Самоотвод.

Я испустил пар на оледенелые ладони и протер их друг о друга. Теплое дыхание – как нежный поцелуй – подарило приятную дрожь, и я мял пальцы, ловя ресницами падающие снежинки. Даже не знаю, отчего я не иду домой – оттого, что ноги окоченели, или оттого, что заворожен этой страстной лунной ночью? Кто-то сзади хрустел снегом, переминаясь с ноги на ногу. Я в последний раз глотнул пьянящий воздух и обернулся, шагая неспешно и немного неуклюже. На углу стоял стражник в ярко-желтом, теплом доспехе. Он поднял факел, словно тост, приветствуя меня улыбкой не менее теплой, чем пламя. Вздрогнувший свет факела озарил его лицо, а тяжелые тени легли в глазницах и под носом его грубого нордского лица. Я улыбнулся ему в ответ и поклонился головой, проходя мимо. Как очень уважаемый и достаточно известный член нашего общества, я привык к такому обращению, но каждый раз, когда в моем лесу души пробивается теплый луч улыбки, я купаюсь в нем, нежничаю с ним, баюкаю на руках… Печаль моя светла, и как только я окончательно подобрел и размяк душевно, настало время выпить. Встав на промёрзшее древесное крылечко, которое недовольно скрипнуло или даже прокряхтело подо мной, я вгляделся в занесенную снежным пушком вывеску. Поспешно обшарив карманы, я надел варежку и отряхнул её с двух сторон. Довольно вздохнул. «Радушие Джерола» - очень приличное заведение. Все там чисто, цивильно. Но пусто. Красота есть, чтобы ей любоваться, но, получается, некому. Есть в этом что-то очень... Мертвое и манящее. Люблю там выпить и всегда разбавляю там вино водой. Даже не знаю, почему. Иногда меня пугают обстоятельства, которые сложились так, как сложились. Захожу в пропахшее теплыми шубами и обработанной кожей заведение. Тут в оловянных стаканах янтарный хмель и упругий сладкий мёд поют голосами уставших жителей Брумы, и я в положенный час пришел сюда напиться вместе с ними в «Кружку и ложку Олава». - Привет босмерам! - О, старый добрый друг пришел! Проходи, напоим и накормим! - Эгей, это же наш писака! Хозяин подошел ко мне и пожал мне руку. Я сунул ему пару десятков золотых, заказав выпивки и чего-нибудь поесть на его усмотрение, и уселся рядом с компанией поющих нордов. - А мы уж и без тебя развеселые сидим. - Да? Ну ничего, сейчас я вас догоню! – я принял пару бутылок вина и меда, поставил на стол. Довольно чмокнув, румяный-румяный норд взял одну из них, поднеся к лицу. - А расскажи-ка какой-нибудь стих, - последнее слово утонуло в икоте, - из твоего сборника… Ну про Скайрим то! Который этот.. Про…, - он снова икнул, да так громко, что сам пошатнулся и плюхнулся на стул. Я поднял руки, жестом указывая, что понял и прошу лишь внимания. Я встал, поёрзал плечами в кожаной жилетке, залпом влил в себя добрые пол бутылки. Уже не раз я рассказывал этот стих – о романтике севера, о суровых краях их родины, заключая это в кольцо бесконечных дорог, по которым путник читает Скайрим. Мне хлопают – кто-то в ладоши, кто-то по спине. Я усаживаюсь и заправляю длинные пепельные кудри (седина так чудно переплетается с каштаново-рыжим волосом, что получается интересный рыжеватый отблеск) за острые уши, и начинается самое интересное – сплетни! Здесь новости со всего Тамриэля – то на Саммерсет гоблинов то ли дрессируют, то ли едят, а кто-то там напился и сдуру помер, то объявляются некие охотники на вампиров и людей режут тут и там под любым предлогом. Успевай только ловить по частям новости. Иногда в уши залетает лишь пара слов, по которым не понять, и приходиться восстанавливать картину. То есть получается, что на острове Саммерсет некие пьяные гоблины режут охотников на вампиров и их едят? Или дрессируют? Голова кругом идёт, а мёд все подливают и подливают. Я чувствую, что я уже готов, встаю и под пьяную драку какого-то приезжего бретона и местного высокого эльфа удаляюсь, держась за стены. Я всё ещё различаю, где чей дом, но веки отяжелели, и мой пьяный разум не видит разницы между свежо устеленным пушком сугробом и мягкой кроватью, падаю рядом с таверной и засыпаю. Помню лишь лицо стражника редгарда, голос Олава и теплое одеялко. Зеваю. Как же сладко спать, и не дома! Я потянулся, и всеми костьми ощутил… Счастье? Да, я… Счастлив, должно быть, именно это называется счастьем. Скидываю с себя одеяло, и обнаруживаю, что с меня любезно сняли жилетку и повесили на спинку кровати, а мои сапоги стоят рядом с ней. Я обулся, оделся, вспушил волосы и вышел в зал. - Олав, дружище, доброе утро. Большое спасибо тебе и…, - я опустил глаза вниз, понимая, что никак не могу обозначить того стражника, кроме как «редгард». - Что ты, Эльролин, я всегда рад тебе помочь, особенно, когда ты так смешно падаешь! – он посмеялся. - Возьми, это тебе за комнату и ещё немного, - я оставил на прилавке небольшой мешочек с деньгами, - за дружелюбие. Я очень ценю это! - Что ты, ради старого друга ничего не жалко. Вчера мы еле отвоевали тебя от разъяренной жены. Может, дрябнешь, для пущей смелости, даэдра её побери, а? - Спасибо, Олав, не в этот раз! Выхожу радостным, но в душе неприятный осадок. Арэн… Что ей резко понадобилось? Я отпускаю эту мысль, предпочитая сравнивать Олава с медведем. Большой, сильный, мёду пьёт за троих таких же медведей. Как в него влезает?.. О, как же зовут ту альтмерку?