Профессор Певерелл

Школа чародейства и волшебства "Хогвартс", Шотландия.

1944 год, декабрь, канун Рождества.

Гарри Рональд Певерелл, профессор в траурной мантии.

        Урну погрузили в промёрзшую землю без торжеств — выбрали разве что красивое место у озера. Всё внимание было обращено на обычно намертво погрязшего в делах школы профессора трансфигурации. Вероятно, ожидали хоть какой-то речи. А, может, чего-то другого. Он не разбирал, не дарил лишних слов за пределами важных указаний. Не думал о том, что сделал хуже, что теперь нужно взять ответственность, а не рассчитывать на то, что другие люди не будут перемолоты жёрновами времени.       Голос не напоминал, что всё происходящее - вина Гарри, и от этого сыплющийся овраг в центре его груди ускорял своё обрушение. Певерелл бы не возражал увидеть Альбуса ещё раз, теперь, когда первоначальный накал эмоций схлынул. Хоть и такую неприятную версию его старого наставника.       Просто... хотелось бы иметь какую-то бесплотную гарантию, что Дамблдор доживёт до прежних седин и что вечные угрозы смертью за авторством местной Трелони - лишь бессильное каркание старой птицы.       Но было тихо, будто не Диппет, а они оказались погребены под землёй. И это молчаливое напряжённое ожидание - не чувство смены эпох, когда новый директор пришёл, старый ушёл, нет. Никто даже и не думал заговаривать о необходимости кому-то занять пустующую должность хотя бы ради того, чтобы прекратить утомительные совещания по всяким пустякам. Никто не хотел соваться в пасть дракону, нет-нет.       Ужин в большем зале проходил в подавленном молчании. Защита Хогвартса сильна, они могли есть, не боясь внезапного нападения. Но директор ушёл и где былое чувство безопасности? Гарри механически сжимал палочку в кармане, столь же безынициативно пихая что-то себе в рот и перемалывая неповоротливым языком это нечто до состояния каши.       Давящее чувство безнадёги, из-за которой он будто задыхался в этой чёрной мантии до пола с наглухо сцепившимися застёжками, тролльей тушей давило сверху. А детям каково? Не так хреново, конечно, как когда в его времени трон посреди большого зала занял Снейп с прихлебателями Воландеморта по обе руки, но тоже, наверное, весьма безрадостно. К Диппету все привыкли ровно настолько, чтобы не представлять уже, как быть без него.       Защита Хогвартса пока ещё держится, но она неминуемо рухнет. Восстановить её сможет только директор с сильной магией и никто из оставшихся профессоров таковой не обладал. Каминные сети и почта практически полностью перекрыты — связи от Министерства или Совета Попечителей, которые могли бы назначить нового хранителя замка, нет. Оставался лишь один шанс — что директор назначил своего преемника.       И, разумеется, это было основной причиной, почему никто не спешил. Желающих не было совершенно, но время не терпит. С тяжкими вздохами они всем преподавательским скопом направились в директорский кабинет. Пароль от горгульи - Labor recedet, bene factum non abscedet - оставался таким же, каким его установил почивший директор два месяца назад.       Мужчина этот был просвещённым человеком и стремился держать такую же планку для остальных из своего окружения. Если бы не оспа, сколько хорошего для общества он мог бы сделать до конца своей истинной судьбы?       — Бумага на столе. — Произнёс Армандо с портрета, резко и практично. Половина его лица была скрыта бинтами. Директор Блэк, этот вечно недовольный старик, морщил нос на такое неэстетичное соседство. Армандо вздохнул. — Как видишь, я оформлял всё до того, как узнал последние новости.       Имя Альбуса чёрным по белому стояло на пергаменте. Потрясающе, подумал Гарри, они по самую макушку булькаются в драконьем навозе.       — Ну-ка, мальчик! — Предок Сириуса скорчил наглую гримасу. Старик, очевидно, не давал презумпцию уважения даже чистокровке древнейшего рода. Гарри, прикрыв недовольно глаза, подсчитал свои потери: всё лучше, чем если бы Блэк знал его роль в пособничестве разграбления будущей версии их семейного дома. — Покажи-ка ему бумажку, которую тебе дал этот беглец.       Гарри с мертвенным взором обречённого на поцелуй дементора заключённого протянул пергамент к картине директора поближе, для удобства чтения. Внутренне он припоминал уже, каким таким артефактом вырубил злобный портрет Вальбурги в своё время. Так, на будущее.       — Всё верно. Печати есть. — Обрушил недавно почивший директор его и без того невеликую надежду избежать мрачной участи хранителя будущего Британии, вечно застрявшего на фронте между общественным одобрением и не всегда мудрыми веяниями далёкого от дел учеников Министерства. — Коль Дамблдор сам сложил на тебя все свои обязанности, то ты, мальчик, первый претендент.       У Гарри, уже предполагающего худшее, теперь засосало под ложечкой.       — Отказываюсь. — Резко выдал Певерелл, отворачиваясь от картин, и швырнул больше ненужный пергамент на стол. На секундочку он даже представил, как сейчас сложит свои полномочия на неудачника-Слизнорта, тот охнет и пискнет, в спешке ловко проставляя печати и спихивая обязанности на не вылезающего из своих травушек Бири, а тот в слезах и сединах продолжит цепочку до тех пор, пока директором не станет дохлый призрак почившего Бинса. И то, потому что тот не сможет взять перо в свои прозрачные руки и окреститься от них с благими матами. От мысленной сценки Гарри почти стало весело и достаточно спокойно, чтобы вернуться к действительности чуть менее раздражённым и готовым к убийствам.       Преподаватели за его спиной обеспокоенно роптали, переглядываясь. Диппет недовольно сморщил нос и нахмурил брови, становясь похожим на ощерившегося ястреба. Старый Чёрный захохотал во всё горло.       — Каков шельмец!       — Он в любом случае не сможет. Нужен или живой директор, или Министерство, или Попечители… — Оспорил бывший директор со вздохом.       Гарри, судя по ненужному восторгу Найджелуса, не был уверен, что идея призвать его к ответственности принадлежала именно Диппету, а не представителю известной семьи возмутителей спокойствия. Вопрос, какой прок с того Блэкам?       — Или мнение самого замка. — Блэк показал клыки своей широченной опасной улыбки. — Древняя магия, чтоб её черти драли, всё ещё в самом днище этой треклятой крепости и она тоже может ввести её в осадное положение, если её потревожить. Может, даже директором признает.       — Никто уже Моргана знает, сколько, не лез в эти дебри. — Отрезал Диппет, а Ниам Фицджеральд, руководившая Хогвартсом в пятнадцатом веке, тихо-тихо хмыкнула, мягко привлекая к себе внимание.       — Последний раз туда залезали как раз при Финеасе. Когда он позволил гоблинам вторгнуться в замок. — Заявила она уверенно, привычно игнорируя, как Финеас Найджелус Блэк криво и дергано ухмылялся. Гарри всегда его недолюбливал, общение с этим портретом было неприятным, так тот ещё и пытался теперь спихнуть на него излишние должностные обязанности. И хоть он помогал им во время войны несколько раз, докладывая события из замка, а также сообщив Снейпу, где они, чтобы тот отдал меч Годрика, Гарри не был преисполнен особым доверием и любезностью по отношению к старому пердуну с противнейшим характером. — Так что он как раз и знает дорогу, ему же пришлось запечатывать там всё. Вряд ли вы сможете уже найти студента, занимавшегося спасением замка тогда, прошло около века. Тем более, что он стёр о себе всю информацию и никто не может даже точно сказать, на каком факультете он учился. Я бы вас проводила, но у меня есть клятвы — только после испытания.       Гарри ощутил некое духовное родство с тем таинственным неизвестным студентом, которому пришлось спасать чужие трусливые задницы, а после бежать подальше, чтобы избежать «благодарности» осчастливленных колдунишек.       — Никаких испытаний и никакой древней магии. — Отрезал Гарри, стиснув зубы. Серьёзно, от сочетания «Хогвартс» и «испытание» в какой угодно возможной логической связке его мигрень перерастала в восьмибальное землетрясение в черепной коробке.       — Ты ведёшь себя, как слизеринец, когда хочешь улизнуть от этого тролльего дела. — Подколол его бывший директор, с ощутимыми опытом и харизмой перехвативший разговор в комнате. Гарри глянул на него очень угрюмо, но, кажется, вызвал этим только умиление - не понять по одним лишь прорезям в бинтах, из которых умные лукавые глазки блестят.       — Входы в крипту наверняка перекрыты. — Попытался ускользнуть Певерелл в последний раз, но, судя по всему, старый Блэк обладал нереалистичными представлениями о возможностях Мастеров в артефакторике или откуда-то приобрёл очень неплохие сведения о навыках Гарри. В любом случае, господин судья, очкастый обвиняемый остался ни с чем.       — Мерлин, у тебя Мастерство в артефакторике! — Закатил глаза Блэк, нагло игнорируя приписываемый аристократам образ эмоционального стоицизма. — Не выдумывай проблему. Давай, я покажу дорогу. Пошли, кроме тебя некому. — И он скользнул в соседний портрет, а оттуда в следующий, не оборачиваясь, чтобы проверить, идут за ним или нет. — Потом передашь полномочия, если не помрёшь. Ничего не сделаешь — и вы тут все откисните, как малолетние нюхлеры.       Гарри чувствовал себя онемевшим от чужой наглости. Конфундусом его надо, пробормотал себе под нос Гарри, Конфундусом. Шарахнуть прямо в длинный нарисованный нос! Или разобрать милую золочённую рамочку и собрать во что-то неприятное.       Живые коллеги только робко переглядывались. Наверняка некоторые из них с удовольствием бы согласились на столь почётную должность, но не сейчас. Не при таких обстоятельствах.       Мерлин, он просто хотел умереть.       Слизнорт неловко помялся, а после положил руку ему на плечо, не отрывая взгляда от своих полированных бордовых туфель. Гарри мягко отстранился, сдерживаясь от того, чтобы фыркнуть. По крайней мере, директора убьют первым. Хоть что-то успокаивало.       Мужчина следовал за перемещающимся по картинам силуэтом, с трудом заставляя себя делать каждый шаг. Он не хотел, он так сильно не хотел этого делать. Не снова. Гарри с тоской понурил голову, уставившись на мгновение на свои шикарные, комфортные вместительные ботинки далёкого будущего. В этот миг парнишка, которым он до сих пор являлся в глубине души, с таким удовольствием спрятался бы где-нибудь подальше, зарывшись в глупые комиксы или играя сам с собой в квиддич.       А сейчас он спускался по настолько нехоженым подземельям, что даже домовики о них ни духом. В руках у него была маленькая картина в золочённой раме, с которой отживший уже своё старик бодро указывал ему дорогу и каждые пять минут укорял за медлительность с чисто блэковским задором. Для Гарри же мир будто померк, тело двигалось непослушно, как пластилиновое, а сам он едва-едва шевелился. Странно так, добровольно надевает на себя громоздкие наручники и гигантскими, незримыми, но от того не менее тяжёлыми цепями приковывает себя к замку, жалкому клочку земли и порядку камней.       Словно он снова следует чьему-то плану, какой-то хитрой затее очередного Альбуса, который в этом времени ещё недостаточно накушался интриг, чтобы провернуть нечто подобное. Да и кому может понадобиться с таким усердием судорожно трясти нитками, чтобы делать из Гарри директора? Всё, что поменяется - Певерелл помрёт чуть позже. Не сейчас, но когда всё утихнет.       Он продолжал свой потрясающий спуск вниз, внутренне холодея от накатывающей упырьей ненависти. Будто тело и не его, чужое уже, будто он в самом деле превращается в инфернала согласно щедро данному учениками прозвищу.       «Ну и какого я вообще это делаю?» — задавался инертно Гарри, который порядочно уже устал жертвовать собой ради остальных.       «Это всё ради детей», — успокаивал бы себя любой другой жертвенный доброволец, дыша затхлым воздухом позабытых троп. Успокаивал бы себя так и семнадцатилетний Гарри. Да и не успокаивал бы даже - стать директором на какое-то время, пока не уляжется, поотвечать головой за людей - это пшик в сравнении с Авадой в грудь.       Тот Гарри по другому не умел, не научен. Всех спасти, отдав собственную жизнь во благо Света. Всё, как всегда. Тот Гарри шёл умирать.       Раньше выживший мальчик не имел выбора и уверил себя, что так правильно, так надо. Но чувство несправедливости не покидало его с той поры ни на секунду, а сейчас и вовсе горело в груди с тройной силой. Теперь он взрослый человек, лезущий супротив эгоизма в петлю сам, сам!       Кого же проклинать самыми страшными карами на земле, как не себя?..       — Когда эти подземелья закончатся? — Лестница, по которой он шёл, не показывала конца. Время противно тянулось разочаровывающе остужая кровь, совсем недавно взбудораженную предчувствиями скорого завершения всего. Теперь лишь тягомотная агония сопровождала его в пути, неотвратимо обращающаяся в апатию. Казалось бы, вскоре составляющей его личности придётся задаться вопросом, а в чём ценность его гибели в крипте, а не здесь, на ступенях, от голода, жажды или отсутствия воздуха, будучи заживо погребённым в разрушенном под градом заклинаний замке.        Да и умрёт ли он? Выживший мальчик был то ли очень удачливым, то ли крайне невезучим, так и эдак ускользающим от костлявых пальцев старушки-смерти.       Или он давно уже на самом деле мёртв. Тело будто чужое и едва шевелится закоченевшими мышцами, призраки поселились в голове, а сам он так и тянется обратно на белоснежную платформу.       Финеас пренебрежительно фыркнул, непреднамеренно выводя своего попутчика из опасного для плана бывших директоров состояния.       — Я и сам не знаю, что там. — Признался его самозванный гид. Гарри испытал на секунду острое желание бросить эту не лёгкую, в общем-то, рамку где-то здесь позабытой на века и вернуться за более умелым проводником. Вот только вряд ли найдётся кто-то лучше старого обрюзгшего кота, когда Ниам Фицжеральд, очевидно, скованна узами обета молчания. — Перекрыл ход сюда и только. Замок построен на Древней магии, но сейчас почти не рождается людей, способных пользовать эту дрянь. Точнее, они все слишком поздно цветут.       — И что это значит? — сухо поинтересовался Певерелл, продолжая спускаться вниз.       — Что, если у тебя нет в кармане странного ребёнка, который получил магический дар в пятнадцать и может пойти туда и подчинить эту фиговину, то придётся идти тебе и надеяться, что эта штуковина сама решит, давать тебе полномочия управления крепостью или нет. — Снова игнорируя аристократические нормы приличия, закатил глаза Блэк... и не то, чтобы мальчик, который выжил, не понимал его возмущения. — У неё… своё сознание.       — А если я не окажусь «Избранным» и не подойду строгим критериям отбора в руководители обороны? — Фыркнул Гарри с тёплым чувством иронии, отдающим в груди в противовес подбирающемуся холоду подземелий.       Было бы приятно для разнообразия оказаться тем, кому не выпал рок с проблемой разбираться. Вот только где в самом деле в считанные часы искать или прошлого решалу, коль тот ещё жив, или нового приобрести?       Альбус-Альбус, на что он их покинул? Вот уж кто превосходно справляется с уклонением от сыплющихся рогом изобилия обязанностей.       — Ну, директора в первое время сменялись не часто. — Ехидно подметил Блэк на тему их нынешней зубной боли. Хозяином осаждённой крепости кто попало стать не мог, а все кандидаты мечтают сбежать от этого камня на шее. — Потому что оно атакует всех, кто ему не нравится. Особенно, после той потасовки с Ранроком и его гоблинами.       Которая, если Певереллу не изменяет память, случилась как раз-таки во времена начала «правления» Финеаса Найджелуса Блэка. Вообще из истории магии он усилиями их чудесного преподавателя только и помнил, что гоблинов да имена некоторых вождей, так что тут на свою память Гарри мог и положиться, и опереться, а может быть, и даже прилечь.       — Звучит замечательно и очень безопасно для школы. — Не преминул поддеть Гарри. Впрочем, учитывая общее отношение самого непопулярного директора Хогвартса, вряд ли его это замечание трогает хоть каплю.       Разумеется, в какой-то мере Блэк беспокоился о замке, хоть и не выражал свои чувства явно: в конце концов, родственник Сириуса мог бездействовать там, в директорских покоях, а не проталкивать - причём достаточно упорно, - свой план по спасению школы, победивший за неимением других альтернатив.       И вызвался пойти в пекло с ним, пусть и в качестве портрета.       Давящая тяжесть впивалась в руки, напоминая о реальности происходящего.       Он прибавил ходу, заметив голубоватый свет внизу, игнорируя, как что-то подозрительно сверкнуло.       — Ой, нет, оно тебя не примет. — Взвизгнул портрет директора и наверняка попытался по привычке жизни уйти от опасности, только находился он не в своём портрете, а потому с такого расстояния в копию попасть никак не мог. Да и картин рядом не имелось, чтобы скользнуть к соседу. — Похоже, эта штука не в настроении. Бежим, точнее, беги! Эй!       Гарри, на секунду прикрыв глаза, продолжил спокойно топать вперёд.        Нет.       Хватит с него.       Сияние усилилось, а затем в груди отдалось болью — прямо там, где значился шрам от второй Авады. Точнее, от второго повреждения его души.       Поезд мягко, почти нежно, скользил по рельсам. Один из многочисленных белоснежных вагонов остановился прямо перед ним. Створки мучительно медленно открылись, озаряя его тёплым светом без какого-либо источника.       Тепло.       От этого света исходило такое приятное домашнее тепло.       Будто та баночка с огоньком, которую создавала Гермиона. Или свитер, связанный миссис Уизли. Или объятья.       Недавно получивший обморожение Гарри прикрыл глаза от удовольствия. Кажется, тут может закончиться любой холод, жар. Боль и страдания, одиночество. Голова не ныла.       Надо бы позвать Реддла — тут тепло, а вот на вокзале холодина такая, что Гарри в этой белой мантии насквозь продрог. Кстати говоря, а где этот вечно мёрзнущий красавчик?       — Не надо, Гарри.       Он развернулся. «Красавчик» стоял на середине платформы и, казалось, не мог сдвинуться с места. Юноша на грани становления мужчиной был одет в строгий чёрный костюм, в котором принято щеголять в Министерстве и казался наполовину прозрачным, призрачным.       — Не переживай, тебя за мной не потянет. Нас больше ничего не связывает. — Гарри ухмыльнулся. Только сейчас он ощущал, что рулит ситуацией, в месте, где Том и другие игроки его жизни равны. А он равнее, потому что давно отринул этот глупый страх неизвестности, присущий всему человечеству. — Это не важно уже. Замок не признал меня и убил за наглость.       — Что? — с очень реалистичной растерянностью повторял за ним этот человек, будто их связь, привязавшая его сюда, не дала бедолаге никакого контекста, когда это явно должно быть не так. — Какой замок?       Речь могла идти только про Хогвартс, очевидно.       Гарри всматривался в малоэмоциональное лицо. Руки Тома дрожали. Секунда — и тот немного опустил голову, спрятав тёмные глаза за непривычно растрёпанной чёлкой. Гарри не знал, чем Том обычно бетонировал свои волосы, но, очевидно, у того случилась какая-то спешка, раз даже времени на это чудесное уходовое средство не нашлось.       Драматичная пауза продолжалась. Ясно: парень хотел взять перерыв в разговоре, чтобы попытаться взять вверх позже. Не на того напал только. Гарри давно готовился к моменту, когда придётся стоять с петлёй в руке и сноровисто натирать верёвку с мылом, шустро снимая шарфик с шеи.       С каждым днём в прошлом, даже супротив его собственной воли, волшебник будущего обрастал последствиями приятного сотрудничества с другими: симпатией, чужим интересом.       Легко предположить, что однажды у него не останется времени на уединение для акта одинокой смерти и придётся изворачиваться от благонамеренной компании. Но Гарри никогда не думал, что этот бледный докучливый ребёнок достанет его ещё и здесь!       — Я своё решение принял давно. — Певерелл ухмыльнулся, подначивая. Смотреть на Тома всегда было риском столкнуться с недостатками его собственного «я». И столь же легко впасть в старые сценарии ушедшего в реку времени противостояния. — Прошу, только не плачь — это глупая манипуляция.       Призрак его старого туалетного кошмара крепко сжал зубы, только нечего ими было рвать или удерживать.       — Я чувствую то, что чувствую! — Крикнул он, на что Певерелл даже вздрогнул, осознавая вдруг, что не ощущает при себе палочки. — Почему ты мне не веришь?! Нет, я знаю, почему… — Замялся его бывший студент, заикаясь. — Знаю, но…       Гарри впервые видел, как тот не может сформулировать свои мысли, осознавая кое-что. Том понимал, что для человека напротив в воспоминаниях он является ночным кошмаром и чудовищем и лишь тонкая грань доверия и слепого альтруизма артефактора, неспособность убить ученика и ребёнка, отделяет его реальность от этих воспоминаний.       Чёрт возьми, удивительно, Том ощущал себя, как воздушный шарик, надутый пубертатом. И слова выдавить не мог. Где его хвалёная выдержка, дарованная амортенцией?       Ах, да. Это место. На Гарри не было шрамов. У Тома не было его маминого подарочка. Какая жалость.       — Том, мне нужно. — Этот покой, эта возможность наконец-то уйти, столь глупо упущенная в прошлый раз. Ради чего? Он всё равно их бросил, когда сердце Рона не справилось с опасностями мира, остановившись. — И ты, и магический мир, и школа. Все вы управитесь сами, без меня. Я достаточно сделал.       На самом деле Гарри казалось, что он не сделал ничего. Нет... что он сделал хуже. Гораздо хуже. Испортил всё, до чего дотянулся.       Эти слова наконец чувствовали себя истиной, разрешением. Герой достаточно страдал, герой может покинуть остров.       И он это сделал. Обернулся и пошёл, игнорируя живого человека, не имеющего никакой власти над его выбором.       — Не это тебе нужно! Это не то, что тебе нужно. Ты не можешь быть настолько кретином! — Прокричал уже ему в спину глупый Реддл, непонятно с чего столь сильно цепляющийся за неприятное существование. Что в жизни этого сиротки было стоящего? Власть, чужое богатство, бесконечная мука борьбы за место под солнцем без капли любви?       Двери звучно захлопнулись за спиной Гарри, когда Том сорвался с места в его сторону, становясь всё прозрачнее и прозрачнее, распадаясь на маленькие искорки. В конце концов он исчез под звонкий выкрик, задохнувшийся за створками вагонных дверей — мир живых не пустил мальчишку дальше.       Обидно, наверное, с иронией подумал Гарри. Пацан потерял свою игрушку в человеческий рост и весьма прошаренного информатора.        Самоубийца посмотрел на чистый вокзал с лёгкой тоской и хорошо скрываемым удовлетворением, когда наконец тронулся поезд.       Несмотря на малое количество прогнозируемых пассажиров, отправление заняло приличное количество времени.       — О, прочей неутомимой душе изволилось явиться на дальнейшее судьбоносное путешествие в один конец! — Грубый мужской баритон отвлёк его от рассматривания белого ничего за окном.       Достаточно неожиданно, учитывая, что предполагалось одиночество и покой в этом пути в неизбежность. Впрочем, у Поттера всегда всё складывается не как у всех. К сожалению.       Гарри кратко взглянул на призрака в кольчуге. Прятались те звонкие железки у того под красной мантией с вышитым золотом подолом, а сам воин былых времён вальяжно расселся в сиденье напротив так, будто умостился на троне. Вероятно, привык располагаться на той самой славе позолота в центре преподавательского стола и одаривать маленьких учеников своим грозным и скучающим вниманием, потирая густую рыжую бороду.       — Годрик Гриффиндор? — Поднял брови Гарри, не впечатлённый. В прошлый раз Гарри встречал призрак «Альбуса». И судя по всему, одному на посмертном вокзале можно остаться только во влажных мечтах.       С собственным факультетом у него в принципе сложились особые отношения.       — А кто иначе?! — Прогрохотал тот, не сдвинувшись с места. — Я должен был отправиться дальше вслед за пацаном, который сюда явился, а он всё не помирал.       Ну да. Живучий парень. Интересно, сколько в прошлом таймлайне Ужас Слизерина прождал лет — аж половину века? Или нашёл попутчика поудобнее?       — Повезло Вам тогда, что ко мне прошмыгнули. — Ровно заметил профессор, не обращая внимания на чужую эмоциональность.       Гарри рассматривал знакомую ему распределительную шляпу, набекрень нахлобученную на косматую рыжую гриву.       Только люди выделялись цветом в этом месте. Иначе диваны в этом купе были бы синими, столик красным, держатели полок золотистыми, а сами полки медными. И картинка над сидениями, разумеется, отображала бы что-то конкретное вместо пародии на блеклую нитку воспоминаний в омуте памяти.       — Хм. — Сочетание одежды, конечно, было диким по современным меркам. Вот только у волшебников не принято отвлекаться на внешнюю форму, лишь на суть... даже если на практике всем студентам нравилось посудачить о модном выборе той же Луны Лавгуд.       Скучная реакция остудила старого вредного духа, разгладила морщины его выразительного лица. И, утратив запал, основатель также потерял и интерес.       — Дальше, значит… — Гарри вздохнул, прикрыв глаза и сняв очки, чтобы протереть.       В этом пространстве он видел хорошо и без них. Здесь очки — лишь аксессуар внутреннего комфорта. Как и увесистая кольчуга для Гриффиндора. Иначе от какого меча собирался защищаться ею мертвец?       — Я-то, стало быть, и да. — Немного злорадно заявил воин, ухмыляясь. Теперь Гарри знал, что при жизни у этого злого духа были здоровенные белые зубы. Хорошо для него. — А вот ты останешься тут на ужин.       — Что за ужин? — С до сих пор отсутствующим интересом поддержал разговор попутчик в никуда. Ужины давно перестали у него ассоциироваться с чем-то приятным, превратившись в ту ещё тягомотину пережёвывания пищи.       Годрик скривил какое-то особенно чудаковатое выражение лица. Гарри не пытался разобрать. Разве что на выходе тон голоса у Гриффиндора получился на зависть ироничным:       — Кровавые угодья Морриган, да что ты думал, что Смерть с тобой повременила, чтобы шашками замахиваться? — В конце тот, не удержавшись, безудержно захохотал, ударившись о стенку купе с каким-то глухим и тяжёлым железным лязгом. Ведь ростом то он был куда выше среднего колдунчика. Вот раньше дылд рождали, скучно подумал Гарри.       — Так она реальна? — Продолжил пресно мужчина. Признаться честно, его теоретические вопросы, вроде существования Смерти и того, зачем этот дух заманивает его на ту сторону реки, волновали мало.       Годрика, который напоследок хотел поглумиться над неприятелем, такая пассивность тоже отнюдь не радовала:       — Ты, Певерелл, понапрасну моё терпение испытываешь. Ты помог наследнику моего злейшего врага, оставил замок, свой долг перед ним и теперь желаешь, чтобы я на твои глупые вопросы отвечал? — Видно было, как под бородой заходили массивные челюсти, когда Основатель, нахмурив кустистые брови, удерживал своё ротовое отверстие от соблазнов парочки особо неприглядных в отношении предателя замка ругательств.       — Было бы славно. — С плавностью речного потока согласился Гарри, прислушавшись к знакомому шуму набирающего скорость поезда и плавной тряске, смущающей желудок менее крепких людей.       Они, не моргая, смотрели друг на друга несколько долгих мгновений.       — Благословили тебя стечения обстоятельств, коль дали возможность ехать вдаль, когда у меня других собеседников нет. — Произнёс мужчина, отводя взгляд, не находя ни капли раскаяния в глазах незнакомца. — Смерть — злобный дух, существующий с древних времён, естественно, затаивший ненависть ко всем Певереллам, что похитили его силу, таким образом сам он ослабился в этой силе. А кто был этим духом до его погибели… А кто разберётся. Может быть, кто-то существующий ещё с времён Мерлина, а может даже и раньше, а может быть, кто-то из павших богов прошлого. Или что-то непостижимо странное, как боггарт. Это всё, что я знаю. Он обыденно избегает сильных волшебников, но вот к тебе, кажется, испытывает претензии.       — Так она не очень сильная? — Умело вычленил выживающий на обратном вилянии фортуны волшебник ключевой момент истории. — Но очень хорошо затаившаяся и, вероятно, коварная.       — Похоже на то. — Хмыкнул Гриффиндор и, ядовито скривив губы, прошипел: — Как змея, хитрющая, не так ли? То оно и смерть.       — Вот оно как. Спасибо.       Годрик фыркнул снова и опустил глаза вниз, на пустой столик между ними.       — Замок могут уничтожать сейчас. — Сказал он тихо, не давая молчанию затянуться. — То, что создавалось веками и было возложено на твои плечи.       Как уже понял Гарри, - с мимолётным раздражением прощаясь с мирной дорогой к посмертию, - этот неугомонный колдун не мог сидеть спокойно, а гневную энергию он перезаряжал быстрее, чем некоторые волшебники швырялись Импедимента.       — Твой замок меня не принял.        Несмотря на то, что для Поттера нынешнее время - всегда ушедшая тень потерянного для него грядущего, он искренне стремился переломить ситуацию к лучшему.       Было просто... обидно, что Хогвартс не поддержал его намерения спасти башни от обрушения, а учеников - от кровопролития.       — Ты его тоже не принял. — Веско сказал Годрик, скрестив руки и отвернувшись к окну с фоном из белого нечего.       Укол был в самое сердце: не игнорирование основателя, нет. Когда-то Гарри любил Хогвартс всей душой, его не отталкивали ни призраки, ни лестницы, ни Пушки и Тролли, ни конченные преподаватели. Каждое лето он вспоминал этот свой волшебный дом с трепетом и нежностью, но после войны всё переменилось. В отличие от Гермионы, он больше не вернулся в школу, ставшую в его разуме призрачным памятником всей боли, которую ему причинил волшебный мир. Магия дала ему всё и это же всё отняла, когда пришло время.       Гарри, когда не был в замке, безумно скучал по нему. А возвращаясь, ненавидел так яро, что всё его тело хирело и гнило заживо.       Потому он без утайки подтвердил чужие слова предельно просто:       — Не принял.        — А теперь тебя пожрёт дрянной дух. — Сказал Гриффиндор, больше не тая кровожадной улыбки, но и не смотря на него. — Хотел бы я даже сказать, что благодарен, раз избавил моё наследие от твоей бесполезной задницы на руководящем кресле. Гарри помолчал секунду, прежде чем честно согласиться:       — Я не против быть сожранным, если получу покой. Поезд, словно получив его согласие, принялся медленно тормозить. Стук колёс, слишком похожий на пульс, замедлялся.       — Время наступило. Благодарности за пропуск. Впрочем, что так бесцельно месту пропадать? — Оскалился мужчина, хлопая по коленям и поднимаясь. Его перепады настроения даже забавили Гарри — буйным духам в принципе не была свойственна психическая стабильность, а Гриффиндор и при жизни-то, кажись, не был особо сдержанным.       — Всегда рад помочь. — Гарри склонил голову и с некоторой иронией посмотрел на свою траурную мантию. — Удачи вам в посмертии.       — Вот уж спасибо. До чего же странная у тебя дорога до смерти. — Он осмотрел узенький состав вагона также, как до этого открыто любовался содержимым их купе: двумя диванами, столиком между ними, шторками окна, пустыми багажными полками. — Я привык ожидать, что увижу небесный мост или ещё что-то подобное, что церковь нам навязывает в речах.       — Каждому своё.        Если каждый жизненный путь не был уникален, пришлось бы подразумевать, что даже дорога к посмертию способна измениться. Ведь поезд относительно недавнее изобретение.       Возможно, те же Певереллы раньше действительно и видели мост над рекой. И Смерть в конце того пути, преграждающую им путь. Как ему сейчас.       — Да. — Кивнул его попутчик, затем, будто в нерешительности прибавляя: — Верно…       Рыжеволосый твёрдым шагом подошёл в раскрывшимся дверям, за которыми ничего не было видно, положил широкую ладонь на наличник и на секунду замер.       — Ты жаждешь умереть не только потому, что Оно так хочет, знаешь ведь это? — Внезапно переменил Гриффиндор своё отношение с открытой неприязни... на подбадривание к борьбе? — Но разве же ты не желаешь узнать, переборет ли своя жажда жить волю к смерти, если ты дашь отпор этой мерзости?       — Разве не выходит, что я в любом случае рад? — Гарри наклонил голову набок, немного смущённый. Враг Слизерина до того проявил ужасающую стойкость в неприязни, крайне отвратительным образом отомстив очень далёкому потомку своего старого друга. С чего вдруг такие авансы? — И разве Вы в этом уверены? В том, что во мне осталось желание жить?       Бросив на него раздражённый взгляд, Годрик махом стянул с себя шляпу и резко протянул её Гарри.       — Достань.       Артефактор вздёрнул брови, но послушался, одним ладным движением вынимая меч.       — Похоже, толк из тебя выйдет. Да и кем бы я был, если бы бросил гриффиндорца без оружия? Если ты мужчина, то хоть умри достойно, с мечом в руках! А я пошёл, заждались меня. Один хмырь сейчас получит за свою змею... — Сказал человек напоследок, нахлобучивая шляпу обратно и покидая вагон. Растворяясь в белом тумане без следа и шума.       Поезд не остановился до конца, так что бесшабашный призрак прыгнул - даже на минимальной скорости - на свой страх и риск. И его дальнейшую судьбу Поттеру возможно никогда не доведётся узнать.       Гарри пожал плечами, без особого интереса рассматривая меч. Его магия всё равно тут не действовала. Да и палочки нет. Феникс - знак живых.       Но, раз он достал меч из шляпы, значит ли, что он действительно нуждался сейчас в его помощи? Будь у него силы и желание, подумал бы, что соответствует сейчас легенде об Артуре даже больше, чем сам Король Былого и Грядущего.       А, следовательно, этот меч может что-то сделать даже здесь, хоть это всего лишь его нематериальная проекция? Если и так, то вот уж действительно, гоблинская работа, достойная королей.       А если нет, то он в очередной раз схватился зубами за ненужную ему соломинку надежды.       Прикрыв глаза, Поттер задумался, где же ему искать эту чёртову старуху с косой, которая всё не явится. Стук колёс набирал обороты очень похоже на то, как начинает колбаситься пульс перед смертью.       Как говорится, не сдохнуть бы раньше, чем выполнить завещание Основателя его факультета. Было бы здорово потом над тем, при личной встрече, посмеяться, что Поттер оказался не так плох, как тот себе уже навоображал.       Мысли о поражении как-то незаметно оставили его. Годрик прав: если помирать, то с музыкой… в смысле, под задыхающиеся хрипы твоего врага.       Ведь следующей жертвой станут придурки, пользующие камень и бузинную палочку, а с Тома станется начать искать поиски бессмертия с них.       Если этот полоумный вовсе не решит возродить его. В принципе, состояние Гарри вряд ли будет отличаться тогда от обычного, так что, возможно, Том и разницы-то не углядит.       — Должен же кто-то быть в кабине машиниста? — Подумал Гарри вслух, принимая самое логичное решение. Конечно, Гермиона рассказала, что там с командой машинистов связью служит переговорное устройство, мол, переходить к этому персоналу при движении слишком опасно, но он уж как-нибудь рискнёт. В чём смысл, собственно, опасности, если ты в любом случае мёртв или погиб?       Держа меч в одной руке, гриффиндорец бодро двинулся вперёд. Если уж и есть польза от этой штуки, то стоит как-то применить его, пока тот не исчез.       Один пустой вагон решительно пройти, второй… Было во всём этом что-то неправильное, в его догадке тоже.       Казалось, по счету должен уже миновать все пассажирские отделения, но ничего не изменилось.       Семь вагонов. Не девять, как он случайно обсчитался, забыв, что присел на второй сзади, а не в самые последние купе.       «Тянет время, — подумалось ему с раздражением. Зазывала тварь к себе, а сейчас не смеет показаться! — Значит, мое тело ещё живо».       Его удивительная живучесть в этот раз не радовала совершенно. То, что ему не хотелось больше жертв, чем они двое, не значит, что кровожадность Поттера утихла.       Он резко дёрнул так кстати подвернувшийся под руку стоп-кран, отчего колёса со скрипом принялись выбивать искры, а после перешёл в следующий вагон и одним взмахом, словно нож в масло, вонзил меч в цепь, связывающую составы. Тряхнуло, и вагончик начал отцепляться от состава.       Гарри на долю секунды ощутил головную боль, будто бы снова разбил себе затылок и холод камня, на котором лежал, но затем всё вокруг снова залилось белым светом, а он вновь обнаружил себя в поезде. В абсолютно целом поезде.       Вскоре всё успокоилось и послышался безумный визг и грохот, освещение заморгало, а сквозь окошки дверей, соединяющих вагоны было видно, как к нему тёмным туманным силуэтом, будто бы летя, неслась кричащая чёрная точка, игнорирующая все препятствия и погружающая поезд во тьму — там, где она находилась, свет мгновенно гас, а окна зашторивались.       Кто-то очень разозлился на его попытку покинуть экспресс до конца пути.       Походу, он раззадорил самого сильного злого духа современности, попортив казенное имущество. Уж в этом некий Поттер знатный специалист…       Гарри счастливо ухмыльнулся, поставив меч на изготовку. Это было единственное оружие, способное навредить этому месту и духу в частности — гоблинское серебро, как-никак.       «Смерть» внезапно оказалась мужчиной, сильно взбешённым мужчиной со смутно знакомыми чертами лица. Странно, подумалось Гарри, должно быть, он вызвал сильную спешку у этого приятеля, раз тот так шустро прибежал к нему. Где-то видел, но не упомнить в боевой обстановке, где.       — Свет не любишь, да? — Поттер со звоном выбил стекло, когда над ним навис огромный ужасающий облик скорейшей кончины в рваной мантии и протянул бледные, как мел, длинные руки в его сторону.       Осколки стекла сыпались, тварь неразборчиво кричала, но звук этот отдавался, как воспоминания, поднятые дементором на третьем курсе.       Глаза пекло, а в его руке больше не чувствовалась рукоятка клинка. Не было никого и другого рядом. Только мерное гудение магии Хогвартса било ключом, как ни странно, не вызывая обычной боли.       Гарри лежал на каменной кладке. Голову немного саднило от падения, бедро и левая рука ныли. Удачно упал, что говорится.       Лицо было в крови из-за золочёной рамы вопящего директора Блэка, прилетевшей ему куда-то в бровь во время всей этой обморочной суеты. Невозможно в его состоянии ума понять, сколько ступенек его тело таким образом сосчитало, но чьи-то осыпавшиеся кости под ладонью свидетельствовали, что он не первый.       Вероятно, случались ситуации и раньше, что ребёнок с поздним даром магии не объявлялся в час нужды и его несчастным предшественникам пришлось идти на самоубийственные риски. Или же кто-то случайно забрёл. Возможно, Блэк оказался самым разумным директором, огородившим студентов от опасностей подземелий замка.       Как знать.       Сомнительное счастье выживания, шокирующее отсуствие боли в привычных объёмах, увы, злости от прерванной драки не утолили. Из-за синего сияния ничего не видно, так что Гарри скользнул обратно во тьму, прихватив тяжеловатый портрет. По качающемуся пути к безопасности стен чудом нащупал утерянные в падении очки.       В теле, несмотря на травмы, полученные из противостояния его упрямства и магии замка, ощущалось слишком много магии. Либо древнее колдунство на какое-то время переполнило его «дырявое ведро», либо… Гарри щелчком пальцев призвал парочку огоньков Люмоса. Ох.       Недомогание отвратное, но магия из тела не уходила. Это как прочистить вены от тромбов железным вантузом. Его обречённостью была погибель, а теперь Гарри может колдовать, потому что засор, устроенный его Маховиком, снесло рекой за авторством древней магии.       Камень вокруг шумел и скрежетал, вторя его трудоёмкому подъёму мысли.       Замок его не признал, попробовав прикончить, но взбудораженная вторжением крепость действительно начала перестраиваться.       Непредвиденно благополучный поход: Хогвартс действует в соответствие с их опасным положением, Гарри вернул себе былую власть, что даже с имеющимся побочками падения свою боеспособность буквально неделю назад превышает на голову, Годрик немного поладил с ним, ушёл из мира живых и теперь не вмешается в их дела с гарантией его собственных знаний о посмертии.       А ему, шрамоголовому балбесу, стоило атаковать духа, а не поезд. Стоило ещё после первого удара мечом догадаться, что отказ ехать или разрушение территории посмертного вокзала, любое волевое усилие, сопротивление гибели заставят его распахнуть глаза в реальности. Это как пробуждение ото сна. Почти как сопротивление Империо — с каждым разом всё легче. От осознания этого так захотелось сорваться на ком-нибудь…       Точно. Старые воспоминания заставили испытать прилив злобного удовлетворения.       Он явился сюда, потому что пришли некие добровольцы… для тотального уничтожения.