No Paths Are Bound

Свой первый Фестиваль Середины Осени на Небесах Се Лянь отметил, когда ему было всего семнадцать лет. Тогда он в окружении друзей гулял по украшенным улицам Небесной Столицы, с восторгом разглядывая декорации, ярмарки, представления и нарядных музыкантов. Теперь празднество стало ещё более пышным. Конечно, Се Лянь больше не может видеть ни разнородных золотых дворцов, построенных по разной исторической моде, ни огромных передвижных пирамид, на которых выступают акробаты и танцоры. Но уличные звуки, праздничная суета, топот множества ног, оглушительная музыка и жар фейерверков… Всего этого слишком много. Младшие небожители снуют тут и там, некоторые собираются группками, болтают и смеются (Се Лянь слышит, как кто-то делает ставки на будущих победителей соревнования Фонарей. Он совсем не удивлен, что никто из игроков не упоминает его имени.) Боги Верхних Небес не участвуют в уличных гуляниях — они все собрались наверху, в Большом Зале Собраний, на Пиршестве Середины Осени. Зал для таких больших праздников полностью перестраивали: приносили огромные столы, стены украшали полотнами и бархатом, подвешивали к потолкам тончайшие шелковые занавеси. Воздух Большого Зала Собраний дрожал от смеха и музыки. Поскольку присутствие Се Ляня — простая формальность, он находит себе пустой столик у самой дальней стены и устраивается там, чуть приспустив капюшон. Если не привлекать внимания, он сможет улизнуть сразу после фонарей — — …Ваше высочество? Се Лянь поднимает взгляд и с удивлением обнаруживает перед собой знакомую ауру: землистую, плотную, с очень твердыми гранями. — …Фэн Синь, — он улыбается, убирая волосы за уши. — Тебе нравится фестиваль? Бог войны смотрит на него сверху вниз, на мгновение потеряв мысль. Уши у него краснеют. С другого конца Зала пара черных глаз следит за Фэн Синем поверх пиалы с вином с обидой и злостью. — Нет, — Фэн Синь поджимает губы. — Терпеть не могу сборища. Он всегда таким был — наверное, единственная черта, которую он разделил с Му Цином. По крайней мере во времена Сяньлэ они с Му Цином всегда исчезали с вечеринок друг за другом. — Почему ты сидишь тут совсем один? — Я… — Се Лянь сухо сглатывает. — Ну… — Ваше высочество! — ещё один голос раздаётся с другого конца залы, слишком громкий от волнения. — Ха-ха-ха, ты пришел! Иди сюда, сядь со мной! Я тут, тут! …Ши Цинсюань. Се Лянь бросает Фэн Синю извиняющуюся улыбку, поднимается на ноги и пробирается в сторону знакомого нервного смеха. (К его большому сожалению, госпожа Повелительница Ветров разместилась ровно по центру зала.) — Повелительница Ветров, — он улыбается и пытается кончиками пальцев нащупать край стола, чтобы ничего не задеть. Заметив это, Ши Цинсюань берет его за запястье и усаживает на место рядом с собой. — Как ты? — ЗАМЕЧАТЕЛЬНО! — она улыбается так широко и говорит так громко, что Се Лянь едва не подпрыгивает. — Я уж думала, что ты будешь добираться ВЕЧНОСТЬ! В её голосе чувствуется странное напряжение, и Се Лянь всё больше убеждается, что она во что-то его втянула своим приглашением. Хотя он не может догадаться, зачем и во что. Разумеется, как и все остальные гости сегодняшнего пира, Ши Цинсюань одета в своё лучшее платье. Оно сшито из мягкой струящейся ткани цвета зелёного нефрита и расшито золотой нитью. Её волосы собраны в сложную высокую причёску с множеством шпилек и драгоценных камней. Мин И, сидящий с другой стороны от неё, одет как обычно (в чёрное) и выглядит так, будто всё собрание невозможно ему надоело. Впрочем, не совсем: ряд копченых свиных рёбрышек на блюде перед ним развеивает скуку — он методично обгладывает одно за другим до самой кости. (Ши Цинсюань немного отвлекается каждый раз, когда он слизывает с пальцев соус.) Если не считать золотых серег — тех, которые он носит каждый день — на нём нет ни одного украшения. Какой позор. Даже посмешище трех миров хотя бы постарался выглядеть прилично. — Давай уже, — раздаётся раскатистый смех Пэя. — В этом нет ничего такого! — Разумеется, не стоило ждать другого отношения от тебя, — холодно отрезает Ши Уду. Он сидит рядом с генералом, за самым высоким столом в зале (кроме, разумеется, стола Цзюнь У). — Господин Повелитель Вод любит критиковать других, — журит его Пэй. — Мне стыдиться нечего. Он толкает меч по столу, показывая всем желающим запятнавшую его кровь. Сапфировые глаза на мгновение опускаются к окровавленному лезвию, потом возвращаются к Генералу с выражением равнодушного презрения. — Так и есть, — тон у него размеренный и сухой, как истлевшие кости. — Тебе уже поздно печься о добродетели. Стол взрывается смехом, и Пэй пожимает плечами, в примирительном жесте вскинув руки. Шпилька Повелителя Вод совсем его не задела. — Просто напоминанию, что нет ничего плохого в том, чтобы расстаться с девственностью. Глаза Се Ляня распахиваются. Ах, Яньчжэнь. В обширной коллекции Цзюнь У много зачарованных мечей, причем заклятья на них варьируются от полезных до откровенно шуточных. Этот меч, например, оставался незапятнанным, если его касалась кровь чистого телом человека. Ши Уду, закатив глаза, проводит пальцем по острию. Капелька крови, скатившись до желобка, остаётся там. — Так-так-так, — Пэй ухмыляется, прищёлкнув языком. — И ты ещё меня стыдил… Повелитель Вод выгибает бровь. — В сравнении с твоими… сотнями, или уже тысячами?... партнеров, мои два ничего не стоят, — тянет он, закатывая глаза. — Так что можешь не взывать к моему достоинству. Пэй фыркает, потом замирает, так и не донеся до губ чашу с вином. Когда он отвечает, его голос гораздо мягче… и окрашен удивлением. — …Два? Ши Уду пожимает плечами. — Слишком мало на твой взгляд, или у тебя двойные стандарты? В конечном итоге, какая вообще Генералу разница? — … — Пэй качает головой, отпивая из чаши. — Тогда почему тебе важно, девственница ли твоя младшая сестра или нет? Пусть она тоже сыграет. Повелитель Вод фыркает, и Се Лянь чувствует, как подбирается рядом с ним Ши Цинсюань, едва не выпрыгивая из кожи от попыток скрыть нервное волнение. Се Лянь помнит эту игру. Она не особо беспокоила его во времена первого вознесения: все знали о его непорочности, и чистота тела в те времена была для него предметом гордости. Он готов был выставлять её напоказ. — Разумеется, она девственница, — Ши Уду скрещивает на груди руки. — Что не отменяет того факта, что это глупая детская игра. — Почему ты так уверен? — Она не состоит в браке, — высокомерно отвечает Ши Уду. У Пэя вырывается удивлённый смешок; он указывает в сторону бога своей чашей: — Ты, вообще-то, тоже! — Так и есть, — соглашается Повелитель Вод. — Я не виноват в отсутствии подходящих кандидатов. Это наконец-то обрывает веселье Пэя. Он замолкает и возвращается к своему вину, пробормотав что-то неразборчивое. Ши Уду отворачивается от него и обращается к сестре: — Просто сделай что говорят, Ши Цинсюань, — водный бог закатывает глаза. — Не в первый раз. С предыдущего раза прошло всего ничего — десятилетие, может, два? — так что разницы никакой. Кто-то передаёт им меч, пока он не ложится на столе перед ними. Ши Цинсюань вздрагивает, закусив губу, Се Лянь хмурится, а Мин И залпом выпивает жаркое с овощами с тарелки, прямо с кусками мяса, в два глотка. — …Ты не обязана ничего делать, — тихо говорит ей Се Лянь, хмурясь ещё сильнее. Мин И приходится прерваться на несколько глубоких вдохов — он так увлекся бараньей ножкой, что забыл дышать. — Даже если ты не девственница, никто всё равно не узнает, кто в этом виноват. — … — Ши Цинсюань с трудом сглатывает, разглядывая меч так, будто это топор палача, и наконец неуверенно протягивает к нему руку. Се Лянь вздыхает — он больше не может этого выносить. Протянув руку, он сам берёт меч и проводит лезвием по ладони. Он сделал это, чтобы отвлечь внимание от Повелительницы Ветров, но теперь всё внимание будет приковано… Разговоры за столом смолкают: это меч задрожал, источая яркое сияние. Вместе с ним задребезжали тарелки и кубки. — …Ох, — Ши Цинсюань пораженно смотрит перед собой. Се Лянь ничего не может с собой поделать — ему… больно от её реакции. Она не пытается его унизить, не имеет в виду ничего дурного… Но её удивление значит, что она знает о слухах. Даже сейчас они всё ещё не утихли. Всё ещё напоминают ему о самых унизительных днях прошлого. Днях за гранью стыда и смущения, днях, заполненных ужасной болью, выгравированной на самых его костях. Это было именно унижение, мучительное, глубинное; в то мгновение окончательно разорвалась связь между ним самим и человеком, которым он пытался быть, за чей образ отчаянно цеплялся. За другим столом Генерал Сюаньчжэнь становится белым, как полотно. Его руки безжизненно покоятся на коленях. Его самое большое сожаление вновь возвращается к нему. “Вот насколько ты меня ненавидишь?!” Через два стола от него ладони Фэн Синя сжимаются в кулаки поверх серебряных столовых приборов. На его скулах ходят желваки. “Ты скорее позволишь ему торговать собой на улицах, чем примешь мою помощь?!” В ту ночь он сказал много ужасных вещей, и эта даже была не самой ужасной. Но Му Цин редко сожалеет о словах, которые вырвались у него в пылу ссоры. О последствиях — да, но не о самих словах. Но… Благие небеса… Его плечи опускаются, он щурится (только чтобы спрятать выражение глаз). Му Цин жалеет обо всём, что сказал и сделал той ночью. — …Что ж, — подает голос кто-то из младших богов войны, недоверчиво хмыкнув. — Мы, похоже, были о вас неправильного мнения, ваше высочество. У Фэн Синя в руках трескается кубок, Му Цин выглядит зелёным. Се Лянь не говорит ни слова. Достав платок, он принимается вытирать кровь с ладони, чтобы не запачкать стол и одежду. По крайней мере удалось отвлечь всех от Ши Цинсюань, а значит, план сработал. Напоминание, конечно, неприятное, но принцу несложно её выручить: она явно пыталась избежать некого публичного открытия. Нельзя стыдить человека за такие вещи, каким бы ни был ответ. — Вот так дела, — хихикает кто-то из богов литературы, прикрывая рот рукой. — Подумать только, он же ни слова не сказал в свою защиту! А ведь у него могла бы быть не такая ужасная репутация… Ши Цинсюань уже открывает рот, собираясь разразиться яростной тирадой, но… Её внезапно опережает… — Как будто кто-то вроде тебя поверил бы ему. …Пэй. Се Лянь замирает, пораженный. — Да и кому нужна хорошая репутация среди тех, кто так легко продаётся? Пэй, которого Се Лянь с самого вознесения (ненамеренно) раз за разом оскорблял и подставлял под удар. Первым вступился за Наследного Принца Сяньлэ. — Ах да, — бог литературы закатывает глаза. — Генерал Мингуан, главный защитник наложниц и проституции. — И? — Пэй вскидывает бровь. — Знаешь, по моему опыту, проституток ненавидят только те, кто думает, будто их товар положен им за бесплатно. От этих слов младший бог заливается краской. — Ни одна проститутка не виновата в том, что даже с божественной силой ты не можешь убедить женщину лечь с тобой в постель, — Пэй откидывается на стуле, сложив на груди руки. Ши Уду не говорит ни слова, лениво обмахиваясь веером, но… в его глазах мелькает одобрительный блеск. Во главе Зала, за самым высоким столом раздается единственный хлопок — это Цзюнь У насытился представлением. Яньчжэнь поднимается со стола и возвращается в ножны. — Достаточно, — говорит Император, наливая в чашу вино. У Се Ляня вырывается вздох облегчения — Ши Цинсюань теперь в безопасности. Но затем он слышит низкий бой барабанов и недоумённо хмурится. — …Эту игру придумали три столетия назад, — объясняет Повелительница Ветра, склонившись к нему. — Когда раздаётся удар барабана, бог передаёт чашу вина другому богу. Когда барабаны стихают, тот, у кого осталась чаша, должен выпить её содержимое до дна. О, игра на выпивание? Звучит на удивление обычно — — А в это время, — добавляет Ши Цинсюань. — На сцене показывают пьесу из мира смертных про этого бога. Оказывается, Се Лянь пришел на пир не самым последним. — Лин Вэнь! — громко позвал Пэй чтобы перекричать барабаны. — Мы всё гадали, когда ты явишься! К удивлению принца, ему отвечает определённо мужской голос: — Мне нужно было закончить с отчетами, прошу простить. — Лин Вэнь садится по другую руку от Ши Уду, их плечи соприкасаются. — Думаю, Повелитель Вод скрасил тебе праздник в моё отсутствие. Лин Вэнь хитро улыбается Ши Уду, только чтобы едва не получить по носу резко раскрывшимся веером. Тень веера скрывает лицо Повелителя Вод. — Я хорошо умею развлекать, — высокомерно отвечает он. — Как жаль, что тебе пришлось прийти в этом облике. Лин Вэнь вскидывает бровь. В своём женском теле она красива, но в мужском к красоте добавляется особая манера держать себя. Высокий и статный Верховный Бог Литературы источает спокойную уверенность, привлекательность которой сложно отрицать — даже Се Лянь должен признать, что мужской голос Лин Вэнь заворожил его. И всё же, до этого принц ни разу не сталкивался с этим обликом, отчего же Лин Вэнь принял его сейчас? Заметив его замешательство, Ши Цинсюань шепчет принцу на ухо: — Люди чаще поклоняются Верховному Богу Литературы, а не Верховной Богине, а мы обязаны посетить Фестиваль Середины Осени в своей самой сильной форме. Ах, звучит резонно. И вполне объясняет… — К сожалению, моего брата постигла та же участь. Хотел бы я, чтобы ему не пришлось выглядеть так, — Ши Уду откидывается на спинку стула, скрестив руки. — Глупость какая. Ши Цинсюань опускает взгляд в свою тарелку, улыбка увядает на её губах. Се Лянь не может видеть выражения лица Мин И, только слышит, что он замер и перестал жевать. Мин И следит нехорошим взглядом за Повелителем Вод, пристально, с ненавистью. — Что уж ты так, — раздаётся дразнящий голос Пэя. — У тебя ведь тоже есть женская форма. Ши Цинсюань замирает от удивления, а её старший брат, спрятавшись за веером, краснеет от уха до уха. — И я думаю, что она красавица, — добавляет Генерал с широкой улыбкой, которая не отражается в глазах. Пэй Мин не питает тёплых чувств к Ши Цинсюань, это общеизвестный факт. Но про её старшего брата нельзя сказать того же, и Генерал знает, как важна эта связь. Знает он и то, что отношение Ши Уду к превращениям сестры легко понять превратно. Оно рождено не ненавистью, узколобием или отторжением, а скорее… Желанием защитить. Страхом и недоверием, особенно к мужчинам. Откуда это у Ши Уду Пэй Мин не знает. Он пытался узнать, снова и снова, но… Есть некое предельно допустимое расстояние, на которое люди подпускают тебя, когда они напуганы. Ши Уду — гордец, и скорее предстанет перед всеми тираном, чем трусом. Ши Цинсюань с приятным удивлением разглядывает своего брата. — Гэгэ, у тебя есть…? Но она не успевает закончить вопрос: барабаны смолкают. Жертвой первого раунда оказывается какой-то мелкий бог войны. Он с ухмылкой осушает чашу и продолжает смеяться всю пьесу (она рассказывает о какой-то его победе). Мин И возвращается к еде, Се Лянь в задумчивости опускает подбородок на ладонь. Ему всегда казались странными эти игры. Он не получал от них никакого удовольствия, но они, похоже, были придуманы не для этого. Не было приза за победу. Не было особого веселья, если не считать насмешек над невезучими богами и богинями. Но конкретно эта игра с первого взгляда кажется не такой ужасной. В конечном итоге, пьесы смертных о богах обычно содержат лестные сюжеты, а про неизвестных богов вроде него пьес и вовсе нет. Никто ничем не рискует. Нет чувства нарастающей тревоги. (По непонятной причине эти праздничные развлечения были будто бы созданы чтобы нагнетать обстановку.) Ши Цинсюань так и остаётся сидеть, склонившись к нему, и подробно описывает каждую из постановок. Не то чтобы хоть одна из них имела художественную ценность, но приятно знать, что происходит. Первая стоящая внимания постановка случается, когда чаша с вином останавливается на Фэн Сине. Судя по звукам и заиканиям Повелительницы Ветров, на сцене происходит что-то… фривольное. Из-за стола Фэн Синя доносятся громкие ругательства; Мин И насмешливо хмыкает, не отрываясь от пережевывания жареной утки. — А каких ещё пьес про себя ждал генерал Большое Достоинство? — бормочет он себе под нос. Ши Цинсюань хихикает, прикрыв ладошкой рот, но Се Лянь преисполняется сочувствия. Бедный Фэн Синь… Из них троих он единственный не был связан обетом целомудрия и мог свободно совершенствоваться на любом Пути, однако (скорее всего благодаря отцу) любая близость была для него испытанием. — Знаешь, — Мин И откидывается назад и утирает рот платком, его рука перекинута поверх спинки кресла Ши Цинсюань. — Мне всегда было любопытно… А вот это интересно: обычно Повелитель Земли хмур, безучастен и старается держаться ото всех подальше. Он всё ещё таков, но рядом с Ши Цинсюань становится разговорчивее, прямо противореча собственным многократным отрицанием их дружбы. — Что у Сюаньчжэня с волосами? Се Лянь хмурится: очевидно, он понятия не имеет, о чём они. — Что он имеет в виду? — Ах, это, — Ши Цинсюань постукивает пальцем по подбородку. — Вы помните чуму, разразившуюся четыреста лет назад? Ту, после которой Му Цина стали почитать, как бога медицины? Се Лянь и Мин И одновременно кивают, и она продолжает: — Смертные не любят сухие факты. Кого заинтересует простое “Небесный Император послал несколько богов разобраться с бардаком, и так уж вышло, что Сюаньчжэнь оказался среди них”? Нет, им нужно было придумать про это целую балладу, сами понимаете, — она проводит пальцами по ободку своего кубка. — В общем, кто-то из летописцев переделал старую историю о низком происхождении генерала в новую: по ней выходило, что Сюаньчжэня регулярно принижали и оскорбляли свои же товарищи, постоянно напоминая, что он был рожден прислуживать. Его господин, однако, искренне не замечал его проблем и трудностей. Ши Цинсюань рассказывает историю так, будто в ней нет ни слова правды, не замечая тени, пробежавшей по лицу Се Ляня. — Затем чума опустошила земли, забирая без разбора молодых и старых, богатых и бедных. Сюаньчжэнь вместе с другими генералами своего господина спустился в мир смертных, чтобы найти лекарство. Бой барабанов наполняет Зал, и заново наполненная чаша вновь начинает свой путь. — Генерал Сюаньчжэнь обнаружил озеро с целительной водой. Нужно было лишь испить из него, и человек исцелялся. Однако стоило кому-то ещё коснуться поверхности озера, как вода в нём обращалась в лёд. Будто по мановению судьбы, пока Ши Цинсюань рассказывает историю, чаша опускается перед Му Цином. Он пристально смотрит на неё, поджав губы, потом наклоняется (звякают серебряные серьги) и берёт её в руки. — Остальные генералы сочли его колдуном и отказались рассказывать господину, что это Сюаньчжэнь даёт всем лекарство. Он работал без устали день и ночь, черпая воду из озера, не зная ни сна, ни отдыха. Наконец, Му Цин подносит вино к губам и залпом выпивает его. — Но вскоре пришла зима, и вместе с ней чума добралась до столицы, выкашивая без разбора генералов и знать. Господин Сюаньчжэня тоже подхватил болезнь. Вместе с её словами поднимается бархатная занавесь, и в театре за ней актёры отыгрывают те самые сцены, о которых она рассказывает. — Всё это время Сюаньчжэнь, не зная ни признания, ни благодарности, шел через лед и снег, чтобы принести людям целительную воду. Он исцелил своего господина, других генералов, которые присвоили себе результат его трудов, и знатных чиновников, смотревших на него свысока. Но болезнь беспощадна, и он сам заразился чумой. Пока она говорит, актёр на сцене — трагичный, разумеется, как и положено главному герою — падает на колени, со стоном хватаясь за грудь. — Один-единственный генерал предложил помочь и отнести Сюаньчжэня вверх по горному склону, чтобы он сам мог испить из озера. Будто из ниоткуда на сцене появляется ещё один героический актёр, подхватывает предыдущего на руки и идёт по кругу, театрально изображая страшные усилия. — Но гора была высокой, а снег становился всё глубже, и невозможно было перенести другого человека через горную гряду в долину, где ждало целительное озеро. Му Цин смотрит пьесу со скучающим видом, но глаза у него настороженные. — В отчаянии генерал оставил Сюаньчжэня под старым вишневым деревом и сам поспешил к озеру, боясь опоздать. Но как бы он ни бился, поверхность озера осталась для него гладким льдом, — Ши Цинсюань откидывается на стуле, вертя между пальцами прядь волос. — Генерал вернулся, собираясь вновь попытаться отнести Сюаньчжэня наверх, но было уже слишком поздно. Болезнь и холод забрали жизнь Сюаньчжэня. Се Лянь хмурится, пытаясь разобраться в странной истории. — Но если он умер, как же он мог стать богом? — В этом вся соль, — Ши Цинсюань улыбается. — Большой драматический момент: вместе с последним вздохом Сюаньчжэнь вознёсся. Как бог войны, но ещё — медицины и Зимнего сезона. — Звучит логично, — фыркает Мин И, разглядывая безразличное лицо Му Цина, наблюдающего за историей своего “вознесения”. — Пусть это все враньё, характер у него — самое то для божества зимы. — Тихо, — Ши Цинсюань игриво шлёпает его по руке. — Я ещё не закончила. Се Лянь не согласен: Му Цин и хладнокровие были очень далеки друг от друга. Он мог выглядеть бесчувственным, но был одним из самых эмоциональных людей, которых принц только встречал. Люди слишком быстро навешивают ярлыки. — Когда Сюаньчжэнь вознёсся, его волосы изменили цвет. Пьеса на сцене подходит к своему драматическому завершению, пока Ши Цинсюань объясняет: — Они стали точь-в-точь как замерзшая поверхность того самого озера. Поэтому верующие изображают Сюаньчжэня с серебряными волосами. Такой облик он и принял для фестиваля Середины Осени; шелковые пряди, обрамляющие его лицо, мерцают будто звёздный свет, а его глаза кажутся ещё темнее и загадочнее. — …Занимательная история, — тихо замечает Се Лянь. — Жалко только, что выдуманная, — Мин И зевает. — Смертные горазды выдумывать всякий вздор. — О, это ещё не самая странная выдумка, — Ши Цинсюань улыбается. — Ходят слухи, что, выпив кровь Сюаньчжэня, можно исцелиться от любого недуга. У Се Ляня приоткрывается рот, он беспокойно хмурится: — …Что? — Не волнуйся, ваше высочество! — она смеётся, качая головой. — Никто не собирается попробовать твоего друга на зуб. Его последователи просто готовят блюда с кровью животных на зимнее солнцестояние и молятся о крепком здоровье и благодатях на следующий год. — И всё равно смертные выдумывают странные вещи, — тянет Мин И, наблюдая за кочующей по Залу чашей с вином. — Я и более странные легенды слышала, — припоминает повелительница ветров. — Знаешь, они даже про несуществующих богов придумывают всякое! Се Лянь вскидывает бровь. — Зачем им это? — Смотрите, — Ши Цинсюань с щелчком раскрывает веер и несколько раз мягко обмахивается, чтобы вернуть в причёску пару выпавших прядей. — У нас есть стихийные боги воды, дождя, земли и ветра, так? — …Все верно, — соглашается принц. — Повелитель Грома исчез всего пару веков назад, так что в мире смертных никто особо не беспокоится. А вот Повелителя Огня нет на Небесах уже почти тысячелетие, так что они придумали легенду, объясняющую его отсутствие. Теперь, когда Ши Цинсюань сказала это вслух, ситуация действительно выглядит странной. Когда Се Лянь вознёсся, старый Повелитель Огня уже несколько столетий как сложил с себя полномочия. Возможно, за всё время правления Цзюнь У не было ни одного стихийного бога пламени… — Так вот, если верить легендам, восемь столетий назад случилось извержение вулкана и в небе зажглась новая звезда, которая горела так ярко, что много месяцев была видна на небосводе днём… — начинает Ши Цинсюань, и Се Лянь вставляет: — Такое действительно случилось. Ши Цинсюань удивлённо замирает. — Правда? Бой барабанов вновь останавливается, на этот раз чаша оказывается у какого-то неприметного бога литературы, чья пьеса не стоит особых упоминаний, — пояснения Се Ляня гораздо интереснее. — Да, — соглашается принц, пытаясь припомнить детали. — Мне тогда было… около семи лет. Звезда горела в небе три месяца. Красиво… но странно. Позднее её назвали проклятьем, знаменующим падение Сяньлэ, но Се Лянь, оглядываясь назад, мог вспомнить только собственные мысли. Он думал тогда, какая она красивая. — Что ж, может, в этой легенде есть доля правды. По легенде Повелитель Огня был древней звездой, наблюдающей с небосвода за миром каждую ночь. Однажды он полюбил смертного, наследника правящей семьи. Принц чуть улыбается, внимательно слушая. — Он смотрел на свою любовь каждую ночь во снах, а смертный вглядывался в звезды, всегда находя одну из них прекраснее всех остальных. С каждым годом им всё больнее было находиться порознь. Красивая история, похожая на сказку. Но… — Повелитель Огня знал, что его возлюбленный однажды сам вознесётся и станет богом. Поэтому он терпеливо ждал много лет… Но в день вознесения божественность его возлюбленного была у него украдена. В этом особенность сказок. — Так Повелитель Огня, обречённый остаться на небесах, разлучился со своим любимым, навеки прикованным к земле. В ярости и отчаянии он сотряс землю, и древний вулкан исторг столп пламени и пепла в небеса. Его звезда сияла всё ярче и ярче, пока… Не прогорела совсем. Что-то обрывается у Се Ляня в животе. Какой безысходный конец. Но…. — Он отказался от божественности и обратился падающей звездой, — Се Лянь замирает, приоткрыв рот, и Ши Цинсюань продолжает: — Он упал на землю. Его возлюбленный поймал его и обнял своего умирающего бога. Ценой своей жизни он вернул любимому утраченное, и тот вознесся после стольких лет как божество войны, снова разделяя их непреодолимой границей между землёй и небом. Есть что-то невообразимо печальное в этой истории, и Се Лянь неосознанно сжимает кольцо, подвешенное на цепочке у него на шее. В груди у него ноет. — По легендам, его возлюбленный всё ещё скитается по миру, поддерживаемый верой своего единственного последователя: павшего Повелителя Огня, который присматривает за ним из мира призраков. Повисает тяжелая тишина. Наконец, Мин И, осушив свой кубок, обрывает её: — Удавиться можно с тоски. Се Лянь в глубине души с ним согласен, а Ши Цинсюань только пожимает плечами: — Может быть. Кстати, именно из-за этой легенды Звезду Разрушения стали называть Одинокой. — Правда? — Се Лянь удивлённо поднимает брови. — Надо же, я не знал… — Ты когда-нибудь загадывал желание на падающую звезду? — Ши Цинсюань поворачивается к нему с хитрой улыбкой. — Этот обычай тоже оттуда. — Звучит как бред собачий, — бормочет Мин И, не отрываясь от банки консервированной груши, и Ши Цинсюань надувает губы. — Я не выдумываю! Когда я была ребёнком, падающие звёзды называли слезами Повелителя Огня! И если загадать желание, твоя любовь будет связана с тобой самой судьбой! — она фыркает, складывая на груди руки. — И откуда ты столько про это знаешь? — Потому что гэгэ рассказывал мне истории перед сном каждую ночь! — она возмущённо надувается. — И эта была моей любимой! — О, — Мин И презрительно фыркает. — Великий Повелитель Вод тебе сказки на ночь читал? — Он не был тогда Повелителем Вод, он был просто моим старшим братом! — Ши Цинсюань хмурится, теребя кончик своей метёлки из конского волоса. — И он целыми днями пропадал на работе, я почти его не видела. — Он работал? — интересуется Се Лянь. — Разве он настолько тебя старше? По рассказам создавалось впечатление, что они так близки, потому что росли и взрослели вместе. — Мммм… — Ши Цинсюань пожимает плечами. — У нас не такая уж большая разница, но родители умерли, когда я была совсем маленькой. Сколько себя помню, семейным делом и торговлей заправлял он. Сложно представить, чтобы кто-то настолько юный нёс на себе такой груз ответственности, но… Сам Се Лянь стал богом Центральных Земель в нежном возрасте семнадцати лет, так что не ему рассуждать о чужих ношах. — Значит, он —? Се Лянь замолкает: бой барабанов стих. Будто управляемая невидимой рукой судьбы, чаша с вином оказывается у Ши Уду. В тишине поднимается бархатная занавесь, и… Мин И хрюкает от смеха, за что тут же получает от Ши Цинсюань: — Не смейся! — Почему это? — Повелитель Земли уворачивается от очередного удара и накладывает больше говяжьей вырезки себе в тарелку. — Он получил по заслугам. …О чём это они? — Ох… — Стонет Ши Цинсюань, закрыв лицо руками и подглядывая за пьесой между пальцами. — Он совершенно точно взбесится… — От чего взбесится? — спрашивает Се Лянь. Это первая постановка, которую Ши Цинсюань не бросилась объяснять ему. — … — Повелительница Ветра закусывает губу, разглядывая актрису на сцене. У неё длинные иссиня-черные волосы, яркие голубые глаза и высокомерное выражение на прекрасном лице. — …Ты ведь знаешь, что… приливы и отливы связаны с фазами луны? — хрипло шепчет она. — …Да?.. — В общем… Ши Цинсюань утыкается взглядом в свою тарелку, нервно ковыряясь в еде, и Мин И ухмыляется. — Поэтому его часто считают воплощением лунного божества. Но на небесах уже есть бог Солнца. …Небесный Император, Цзюнь У. Ши Цинсюань сползает ниже в своём кресле, пока Мин И объясняет дальше: — Божествам Солнца и Луны естественным образом поклоняются в тандеме. Но стихийные боги Воды и Ветра — родные братья. Ради разнообразия Повелитель Земли очень даже рад поболтать. — Поэтому в мире смертных принято возносить молитвы божеству Луны как супругу Солнечного Бога. На другом конце зала Ши Уду бесстрастно наблюдает за постановкой, побелевшими пальцами стиснув веер. — В некоторых землях это ничего не изменило, и Повелителю Вод всё ещё поклоняются как мужчине. Но вот в других… Разумеется, у Небесного Императора не может быть любовника, только верная жена. Небесная Императрица, для которой восход супруга означает её собственный закат. — …Она известна под женским именем. — И гэгэ терпеть это всё не может, — бормочет Ши Цинсюань. — Всегда расстраивается… Се Лянь не знает, почему. Ему самому было бы всё равно, если бы его почитали как богиню. Если уж на то пошло, хотя обстоятельства были не самыми лучшими и прогулка вышла короткой, ему понравилось гулять в своём женском теле. С другой стороны, Ши Уду не обязан разделять точку зрения принца. Некоторым людям очень важно, чтобы их считали мужественными, для них это — предмет гордости. Просто Се Лянь никогда себя к ним не причислял. С самого детства он был не только намного сильнее большинства мужчин, но и намного красивее. Если будет нужно, он легко переоденется в женщину, да и тяги доказывать всем свою силу за принцем почти никогда не наблюдалось. Его сила вне зависимости от облика говорила сама за себя. Но Ши Уду… его гордость граничит с гордыней, и потому люди часто не понимают его. Образ Богини Луны во многих аспектах ничуть не претил ему — ему нравилось быть божеством упорства и перерождения, божеством матерей и младенцев. Но вот другие истории вызывают в нём ужас и отвращение. Например, легенды о том, что Ши Цинсюань для него не брат, а дочь, рождённая от Небесного Императора. Когда он впервые услышал об этом, его скрутил такой сильный приступ тошноты, что пришлось отпроситься с общего собрания. И эта постановка… Насмешливая, издевательская, уродливая… — …Что там происходит? — тихо интересуется Се Лянь, чувствуя некоторую неловкость, и Ши Цинсюань подпрыгивает и прочищает горло. — Ха-ха… — она нервно смеётся. — П-прости, ваше высочество. Эта постановка про… растущую и убывающую луну. Хм… звучит довольно безобидно, разве нет? — По легенде богиня Луны перерождается снова и снова, и постановка как раз про один из таких циклов… — Ши Цинсюань бросает взгляд на сцену, закусив губу. — В этом перерождении её первенец был обещан в дар чудовищу. Горбатый и хромой демон на сцене тянется к младенцу в колыбели своими скрюченными когтистыми пальцами. — Но богиня Луны была хитра: она сотворила голема из земли и камня и подложила его чудовищу вместо обещанного ребёнка… На сцене демон, безумно хохоча, уносит ребёнка прочь. — Однако, когда девочка выросла, голем обратился в пыль, и разъярённое чудище вернулось, требуя в отместку куда большую плату: жизнь своей жертвы. Мин И с нечитаемым лицом наблюдает за демоном на сцене, нависшим черной тенью над женщиной и её дочерью. — Но богиня Луны не позволила дочери отдать жизнь чудовищу… — Ши Цинсюань морщится, глядя, как актриса театрально вскидывает нож. — Она заплатила эту цену сама. Ши Уду выглядит скучающим, глядя как его женская версия на сцене перерезает себе горло, а вот Пэй рядом с ним бледен и молчалив. В животе Ши Уду поднимается знакомая тошнота, когда актер Небесного Императора подхватывает в объятия тело супруги, заходясь горькими скорбными рыданиями. Занавесь внезапно опускается, и Се Лянь с удивлением вскидывает бровь — пьеса так внезапно оборвалась… — …Уже всё? — Ох, нет, думаю, это гэгэ заставил их прекратить показ, — отмахивается Ши Цинсюань, борясь с приступом дурноты. — …Хвала небесам. — Представление можно остановить? — Конечно! Нужно только пожертвовать сто тысяч добродетелей! — … Бой барабанов возобновился, чаша снова заполнилась вином, но Се Лянь чувствует, что Ши Цинсюань так и не расслабилась. Чтобы отвлечь её он выбирает тему, от обсуждения которой она никогда не устаёт: — Твой брат и Пэй… кажется, они куда ближе, чем я думал, — невзначай вздыхает принц, отпивая воды. Мин И устремляет на него неверящий взгляд, без слов спрашивая, всерьёз ли он собрался ворошить это осиное гнездо, но быстро сдаётся, вспомнив, что принц не может его увидеть. — Хм? — Ши Цинсюань хлопает глазами. — Они друзья, я же говорила. — Да, но… — Се Лянь бросает взгляд в сторону Ши Уду, изучая тёмно-синюю бурлящую ауру. — Он явно спускает Пэю с рук больше, чем остальным. — А когда мы с ним один на один, всё ЕЩЁ ХУЖЕ, — стонет Ши Цинсюань. — Он не даёт мне даже слова плохого про Пэя сказать! Ни одного, в моём собственном дворце! Се Лянь может понять, почему Ши Цинсюань это раздражает, но в глубине души находит такую преданность между друзьями достойной восхищения. Она напоминает ему о Фэн Сине. — …А как он говорит о нём, только диву даёшься! — У Ши Цинсюань от злости аж лицо краснеет. — Про меня он ни одного хорошего слова не скажет, а про Пэя, когда он не видит, не замолкает! “Пэй то”, “Пэй сё”, как будто тем других нет! Понятия не имею, что на него нашло! Се Лянь, хоть и сам поднял эту тему, не ожидал, что Повелительница Ветра так разволнуется. Он-то хотел просто немного её отвлечь… — Пэй будто его ослепил! Почему он ему всё с рук спускает?! — бранится она и подносит к губам вино, сверкая глазами. Мин И подцепляет дольку засахаренного персика и мимоходом бросает, прежде чем отправить её в рот: — Потому что они трахаются, очевидно же. …Ши Цинсюань давится вином и кашляет, разбрызгивая его по столу. (Се Лянь со свистом втягивает в себя воздух, внезапно позабыв как дышать.) — Что?! — взвизгивает Ши Цинсюань и тут же опускает свой голос до яростного шепота: — Да никогда в жизни!!! Мин И пережевывает свой персик, вытирает большим пальцем сахар, оставшийся в уголке рта, и слизывает его. — Это очень вероятно. — Мой брат бы никогда —! — Кому-то из нас надо проверить глаза, потому что я ясно видел, что его кровь осталась на том мече, — его взгляд останавливается на Се Ляне, и он с запозданием добавляет: — Без обид. — Всё в порядке, — хрипло отвечает принц. — Просто потому, что мой брат уже… — Ши Цинсюань, позеленев, с трудом сглатывает. — Пусть он уже был с кем-то, но с чего ты взял, что этот кто-то — Пэй?! — Я буду с тобой предельно честен… …То есть до этого он не был? — У него нет другого выбора, кроме как терпеть тебя. Но никто не станет терпеть ваши кошачьи драки за просто так, секс должен быть превосходный — — Можешь заткнуться?! — шипит Ши Цинсюань. — Они не… Мой брат не занимается с Пэем этим! Мин И оборачивается к ней с едва заметной улыбкой. — Почему тебя это так расстраивает? — Потому что это неправда! Ты просто дразнишь меня! — Не дразню, я действительно так думаю, — Мин И пожимает плечами, бросая взгляд на Се Ляня. — И он, кстати, тоже. Принц подбирается, почувствовав на себе взгляд повелительницы ветра. — Ты тоже?! Не зная, что сказать, Се Лянь нашаривает тарелку перед собой и засовывает какую-то разновидность маньтоу себе в рот, но… Даже пока он жуёт, Ши Цинсюань сверлит его нетерпеливым взглядом. Он начинает жевать быстрее и тянется за следующей булочкой, но… Кто-то убирает поднос с ними у принца из-под рук. Ши Цинсюань прижимает поднос к груди, сверкая глазами. — Ты не можешь вечно прикрываться едой! — … — Се Лянь крупными глотками принимается пить воду. — Ваше высочество! — …Неужели так плохо, если это правда? — неуверенно спрашивает принц. — Они, кажется, очень друг к другу привязаны. — Привязаны?! — выплёвывает Ши Цинсюань. — Я тоже много к кому привязана, но я же с ними не сплю! — Ах, — Мин И улыбается шире, его рука всё ещё покоится поверх спинки её кресла. — Как мило с твоей стороны. Она оказывается достаточно взбешённой чтобы врезать ему локтем под рёбра (слышится тихое “Уф!”). Се Лянь так отвлёкся, пытаясь найти правильные слова, что не замечает подтекста последних фраз. — Ну, знаешь, — невнятно начинает он, покраснев до ушей. — Я ведь девственник. — …Ага, — соглашается Мин И. — Думаю, теперь это все знают. Да. Точно. — Но если бы я решил быть с кем-то… — Се Лянь неловко замолкает. — То это был бы человек, которому я доверяю и с которым я близок…. И эти двое, мне кажется… — Что, ты за прошедшие восемьсот лет не встретил такого человека? Ну…. — Я однажды думал об этом, — отвечает он. — Но ничего не вышло. Он говорит, конечно, об Умине. Мотивы у него тогда были не лучшие. И, если быть с собой честным, Се Лянь не был готов. Он был очень молод, беззащитен и… Се Ляню кажется, что Умин понял бы, если бы Се Лянь попросил. И всё было бы иначе, не так, как с поцелуем (нежным, ласковым, трепетным), потому что Умин отказал бы ему. Умин не стал бы делать чего-то, к чему принц не был готов. Он вдруг вспоминает крошечную деталь, внезапно вспыхнувшую ярко в его сознании. В тот день, прежде чем поцеловать его в губы, Умин поцеловал его в лоб и только потом спустился вниз, касаясь кончиком носа кожи. Позволяя ему почувствовать приближение поцелуя, которого бог не мог увидеть. Незаметное бережное прикосновение. Воспоминания о нём наполняют сердце Се Ляня теплом и легкой грустью. — …Только однажды? Ну… такое действительно случилось с ним только один раз, так? Се Лянь думает над вопросом какое-то время, пытаясь припомнить с кем ещё он бы… — … — Чуть порозовев, он резко кивает. — В любом случае, я это к тому… — он прочищает горло. — Что даже если они вместе… не думаю, что это плохо. — Между ними ничего нет! — Есть. — С чего ты так уверен?! — Во-первых, — Мин И поднимает вверх палец. — Твой брат спускает Пэю с рук все поддразнивания и шутки. Ещё и прилюдно, что немаловажно. Для кого-то настолько гордого и острого на язык это показатель. — Пэй — могущественный союзник, — Ши Цинсюань готова скорее сказать о Генерале что-то лестное, чем признать, что у него ВОЗМОЖНО есть отношения с её братом. — Может, весь интерес гэгэ только политический! Может. Если забыть, что Повелитель Вод — могущественный бог, которому не нужны союзники. Но это не единственный аргумент Мин И. — А ещё, — Повелитель Земли подцепляет очередной персик и подносит его к губам. — Достаточно понаблюдать за Пэем дольше двух минут в любой выбранный промежуток времени, и станет яснее ясного, что он без ума от твоего брата. Ши Цинсюань открывает рот, пораженная идеей, что Пэй может быть от кого-то “без ума”. — Он сердцеед. Он с ума сойдёт, только если кто-то НЕ захочет спать с ним! И в этом случае да, он может быть без ума от моего брата! — Не знаю, почему это так важно… — бормочет Се Лянь, надеясь, что эти двое поскорее перестанут. Мин И, однако, наконец нашел лекарство от отчаянной скуки, которая терзала его весь вечер, и не собирается его отпускать. — Потому что Повелитель Вод для неё и брат, и отец, и мать, всё в одном, и сама мысль, что Пэй трахает — — Хватит! — шипит Ши Цинсюань. — …В общем, она ей не нравится, — заключает Мин И с саркастичной улыбкой, наслаждаясь хаосом, который сотворил. — А тебе бы понравилось?! — Дальше что? Скажешь Пэю, что он тебе не “настоящий папа”? — Ты —! Наконец — милостивые небеса — барабаны стихают. На этот раз чаша с вином оказывается довольно близко. Даже ближе, чем Се Лянь предполагал: у бога, сидящего с другой стороны от него. Он даже не знал, кто это — тот весь праздник сидел тихо и ел свою еду. — Ах, Генерал Циин! Се Лянь пытается припомнить, где он раньше слышал это имя… Наверное, от прихвостней Ци Жуна ещё в пещере… Точно, Цюань Ичжэнь, бог войны Запада. Принц ничего не знал про этого бога, да и с момента вознесения его редко кто упоминал. Рядом с ним молодой бог войны меряет чашу неприязненным взглядом и выпивает вино одним глотком. В сравнении с остальными богами он выглядит диковато; его густые кудрявые волосы убраны от лица, чтобы не мешались, и выглядят как львиная грива. Он весь похож на льва, с его резкими чертами лица, статной осанкой и смуглой кожей. Даже когда он сидит, видно, какой он высокий и крепкий. И еще он очень молчалив. Когда бархатная занавесь поднимается, открывая сцену, он по-прежнему тих и неподвижен. Его широко раскрытые глаза пристально следят за актёрами на сцене, цепляясь за каждое движение. И ему явно не нравится увиденное. Ши Цинсюань в этот раз не вызывается объяснять постановку, и Се Лянь не решается спросить, поскольку Цюань Ичжэнь сидит совсем рядом. Пьеса, судя по всему, по задумке должна была быть забавной. В ней красавец-герой в сияющем доспехе совершал подвиг за подвигом: спасал города, убивал демонов, покорял сердца девушек; в то время как второй актёр — трусливый и уродливый — на каждом шаге строил ему козни. Герой и пальцем о палец не ударил, чтобы остановить его. Напротив, он даже не замечал, что кто-то пытается вставлять ему палки в колёса, ведь неловкий и глупый злодей раз за разом сам становился жертвой своих же ловушек. Спотыкался о свои же ноги, падал в ямы, которые сам выкопал. В какой-то момент он даже без спросу признался в своих преступлениях и впал в отчаяние, обнаружив, что никто и не заметил его стараний. Всем было всё равно. Се Лянь не может видеть самой постановки, но слышит смех из зала. Отчетливый… и жестокий. И Цюань Ичжэнь… Он трясётся, но не от смеха. Его аура идёт крупными волнами — сложно сказать, от ярости или боли, но… Что-то в этом молчаливом страдании задевает принца. А ещё остальные… столько людей смеётся над ним, будто всё в порядке, будто это совершенно нормально. (Даже если они не знают, что причиняют боль) Чем дальше идёт пьеса, тем хуже становится у Се Ляня на душе, — и он больше не может этого выносить. Он нащупывает на столе бамбуковые палочки для еды, а под столом осторожно снимает с ноги ботинок и прижимает голую стопу к полу, прислушиваясь к вибрациям. Се Лянь не ожидает, что получится с первого раза, но… ТРЕСК! Деревянная палочка идеально попадает в крепления. Тяжелая занавесь со свистом опускается, закрывая постановку от зрителей, и боги в зале принимаются вертеть головами в попытках выяснить, что случилось. (Движение было слишком быстрым — никто не увидел.) Ну… почти никто. Юный бог рядом с принцем смотрит на него широко распахнутыми глазами. Даже его зрачки слегка расширены, но тут же сужаются, фокусируясь на лице Се Ляня. Ши Цинсюань и Мин И молча наблюдают за ними двумя, не зная, что предпримет темпераментный бог. Наконец, он тянется вперёд, осторожно поднимает оставшуюся на его тарелке маньтоу и перекладывает её в тарелку принцу. Затем ещё одну, и ещё. Се Лянь неловко замирает, собираясь уже спросить, что он делает, но… В этот момент Цюань Ичжэнь подскакивает на ноги и бросается к сцене. — Г-генерал Циин! — кричит кто-то из зала. — Там не—! Он ныряет за занавес, находит там пустоту и видимо вспоминает, что на небесах показывают лишь иллюзию. Настоящее представление разыгрывают внизу, в мире смертных. — … Бог Войны разворачивается на пятках, идет к выходу из зала собраний и спускается с небес без единого слова. Се Лянь оборачивается к Ши Цинсюань (она активно обмахивается веером из-за всех этих переживаний). — …Что только что случилось? — Он скорее всего отправился снова избивать своих верующих… — бормочет она, покачав головой. — Честно сказать, понятия не имею, почему их у него до сих пор так много… Се Лянь открывает рот, уже собираясь спросить, чем Циину не угодили собственные верующие, но… — И знаешь что? — Ши Цинсюань оборачивается к Мин И и фыркает, сложив на груди руки. Брови Повелителя Земли ползут вверх, а уголки губ чуть приподнимаются; Он откидывается на стуле назад, закинув ногу на ногу, удостоив её своим полным и безраздельным вниманием. — Что? — Ты совершенно точно не можешь быть прав. Се Лянь, подавив стон, запихивает в рот одну из приобретённых булочек. Они всё никак не оставят эту тему? — Почему это? — Мой брат никогда не станет спать с кем-то, у кого ещё сотня любовников! Он слишком горд. — Тут ты права, — соглашается Мин И и склоняется к ней, чтобы их взгляды были на одном уровне (черные волосы соскальзывают с плеча, в свете свечей вспыхивает золото серёг). — Но Пэй, каким бы приверженцем земных удовольствий он ни был, уже какое-то время не был замечен в интрижках. — Я… — Ши Цинсюань замирает, чуть приоткрыв губы. — Откуда ты это знаешь?! Улыбка Мин И становится хищной, и он склоняется ещё ниже, прошептав ей на ухо: — А ты не слышала? Я превосходный шпион. Достаточно искусный, чтобы обмануть самого Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём. Его дыхание оседает у неё на коже, холодный металл серёг касается шеи, и дрожь проходит у неё по спине. Она с трудом удерживается и не облизывает губы. Глаза Ши Уду опасно сужаются. — Знать всё — моя работа. Ши Цинсюань с трудом сглатывает, во рту у неё сухо. — …Не всё, — бормочет она, утратив нить разговора. Мин И вскидывает бровь, но… Снова бьют барабаны. Поскольку Цюань Ичжэнь неожиданно покинул пир и оставил чашу, Се Лянь поднял её и передал Ши Цинсюань (кому ещё, раз она сидит рядом с ним?). Богиня передала чашу Мин И… …который вернул чашу ей. — …Мин-сюн! — зашипела она, пихая чашу ему в руки. — Отнеси её на соседний стол! — Сама отнеси, — ворчит он, подтягивая к себе миску со свиной шейкой. — Я ем. — Ты ВСЕГДА ешь! — ругается Ши Цинсюань. — Просто отнеси и всё! — Зачем? (Они всё ещё яростно пихают чашу друг другу). — Потому что ты последний за столом! — Нет такого правила. — Есть, “хорошие манеры” называется! — Во мне нет ничего хорошего. — Ну вот и наслаждайся тогда пьесой о себе любимом! Но Повелитель Земли, кажется, идею не оценил, и быстро сунул чашу Се Ляню в руки. Тот неосознанно подхватил её. В это мгновение барабаны внезапно стихают. Ши Цинсюань замирает, пораженно открыв рот. — Ты с ума сошел?! Он же слепой! — шипит она, впившись в Мин И убийственным взглядом. — Он не по-настоящему слепой, — отвечает Повелитель Земли с набитым ртом. — У него просто злая магическая повязка на глазах последние восемь сотен лет, это разные вещи. — МИН—! — Постой, — Се Лянь поднимает палец, переложив чашу в другую руку. — Тут он прав. Ши Цинсюань переводит взгляд с одного на другого и вздыхает: — Ваше высочество, нам стоит поработать над тем, что ты считаешь оскорблением, иначе об тебя каждый встречный начнёт вытирать ноги. — Нет-нет, — принц качает головой. — Я действительно не по-настоящему слеп. Я могу видеть духовную энергию, и мои глаза — если не считать канги — работают совершенно нормально. Он не назвал бы кангу “злой магией”, но Мин И всё равно прав, а Се Лянь не хочет, чтобы его жалели. Человек, родившийся слепым или получивший травму, не выбирал лишиться зрения. Се Лянь, напротив, наказан за последствия собственных решений. Существенная разница. — … — Ши Цинсюань морщится, наблюдая за поднимающейся занавесью, и Се Лянь с улыбкой хлопает её по бедру. — Ты сама сказала, что я ничего не считаю оскорбительным. Скорее всего, меня постановка заденет меньше всех. Повелительница Ветра хмурится, глядя на чашу вина в его руках. Она против, но ничего не может возразить его доводам. — …Эти постановки всех задевают, ваше высочество, — бормочет она. Между её бровей залегает глубокая складка. — В этом их смысл. В таком случае Се Лянь не может представить, кого они должны развлекать. К тому же он и так посмешище трёх миров, — если в мире смертных и есть про него пьесы, то наверняка несерьёзные. Когда он отнимает чашу от губ, то внезапно замечает, что никто не смеётся. Что странно — чувство юмора на небесах весьма и весьма приземлённое. А ещё… Весь зал накрывает мёртвая тишина. Никто, ни единая душа, отчего-то не издаёт ни звука. — …Что там? — шепчет он, коснувшись рукава Ши Цинсюань. Она вздрагивает и прочищает горло. — Там… эм… оно не… Тебе правда не стоит… — её голос наполнен непониманием… и беспокойством. — Это явно придуманный сюжет… Принц вскидывает бровь. — Если придуманный, почему не расскажешь мне? Что там может быть такого ужасного? — Это… — она неуверенно замолкает, и наконец Се Ляню удаётся разобрать что-то. Он слышит… Кого-то из актёров на сцене. Плачущего. — Б-БОЛЬНО! Лицо Се Ляня обращается в камень, а кровь замерзает в жилах. Нет. Это… — ПОМОГИТЕ! Нет. Он знает ответ ещё до того, как Ши Цинсюань открывает рот, и мир вокруг кренится куда-то в сторону. — Она про Безликого Бая, ваше высочество. Крик становится громче. — ПОЖАЛУЙСТА! БОЛЬНО! БОЛЬНО! КТО-НИБУДЬ — КТО УГОДНО — ПОМОГИТЕ! Он не может видеть, но все остальные видят, и… Он знает. Что актёр на сцене связан и обездвижен, и его вновь и вновь пронзают фальшивым мечом. Что рядом с ним стоит ещё один человек, чьё лицо закрывает маска. Одна её половина улыбается, другая плачет. Затем постановка слегка отклоняется от сценария. — СЮАНЬЧЖЭНЬ! НАНЬЯН! В худшую сторону. — ГДЕ ВЫ?! — кричит актёр. — ПОЧЕМУ ВЫ МЕНЯ ОСТАВИЛИ?! Мин И почему-то отодвигает свою тарелку в сторону. Рядом с ним побелевшая Ши Цинсюань переводит взгляд с постановки на принца и обратно; она шепчет: — Это не смешно, почему это вообще включили в список, даже если это неправда… Мин И бросает на неё взгляд, и лицо у него внезапно становится смертельно серьёзное: — Останови их. Ши Цинсюань замирает, сначала не понимая, о чём он… — Останови постановку, немедленно, — чеканит он, не сводя пристального взгляда с лица Се Ляня. Повелительница Ветра тоже оборачивается посмотреть на него, но… Се Лянь не выглядит расстроенным, не совсем. Если уж на то пошло, единственным знаком, что он не спит, остаются распахнутые глаза, слепо смотрящие перед собой. Его рот приоткрыт и расслаблен. Брови ровные. Полностью неподвижные. Она никогда не видела ничего подобного, и это не… Она должна… Мин И прав, что-то не так, она — — …Это показывают в мире смертных? У Се Ляня едва слышный голос. Обычно есть что-то естественно приятное в голосе принца, в его мягком тоне и спокойной уверенности даже в трудных ситуациях. Ши Цинсюань ни разу не слышала, чтобы Се Лянь звучал так… Слабо. Хрупко. Болезненно. До сегодняшнего дня. — …Да, — бормочет Ши Цинсюань. — Пересказ одной глупой старой страшилки. Я немедленно остановлю п— Рука Се Ляня опускается ей на запястье раньше, чем она успевает отдать приказ о списании добродетелей. — Подожди. Ши Цинсюань с тревогой оглядывает его: — Не беспокойся, ваше высочество, это капля в — — Пьеса существует… уже давно? На сцене фигура в маске заливается жестоким смехом, поднимая принца на алтарь каждый раз, когда он падает. — …Да, — признается Ши Цинсюань. — Я слышала о ней, но никогда не видела… — О чём она? Безликий Бай оттягивает его назад за волосы и снова вздергивает на алтарь, его радостный смех заливает сцену: — УЗРИТЕ ЖЕ! СПАСИТЕЛЬ СЯНЬЛЭ! Его голос… Громкий. Такой громкий. Отскакивает от стен. — ДАВАЙТЕ ПОКАЖЕМ ЕМУ НАШУ БЛАГОДАРНОСТЬ! Разумеется, никто не придет спасти его. В этой пьесе персонаж Се Ляня — не герой, совсем нет… Сцена изображает убиение злодея. У этой постановки есть интересная особенность — одна из причин, почему её так редко показывают. Безликий Бай снимает маску, показывая своё истинное лицо. Точную копию лица Наследного Принца Сяньлэ. В этой постановке роли героя и злодея всегда играют идентичные близнецы. — Просто… эм… — Ши Цинсюань прочищает горло и морщится каждый раз, когда актёры заднего плана хором считаю удары. — ТРИДЦАТЬ ОДИН! — ТРИДЦАТЬ ДВА! — ТРИДЦАТЬ ТРИ! — Раньше… ходил некий слух… очень, очень давно… Что лекарством от поветрия ликов было… убийство, — ей явно неудобно говорить о таком. — Говорили, что… Безликий Бай использовал… использовал твоё бессмертное тело, чтобы… Точно. Се Лянь забыл. До того, как он потерял сознание… Одними из первых в очереди были отец и сын. Они сбежали сразу как убили его. Наверное, они выжили. Скорее всего… “Вы же обещали, что никому не скажете” Они скорее всего рассказали эту историю. — СПАСИТЕ! СПАСИТЕ! СПАСИТЕ! СПАСИТЕ—! — СОРОК ПЯТЬ! — СОРОК ШЕСТЬ! — Ваше высочество, — просит Ши Цинсюань, пытаясь высвободить запястье из его хватки, но… Он удивительно сильный. — Пожалуйста, дай мне их остановить, я — — ДАЙТЕ МНЕ УМЕРЕТЬ! ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ УМЕРЕТЬ?! — СОРОК ВОСЕМЬ! — СОРОК ДЕВЯТЬ! Мин И стискивает зубы, его взгляд мечется между входом в зал, Ши Цинсюань и Се Лянем, потом бормочет что-то невнятное себе под нос и тянется к их сцепленным рукам. — НАНЬЯН! ПРОСТИ МЕНЯ, П-ПОЖАЛУЙСТА, УМОЛЯЮ, ВЕРНИСЬ! — ПЯТЬДЕСЯТ! — СЮАНЬЧЖЭНЬ! ПОЧЕМУ ТЫ УШЕЛ?! ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ ОСТАВИЛ?! — ПЯТЬДЕСЯТ ОДИН! Се Лянь намертво вцепился Ши Цинсюань в руку, но даже не смотрит в её сторону. Его пустой взгляд устремлён вперёд, слова эхом отдаются внутри головы, бьются о череп, как вода о стены пещеры, и звук всё нарастает и нарастает, не стихая, заслоняя собой всё остальное. Пока не остаётся единственным, что он ещё слышит. — БОЛЬНО! Ладонь Мин И оборачивается вокруг его пальцев и — с силой, которая удивляет даже Се Ляня, как бы далеко он ни был — отцепляет их от Ши Цинсюань, давая ей свободу. — БОЛЬНО, БОЛЬНО, БОЛЬНО—! Спасите! Спасите, спасите, спасите, спасите, спасите-спасите-спасите-спасите-спасите-спасите!!! Больно, больно, больно, больно, больно, больно… Больно, больно, больно, больно, больно, больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно!!! Ши Цинсюань немедленно вскидывает руку, но не успевает сказать ни слова: занавесь падает, и представление обрывается. В зале повисает тишина, никто не прикасается ни к еде, ни к напиткам. — …Это была не я, — шепчет Ши Цинсюань, оглядываясь. — Но кто..? С другой стороны зала Ши Уду опускает руку и отпивает вина; он первый, кто после увиденного не только пошевелился, но и вернулся к пиршеству. — Я точно знаю, что о наследном принце Сяньлэ существует полностью подходящая случаю постановка под названием “Истории из Баньюэ”, — замечает он, опуская чашу. Его ледяной раздраженный голос разливается по залу. — Очень надеюсь, что лишь его невезение виновато в том, что мне пришлось наблюдать это за ужином. Его позабытая тарелка оказывается отодвинутой в сторону; он жестом подзывает прислугу, чтобы те налили ему ещё вина. — Лин Вэнь, кто из младших богов был ответственным за подбор постановок в этом году? Верховный Бог Литературы, очнувшись от ужасов увиденного, только качает головой. — Должен был быть Пэй Су, — признает всё ещё бледный Лин Вэнь. — Что касается замены… Он не договаривает, но ему и не нужно. Ши Уду знает и так. Заменой скорее всего назначили кого-то из Дворца Небесного Императора. В этом дворце нет и не было младших небожителей. Только слуги. Которые делают то, что им прикажут. — …Ясно, — Он находит под столом дрожащую от злости руку Пэя и сжимает её. — Должно быть, в суматохе вышла ошибка. Как неловко. Ши Уду уже дважды пришлось удерживать Генерала от неподобающего поведения, и в этот раз он ожидал, что со всем справится Цинсюань. Но принц помешал ему, а Пэй был готов вот-вот взорваться и вновь навлечь на себя гнев императора… Что ещё ему оставалось делать? Впрочем, неважно. Ши Уду опускает взгляд на вино в чаше, а Пэй, ухватив себе всю бутыль сразу, молчаливо варится в собственном соку. Он смотрит на тёмную жидкость, потом поднимается на ноги. Ничего из этого не имеет значения. Хватает одного взмаха руки Повелителя Вод, и сцена исчезает. Все взгляды, до этого прикованные к Наследному принцу (который всё ещё ничего не сказал и даже не шевельнулся), устремляются к нему. И Ши Уду… Ярко улыбается, поднимая чашу с вином. За небесного императора, Цзюнь У. — Вам придётся простить меня, ваше величество, — его голос наполнен сладостью и очаровательной самоуверенностью. — Но это мой последний фестиваль Середины Осени перед третьей небесной карой, и я собираюсь насладиться им сполна. Со взмахом веера кусочки золотой фольги посыпались с неба, будто дождь, и зал ожил и загомонил. Это в бессчетном количестве полились добродетели. — Повелитель Вод такой могущественный! — Очень впечатляет! — Такой юный, а уже скоро третья небесная кара! Таким никто не может похвастаться! — Вот от кого его сестрёнка унаследовала щедрость — АХ! СМОТРИТЕ, У МЕНЯ ЦЕЛАЯ ТЫСЯЧА! К братьям Ши на небесах было особое отношение: младшего обожали, старшего — уважали. Со всех уголков зала к нему теперь устремляются восторженные взгляды — к такому человеку проникаешься даже против воли. Но даже здесь, в тени у доблести, восхищения и успеха, пара тёмных глаз следит за Ши Уду с презрением и ненавистью. Такова цена тайн. Цзюнь У поднимает ладонь, покачав головой. Он не выглядит раздосадованным выходкой Повелителя Вод, напротив. Он выглядит довольным. Будто бы всё прошло точно так, как он и хотел. Ши Уду залпом допивает вино. — Конечно же, Господин Повелитель Вод, ты волен наслаждаться собой, — тихо говорит император. — Ничто не доставляет мне большего удовольствия. Разумеется. Ши Уду ставит пустую чашу на стол. Не важно, что он сделает. Каким-то образом, так или иначе, выбор всё равно ему не принадлежит. Как домино: если упадёт одна, то обязательно утащит за собой вторую. Кусочки огромной мозаики, которую ему не дано увидеть целиком. — Благодарю, — он склоняет голову и опускается на своё место, вновь начиная обмахиваться веером. Снаружи ярко взрываются фейерверки, и вместе с громкой музыкой и вкусной едой забывается гротескный спектакль, который они все имели несчастье увидеть. — Нам предстоит сосчитать фонари, если мне не изменяет память. Его хватка на руке Пэя куда нежнее, чем выглядит, когда он поднимает генерала с места. То же самое он проделывает с Лин Вэнь — тот всё ещё выглядит глубоко задумавшимся. Стоит ему вытащить наружу этих двоих, и за ними целая череда небожителей высыпает на главную площадь, которую перестроили специально к празднику. Всё место теперь занимает огромный крытый павильон, а в центре этого павильона открывается проход в мир смертных, откуда в небеса будут взмывать духовные фонари. Только пятеро богов остаются во дворце. Двое замерли за дальними столами — оба не проронили ни слова с тех пор, как началась постановка. В центре зала Ши Цинсюань разминает Се Ляню плечи, с беспокойством заглядывая в лицо. — …Ваше высочество? — зовет она. Её голос от волнения стал тоньше и выше. Даже Мин И посчитал нужным остаться и молча замер у неё за плечом, не подходя ближе, но пристально наблюдая. — Я знаю, эти постановки совершенно ужасные, но… это всё выдумки, оно не по-настоящему… Повелительница Ветра тяжело сглатывает — как бы ей хотелось, чтобы он скорее ответил ей… — Это всё неправда, — напоминает она ему, хотя кажется, будто себе. — Смертные просто любят выдумывать истории пострашнее, а правда всегда скучнее... Ни одна из сегодняшних постановок не была правдивой. Они все преувеличенные, раздутые, извращённые или откровенно бредовые. — …Так ведь? — спрашивает она уже не так уверенно, потому что Се Лянь так долго молчит… — Конечно, — отвечает принц своим обычным тоном. Голос у него больше не тихий и не напуганный, а такой же, как всегда — ровный, размеренный и мягкий. — Всё это выдумки, — Се Лянь ласково гладит её по руке. — Прости, что напугал тебя, я просто очень сильно удивился. Ши Цинсюань всё ещё колеблется, а лицо Мин И остаётся нечитаемым. — …Удивился? — Да, — Се Лянь мягко смеётся, покачав головой, и повторяет: — Это всё неправда. По руинам Сяньлэ ходило много таких историй, люди хотели выставить меня никчемным и слабым. Я просто…забыл, какими они были красочными. — Но ты… — Повелительница Ветра всё ещё не спускает глаз с его лица. — Ты выглядел расстроенным, ваше высочество. — Так и было, — признает Се Лянь. — Само имя Безликого Бая вызывает неприятные воспоминания, но… — он иронично улыбается, склонив голову к плечу. — Как думаешь, сидел бы я сейчас перед тобой, если бы что-то подобное действительно со мной случилось? Что ж, не поспоришь, — конечно же нет. Кто вынесет сотню ударов мечом? Даже богу придётся туго, а уж выдержит ли разум под такими пытками… А даже если так, сложно поверить, что такой человек сможет улыбаться и спокойно рассказывать о случившемся, встретившись с напоминанием лицом к лицу. Ши Цинсюань закусывает губу… Се Лянь сжимает её ладонь и безмятежно повторяет: — Это просто страшилка для детей, Ши Цинсюань. Я в порядке, — принц поднимается на ноги сам и поднимает её за собой. — Не хочешь посмотреть на фонари? Она неохотно следует за ним — и Се Лянь не смотрит ни на кого из своих друзей, проходя мимо них, но чувствует, что они увязались следом. Часть него до ужаса боится, что они постараются найти его после праздника и начнут задавать вопросы. Другая часть боится ещё сильнее, что этого не случится. Позади них, пока никто не видит, чужая ладонь на мгновение сжимает пальцы Фэн Синя, чтобы они не так тряслись. Му Цин не смотрит на него, даже не поворачивает головы. Они не разговаривали с тех пор, как Собиратель Цветов проник в небесную столицу. За всё это время Му Цин не удостоил его даже взглядом. Но сейчас, в это тихое, личное мгновение, он сжимает руку Фэн Синя в своей, чтобы принести утешение. Сначала Фэн Синь слишком удивлён, и он оборачивается взглянуть Му Цину в лицо. Упрямо сведенные челюсти, выражение натренированного безразличия, волосы… Видеть его таким больно. Фэн Синь не знает, почему. Что-то в том, как звездный свет скользит по серебряным прядям, заставляет грудь Фэн Синя сжиматься и ныть, гореть, будто от невозможности вдохнуть. Когда Фэн Синь пытается сжать его ладонь в ответ, Му Цин разжимает пальцы. Прибавив шагу, он без единого слова растворяется в толпе.