Любимец

Дисклеймер

Фанфик основам на реальных событиях 80-х годов с пропажей и убийством детей, которых называют Джон Доу и по рассказами моего дедушки когда он вёл следствие о маньяке пдф. История может вызывать неприятные эмоции.

Помните, что все герои не реальные и вся история строится на историях родителей жертв, выживших и заголовок газет

***

1

      

Враг уйдёт, боль умрёт

†

Торда вели на верную гибель По пути они прошли мимо семерых других смертников, каждый в камере-одиночке голодным взглядом и яростью смотрели только на него, провожая каждый его шаг взглядом. Было плевать на всех них он думал только о том, что палач будет один: безликий, он щелкнет рубильником, который положит конец Торду Времени отдышаться в последние минуты было мало, наверное правильно говорят, что перед смертью ненадышишься Но оставались еще детали, которых Ларсон не знал, поэтому он спросил того тюремщика, что постарше, который разрезал ему на лодыжке штанину тюремных брюк, чтобы обеспечить место для электродов. — Поосторожнее с левой ногой! — с укором произнес Торд, обращаясь к тюремщику. — У меня там рана. — Это где тебя зацепил тот мальчишка? — спросил один из тюремщиков с надмедной улыбкой.Но Торд пропустил его вопрос мимо ушей. — Сколько зрителей будет? — Сухо спросил Торд, чувствуя как сознание его вот вот покинет. Работяга повернулся к окну, лицом к которому сидел Торд: окно было закрыто наглухо металлическими ставнями. — Сегодня зрителей много, дружище— Тюремщик назвал его так, хотя они и не были друзьями ни в коей мере, но Торд не стал возражать. — Похоже, люди жаждут увидеть, как тебя поджарят. В глазах Тюремщиков, подобно спичке, вспыхнула жестокость. Ларсон ее узнал, и она ему понравилась словно он снова смотрел на своё замызганное кровью отражение когда дела шли как-то сам он желал. — Да, да, — сказал он, не в силах скрыть свое раздражение. У него зудела кожа, подбородок свело от напряжения. — Но сколько? Точное число, пожалуйста. — Двадцать человек за этим окном. Шесть частных лиц, приглашенных по распоряжению губернатора штата и директора тюрьмы, и пятеро журналистов да зевак — И всё? — Есть еще те, кто смотрит по видео. — Карл так звали самого хлипкого и низкого из них. По крайней мере так прочёл Торд на бейджике. Карл показал на видеокамеру в углу, своим бдительным немигающим глазом пристально наблюдающую за стулом, словно опасаясь пропустить то, что сейчас произойдет. — Главное чтобы он смотрел, — покусывая губу прошептал Торд, — Я бы хотел сам видеть его ужас при виде того как меня будет мучительно дергать в конвульсиях.А может он возбудиться — Да ты псих конченный Хрипло посмеявшись, Торд улыбнулся смотря на белый потолок, который напоминал ему о словах матери, что перед смертью можно увидеть белый свет. — Нет-нет. Я особенный. «Я действительно особенный», — подумал Ларсон. Он знал, что это так. Точнее, когда-то знал. Теперь он уже не был абсолютно в этом уверен. Раньше он был уверен, что рождён был с особенностями, но это оказалась лишь нездоровая потребность. Хотя благословенная, освященная, в равной степени праведная и нечестивая потребность. — Надеюсь ты смотришь, Томас — как сладко произносилось это имя с уст Ларсона так не одни пчелы не смогли сделать сладкий мёд. Увидел зрителей, собравшихся для того, чтобы посмотреть, как он умрет. Те сидели, охваченные в одинаковой степени ужасом и предвкушением, удерживаемые в равновесии этими противонаправленными силами подобно шарикам от бильярда, которые ждут главного удара. Палач подал напряжение, отрегулировал силу тока, после чего подошел к щитку, чтобы щелкнуть тумблером — оказавшимся вовсе не картинным рубильником в духе тупого Франкенштейна, который требуется опустить с театральным усилием и громким хлопком, а обычным белым переключателем, нажимаемым одним пальцем с такой лёгкостью. И вот…

†

При жизни мне думалось, что, умерев, я сразу познаю истину, но на деле оказалось не так. Кажется, мне придется еще раз вернуться к тому моменту, когда я почувствовал жар ниже пупка покусывая свои детские пухлые губки. Летнее утро, небо было чистым без единого облачка, июнь. Не слушая маму, которая крепко сжимала руку сына, не обращая внимания на крики плачущей женщины, я смотрел прямо перед собой — впервые, словно мое чувство времени исчезло. Казалось, Торд всегда ждал этого момента: бедное тело маленького мальчика было размазано колесами грузовика, он все еще дергался, из его низа выплывали кишки с мерзких хлюпающим звуком расходились по дорожной части, а его янтарные глаза закатились от слез, глядя на него. Даже в таком маленьком возрасте, он чувствовал легкое волнение, которое становилось все сильнее по мере того, как тело ребенка дергалось в своих последних порывах. Меня окликает мама, но я не обращаю на неё внимания, уставившись на изломанное тело ребенка, скорее всего, ровесника Ларсона, которого размазали по дороге в школу, да так, что куски его мозга полетели под колеса других машин, превратившись в растаявшее вишневое мороженое. Сердце переполняется горячей кровью. В штанах стало тесно, дышать становится все труднее, словно что-то неведомое новым чувствам мальчишки царапает горло даже скорее скребло протягивясь до самого низа вызывая мурашки. Тщетно уловив в желтом воздухе замирающее эхо слов матери, мальчик прикрылся рукою, лишь бы остальные не увидели то за что богу было бы стыдно. Но от матери, которая и так с ужасом смотрела на свое творение, ничего не скроешь. Торд не чувствовал боли от удара. Он чувствовал, как рука матери оттолкнула его. В его душе разрезалась такая черная бездна, такая сквозная дыра, что он достиг пика конца своего маленького детского мира.

2

Отец — это неизбежное зло.

†

Торд слушал, как за стеной говорят родители. Времени было уже за полночь, и они наверняка думали, что он спит. В конце концов, он очень устал. Однако мысли его лихорадочно бились. Как и сердце. — Знаешь, Джордетт, я ничего не понимаю. Торд просто… ну не знаю. — Доктор сказал, что он очень чувствительный. — Мне это слово не нравится. Уж очень наводит на мысли, что он девчонка какая-то, а это не так… — Никто не говорит, что он девчонка, Эдвард. Это совсем другое. Если не нравится, забудь про «чувствительный». «А я правда чувствительный?» — подумал малыш. Я. Наверное. Тут голоса стали невнятными. Или родители понизили тон, или перешли в другой конец комнаты. Торд услышал, как мать сказала: «… говорила с доктором…» это действительно было так. Ларсону правда нравилась школа. Школа представляла собой маленькое милое частное заведение, однако после сегодняшнего постыдного случая разве он сможет в ней остаться? У него не было никакого желания возвращаться туда. Позор. Поэтому он сбросил одеяло, не чувствуя как уже распахнул дверь комнаты и босиком прошел на кухню. Он застал своих родителей в противоположных углах, настороженно смотрящих друг на друга. — Я слышал ваш разговор, — прежде чем родители его заметили, сказал Торд. — Вы забываете, что квартира у нас маленькая, а стены тонкие. И так не только сегодня Родители в панике обернулись на него. Затем переглянулись, растерянно бегая глазами Лицо отца потемнело от боли, которая выплеснулась у него из груди, разливаясь пятном. Боль пульсировала, не собираясь уходить. Обыкновенно она словно сдерживалась невидимой стеной, однако сегодня, похоже, боль преодолела преграду подобно кровавому черному зверю, вырвавшемуся на свободу. В матери также присутствовала боль — но только обузданная. Или, по крайней мере, подавленная. Она пыталась себя успокоить, но вспоминает тот день когда её ребёнок показался ей самым ужасным монстром. По опыту Торда он знал, что у каждого человека боль своя, особенная: у одних — маленький сгусток, у других — хаотический огонь. У одних похожа на приливную волну, а у других напоминает яд, разливающийся по жилам, или растущий синяк, или тени на воде. Оливер не понимал, что это значит, чем объясняется и, главное, почему он проклят такой способностью, — но, сколько он себя помнил, видя боль других, он не обращал внимание, но тот маленький мальчик с белой рубашкой залитой кровью и окровавленным галстуком, который смотрел именно на НЕГО доставил ему столько. удовольствия? Его боль стала мёдом для него. — Милый… — начала было мама, однако Торд не дал ей договорить. — Я хочу уехать отсюда. Я слышал ваш разговор и хочу уехать отсюда. — Уверен? — спросил отец. — Да. — Торди кивнул. — В городе тяжело. — И это действительно было так. Шум. Огни. Непрекращающийся гул. — Хорошо, — натянуто улыбнувшись, сказал Эдвард, — Хорошо. Вопрос был решен. Возможно всё забудется и вечные допросы доктора с кривой улыбкой тоже.

3

Вечная борьба

†

— Тоомаас! — противный скрипучий отца тирана раздавался снизу эхом. Том с тяжёлым вздохом, массируя виски уже представлял что получит очередное глупое наказание от пьяницы с красным носом да свисающим пузом с темными как ночь кругами под глазами. Он старался чаще оставаться у друзей, но уже взгляды их родителей трепали совесть его, а что говорить о дискомфорте за столом в чужой семье где мать твоего друга шепчет сыну о проблемах твоей семьи. Одна лишь скляга да звон бутылок наверное было слышно аж с соседней улицы. Тому предзначают такое же будущее как у его отца на что младший Риджуэлл любил огрызаться, он был не прочь получит кулаком по печени чтобы защитить своё светлое и поистине прекрасное будущее как он мечтал рисуя ещё до смерти любящей матери рисунки как он купит трехэтажный дом в Париже и будет жить на третьем этаже. Сам томас не знал почему именно на третьем, но видимо он считал крутым быть выше всех это как спать на верхней полки кровати ведь всё ощущается иначе и все равно что матрас одинаковый как и конструкция кровати главное быть выше. Услышав шаги Том сразу перестал пархать в облаках. Отец поднимался к нему с тяжёлыми шагами и звоном тяжеленной военной побрякушки на ремнях. Подскочив со стула, Том метнулся открывать дверь как уже на пороге оказался гость толкая сына назад. Споткнувшись об свою же ногу, Том удачно почти приземляется назад теперь он ярче мог разглядеть своё плывущее отражении от бляшки словно отец видит своё отражение в бокале. Скорчив мину посерьёзнее, Томас попытался подняться как в голову прилетает удар армейской побрекушкой, заставляя потеряться в пространстве. Звон в ушах, недовольные возгласы в голове лишь проскальзывали мысли одни и те же которые наверное Томас уже изучил наизусть как молитву чтобы воскресенье пойти церковь да помолиться нарисованным старикам. «Вот бы ты умер» Нелепые наказания были частью жизни Томаса даже если он не хотел даже если и не был виновен он получал удар за ударом пока не скажет: — Прости, пап. — дрожащим голосом не поднимая глаз прощептал Томас, что даже по его губам нельзя было бы прочитать о раскаивании. — За что ты извиняешься? Скажи мне! — он замахнулся снова. Очередного удара маленький и безащитный Томас явно не выдержит. — Я. правда не знаю — Так зачем извиняешься, — удар пришёлся уже по ушам мальчика, касаясь щеки царапая её так глубоко, что тот пискнул от неприятного ощущения боли. Снова и снова удар за ударом он набирал темп он бы никогда не убил его но довести до такого вида что кажется он давно покинул душу для наказания он явно мог. — Опять звонили из школы! Почему ты не можешь взяться за ум тупая свинья. Я тебе всё дал! Еда есть, кровать есть у тебя всё есть о чём мечтали бы обычные дети. Неблогадарный никого не любишь даже себя не любишь. Удар… На следующей утро Томас чувствовал только опцхшие веки от безпрырывных слёз как наказаний от отца. Поднимаясь ели как ему приходится хвататься за край кровати чтобы приподнять своё тело. Мыщцы ныли. Так ныли что кажется сам томас выл от невыносимой боли. Поднявшись окончательно с таким трудом он пробежался в ванную осматривая своё бледное лицо с новым фингалом и… — Вот же, — прошипел Том, открывая шкафчик чтобы достать пластырь. Прошлым вечером отец своей бляшкой настолько сильно поцарапал левую щеку Томасу, что так аллым цветом сообщала о себе, а вокруг неё были синяки как северное сияние зелёного да синего цвета, — Старый хряшь вот бы ты сдох

4

В бегах

†

Томас стоял у своего шкафчика, меняя учебники и тетради с истории на геометрию. Коридор был полон учениками, переходившими из одного класса в другой. Они натыкались на Тома и толкали его, как обычно. Его захлестнуло черное чувство — не внутренняя, а внешняя волна эмоций. Она поднялась и обрушилась на него, и в этот самый момент что-то — нет, кто-то с силой толкнул его в спину. Томас налетел на дверцу шкафчика, и некто, проходивший мимо, попытался захлопнуть ее. Все произошло очень быстро, и когда он отпрянул назад и обернулся, смешки уже затихали. Успев заметить две знакомые фигуры, смешавшиеся с толпой. — Что с тобой? — спросила подошедшая Тами. Протягивая руку к пластыру на щеке Тома — Я… всё в порядке. — Не бери в голову.Ладно, после школы у меня кое-какие дела — девушка неловко улыбнулась. — Я начала встречаться с парнем. — С парнем? И сколько ему? Деаушка прикусила губу отводя взгляд, что уже было слишком подозрительно. — Многовато, что если скажу ты меня закроешь где-нибудь. — Семнадцать что-ли? После неловкого молчания, вставая на носочки девушка прошептала на ухо парня свой секрет. Обжигая его уши горячим дыханием. — Двадцать пять Мурашки прошлись по коже, брови нахмурились. Это был ужас пятнадцатилетняя девочка с мужиком, который старше её на десять лет. Он был возвущен! Нет даже не так хуже. Что-то неизведанное Тому чувству. — Он сегодня заедет за мной. Разбежимся с ним, а потом ты, может, где-нибудь через час прикатишь на велике ко мне домой? Поиграем в приставку? Да и проект бы закончить по истории — Если честно. Как-то нет желания -Его тревожило обилие оружия в играх, которые любила Тамара. — Но если хочешь, я могу посмотреть? — Боже, — протянула девушка, — Неинтересно же одной играть.

†

Томас катил на велосипеде по узкой дорожке. Тими жила примерно в пяти милях от него: дом её семьи находился к северу от парка, а его проклятый дом — к югу, поэтому от одного до другого можно было легко добраться на велосипеде. Они часто проводили вместе много времени. Это был единственный дом в котором Томас мог спрятаться и не услышать осуждения матерей его знакомый да друзей. Это помогало Томасу не чувствовать себя таким одиноким. Таким хрупким. И таким. Времени было около шести вечера. Солнце заходило за деревья, пропихивая сквозь ветви на дорогу полосы света, в которых кружились пылинки. Было еще тепло — хотя к этому времени октябрь уже должен был хрустеть морозами, словно хрустящие печенье. Стояла высокая влажность, обеспечившая такой плотный туман, что казалось, будто он катит сквозь жидкую манную кашу Изредка мимо проезжали машины. Движение здесь не было оживленным, но он соблюдал осторожность. Послышался шум приближающейся машины и судя по низкому рокоту, внедорожника. Сбавив скорость, Том взял ближе к обочине, прямо к сточной канаве. Чтобы было проще разминуться. У него из мыслей не выходил сегодняшний день: он чувствовал себя хреново. Его не покидала тревога. Постоянная. Его боль обжигала. Не давала ему дышать — словно это была его боль, переполнявшая, сбивавшая с ног давила на него сильне. Если бы отец исчез наверное тогда он смог бы вздохнуть спокойно в своём же доме. Сейчас он ощущал вибрацию нагоняющего его внедорожника своим копчиком, локтями, зубами. Рев дизеля становился громче и громче. Внедорожник, громыхая словно землетрясение, поравнялся с ним. Мальчик успел увидеть незнакоммый силует, мелькнувшую тень — что-то устремилось к нему, и он лишь потом сообразил, что это рука. Рука с силой толкнула его в локоть. Не успев понять, что происходит, Томас от испуга резко дёрнул руль вправо, сам не желая того, и переднее колесо велосипеда провалилось в канаву. Теряя управление… Колесо погнулось… Окружающий мир перевернулся вверх ногами со всего размаха свалился в канаву.

†

Снова типичные хулиганы напали на Томаса. Это всегда происходит после выхода из дома. Он ощущал себя на минном поле прям как сейчас. Томас не знал, как ему быть. Он был взбешен тем, как с ним поступили, — теперь у него не было никаких сомнений в том, что это произошло неслучайно, как раньше он оправдывал поступки хулиганов. Но также ему было страшно. Томас никогда не был крутым драчуном хоть был и готов подраться в крайних случаях. Но сейчас в этом не было необходимости. «Уноси ноги! — подумал он. — Разворачивайся и беги быстрее!» Ему удалось кое-как подняться на ноги. Он промок насквозь. Позади валялся искореженный велосипед. Переднее колесо согнулось пополам, словно птичке сломали крыло. Цепь слетела со звездочки. Это был конец. — Блять! — пробормотал Том, чувствуя во рту затхлый привкус воды из канавы. Он сплюнул, отчаянно стараясь совладать с рвотными позывами. Обернувшись, увидев, что красный внедорожник остановился недалеко от Томаса где-то в впереди. Двигатель продолжал работать. На заднем стекле красовалась наклейка «ученик» Парень стоял в канаве. Его грудь вздымалась и опускалась. «Кто это сделал? — гадал он. — Это произошло случайно?» Или было сделано умышленно? «Мне нужно бежать?» Двигатель тарахтел на холостых оборотах. Но велосипед… отец его убьет, если он просто бросит велосипед на дороге. Выбравшись из канавы, Томас встал на обочине. — Вы меня едва не убили! — крикнул он. Голос у него надломился, словно он находился в стадии полового возмужания. Стыд красными бутонами вспыхнул на щеках.

†

Из машины вышел высокий и ухоженный парень с двумя рожками на голове и за ним выбежала знакомая фигура. Это была Тами удивлению не было предела. — Прости, дружище, — Зловещая улыбка ввела Томаса в дрожь. И это был тот самый новый возлюбленный его лучшей подружки? — Надеюсь ты жив. Том опустил голову его напрягал этот парень, но протягутая рука. Грех было отказаться. — Томас? — Забирая велосипед пострадавшего, Торд пробежвлся взглядом по Томасу — Я тебя отвезу домой ну конечно после дамы — Д.Ага