Ведьмин суд

Песнь церковного хора приятными слуху нотами отражается от белокаменных стен церкви, разносясь по всему зданию – дому божьему, проливая свет на всех присутствующих, кто пришел на воскресную службу, даря им надежду на лучшее будущее и веру в то, что там наверху и правда кто-то есть, кто слышит их молитвы и помогает в трудные минуты. Защищает от болезней и дарует новые жизни. Люди называют этого “кого-то” Богом. Творцом. Господом. Тем, кто с неба наблюдает за ними всеми и каждой новорожденной душе посылает помощника и защитника, которого принято называть “ангелом”. Каждый присутствующий здесь человек, будь то альфа или омега, верит, что за их спинами по правую сторону стоит существо с большими белыми крыльями, который всегда защитит, закроет этими самыми невидимыми крыльями от беды, подобно щиту, и она обойдет стороной. Юнги тоже верит. Глаза его закрыты, а в руках он тонкими пальцами держит догорающую свечу. Голова опущена вниз, а розовые тонкие губы едва шевелятся, безмолвно повторяя за святым отцом текст заученной наизусть молитвы. Когда наступает момент, Юнги вместе с остальными присутствующими начинает петь. Пусть немного, пусть не долго, но даже за эти секунды Мин чувствует, как ангел за его спиной распушает свои белоснежные крылья, а тот, кого называют Богом, тепло улыбается прихожанам, и каждого гладит по голове. Омега будто ощущает на своей темной макушке, накрытой белым ажурным платком, большую теплую ладонь, что так нежно дарит тепло и чувство защищенности и уверенности в сегодняшнем дне. Бог не оставит его. Он в этом уверен. Святой отец прекращает петь и закрывает молитвенник. Служба подошла к концу. Толпа прихожан оживляется, словно постепенно приходит в себя, выныривая из объятий своих ангелов. Все движутся к кандило, чтобы поставить на него догорать свои свечи. Следуя за потоком людей, омега трепетно несет свечу, наблюдая за ярким пламенем, танцующем на кончике фитиля. Юнги кажется, что он видит в этом огне отражение ангельских крыльев, которые укрывают его от всех бед с самого рождения. Кажется, чувствует их тепло. Подплавив основание у своей свечи о чужую, уже стоящую, Мин крепит ее на кандило и дальше следует за прихожанами, устремившихся к иконе в руках служки и кресту на груди святого отца. Когда очередь доходит до Мина, он привычными для себя движениями целует и прикладывается лбом к иконе, а затем и к кресту. Слышит над собой довольное мычание и, опустив голову вниз, покидает поток людей, отходя к маленькому витражному окну с правой стороны и ждет. Ждет момента, когда здание опустеет от прихожан, а служки разойдутся по своим делам. Когда гул стихает, Юнги оборачивается на тихое покашливание за спиной, которое разносится по церкви громким эхом. Омега мягко улыбается и ныряет в объятия святого отца, кто так же является его родителем*. - Вы сегодня рано ушли, отец, - тихо бормочет парень куда-то в ворох тканей на мужчине, чувствуя ласковый поцелуй в макушку, а после и большую прохладную сухую ладонь, устроившуюся поверх его белого платка, покрывающего волосы. - Надо было подготовиться к воскресной службе, - тепло отвечает мужчина. – Ты ведь не забыл прочитать молитву после пробуждения и перед едой? – задает вопрос святой отец, отрывая сына от груди, и строго смотрит ему в глаза. - Я не завтракал, - честно признается омега, сразу ловя на себе хмурый взгляд старшего. – Но утреннюю молитву прочитал сразу как проснулся, - тут же заверяет старшего, получая одобрительный кивок. - Как вернешься домой – сразу поешь. Негоже юному омеге морить себя голодом, никто ведь не захочет брать себе в супруги омегу тоньше щепки, который не сможет родить крепких и здоровых детей, да и сам в здравии остаться не сможет, - строго говорит мужчина, поглаживая сына по предплечьям, облаченным в голубую ткань рубахи. - Да, отец, - отвечает парень и мягко улыбается. – Я собирался сходить на рынок за продуктами, что приготовить к ужину? – переводит тему, искренне интересуясь данным вопросом. - Если сделаешь овощную похлебку, то я засну сегодня самым счастливым человеком на всем свете божьем, - смеется альфа, являя взору юноши свои возрастные морщинки вокруг глаз и губ. - Хорошо, отец, - оставляет на грубой коже щеки легкий поцелуй, - увидимся с вами вечером, - и устремляется к выходу, сталкиваясь в дверях с еще одним священнослужителем, но в более дорогих одеждах. *** Как обычно и бывает в воскресенье после службы рынок кишит толпами людей, которые пришли за продуктами и прочими товарами. Городок у них не большой, но рынок – самая настоящая достопримечательность для местных, потому что только здесь они могут приобрести не только привычные им пищу и вещи, но и что-то, что периодически привозят из других городов и стран – то, что в их городе невозможно найти. Юнги любит гулять здесь, делать разные покупки, чтобы позже как-то взаимодействовать с ними, например купить рыбу и сделать из нее вкуснейшую уху. Наверное, это единственное место, где омега может сполна глотнуть жизни. Именно здесь происходит самое настоящее скопление цветов и ароматов. Яркие ткани, необычные безделушки, деревяные игрушки, вырезанные вручную опытными мастерами, передающими свои знания из поколения в поколение, фрукты и овощи… Все, чего только душа пожелает можно найти здесь. Только здесь собраны всевозможные запахи, что заменяют привычный кислород и забиваются в легкие, оставляя в сознании отголоски тысячи ароматов. Мин чувствует восхитительный запах специй, что привозят с далекого востока и подбегает к ближайшей лавке, где стоит альфа в возрасте, который, завидев мальчишку, приветливо улыбается и раскрывает руки, прося взглянуть на его товар. Многие из предложенных необычных специй омега уже знает, например корица, имбирь и гвоздика – постояльцы его маленькой коробочки, в которой он хранит дорогие специи. Однако, каждую неделю лета Юнги откладывает немного денег, для покупки на рынке еще нескольких ароматных чудес востока, как только их привезут, чтобы зимой у них с отцом в доме был хороший запас, например для того, чтобы холодными днями варить для отца и себя горячее ароматное вино. Омега уверенно тянется рукой к трубочкам корицы, что перевязаны веревочками по три штучки, и тянет к своему носу, чтобы через мгновение прикрыть глаза и ощутить пленяющий сладкий и мягкий аромат коры дерева. Губы непроизвольно растягиваются в блаженной улыбке, и омега интересуется стоимостью одного пучка. - Для тебя, красавец, скину цену до десяти медяков, - с улыбкой говорит продавец своим басистым голосом, немного засматриваясь на омегу. - А сколько стоит по полной цене? – любопытствует он, желая понять на сколько ему сбросили цену. - Обычно связку отдаю за тридцать, - спокойно отвечает мужчина и продолжает, - но тебе, красавец, готов сбросить двадцать монет за связку. И улыбается так простодушно. Юнги, конечно, знает, что красив, но сбрасывать целых двадцать монет все равно очень много. Его красота этого не стоит. А, возможно, мужчина за прилавком просто очень глупый, раз готов спускать хорошие деньги на ветер за красивые омежьи глазки. Интересно, каждому ли приглянувшемуся омеге он такие скидки делает? Так ведь и без выручки можно легко остаться. Однако самого омегу это никак не должно волновать, ему только на руку, если вместо тридцати он заплатит только десять. - Хорошо, тогда я возьму три связки, - говорит Юнги самым сладким голосом, что только существует, и дарит продавцу милейшую улыбку, на которую только способен, а сам надеется, на его простодушие, которое не должно позволить задрать цену обратно. - Я услышал тебя, красавец, - хохочет альфа и перекладывает из большой корзины на прилавке в маленький плетеный мешочек ровно три пучка корицы. – Тридцать медяков, красавец, - называет финальную цену и протягивает руку, куда скоро маленькая ладошка вкладывает ровно тридцать монет. Альфа внимательно все пересчитывает и только после отдает парню его покупку, говоря, что сделает скидку на все, что тот только захочет. Решив не упускать возможность хороших цен, Юнги покупает еще мешочек гвоздики, корень имбиря и барбарис, а после продолжает свой путь по рынку. Жалеет ли он о потраченных деньгах? Нет. И нет. Отец омеги – священник в местной церкви, а от того и денег в их маленькой семье хватает. Их можно назвать зажиточными, потому что раз в неделю Юнги может позволить себе потратить целых три серебряные монеты на рынке, закупаясь продуктами на всю неделю. Ну и, конечно, прикупить чего-то редкого для того, чтобы отложить на будущее. Например, отвар корня имбиря очень хорошо лечит простуду зимой. Минуя прилавки с дорогими и необычными товарами, Юнги добирается до овощных лавок, где бежит уже к знакомому ему омеге, у которого он всегда берет овощи и фрукты. - Доброе утро, дядюшка Ли, как ваши дела? – окликает омегу парень, а тот, услышав знакомый голос, отрывается от своего занятия и приветливо улыбается мальчишке, которого знает чуть ли не с пеленок. - Доброе утро, Юнги-я. Все замечательно. Ты с утренней службы? – интересуется старший. - Да, я ходил на службу и увидеться с отцом. Он попросил приготовить для него овощное рагу на ужин, поэтому я пришел к вам закупиться, - рассказывает омега, разглядывая молодой картофель в мешке. – По чем картошку отдаете? - Какое “по чем”? – ворчит дядя Ли. – Бери все, что тебе нужно, отдам бесплатно, - на полном серьезе говорит старший, глядя на милое подростковое личико, на котором отражается полное недоумение. – Ты не подумай, что я просто так это делаю, - сразу поясняет мужчина. – На прошлой неделе твой отец отпевал моего деда и проводил ритуал погребения, не потребовав с нашей семьи ни монетки. Считай, что таким образом я оплачиваю услуги твоего отца, малыш, поэтому я прошу тебя не стесняйся и бери все, что тебе нужно. В какой-то момент дядя Ли выглядит в глазах Юнги еще чуднее, чем мужчина, у которого он только-только купил имбирь и прочее. Ну кто в здравом уме будет делать огромнейшую скидку на и так дорогие товары, или же вовсе отдавать их бесплатно? Нет, конечно, овощи дядюшки Ли не такие уж и дорогие, чтобы делать на них скидку, но отдавать бесплатно? Юнги не очень любит, когда люди за один только взмах его ресниц готовы отдать ему все за так, ведь любой труд должен быть оплачен, тем более что многие из этих всех торговцев, кто приходят на рынок, сами выращивают овощи и фрукты на продажу, сами стругают мебель, сами делают игрушки, прядут ткани, шьют одежду… Все это требует огромных усилий, которые не должны быть в пустую. Но ведь дядя Ли сказал, что отдает это не задаром, а в качестве платы за услуги святого отца, а значит все в порядке. Расходиться Мин не стал. Он точно не знает сколько стоят погребальные услуги священника, поэтому берет только самое необходимое, упорно игнорируя ярко красные яблоки на прилавке мужчины, пока тот с какой-то нежной улыбкой разглядывает его светлое личико. - Ай-я… - как-то тяжело и по-доброму вздыхает мужчина, подпирая голову рукой, опираясь на щеку. – Юнги-я, ну до чего ж красавец-то… Вот вроде вижу тебя с самого твоего рождения, но… ой… Смутившись от внезапного комплимента омеги, парень немного краснеет щеками, но молчит о том, что ему приятен комплимент со стороны старшего. - Небось уже и жених-то у тебя имеется, отец поди нашел для тебя самого достойного, - от прозвучавшего предложения, омега замирает на секунду и ведет плечами, нервно сглатывая, отведя взгляд. - Нет у меня никого, - как-то даже непринужденно говорит Мин, чем заставляет брови на взрослом лице взлететь почти что на середину лба. - Как это нет? – негодует дядюшка и смотрит на парня перед собой, пытаясь уловить в его глазах намек на шутку, но тот настолько чист и прозрачен, что все сомнения тут же отпадают. – Ты чего это, Юнги-я? Тебе же уже пятнадцать лет, а все в мальчишках сидишь? И даже не засватан? И не обещан? – старается говорить как можно тише, чтобы не привлекать лишнего внимания. Не нужно оно сейчас. А то правда понабегут нежеланные стервятники на такой лакомый кусочек. Как бы это ни выглядело странно, но дядя Ли и правда не знал об амурных делах Юнги, так как решения данной сферы жизни его воспитанника может принимать только Мин старший – его отец. Хоть омега и знает его с пеленок и сам принимал довольно весомое участие в его воспитании, а многие даже негласно нарекли Юнги его сыном, но сам мальчик никогда не воспринимал его как папу. Хоть старший омега и проявлял себя как его родитель, но Юнги видел на примере соседских мальчишек как ведут себя с ними их родные папы. Ли проявлял к нему не меньшую заботу и любовь, это все равно было не то. К тому же отец омеги воспринимал Ли только как дядю или добровольную няньку для своего сына, но не уставал повторять каждый раз, кто его родной папа, где он, и что он никогда не оставит своего любимого мальчика. - А за кого свататься-то? – в свою очередь задает вопрос Мин. – Никто и не зовет замуж, да и я пока желанием особым не горю. - Что значит не горишь? – старший смотрит на Юнги так осуждающе, а не так как мгновением ранее, будто он первый красавец в городе. – Ты и не должен гореть, малыш. Если у альф есть желание жениться на тебе, то ты должен хвататься за предоставленный богом шанс и выйти замуж, - поучительно говорит дядюшка Ли, не замечая на себе недовольного взгляда парня. - Были б желающие – отец бы давно уже засватал и сам свадьбу провел. А пока… нет желающих, как и моего желания идти за кого-то, - на слова юноши мужчина только как-то разочарованно цокает и выдыхает. - Ох, Юнги-я… - вздыхает тяжко, положив руку на лоб. - Я в твоем возрасте между прочем уже с пузом ходил и ждал первенца, а ты… - машет на него мозолистой рукой мужчина и отворачивается. На его жест Юнги только тихо фыркает. – Меня вот родители выдали замуж в тринадцать, - рассказывает мужчина. - Как первая течка прошла так и выдали. Да-да-да, малыш, а как по-другому? – разводит руки Ли. – А по-другому никак. - А как же любовь? Трепет и нежность первых объятий? - По любви, малыш, женятся только либо глупые, либо богатые. И то второй вариант маловероятен. Чаще всего по любви идут только глупые. - А как же семья Бен? – вспоминает сладкую городскую парочку юноша, приводя их как аргумент против. - Эти-то? – смеется омега, предварительно фыркнув, вспомнив о молодых. – Они, малыш, как раз не только влюбленные, - улыбается ядовито, - но и очень богатые. Ты ведь знаешь их историю? Тэсон был обещан другому с самого рождения, но до прихода первой течки, которая, кстати, у него пришла только в шестнадцать лет, что очень странно, он встретил Сокджуна. И влюбился. Чувства оказались взаимными, а омега в скором времени порченным. Правду эту никуда не спрячешь, поэтому пришлось идти признаваться. Первый жених отказался разрывать помолвку, несмотря на грязь омеги. Но потом в дом Паков пришел Сокджун с желанием жениться на Тэсоне. Родители альфы дали добро на брак, а родители омеги разорвали помолвку с прежним женихом и с радостью выдали сына за Сокджуна. Но вот в чем проблема: они оба – отпрыски состоятельных семей, которым выгодно было пожениться, чтобы приумножить состояния семей, - закончив свой короткий рассказ, Ли посмотрел на юношу, который смотрел на него, не понимая, что этим ему пытались объяснить. – Не понимаешь, да? – вопрос, не требующий ответа. – Тебе не хочется узнать почему же господа Пак так легко разорвали помолвку сына с состоятельным альфой, которому он был обещан с рождения? А все дело в том, что семья Сокджуна в несколько раз богаче альфы, которому омега и не достался в итоге. Обе семьи согласились только из-за денег. Вот и все. Да, между этими двумя определенно любовь до гроба, но не будь у семьи Бен денег, то их любовь пришлось бы душить голыми руками, потому что их чувства никому не нужны кроме них самих. - А… к чему вы мне это все рассказываете? – негодует Юнги. История, конечно, интересная, но какое отношение она может иметь к нему? Он не богатый. Не является отпрыском кого-то очень влиятельного, а соответственно и брак по договоренности не имеет к нему отношения. Он свободный человек, у которого больше возможностей, чем у благочестивых господ, которые во многом себя ограничивают лишь бы лицо не потерять. - Чтобы ты понял, Юнги-я, что любовь без денег в нашем мире невозможна, - вздыхает тяжко и устремляет взгляд куда-то в небо, вспоминая. - Меня выдали замуж за моего мужа только потому, что он был отличным охотником. Моя семья выращивает овощи и фрукты, а мясо добыть самостоятельно была не способна, вот и выгодно им было породниться с охотником, который не только с ними работать будет, но и сына в супруги возьмет. Не было б его, то нашли бы кого-нибудь другого и все, - заметив погрустневший взгляд мальчишки, Ли спешит успокоить его. – Пойми, Юнги-я, - протягивает руки и берет кругленькое молодое личико в свои уже огрубевшие от работы ладони, заставляя посмотреть на себя. - Мы простые омеги. Мы не можем тут ничего решать. Мы должны быть покорными и желанными. Это все, - дядюшка Ли, заменивший мальчику родного папу, всегда пытался его чему-то научить, подсказывал, где того требовала необходимость… Вот и сейчас с огромным нежеланием рушить сладкие грезы совсем юного мальчишки, но рассказывает ему суровую правду жизни, стараясь быть убедительным. - Спасибо за овощи, дядюшка, но мне пора идти, у меня есть еще дела, - говорит Мин, натянув фальшивую вежливую улыбку и спешит уйти от прилавка, рядом с которым с каждым словом дядюшки дышать становилось все труднее и труднее. Слушать советы старшего омеги по отношению к любви Юнги не собирается, а прислушиваться к ним тем более. Все это время Ли говорил только о том, чего омега не понимал, да и не хотел понимать. А может и вовсе никогда не сможет осознать. Как и другие омеги, он хочет выйти замуж за достойного человека, рядом с которым будет спокойно, родить и вырастить с ним детей и жить счастливо, но он не хочет выходить замуж раньше семнадцати, хотя через три года его уже будут называть старым омегой. А брак без взаимной любви казался ему настолько неправильной вещью, что он скорее наложит на себя руки, чем выйдет за того, кого не любит, или кто не любит его. Ему важно чувствовать взаимную поддержку и любовь, отдавая взамен свою душу. Как люди отдают свою любовь и почтение Богу, так и он дает им свою любовь и защиту в ответ. Из мыслей его выдирает крик пробегающего мимо мальчишки, который привлекает внимание абсолютно каждого встречного. Мальчишка пробегает по улице и размахивает руками, указывая в одну и ту же сторону. - Там ведьму поймали! Самую настоящую! – кричит то ли с восторгом, то ли с ужасом ребенок, но продолжает сеять суету среди людей, а после бежит дальше, желая рассказать об этом всем. Не имея абсолютно никакого желания идти и смотреть на очередного несчастного, которому скорее всего уже уготована судьбой смерть, Юнги спешит повернуть в противоположную сторону, чтобы продолжить свои дела и не думать, что где-нибудь на соседней улице судят очередного омегу, отправляя на эшафот или кострище, но оживившийся поток зевак направившихся в противоположную сторону куда побежал мальчишка, не дал сбежать юноше, поэтому, чтобы не быть задавленным толпой омеге приходится присоединиться к народу и плыть по течению. Тем более продавцы, кинувшие свои лавки, тоже поспешили узреть настоящее "чудо", поэтому у них даже и не купишь сейчас ничего. Толпа приносит Юнги на соседнюю улицу, где около одного из многочисленных домов уже стоят так называемые охотники на ведьм, удерживающие незнакомого юноше омегу лет двадцати за руки. Он не сопротивляется, только стоит сгорбленно, не имея возможности разогнуть уже порядком затекшую спину. Рядом стоит еще трое мужчин: первый, судя по всему – священник, а второй мужчина скорее всего судья – на нем нет облачений, в которых обычно ходят богослужители, да и не выглядит он как приверженец так называемой правильной жизни. Этот альфа очень толстый человек с поразительно короткой шеей, сальным взглядом и, чего уж греха таить, лицом. С первого взгляда юноше показалось, что он только вышел из таверны, где несколькими минутами ранее слопал целого сочного поросенка на вертеле, и не успел вытереть лицо как ему было велено явиться на здешний суд. Если бы не кричащий почти что в истерике мужчина рядом с ними, то Юнги бы еще долго рассматривал противного альфу. Омега, находящийся рядом с судьей кричит так громко, что люди едва могут разобрать его слова. - ДА ЧЕГО ЖЕ ВЫ СТОИТЕ? ЧЕГО ВЫ ЖДЕТЕ? СОЖГИТЕ ЭТУ ДРЯНЬ! - Нужны улики и доказательства, совершенного им преступления, - терпеливо отвечает судья, не обращая абсолютно никакого внимания на истерящего омегу. А у Юнги от его голоса мурашки по спине. Услышь он такой в темное время суток на безлюдной улице, то добровольно бы богу душу отдал. - ДА КАКИЕ ЕЩЕ УЛИКИ? КАКИЕ К ЧЕРТУ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА? МОЙ СЫН – ВОТ ВАМ САМОЕ ЧТО НЕ НА ЕСТЬ ЖИВОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО! - Мы не можем знать наверняка, что это именно он совершил это преступление. Нужны улики, доказывающие его вину, - и все так же сверлит не двигающегося омегу своим сальным взглядом, в котором так и читается раздражение и желание уйти поскорее. Через несколько минут, за которые обвиняемый подал несколько признаков жизни, пострадавший успел своими воплями перепугать еще кучу людей, которые тоже приползли поглазеть на развернувшееся шоу, да чуть ли головой о землю не побиться. Из домика подозреваемого выходят еще трое альф, судя по форме тоже охотники, как и те, которые держат обвиняемого в колдовстве омегу. Один из них выходит вперед, поднимая руку высоко над головой, призывая всех собравшихся к тишине. Когда гул утихает, оставив только тихие перешептывания между людьми, а все взгляды устремляются на альфу, он громко начинает. - Лим Дже Ги, - обращается к подозреваемому, на что тот поднимает голову, впиваясь своим взглядом ярко-голубых глаз в охотника, - Пак Сохен утверждает, что вы послали проклятие на его сына Кан Уена и украли его дитя, - по толпе проносится возбужденный шепот. Каждый, кому не лень, интересуется возможно ли такое вообще, или осуждает омегу за такой страшный грех. – Признаете ли вы себя виновным в содеянном? – задает вопрос, скорее всего уже зная ответ. - Нет, - совсем тихо и так… смиренно, будто понимает, что ему никто не поверит, а так называемыми “доказательствами” может стать самая обыденная в его жизни вещь или действие. Юнги не в первый раз в своей жизни становится невольным свидетелем такого вот расследования, поэтому знает, что доказательством вины, которой может и не быть вовсе, может стать самый обычный поход за хлебом или мясом в конкретную лавку, в определенное время суток и сколько времени ты потратил на то, чтобы совершить покупку. Не важно, что те двадцать минут ты стоял в очереди и ждал. В это время ты мог искать самый подгорелый хлеб, чтобы использовать его в своих черных ритуалах. А если совсем не повезет, то еще и продавца привяжут к этому делу, если только он не альфа. На альф вообще как-то никто и никогда никаких подозрений не строит, только если его не ловят с поличным за совершением действий преступного характера. Да и смертные приговоры им практически не выносят. От такой несправедливости у Юнги всегда крутит живот, а сердце заходится в дикой пляске, и все это под тяжелое дыхание, которое потом очень трудно привести в норму. Но что он может сделать? Он – простой омега, у которого нет ни власти, ни влияния, а связь с демоном ему чуть ли не с рождения предписана, но ему крупно повезло - мальчик просто родился в нужной семье в нужное время. - Пак Сохен, - так зовут приходящего в себя после истерики омегу, который сразу, услышав свое имя, поднимает голову и перестает рвать на себе волосы, изображая безумное горе, - утверждает, что его сын, не так давно выданный замуж, провел течку со своим мужем и так и не смог забеременеть. Конечно, - продолжает он, деловито сложив руки в замок за спиной, - это могло быть чистой случайностью, если бы не постоянная слабость и чувство легкого недомогания после проведенной в обществе мужа течки, что уже указывает на возможную, нет, сто процентную беременность, - охотник говорит четко, выговаривая согласные, и порой позволяет себе вальяжно растягивать гласные, будто издевается и показывает свое превосходство, делая себя хозяином ситуации. В этот момент он похож на кобру. Мудрую и агрессивную. Запугивающую свою жертву или дающую ей некое подобие надежды на хороший финал, чтобы после наброситься на нее и сожрать. На какую кобру этот охотник схож больше всего – не ясно, хотя уже, по его словам, и странным огням в черных глазах можно понять, что после обыска жилища омеги у него в голове выстроилась логическая цепочка, которая скорее всего как-то доказывает вину Дже Ги. И от его с виду безобидной улыбки и странных огней в глазах становится не по себе. - Со слов очевидцев, Уен ходил к вам за травами, что могли бы помочь ему унять недуг, и уже на следующий день он почувствовал себя гораздо лучше, а вы узнали про свою беременность, о чем позже вам поведал местный лекарь господин Ук, который после отрицал беременность, посетившего его, Уена, - шепот толпы становится громче и Юнги, внимательно слушавший до этого слова охотника, понимает, что Лим Дже Ги теперь не спастись. - Можно было бы сказать, что Уен и не беременел вовсе, но только тогда вопрос: откуда столь внезапно взялась ваша беременность ведь у вас нет мужа и даже, как бы это ни было низко, постоянного любовника, захаживающего к вам, что рассказали ваши соседи, – мужчина смотрит прямо в глаза омеге и тот едва сдерживает слезы, чтобы не сорваться. Жуткая картина. Картина, от которой у Мина начинает щипать в носу. Опасный хищник и его загнанная в тупик жертва, которая уже все поняла, что что бы она не сделала ей все равно перегрызут глотку, даже если сможет выбраться. - Меня изна… - робко начинает в свою защиту Лим, но охотник не дает ему договорить. - В изнасилование мне слабо вериться, - сразу же отталкивает слова омеги, вальяжно откинув ладонь, и прикрыв глаза. - Ни один альфа в этом городе не позволит себе коснуться омеги без его согласия, тем более оставить ему ребенка, верно ли я говорю, господа? – обращается он уже к народу, медленным, но широким и, как у тигра, грациозным шагом проходясь по кромке толпы, что окружила их, и альфы со всех сторон согласно заулюлюкали, выкрикивая что-то из разряда “да мы никогда себе такого не позволим”. – Видишь? – снова обращается охотник к Дже Ги, а толпа притихает, слушая дальше. Как будто не знают чем все в итоге закончится. – Никто бы не стал насиловать беззащитного и незамужнего омегу. А раз это не случайный альфа, не муж, то скорее всего вы украли ребенка Кан Уена! – слышно как полились возгласы удивления “это вообще реально?”, “как такое может быть?”, “какой ужас!”, “сожгите его, чего вы ждете?” А ведь правда, чего они ждут? Уже бы давно могли схватить его, да увести. Или им просто нравится издеваться над несчастным? Хочется развлечь толпу? Морально уничтожить виновного невиновного? - Господин, - уже громче и увереннее обращается Лим к альфе, - как я мог? Как вообще возможно украсть ребенка из утробы другого омеги? – в том то и дело, что никак. Но разве этим убедить? Люди напуганы это видно, и охотник видит это тоже, а напуганными людьми гораздо легче управлять, что не скажи – готовы поверить во все, даже в откровенный бред, например, что солнце зеленое, лишь бы их не трогали. - Хороший вопрос, - улыбка на смуглом лице становится шире. Даже какой-то садистской. – Бог создал человека так, что омега может понести только от связи с альфой, как мы выяснили у вас ее не могло быть. Только если вы не вступали в связь с дьяволом. - Нет! Это не правда! Я никогда! Никогда не вступал в связь с дьяволом! – вырывается и кричит несчастный, а крики эти похожи на крики раненого зверя, что хорошо слышны уже на самой кромке леса в период охоты в конце лета и начала осени. - Ну-ну-ну, - абсолютно спокойно произносит альфа и присаживается на корточки, чтобы быть на одном уровне с глазами Дже Ги, укладывая свою широкую, облаченную в черную кожаную перчатку, ладонь на мягкую щеку обвиняемого, фальшиво успокаивая. – Не стоит так кричать, - произносит вполголоса, наблюдая за омегой, что пытается прийти в себя. – В конце концов мы не звери какие-то, не тираны, - приближается лицом к лицу Лима и произносит в самые губы, не отрывая глаз от голубизны напротив. Смотрит в нее. В самую ее суть. И капля за каплей отравляет, пуская черный яд. – Мы простые охотники на ведьм, которые просто делают свою работу, а вас обвиняют в чем-то таком, и мы обязаны все проверить, - отстраняется и резко встает, уже в привычном жесте складывая руки за спиной. – Если вы, Лим Дже Ги, утверждаете, что не имели никакой связи с дьяволом, то вам не о чем переживать, - приторно сладким голосом говорит мужчина, только вместо желаемой сладости на языке остается лишь горечь, что скручивает желудок. - В вашем доме только что был проведен полный обыск, и если вам нечего скрывать, то и в доме нет и не было ничего подозрительного, правда ведь? – снова обращается к толпе, которая сразу поддерживает его слова. И то верно, раз непричастен, то и скрывать нечего. – Только вот… как вы, Лим Дже Ги можете объяснить вот это, - мужчина достает из кармана маленькую тряпичную куклу, что казалась немного жутковатой. Глаза из разноцветных пуговиц, туловище из красной ткани, а все остальное тело из белой, и куча иголок в области живота. Люди начинают шептаться еще сильнее, а омега трясет головой и едва ли не плачет. - Но это просто чудаковатая игольница, господин! – кричит омега, стараясь вырвать свои руки из крепкой хватки двух мужчин и ему это удается. Дже Ги падает на землю и хватается за штаны охотника, крепко сжимая их края в пальцах. Альфа сохраняет полное спокойствие и дает своим людям знак рукой, чтобы те не вмешивались. Омега рыдает и молит выслушать его. - Г-господин, э-это всего лишь чудна́я игольница, - заикается омега, слегка улыбаясь истерично, - я купил ее в том году у приезжего торговца, - Лим поднимает глаза и смотрит в очи охотника, где ни намека на пощаду, и он понимает это, а слезы крупными горошинами стекают по мягким щекам, обжигая и, как будто разъедая кожу. – Прошу, поверьте мне! Я не ведьма! Я не умею колдовать! Я не отбирал чужого ребенка! Меня правда… Умоляю вас, господин, поверьте! – не мольба струится в голосе несчастного, а сплошные горечь, боль, ужас... Знает, что никто не поверит. Найдут к чему придраться. Он молит своего мучителя о пощаде, но бесполезно. Все равно что ловить дым голыми руками. Спасение серыми струями ускользает сквозь омежьи руки, устремляясь ввысь, чтобы потом раствориться, мешаясь с воздухом, который все равно скоро унесет ветер прочь. На омегу больно смотреть. Юнги жмурит глаза, стараясь успокоиться. Ему хочется уйти, покинуть эту толпу идиотов и спрятаться. Но он не может. Продолжает стоять на месте, надеясь, что хотя бы тут история обвиненного омеги найдет свой счастливый финал. Охотник тянет руку к омежьему лицу, берет пальцами за подбородок, пресекая попытки опустить голову, а сам по мере возможности большим пальцем утирает слезы и незаметно для собравшихся с силой давит им на скулу до покраснения, который почти сразу превратиться в синяк. - Не надо плакать, - успокаивает омегу. – Игольница так игольница. Я верю вам, что вы не совершали это ужасное преступление, - Дже Ги шмыгает носом еще раз и так доверчиво смотрит…– Если вы понесли от насильника, значит у вас нет никакой связи с дьяволом, а по сему надеюсь, - не надеется, ему даже не нужно этого делать – будет так как он скажет, - вы согласитесь на одну маленькую проверку, - альфа улыбается сладко, а у несчастного холодеет кровь в жилах и нет сил разогнуть пальцы и отпустить ткань штанов мужчины. Это не проверка. Это пытка чистой воды. Нет обычных проверок, есть только пытки, накрытые этим словом. - Ну-ну, - чуть ли не смеется в открытую охотник, - что же вы? У вас же не было связей с дьяволом, а значит вам и бояться нечего, - хлопает он по щеке беспомощного омегу. – Мы должны убедиться в вашей невиновности, - и отходит в сторону. – Господин судья, прошу вас привести сюда прокалывателя ведьм!* Толпа, словно ожила. Неужели омегу заставят пройти через это? Прокалыватель не заставляет себя долго ждать. Очень скоро в сопровождении судьи на “сцене” появляется старик в черных одеждах с белыми вставками. Макушка у него лысая, а немногочисленные волосы по бокам седы и скоро тоже выпадут, оставив альфу совсем лысым, а лицо сплошь покрыто глубокими морщинами, что даже Юнги видит их глубины со своего места. Старик осматривает подозреваемого с ног до головы и презрительно фыркает. - Раздеть его, - скрипит своим старческим голосом мужчина, - низ можете оставить, не портите омеге репутацию, - саркастично хмыкает и отходит в сторону, чтобы достать иглу из маленькой кожаной сумки, что все это время болталась на его плече. - А ее еще чем-то можно испортить? – выкрикивает кто-то из толпы и заливается хохотом. Юнги не видит кто это, но старик поди обратил внимание на этого шутника и оценил его чувство юмора по достоинству. Сам же охотник молчит и резко поднимает Дже Ги за руки с земли, подзывая своих парней, чтобы те вновь схватили его, и он не смог сбежать или как-то помешать процессу. - Прокалывание подозреваемых, - начинает охотник, заводя руки за спину омеги, чтобы развязать синий пояс. – Один из наиболее точных способов выявления связи омег с дьявольским миром, - разматывает ткань и стягивает с талии. Протягивает руки к шнуровке на жилете, хватаясь пальцами за кончики шнурков, и оттягивая их на себя. Стягивает жилет с Лима, беззвучно плачущего, и подавляющего свои громкие рыдания в груди, пока охотник уже добирается до маленьких пуговичек на синей рубахе. - Ранее, - продолжает он, - подозреваемых раздевали до гола и полностью обривали перед народом и судьей, чтобы были свидетели. Сейчас от практики полного унижения и лишения волос отказались, так как ниже пояса не находили меток дьявола, а волосы – некая защита от подобного, поэтому осмотр проводится только на туловище и руках, - стягивает рубашку, оставляя Лима полностью без верха. Тот пытается хоть как-то прикрыть себя руками, когда со стороны зевак слышится до жути мерзкое: “Чего прикрываешься? Смотреть-то не на что!” Прокалыватель уже достал из сумки белый сверток, который на ходу к омеге разворачивает, являя взору толстую металлическую иглу, которую, словно прицепили к рукоятке от старого ножа, коим мясники режут туши забитых животных, или пекари разрезают свежий хлеб. Суть прокалывания проста. Прокалыватель вонзает иглу в тело жертвы в разных местах и ищет точку, прокалывание которой не вызывает кровотечений или острой боли. Считается, что эта точка – метка дьявола, а это уже неоспоримый факт того, что связь с нечистым есть. Откровенно говоря, Юнги, несмотря на то что уже не раз лицезрел подобные практики, впервые видит эту самую иглу так близко. Именно в этот момент мальчишка понимает, что она вызывает в нем не только чувство страха, но и отвращения. Это никак не связанно с тем, что омега знает, что из себя представляет боль, наоборот боль от иглы точно будет, а вот сам вид иглы… никак не внушал доверия. Даже инструменты в тюремных пыточных выглядят в разы лучше, чем эта игла. Складывается ощущение, что никто не заморачивался над созданием этого инструмента. Будто кто-то просто нашел металлический плотный прут, отрезал кусок, заострил у конца и… все. Игла готова. Поток бредовых мыслей касающихся иглы обрывает вскрик Дже Ги, чьи руки зафиксировали на груди, а сам он вжался в грудь охотника, что до этого вещал народу о его преступлении. Он фальшиво поглаживает омегу по голове, пока прокалыватель делает свое дело. Не ясно, что он шепчет ему на ухо, но судя по глазам, что раскрылись далеко не от боли, а от ужаса, шепчут ему далеко не самые приятные вещи. И даже далеко не успокаивающие. Юнги надеется, что ошибается и ему все это кажется. Из первого прокола течет струйка крови, а значит проверка будет продолжаться. Альфа втыкает иглу куда-то в область под лопатку под омежий скулеж, от которого у Юнги, будто что-то в горле застревает, а на грудь давит, не давая вздохнуть. Только мужчин ничуть не трогает подобное. Прокалыватель без всякого чувства жалости или сострадания достает иглу и вонзает ее в следующее место. Толпа молчит и наблюдает за происходящим. Каждый, кто стоит тут ждет конца. Финала, когда метка дьявола будет наконец найдена. Такие проверки чаще всего заканчиваются тем, что метку находят, а виновного отправляют в тюрьму, откуда ему прямая дорога либо на виселицу, либо на костер. Тишину разрезает крик Дже Ги, которому иглу воткнули теперь где-то над грудью, предварительно развернув его, и зафиксировав руки сзади. Кто-то из толпы альф даже присвистнул на красивое тело, что прятал под слоями одежды Лим, а омеги из толпы начали шептаться. - Как ему только не стыдно! - Это ж надо! Да где это видано! Где-где? В реальном мире. - Да как так можно? Отсвечивать своей грудью перед народом, так еще и давать ее кому-то касаться! - Как же мерзко… И ни слова поддержки или сострадания. Вот она грязь и гниль людей. Ни слова о том, что это бесстыдство надо немедленно прекратить. Все только поливают несчастного грязью, а кто-то отпускает сальные комментарии в его сторону, как будто не его сейчас у всех на глазах унижают и мучают. Никто не думает о том какого ему прямо сейчас. Он не пошел на подобное добровольно, хоть и дал безмолвное согласие. Уж лучше так, чем сопротивляться, потому что иначе можно сделать только хуже. Ему тоже стыдно. Ему тоже хочется исчезнуть прямо сейчас, чтобы никто его не рассматривал, чтобы тяжелые альфьи руки не бродили по его телу и не хватали, как упрямую скотину, которую ведут на убой, чтобы толстый кусок холодного металла не причинял боль, оставляя за собой кроваво-красные следы на смуглой коже. Никто не задумывается о том насколько ему сейчас больно. Не только физически. Но и морально. Смотреть на омегу становится сложнее с каждой минутой. Глаза опухли от непрекращающихся слез, что кислотой обжигали нежную кожу лица, спускаясь к шее, и попадая в раны оставленные прокалывателем. Кожа на лице раскраснелась, а все тело было испачкано кровью, что щедро вытекала из проколов. Неужели нельзя остановиться? Сколько его уже так терзают? Десять минут? Двадцать? Тридцать? Юнги может сказать только то, что времени прошло предостаточно, а им все мало. Бедный омега бы уже давно упал на землю, если бы не крепкие руки охотников, что все еще держат его и продолжают вертеть как мучителю вздумается. И ведь никто не остановится. Им мало того, что он уже весь залит собственной кровью и почти не кричит, а только лишь периодически скулит. Если бы не дрожащие плечи и тихий голос, то все бы давно решили, что он умер. Нет, не так. Это обрисовали бы как-нибудь красиво, например, что бог забрал душу своего дитя, спасая от мучений, а ведьма бы продолжала терпеть боль, ведь богу такие не нужны. Или что он доказал свою невиновность и умер с миром. Неважно, но что-то бы да придумали. Из таких тестов путь один – смерть. Никто не отпустит жертву пока либо не найдут метку, либо она сама не умрет. Только умереть самостоятельно – гораздо лучше, чем держаться на этом свете. Рано или поздно прокалыватель обнаружит метку и дальше только смерть. Лицо прокалывателя резко меняется с сосредоточенного на удовлетворенное. Неужели Дже Ги правда умер, а альфа чувствует исполненность долга? Плечи Лима мелко дрожат, а откуда-то со стороны омеги слышится всхлип. Этот самый всхлип, словно сигнал красным, кричащий об опасности. - Этот омега, - скрипучий голос прокалывателя разлетается по всей округе, заставляя всех собравшихся посмотреть на него, оторвав взгляд от истерзанного омежьего тела, - пытался скрыть свою порочную, - поворачивает голову в сторону обессиленно рухнувшего на землю Дже Ги, которого охотники отпустили, и тычет в его сторону своим кривым коротким пальцем, - грязную, - делает шаг ближе к нему, - запретную связь с нечистым! – по толпе проходиться очередная волна шепота, а по телу Юнги стадо мурашек. – Метка дьявола была обнаружена на уровне поясницы, а по сему я подтверждаю его связь с дьяволом. - Казните его! – выкрикивает толпа. - Сожгите! - Отправьте к дьяволу! - Не хватало нам, чтобы он и других детей похищал! - Э-это не п-правда… - тихо шепчет Лим. – Н-не воз-воз… - Невозможно скрыть связь с дьяволом, - гремит голос священника, - а вот украсть чужое дитя из чрева – более чем реально! - Нет! Это не правда! Это случайность! – из последних сил кричит омега, лишь бы его услышали. Только поздно просить о помиловании или доказывать свою невиновность, когда веревка уже туго затянута на шее, а палач дергает за рычаг. В попытке подняться он падает снова на землю и хватается за черную накидку охотника. – Умоляю! Умоляю вас! Вы же понимаете, что это все не правда! Вы же знаете как распознать ведьму на самом деле! – омега упирается лбом в землю и сжимает ткань до побелевших косточек, лишь бы альфа помог ему. У него же есть власть. Он - единственный, кто может опровергнуть все, что только что было сказано. Широкие ладони крепко хватают за предплечья и помогают Лиму подняться. На плечи ложится накидка альфы, край которой омега до сих пор сжимает в руках. - Господин судья, - обращается он к мужчине, что уже что-то записывал на пергаменте неизвестно откуда взявшимся пером с чернилами, тот отрывается от письма и смотрит на охотника странным взглядом, спрашивая самого себя почему же тот позволил себе такую вольность, но не смеет сказать и слова. – Скажите, какой приговор вы готовы вынести этому омеге? Мужчина как-то странно смотрит, не совсем понимая к чему этот вопрос, если охотник сам все прекрасно знает, но тем не менее отвечает: - Чаще всего сжигание на костре, но в менее тяжелых ситуациях – казнь через повешение. - И каков же будет ваш приговор этому омеге? – спрашивает и улыбается уголком губ, что едва заметно. - Сжечь, - не долго думает судья и говорит свое слово, от чего коленки Лима подгибаются, и он едва ли снова не падает, только уже от приговора, но крепкие руки не дают этому случиться. - Пощадите… молю, - тихо лепечет несчастный готовясь разрыдаться в голос. - Что же вы так, господин судья? – судья смотрит на охотника, даже не пытаясь скрыть своего замешательства. - Да о чем вы говорите? - Да так… - абсолютно спокойно отвечает охотник. И это так странно – наблюдать за совершенно спокойным альфой, держащего в своих руках ведьму, среди толпы разгневанных людей, которые уже готовы кинуться на омегу сами с вилами и факелами, чтобы очистить землю от еще одной гнусной дьявольской души. – Просто я подумал, что, возможно, это правда не он. - Что вы имеете в виду, господин Чон? – теперь уже священник подключается к разговору будучи тоже озадаченным необычным поведением охотника. – Дже Ги украл чужого ребенка и грешил на альф, что это именно они виноваты в его брюхатости. За такое не только казнить, но и наказать следует. - Конечно-конечно, ваше превосходительство, - сразу соглашается, - но, - смотрит в большие доверчивые глаза Лима, в которых и утопиться не страшно. Они как синее море, которое он видел только на севере, что даже жалко как-то становиться. Нет, не хозяина, а именно сами глаза. – Что если он правда не виновен в этом деле? – глаза всех присутствующих расширяются в удивлении. С каких это пор охотники отстаивают свободы подозреваемых? Да где это видано? Прежде с подобным проявлением доброты никто не сталкивался, а тут… У Юнги прям от сердца отлегает. Неужели бывает в этом мире понимание? И совсем не важно, что несколько минут назад альфа не был таким добреньким, и что от его присутствия кровь стыла в жилах. Сейчас он ведет себя совсем иначе, от чего плохие мысли забываются и хочется только поддержать его. Судья хлопает глазами и, кажется, в какой-то прострации. Он старается напрячь извилины как можно сильнее, чтобы от них была хоть какая-то толковая идея, но все кажется бесполезным, потому что никто не понимает мотивов охотника. - Что значит невиновен? – подает свой голос до этого спокойно стоявший Пак. – Он не может быть невиновным! В его же доме была найдена улика, подтверждающая его причастность к этому преступлению! – вопит омега, привлекая к себе все больше и больше внимания. – Вы не посмеете! Казните его! Казните! - Вы мне симпатичны, Лим Дже Ги, - шепчет на ухо омеге мужчина, - поэтому я постараюсь сделать все, что в моих силах, - отстраняется и видит столько безмолвной радости и даже пару искорок в глазах напротив, что заливают глаза отголосками надежды. Лим едва шевелит губами, говоря слова благодарности и прикладывает остатки сил, чтобы не начать улыбаться. – Если подумать, - громко говорит он, обращаясь не только к вышестоящим, но и к толпе, - то его действительно могли изнасиловать, вследствие чего и мог быть зачат ребенок. Конечно, - массирует пальцами переносицу, - я сам едва верю в эту теорию, но она тоже имеет место быть. Что если Кан Уен действительно не смог понести в ту ночь, а слабость и тошнота – лишь последствия течки? К сожалению, проверить мы это не в силах. - Есть еще один момент, - басит судья, перетягивая все внимание толпы на себя. – Омега беременный, - оглашает всем уже известный факт, - я даже не знаю как нам поступить. Стоит ли вообще сохранить ему жизнь до родов? – резонный вопрос. Только кого они пытаются убедить этим шоу, что они думают исключительно о жителях города? - Я еще не договорил, - чеканит Чон и этих слов и его низкого голоса хватает, чтобы заставить всех заткнуться и дать ему продолжить. – Не смотря на его возможную невиновность и наличие беременности, Лим Дже Ги признается ведьмой, - от этих слов, что прогремели, как гром не только для собравшихся, но и для Лима в особенности, сжимается все нутро и теперь каждый, кто стоит здесь более чем уверен в неизбежности кончины омеги. Сейчас же весь этот спектакль, развернувшийся здесь, должен только определить как скоро умрет Дже Ги и будет ли он мучаться. – Я всего лишь хотел предложить смягчить для него наказание, - завершает свою мысль охотник. Судья почесывает пальцами, что так похожи на сардельки, которые Юнги часто видит в мясной лавке, свой жирный подбородок и смотрит как-то задумчиво. Не знает какое принять решение. - Даже если он ведьма нельзя отменять того факта, что он в положении. Я впервые сталкиваюсь с подобным, господин Чон. - Это все никак не отменяет того факта, что он ведьма, - подает свой скрипучий голос священник, поглаживая свою седую козлиную бородку. – Если он правда не виновен в похищении ребенка, то откуда такая уверенность, что он не совершал никаких преступлений ранее или не совершит их вовсе? – толпа поддерживает священника. Глупые люди. Верят всему, что им говорят и поддерживают каждое их слово даже если мнения сторон разнятся. Просто они не думают своей головой и не имеют своего мнения, потому что глупы. А такими людьми управлять проще. – Я уверен, что нет смысла оставлять его в живых. - Но, святой отец! – снова вклинивается в разговор толстопузый судья. – Не хотелось бы вам перечить, но что делать с ребенком? Если бы о его беременности не было ничего известно, то я бы без промедления отдал приказ готовить к рассвету кострище. Но сейчас другая ситуация. Я не хочу брать грех на душу за еще нерожденного человека, коему господь уже даровал жизнь! – возводит руки к небу при упоминании господа и резко опускает, просверливая взглядом дыру в священнике. - Ничего не хочу слышать! Никаких оправданий! – гаркает он, ударяя судью по руке и зло смотрит на сжавшегося омегу. – Бог не мог даровать дитя грешному и порочному омеге, у которого связь с дьяволом! – альфа кажется оскорбленным, как будто какой-то безродный человек посмел обвинить его в чем-то. – Альфа не мог позволить себе коснуться не своего омегу. Это перечит законам Господа. А если вы так уверенны в его невиновности, то могу спокойно заявить о том, что в своем животе он носит ребенка дьявола! – тычет пальцем прямо в живот омеги и кривит губы, будто увидел что-то противное и до жути мерзкое. – Даже если я не прав, то в любом случае дитя ведьмы не достойно жизни! Они оба должны быть сожжены до конца следующего дня! Никаких исключений! – требует альфа и уничтожающим взглядом смотрит на вжавшегося в альфу Лима, краем глаза замечая довольную улыбку на лице Пака. Толпа молчит и не знает, что сказать пока какой-то мальчишка-подстрекатель в толпе не начинает бегать меж людей и кричать о смерти несчастному. А люди и не прочь. Подхватывают с энтузиазмом его крики и требуют сжечь омегу, добавляя выкрики о том, что дети бояться. Дже Ги медленно поднимает свой взгляд и затравленно смотрит из-под челки на людей, желающих ему смерти, как единый организм, настроенный против него. Он обводит всех собравшихся взглядом, едва сдерживая слезы. В толпе он видит столько знакомых лиц, включая всех тех, кому когда-то помогал, кого лечил, забывая о себе, лишь бы чей-то ребенок поправился, лишь бы альфу знакомого не погубила тяжелая хворь… От этого становится только хуже… Взгляд пересекается с глазами Юнги, безмолвно стоящего в толпе, по чьим щекам тоже бегут дорожки слез. Ему так жаль, так хочется помочь, но что он может? Ничего. На душе так погано, так горько от собственного бессилия, если бы омега только мог… - Позволю себе напомнить вам, святой отец, что господин Бен тут тоже кое-что решает, - гаркает охотник и Юнги кажется, что он даже услышал рык его внутреннего зверя, от чего колени затряслись и если бы не толпа, зажавшая его со всех сторон, то упал бы на землю и не встал. – Точнее не просто что-то решает, а выносит окончательное решение, - толпа кивает и уже тише добавляет “да-да, точно”. – Господин Бен, - обращается к судье, что нервно дернулся стоило охотнику его позвать, - у нас нет никаких веских доказательств того, что это ребенок дьявола, а также мы не можем утверждать, что он использовал свою силу против людей. Я прошу смягчить приговор и казнить его через повешение! – от этих слов Лим начинает дергаться сильнее, пытаясь выбраться из цепких рук охотника, но бесполезно. Он бьется в руках Чона, как бабочка, угодившая в паутину. Выхода нет. - Очень милосердно с вашей стороны, господин Чон, - бубнит Бен. – Я услышал вас. Лим Дже Ги, вы признаетесь в своей связи с дьяволом? – ответом служит робкий кивок головы, сопровождающийся шокированными вздохами толпы. – Так значит вы врали, отрицая свою непричастность к темным силам? - Д-да… - совсем тихо и смиренно. От этой картины и наполненными болью глазами, из которых снова побежали кислотные слезы, Юнги сам задыхается. Сердце бешено стучит, а голова начинает судорожно думать о чем-то в поисках решения. Он должен хоть что-то сделать, чтобы помочь невиновному! - Хм… - мычит судья, выпятив нижнюю толстую губу, и с прищуром осматривая омегу. – Благодарю за честность. Я признаю вас, Лим Дже Ги, виновным в связи с нечистым, а по сему приговариваю… - ВЕДЬМИНЫ ВЕСЫ!* – выкрикивает Юнги, не успевая как следует взвесить все "за" и "против", а когда осознает свою ошибку, немедленно прижимает ладони ко рту, мысленно ругая себя за такую оплошность. - Кто посмел меня прервать? – басит судья и оборачивается на звук, который шел откуда-то из толпы, пока омега, сопровождаемый несколькими взглядами соседей по толпе пытается ретироваться, пока на него не обратили внимание все, кому не лень. - А в этих словах есть смысл, - бурчит себе под нос один из охотников, почесывая нос, чем привлекает внимание судьи. - Что? – чуть ли не шипит священник, а Чон кидает свой суровый взгляд на подчиненного, заставляя его опустить глаза. - Господин Чон, - обращается к охотнику альфа, - что вы можете сказать по этому поводу? Мужчина мнется и не может ничего придумать, но ответ приходит в голову сам собой, затмевая мысли о тонком голосе из толпы, чьего обладателя хочется найти и как минимум запугать, чтобы больше не смел лезть не в свое дело. - Я допускаю мысль, что господин прокалыватель плохо проверил Дже Ги, - да ничего он не допускает, кроме голоса, который хочется заглушить. – Для четкого результата предлагаю взвесить его. Возможно, что мы казним обычного омегу, вместо ведьмы, которая вероятно стоит сейчас где-то в этой толпе, - а сам глазами сканирует каждого присутствующего, пытаясь найти того самого омегу, что посмел поднять свой голос и сорвать его план. В том что это был омега – не сомневается. - Раз вы согласны, тогда я велю готовить экипаж, - вещает судья. – Как только все приготовления будут завершены, мы сразу повезем обвиняемого в Аудеватер. А пока отправьте его в темницу и приставьте охрану, чтобы наверняка, - охотники повинуются и схватив Лима за руки ведут его в темницу. Толпа начинает расходиться под протестующие крики господина Пака и недовольное ворчание святого отца, что по пятам следует за судьей Беном, требуя пересмотреть свое решение. А Юнги, обрадовавшийся за исход суда, теряется в толпе и, пытаясь из нее выбраться, сталкивается со взглядом холодных черных глаз, что как у Сатаны не отражали в себе ни свет, ни душу хозяина, а только поглощали все живое на своем пути. Легкая улыбка от того, что все неплохо закончилось медленно спадает с красивого лица, а кровь в жилах застывает в момент от того, как эти глаза смотрят прямо на него, выворачивая душу наизнанку. Охотник остался стоять на месте, не обращая внимания на расходящихся людей. У него была цель найти того, кто посмел ему помешать и кажется, он его нашел. Черные глаза столкнулись со светло карими на красивом лице, а Юнги не может даже пошевелиться, словно почувствовал давящую на него ауру альфы. Он смотрит на точеное лицо перед ним и едва сглатывает. Мин ничего не видит в этих глазах. Ни отблесков света. Ничего. Он даже не может сказать, о чем думает охотник, а от этого становиться еще страшнее. Когда альфа делает первый шаг в сторону Мина, то по телу омеги тут же бегут мурашки, а скопившийся холодный пот начинает колоть кожу, что приводит мальчишку в чувства и, пока альфа находится на приличном расстоянии, позорно сбегает в толпу, сверкая пятками, и растворяется в ней. Лишь бы скрыться от этого уничтожающего взгляда и пугающего альфы, чьи шаги Юнги, кажется, слышит у себя за спиной, а ледяное дыхание ощущает на мокрой шее. Стремясь пройти вперед как можно быстрее, Мин петляет между людьми и выскальзывает в менее людный переулок между домами, и бежит вперед, едва ли не сбивая какую-то пару с ног. Он бежит все дальше и дальше, огибая дома за домами. Только когда ощущение присутствия альфы в черном исчезает, а он оказывается достаточно далеко, припадает спиной к стене, закинув голову к верху, пытаясь восстановить дыхание, а затем и вовсе скользит по каменной стене на землю, стараясь успокоиться окончательно. - Убежал… - выдыхает мальчишка, судорожно хватая ртом воздух. Грудная клетка вздымается, как проклятая, стараясь насытиться недостающим кислородом, которого была лишена за все время бега. И с чего вообще Юнги дал деру? Не факт же, что охотник шел именно к нему. А если и к нему, то с чего омега решил, что с плохими намерениями? Может ему просто в его сторону надо было, и смотрел он далеко не на Юнги, а на что-то за его спиной. А он, как сумасшедший развернулся и убежал, хотя альфа даже и не обратил на него самого внимание. Нет. Мину не показалось. Этот альфа точно смотрел на него. Прямо в глаза. И не просто смотрел, а словно прямо душу рассматривал. Протягивал свою длинную руку и проникал пальцами в грудь, вспарывая душу, выворачивая ее всем на показ. Так и видит картину того, как охотник вынимает свою руку, облаченную в черную кожу, а в пальцах сжимает его сердце так сильно, что пускает вниз по руке реки алой крови, и сожрет без соли. Да с чего вообще такие мысли? Юнги даже не знает этого мужчину, а уже такое про него думает. Какой же стыд. А если правда этот Чон не так прост, и он правда хотел, ну если не сожрать омежье сердце, то сделать что-то не хорошее? Теперь это все неважно. Главное, что даже если он правда собирался сделать ему что-то плохое, то он уже далеко. В любом случае сидеть в этом переулке не стоит. Возвращаться домой пока рано, да и отец вернется домой только вечером, поэтому у Юнги достаточно времени, чтобы успеть приготовить все к ужину. Вставая с земли и стряхивая невидимую грязь со своих широких штанов, Мин принимает решение успокоить свои нервы, продолжив прогулку по рынку, но уже среди лавок с тканями и украшениями, что так радуют глаз. И успокаивают нервы. Несмотря на то, что омега уже достаточно далеко от места, где минутами ранее судили ведьму, которой он, все же чисто случайно, спас или не на долго продлил жизнь, Юнги все же был осторожен и, выйдя из переулка с другой стороны, нырнул в толпу людей, что неслась за покупками. Все могло быть намного проще, если бы юноша решил вернуться на ту же самую дорогу, по которой пытался сбежать от охотника. Тогда бы он сразу попал в ряды с тканями и прочим. Но опасаясь за свой хвост все же предпочитает пошататься лишние минут сорок между рядами с мясом и рыбой, чтобы не дай бог не нарваться на мужчину в черном. Тем не менее эта маленькая прогулка по мясным рядам оказалась продуктивной. Например, к овощной похлебке он решил запечь кролика, за которого выбил весьма честную цену – 50 медяков. Только эта тушка того стоила. Вообще, охотник, продававший свежую дичь, требовал за кролика целую серебряную монету, оправдывая это тем, что свежее и мясистей нигде не найти. Многие охотники промышляют не только самой охотой и шкурками зверей, что им удается раздобыть, например господин Сон больше промышляет мясом пойманных зверушек. Обычно охотники продают свою добычу мясникам, или еще кому, мало кто занимается мясом сам. Его добыча в отличии от домашней разводной скотины – чистое мясо с мизерным количеством жира и выращена на воле, потому что “домашней скотине жить негде. Они живут одной кучей в крохотном загоне и жрут все, что только можно, а что им там дают никто не знает. Этот же кролик вырос на воле. Посмотри! Жира почти нет. Сплошное мясо. Так еще и помер от стрелы, которая вон как аккуратно попала. Даже следа почти не видно. В знатные дома такого только за три серебряных можно отдать!” Только что бы этот альфа ни говорил и не уверял в качестве своего товара, Юнги не так прост как кажется, а потому сбил цену в два раза. Сначала Сон упрямился и говорил, что серебряная монета за такого красавца – слишком дешево, а он и так простому населению на уступки идет. Любой свой товар готов отдать за такую ангельскую цену. Когда юноша понял, что уговаривать этого альфу сбить цену, опираясь на то, что этот кролик гораздо меньше остальных и не стоит таких денег, господин Сон очень разозлился и даже сказал Юнги проваливать и не мешать ему торговать. Но стоило альфе только попытаться повысить голос и позорно прогнать мальчишку, выставив его при этом попрошайкой, Мин смог опередить его и нарочито громко задать вопрос, что привлек внимание многих прохожих. “А откуда вы знаете, что подстреленные вами кролики были полностью здоровы? Вы же не следили и не ухаживали за ними, как это делают фермеры, а потому не можете утверждать, что ваш товар лучший! Ой, что это? Язва?” Естественно, на тушах не было никаких язв, но это привлекло внимание других и, чтобы не набежала толпа разъяренных людей, охотник согласился отдать тушку за полцены, лишь бы уже спровадить маленького гада подальше от своей лавки. Довольный своей маленькой победой, Юнги двинулся дальше, преодолевая ряды лавок за рядами. И вот наконец-то он добирается до первых рядов торговцев тканями. Тут и там мельтешат кучки омег, выбирающих себе парчу или кружева, обсуждающих фасон одежды, которую пошьют или прикажут пошить. Выбирают украшения, которые подойдут к будущим нарядам… Юнги не исключение. Как и любой другой омега ему нравится глазеть на красивые ткани и представлять наряды, которые он смог бы пошить для себя. Шить одежду для богачей – его маленькая мечта. Крестьяне более чем в состоянии сшить себе одежду самостоятельно, а вот знатные семьи предпочитают покупать уже готовые наряды, которые по мнению Мина гораздо интереснее крестьянских одежд. Раньше ему хотелось открыть свою швейную мастерскую, но многих омег, держащих свое дело сожгли, принимая за ведьм, поэтому у Юнги были мысли пойти в подмастерье к какому-нибудь портному, но его отец был против этого. Он считает, что омежье дело – держать уют в доме, заниматься воспитанием детей, быть крепкой опорой и, когда надо, пуховым одеялом мужу. Поэтому омега шьет исключительно для себя, временами радуясь дорогой ткани, из которой шьет очень красивые рубахи для праздников и надеется, что однажды кто-то из богачей заметит его красивую рубашку и захочет себе такую же. Глупые и бесполезные мечты, если ничего не делать, но что он может? Только надеяться? Пожалуй. Проходя мимо рядов с тканями, омега позволяет себе коснуться дорогой парчи и шелка, чтобы запомнить ощущение гладкости ткани на кончиках пальцев, попускать слюни на дорогие кружева и прочие прелести. И вот теперь на прилавках мелькают самые разные украшения, начиная с крохотных шпилек, заканчивая калье. У торговцев можно было найти украшения из самых разных материалов: от дерева до драгоценных металлов, что пестрят и переливаются на солнце, отражая его свет. Внимание Юнги привлекает пара сережек, что аккуратно лежит на прилавке, накрытым зеленой тканью. Эти серьги не похожи на остальные. Они не громоздкие и не тяжелые, наоборот имеют очень приятную форму двух ромбов на тонкой серебряной цепочке со множеством витиеватых узоров внутри. В них не было никаких камней или прочих драгоценностей, только тонкая серебряная проволока. Окликнув старика альфу за прилавком, омега интересуется ценой. - Тридцать серебряных, юноша, - учтиво отвечает торговец и возвращает все свое внимание другому покупателю, с которым общался до этого. От неловкости и даже некой обиды Мин закусывает губу и смотрит на эту пару серег грустными глазами. Дорогие. Чтобы купить их Юнги нужно десять недель ничего не покупать на рынке и перебиваться с отцом только хлебом и пресной кашей. Не сумев перебороть себя, омега тянется к серьгам и, глядя на свое отражение в крохотном зеркальце напротив, надевает их. Юнги всегда считал, что невозможно влюбиться во что-то, как влюбляешься в человека, но сейчас он готов признаться, что не прав. Мин однозначно влюбился в эти серьги. Дорогие, но очень красивые серьги. Чем угодно готов поклясться, что будет хранить их в отдельной маленькой коробочке, для которой даже обивку сделает, и кусочек красного бархата, что лежит в отведенном месте на особый случай, не пожалеет, а носить только по праздникам будет. Чего уж греха таить, ему определенно идут эти сережки. Тонкие и изящные. Даже чем-то напоминающие омеге его самого. Он стоит у зеркала и любуется своим отражением и тем как украшения блестят на солнышке, красиво разбрасывая отраженный свет на практически белую кожу. В какой-то момент омега позволяет себе улыбнуться и не может не признать, что в этот момент похож на принца из сказки. - Тридцать серебряных? – слышится презрительный голос за спиной, на который юноша оборачивается, отрываясь от самолюбования. Красивый высокий омега в дорогой одежде и парой слуг, покорно смотрящих вниз, за спиной. Наверняка отпрыск какой-то знатной семьи, которому просто стало скучно в своем замке. – Что за дешевка? – фыркает он и разворачивается лицом к другим изделиям, рассматривая их с куда большим удовольствием. Может для него и дешевка, но для Мина это баснословная сумма, на которую можно долго жить. Его семья, конечно, обеспеченная, но не настолько. Они с отцом привыкли тратить два-три серебряка в неделю, что для многих непозволительная роскошь, а тут кто-то фыркает и называет тридцать серебряных дешевкой… Что же для этого омеги тогда его пара серебряных? Пыль? - С вас пять золотых, - произносит альфа и поднимает с прилавка роскошное ожерелье с россыпью крохотных драгоценных камней, что украшали драгоценность, как звезды украшают ночное небо. У Юнги даже челюсть немного отпадает, но он вовремя приходит в себя, слыша продолжение незатейливого диалога. - Дешево, конечно, но на подобные вылазки или прогулки по саду сойдет, - произносит омега так расслабленно, чем очень удивляет самого Юнги, потому что у того от услышанной цены все скрутило внутри, а этот незнакомец так спокоен. Он легко дергает изящной хрупкой ладонью, давая знак слуге, и тот быстро принимает из рук торговца бархатный синий мешочек с положенным в него ожерельем. Вот он его будет надевать каждый день на прогулки и выкинет, когда надоест, а Мин бы хранил, как зеницу ока. Хотя о чем тут говорить? Он бы даже и не смог никогда в жизни купить его. Проходя мимо застывшего у зеркала Юнги, незнакомец давит улыбку и переспрашивает: - Тридцать серебряных? – Юнги смотрит в его синие глаза через зеркало и хочет стереть эту нахальную улыбку с напудренного лица, но продолжает стоять ровно и держать лицо. – Если нет денег купить, то положи на место и не трогай, - жестко чеканит слова омега. – Не пачкай своими руками то, что было сделано руками мастеров далеко не для крестьян. Юнги отрывается от самолюбования и переводит взгляд на незнакомца в отражении. Делает вид, что оценивает с легкой брезгливостью. Хотя сам внутри трясется. Ему нет нужды связываться с кем-то, кто выше по статусу и развязывать конфликт, в котором он скорее всего проиграет. Но и позволять кому-то смотреть на себя свысока, поливая его грязью, не может. И даже на статус плевать. Кто он - вообще не имеет значения. Барон. Князь. Герцог. Граф. Да хоть сам король! Этот омега не может смотреть на всех и вся с высокой колокольни только потому, что его рубахи не изо льна, а из дорогого китайского шелка, и в качестве украшений у него дорогие золотые побрякушки заместо деревяных бус. Незнакомец морщится, отвечая брезгливым взглядом на брезгливость. Ему абсолютно фиолетово, что какой-то крестьянин сейчас думает о нем. Этот омега просто терпеть не может всякую падаль, что встречает каждый день. Даже его слуги ему более приятны, нежели простой люд. А этот маленький замухрышка, что с таким восторгом минутой ранее разглядывал себя в отражении круглого зеркала, злил его еще больше. Он сам не ответит на вопрос почему, но чем-то Юнги его просто раздражал, хоть они даже не знакомы и видят друг друга впервые. Было ли это из-за дешевых сережек, что так шли ему и делали похожим на лунную нимфу в свете дня, которой просто не хватало ночи, чтобы засветиться во всей своей красе и затмить даже прекрасного его, или из-за того, что аристократ понимает, что хоть бриллиантами его осыпай – все равно краше будет? Сложно сказать. Однако мысль, что какой-то жалкий мальчишка светится ярче луны и звезд в дешманских серьгах, в отличии от такого прекрасного него, облаченного в шелка и золото, злила неимоверно. - Господин, - окликает он торговца, - я хочу купить эти серьги, - даже не говорит, а, словно отдает очередной приказ или высказывает новый каприз своему отцу. Юнги, честно, старается сдержаться от парочки колкостей, что дается с трудом. Ему слишком понравились эти серьги. Он просто не готов отдавать их так легко. Тем более пока он мерил их и смотрелся в зеркало, в голову закралась идея помогать каждую неделю дяде Ли на ферме и взамен просить только свежие овощи, откладывая себе в карман серебряную монету, на которую каждую неделю он закупается на рынке, а потом примерно через десять месяцев, когда нужная сумма будет накоплена, купить эту красоту. Отличный план. Правда ждать десять месяцев не хочется, поэтому придется найти себе все же какую-никакую, но подработку, а если мало будет, то несколько, чтобы в день можно было заработать целую серебряную монету, и уже через месяц купить серьги. Да, идеальный план. Кивнув самому себе и задрав подбородок повыше, Мин подходит к торговцу и совсем слегка дрожащим голосом, стараясь вести себя уверенно, требует обратного. - Позвольте, господин! – опирается левой рукой на прилавок, устроив правую кулаком на поясе. – Если вы не заметили, то я как раз хочу купить эти серьги. Не просто же так я разглядываю тут именно их. Да и с чего вы, - обращается теперь к аристократу, что ухмыляется этой картине, сложив руки на груди, - решили, что я не в состоянии купить их? – омега закатывает глаза, но улыбки с лица не спускает. Откуда же у этого замарашки будут деньги на такую покупку. – Господин, - снова поворачивается к торговцу, - скажите, на сколь долгий срок вы можете отложить мне их? – говорит серьезно, глядя прямо в желтые глаза альфы напротив, что так же как и его не моргают за все время их зрительного контакта, и совсем не обращает внимания на едва не заливающегося смехом омегу за своей спиной. - Обычно я не иду на уступки покупателям, - говорит серьезно, а у Мина в груди сердце ухает под усилившийся смех аристократа, что усердно закрывал половину лица веером. Странное поведение для омеги из высшего сословия, но это последнее, что волнует его сейчас. Он продолжает держать лицо, чтобы не выдать своего разочарования и не выдохнуть смрад ощущаемого позора прямо мужчине в лицо. – Но для вас, красавец, готов сделать исключение, - и снова внешность решает многое. Но не это сейчас столь важно. Главное, что он согласен пойти на уступки. И не для, а-бы кого, а именно для Мина! Именно для него! А смех незнакомца, сменившийся ядовитым шипением, придает юноше столько сил и уверенности, что прямо через край. – Две недели. Максимум, который я могу вам дать, - победная улыбка омеги уже готова осыпаться осколками грез под ноги, но он упорно держит ее на месте, стараясь скрыть появившиеся трещины. И, видит бог, это первый раз, когда Мин готов намеренно использовать свою красоту ради достижения своей цели. - Две недели? Всего? – приторно сладким и в то же время разочарованным голосочком тянет омега, копируя то поведение омег, которое часто замечал на базаре, и уже не обращает никакого внимания на презрительное хихиканье сзади. - Эй, красавец, больше дать не могу. Через две недели я должен отправляться в другое место, - начинает торговец объяснять, - я и так делаю огромное исключение, откладывая этот товар до того, как вы заплатите, - Юнги разочаровано выдыхает. Две недели слишком мало. Три недели тоже не большой срок, но хотя бы более выполнимый. – Однако, - переходит на шепот альфа, устраивая свою огромную мозолистую ладонь поверх нежных ручек юнца, и наклоняется ближе к его лицу. – Я могу отдать вам эти безделушки абсолютно бесплатно, но взамен попрошу лишь об одной маленькой незначительной вещи, - взгляд становится мутным, засаленным, а у Юнги зрачки сужаются от осознания того, о чем же говорит этот человек, ему бы вырваться и залепить пощечину нахалу, да только не в силах пошевелиться от чего-то. Точно не от сальных взгляда и речей альфы, а от чего-то другого, что будто заморозило момент. Сейчас наоборот хочется спрятаться за спину торговца, лишь бы избавиться от этого мороза на спине, что не дает даже моргнуть. Наваждение спадает моментально, когда торговец резко дергает его за руки на себя и вжимается носом в белую шейку, вдыхая огромную порцию запаха пряной вишни, что густо осела на коже омеги. От неожиданности Юнги вскрикивает, а почувствовав неприятное прикосновение к шее так и вовсе начинает судорожно трясти головой, стараясь ударить альфу, пока выдергивает руки из крепкого захвата. Все попытки попасть по наглецу оказываются тщетными, пока в какой-то момент он не ударяется лбом о нос альфы, разбивая тот в кровь. Торговец хватается руками за кровоточащий нос и даже кажется, что рычит, как зверь, от боли и злости, пока Мин отлетает назад и падает на землю, рассыпая по земле продукты из корзинки. В себя омега приходит моментально и, даже не чувствуя боли в саднящем лбе, перекатывается на колени и начинает судорожно собирать раскатившиеся перцы обратно в корзинку, намереваясь быстрее уйти, чтобы больше не слышать смеха, окружающего его теперь со всех сторон, а не только за спиной. Теперь аристократ смеется вместе с простолюдинами, наблюдавшими эту сцену почти с самого начала. Вот потеха народу. Какой же это позор! Они видели! А сколько они видели? Наверняка обратили внимание с первого смеха аристократа. Ужас! Кошмар! Бесстыдство! Да что угодно! Так низко Юнги никогда не падал. И в том и в другом смысле. Он всегда держал себя ровно и не позволял себе крутить хвостом перед альфами и намеренно хлопать глазками перед торговцами, выбивая скидку. Никогда не позволял кому-то так нагло с ним себя вести, хоть и простой крестьянин. Он всегда верил, что не просто омега, способный только рожать и подставляться, что способен на большее. Верил, что всего сможет добиться и без классических омежьих уловок, на которые ведутся абсолютно все альфы. Юнги всегда добивался своего настойчивостью и фактами. Того же кролика вообще выбил хитростью! А сейчас что? Теперь он ничем не лучше тех омег, что телом торгуют. Теперь он такой же! Какой же стыд! А что он отцу скажет? А если не скажет, то что тогда? А что если ему кто-то донесет об этом? А вдруг уже кто-то бежит в церковь рассказывать ему и домой омеге можно уже даже и не возвращаться? Какой же кошмар! Хуже не бывает! Под грузом тяжелых мыслей и смехом народа глаза застилает пелена слез, которую омега сдержать не в силах, а соленые капли крупными гроздями сами катятся по щекам и разбиваются о сухую жесткую землю, на которой травинки едва растут. Ну, может быть сейчас он был полезен этой самой сухой земле, и его слеза напоила какой-то росток, стремящийся пробиться наружу, а омега просто придал ему сил, и он сможет пробиться на свет и увидеть солнышко. Руки омеги хаотично мечутся по земле, уже просто стараясь нащупать выпавшие овощи, потому что за густой слезной пеленой стыда ничего не видно. Хочется просто исчезнуть. Провалиться под землю. Сгореть в адском котле. Что угодно, лишь бы сейчас не сидеть здесь на земле и не слушать противный смех людей, не сгорать под унижающими взглядами. Этот хохот для омеги хуже, чем кара небесная, а может… это и есть его кара за развязное поведение перед альфой, чтобы выпросить у него жалкую безделушку? Люди едва ли не катаются по земле от смеха, а дети невоспитанно тычут пальцами в Мина, а Юнги даже не пытается постоять за себя. Заслужил. Мальчишки альфы, что вырвались из рук родителей находят на земле ярко красный упругий спелый помидор, и принимаются задорно его гонять по земле, в какой-то момент намеренно пиная его в омегу, и попадают тому прямо в голову, вызывая у Юнги новый поток слез, а у зевак новый приступ смеха, который быстро стихает, а гадкие мальчишки сбегают обратно в толпу, когда землю перед Мином застилает тень, а перед лицом появляется рука, облаченная в черную ткань и кожу, сжимающая ярко-красный помидор. Сердце пропускает удар, разгоняя по венам ледяную кровь, стоит только поднять зареванное лицо вверх и столкнуться с пугающими обсидиановыми глазами напротив, что так пристально и даже как-то зло смотрят в светло-карие глаза омеги. В глазах на секунду мелькает какая-то странная искра, а губы охотника расползаются в едкой улыбке, что совсем не нравится юноше. - Попался. Как гром среди ясного неба звучит одно единственное слово от человека, которого Юнги надеялся больше никогда в жизни не видеть. Как он вообще здесь оказался? Омега искренне надеется, что это простое совпадение и охотник после выполненной работы решил прогуляться по рынку. Лишь бы он правда не следил за ним, а произнесенное им одно единственное слово ему просто послышалось. Еще в том переулке у маленького фонтана Юнги искренне надеялся, что ему удалось сбежать, но если этот страшный в его глазах мужчина и правда следил за ним… Хуже и быть не может. Юнги чувствует как его нижняя губа трясется так, будто он слег с лихорадкой, а голос застрял где-то в горле, от чего вырывалось только редкое мычание. Так жалко он себя еще никогда не ощущал. Отсчитав мысленно до десяти, как учил его дядя Ли, юноша немного приходит в себя. И медленно, нарочито спокойно, будто он его впервые видит протягивает руку, забирая из огромной, по сравнению с его, ладони помидор, даже не проверяя его состояние. Покрутить голову, чтобы убедиться, что все овощи были собраны, не хватает сил. Эти черные, как душа дьявола, глаза смотрят в упор и не позволяют увести взгляд. Наверное, именно на подобных моментах авторы книг пишут о какой-то искре, проскочившей между героями, возникшей буре и пробуждённым безумием. Только вместо искры между героями сплошное пугающее напряжение. Да и Юнги не главный герой типичного омежьего романа, в котором омега встречает свою любовь в подобной ситуации, и они любят друг друга до гроба. Наверное, поэтому тут даже не пахнет бурей и безумием. Скорее пугающей тишиной, в которой слышно как бежит кровь по собственным венам, от чего, как шаровая молния, появляется напряжение, которое не ясно по кому и когда ударит. Неизвестно сколько они смотрят так друг на друга. Охотник и его жертва. Юноша уже несколько раз прочувствовал на своем теле набеги мурашек, от чего неосознанно дергал конечностями, когда Чон даже зрачками не дрогнул, смотря все это время будто в душу, пуская туда свой яд, и не ясно что делая с омегой. Только когда Мин видит в глазах альфы свое отражение, пугаясь собственного вида, приходит в себя и спешит подняться. Дергаными движениями он, скорее вырывает, чем достает эти проклятые сережки из ушей, не обращая внимания на тянущую в мочках боль от резких движений, и кидает на прилавок, разворачиваясь и стремясь уйти отсюда как можно быстрее. Мужчина оказывается быстрее и сжимает длинными пальцами предплечье омеги и грубо разворачивает к себе, от чего юноша даже не то что вскрикивает, а кричит, будто животное перед бойней, которое понимает, что его сейчас убьют и съедят. Маленький кулачок прилетает прямо по сжатому мужскому запястью, стремясь выбраться из захвата, но вместо ожидаемой реакции получает обратное – пальцы сжимаются на тонкой руке еще сильнее, от чего глаза жмурятся, а челюсти напрягаются, не давая даже заскулить от боли. Его грубо дергают за руку и заставляют открыть глаза. - А тебя сложно догнать, красотка, - шипит в самое ухо, наклонившись к омеге, что никто кроме него не слышит. – Но голосок у тебя звонкий. Внимание привлекает только так, - расплывается в жуткой улыбке и смотрит в напуганные глаза с каким-то наслаждением. Хищник любит, когда его жертва боится. – Что же мне с тобой делать? – наклоняет голову и щурится, стараясь не засмеяться с собственных мыслей. Да и дураку ясно, что делать с таким омегой. - Да что вы себе позволяете! – визжит Юнги, стараясь вырваться из сильной хватки и ударяет по руке альфы еще сильнее. – Не смейте трогать меня! У вас нет оснований брать меня под арест! – сам не понимает, что несет. Какой арест? Какие основания? – Я же не сделал ничего плохого! Я просто хотел купить эти серьги! Я даже не пытался их украсть! Я их мерил! Даже вернул уже! – чуть ли не истерит омега, не оставляя попыток освободиться. - Мне не нужны основания, чтобы просто выполнять свою работу, - в очередной раз за сегодня у Юнги бежит мороз по коже, а глаза наконец открываются и загнанно смотрят на охотника. Выполнять свою работу? Да о чем этот мужлан говорит вообще? Какую еще к черту работу? Неужели он подозревает его в связи с дьяволом? Осознав, что это черт возьми уже не шутки и его правда вот-вот уведут как подозреваемого, Мин собирает свои немногочисленные силы и дает не слабую пощечину свободной рукой наглецу в черном, заставляя того повернуть голову и только. Рука из захвата так и не освобождается и когда уже злой альфа поворачивает лицо обратно и тянет свободную руку, чтобы схватить запястье наглеца, посмевшего его ударить, Мин будто срывается с цепи и напрыгивает на альфу, крепко хватая его за густые черные кудри, оттягивая те, пытаясь вырвать с корнем. Охотник, не ожидав такого, вскрикивает и рефлекторно отгибается назад, обеими руками хватаясь за маленькую ладошку, сжавшую его волосы в крепкий кулачок прямо у корней. Почувствовав свободу своего предплечья, Юнги отцепляет ладонь от волос альфы и прижимает обе руки к груди, отходя на безопасное расстояние. И прежде чем, прижавший к затылку руки, охотник обдает его своим яростным взглядом с оскалом белых зубов, омега достает из корзинки мягкий побитый помидор, который до завтра бы уже не дожил, и швыряет его прямо в альфу, попадая точно в перекошенное злостью лицо, разбиваясь, и забрызгивая все соком, от чего, до этого переговаривающаяся между собой толпа зевак, заливается смехом, совсем забыв кто перед ними. Даже торговец со сломанным носом болезненно пыхтит, не в силах остановить смех. Только длится веселье недолго. Пока альфа стряхивает остатки овоща* со своего лица, Юнги круто разворачивается на пятках и сбегает прямо в гогочущую толпу, скрываясь в ней. Далеко правда ему уйти не удается. Мокрая рука, перепачканная в помидоре резко хватает его за шкирку рубахи, от чего Мину кажется, что он вот-вот задохнется. - Отпустите! Вы не можете! – кричит и извивается в хватке сильных рук Мин, стараясь освободиться, что у него получалось из ряда вон плохо. – Я неприкосновенен!* – заорал что есть мочи, надеясь на возможную пощаду или неожиданное спасение. – Мой отец священник Мин! Вы не можете меня трогать! Ваши полномочия на меня не распространяются! – стоит только упомянуть отца как хватка слабеет и Юнги падает на землю, в очередной раз пачкая колени. Но не позволяет себе сидеть долго, а сразу же срывается на бег и бежит. Бежит. Бежит прочь. Только бы не оставаться здесь. Не смотреть в эти страшные черные глаза. Не слышать этого голоса, наполненного желчью. Не видеть этой улыбки хищника, чтобы не чувствовать себя жертвой.