Lycanthropic

- Мы остановимся здесь на несколько дней. Нам бы хотелось, чтобы ты относился к нам, как к гостям. Мужчина перешагнул порог дома, и Ёнджун сделал шаг назад, не выпуская ручку двери и стараясь незаметно отойти подальше. Как бы ему этого ни хотелось, он не велел им уйти. Он мог вообразить, как кричит и хлопает дверью перед их носом, но он не был глупцом. Если он станет сопротивляться, его лишь убьют быстрее. Ворвутся внутрь и прикончат его, а затем укроются в доме его семьи, словно стая бродячих собак. И Ёнджун был слаб. Морально он был истощен. Физически - губа у него была разбита, а обе руки ослабли и разрывались от боли. Безэмоционально Ёнджун наблюдал, как четверо мужчин вошли в дом, и частично ожидал, что они тут же вышвырнут его на порог собственного дома. Это стало бы потрясающим завершением его и без того несчастливой истории. Тем не менее, он все еще стоял перед ними. Они нависали над ним, на целый десяток сантиметров выше, и с каждой секундой словно становились все больше и больше. В его голове возник образ их светящихся красных глаз и мультяшных злодейских ухмылок. Комната позади них размылась в темное пятно, и единственное, что он способен был видеть, это хищники перед ним. - Покажи нам комнаты, - потребовал самый высокий из них. Его внешний вид снова стал нормальным. И хотя он все еще возвышался над Ёнджуном, словно небоскреб, его взгляд был пронзительным и темным. Большие, круглые глаза странно контрастировали с резко опущенными внутренними уголками. Так же, как и пухлые щеки контрастировали с тонкими, жесткими губами. Такая фигура, как у него, не должна была обладать властью, и все же обладала. Впрочем Ёнджун осознавал свою склонность бояться любого оборотня, с которым он вступал в контакт. Разумом он намеренно отвлекся на мысли об этом загадочном мужчине, но не переставал внимательно обдумывать затруднительное положение, в котором оказался. Повинуясь данному указу, Ёнджун медленно закрыл за ними входную дверь и развернулся к коридору, в котором были их с Чохи спальни. Он немедленно отмел мысль показать им спальню матери и понадеялся, что они не заметят или не станут упоминать другой коридор в противоположной стороне гостиной, который к ней вел. Он понадеялся, что их устроит то, что он мог им предложить, и они поскорее оставят его в покое. Если они останутся ненадолго, была надежда, что они не станут буйствовать и рыскать по дому в поисках неприятных открытий. - Мы остановимся здесь на несколько дней, - сказал высокий мужчина. Несмотря на это заявление, Ёнджун не мог понять их намерений. Они не стали незамедлительно убивать, за что он был благодарен, но кто сказал, что они не станут в будущем? Эти существа убивали людей месяцами, с чего им вдруг становиться милосердными? Мысли Ёнджуна метнулись к его ладони, к следам от укуса и пониманию того, что он сделает с его телом. Девушки умирают, если были укушены, но парни обращаются в оборотней, всегда говорили учителя. Он не знал, сколько времени требуется укусу, чтобы изменить человеческое тело, но прошло всего чуть больше часа с того момента, как его укусили. Не потребуется ли больше времени, чтобы он обратился с красными или голубыми глазами? Не потребуется ли больше времени, чтобы у него появился какой-то запах? Наверняка эти волки должны были думать, что он еще человек, так? Его матери потребовалось, эм... - Ах... - бессознательно вздохнул он. Его кожа горела и зудела. Она покрывала каждый дюйм его напряженного тела, пока они шли позади него, вне поля зрения. Он знал, что они могли убить его в любую секунду. Он скосил глаза в сторону, не поворачивая головы. Он слышал их шаги позади, длинные и неотвратимые, словно детская тень. Он сглотнул и надолго зажмурился, оказавшись перед дверьми в спальни. Они были точно через стенку, идеально для того, чтобы услышать, если Чохи проснется посреди ночи, и снова ее уложить. - Вот... - негромко сказал Ёнджун. Он встал вплотную к стене напротив дверей, держась подальше от мужчин и давая им возможность самостоятельно войти в спальни. Было бы учтиво открыть дверь и шагнуть в комнату, чтобы все им показать; так бы он поступил с гостями. Но Ёнджун не считал их за гостей, даже если его и попросили об этом. Он стоял в стороне и не сводил глаз с их ботинок. К счастью, они не причинили ему вреда и не наказали за бездействие, поэтому он остался неподвижно стоять, пока все, кроме одного, прошли в спальни. Услышав шорох и хлопки, он вскинул взгляд и увидел, как они рыщут кругом. Открывают ящики, перебирают шкаф, переворачивают коробки и копаются в их личных вещах. Один из мужчин открыл шкафчик в туалетном столике Ёнджуна, где он хранил несколько украшений. Всего лишь несколько колец и маленьких цепочек. Ёнджун проследил, как тот складывает их в кармах собственных брюк, и снова опустил взгляд на ковер перед собой, уловив рядом с собой пару чужих ботинок. Он почувствовал инстинктивное недовольство, что тот стоял ботинками на ковре, особенно после заявления о том, что они хотят, чтобы он обращался с ними как с гостями. Ясно было, что никто из них не собирается выполнять свою часть уговора. На мгновение Ёнджун почти даже улыбнулся. Горькая, но все же улыбка. Потому что обоснованность гостевого статуса этих мужчин сейчас не была под вопросом, и все же такая простая тревога, как ботинки на ковре, утешала Ёнджуна. Пока незнакомцы без зазрения совести грабили его дом прямо у него на глазах, Ёнджун чувствовал себя лучше, представляя времена собственной юности, когда родители жаловались на грязный ковер. - Как тебя зовут? - спросил альфа, что стоял перед ним, и Ёнджун тут же закрыл глаза, чтобы скрыться хотя бы на мгновение. Он не хотел, чтобы с ним говорили, не хотел, чтобы на него смотрели, он просто хотел, чтобы эти люди ушли. Но Ёнджун был так просто пойман юным альфой в человеческой форме. И это был лишь его личный опыт; он слышал, что зрелый альфа мог сломать человеческую кость легким захватом. Ради собственной безопасности Ёнджун просто должен делать то, что ему велят. Он сможет перестроиться, как только они уйдут, и выяснить, что делать дальше. - Хм? - подтолкнул парень. Ёнджун привык, что людей раздражает его привычка медленно отвечать. Обычно он просто это игнорировал, но в этот раз по телу прошла напряженная волна. Страх быть убитым, если не ответить достаточно быстро, был ужасающим. - Ёнджун, - ответил он, с дрожащими зрачками. - А фамилия? - Чхве, - Ёнджун сделал глубокий вдох, когда услышал, как что-то сломалось в комнате сестры. Он не решался смотреть куда-либо, помимо пола перед собой. Ёнджун и сам чувствовал напряжение на собственном лице. Он чувствовал, как брови сходятся на переносице в жалком выражении. Вопрос был довольно незначительным; обычная информация, которой он обменивался, когда встречал кого-то нового. И все же сейчас он чувствовал себя иначе. У Ёнджуна осталось не так много вещей, в которых он находил утешение, а эти люди вторгались и отбирали у него все. Его дом больше не был безопасным местом, как и малейшие аспекты его личности. Мужчина шагнул вперед, и, хотя Ёнджун твердо стоял на том же месте, он не смог не отклониться назад, подальше от этого человека. - Чхве Ёнджун, - глубокий голос альфы озвучил его имя вслух, и Ёнджуну это не понравилось. Это было похоже на насмешку над личным пространством, которое когда-либо существовало у него внутри. Словно насмешка над уважением к дому семейства Чхве, в котором они прямо сейчас стояли, пока этот мужчина позволял своим людям его разрушать. - Где твои Ааб и Ээб? Замешательство Ёнджуна не отразилось на его лице, которое лишь продолжало демонстрировать жалкий страх. Он не знал, что этот мужчина у него спрашивает, но его сердце колотилось от желания ответить побыстрее, не рискуя злить мужчину. - Здесь только я, - ответил он. Его голос был ровным и механическим, таким же холодным, как и у альфы. Внезапно мужчина шагнул ближе, а затем его пальцы оказались у подбородка Ёнджуна, слегка приподнимая его голову вверх. Их взгляды встретились всего на секунду. Чувства Ёнджуна затопило ошеломляюще красным, и на секунду в его сознании возник образ роз, затем превратившийся в воспоминание, как тому мужчине на улице разрубили пополам голову топором. В отражающей поверхности лужи крови, разлившейся по улице, Ёнджун мог видеть эти же темно-красные глаза, которые моргали и смотрели в синеву Ёнджуновых. Незамедлительно Ёнджун вырвался из чужой хватки и направил взгляд на воротник его рубашки. Ёнджун подумал, будь он собственным отцом, смотрел бы этому мужчине прямо в лицо, может даже ударил головой. Но Ёнджун не был таким сильным. У него не хватило бы смелости умереть мучеником. Но он, вероятнее всего, и так умрет, что бы ни делал. Видео заполоняли интернет; видео оборотней, обезглавливающих, пожирающих и расчленяющих людей ради удовольствия. Ёнджун почувствовал, как затряслись ладони, и сжал их в кулаки, пока парень продолжал смотреть на него сверху вниз, словно был сбит с толку поведением Ёнджуна. Невольно в голове возник образ, как он лежит, распятый на кухонном столе, а они впиваются зубами в его кожу и выдирают куски окровавленной плоти. Он знал, что они начали бы с самого конца конечностей, оставляя его в живых максимально долго, чтобы он прочувствовал каждый надрыв кожи и хруст костей. К этому моменту он был уверен, что его страх был очевиден и гораздо сильнее, чем раньше. Ёнджун гордился контролем над собственным телом и эмоциями, но сейчас тот разваливался на части. Единственное, на что он еще был способен, так это не бежать и прятаться, сталкиваясь лицом к лицу с реальным монстром. Ёнджун увидел, как зашевелились губы альфы за считанные секунды до того, как он заговорил. - Я Субин. Он стоял без движения. - Знаешь, немеченому опасно быть в доме, полном альф. И снова он не заговорил и не пошевелился после слов альфы. Если не следовало вопроса, стоило ли отвечать? Ёнджун надеялся, что нет, потому что ему нечего было сказать. Он не мог даже полностью осмыслить сказанные слова, словно они его не касались. Вместо этого Ёнджун сверлил взглядом воротник рубашки парня, пока тот говорил, хотя и не видел особо ничего. Словно вместо этого он смотрел сквозь чужой воротник. Его глаза и разум были полностью отдалены от происходящего. - Ты не из болтливых, да? Ёнджун медленно покачал головой, не отрывая глаз от выбранной точки. По его мнению, это был небольшой акт неповиновения. Знак, что он мог ответить, но решил этого не делать. Кто угодно рассмеялся бы над его мыслью, что эта демонстрация была чем угодно, но только не покорным ответом на заданный вопрос. Внезапно мужчина снова к нему потянулся. На этот раз рука легла сбоку на шею. Ёнджун втянул воздух, все его тело напряглось от страха, что этот человек задушит его прямо на этом самом месте. Но его большая ладонь вскоре прижалась к шее Ёнджуна, его длинные пальцы сжались сзади, и Ёнджун знал, что эти же самые пальцы могут полностью обхватить его горло и раздавить, словно пивную банку. Он знал, что это был ответ на его неповиновение. Оборотень, навязывающий свою прихоть тому, кому явно некомфортно. Он не был удивлен. В следующее мгновение кончики пальцев альфы нежно и легко прижались к задней части его шеи. Ёнджун почувствовал разряд по всему телу, а затем легкое покалывание, прокатившееся по нижней части тела. Оно кололо и электризовало весь позвоночник, вплоть до копчика. Его колени требовали подогнуться, горло требовало издать звук, а пальцы чесались от желания схватиться за ближайший предмет и крепко за него держаться. И все же Ёнджун сохранил подобие самообладания. Он закусил губу и сжал кулаки, не сводя глаз с губ мужчины напротив. Лишь когда пальцы потерли кожу сзади на шее чуть сильнее, Ёнджун почувствовал, как желание становится сильнее. Желание скользнуть на пол, на колени, лечь, сделать что-нибудь. Ему захотелось оттолкнуть этого человека и убежать, но и этого он не сделал. Ёнджун врос ногами в пол, словно дерево. Он сделал глубокий вдох и отпустил ситуацию. Медленно он заставил себя отвести взгляд от воротника мужчины. Зрелище было ему ненавистно, но он заставил себя поднять взгляд. Он всмотрелся в черты его лица; отчетливая, резкая верхняя губа, маленький, округлый нос и устрашающие, красные глаза. Древняя дикость, спрятанная за внушающим фасадом современности. Альфа смотрел на него сверху вниз со странным, нераспознаваемым выражением. Ёнджун смог выдержать зрительный контакт, чтобы разглядеть лишь это, прежде чем опустить глаза вниз, словно гирю, падающую с конца гантели. Спустя несколько секунд альфа убрал руку. И хотя Ёнджун не мог полностью расслабиться, он почувствовал каплю гордости. Он ничего не сделал. И в то же время сделал все. Альфа сделал несколько шагов назад. - Что ж, Чхве Ёнджун, тебе пора готовить нам обед.

***

Ёнджуну не потребовалось много времени, чтобы понять, в чем состоят его обязанности. Фактически, он занимался тем же, чем и его мать. Готовил, стирал, убирал комнаты, заваривал чай, делал все, что бы они ни просили. В некотором смысле он был признателен за возвращение к рутине. Хотя он не привык оказывать подобные услуги, они настолько напоминали его обычную жизнь, что он поймал себя на мысли, что полностью погрузился в работу. Он находился в полной тишине, нарезая овощи или раскатывая рис трясущимися пальцами. Иногда он слышал их разговоры в гостиной, но не мог заставить себя вслушиваться. Его мысли гудели, словно крылья летнего жука у уха. Иногда он настолько отключался, что забывал, как поменялась его жизнь. Большую часть дня Ёнджун проводил, утешительно опустошая мысли. Однако, Ёнджун не мог расслабиться, как только оборотни попадали в поле его зрения. Каждая мышца под кожей немедленно напрягалась, а снаружи он неизбежно покрывался холодным потом. Каждый из них косился на него прищуренными глазами, и он постоянно чувствовал себя добычей в их пальцах. Это было ужасно, и он каждую минуту боялся наступить им на пятки; боялся быть убитым или съеденным. Когда он подавал им обед тем же днем, то вышел из кухни с небольшим поклоном и не поворачивался спиной, пока не покинул комнату. Он вернулся к оставшейся на стойке еде и решил упаковать в контейнер, хотя и собирался оставить ее для себя. Мысль о еде вызывала в его желудке глубокое отвращение и даже тошноту при одном взгляде на нее. Весь день он беспокоился о том, что случится ночью. Альфы могли обращаться в Ликанов, лишь когда всходила луна; чего Ёнджун никогда не видел вблизи и не хотел. В нем жил клубок страха, что они просто ждали наступления ночи, чтобы разорвать его на части не в человеческой форме, а в форме Ликанов. И если да, для него не было спасения. Если он сбежит из собственного дома, сможет ли он добраться до дома тети? Столкнется ли снова с оборотнем? Что, если на этот раз это будет не ребенок, что, если его убьют? И что, если отец Ёнджуна вернется домой? Если он вернется, когда Ёнджуна не будет дома, эти четверо наверняка разорвут его на куски. И все же, даже зная это, Ёнджун все равно продолжал фантазировать о том, как отец вернется домой и спасет его от этих монстров. К тому же, он наверняка не сможет далеко уйти. Учитывая полную тишину в доме, они наверняка услышат, как он открывает дверь и пытается уйти. Если они не поймают его до того, как он покинет дом, то наверняка поймают бегущим по улице. А даже если не поймают его и тогда, то смогут учуять, куда он ушел. Он был пленником в собственном доме, и это его душило. Его единственная надежда заключалась в том, что они последуют собственному заявлению о том, что уйдут всего через несколько дней. Когда наступила ночь, мужчины удалились в выделенные им спальни, оставляя Ёнджуна спать на диване в гостиной. Он оставил включенной угловую лампу, опасаясь, что верхняя лампочка будет слишком яркой и помешает спящим мужчинам. Они еще не сердились на него, но он знал, что это может поменяться в мгновение ока. Единственное, за что он был благодарен, так это за то, что они не обратились в ликанскую форму. Они не убили его и не использовали его дом, как центр для убийства других людей. По большей части они его не трогали. Хотя он действительно задавался вопросом, для чего им нужен его дом, если не для чего-то подобного. Единственная лампа в углу освещала его гостиную тускло-желтым светом. Ее свет не достигал противоположной стены, и большая часть комнаты была окутана тенями. Коридор, ведущий в комнату его родителей, также оставался в тени. Желтый свет плавно переходил в темноту, оставляя коридор незримым, словно открытый люк. Эта зона неизведанности давала простор воображению Ёнджуна. Его разум подкидывал ему образ его матери, ползущей по коридору своими почерневшими, скрюченными руками. Любое мимолетное движение, которое, как ему казалось, он видел сквозь тьму, превращалось в представление о том, как она медленно выплывает из нее, зубами вперед. Это было бы очень медленно. Ее фигура показывалась бы с такой муравьиной скоростью, что он был бы вынужден впитывать каждую деталь по мере того, как она выходила на свет. Ее острые, искривленные зубы, затем ее почти облысевшая голова и рыбьи глаза. Она не издала бы ни звука, хотя Ёнджун все еще отчетливо помнил ее последний крик. Почему-то это было еще хуже. Словно воспоминание о ней могло проникнуть в него без всякого предупреждения и полностью поглотить его тело, пока он сидел и ничего не делал. Именно то, что он и делал всегда: ничего. И всегда недостаточно быстро. Ёнджун закрыл глаза. Единственное место, где он все еще чувствовал себя в безопасности, было за его собственными веками. Сперва он чувствовал себя в безопасности, позже он чувствовал себя в безопасности в своем городе, после в своем доме, а теперь только внутри себя. В некотором смысле, он чувствовал себя вполне счастливчиком. Он всегда чувствовал наибольшую уверенность в своем достойном самоконтроле. Некоторым людям требовался контроль над внешними факторами, и хотя Ёнджун соглашался, что это неплохо, он давно научился принимать жизнь такой, какая она есть, и находить утешение внутри себя. Но он начал сомневаться в этом удовлетворении. Казалось, что его самоконтроль заключался в неспособности действовать; то, чего он не понимал, пока не стало слишком поздно. Даже когда мысль об убийстве этих альф пришла ему в голову, он знал, что никогда не сможет этого сделать. У него никогда не хватило бы смелости схватить кухонный нож и перерезать им глотки во сне. Это, вероятно, спасло бы ему жизнь, и все же он твердил себе, что проявление гостеприимства приведет к положительному результату. Ёнджун открыл глаза и посмотрел в окно, перед которым стоял. Звезды светили ярко этой ночью. Они сияли над его городом, как искорки в черных глазах его сестры. Ёнджун искал самую лучезарную звезду на небе и представлял себе мир, в котором он был достаточно инициативен, чтобы спасти свою мать.

***

Немного теперь доставляло Ёнджуну радость. Единственные активности, которые входили в этот список, были бессмысленными. Прямо сейчас он складывал белье. Его разум по большей части был пуст. Лишь услышав, как заговорил один из альф, Ёнджун перестал двигаться и дышать на несколько секунд, прежде чем вспомнил, что они здесь и были здесь уже несколько дней. Глупость. Он держал в руках их одежду; как он мог забыть? Шорох раздался в гостиной и донесся до прачечной, где он находился. Звук напомнил ему о вырванной из раскраски Чохи страничке, которую он повесил на стене в своей спальне. Ему было интересно, видели ли его мужчины. Знали ли они, что обитали в детской, и чувствовали ли за это вину. За то, что разрушают его жизнь. Неправильно ли было их обвинять? Это ведь не они все это сделали? Но они оставались частью проблемы. Они были оборотнями, они похитили его отца, убили его мать, разлучили его с сестрой. А теперь... Ёнджун скользнул глазами к повязке, которая обхватывала ладонь и руку. На ней были коричневые пятна засохшей крови, искажая идеально белый цвет, который был изначально. Он знал, что скоро придется поменять повязку и промыть рану. Но пока она была скрыта, он частично мог забыть о том, что случилось. Он мог притвориться, что это всего лишь опухший укус комара, словно те, которые у него были, когда он был младше. Он просто мог притвориться. Но глубоко внутри Ёнджун все равно знал. Он не был глупцом. Тот факт, что альфы не убили его незамедлительно, то, как они смотрели на него без капли страха и злости, он знал, кем был. И все же Ёнджун отказывался смотреть в зеркало и проверять цвет своих глаз или просто принимать их действия за чистую монету. Он предпочитал оставаться непоколебимым в своем неведении реальности. Он предпочел бы забыть обо всем, что произошло и происходило. Ёнджун выкинул мысли из собственной головы. Он был человеком и навсегда им останется. Не о чем было думать или размышлять; он был человеком. Точка. Сложив белье, Ёнджун снова развернулся к сушилке. Он открыл дверцу и сунул пальцы в ловушку для ворсинок, где сбивался пух. Он был мягким под его пальцами, и от этого ощущения по его телу разлилось мгновенное облегчение. Когда он вытащил клубок, держа на ладони, тот казался круглым и коричневым, словно мышка. И хотя Ёнджуну хотелось сохранить его и сунуть в карман, вместо этого он решил его выбросить. Он был большим мальчиком; ему не требовался успокаивающий клубок. Когда он открыл нижний шкафчик под раковиной в прачечной, что выбросить пушистый комок в мусорное ведро, его взгляд зацепился за кое-что, и он поколебался. Там стоял баллончик с медвежьим спреем, спрятанный от посторонних глаз. Ёнджун никогда его прежде не видел и задался вопросом, не родители ли оставили его там с явной целью использовать против волков. Потому что он мог бы. Он мог распылить его им прямо в лицо и тогда... и тогда... и что тогда? Убежать? Куда? Прошлой ночью Ёнджун отказывался верить, что сможет добрать до тетиного дома, но, может, он смог бы? Если он распылит его им в лицо, они будут испытывать ужасную боль и будут полностью дезориентированы. Они не смогут почуять его или вообще что-либо. Возможно, они будут настолько поглощены своей болью, что даже не заметят, как он уйдет. Ёнджун продолжал смотреть на банку, сжав кулаки. А как же его отец? Что, если он вернется, когда Ёнджуна не будет дома? Что, если его ранят? Долгом Ёнджуна было защитить свою семью и свой дом, хотя он и не очень с этим справлялся. Но, если его отец вернется домой... не сможет ли он найти способ исправить то, что пошло не так? Наверняка, он сможет избавиться от оборотней, вернуть мать и отправиться за Чохи. Ёнджун не смог сделать это в одиночку, но отец смог бы. Возможно, он сможет оставить отцу голосовое сообщение о том, что отправился к тете, чтобы он встретил его там. Но Ёнджун уже звонил прежде, и его всегда перенаправляло на голосовую почту, так что кто мог быть уверен, что отец получит сообщение вовсе? Вероятно, не получит. Даже если телефон был при нем, он наверняка уже отключился. И как он нашел бы зарядник? Из-за приказа не покидать дома магазины не работали. Из-за приказа не покидать дома как он вообще попадет домой... Ёнджун бесстрастно смотрел на банку, пока мысли свирепствовали в его голове. Прошли недели с той ночи, когда отец исчез. Логически Ёнджун понимал, что ему стоит перестать фантазировать о том, что отец вернется домой. Ему стоит перестать фантазировать о том, что кто-то придет на выручку. Никто не пришел, и никто не придет... Лучшим решением было взять медвежий спрей, распылить его в гостиной, чтобы надрать задницы этим альфам, а затем тащить свой зад в дом тети. Это было лучшим решением. Глядя на баллончик, Ёнджун это знал. Так почему же, почему его рука то сжималась, то разжималась, но не тянулась схватить его? Почему же он сжимал в кулаке дверцу шкафчика так сильно, что пальцы побелели, но не мог так же схватить баллончик? Почему? Почему он не мог ничего сделать? - Чхве Ёнджун. Голос вывел его из оцепенения, и он повернулся на него. Его распахнутые глаза устремились на грудь мужчины, не осмеливаясь смотреть выше. Внезапно он пожалел, что не сохранил клубочек шерсти, чтобы провести по нему пальцами. - Ты закончил с бельем? - спросил мужчина. Его голос был глубоким и холодным; достаточно выразительным, чтобы Ёнджун сразу его узнал. Субин всегда звучал холодно, но никогда разозленно или сердито. В мире, в котором большинство людей делились на черное и белое, он, казалось, балансировал между. - Закончил? - спросил он снова, и Ёнджун кивнул. Он отодвинулся в сторону, выпуская из хватки дверцу шкафчика без лишних сомнений. Когда он закрылся, Ёнджун зажмурился от громкости звука, резонировавшего в ушах. Он все еще мог его достать. Мог снова открыть шкафчик, схватить бутылек и распылить его парню в лицо до того, как тот поймет, что происходит. Но он не смог. - Собираешься ли ты на наш митинг? Ёнджун не позволил замешательству отразиться на лице. Он не был уверен, должен ли был знать, о чем говорит Субин, или откуда он мог знать. Поэтому он просто покачал головой. Некоторое время ни один из них не двигался, хотя он чувствовал обжигающий лицо чужой взгляд. Казалось, словно его рассматривают под лупой, и он старался контролировать каждый дюйм своего выражения лица. Он не мог выдать даже малейшего намека на дискомфорт или сомнение. Тогда мужчина шагнул вперед и наклонился, пока его лицо не оказалось перед лицом Ёнджуна, так, что невозможно было не увидеть. Однако Ёнджун по-прежнему избегал зрительного контакта. Он смотрел вниз, на кусочек пола между их ногами, и его дыхание замедлилось практически до полной остановки. Хотя его сердце билось так быстро, что Ёнджун задавался вопросом, мог ли оборотень его слышать, он изображал спокойствие. Когда мужчина находился так близко, невозможно было ответить на его вопрос, и Ёнджун действительно не был уверен, помнит ли он вообще, о чем был вопрос. В последние несколько дней его память значительно ухудшилась, но он решил не обращать на это внимания. Субин снова наклонился вперед, и затем их лица оказались так близко, что зрение Ёнджуна было полностью поглощено. Он больше не мог смотреть в пол, их разница в росте позволяла глазам Ёнджуна устремиться точно на нос мужчины. Он рассмотрел каждую мелкую деталь, но избегал красного свечения прямо над ним. Это вернуло его в то время, когда он сидел на пляже. В те времена, когда он мог смотреть на персиковый песок и видеть садящееся над ним солнце, освещающее небо оттенками оранжевого и красного. Сопоставление цветов на лице альфы с счастливыми воспоминаниями Ёнджуна помогло успокоить беспокойство, поселившееся в желудке. Оно еще не исчезло полностью, но Ёнджун, по большей части, мысленно отстранился. - Почему ты не говоришь? - спросил Субин, и Ёнджун едва сдержал гнев от этих слов. Он должен был настроиться на образ мышления человека, которым этот мужчина его считал. И Ёнджун знал, кем его считает этот мужчина, но он не позволял этому слову задерживаться в мыслях. На данный момент оно оставалось в его мыслях пятью буквами на верху страницы блокнота. Если бы он был _ _ _ _ _ _, как бы он себя вел с этим мужчиной? Правда была в том, что он не знал. Он слышал, что они были тихими и покорными. Это была судьба, что Ёнджун каким-то образом уже обладал этими чертами, да, это была всего лишь судьба. И они были выгодны для его затруднительного положения. Однако ему приходилось имитировать, как один из них ответил бы на вопрос этого мужчины. Несомненно, _ _ _ _ _ не сказал бы «Я вас боюсь». Он бы сказал: «Я вас не знаю». Что Ёнджун и сделал. Его голос был совершенно непоколебимым и достаточно холодным, чтобы бросить вызов мужчине перед ним. - Мне жаль, - добавил он, подумав. Извинения как за его тон, так и за его резкие слова были, вероятно, лучшим способом подойти к этому вопросу, если он не хотел, чтобы этот человек его убил. - А хочешь? - ответил глубокий голос. Выдохнутый со словами воздух прокатился по коже Ёнджуна, словно ветер на теплом пляже, сдувая волосы с лица и мешая держать глаза открытыми. Почему-то соленый воздух был окружен запахом мяты в чистом виде. В отличие от запаха зубной пасты или мороженого, сознание Ёнджуна подкинуло картинку, как он стоит посреди мятной фермы. Он стоял в центре, окруженный зелеными полями, наклонился и зажал одно из растений кончиками пальцев, а затем поднял вверх, как мужчина поднял его подбородок, и вжался носом в самую сердцевину. Ошеломляюще землистый, но чистый запах затопил его чувства, и он разобрал оттенок лаванды в корнях, когда прижался носом чуть дальше. Запахи и эмоции прокатились по его телу дрожью. Запах был таким знакомым, таким свежим и успокаивающим. Словно белье, которое он только что сложил, или спрей, который мама использовала для уборки дома, или когда отец возвращался домой после стрижки газона, или когда Чохи была еще младенцем, и он взял ее на руки в первый раз. Все это возвращалось к нему волнами, обрушиваясь на его тело, а затем удерживая его в неподвижном состоянии, напоминая ему о безопасности. Он пытался отогнать эти мысли и воспоминания, но невозможно было покинуть центр океана. Наряду с волнами, бегущими по телу и ласкающими каждый дюйм кожи нежными, ритмичными прикосновениями, еще одно касание покалывало спину. Самая твердая часть его панциря, в которой он мог свернуться калачиком и спрятаться от мира. Что-то успокаивающее и побуждающее его признать что-то, хотя он и не знал, что именно. Словно стучались в дверь заброшенного дома, Ёнджун ничего не впускал. Он не должен был. Не должен. Он был мужчиной, созданным защищать свой дом и семью, а не избалованным ребенком. Поэтому, когда он распахнул в реальности глаза и понял, насколько замечтался, подняв лицо и почти уткнувшись в подборок мужчины перед собой, Ёнджун почувствовал, как снова участилось сердцебиение, и резко отшатнулся, снова стоя на расстоянии от Субина. Он судорожно выдохнул и стряхнул запах мяты со своего тела, словно слой кожи. Какое бы выражение лица ни было у мужчины, Ёнджун не смог его распознать, потому что отказывался поднимать глаза от пола. Его тело снова мгновенно напряглось, и он резко указал на корзину с одеждой на стиральной машине. Мужчина кинул на нее короткий взгляд и снова посмотрел на Ёнджуна. - Ты не ответил на мой вопрос. Ёнджун сглотнул и ответил тем же тоном, что и оператор голосовой почты. - Простите, я не помню. - Я спросил, хочешь ли ты меня узнать. В комнате снова воцарилась тишина, пока Ёнджун обдумывал свои слова. Неужели этот человек просто пытался быть добрым к тому, в чей дом вторгся? Или протягивал Ёнджуну оливковую ветвь, чтобы быть более желанным гостем в его доме? Или это было предложение? Меньше всего Ёнджун хотел стать секс-игрушкой для альфы-оборотня, что было обычным делом. Он слышал так много историй о мальчиках, обращенных в омег, которых оборотни брали в качестве простых секс-игрушек, в то время, как чистокровных омег брали в жены. - Подумай об этом, - внезапно заговорил мужчина, а затем схватил корзину с бельем. - Мне пора идти, но еще увидимся. Тогда ты сможешь мне ответить, хорошо? - А потом он ушел, оставив после себя лишь слабый запах травы. Он оставил Ёнджуна в одиночестве. С трясущимися пальцами и бьющимся сердцем, но Ёнджун был благодарен.

***

Этой ночью Ёнджун снова стоял в гостиной. Он слышал грохот по всему дому, шаги в комнатах и тихие голоса, бормочущие слова, которых он не мог разобрать. Эта ночь не была похожа на предыдущую, когда спустилась тьма и в доме немедленно наступила тишина. Четверо альф явно что-то делали, что-то планировали. И Ёнджун не станет соучастником их преступления. Хотя его и не приглашали в принципе. В голову закралась мысль, что они планируют его убийство, но с каждым мгновением это становилось все менее вероятным. Если бы они хотели, то могли бы сделать это давным-давно. Помимо странного столкновения с самым высоким альфой, Ёнджун не мог точно определить их мотивов. Верили ли они, что он... омега, и пытались быть дружественными союзниками, или же планировали оставить его в качестве секс-игрушки и только и ждали возможности это сделать... что именно это было? Он хотел верить, что у них не было плохих намерений в отношении него, учитывая, что у них было много возможностей причинить ему боль, и они этого не сделали, но что, если они лишь ждали, пока захватят Пусан? Что, если они претворят свой план только после того, как Пусан будет полностью захвачен оборотнями, когда у Ёнджуна не будет шанса дать отпор? Его идеи с каждой минутой становились все более и более нелепыми, потому что он не мог знать ничего наверняка. Потому что, несмотря на то, что этот оборотень, Субин, взаимодействовал с ним несколько раз, остальные трое полностью избегали его присутствия. Да, он предпочитал быть невидимым для этих людей, но и не хотел, чтобы это было знаком того, что они ждут гибели человеческого рода. Во всяком случае, фактически он и не был человеком... о Боже. Понимали ли они? Знали ли, что раньше он был человеком, или думали, что он родился оборотнем? - Ты снял линзы, - раздался голос в комнате. Ёнджун повернулся, Субин стоял в коридоре, ведущем к его и Чохи спальням. Он стоял, прислонившись к дверному проему, в одном лишь полотенце на талии. Было неловко смотреть куда-то ниже лица мужчины, но Ёнджун просто не мог заставить себя посмотреть в эти глаза и вспомнить о кровавом мире за пределами этого дома. Ёнджун задержался взглядом где-то между подбородком и шеей мужчины. Остальная часть его тела превратилась в размытое пятно в сознании Ёнджуна, напоминая ничто иное, как песок на пляже. - Мне было интересно, когда ты это сделаешь. Ёнджун кивнул в ответ на его слова и отправил их в дальнюю часть мозга, которая могла справиться с мыслью о том, что его тело заметно менялось. - Я волновался за тебя, - сказал он, на этот раз тише. - Надеюсь, ты стал меньше нас бояться. В сознании Ёнджуна промелькнуло воспоминание, как один из этих мужчин запихивает его драгоценности себе в карман и переворачивает вверх дном его комнату. Ни один здравомыслящий человек, будь то человек или оборотень, не мог чувствовать себя в безопасности в такой ситуации. Даже говорить это вслух было нелепо. Но чего еще Ёнджун мог ожидать от того, кто произошел от пещерных зверей? - В любом случае, - продолжил Субин, - пожалуйста, береги себя. Следи за окнами, пока мы не вернемся. Если кто-нибудь подожжет дом, беги. Я найду тебя позже. Искра страха наэлектризовала кровь в венах Ёнджуна. Эти слова подтверждали, что эти люди легко найдут его, если он сбежит в дом своей тети. Они не просто смогут его найти, они захотят это сделать. По словам этого человека, его будут искать, если он исчезнет. Конечно, он мог лгать, чтобы удовлетворить Ёнджуна, но Ёнджун так не думал. Он верил, что его будут искать. И все же он только кивнул в ответ. Перед лицом альфа-оборотня он мало что мог сделать. Однако, будь он мужчиной, которым его отец хотел бы, чтобы он стал, он бы сразился с этим оборотнем и легко принял мученическую смерть. И за это его сердце было наполнено чувством вины. - Мы вернемся через несколько часов, Чхве Ёнджун, - сказал он, когда из-за угла показались остальные мужчины, также одетые лишь в полотенца. Было крайне неловко и гомосексуально, но Ёнджун предположил, что такова их культура. Он не мог бы понять. - Пообещаешь мне, вслух, что оставишь полотенца у входной двери? Ёнджун кивнул, спохватился, а затем открыл рот, чтобы заговорить. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог повторить сказанные мужчиной слова. - Я оставлю полотенца у входной двери. А затем, прежде чем он успел осознать, что происходит, четверо мужчин направились к входной двери и начали разматывать полотенца на талии. Ёнджун тут же повернулся к ним спиной и широко раскрытыми глазами уставился на противоположную стену. Он сжал кулаки, пытаясь выкинуть образ этих мужчин из головы. Прежде чем отвернуться, он успел рассмотреть лишь кусочек их кожи, но этого было достаточно, чтобы навязчиво завладеть его мыслями на следующую неделю, он знал. - У тебя приятный голос, Ёнджун, тебе следует использовать его чаще, - он услышал низкий голос, но на этот раз он отличался от обычного механического тона. Его речь растекалась в ушах Ёнджуна, как мятный чай в холодный день, заставляя Ёнджуна сглотнуть. Его горло наполнилось жидкостью, и он не смог ответить. - До встречи, - голос раздался снова, и Ёнджун закрыл глаза, желая, чтобы они просто ушли, чтобы он наконец почувствовал облегчение. - До встречи, - выдохнул он, дожидаясь, когда со щелчком закроется дверь. Несколько минут он стоял неподвижно; с закрытыми глазами, лицом к стене. В это время ночи дом был окутан тишиной и тьмой, хотя он знал, что это не продлится долго. Какая-то его часть ожидала, что альфы заставят его пойти с ними на, как выразился Субин, «митинг», но это была глупая мысль. То, в чем они участвовали сегодня вечером, было бунтом, а не митингом. Прошло несколько минут, и Ёнджун открыл глаза. Тем не менее, он мог лишь смотреть на стену перед собой. Белая краска была такой же свежей и яркой, как и когда он родился. Как она продержалась так долго, став свидетелем того, что повидала? Конечно, у нее не было разума, чтобы помнить или сочувствовать жизням, которые скрывались за этими стенами в течение стольких лет. Ёнджун хотел бы быть настолько же бессердечным, и он действительно изо всех сил старался таким быть. И все же казалось, что он терпел неудачу даже в этом. Потому что не иметь способности действовать было трудно, но не уметь бездействовать было просто жалко. А затем, как и во время первых беспорядков, Ёнджун услышал топот людей, бегущих по улице. Голоса, мужские и женские, эхом разносились по воздуху. Все началось с приглушенных криков, гневных слов, которыми люди бросались из собственных домов, прежде чем их вытягивали на улицы, а затем последовали испуганные крики, вопли и мольбы. Ёнджун повернулся к окну и зажмурился, желая, чтобы они были более герметичными и могли блокировать шум. Ужасно было осознавать, что его собственный народ убивают на улице, а он стоит и ничего не делает. Более того, он приютил, накормил и согласился помочь этим мужчинам. Ёнджун был просто... отвратительным человеком. Ради собственного наказания или, может быть, из болезненного любопытства Ёнджун полностью повернулся к окну. Медленно он протянул руку через бесполезные, деревянные доски и отдернул занавеску. С выключенным во всем доме светом ничего не стояло между ним и поверхностью окна, отражавшим его собственную вину. Он сказал себе, что всего лишь ищет отца. Вероятно, возможно было, что мужчина появится из той же бури, которой его унесло? Но Ёнджун знал, что лжет себе. Он увидел именно то, что видел. Когда-то нетронутые улицы были изуродованы; вырванные камни лежали на стекле от разбитых поблизости окон. Дома были разобраны на части, дерево и металл выдраны настолько, что остался лишь каркас. Справа от него раздались новые крики, и Ёнджун оторвал взгляд от разрушенного здания. Фонарные столбы погасли, заставляя его напрягать глаза, вглядываясь в темноту. Хотя луна и звезды сияли в небе, искусственное освещение казалось единственным, что могло защитить человека от естественного хищника. Без него он не мог разобрать что скрывалось в тени или что вызвало крики этих людей. Всего через несколько секунд его внимание вернулось к центру улицы, где кричали другие. Мужчины и женщины сгруппировались, держа в руках различные предметы домашнего обихода. Биты, ножи. Кровь сочилась между щелями на улице, словно разбитые камни, плавающие поверх лавы. Она стекала вниз по провалам на улице так быстро, словно река. И как река отражает солнце, этот поток крови отражал ярко сияющий лунный свет. Ёнджун проследил взглядом за рекой крови в том направлении, откуда она текла. Часть его разума велела ему не делать этого. Напоминала обо всем, что он разделял на части до этого момента, о том, как мало места осталось в этой части разума, пока не стало слишком, но он не слушал. И он не был уверен, почему. Потому что он был обязан своим собратьям-людям увидеть их покалеченными и разорванными на куски? Потому что он нуждался увидеть разрушение, чтобы напомнить себе, что было реальностью? Да, но, возможно, в ближайшие дни он забудет. Возможно, так было лучше. Потому что, когда его глаза, наконец, проследили за красной полосой крови на улице, ему захотелось забыть то, что он увидел. Напрягая глаза, чтобы рассмотреть, что скрывается далеко слева и прямо перед окутанным тенью домом, который он проходил мимо по пути в магазин, Ёнджун узнал светло-синюю краску, покрывавшую его деревянную крышу. Асфальтовая черепица была сорвана, обнажая грубую, нижнюю часть, которую Ёнджун не мог разглядеть сквозь затянутое облаками небо. Тем не менее, он мог разобрать белые конечности, цепляющиеся за плитку; пять пальцев, тощих и тонких, словно ветки дерева. Сначала взгляд Ёнджуна остановился на кончике одного длинного пальца, возможно, такой же длины, как его входная дверь, и выше самого Ёнджуна. Он сужался к концу, без ногтя или сустава. Вместо этого вся конечность согнулась, цепляясь за крышу, словно обладала гибкостью щупальца. Когда Ликан прижался к дому, срывая черепицу, словно полоски наждачной бумаги, Ёнджун понял, что они обладают такой же силой и сцеплением, как и позвоночные. Когда взгляд Ёнджуна скользнул вниз по заостренной конечности, он понял, что она становилась толще с каждым сантиметром по направлению к ладони. Словно ветка зимнего дерева, перерастающая в толстый ствол. В этой части белизна его кожи становилась более переливчатой; обнажая мышцы, вены и кости под мутной, молочно-белой поверхностью. Ёнджун не мог разобрать ничего, кроме темно-красного, который смешивался с белым, как закат за грозовыми облаками, и все же он увидел более чем достаточно. Но все еще не мог отвести взгляд. Потому что длинная, толстая рука скрывалась за краем крыши и была вне досягаемости лунных лучей. Как бы Ёнджун ни щурился и ни поворачивал голову, он не мог разглядеть фигуру перед этим домом. Он мог видеть только то место, где кончалась тень от крыши, в нескольких десятках сантиметров дальше по улице, и след ярко-красной крови, стекавший по небольшой возвышенности улицы. То, как она бежала по цементу между камнями, почти создавало впечатление, будто камни были построены над озером крови. Эта картина осталась выжжена в его сознании, и Ёнджун отступил от окна и позволил занавеске вернуться на место. На мгновение он выбросил из головы беспорядки и вспомнил, что эти люди оставили его одного в доме. Затем Ёнджун потерял равновесие, хотя и не двигался. Его тело двигалось из стороны в сторону, и он уперся ногами в пол, чтобы оставаться неподвижным. Когда он поднял взгляд, картинные рамы стучали о стены, а мебель подпрыгивала от земли. Ёнджун немедленно протянул руку к стене, чтобы стабилизировать себя, и почувствовал, как она вибрирует изнутри. Глубокий грохот, который он ненадолго принял за раскат грома, разнесся по всему дому. Ёнджун распахнул глаза и поспешно огляделся: стены, потолок, коридоры, окно, ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что звук исходит отовсюду. Это был самый глубокий и гортанный стон, который он когда-либо слышал; гораздо глубже, чем у Ликана, с которым он сталкивался раньше. Через несколько секунд этот стон превратился в хриплый крик. Как будто несколько Ликанов кричали одновременно, звук эхом отдавался в его теле, как гулкая стереосистема. Подобно тысяче металлических листов, трущихся друг о друга, диссонанс заставил Ёнджуна зажать уши руками. Но спустя несколько секунд все прекратилось. Дом перестал двигаться, уши перестали пульсировать, прекратились крики. Ёнджун мог бы подумать, что все это было лишь в его голове, если бы не дрожащие, онемевшие ноги. Крики людей снаружи усилились, и Ёнджун отступил дальше от окна, пока не оказался в центре комнаты. Не сводя глаз с деревянных планок, он медленно вытащил из кармана телефон. Бездумно его пальцы скользнули по экрану знакомым движением, а затем он поднес устройство к уху, сжимая его в слабых пальцах. Еще до того, как закончился первый гудок, на другой линии раздался голос. - Эй, что происходит? Все в порядке? Ёнджуну потребовалось несколько секунд, чтобы вздохнуть, ошеломленный голосом парня. Если отец не собирался возвращаться, то это был второй лучший вариант. Может быть, его друг сможет помочь. - Тэ, мне нужно тебе кое-что рассказать. - Что такое? Скажи сперва, все ли в порядке? Голос Тэхёна, полный беспокойства. Полный эмоций, которых Ёнджун не мог побороть. Он едва не довел его до слез только от того, что он почувствовал какое-то возвращение к нормальной жизни; он почти провел его мозг, заставляя думать, что все может быть в порядке. Но тревога, пронизывающая слова Тэхёна, заставила Ёнджуна осознать затянувшееся признание их новой реальности. От нее невозможно было убежать, но легче было игнорировать. Это стало последним толчком, он закрыл глаза, заставил сердце прийти в норму и вытолкнул эмоции наружу. И даже тогда он все еще хотел сказать «да». Хотел сказать Тэхёну, что он и его семья в безопасности, что он просто звонит, чтобы спросить, как дела у его друга. Но он позвонил не просто так, и было бы неправильно сейчас отступать. Тэхён был последним, кто мог ему помочь. Потому что Ёнджуну не хватило смелости сделать это самостоятельно, и он понятия не имел, как выбраться из ямы, в которую попал. Но слышать голос Тэхёна по другую линию, знать, что Ёнджун должен признать все это вслух; признать все свои неудачи, свои страхи, свои потери, это создавало такой вихрь эмоций, что он еле сдерживался. Ему пришлось несколько раз сглотнуть и резко поморгать, глядя в потолок, зная, что его друг тревожно ждет на другом конце провода, прежде чем заставить себя ответить. И к тому времени, когда он открыл рот, чтобы заговорить, в его горле встал мучительный комок, который грозил разорвать его и без того слабые голосовые связки. Ёнджун выдохнул как можно медленнее, чтобы сохранять спокойствие. - Нет, - вздохнул он, и тут же почувствовал, как сорвало плотину. Все его эмоции обрушились на него одновременно. Впервые на своей памяти Ёнджун сломался. Слезы наполнили глаза и затуманили зрение, срываясь из глаз, даже когда он пытался держать их широко раскрытыми. Вместо этого он сжал их, стараясь сморгнуть слезы, быстро стекающие по лицу. Резким движением он провел свободной ладонью по щекам, пытаясь от них избавиться. Но лишь размазал их сильнее, натирая кожу до красноты. - Что случилось? - спросил Тэхён, и Ёнджун не мог найти в себе силы ответить. Он не мог выдавить из себя слова; их больше нет. - Ёнджун? Слезы продолжали течь, как бы сильно и часто он ни смаргивал их по щекам. Он стирал и стирал их, но лишь намочил ладони и натер лицо до красноты. А затем комок страха начал подниматься по горлу, пытаясь сжать его голосовые связки. Ёнджун попытался его сдержать и громко всхлипнул. - Ох, Ёнджун... - услышал он голос Тэхёна и понял, что больше не может притворяться. По какой-то причине его неспособность сохранять самообладание, которое оставалось его последним утешением, лишь сильнее ударила сейчас, когда он приближался к кризису. Он не мог защитить свою семью, свой дом, себя или даже свои собственные эмоции. Это было последнее место, где он мог быть в безопасности, а он даже этого сделать не мог. - Ёнджун, если у тебя есть место и время, ты можешь поплакать... Ёнджун покачал головой, пока комок в горле разрастался и начал его душить. Поощрение Тэхёна только мешало ему держать себя в руках, и он чувствовал, как его мышцы физически напрягаются, пытаясь сдержать рыдания. Даже если слезы отказывались останавливаться, он, по крайней мере, мог бы избавить себя от смущения рыдать, как ребенок, перед своим лучшим другом. Даже если у него болело горло и стучало в голове из-за того, что он отказывался снять напряжение разума и тела, он все равно должен был держать себя под контролем. Но в этом то и заключалась его проблема. Как бы он ни старался держать себя в руках, он разваливался на части. Напряжение от необходимости быть сильным и оставаться в тени своих неудач тянуло его в неизвестную тьму, в которой он не мог ориентироваться. Единственное, что он умел делать, это сносить бремя растущей боли с кивком и улыбкой; он не был готов нести бремя своего рухнувшего мира. Это его ломало. Поэтому он плакал. Он давился слезами и каждые несколько секунд втягивал прерывистые вдохи только для того, чтобы тут же снова разрыдаться. Его глаза были сжаты в тонкие линии, а брови сдвинуты в жестком напряжении. Оставаясь так долго безмолвным, он позволял себе наконец выплакаться. Желая вернуть собственную семью, предотвратить то, что он сделал со своей матерью, избавиться от этих мужчин в своем доме и вернуться к тому, что было раньше. В те времена, когда он мог игнорировать остальной мир и сосредоточиться на том, чтобы вырасти из своего детства. Голос Тэхёна, обнадеживающий и мягко утешающий его, был единственным пережитком той прошлой жизни. - Все нормально, можешь плакать, - раздался его тихий голос в мыслях Ёнджуна. - Не нужно все держать в себе, можешь выплакаться. - Их больше нет, - он говорил ломаными словами и слогами, надеясь, что Тэхён сможет их разобрать. Несмотря на то, что приступ истерики еще не закончился, Ёнджун знал, что этот разговор причинит ему только больше боль, чем дольше он будет тянуть. Он должен просто покончить с этим как можно скорее и вернуться к образу человека с каменным лицом, которым он когда-то был. - Ясно... - выдохнул Тэхён. - Где ты? Ты в безопасности? Ёнджун снова всхлипнул, пытаясь сдержать слезы. Его тело еще не было готово сдаться, и Ёнджун почувствовал, как сердце колотится и дает отпор. Как только поток начался, как только плотину сорвало, казалось почти невозможным заткнуть ее и вернуться обратно в его обычное непоколебимое состояние. Он застрял, пока не истощится вода. Пытаясь с этим бороться, Ёнджун издал жалкий всхлип подтверждения. Он был уверен, что Тэхён даже не поймет, что это подтверждение, а не бесполезный крик о помощи. Прошли минуты, прежде чем слезы Ёнджуна начали высыхать. Он ждал, стоя в центре гостиной лицом к знакомому окну, пока крики, выстрелы и рычание Ликанов разносились по воздуху. Ёнджун провел это время, пытаясь сосредоточиться и отыскать минуту покоя в своем собственном разуме. Он был благодарен, что Тэхён не продолжал подталкивать его к разговору, а также не продолжал его утешать. Даже если его мягкие слова могли заставить его почувствовать себя немного лучше, он этого не хотел. Ёнджун не был ребенком, и он не хотел, чтобы с ним обращались как с ребенком, даже в момент слабости. Как только он достаточно успокоился, чтобы можно было разобрать его слова, Ёнджун снова заговорил. - Я дома один, и здесь альфы... - Эм, что? - спросил Тэхён. Его голос повысился к концу, почти ломаясь от шока. - Стой, что ты имеешь в виду? Они там прямо сейчас? Ёнджун в последний раз зажмурил глаза, чтобы прогнать слезы. Он не хотел повторяться, он хотел, чтобы Тэхён понял его, задействуя при этом как можно меньше слов. Потому что, признаться честно, его эмоции все еще были нестабильны. Он знал, что может снова сломаться в любой момент. - Прямо сейчас я один... - перефразировал он. - Но оборотни вторглись в мой дом и живут здесь. Тэхён резко вздохнул. - Тогда как ты.. что.. что они.. как? Как ты еще... жив? - Потому что... - Ёнджун снова всхлипнул, вытирая свежие слезы с глаз. - Меня укусили... - Боже... так... в кого ты обратился? - сдавленным голосом спросил Тэхён. - Я не знаю, - солгал Ёнджун. У него было представление о том, в кого он превратился, исходя из того, как к нему относились эти альфы. И все же он не мог заставить себя это сказать. Он точно не мог заставить себя принять это. Но в глубине души, он знал. - Ты не смотрел в зеркало? - уточнил Тэхён. В его голосе не было гнева или обвинения, это было простое любопытство, потому что он помнил об уязвимости Ёнджуна. - То есть, ты что, не ходил в ванную? - Да, но я просто… я просто не смотрел на себя. Я не смотрелся ни в какие зеркала. Тэхён выдохнул, отчего нижняя губа Ёнджуна тревожно задрожала. Он знал, что глупо было отказываться смотреть на собственные глаза, но не мог заставить себя сделать это. Он знал, что увидит, и не сможет с этим справиться; даже не взглянув, он уже двигался по направлению к психическому срыву. Потому что он знал. - Ён, ты самый приземленный человек, которого я знаю. Так что я хочу, чтобы ты вернулся к реальности. Я хочу, чтобы ты пошел в спальню или ванную или куда-угодно и взглянул в зеркало. Тебе не нужно ничего больше говорить, просто скажи мне, какого цвета твои глаза. Ёнджун кивнул сквозь непрекращающиеся слезы и попытался открыть глаза. Они болезненно горели от холодного воздуха, касающегося обезвоженной плоти. Он тут же почувствовал желание их закрыть вместе с желанием рухнуть на пол и ничего не делать. И все же, он заставил их открыться, прищурив глаза и нахмурив брови, что только усилило его гудящую головную боль. Ёнджун повернулся и медленно, медленно направился к ближайшей ванной; тот, которую они делили с Чохи. Его дыхание было угнетенным, но сердце глухо стучало. Хотя ему казалось, что он задыхается, новоиспеченное головокружение помогало ему подавить головную боль. Когда его горячие, влажные пальцы коснулись холодной ручки двери ванной, Ёнджун едва не вздрогнул. Казалось, что его телом завладела лихорадка, и даже легкая теплота обычных предметов сковывает его нервы, словно лед. - Ладно... - выдохнул он, войдя в ванную. Он закрыл и запер за собой дверь на случай, если альфы вернутся, а затем встал перед зеркалом. Его глаза были прикованы к белоснежной раковине внизу. - Я здесь. - Какого они цвета? - спросил Тэхён. Он, должно быть, думал, что Ёнджун уже смотрит на себя. Это осознание заставило Ёнджуна громко вздохнуть. Он должен был быть сильнее, он должен был иметь больше власти. Потому что, несмотря на то, что у его отца и Тэхёна были разные представления о силе, по крайней мере, они оба знали, что первым шагом было принять то, что происходит. Ёнджун не мог сделать даже этого. Он умел лишь держать рот на замке и делать вид, что ничего не происходит. Но он больше не мог этого делать. Как бы ни было безопасно или утешительно уйти в свой разум и забыть о реальном мире, он не мог. В его собственном доме жили незнакомцы; он должен был повзрослеть и выяснить, что делать дальше. Поэтому Ёнджун медленно заскользил глазами по поверхности зеркала. Мимо отражения раковины, его рубашки, его губ и, наконец… Уголки его губ опустились от болезненного осознания того, что он увидел. Слезы снова проступили на глазах, еще больше затуманив его зрение. Он закрыл их, позволив влаге свободно стекать по все еще влажным щекам. Так он не мог видеть сухую красноту своей склеры или ярко-голубой, отражающий океан радужной оболочки. Ёнджун проглотил реальное осознание факта, в котором он уже был уверен. Теперь он увидел. Теперь это было реально. - Голубые... - пробормотал он, находя утешение в темноте за собственными веками. На короткое мгновение он подумал о том, чтобы выцарапать себе глаза. Образ крови, покрывающей его пальцы и стекающей по щекам из двух пустых глазниц, был отчасти заманчивым; словно наказание и очищение от его незрелости и неудачи. - Боже, ладно, - голос Тэхёна вывел Ёнджуна из мыслей, заставив его по привычке открыть глаза. Словно Тэхён стоял перед ним и мог видеть, как Ёнджун закрывается в собственном теле. Словно парень будет им разочарован. Словно он не заслужил нервничать. - Слушай, Джун. Мне.. мне нужно поговорить с отцом и некоторыми людьми здесь, хорошо? Я поговорю с ними, как только мы закончим разговор. - Ёнджун кивнул. - Но я.. я.. эти альфы, они что-нибудь с тобой делают? Они трогают тебя? - Нет... - Ёнджун вспомнил, как высокий альфа касался его шеи, что бы он ни пытался сделать. Но он по глупости решил отмахнуться от этого, потому что на самом деле это могло быть просто его воображением. - ... они ничего не сделали. Я просто пытаюсь их избегать. К этому моменту Ёнджун уже мог слышать, как возвращается к тому же механическому тону, к которому привык. Постепенно он восстанавливал контроль над своими эмоциями или, по крайней мере, над тем, что позволял себе показывать другим. Он становился все меньше и меньше, пока не смог уместиться на собственной ладони, и почти забыл о том, что происходит, если бы не голос Тэхёна, звучащий в ухе. - Ладно, слушай. Я скажу кое-что неприятное, но это к лучшему, ладно? Я не знаю, что случилось с твоими.. что ж, мы оба знаем, что оборотни и особенно альфы - ужасные, отвратительные существа. Если они узнают, что ты был человеком, то убьют тебя. Если они узнают, что ты омега, то.. то заставят тебя быть с ними. - Боже, - продолжил Тэхён, - я слышал, что они делают с людьми, обращенными в омег. Все они будут использовать тебя как секс-игрушку, пока твое тело не развалится. А затем найдут в пару чистокровного омегу. Ёнджун, послушай. Ты слушаешь? - Да. - Я поговорю с людьми здесь и найду лучший способ тебе помочь, хорошо? Но сейчас тебе нужно убедиться, что никто не узнает, что ты был человеком. Не дай этим оборотням узнать. Во-вторых, тебе нужно выбрать одного и позволить ему тебя пометить. Тебе придется это сделать, если не хочешь, чтобы тебя использовали в качестве секс-игрушки. Ты понимаешь? - Что… нет, что ты имеешь в виду? - спросил Ёнджун. Его голос слегка дрожал, хотя он изо всех сил старался говорить ровно. Он знал, о чем говорил Тэхён, но не мог уловить смысл. Он надеялся на малейший шанс, что Тэхён имел в виду нечто совершенно иное, чем казалось. Пожалуйста. - Знаю, что это ужасно, но я говорю это для твоей же безопасности. Если ты не хочешь, чтобы тебя убили или заставили заниматься сексом с несколькими разными альфами, тебе нужно сконцентрироваться на одном. Если ты сможешь быстро заставить его тебя пометить, то другие альфы тебя не тронут. Я, наверное, очень плохо сейчас объясняюсь, но ты просто... не лучше ли заняться сексом с одним человеком, чем с сотней? Ёнджун выдохнул, не в силах придумать, что сказать. - Послушай, - снова заговорил Тэхён, - я поговорю со своими людьми как можно скорее. Перезвони мне, как снова будешь один.. вообще-то.. попробуй выведать у этих парней какую-нибудь информацию, если сможешь. Например, их имена, чем они занимаются, есть ли у них какие-то планы и тому подобное. Я постараюсь помочь тебе со своей стороны. Но прямо сейчас тебе нужно постараться, чтобы тебя пометили. Я серьезно. Ох, но тебе нужно действовать с умом. Если займешься сексом с альфой, но он тебя не пометит, ты не лучше мусора. Они могут чувствовать, если ты потерял девственность, и тогда ты станешь не более, чем секс-игрушкой. Так что.. найди того, кто тебя пометит как можно быстрее. Повисла плотная тишина. Ёнджун подождал, добавит ли Тэхён еще что-нибудь, но больше ничего не последовало. Несмотря на то, что он с трудом мог осмыслить, а тем более согласиться с тем, что сказал Тэхён, Ёнджун кивнул. - Ладно. - Ладно. Я люблю тебя, Джун, береги себя. - Я тоже тебя люблю. Завершив телефонный разговор, Ёнджун снова посмотрел в зеркало. Метка оборотней оставалась на всю жизнь, это он знал. Но каким идиотом должен был быть оборотень, чтобы пометить омегу, которого едва знал? Что за фантазию подкинул ему Тэхён. В будущем Ёнджуна, вероятно, ожидало не что иное, как медленная смерть от рук альфа-оборотня.