Пустой мир. Книга 1. Темные небеса.

Не существует ни ада, ни рая, ни дьяволов,

так как их никогда и никому не приходилось видеть. Томмазо Кампанелла

      Это место давило. Угнетали не столько низкие потолки и металлические стены технических переходов, оплетенные множеством проводов и кабелей, сколько гнетущей атмосферой чего-то чуждого, обитавшего в этих тоннелях. Вонь разложения и смрад человеческих экскрементов были лишь малой толикой того, что здесь ощущалось. Послушнику казалось непомерной тяжестью даже выпрямить спину из-за ощущения жуткого, парализующего ужаса, наполнявшего его душу в эти минуту. Нечто живое, едва ли разумное, но все же имеющее собственное сознание, существовало здесь, и теперь следило за вторженцами, нарушившими его границы. И оно было настолько близко, что казалось, стоило только обернуться, как оно окажется прямо за спиной.       Идти было тяжело, и, если бы не Варрен, поддерживавший его, он бы так и не дошел самостоятельно вообще. Штурмовик без всяких эмоций и недовольства чуть ли не нес его на руках, помогая не оступиться на скользком и упругом полу. Что именно было под ногами, он не хотел даже думать, достаточно было увиденного по сторонам.       Здесь все заросло тем, что просто не укладывалось в рамки привычного понимания. Ни в одной книге, ни в одном труде, который он когда-либо держал в руках, не было описано ничего подобного. И даже слова нормального увиденному послушник не мог подобрать. Единственное сравнение, что оставалось вертеться на языке – оно было живым. Оно ощущалось как живое существо, даже не учитывая судорожные сокращения, вздрагивания или шевеления отдельных отростков.       Эта живая масса покрывала все, что попадало в свет ярких фонарей штурмовиков, шедших вперед. Растянутая и бугрившаяся, она чуть заметно вздрагивала под подошвами. Тяжелые сапоги штурмовиков оставляли после себя рваные следы, моментально наполнявшиеся вонючей бурой жижей, чуть заметно булькавшей, и каждый следующий шаг отдавался мерзостным чавкающим звуком, словно солдаты шли по болоту.       Сопротивление продвигавшиеся отряды инквизиции встречали буквально на каждом повороте, но чем дальше они продвигались, тем меньше напоминали людей их враги. Они приобретали все больше черт мутантов и гибридов, с дополнительными конечностями, открытыми язвами и бугристой кожей, порой едва передвигавшиеся, а порой покрытые бугристыми мышцами так, что ни одному человеку не под силу. Только теперь такие попытки напоминали не столько организованное сопротивление, сколько отчаянные попытки хоть сколько-то задержать продвижение штурмовиков. Мутанты и культисты пытались замедлить их, заваливая телами и заставляя расходовать боеприпасы. Однако каждый раз их встречали выставленные вперед тяжелые щиты и кинжальный огонь. Штурмовики расчищали проходы огнеметами и гранатометами, выжигая перед собой всю заразу, что пыталась им помешать.       Послушник даже стал приучаться к звукам стрельбы и взрывов, перестав каждый раз так дергаться. И только сознание в безумии скакало внутри клетки черепной коробки, пытаясь уяснить и хотя бы примириться с происходящим вокруг. Здесь, в самом центре королевства, где сила и могущество человечества восстают в полную силу, где, как их всегда учили, свет Церкви настолько ярок, что выжигает тьму и грехи из души каждого человека, вступившего на святую землю, где когда-то ходили святые и мученики, происходит подобное. Мутанты и безумцы, поклонившиеся ложным идолам и впавшие в настоящую ересь, построили свои тайные капища и расплодились толпами, словно речь не о святых землях Рейнсвальда, а о диких землях Поверхности. Сама мысль, допускавшая подобное, противоречила всему, что он успел осознать в стенах монастыря, но реальность была слишком очевидной, чтобы уложиться в подобные рамки. Мысль клонилась к понимаю лжи, звучавшей в речах учителей, но каждый раз он с ужасом ее отгонял, отказываясь отступиться от самых основ своего мировоззрения. Это казалось слишком диким и нереальным.       - Мы должны быть уже на месте, - заметил инквизитор, вытираю клинок об обноски очередной твари, когда крики и выстрелы в тоннелях снова затихли. Они продолжали идти, отбивая отчаянные атаки безумцев, которые то слабели, то вновь нарастали. Однако стена щитов штурмовиков и оружие штурмовых дроидов не оставляли безумцам ни шанса. И все же казалось, будто эти безумные атаки призваны не столько остановить, сколько истощить их, заставляя снова и снова расходовать боеприпасы, терять уверенность и решительность. – Однако, чем дальше мы уходим, тем запутаннее становятся коридоры…       - И тем хуже становится связь, - заметил другой из сопровождавших, перезаряжавший оружие. – Хотя мы используем стационарные усилители сигнала. Я бы удивился, если бы мы не сталкивались с подобным прежде…       - Значит, не я один это заметил, - Айзхорн кивнул, а после посмотрел на послушника, - Я вижу, что тебя тоже многое беспокоит. Возможно, было ошибкой брать тебя с собой, но обратной дороги не осталось. И у тебя много вопросов, не так ли?       В ответ он смог только кивнуть, боясь говорить без прямого разрешения.       - Если все церковники проходят подобный путь, то ничего удивительного в том, что Церковь собой представляет… - раздался голос позади послушника, и ему на плечо легла тяжелая рука в бронированной перчатке. Еще один сопровождающий инквизитора похлопал послушника, явно желая сделать этот жест одобрительным, но, по факту, чуть не вывихнув ему плечо. – Ты еще не инквизитор, но уже и не просто приложение к священным книгам. У тебя есть право голоса, даже когда не говорят об этом прямо.       - Старые устои трудно нарушить, - Айзхорн кивнул в ответ на немой вопрос послушника, - С какой-то стороны, ты тоже их защищаем, но наш подход требует более гибкого мышления. И я уже говорил об этом. Тебе стоит привыкнуть выражать свои мысли вслух.       - Прошу меня простить, господин инквизитор, но мне еще слишком сложно осмыслить все происходящее. Я не понимаю, что вообще здесь происходит, не говоря уже о том, что могу делать какие-то выводы…       - Непонимание. Первая из опасностей, и первая из благодетелей нашего вида, - Айзхорн усмехнулся, его смешок легко выдал эмоции, скрытые под маской закрытого шлема. – Когда все закончится, я постараюсь объяснить подробнее. Пока может решить для себя, что происходящее здесь в первую очередь из-за того же непонимания, которое сейчас гложет и твою душу. Непонимания людей о том, где слова живых людей переходят в шепот нерожденных… Лафаэт! У тебя есть идеи, куда нам двигаться дальше? Мы слишком долго бродим кругами!       - Я не могу понять. Они одновременно и слишком близко, но при этом и одновременно со всех сторон. Мы двигаемся за пределами той реальности, к которой принадлежим, но все, что нас окружает, настолько же реально, как и мы сами. Это те же течения мыслеразума, которые мешали мне видеть путь. Теперь же они подстраиваются под мой взор, и каждый раз уводят меня в сторону. - Тогда я буду считать, что это хорошие новости, - инквизитор кивнул. – Раз они не хотят встречи с нами, значит, они нас боятся. А если они нас боятся, то наших сил достаточно, чтобы покончить со всем раз и навсегда. Осталось только определиться, где и как именно.       - Мне нужен проводник… - ответил Лафаэт. – Не один из этих заблудших несчастных, а один из нерожденных, плоть и кровь от плоти и крови мыслеразума. Тогда я смогу взглянуть дальше, чем мне указывают…       - Вступить в прямой контакт с нерожденным? Этого уже достаточно, чтобы я обвинил тебя в ереси и сжег во имя всех святых. Неужели нет другого пути? – инквизитор подобную идею явно не одобрил, но в его голосе слишком явственно звучало сомнение, чтобы даже послушник смог это услышать.       - Всегда есть другой путь. Мы можем продолжать бродить по этим коридорам до тех пор, пока не закончатся боеприпасы и не разрядятся батареи в доспехах, а после этого молиться, чтобы нерожденные убили нас быстро, а не оставили бродить здесь умирать от голода и жажды. Однако, в моем случае, подобный путь не является желаемым. Могу только предоставить вам, господин инквизитор, принимать окончательное решение, - Лафаэт развел руками, а после поклонился.       - Иногда я жалею, что оставил тебе способность говорить вслух, - Айзхорн покачал головой.       - Иногда я тоже об этом жалею, - ответил Лафаэт, - однако такова наша сложившаяся реальность. Выбор?       - В текущих условиях поставленная цель оправдывает любые выбранные средства, пока мы остаемся верны Церкви и идеалам Неба, - Айзохорн принял решение. – И благословят Небеса наше начинание.       - Будем надеяться, что Небеса здесь вообще видят наши усилия, - добавил стоявший позади послушника помощник инквизитора. – В ином случае на их помощь рассчитывать не приходится…       - Вперед! – Айзхорн только рукой махнул.       Они снова пошли по коридорам в единственном оставшемся направлении – двигаться дальше, пока еще остается возможность. Теперь их задачей стало не столько продолжать продираться сквозь новые засады и баррикады, сколько захватить одно из нападавших на них тварей живой. Лафаэт не уточнил, насколько живой должно быть подобное существо, так что было достаточно, чтобы оно еще оставалось в одно с ними реальности. И подобный шанс представился довольно быстро, когда за очередным поворотом на них снова навалилась орда безумцев и таких же безумных порождений ночных кошмаров. Шквальный встречный огонь превратил в кровавые ошметки большую часть нападавших, не дав им даже приблизиться к рядам служителей Церкви. Послушника каждый раз поражали боевые дроиды. Их тяжелые автоматические орудия с громким гулом, рассыпая разряженные батареи или стрелянные гильзы, буквально пробивали потоком снарядов вражеские ряды, оставляя длинные кровавые борозды среди нападавших. Казалось, что даже демонические сущности, выбравшиеся из-за пределов реальности, ничего не способны противопоставить подобной мощи.       Существо, похожее и на человека, и на змею одновременно, нечто подробное тем, которые пытались остановить их в самом начале, тогда гораздо менее гибкое и грациозное, скорее грубое и бронированное, бросилось прямо на одного из дроидов, прикрывшись культистами. Те несчастные собрали в себя первые попадания, дав возможность этому существу рвануться вперед, и его движения быстрее, чем успевала автоматика боевой машины. Прежде, чем кто-либо успел сделать хоть что-то, оно оказалось перед дроидом и, увернувшись от уже направляемого в его сторону ствола, ударило сбоку. Новый удар, и дроид рухнул на землю, сбитый с ног. С торжествующим воплем тварь поднялась выше и замахнулась для нового удара.       И как раз в этом момент ей в плечо прилетел заряд плазменного выстрела, заставив пошатнуться. Вопль превосходства сменился визгом боли, и тварь отскочила в сторону, выискивая нового противника. Ей навстречу уже шагнул инквизитор, бросив вызов вытянутым клинком. Послушник только приоткрыл рот в тот миг, когда монстр бросился вперед настолько быстро, что взгляд не успевал за ним уследить. Только вместо смертельного удара по человеку, существо словно врезалось в стену в нескольких шагах от Айзхорна и бессильно замерло, вопя от ненависти и злобы, но не в силах даже дернуться вперед.       Лафаэт согнулся от усилий, собственной волей удерживая подобного противника, и послушнику даже показалось, что тот захрипел, несмотря на грохот выстрелов вокруг. Еще мгновение, и нерожденного разорвал залп штурмовиков. Выстрелы крошили ему конечности, рвали торс и змееподобное тело, заставляя завывать от бессилия. Лафаэт еще раз дернулся всем телом, а потом ослабил хватку, позволив изуродованному телу упасть. Окровавленный и изодранный, но еще цепляющийся за эту реальность, монстр упал к ногам Айзхорна, хрипя и шипя от ярости.       - Именем Небес, никогда не думал, что буду заботиться о выживании подобной твари, - выдохнул инквизитор, добив ударом клинка еще дергавшегося культиста рядом. – У нас теперь надежда только на тебя, Лафаэт…       - Возможно, когда-нибудь я начну к подобному привыкать. – помощник инквизитора выдохнул вслух. – Возможно даже, я привыкну, что наши жизни значат для вас нечто большее, чем подходящий инструмент.       - У меня другой вопрос! – заговорил подошедший офицер штурмовиков, - Отродье не издохнет, пока мы стоим и добиваем остальных? Его изрешетили капитально, и эта кровь… ихор, льется как из шланга.       - Маловероятно, их биология работает не так, как принято в нашей реальности. Напротив, чем больше времени мы ему дадим, тем больше шанс, что оно сможет восстановить свое тело. Если тело не уничтожено до конца, эта тварь не остановится, - инквизитор задумался на мгновение, а потом прямым ударом своего клинка пригвоздил отродье к полу.  – Что тебе потребуется? Надеюсь, не собираешься с ним обниматься?       - Мне нужен только зрительный контакт, - ответил Лафаэт, присев рядом с отродьем, сразу к нему потянувшемся. Уродливая челюсть с кривыми и торчавшими зубами защелкала, пытаясь дотянуться до человека, и послушник допустил сомнение, а возможно ли вообще наладить зрительный контакт с этой россыпью абсолютно черных глаз, совершенно бессистемно рассыпанных по всей морде. Однако, у него как-то получилось, это стало сразу понятно, поскольку тварь сразу же прекратила дергаться и рычать, словно превратившись в каменное изваяние. В эти минуты казалось, что остановилось все вокруг, даже дыхание замерло в ожидании.       Лафаэт оступился, поскользнулся и почти упал на спину, если бы его не поддержали. Демон освободился от оцепенения несколько мгновений спустя, несколько раз дернувшись, а потом бешено завыв.       - Убейте эту тварь! – голос Лафаэта прозвучал в мозгу резко и громко, словно приказ. – Сейчас же! Пока еще не поздно!       Выстрелы разорвали воздух коридора даже еще до того, как он кончил говорить. Практически все начали стрелять, превратив тело твари в ошметки, разбросанные по полу.       - Каждый раз я ощущаю, что у меня сама душа становится грязнее после подобного, - прошипел Лафаэт вслух. – Словно вся мерзость этого мира льется прямо тебе в горло…       - Лучше ответь, что ты знаешь, куда нам нужно идти, - ответил ему Айзхорн.       - Туда, - Лафаэт вытянул руку, указывая куда-то за их спины. Голос его прозвучал скорее в их головах, но послушника тоже зацепило, и он рефлекторно обернулся в том же направлении. Там, где прежде была непроходимая стена, появился новый проход, больше напоминавший технический тоннель, не такой широкий, но и там три человека в броне могли разойтись без особых проблем. Если бы он сам не увидел это своими собственными глазами, то ни за что не поверил в реальность происходящего. В его картине мира коридоры не возникали из ниоткуда. Послушник даже отшатнулся назад, врезавшись в стоявшего Варрена. Солдат удержал его за плечо, не дав упасть.       - Великий Отец, помоги нам, заблудшим душам, уповающим на свет твой… огради нас ото зла, рыщущего во тьме… - послушник начал молиться, вспоминая такие знакомые и нужные в эти мгновения слова.       - Не бойся. Слишком поздно бояться. – остановил его Варрен. - Держись рядом.       - Этот тоннель настоящий. Он выведет нас прямо туда, где все началось. И они будут ждать именно там, – сообщил Лафаэт, звуча у каждого в мозгу. – Пока они еще не знаю, что мы идем, но очень скоро почувствуют…       - Перестроиться в колонну! Дроидов во фронт! Щиты закрепить и сменить батареи! – раздались команды, и штурмовики засуетились. Послушника Варрен оттащил в сторону, чтобы не попал под ноги.       Сердце билось сильнее обычного. Только он начал привыкать к ситуации, и первый приступ шока отступил, как ощущение опасности и страх накатили с новой силой. Сколько бы послушник не вглядывался между плеч бойцов вперед, но не видел там ничего кроме темноты. Пустой и давящей, неохотно отступавшей перед светом прожекторов штурмовых дроидов, шагавших впереди. Грохот их шагов был такой громкий, что этого одного хватало, чтобы предупредить любые засады об их приближении.       Тоннель даже не пересекался ни с одним другим, и принявшийся сначала считать шаги послушник через какое время сбился со счета. Больше всего мешал сосредоточиться даже не столько шум шагов металлических подошв по железному полу, и не грохот дроидов, сколько ощущение чего-то неправильного. Что-то, совершенно чуждое всему человеческому послушника, становилось все более осязаемым. Оно словно сочилось со стен, собираясь тонкими полосками ручейков, убегавших в том же направлении, в каком шел отряд инквизитора. И где-то там впереди оно обретало плоть, такую же осязаемую, как и они сами. Все свои чувства послушник объяснить не мог, но чем дальше они углублялись в тоннель, тем меньше ему хотелось делать каждый следующий шаг.  Все, что в нем было, кричало об опасности так, что он даже не выдержал, и дернулся в сторону, больше не в силах сдерживать рвавшиеся в нем эмоции. Ему нужен был инквизитор. Хотя бы для того, чтобы предупредить о предстоящем.       - Господин! – он даже не пытался скрыть страх в голосе. – Господин! Мы не должны идти туда!       Айзхорн поднял руку, и офицеры тут же отдали команду отряду остановиться.       - А это уже действительно прогресс, раз заговорил самостоятельно, - инквизитор покачал головой. - Почему мы должны остановится?       - Там… Там… - послушник не знал, какие нужно подобрать слова, чтобы передать все охватившие его чувства, - Там зло… Хуже всего, что было прежде.       - Мы знаем, - это уже был голос Лафаэта, прозвучавший в голове, четко и ясно, словно обращались только к нему. – Именно поэтому мы идем туда. Это уже следовало понять. Нельзя прятаться от подобного. Это нужно остановить, пока не стало слишком поздно. Страх сковывает твой взгляд, это нормально, но он не должен закрывать твой разум. Иначе все станет бессмысленным.       - Но… - послушник остановился.       - Ты демонстрируешь поразительные способности, но я все же ошибся, взяв тебя сразу. Ты не готов встретиться с подобным, - Айзхорн махнул рукой, и солдаты снова двинулись вперед. – Инквизиция сражается с подобным злом, а не бежит от него. Тем более, здесь, на святой земле нашего королевства. Не бойся. Небеса наградили тебя гораздо больше, чем ты можешь себе представить, но этот дар делает тебя и более уязвимым. Страх опаснее всего. Ты должен научиться не только верить, но и доверять своей вере. Ведь не в этом же ты находил спасение раньше?       Послушник замолк, не зная, что ответить. Варрен за это время успел подойти и положить руку ему на плечо.       - Господин инквизитор, ваше указание будет выполнено.       - Держитесь в стороне, когда все начнется… - Айзхорн отвернулся, и они снова двинулись вперед.       Коридор несколько раз повернулся под прямым углом, и в это раз ни за одним поворотом не оказалось засады. Только одинаковые стены, обшитые полиметаллическими листами, оплетенные проводами и кабелями, переходившие в невысокие потолки с едва работавшими лампами освещения, местами и вовсе перегоревшими. За каждым поворотом их встречали старые и распахнутые гермоворота с противовзрывными заслонками, распахнутые и даже приржавевшие. Стало понятно, что они куда-то приближаются, и вся атмосфера ожидания становилась напряженнее.       Послушнику было тяжело даже просто идти. Ощущение первобытного нечеловеческого ужаса становилось все сильнее, наливая ноги свинцом и не давая сосредоточиться. Если бы не поддерживавший его Варрен, то он уже бы бросился бежать назад со всех ног, забыв обо всем остальном. Борясь с охватившим его душу ужасом, послушник вспоминал все молитвы, каким его учили, повторяя их снова и снова. Священные слова звучали так знакомо и понятно, что казались единственной точкой опоры в происходящем, даря слабую надежду на спокойствие.       За следующим поворотом был выход в большой зал. Распахнутые гермоворота выводили в технический зал, бывший то ли генераторной, то ли отстойником для канализации. Послушник во все глаза смотрел на огромный, для человека, привыкшего к маленьким кельям монастыря, зал, не меньший, чем центральный неф храма, с большими цистернами в несколько уровней, оплетенные конструкциями переходов и подвесных мостиков из металла. В каждой такой цистерне могло поместиться сотня тех келий, в которой он жил раньше.       Только больше всего его впечатлили не размеры зала и оборудования там, а то, что зал был освещен. Не огромными лампами, которые должны висеть под потолком, давая достаточно света на все помещение, а самыми обычными факелами, закрепленными буквально всюду. Они оставляли мигавшее оранжевое пламя и черный коптящий дым, поднимавшийся неровными струйками к потолку. Слышно было и странное монотонное пение, чем-то напоминавшее песни паломников на богослужениях, только слова сливались в один бессмысленный звук, плавно менявший тональности.       На входе даже не было охраны, но впереди, в ярком свете окружавших го факелов из кусков металла, запчастей оборудования и каких-то фрагментов обшивки, снятых с цистерн, в самом центре зала возвышался странного вида амфитеатр, словно в его основе была такая же распиленная цистерна. И там, рассевшись на своих местах, собрались местные. Они сидели спокойно, словно появление вооруженного отряда штурмовиков их нисколько не напугало и здесь не было ничего необычного.       Присмотревшись, послушник заметил, что все они были одеты в одинаковые свободные тоги, скрывавшие очертания тел, только разных цветов. Те, что были на нижнем ряду, сидели в белоснежных тогах, а несколько на самом верху – в фиолетовых. Между ними сидели также те, у кого были одежды зеленых, желтых и даже бурых оттенков. Сначала они показались совершенно обычными, но чувство нереальности происходящего никак не желало проходить, словно все было не настоящим, а собранным изображением от информационного генератора.       - Боевое построение! Щиты поднять!       - Инквизитор Айзхорн, страшный и ужасный прислужник Небес, несущий закон Церкви в самые удаленные уголки Известного Пространства. Какая честь видеть вас лично… - один из сидевших на самом верхнем ряду амфитеатра, приподнялся и поклонился, соблюдая все правила приличия. – Прошу простить за такую встречу, но вы прибыли слишком быстро…       - Огонь? – это был скорее вопрос, но Айзхорн поднял руку, предупредив стрельбу.       Держа оружие отключенным, он выступил вперед, выйдя за шеренгу щитов.       - Кто знает мое имя и обращается ко мне? Кто тот, чью тьму я пришел разогнать? Если решил говорить со мной, то следует и представиться.       - Габриэль Айзхорн, великий инквизитор, получивший титул за свои заслуги перед Церковью, первый из равных Третьего круга Священной Инквизиции, признанный радикалом, но не отлученный за свои свершения. Тот, кто спас не меньше жизней, чем погубил. Тот, кто до сих пор по ночам слышит плач всех тех, кого не смог спасти и обрек на смерть… - человек в тоге словно и не заметил вопроса, продолжая говорить и вытянув руку в его сторону, - Носитель символов Церкви, вторгаясь в чужие жизни и обрекая на смерть тех, чьи мысли и эмоции не подходят к заплесневелым постулатам твоей религии. Что хочешь ты принести сюда, кроме смерти и лжи?       - Ложь льется только из твоего рта, кем бы ты ни был. Ответь свое имя и назовись прежде, чем я верну тебя туда, откуда ты выполз! – Айзхорн сделал еще шаг вперед и активировал оружие. Этого движения оказалось достаточно, чтобы сидевшие люди в нижнем ряду амфитеатра зашипели и ощетинились. Только теперь послушник заметил, что у них всех в нижнем ряду не было одной руки. Вместо нее была культя с выступавшей костью. В кость были вделаны кольца, на которых крепились цепи, державшие металлические шары с множеством острых лезвий и шипов. Как только Айзхорн сделал шаг вперед, по этому странному оружию побежали искры и разряды.       Со стороны инквизитора, загудело накачиваемое зарядами оружие штурмовиков, готовых выстрелить в любой момент. Тишина стала практически осязаемой, и послушник чувствовал, как ему становится все хуже. Зло здесь имело форму, послушник практическим мог ощутить его. И оно исходило от тех, с кем инквизитор говорил. В глазах начало темнеть, но в этот момент он почувствовал руку, которая его подхватила. Сразу стало легче, словно его закрыли от всех прежних эмоций. Зрение прояснилось, и он увидел Лафаэта, стоявшего рядом.       - Именно за этим мы и пришли. Не бойся. Если бы они были сильнее, то напали бы сразу, без разговоров. Они трусливы. Все до одного. И теперь, когда они загнаны в угол, то пытаются лишь тянуть время. Ни одна из их уловок не сработала. Все, что тебя окружает, лишь их злоба и отчаяние. Учись бороться с этим. И понимать.       - Назовись, - Айзхорн повторил свое требование приказным тоном, вытянув оружие в сторону сидевших людей. Несмотря на то, что сидевшие на нижнем ряду все оскалились и изготовились к бою, те, кто оставался выше, были такими же спокойными, как в самом начале, словно ничего не происходило. – Кем или чем бы ты ни было, назовись!       - Мы есть Прозрение! – заявил говоривший, и остальные поддержали его монотонным гулом, запрокинув головы настолько одновременно и синхронно, словно не настоящие люди, - Мы есть Истина, которая должна направить всех по истинному пути! Мы есть Будущее!       - Это не имя! – Айзхорн отмахнулся. Свободной рукой он вытащил из поясного кармана большой энколпион в виде двойной звезды Неба. Стоило только его взять рукой, как лучи засияли ярче. Свечение даже сделало комнату светлее, и послушник разинул рот, не ожидая ничего подобного. От энколпиона исходила совсем другая энергия. Светлая и чистая, но удивительно холодная и отстраненная. Тьма, давившая на сознание, отстранилась и ослабла, это ощущалось даже через защиту Лафаэта. Сияние энергии, исходившей из энколпиона, не оставляло после себя ничего, кроме пустоты и тишины, столь необычной после давившего безумия и страха.       Один вид звезды вызвал у всех в амфитеатре судороги. Сидевшие там зашипели и пригнулись, словно от удара. Только теперь послушник смог разглядеть, что этих существ людьми можно было назвать лишь с большим допущением. Они были похожи на человека, но общими гуманоидными чертами все и заканчивалось. Большие миндалевидные глаза, слишком раскосые для человека, не имели ни белков, ни зрачков. На лицах проступала чешуя или хитин, делая их больше похожими на мутантов, чем на людей. Длинные и острые зубы, больше похожие на клыки, вылезали из-под растянутых губ, рвавшихся от натяжения. Отбросив маскировку при виде такой угрозы, они принимали свой настоящий облик, словно списанный с икон, где изображали демонов под ногами святых.       - Назови мне свое имя, порождение Бездны! – приказал Айзхорн, снова шагнув вперед. – Именем всех четырех Великих детей Отца я приказываю тебе назвать свое имя, низшее из созданий! Силой, дарованной мне Отцом и его Светом, я приказываю тебе назвать свое имя и изгоняю тебя из этого мира раз и вовеки вечные!       - Здесь нет власти твоего лживого бога! – зашипел говоривший. Его руки удлинялись и росли, пальцы становились тоньше и превращались в длинные изогнутые клинки из кости. - Напуганный глупец, цепляющийся за мелкие поделки своих лжецов, живущих во лжи, и проповедующих ложь! То, что вы называете Отцом, никогда не заботилось ни о вас, ни об этом грязном мире! Отринь эту ложь, и узри Истину, которая выжжет твои слепые глаза и поглотит твою ничтожную душу!       - Имя! – оборвал его Айзхорн резким голосом, и энколпион вспыхнул еще ярче, словно отреагировав на ненависть в голосе инквизитора. – Твоими устами говорит лишь Тьма и ложь, но в моей душе нет ничего, кроме света Отца и его Великих детей! Назови свое имя, отродье, и будь изгнан в небытие, откуда явился! Его Свет ведет и направляет меня! И Он всегда со мной! Его власть ступает там, где ступаю я! Имя, ничтожнейшее из созданий! Назови свое имя!       - Да защитит Отец нас всех, - прошептал послушник, придя в себя после первого шока и сумев поднять отвисшую челюсть. Сложив руки символом Неба, они привычно опустил взгляд в пол. – Пусть я пройду долиной смерти, пусть все демоны Бездны пляшут предо мной, но Ты не оставишь меня. Ты проведешь меня долиной смерти, и свет твой укроет меня… Не убоюсь я зла, ибо Ты всегда рядом со мной, и нет власти иной, кроме власти Твоей… Укроешь Ты меня своим светом, и сохраню я веру в Тебя…       Говорившее существо в этот миг резко отвернулось, посмотрев куда-то за спину Айзхорна, словно услышав шепот молитвы, и разразившись громким протяжным ревом. Все остальные также вытянули шеи из завыли, превращая одинокий рев в волну рычания и воя. Тварь прыгнула вперед, удлиняя ноги прямо в прыжке, и остальные в тот же миг сорвались с мест, бросившись на штурмовиков.       - Стреляйте! Во имя своих жизней! Стреляйте! – в голове зазвучал крики Лафаэта, и зал тут же наполнился грохотом выстрелов. Заряды и пули рвали тонкие податливые тела, но не могли их остановить, жуткие рваные раны затягивались быстрее, чем пули проходили их насквозь. Несколько, попавших под прицельный огонь тяжелых орудий штурмовых дроидов, разлетелись в кровавые брызги, которые уже не могли собраться обратно, но остальные в мгновение ока преодолели простреливаемое пространство, с ревом и визгами прыгая на штурмовиков и легко разрывая тонкими пальцами многослойную боевую броню.       Послушник успел увидеть, как один из боевых дроидов мощным ударом манипулятора снес одну из тварей, а другую раздавил, опустив на нее штурмовой щит, но уже в следующий миг остальные облепили его, разрывая броню и выдирая из нее куски. Пушка продолжала стрелять уже в никуда, кроша стены и потолок, и дроид завалился на бок, когда изодранные ноги уже не могли его держать. Раздался взрыв, когда произошел самоподрыв боеприпасов, и дроид исчез во вспышке взрыва вместе с нападавшими, а ударная волна сбила с ног всех стоявших рядом.       Кем или чем бы ни были эти существа, они превосходили все, что было прежде. И казалось, будто их количество не становится меньше. В отличии от тех бойцов, которых инквизитор привел с собой.       - Сейчас! – это был голос Лафаэта, прозвучавший в его голове, и в следующее мгновение послушника охватил холод. Жуткий мороз, взявшийся из ниоткуда, но поглотивший его целиком, сковавший каждую мышцу и каждый нерв его тела, не позволяя даже подняться с пола и осмотреться, но практически сразу же зазвучал голос. Это не было голосом Лафаэта, но не было и реальным голосом, состоявшим из колебаний воздуха. Новый голос не был похож ни на что, слышанное прежде, гораздо более глубокий и низкий, похожий на белый шум пустого канала связи по звучанию, но при этом же такой же четкий и ясный.       Послушник постепенно понимал, что происходит. Реальность вокруг словно замерла. Штурмовики застыли в тех же позах, в каких их и застали первые прозвучавшие слова. Существа, их противники, не замерли, но корчились и изгибались без единого звука от каждого нового слова, словно их звучание несло физическую боль.       Само течение времени казалось настолько медленным и ощутимым, будто сама материя вокруг стала густой и вязкой, словно желе. Послушнику казалось, что стоило только протянуть руку, и воздух задрожит, словно рябь по воде. Холод, сковавший его, все же не казался таким сильным, как страх, охвативший саму его душу. Слишком много пришлось на один единственный день, чтобы сохранять самообладание.       И, когда уже стало казаться, что сами Небеса отвернулись, бросив его здесь, наступило осознание еще одной вещи, которая почему-то сразу не отложилась в сознании. Этот голос, звучавший совершенно чуждо, и не способный принадлежать ни одному живому существу, был понятен. Чистый язык королевства с устаревшим произношением, какое можно было услышать только при богослужениях, раздавался под сводами этого зала, и чем дольше он звучал, тем понятнее становился.       Это была молитва. Одна из тех, которые он никогда не слышал ни в одном из залов монастыря. В ней не было ни прошений, ни мольбы, ни раскаяния. Она была настолько чужая для привычных церковных песнопений, чтобы послушник сначала даже не понял, что это молитва, но все же признал в ней обращение к Небу. Обращение к тем силам, что стояли выше всего человеческого и разумного, выше самих черных небес этого мира. И обращение к той силе, что Небо могло даровать. Это был экзорцизм.       Об экзорцизме он слышал прежде, что это была практика специальных обрядов, которым обучали самых стойких и выносливых не только телом, но и душой, чтобы лично встретиться с тем ужасом, который извергала Тьма. Экзорцизм был нужен не столько для того, чтобы остановить порождения и мутантов, его использовали против самих нерожденных, более могучих и древних, которым не требовалась даже физическая форма, чтобы оставаться на материальном уровне. Про сами обряды им практически ничего не рассказывали, упоминая только, что без специальной подготовки и реликвий, содержавший в себе святость Небес, они могли быть для экзорциста не менее опасными, чем сам контакт с Тьмой.       Он не мог даже повернуть голову и еле заставил себе повернуть зрачки глаз, чтобы посмотреть на яркое сияние, едва не слепившее его. Энколпион в руках инквизитора был раскрыт, и голос, как показалось послушнику, исходил именно оттуда. Пелена света практически закрывала темный образ, стоявший дальше, настолько огромный, что занимал практически все свободное пространство, от самого пола до потолка, едва помещавшийся среди металлических стен. И от его множества поднятых под самый потолок рук расходились сотни нитей, державших будто марионетки каждое из порождений. И еще больше расходилось дальше, далеко за пределы этих тоннелей. Сотни и сотни нитей пропадали в темноте за пределами зрения, уходившие к другим марионеткам, захваченным его волей. Один только беглый взгляд на эту сущность вызвал вспышку боли в голове, настолько сильную, что мир померк перед глазами, застилаемый кровавой пеленой. Все же он видел, как эти нити охватывает пламя, и они выгорают одна за одной, лишая нерожденного той власти, которой успел овладеть, прячась и скрываясь здесь, глубоко под землей, в технических и полузаброшенных тоннелях города, под множеством слоев металла и породы прячась от ослепляющего взгляда Небес и могущества Церкви. Его ненависть и отчаяние, разочарование от сорванных планов, были столь велики, что мрак сгущался еще сильнее, но тут же таял под светом, рвавшимся наружу из могущественной реликвии.       Голос звучал все громче, и после каждого нового стиха молитвы, причинявшей практически физическую боль нерожденному, повторяя одно и то же требование – назвать имя. То самое имя, которое является истинным у каждого демона, и знание которого дает силу им управлять.       Имя было названо, и от каждого произносимого звука дрожала сама реальность, настолько чуждым всему сущему оно было. Послушник закричал, чувствуя, как его сознание разрушается и выворачивается только от того, что он слышит подобное. Воспоминания о прошлом, видения будущего, реального или нет, картины настоящего – все смешалось воедино, и он уже не понимал, где находится. Еще одно мгновение, и сознание потеряло последнюю связь с реальностью, проваливаясь в пропасть безумия.

***

      Великий город умирал. Возведенный сильнейшими из своего вида, достигшего вершин эволюции, покорившего законы пространства и материи, подчинившего себе саму природу, создавшего технологии, которые более примитивные существа не могли воспринимать иначе, как магию. Теперь он умирал в агонии, которую нельзя было остановить ни одним чудом. Сама материя, сама природа больше не имели смысла, пока город умирал в агонии и панике перед наступавшей смертью.       Огромная волна дыма, пепла и энергии, окутанная пламенем пожарищ и смогом самого мироздания, горевшего в последних предсмертных судорогах, наступала на город, простиравшийся от горизонта до горизонта, попиравший сами небеса и опиравшийся на глубочайшие из недр. Уже охваченный паникой, раздираемый бандами отчаявшихся мародеров и безумцев, пытавшихся в свои последние мгновения жизни испить до самого дна всю чашу ощущений и страстей, на которые только способен разум и тело, город, построенный как вечный памятник могуществу своих создателей, разрушался сам собой, даже не дождавшись приближавшегося конца.       Стена смога и пожарищ, непреодолимая и неотвратимая, поднимавшаяся от одного края горизонта до другого, возвышалась над всем миром, насколько хватало взгляда. Прежде чистые голубые небеса уже почернели, закрыв умиравшее алое солнце облаками дыма и бесконечными кислотными дождями. Сама земля разрушалась и крошилась, рассыпаясь в пепел от ее приближения. А за ней не было ничего. Ничего из того, что могли бы ощутить чувства человека. Ни один сигнал, ни одна волна, ни один разведчик не проходили сквозь эту стену и не возвращались оттуда.       Пустота, неосязаемая и неощутимая, тянулась за этой стеной, поглощая все, что казалось вечным и совершенным. И именно она гнала перед собой дикий и первобытный ужас, который охватывал сильнейший из народов, провозгласивших свою власть на всем сущим. Не страх смерти, а дикий ужас перед непостижимым и невообразимым заставлял сбросить облик цивилизации и вернуться к самым из первобытных чувств, на которые только способен разум. Понимание, что по ту сторону нет ничего, ни ада, ни рая, ни вечности или даже самого понятия времени, разрушало цивилизацию еще быстрее понимания, что это конец их мира. Единственный, неотвратимый конец всего – цивилизации, мира, который они знают, и самой реальности, в которой существуют. Этот конец нельзя остановить или замедлить, и можно только бежать прочь от него, пока не кончится их планета, и остатки великого народа, запертые на последнем клочке реальности, не будут поглощены неизбежным.       Город умирал. А вместе с ним умирала сама реальность, поглощенная тем, что было за ее пределами, поскольку настало ее время. Миру в прежнем его понимании наступал конец, и он должен был исчезнуть, замкнув цикл. Вселенная возвращалась в свое прежнее состояние до того момента, когда в ней появилось понятие материи.       И теперь осталось наблюдать лишь закат и смерть цивилизаций, что выросли в итоге всего цикла борьбы за право жить и выживать. Вышедшие к своему зениту развития, к пределам понимания происходящего, они все же оказались беспомощны перед лицом конца своего мироздания.       Одни приняли этот факт спокойно, осознавая, что все равно больше ничего нельзя сделать, цикл жизни подошел к концу и их уделом было исчезнуть. Другие, цепляясь за последние надежды, строили планы спасения или даже борьбы, используя все могущество своих технологий, чтобы остановить неизбежное или же создать укрытия и убежища, способные от него защитить. Третьи, осознав, что уже ничего нельзя изменить, утопали в своих низменных желаниях, чтобы утолить свой голод душевный и телесный полностью, исполнить все заветные и запретные мечты и желания, пока конец мироздания не добрался и до них. Другие просто бежали прочь в какой-то безумной жажде продлить свое существование хоть еще немного, даже пусть оно и будет наполнено страхом и отчаянием, но все же вырвать себе еще несколько глотком воздуха и несколько лишних ударов сердца.       Хаос. Хаос охватил сильнейших, и не было больше никому спасения. Весь мир был обречен. Они уже знали об этом, но никак не могли принять.       Осознание масштабов катастрофы, ужас и отчаяние, охватившее тех, кто оказался на ее пути, привлекали взор и других. Тех, кто был по другую сторону, за пределами той пустоты, что наступала, но вместе с этим являясь и ее частью. Безгласые и бестелесные, но снедаемые неутолимым голодом, они вились внутри наступавшего шторма, отталкивая друг друга и устремляясь за каждой душой, что попадала в его пределы. Они впивались в эти сжавшиеся комки страха и боли, переполненные такими живыми и свежими эмоциями, что привлекали к себе, словно огонек свечи привлекает мотыльков. Здесь жертв было столь много, а страх и ужас столь велик, что нерожденные, стекались со всех граней бесконечности, в исступлении хватая и пожирая души, не успевая насытиться, и тут гонясь за новыми. Яркие искорки душ в последний раз вспыхивали и пропадали, растворяясь раз и навсегда, лишь подпитывая вечный голод нерожденных.       Однако дальше, за пределами вакханалии нерожденных,за гранью пустоты и тьмы, проявлялось нечто большее, нечто куда более масштабное, соединенное бесконечным числом сопряжений, объединяя все миры и мироздания, сияющее, словно сотканное из самого света. И оно было столь далеко, столь ослабленным казалось, что больше напоминало слабый отблеск маяка вдали. Туда стремились гибнущие души, привлекаемые последней надеждой, но лишь единицы могли выскользнуть из лап нерожденных.

***

      - Живой? Живой… - он открыл глаза, когда его подняли. Варрен в расцарапанном и залитом кровью доспехе, с оторванной правой рукой, откуда, к удивлению послушника, торчали искрившиеся обрывки проводов, поднял его и помог сесть. – Понимаешь? Говори.       - Понимаю, - он кивнул, едва сумев разлепить губы. Каждый звук, который он издавал, словно царапал ему горло. Послушник даже добавить ничего не успел, как Варрен уцелевшей рукой протянул ему флягу воды.       - Пей. Много.       - Все закончилось? – он едва смог оторваться от фляги, но все же попытался осмотреться по сторонам. Зрение расфокусировалось, и образы, мелькавшие вокруг, казались слишком размытыми и непонятными.       - Закончилось. Работа выполнена. Инквизитор велел тебя найти. Хорошо, что живой, - заключил Варрен. – Это хорошо.       - Я чувствую тебя, - голос Лафаэта раздался в его голове, вызывая новые вспышки боли, будто пронзавшие сам мозг и не давая даже сосредоточиться на происходящем. – И даже то, что твой разум почти в порядке. Я впечатлен. Хотя… Что ты видел?       - Я… - послушник даже открыл рот, в непонимании посмотрев на Варрена, однако закрытое забрало шлема солдата не передавало никаких эмоций.       - Те образы, что ты видишь, проходят не так незаметно, как ты думаешь, - Лафаэт добавил с нажимом, - Что ты видел? Только честно.       - Я видел Катаклизм. Я видел его, но… с другой стороны…       - Нет, не с другой стороны, - голос Лафаэта стал тверже, словно тот напрягся, - Ты видел Катаклизм глазами нерожденного. Очень интересно.