делом Лим Дже Ги. Омега быстро перебирает ногами по ступеням, поднимается на второй этаж, заходит в свою комнату и, как только дверь за его спиной закрывается, медленно сползает по ней, закинув голову на верх. Такого он еще никогда не испытывал. Дышит быстро, будто он только что марафон пробежал. Сердце бьется так, что чечетку можно отплясывать. В голове шумит. В животе крутит до тошнотиков. Мерзкое липкое чувство страха вызывает дикую дрожь, которая пробивает все тело, как озноб. Он обнимает себя руками и утыкается лицом в колени, стараясь успокоиться и привести чувства в порядок. Кто этот человек черт его подери? Почему он так себя ведет? Зачем притащил сюда эти чертовы серьги? Зачем выдумал эту нелепую историю про прекрасного омегу? Да и в каком месте Юнги похож на луну? Он встает с пола и подходит к небольшому зеркалу на столе, чтобы в очередной раз рассмотреть себя. Щуплый и бледный, как мертвец дистрофик. Омег с подобным телосложением и цветом кожи замуж берут разве что только аристократы, потому что у омег их сорта это считается признаком высокого происхождения и благородного воспитания, а вот у простого люда это скорее верный признак слабости, болезней и бесплодия. Вот кому нужен такой бестолковый омега, который даже физический труд с трудом переносить будет? Правильно. Никому. Сам же Юнги мало об этом думал, ведь он ничего с особенностями своей внешности поделать не может. Не виноват он в том, что от рождения бледен и не предрасположен к полноте. Мин младший — самый обычный мальчишка и любит вкусненько покушать, только сколько бы он ни ел, вес не прибавляется. А еще он очень дорожит своей родной бледностью, поэтому старается прятать свою кожу под одеждой. Даже в жару он предпочтет что-то с длинным рукавом, но причину посторонним знать необязательно. Волосы блестят, будто их уже неделю не мыли, хотя это просто природный блеск. В противовес худому и бледному телу, лицо у омеги круглое с большими румяными щечками и курносым носом, который для многих кажется миленьким, хотя Юнги порой сравнивает его с редиской дядюшки Ли. Многие омеги их городка могут позволить себе похвастаться своими большими глазами, похожими на блюдца, в которых будто душа отражается, у Юнги же глаза раскосые и не широкие. Часто, гуляя по городу мальчишка слышит как альфы делают комплементы омегам, уделяя внимание красоте их глаз. «У тебя такие красивые глаза». «Твои глаза, как огромные озера». «Мне кажется, что твои глаза, как летние поля с высокой сочной травой, на который очень приятно греться под солнышком». «Я тону в твоих синих глазах». С последнего комплимента Юнги часто пробирает на смех. Он представляет, что кто-то так же однажды скажет и ему, но вот только у него карие глаза. Сложно представить в чем там могут тонуть. Губы же у паренька тонкие и искусанные. Навряд ли кому-то захочется их поцеловать. Что же… Омега стоит и рассматривает себя перед зеркалом, будто впервые видит. Хороший же из Хосока актер раз смог так легко соврать его отцу, запудрив мозги. Или же он правда считает его привлекательным? Взгляд падает на серьги и паренек берет украшения в свои руки, поднося к лицу. Он должен надеть их, показав, что принял подарок, а то будет очень некрасиво. Аккуратно вставив тонкую серебряную проволоку в дырочки мочек, Юнги снова смотрит на себя. Ничего глобального в его внешности не изменилось, только чувство тяжести на ушах. Собравшись с силами, мальчишка тихо покидает свою комнату и медленно идет к лестнице. У ступенек он останавливается и старается прислушаться к голосам старших, но речь кажется очень неясной и, переборов себя, Юнги делает первый шаг на ступеньки. Сейчас юноша не чувствует того страха, который испытывал минутами ранее, но какое-то неприятное чувство, что засело в тени, как монстр, ждущий своего момента, не дает покоя. Это что-то очень похоже на волнение, но далеко не приятное, а жуткое. Волнение перед чем-то нехорошим. Но сейчас он дома, на своей территории. Отец рядом и сможет защитить если что. Нет причин для паники. Альфы что-то бурно обсуждают между собой и на лице охотника даже не просто проскальзывает, а крепко держится улыбка. Он явно доволен беседой со святым отцом и не скрывает этого. Интересно, о чем они. Присутствие младшего Мина замечают не сразу. Сначала тихо скрипит половица, а потом отец замечает появление сына, меняясь в лице, на что внимание уже обращает Хосок. Он поворачивается назад и смотрит неотрывно на омегу, что стоит немного поодаль и смущенно тупит взгляд в пол, незаметно переминаясь с ноги на ногу. Омега прекрасен в своем смущении. Чон не понимает чем вызвана такая реакция у Юнги, но ему нравится то, что он видит, и хочет видеть подобную картину постоянно. Эти румяные щеки, обрамленные веером пушистых ресниц глаза, как у восточных народов, даже покусанные губы… ему нравится все, что он видит, только не показывает этого, но глаза не обманут. В них видно забегавшие искорки и нескрываемый ничем интерес, вызванный конкретно этим мальчишкой, которого еще вчера хотелось отправить за решетку. Хосок не соврал, когда сказал, что видел прекрасного омегу, что был похож на лунное божество. Старший Мин видит сейчас его перед собой и понимает как же его бывший ученик оказался прав. Он знает, что его сын очень красив, но никогда не подозревал, что тот может быть настолько прекрасен. В один момент ему даже кажется, что перед ним не его дитя Юнги, а покойный супруг, по которому сердце плачет. Да, младший Мин и правда очень похож на своего покойного папу. Альфа не выдерживает и протянув руки вперед подходит к своему ребенку и обнимает за плечи, крепко прижимая к себе, и покачивается из стороны в сторону. Не ожидавший такого действия от отца, Юнги осторожно кладет ладони на его спину и легонько похлопывает. — Отец, — тихо тянет омега, стараясь привлечь внимание, — не при госте же… — на самом деле Юнги никогда не был против проявления чувств в открытую, но почему-то именно при Чон Хосоке делать это хотелось меньше всего. — Да, ты прав, малыш, — вполголоса говорит альфа и медленно отстраняется от сына, спуская ладони на его предплечья. — Просто ты так похож на него… — не нужно быть гением, чтобы понять о ком говорит старший. Юнги знает с рассказов родителя, что очень похож на омегу, подарившего ему жизнь взамен на свою, и периодически грустит от этого, что, как он сам думает, делает этим больно своему отцу. В такие моменты ему очень хочется сотни раз попросить прощения у отца за то, что убил его любимого и своим существованием напоминает о былой боли. — Юнги, — от грустных мыслей отвлекает охотник, что неожиданно близко подошел к Минам. — Вы стали еще краше в моих глазах, — голос приглушен, но не лишен своей изюминки, от которой колени приятно дрожат. Омега все еще не испытывает никаких приятных чувств к мужчине напротив, но почему-то от такого его голоса коленки гнуться. — Что же… — произноси он гораздо громче, чем ожидалось. — Святой отец, Юнги, — обращается он к Минам, — было очень приятно провести с вами время, и я бы с удовольствием остался немного дольше, но к сожалению мне пора. Дела не ждут, — альфа почтительно улыбается старшему Мину и переводит взгляд на омегу. — Увидимся на ужине, — кланяется Мину старшему и движется к выходу, игнорируя удивленные глаза паренька. — На ужине? — тихо спрашивает мальчишка, повернув голову к отцу. Уж чего-чего, а видеть этого альфу в своем доме и вечером он никак не планировал. — Я предложил господину Чону поужинать с нами сегодня вечером, ты ведь не будешь против? — от подобного вопроса у омеги брови ползут вверх. Против? С чего бы ему быть против, если его мнение все равно не будет учитываться? Отец спрашивает это чисто для галочки, он все равно не изменит своего решения, но при этом омега все равно робко кивает. Конечно, у омеги были свои планы о том как провести сегодняшний вечер, и охотник Чон Хосок в них точно не присутствовал. Однако Юнги уже ничего не изменит. Зато у него есть несколько часов, чтобы провести их без мыслей о Чоне и без его присутствия. — Скажите, Хосок, — обращается отец к альфе, пока омега старается тихонько и незаметно исчезнуть их поля зрения старших. — Куда вы сейчас пойдете? — вопрос кажется Чону странным, но тем не менее он отвечает. — Я сейчас отправлюсь в церковь. Мне нужно закончить дела до отправления в Аудеватер. — Тогда думаю, мой сын будет рад пройтись с вами, — слова альфы звучат громко и четко, чтобы омега точно услышал и бросил свою идею спрятаться в своей комнате. Юнги останавливается на третьей ступени и зло смотрит на отца, чего раньше себе никогда не позволял. Даже его надежды забыть об охотнике хотя бы на несколько часов с треском рушатся. — У него как раз есть несколько дел сегодня в городе, поэтому думаю он сможет составить вам достойную компанию, — никаких возражений. Вдох и выдох помогают собраться и медленно повернуться к мужчинам. Хосок смотрит на младшего в ответ и как-то хищно улыбается. Ах эти невинные глазки с блеском непонимания и невысказанным возмущением. Тонкие губки возмущенно размыкаются уже желая что-то сказать против, но не смеет. И как же тут отказать себе в удовольствии побыть еще немного наедине с тем, кто не давал спать всю прошлую ночь, глубоко засев в голове и мучая одним своим образом? — Если ваш сын не будет против моей компании, то как тут можно отказать? — немного склоняется альфа, заводя левую руку за спину, а правую укладывая на груди. — Желание омеги для меня — закон, — говорит Хосок, распрямляясь, и протягивает руку юноше в приглашающем жесте. Юнги мнется и недовольно поджимает губы. Смотреть на Хосока сейчас хочется меньше всего. Его самодовольная ухмылка раздражает, а далеко не самые приятные искры в глазах вселяют некую нервозность. Хочется взять и, дерзко развернувшись, гордо подняться к себе наверх, закрыться в комнате и поскорее снять неприятный аксессуар, спрятав его куда подальше. Но отец говорил таким тоном… Младший Мин хорошо его знает и не может идти сейчас против. Альфа говорил четко и уверенно, даже с неким нажимом, что значит никаких возражений. Он должен пойти вместе с охотником, даже несмотря на то, что это может и не привести к чему-то хорошему. Переборов себя, парень без удовольствия неуверенно вкладывает свою маленькую изящную ладошку в другую, более крупную и сильную. Чон позволяет себе небольшую вольность сжать такую изящную бледную кисть, что годиться только для легких элегантных браслетов, а не темных гематом, чуть крепче и помочь омеге обуться не нагибаясь. Юнги крайне непонятен подобный жест. Если охотник не отпустит его, то как же Мин обуется? Мальчишка раздраженно дергает головой в сторону альфы и взглядом просит отпустить его, на что мужчина только ухмыляется, наклоняя голову в сторону, и, дернув бровями, указывает на обувь. Омега хмурится и все равно не понимает какого черта от него хотят. Как же нелепо. Юнги далеко не глуп, понимает многие вещи и даже умеет читать, что крайне удивительно, ведь даже среди знати не каждый омега имеет шанс научиться читать, а тут крестьянин, хоть и сын священника. Он понимает многое, но тут он ничего не понимает, потому что этот тип, видите ли, решил из себя скорчить джентльмена. И для кого старается интересно? Зачем ему это делать для Юнги, если он уже знаком с его темной стороной? Или он так суетиться из-за отца омеги? Если мужчина правда ждет, что мальчишка поймет его намек на то, чтобы он аккуратно обул свои лодочки не сгибаясь, то зря ждет. Омега родился и вырос далеко не в знатной семье и правила этикета для него естественно не знакомы, однако в детстве он, как и другие местные мальчишки, стоило им только услышать, что где-то остановилась карета знатных господ, со всех ног бежали туда и прятались кучкой за стеной какого-нибудь соседнего здания и из-за стены наблюдали за красивыми господами, которые могли абсолютно любое действие сделать так, как крестьяне бы в жизни не сделали. Мальчишки совсем не понимали зачем альфы целовали руки омегам, зачем открывали перед ними дверь, подавали руки, и многое другое… Среди всех этих странных действий было и такое, что туфелька слетала с крохотной ножки омеги, и альфы решали это двумя способами: одни присаживались на корточки и помогали надеть туфельку на ее место, другие же, придерживали омег за руки, пока те самостоятельно всовывали ножку в обувь. Именно этого сейчас и добивается Хосок — хочет, чтобы омежка, подобно знати, оперся на него и обул свои лодочки сам, не сгибаясь в спине. Вспомнив об этом, Юнги моргает. Повести себя, как знать? Вот еще! Пора намекнуть этому наглецу, что его цирк слишком затянулся, да и Юнги не знать, чтобы превращать простые вещи в какое-то шоу. Нет, конечно, возможно, что Чон всегда ведет себя так: галантно и воспитано. Может он просто приверженец знатного воспитания или что-то в этом духе, но только это ничего не решает. Все равно хочется попортить ему малину. Притворившись дурачком, мальчишка, не отбирая руки, что сам «добровольно» вложил в альфью, наклоняется головой вниз, и старается как можно безобразнее, насколько ему позволяет совесть, обуться. Он знает, что своим поведением шокировал не только Чона, но и отца, который никогда не воспитывал сына так, поэтому, прежде чем тот успевает возмутиться и отвесить омеге пару воспитательных подзатыльников, младший сам тянет гостя на выход, даже не задумываясь о том, что о нем могут люди подумать, и вместе с ним скрывается за порогом, стараясь сразу увести альфу как можно дальше. Идут они в полной тишине не долго. Хосоку, конечно, нравится наблюдать за таким, взбалмошным и дерзким, поведением этого мальчишки, но всему нужно знать меру. Поиграл, мальчик, и хватит. Альфа и так много чего омеге сейчас позволил, так что пора ему немного опустить его на землю. — Какого черта вы творите? — вскрикивает парень, заведя их в какой-то переулок, что абсолютно безлюден, но не темный, что делало его визуально спокойным, и резко выпустив руку своего нового знакомого. — Что вы забыли в моем доме? — такого поворота альфа никак не ожидал и даже не мог себе представить. В его голове была четкая картинка того как именно он заведет мальчишку в какое-то безлюдное место, припечатает к стене и вправит ему мозги на место, показав кто здесь главный. Однако сейчас именно Чон ощущает себя жертвой, коей в его голове приходился Юнги, но этот юноша смотрит на него с такой уверенностью и непреодолимой злостью, которой старший пока не видел. Это он завел его сюда. Это он задал первый интересующий его вопрос так четко и громко, что если бы слова были материальны, то они бы смогли разрубить камень. Еще чуть-чуть и, Хосок уверен, юноша накинулся бы на него с кулаками, но все же изменять своим желаниям альфа не привык, а потому хватает паренька за руку и, как того и желал, припечатывает к стене, нависая сверху. Омега гораздо ниже ростом нежели охотник, а потому старшему приходится сильно наклониться, чтобы быть ближе к нему. От неожиданности мальчишка вскрикивает и замолкает. Действия альфы его пугают, а когда он еще и наклоняется к нему близко-близко, то вообще хочется провалиться сквозь землю, лишь бы суметь исчезнуть. Юнги отчетливо чувствует его альфий феромон кислого зеленого яблока и невольно морщиться. Хосок давит. Старается подавить его волю и подчинить. Причина этому кажется до безумия простой и ясной, как день — ему хочется заставить омегу замолкнуть. Ему нравится то, что этот пацаненок показывает коготки и даже активно пытается ими поцарапать, но у всего есть предел. Альфа проводит носом по черным шелковым волосам и вдыхает вишню, что сладостью растекается на языке, раздражая так, что слюна выделяется. Хосок сглатывает ее, как изголодавшийся зверь, но только изголодавшийся ли он по вкусу крови или по омежьему телу в руках… Хочется сожрать. Прямо здесь. Прямо у этой стены. Он давит в себе непреодолимое желание укусить, вгрызться в эту хрупкую белоснежную шею, вонзить клыки, пустить кровь, узнать такая же ли она пряная, как и запах омеги… — Что за цирк вы устроили в моем доме, — Юнги не отступает. Он старается не обращать внимание на подавляющую ауру альфы, от которой колени подгибаются. Не будь сзади стены, Мин бы упал, не имея опоры. Хосок усмехается. Мальчишка понимает в какой он сейчас ситуации оказался, но все равно гнет свою линию. Держит лицо уверенно, с ноткой злости, а в голосе ему хочется, чтобы другим слышалась в нем сталь. Только Чон охотник. Он прекрасно слышит, что нет в нем никакой стали, поэтому его не убеждает боевой настрой омеги. Уперевшись обеими руками в стену и, нависнув над пареньком, он смотрит ему в глаза, пытается понять что этот мальчишка из себя представляет. Они стоят неподвижно минуту, две, три… и ни разу не отвели взгляды. Лишь прерывались порой на редкие моргания. Юнги старается принять его игру. Он не понимает ни мотивов, ни правил, однако смотрит неотрывно, желая выиграть, выдержать его взгляд антрацитовых глаз, что пробираются в самую душу и пускают там свои корни. Говорят, глаза — это зеркало души. Наверное эти самые корни свяжут их и выпутаться из них будет сложнее. Хосок не видит в этом юнце ничего сверхвыдающегося. Это простой паренек, с мыслями и желаниями, как и у всех других омег в его возрасте. Ошибся. Юнги не ведьма. Несмотря на его красивую внешность, пленительный запах, что отдает красным — цветом страсти, белоснежную кожу без изъянов… несмотря на всю его притягательность — это обычный мальчишка. Тогда почему Хосока так манит к нему? Последний раз он испытывал такое два года назад, когда был в Марселе, что стоит на юге Франции. Там он встретил юношу, о чьей красоте едва ли не легенды слагали. Хосок не верил, что человек может быть настолько красив, как говорили местные жители, пока сам не столкнулся с ним лицом к лицу. Он помнит искорки этих завораживающих ледяных глазах, что были похожи на корку льда посреди зимы в озерах и реках, его золотистые волосы, что могли заменить собой все сокровища короля, завораживающую улыбку… Омега был восхитителен. Альфу тянуло к нему всем своим существом. Он никогда не чувствовал такой страсти и тяги к кому-то одновременно. Только был тот омега слишком идеальным. Через чур идеальным. Не бывает таких людей. Познания охотника вовремя открыли ему глаза. Этот омега оказался ведьмой. Он воровал красоту других омег и присваивал ее себе, чтобы завлекать таких как Хосок и отдавать их души дьяволу. Но от Юнги не пахнет духом низшего. Лишь ягода. Тогда почему так влечет? Или у него просто давно не было омеги? Не важно. Хоть он и не ведьма, но все равно интересный. Хосоку надо знать о нем больше. Он усмехается и нагибается еще ниже, стараясь поравняться с ним уровнем глаз, а руки все так же держит на стене. — Всего лишь спас тебя от трудного разговора с отцом, — едва слышно произносит Чон. Он дурманит и чарует голосом одновременно. И Юнги ведет от этого. Как бы мужчина перед ним ни пугал его, а тяга к нему все же есть. — Что же… Эти серьги тебе очень подходят, — отрывает правую руку от опоры и тянет ее к лицу паренька, заправляя выбившуюся прядь за ухо и кончиками пальцев спускается по ушной раковине, поддевая украшение. — Надеюсь увидеть их сегодня вечером на тебе. И кстати, — делает паузу, — я люблю крольчатину в соусе, которую милые омежки с боем покупают у охотников за меньшую цену, — опаляет шепотом щеки Мина и, усмехнувшись в последний раз, резко отстраняется и уходит. Юнги еще долго стоит на том же самом месте и смотрит в только ему известную точку на земле, стараясь переварить услышанные слова. — Что это было?