Chaotic energy

      Возможно, дело было в том, что за последние двое суток он спал часа четыре в общей сложности, но наряду с физической усталостью Позов ощущал такой эмоциональный подъем, что казался себе всесильным. Настроение было не оборачиваться на взрыв и засосать на его фоне скандинавскую принцессу.       Разрулили. Они почти идеально чисто разрулили ситуацию. В основном, конечно, он сам постарался, вынося мозг ФСБшнику, в то время как Шеминов оставался в тени. Так что Позов честно заработал свои двадцать процентов. Самый крупный гонорар в его жизни, даже если поделить на те месяцы, что он посвятил работе над этим делом.       Впрочем, деньги не были первостепенной целью, так, приятный бонус. В смысле для Шеминова, который был инициатором этой авантюры. Он, как и почти все в городе, на дух не переносил ныне бывшего главу ПХК, но только в конце зимы заговорил о том, что его нужно убрать, причем не только с должности, но и из числа свободных (а то и живых) горожан. Обычно флегматичный и непробиваемый в этом случае Стас казался почти кровожадным. Впрочем, чего еще ожидать от отца двух дочерей.       Этого урода терпели слишком долго. Очевидно, таков был феномен Приавска — оцепенение, серость не только за окном, но и в поступках, слишком много нюансов, договоренностей, грязных секретов... долбаная круговая порука. Шеминов при всех своих недостатках был меньшим из зол: по крайней мере, его сверхценностью были не власть, азартные игры или вещества, а семья. К слову, любовь к близким проявлялась с поправкой на место действия: если в идеальном мире она была однозначно светлым явлением, то в случае Шеминова означала готовность защищать, наплевав на закон и мораль. Даже превентивно.       Они с Позовым не откровенничали, но нетрудно было увязать: Шеминов заговорил о том, чтобы избавить мир от этого человека, после дня рождения супруги, куда тот был приглашен. Очевидно, впечатлился зрелищем его персоны в непосредственной близости от своих девчонок. А ведь всего за несколько дней до этого он получил доказательства убийства Лили.       Почему Шеминов привлек именно его, Поз тогда не вполне понял. А теперь думал, что это был чуть ли не единственный вариант. С одной стороны, вертел Позов такое доверие: его устраивало их сотрудничество, а Шеминов втягивал его в совсем уж сомнительное предприятие. С другой — Позову было скучно и хотелось большего.       Они договорились, что ему не придется пачкать руки, и взялись за работу. Кольцо, которому через время предстояло сжаться, было намечено.       Сложность заключалась в том, что простой выстрел в затылок или отрава, подсыпанная в кофе, не были выходом. Психопаты в этом городе были взаимозаменяемы, и смена руководства ПХК на кого-то из местных только приумножила бы проблемы. Поэтому они не торопились.       Требовался скандал, который бы заставил здешний паноптикум временно пересмотреть подход к делам. А также помог бы неплохо заработать негласным инициаторам этого скандала.       Электрический чайник наконец закипел, и Позов сыпанул в кружку две ложки кофе — дрянь редкая, но кофемашина в этой квартире появиться не успела, как и многие полезные в хозяйстве вещи. Он не думал, что конспиративной берлогой придется воспользоваться так скоро — хорошо хоть в принципе дошел до дела, а не завяз на этапе ленивых рассуждений об аренде какого-нибудь лофта. Увы, в этом городе доступные варианты промышленных помещений либо предстояло делить с бомжами, либо оплачивать собственными органами (что совершенно не гарантировало отсутствие сквозняков и странных запахов). Идею пришлось отбросить, как и мысль о покупке большого черного мотоцикла — на таких крутые хацкеры обычно сваливают от злодеев, лавируя по городу и прицельно отстреливаясь. Позов не относил себя к хацкерам, стрелять без промаха мог только в расслабленной обстановке тира, куда его периодически затаскивал Шаст, и знал статистику аварий с участием мототранспорта. Он довольно четко разделял шпионские фильмы и реалии, в которых приходилось существовать — потому, например, сотрудничал с этим невыносимым ФСБшником. Тот был довольно неприятным и резким — Позов, разумеется, не отставал — но все равно его участие внушало надежду, что на этот раз обойдется без загадочного исчезновения улик, как это обычно случалось в Приавске.       Матвиенко теперь пополнил список персон, которых Позов планировал держать в поле зрения. Вчера они вроде бы договорились, что его участие никак не будет отражено в бумагах — в интересах самого Матвиенко не объяснять, почему он не сумел разыскать свидетеля. Но вот если он все же попытается заполучить его на допрос... Или, не дай боже, использовать его способности к поиску информации и аналитике в своей работе... Впрочем, у Позова оставался с десяток путей отхода, что-то да сработает, и он улизнет.       К тому же прямо сейчас он не мог заставить себя искренне опасаться — эйфория не позволяла. Его даже одолело непривычное желание поделиться эмоциями. Но не Шеминову же звонить, а в курсе всех нюансов был только он. Признаваться Шасту не стоило: не одобрит.       Конспиративная трубка завибрировала звонком. Позов нахмурился, всмотрелся в экран и едва не застонал. Когда он утверждал, что не против эпично засосать скандинавскую принцессу, он имел в виду некую абстрактную даму в беде, а не даму, способную устроить беды окружающим.

***

      Проснувшись уже после полудня, Антон не обнаружил Арса рядом. Уткнулся носом в его подушку, вдыхая запах волос и геля для душа, зажмурился и попробовал собрать мысли в кучу. Получалось плохо, но, невзирая на сумбур вчерашнего дня, в душе поселилось спокойствие. Разумеется, ничего еще не закончилось, и впереди было немало трудностей, но для Антона такое положение вещей означало главным образом то, что он жив. Это было привычно, а вот спокойствие… Он подтянул к себе чужую подушку, обнял ее и прислушался. В квартире было тихо, даже Мыш не шуршал в соседней комнате, хотя дверь в спальню была открыта.       «Ты уже дома?» — написал Антон, дотянувшись до телефона — ни вставать, ни кричать на всю квартиру не хотелось.       «Нет. В бухгалтерии, выплачиваю неустойку», — получил он ответ спустя полминуты и сел в кровати, вчитываясь.       «В смысле?»       «Я учился на вагоновожатого бесплатно и получал стипендию. Поэтому если я хочу уволиться, не отработав трех лет, то должен компенсировать государству затраты», — объяснил Арс.       «А ты хочешь уволиться?»       «Да. Уже написал заявление, через две недели буду свободен. Поговорим дома, хорошо?»       Это «дома» оказалось таким… согревающим, что Антон, растерявшись, решил не допытываться. Только отметил про себя, что теперь, наверное, понимает, о каком долге перед городом говорил Арс. Получается, он все-таки хочет уехать отсюда?       В целом, это не слишком беспокоило. После того, как вчера они договорились не сбегать без предупреждения, Антон совершенно расслабился — возможно, сильнее, чем стоило, но очень уж хотелось поверить, что все может быть настолько хорошо, как кажется.       Вчера, где-то между бесконечными допросами, когда усталый и сдерживающий раздражение Матвиенко отлучился за очередным кофе, Антон вдруг разом сформулировал, что значит для него Арс. Не покой величественных, непокорных просторов природы — с холодным штормовым морем человеку все-таки не сравниться. Не рука помощи — Антон был способен самостоятельно выпутаться из любых неприятностей, пусть не без потерь, ценой приобретения не слишком приятного опыта, но мог. Не сексуальный партнер — хотя мысль о близости с Арсом будоражила, Антон понимал, что это следствие не только его привлекательности, но и…       Прежде Антон испытывал нечто похожее в отношении очень хорошей поэзии. Когда образы, вложенные в строчки, отзывались так, что тянуло разорвать собственное сердце и подвывать на одной ноте от невозможности… стать чем-то большим? Задержаться в коротком мгновении абсолютного понимания и солидарности? Чужая боль, которую облекли в стихотворную форму, не вызывала ничего, кроме отторжения, но чужая надежда парализовала, затевала в душе настоящий апокалипсис, оставляя руины, острую уязвимость, невнятную тоску по невозможному, неназываемому, несбывшемуся. Отчаяние, способное, по ощущениям, сокрушать армии, но почему-то оставляющее в живых, обрекая… чувствовать. Это было невыносимо болезненно, мучительно томительно, но прекрасно настолько, что Антон не пытался беречь свое сердце, а с энтузиазмом открывал его навстречу новой рифмованной формуле, позволяя морально уничтожить себя — к сожалению, только на короткое мгновение, — и жалея, что чужими строчками нельзя стать. Что их нельзя обнять и удержать рядом.       Арс не писал стихов или просто не признавался, но производил именно такой эффект. А Антон всю жизнь прикладывал усилия, чтобы оставаться и чувствовать себя живым, чтобы… дождаться момента, когда некая внешняя сила, неукротимая и всеобъемлющая, по странной иронии заключенная в ворчливом типе под сорок, нахлынет, растопчет, уничтожит — чтобы в следующее мгновение оставить его, ошеломленного и невредимого, понимающего чуть больше, чем положено людям, и живого без каких-либо усилий со своей стороны. А потом позволит обнять, помогая прийти в себя, потому что такую интенсивность ощущений возможно выдерживать лишь короткие мгновения. Как меф, только вместо отходов — покой.       Антон откинулся на подушке, обнимая вторую и беззвучно смеясь. Дожил, рассуждает о любви через призму поэзии и наркотиков. Но как еще описать то, что он чувствовал наравне с теплом, признательностью, комфортом и желанием заботиться — Антон не знал. К тому же, едва ли он когда-нибудь решится озвучить свои умозаключения Арсу, а для внутреннего пользования пойдет и так.       Включив трансляцию региональных новостей, Антон выбрался из кровати, и мысль, что он сможет вернуться сюда следующей ночью, поселила на его небритом лице счастливую улыбку. Ведущая хорошо поставленным голосом и с затаенным злорадством пересказывала информацию, полученную от пресс-секретаря и зама виновника переполоха, а также друзей убитой девчонки — наконец их захотели выслушать. Про взрыв на комбинате все будто бы забыли, но исключительно потому, что Тима Вивианович тоже просыпался поздно: как только тот разберется в ситуации, можно ждать десяток интервью общим содержанием «Я же говорил!». Глядишь, и на улицу можно будет выйти без опасения быть скрученным и гордо доставленным в полицию. Его-то в любом случае отпустят, но не хотелось тратить на это время.       Интересно, после всего случившегося, каков его статус на ПХК? Своей лаборатории он лишился, но претензий полиция не имеет, то есть технически он должен считаться работником. Завалиться на завод? Хотя бы чтобы написать заявление и забрать трудовую, раз Арс сделал то же самое. Да и просто как вишенка на торте переполоха, который сейчас царит на ПХК. К тому, что их главный нагло разворовывает предприятие, все благополучно привыкли за эти годы, но вот убийство девчонки, которой едва исполнилось восемнадцать… Нет, кое-кто и это бы стерпел, заявив, что главный — мужчина с тяжелым характером, а девчонка поехала с ним с конкретной целью, позарившись на статус и это самое наворованное, то есть сама виновата… Таких в большей степени, пожалуй, потрясло, что начальству не сошло с рук это происшествие, и ФСБ перетряхивает теперь кабинет, бухгалтерию, архивы… Нет, пожалуй, беднягам там и без Антона несладко.       Звонок Поза застал его между кухней, где он разжился кривоватым бутербродом с колбасой и чашкой сильно разбавленного молоком кофе, и клеткой Мыша — было очень интересно проверить, действительно ли военные научили его крутиться.       — Приемная частного психотерапевта, говорите, вам помогут, — пробормотал он, прижимая телефон плечом и перехватывая бутерброд, который зажал в зубах, чтобы освободить хотя бы одну руку.       Кружок колбасы едва не упал на пол, так что ответную реплику друга он прослушал, но нетрудно было догадаться, что ничего хорошего тот не сказал. Антон собирался привычно съязвить, а потом вдруг понял, что не может.       Злится. Вчера у них не было шанса обсудить случившееся тет-а-тет, только в присутствии Матвиенко, и эта недосказанность неожиданно сильно тяготила. Антона задевало даже не то, что Поз, не доверяя почте, отправил его к Шеминову за платьем — не мог он знать, что все так обернется. Все тупят, и за почти три недели в бегах Антон был не в претензии. Обижало… недоверие лично к нему. Подозрительность. Поз был специфическим, и Антон принимал его, все равно считая другом, но это был перебор.       — Слушай, — как-то неловко отозвался тот, кажется, смущенный молчанием, — мне Добрачева звонила, как-то странно разговаривала, я не понял. А потом попросила твой номер, вроде как что-то забыла и хочет зайти. Дать? Что у вас происходит?       — Кто это? — не понял Антон. — А, Катя? В смысле, странно разговаривала? Ты… имеешь в виду, кто-то заставил ее тебе набрать? — он напрягся.       Матвиенко сказал, один из тех мужиков, что приходили к Окси, смог сбежать через чердак, почуяв неладное, и, если он узнал, что Катя ему помогла… Об участии Позова известно только ФСБ, то есть остальные шантажистом считают именно Антона. Он что, решил отомстить за давление на них?       — Нет, не в этом смысле. Я слежу, можешь быть спокоен.       — Тогда что не так?       — Она… — Позов помедлил, формулируя впечатления. — Ну, например, спросила, как я себя чувствую после вчерашнего. Это ты ей рассказал? Или Шеминов?       Антон вздохнул, сдерживаясь.       — Вообще-то, это она мне рассказала про убийство. Хотя я видел ее во второй раз в жизни, а ты… ладно.       — Не думал, что она так много знает, — задумчиво пробормотал Поз, наверняка по привычке покусывая губу. — Она же просто няня.       — Она лечит мордоворотов из охранки. К тому же Шеминов вряд ли отправил бы просто няню зашивать какого-то подозрительного типа по твоей просьбе. Его ты тоже шантажируешь?       — Шеминова? Нет, у нас деловые отношения.       — И о ваших деловых отношениях Катя тоже кое-что знает, — мстительно добавил Антон, подумал и, осененный мыслью, сменил тон: — Но она очень классная, Поз. Тебе бы понравилась.       В трубке послышалось невнятное бухтение.       — Неважно, — делано невозмутимо продолжил Антон. — Да, дай ей мой номер. А еще лучше — мне ее. Мы договоримся. И Поз, — строго добавил он, — нам нужно увидеться. Сегодня. Это не обсуждается. Ты все равно пока сидишь без работы. Я определюсь с планами и напишу, — и он прервал звонок прежде, чем друг успел возразить.       Номер Кати, сброшенный сообщением спустя минуту, Антон решил считать согласием на встречу. Злодейски ухмыльнувшись, он набрал девушку, надеясь, что та не слишком занята. В голове сложился простой и изящный план.       — Кать? — позвал Антон с неумеренным энтузиазмом, как только та взяла трубку, — а спорим, ты ничего не забывала здесь, а просто хотела Позова разговорить, потому что впечатлилась тем, что он устроил? — лукаво поинтересовался он, послушал красноречивое молчание на том конце трубки и продолжил: — А теперь хочешь подобраться к нему через меня? Ну не молчи, я же совершенно не против! — короткий вздох Антон решил считать утвердительным ответом и, воодушевившись, предложил: — Я собираюсь встретиться с ним, не хочешь присоединиться? Тем более может понадобиться твоя профессиональная помощь.       — Помощь как медика или как няни? — после паузы уточнила Катя, даже не пытаясь отрицать, что хочет подкатить к Позову.       Антон восхищался ее решительностью. И бесшабашностью, потому что чтобы заинтересоваться мужиком, о котором можешь судить только по отголоскам сомнительных свершений, нужно иметь очень оригинальный склад ума.       — Зависит от того, как он будет себя вести. Так что думаешь?       — Я буду свободна с двух до трех. Желательно поближе к музыкалке. В центре, на правом берегу, рядом с мостом влюбленных. Понял где?       — Как символично, — довольно хмыкнул Антон.       — Послушай, — опасно ласково начала девушка, — то, что мне интересно пообщаться — подчеркиваю, просто пообщаться с твоим другом, о котором я много слышала от своего работодателя, ничего не значит. А то, что я имела удовольствие доставать из тебя пули, не делает нас друзьями. Следи за языком.       — Договорились, — не обиделся Антон. — Никаких намеков. Захвати перекись, что ли. Я собираюсь набить ему умывальник.

***

      Разумеется, Поз их переиграл. К столику в небольшом кафе, где расположились они с Катей и где официант, принесший им кофе, подозрительно косился на Антона, но не делал попыток связать его полотенцем до приезда полиции, подошел невысокий, стриженный под машинку парень в очках. Даже стиль одежды был тот же — такая вот чудовищная рубашка в мелкую клетку могла найтись только в гардеробе у Поза. Проблема заключалась в том, что Позовым подошедший к столику парень не был. Катя смотрела с интересом и не улавливала подвоха, зато Антон… Антон был так возмущен подобной наглостью, что в первую минуту просто пялился. Осознав, что парень не ошибся, и заметив в его ухе беспроводной наушник, отмер, прерывая обмен приветствиями, наклонился к его щеке совсем близко, как никогда не позволил бы настоящий Поз, и рявкнул в микрофон эирподса:       — Ты совсем охренел, обморок ебучий?       Лже-Позов дернулся, растерялся, потом виновато развел руками и проговорил, повторяя переданные этим придурком слова:       — У нас с Шеминовым был уговор — он не пытается узнать, кто я. Мало того, я подозреваю, что и твой ФСБшник может быть где-то поблизости.       — Я не имею отношения к делам Шеминова! — возмутилась Катя, одновременно с тем, как Антон возразил:       — Это не мой ФСБшник, а Арса.       — При чем здесь ФСБ? — теперь напряглась Катя.       Антон закатил глаза и поднялся.       — Так, знаете что, — решительно проговорил он, — я отказываюсь в этом участвовать. Вы оба совершенно отбитые. А вы, — он посмотрел в глаза подставного Позова, — в курсе, что из-за своей комплекции и одежды могли стать мишенью, например, для снайперов?       — Это место не простреливается, — возразила Катя, и Антон, не выдержав, рассмеялся.       — Делайте, что хотите, — он поднял ладони, признавая поражение, и подхватил со стула куртку.       Положил на стол пару купюр и оставил этих двоих. Кто знает, возможно, общение через посредника — именно то, что им нужно. Или бедная девочка одумается и выберет того из очкастых поклонников ужасных рубашек, который хотя бы не боится выползти на свет.       Антон сбежал по ступенькам, шагнул на залитую солнцем улицу: мало людей, много машин, ветрено и слишком ярко. Застегнул молнию куртки и вдохнул полной грудью, захваченный ощущением простора, обилием не всегда приятных, но почти родных запахов, и осознанием, что ему нравится этот город. Пожалуй, он займет место в топ-пять из тех, где ему приходилось жить, потеснив Орел. Впрочем, для него большее значение всегда имели люди, и по этому критерию Приавск мог войти и в топ-один. Невзирая на любителей периодически стрелять в бедного него — бывало и хуже, в самом деле.       Домой Антон пошел пешком — все еще не вполне благоразумный порыв, учитывая, что его перестали разыскивать всего сутки назад. Хотя… патрули-то наверняка получили отмашку, а именно они представляли основную опасность. Именно из-за них две недели назад Антон рискнул войти в тот трамвай — даже не надеясь, что внутри обнаружит Арса, который, в его понимании, превратил трамваи в синоним безопасности. Он собирался всего-то свалить от вооруженных военных, а потом дворами вернуться в кинотеатр, но вселенная распорядилась иначе. Много лучше.       Антон улыбнулся перекрестку, на котором обменивались резкими гудками водители двух легковых машин и пятитонника с логотипом почты России. Перебежал дорогу, прошел по короткому мосту через один из притоков Авы и свернул на узкую, довольно загаженную улочку, когда кто-то тронул его за плечо.       — Ты же пошутил про снайперов? — спросил знакомый голос, и Антон изумленно обернулся на появившегося из арки проходного двора Позова.       В черной кепке и неприметной ветровке он великолепно сливался с городским пейзажем — мог бы даже не ныкаться, Антон обязательно прошел бы мимо. Но Поз имел неосторожность выдать себя. Губы снова растянулись в улыбке, еще более мечтательной, чем несколько минут назад.       — Про снайперов — да, — мурлыкнул Антон и шагнул чуть в сторону, оттесняя друга к желтой стене одного из домов. — Кому мы нужны теперь, я тебя умоляю.       — Я бы поспорил, — Поз чуть попятился, зажатый между крыльцом частной стоматологии на первом этаже дома, его стеной и Антоном.       — Они не успеют, — заверил тот. — Я первый. Тебе Окси кое-что передала, — и коротко, почти без замаха ударил.       Охнув, Поз схватился за кровоточащий нос, но, вопреки ожиданиям, не стал возмущаться. Поморщился, пережидая боль — Антон ударил не слишком сильно, скорее обидно — и вытащил из кармана ветровки полупустую пачку бумажных платков.       — Удовлетворен? — гнусаво поинтересовался он, стирая кровь с губ и ладони.       — Да, — почти не чувствуя вины, подтвердил Антон. — Не закидывай голову — наглотаешься крови, будет тошнить. И не делай так больше. Поз, я готов за тебя вписаться в любое дерьмо, но хотелось бы быть в курсе его сути, а не гадать.       Поз отвел глаза, дыша приоткрытым ртом. Рядом с уголком губ краснел мазок подсыхающей крови.       — Я уже понял, — после паузы признал он с некоторой досадой. — Договорились. И канал связи нуждается в доработке. Я… переживал, когда ты исчез, и не получилось тебя найти. Был почти уверен, что загнулся.       — Имел некоторые шансы, — легко согласился Антон. — Неважно, главное, все решилось. Не хочешь вернуться к Кате?       — Зачем? — насторожился Поз. — Зачем ты вообще ее притащил?       — Ну, она же медик, а я собирался бить тебе морду. Я слишком ценю тебя, чтобы подходить к этому делу безответственно. А так… пришлось сдерживаться.       — Шаст, высокий интеллект — не синоним чрезмерной ранимости, я рос в Воронеже.       — Ого, — хмыкнул Антон. — Сколько лет знакомы, а я только теперь узнаю, что мы земляки. Какой же ты все-таки… Ладно. Так что насчет Кати?       — А что с ней?       — А еще что-то говорил про высокий интеллект. Она же с тобой познакомиться хотела, а ты ей какого-то хмыря подсунул.       — Подсунул, — подтвердил Позов, явно не улавливая сути претензий. — А ты, вообще-то, мог бы меня не сдавать.       — Где ты его вообще взял?       — Нашел пару лет назад, когда нужно было обойти систему видеонаблюдения, — отмахнулся Поз и недовольно добавил: — Правда, он с тех пор поправился.       — Знаешь, я думал, это я не повзрослел, — Антон смиренно возвел глаза к ясному небу. — Но ты ведь еще хуже. В детстве в шпионов не наигрался?       — В детстве я почти все время читал, потому что не было подходящей компании, — поправил друг, заворачивая окровавленную салфетку в чистую, пряча их в карман и доставая из пачки еще одну.       Наверняка заберет домой, а там сожжет в раковине, чтобы не разбрасываться своей ДНК. Антон улыбнулся.       — Тогда иди. Поверь, она — самая подходящая компания, точно такой же параноик. Испытывает за тебя профессиональную гордость и хочет узнать подробности. Из любви к искусству, а не чтобы доложить Шеминову, тот и сам все отлично узнает. И я понимаю, как много для тебя значит твое инкогнито и как ты любишь ощущение, что всех наимел, но разделить его с кем-то — еще круче.       — Шаст, но это… — Позов с сомнением поджал губы, потом почему-то оглядел свою одежду.       — Я сказал вали, — улыбнулся тот. — Катя свободна до трех, потом ей нужно забрать шеминовских детей из музыкалки. У тебя не так много времени.

***

      Арса все еще не было дома, так что Антон занялся уборкой в собственной квартире. Работы оказалось не слишком много: военные ликвидировали срач, который должен был остаться после обыска, и, увлекшись, привели квартиру в намного более приличное состояние, чем было до. А уходя вчера, забрали мусор, которого за эти дни наверняка скопилось немало. Особенное умиление у Антона вызвал новый консервный нож: очевидно, прошлый ребята сломали, но компенсировали ущерб. По идее, осознание того, что в твоем доме отрывались незнакомые люди, должно было угнетать, но он не испытывал по этому поводу особенных эмоций. У парней был приказ, который они исполняли, а в процессе хорошо провели время, спуская денежное довольствие на жратву и алкоголь, по которым истосковались в казарме. Сам он не служил, зато ездил на сборы и прекрасно их понимал. Правда, обнаружив в прикроватной тумбочке почти пустой тюбик смазки, купленный незадолго до инцидента на ПХК, Антон решил, что к остальному ее содержимому больше не притронется. У него были крепкие нервы, но еще — богатое воображение, которое лучше не провоцировать.       Он перестирал шмотки, прикинул, что нужно будет забрать в случае переезда, а что не жалко бросить. За несколько лет он так и не оброс имуществом, хотя по его захламленной квартире было непросто сделать такой вывод. Но мебель, посуда и вся техника, кроме компа и чайника, были хозяйскими, одежда могла поместиться в большую спортивную сумку, мелочевка — в рюкзак. Вынести хлам на помойку — и он готов сорваться куда угодно. Разве что переноску для Мыша нужно купить — не оставлять же беднягу, избежавшего участи быть препарированным студентами.       Это было забавно: еще пару дней назад он признавался Арсу, что ему страшно начинать все сначала. Тогда он не видел перспектив и смысла и понимал, что вряд ли сможет изобрести его своими силами. Теперь перспектив и смысла было с избытком, и это пугало едва ли не сильнее, но еще… завораживало. Заставляло трепетать от предвкушения, как будто завтра день рождения, а на дворе еще даже не двухтысячные. Давным-давно забытое чувство, что впереди еще очень много хорошего.       Новости бубнили на фоне, вынося на свет все новые и новые прегрешения бывшего директора ПХК, ни Поз, ни Катя не объявились, чтобы пожаловаться друг на друга, а за окном было почти двадцать градусов. Антон развесил шмотки на сушилке, прихватил забытые кем-то сигареты с арбузной кнопкой и вышел на галерею. Рука потянулась к телефону, чтобы как обычно написать в домовой чат, и Антон покачал головой, прикуривая от спички — все зажигалки растащили военные. Больше двух недель назад он провел последний эфир, собирался дождаться Арса, чтобы выйти с ним на галерею, но случилась проигранная пицца, и Окси захотела в гости в лабораторию… Чуть больше двух недель. Антон затянулся, глядя на клонящееся к закату солнце. Там, на западе, если присмотреться, можно было увидеть черноту пострадавшего от пожара корпуса ПХК. Интересно, будут ли отстраивать его, и если да, кто будет этим заниматься? Замы? Кого вообще назначат новым главой комбината, насколько хреновее все станет, и как скоро? Пристальное внимание ФСБ едва ли что-то кардинально изменит.       Антон снова затянулся. Ведь история с хищениями получила такую огласку только потому, что наряду с ней главу предприятия обвинили в убийстве. До вчерашнего дня инцидент на ПХК стараниями администрации считали экологической акцией, и толку? Проклинали Антона за то, что он нарушил привычный ритм жизни в городе, а об изначальных причинах не упоминали. Поэтому весь их протест до недавнего времени и оставался в правовом поле, Вивианыч тратил оставшиеся ему месяцы (а зная его, возможно, и годы) на довольно жалкую, если смотреть в масштабе, общественную деятельность, а Антон высказывался на свою аудиторию, но все больше с иронией, порожденной бессилием.       Его внутренний панк презирал эту беззубую возню, но красота безоглядного и объективно обреченного протеста, в его понимании, проигрывала свободе, поэтому Антон был осторожен. И что он скажет, если окажется, что теперь все станет только хуже? Если на освободившееся место главы ПХК придет кто-то еще более конченый?       Скажет, что они попытались, решил Антон. И что это лучше, чем ничего не сделать. Если не для города, то хотя бы для бедной девчонки, солистки забавной в своем надрывном драматизме группы «Бермудский треугольник».       Эхом к его мыслям название повторила ведущая новостей, и Антон прислушался. Та говорила о группе снисходительно, и наверняка была бы еще более надменной, если бы основным мотивом сюжета не была трагическая судьба солистки. И это неожиданно разозлило. Да, Антон сам над ними иронизировал, но только потому, что так их треки не травили душу. Тем более что и иронизировать получалось не всегда, напомнило неожиданное давление в груди.       В последние месяцы он в соответствии с зароком завершал их треками каждый эфир, всей дискографией по кругу, за исключением единственной песни из альбома «Лезть на стены», которую послушал только однажды и решил, что для него это чересчур. От этого трека отрешиться не получилось, и переебало его так, что стало трудно дышать. Антон надеялся, что забыл, но чертовы строчки колючей проволокой застряли где-то внутри, а теперь, стоило о них подумать, по цепкой и острой, измятой его попытками выбраться, запутанной спирали пустили ток.       Сминая окурок о край жестяной банки из-под сардин, Антон подумал, что сегодня, конечно, не четверг, но несколько эфиров он пропустил, да и повод есть. Приглушенный до минимума голос ведущей новостей сообщал, что стало известно местонахождение тела Лилии Тарасовой.       Кажется, сегодня был самый подходящий день, чтобы она исполнила ту песню.

***

      Ну что, Приавск, добрый вечер. В эфире снова «Притянутые за уши». Надо же, ощущение, будто целая жизнь прошла. Хотя у меня всегда были сложные отношения со временем.        Уверен, вы скучали. Я бы очень хотел все выболтать, но лучше посмотрите новости, по основным пунктам там не соврали. Отложим эту тему как минимум до четверга, пойдет? Тем более что я не об этом хотел поговорить. Все же в курсе? Ее нашли. Лилю, девушку из «Бермудского треугольника». К сожалению, она была изнасилована и убита в день своего последнего концерта. Вернее ее изнасиловали и убили. Как-то одна знакомая объяснила мне, что есть большая разница.       И было бы лицемерно с моей стороны посвящать этот эфир памяти Лили, потому что я ее не знал. Но… мы можем поговорить сегодня о нас? Разумеется, мы все взрослые и сознательные, или достаточно везучие, или недостаточно юные и привлекательные, чтобы за нас взялся какой-нибудь урод… Но вы же понимаете, какая это чушь? Кто угодно может влететь, так или иначе. И вы влетали наверняка, но выпутывались, раз уж вы сегодня со мной. А девчонка не выпуталась.       Ребят, признаюсь честно, сценария нет, новостей не готовил, так что… давайте я открою чат — просто поговорим. Побуду вашим голосом. Мы с вами — результат череды удачных случайностей, силы воли и чужого участия. Расскажите мне о них. А пока вы собираетесь с мыслями — я начну.

***

      Антон попрощался со слушателями совершенно ровным тоном, включил финальный трек, тот самый, что откладывал несколько месяцев, и тут же снял наушники. Впрочем, последний куплет он все равно услышал — когда в дверь его квартиры позвонили, и на пороге обнаружился Арс. Тот как раз достал из уха второй наушник, откуда доносился знакомый девичий голос. Очевидно, слушал эфир по дороге домой, а может, вернулся давно и ждал. Песня, так растопырившая Антона — «Взрослых нет», будь она неладна — закончилась, и только тогда тот сказал:       — Привет, — эхо от негромкого голоса разнеслось по пустой лестничной клетке, и Антон отступил внутрь коридора. — Зайдешь?       Арс молча шагнул следом, захлопнул дверь и тут же привлек Антона в объятия. Уютные, ободряющие, без намека на страсть. Маломощная коридорная лампочка, тусклый свет которой обычно угнетал и бесил, теперь создавала очень уместный интимный полумрак, а тишина квартиры перестала давить на уши.       — Я не буду рыдать тебе в плечо, — упрямо заявил Антон и уткнулся в это самое плечо носом.       Нос еще немного болел после вчерашнего соприкосновения с кулаком Окси, а от Арса пахло чем-то из его неожиданной коллекции — неопределимым, будто бы космическим, безусловно приятным, но чуждым человеку. Очень качественно отражало его суть. Антон глубоко вдохнул, расслабляясь.       — Это лицемерно, — повторил он сказанное во внеплановом подкасте, надеясь, что Арс действительно слушал эфир и поймет, о чем речь.       Арс понял и возразил, не раздумывая:       — Вообще не лицемерно. Только не в твоем случае.       — Потому что я в прошлом тоже неблагополучный ребенок? — невесело хмыкнул Антон, подобравшись кончиком носа к границе между тонким свитером и теплой кожей. Арс молчал, видимо, припоминая его оговорки на тему детства, и Антон добавил: — Я в ее возрасте себя таким потерянным чувствовал. Правда, наверное, был злее, а она.... ты же слышал ее песни? Девчонка.       — Слышал. Хорошие, — Арс погладил его между лопаток.       — Ее отцу помогут с похоронами, — продолжил Антон, требовательно поерзав, стоило руке исчезнуть, и заговорил снова, только когда бережные прикосновения возобновились. — Помнишь фотографа, которой я моделей искал? Они из одного города, и мы кое-что собрали... Она, кстати, тогда не просто так приезжала, а хотела ее искать. Даже выяснила, с кем Лиля общалась в тот вечер, но что толку? В смысле, теперь-то его посадят, но тогда... Ладно, — он шумно выдохнул. — Прости, что-то совсем повело после эфира. Но я без этого не смог почему-то.       — Ты просто… — начал Арс каким-то странным тоном, надолго замолчал, потом со вздохом продолжил: — Я не имел в виду твое детство. Только то, что ты остро реагируешь на чужие несчастья.       — Ничего подобного, — вскинулся Антон, потом вернул нос к основанию его шеи и уточнил: — Не на все подряд.       — Да, тут нам всем повезло, — тепло хмыкнул Арс. — Видел я твои методы борьбы с несправедливостями. Никакой тонкости.       Антон собирался возразить, набрал воздух, но вдох получился громким, рваным и заставлял подозревать, что голос прозвучит далеко не так иронично, как задумывалось. Объятия Арса стали крепче.       — Я не буду рыдать тебе в плечо, — снова сказал Антон, уже не так уверенно. — Разучился, даже над мультиками.       — Я когда-то ревел над «Хранителями снов», — признался Арс вполголоса, с легким усилием проводя сверху вниз по мышцам вдоль его позвоночника. — Причем не в пустой квартире, а в кино, с племяшкой. Полный зал малышни — и я, весь такой мужественный, пускаю слезу над Песочным человеком. Черт, до сих пор помню.       — Над своим идейным противником? — восхитился млеющий от массажа и умирающий от внутреннего раздрая Антон. — Какая прелесть.       И заржал в чужое плечо — самую малость истерически. В какой-то момент горло действительно полузабыто перехватило, но он сглотнул, вдохнул поглубже и отстранился от Арса.       Тепло чужих ладоней еще несколько секунд ощущалось на спине, а потом истаяло. Антон зябко повел плечами: со страшной силой захотелось шагнуть обратно.        — Подождешь минуту? Надо закончить с сайтом, — сказал он, чтобы не поддаться соблазну. — Чем занимался помимо своего увольнения?       — Встретился с одним типом, — безропотно поддержал неуклюжую смену темы Арс, проходя в глубь квартиры вслед за ним. — Он… старый друг отца, входит в совет директоров холдинга, к которому относится ПХК. Много информации к размышлению, но дело не в том. Я кажется понял, какой интерес был у Шеминова, помимо неприязни к вашему главному. Кстати, почему, кого ни встречу, никто не называет его по имени?       — Ну так он прибалт, и зовут его непроизносимо, — пожал плечами Антон, присаживаясь за комп. — А для него это болезненная тема. Однажды кто-то ошибся, исковеркал, какой-то секретарь доложил... Короче, исторически сложилось. Он почти как Волдеморт. Так что насчет Шеминова?       — Ну да, — Арс сложил руки на груди. — Угадай, кто вложился в акции ПХК, когда они упали сначала после взрыва, а сегодня — после задержания вашего Волдеморта?       — Шеминов? — недоуменно предположил Антон, переводя взгляд с монитора на него и обратно. — И зачем ему скупать акции, пусть даже по дешевке?       — Думаю, у него есть какие-то связи в совете директоров, — проговорил Арс, и вид у него сделался деловой и бесстрастный. — Они уже давно собирались сменить руководство завода, но некоторые члены протестовали — те, что были на проценте у вашего главного. Но рано или поздно его бы убрали. Думаю, то платье Шеминов сохранил, чтобы вместо безболезненных кадровых перестановок устроить скандал.       Антон пару раз машинально щелкнул мышкой, выходя из админки сайта, потом поднял глаза и помотал головой.       — Все равно не понимаю. Зачем ему? Что заставляет его думать, что акции поднимутся в цене? В этом же смысл?       Арс подошел к окну, расправил отклеившийся уголок стикера, имитирующего титры — надпись «постановка Андрея Тарковского» дополняла панельную действительность за стеклом. Антон как-то вдохновился фоткой из интернета и заказал тираж в местной типографии, а потом отправил большую часть постоянным слушателям «Притянутых за уши». Получилось забавно. Авторский мерч, что ли, намутить?       — Смысл именно в этом, — подтвердил Арс. — И акции почти наверняка поднимутся. Мне предложили работу на ПХК, я дал окончательное согласие. Сегодня говорили о деталях.       — Что? — не уловил связи Антон. — Работу где, на производстве? Уверен, что стоит? Там условия сильно хуже, чем в вашем депо.       — Расскажешь об условиях подробнее, — коротко выдохнул Арсений, ощущая знакомый внутренний зуд. — Что-то обязательно решим.       Наряду с предвкушением непростой и интересной работы он неожиданно различил в себе тревогу. Не сомневался, что Антон в итоге по достоинству оценит идиотизм его карьерного пути в последний год и обязательно поддержит, но для начала предстояло объяснить, что он не совсем тот, кем его привыкли считать. Арсений не думал, что у Антона и правда фетиш на вагоновожатых — суть была в том, что он умалчивал о важных подробностях своей жизни. Поначалу это казалось забавным, а теперь стало нелепым и выглядело так, будто для Арсения Антон ничего не значит.       — Так как тебя угораздило? — с искренним любопытством спросил тот. — И причем там акции? Мне не хватает образования или это ты так бестолково рассказываешь?       — Это я так рассказываю, — принял его упрек Арсений, расправляя плечи и глубоко вдыхая. — Кое-кто из совета директоров инвестировал в предприятие, на котором я раньше работал, — он потер уголок глаза — линзы с непривычки раздражали слизистую. — И когда стало ясно, что перемены наконец-то неизбежны, мне неофициально предложили занять место вашего главного. Потому что его функции пересекаются с моими обязанностями на прошлом месте, — Арсений снова глубоко вздохнул, наблюдая, как округляются глаза Антона. — Я согласился, потому что люблю этот город. У отца получалось делать его хоть немного лучше, может, удастся и мне.       — У отца? — Антон совершенно растерялся, но выглядел заинтригованным, а никак не обиженным.       И за что ему достался этот человек? Теплая тяжесть разливалась в груди, а недавние продолжительные объятия казались далекими и совершенно недостаточными.       — Да, он проработал на ПХК все мое детство и юность, — объяснил Арсений. — Мы переехали сюда из Омска, потому что его пригласили. Неплохо справлялся, и инвесторы решили, что второй Попов — это хороший знак, — усмехнулся он. — Это цитата, прикинь. Вот настолько они в отчаянии.       На самом деле, все, конечно, было намного муторнее, но итог был один: образ жизни предстояло сменить кардинально. Точнее вернуться к привычному — но это вполне соответствовало его желаниям. Экстремально обставленный отпуск достиг своей цели: Арсений снова чувствовал в себе энергию, которую без остатка исчерпал в Питере. За одной разницей: теперь ей имелось применение помимо работы, а побудительной силой перестали быть неприкаянность и злой азарт. И даже к своим амбициям под влиянием Антона получалось относиться со здоровой иронией. А потому предстоящая работа не виделась болотом, которое затянет, отравит и переварит — черта с два он бы иначе согласился.       — Нихрена себе, — выдохнул Антон. — Получается, это у вас наследственное. Теперь я чувствую себя идиотом. Почему не сказал?       Потому что дурак.       — А что бы поменялось? — помедлив, спросил Арсений вместо этого.       — Ничего, — легко согласился Антон. — Мне без разницы, кем ты работал и кем будешь. Просто… показательно. Как можно быть настолько скрытным?       Арсений беззвучно выдохнул. Вот так просто. Без тени претензии, а почти с восхищением этой бессмысленной авантюрой. Наверняка еще и досадует, что сам такое никогда не проворачивал. Или проворачивал? Нет, это определенно пора прекращать. Секреты от остального мира — условие безопасности и спокойствия, но друг от друга…       — Хотелось побыть человеком без прошлого, — помолчав, честно сказал Арсений. — А ты обязательно стал бы интересоваться, что это меня так жахнуло, что ушел в вагоновожатые. Можешь спросить сейчас, я расскажу, но тогда… не хотелось.       — Не буду спрашивать, — покачал головой Антон. — Если захочешь — расскажешь сам. Меня больше беспокоит другое. Уверен, что снова не жахнет? Что тебя не сожрут? Ну что ты ржешь, Арс? — тон, с которым это было сказано, никак не помогал сохранять серьезность, и Арсений действительно с трудом сдержал следующий нервный смешок. — Слушай, может, я и ориентируюсь в обстановке хуже Позова, но все равно понимаю, что нужно быть порядочным уродом, чтобы вывозить такое, — Антон наконец разобрался с компом и поднялся со скрипучего офисного кресла.       — Не вижу критических несоответствий, — заметил Арсений, тронутый его заботой сильнее, чем хотел бы познавать. — Я, конечно, не зацикленный на власти и зависимый от колес игрок, как ваш бывший главный, но тоже не самый светлый человек.       Антон молча всмотрелся в его лицо. Выражение его желтоватых в свете потолочной лампы глаз было внимательным и немного усталым. А еще заставляло подозревать, что Антон понимает все даже слишком хорошо. Особенно то, что врываться в душу, вроде той, что сейчас неуклюже пытается перед ним открыться, с разбегу не следует.       — Теперь все встало на свои места, — наконец проговорил он. — Я все не понимал, какое тебе депо…       — Больше никакого, — кивнул Арсений. — А если... — он задумался, — если решишь, что жопа маячит на горизонте — увезешь меня к морю. Насовсем. Я доверяю твоим суждениям и не стану сопротивляться. Так тебе будет спокойнее?       Сказал — и только потом осознал, насколько самонадеянно прозвучала вроде бы остроумная идея. Будто в их совместном будущем сомневается меньше, чем в своей карьере. Антон неуловимо переменился в лице, и Арсений, осекшись, собирался исправиться, но тот поспешно ответил:       — Будет. Договорились. Постараюсь не просмотреть, — Антон перевел дыхание и подошел ближе. — Получается, я правильно сделал, что не поехал сегодня увольняться? Охренеть, это же ты теперь будешь моим начальником.       Напряжение, в котором Арсений не отдавал себе отчета, неприятной щекотной волной отпустило плечи, шею и начавший было ныть затылок, и в спасенной от мигрени голове образовалось простое и четкое желание уронить Антона на ближайшую горизонтальную поверхность. Неизвестно, что его измученное десятилетиями одиночества сознание находило более волнующим: твердость, с которой прозвучало обещание поддержки, или тему грядущих рабочих отношений, но кончики пальцев буквально покалывало от желания немедленно прикоснуться. Арсений коротко глянул в глаза Антона и решил, что сейчас лезть не стоит: того явно не настолько отпустили недавние переживания. А потому заставил себя сосредоточиться на теме разговора:       — Кстати об этом, — проговорил он, не делая движений навстречу, хотя Антон приблизился почти вплотную. — Корпус ведь еще когда восстановят, а в ближайшее время в администрации появятся вакансии… Интересует? Или твои пробирки тебе ближе?       — Ни одну из своих работ я не получал через постель, — приглушенно заржал Антон, боднув будущее начальство в плечо. — Я подумаю, Арс. Нужно обсудить обязанности.       — Разумеется, — серьезно кивнул тот. — А Позова уговоришь не сваливать?       — Ну, теперь, когда Катя взяла его в оборот, он захочет остаться здесь, а значит и на ПХК… — Антон задумчиво умолк, а потом его глаза медленно расширились. — Поз скотина, — потрясенно проговорил он. — Так вот, что он делал! Мало я ему по морде дал.       — То есть? — не понял Арс, растерявшись от перемен в его настроении.       — Шеминов не просто удачно сориентировался с акциями, они с самого начала это придумали, — в голосе Антона не осталось былой меланхолии, только азарт и крайнее возмущение. — Поз нас с Тимой все время осаживал, а тут сам предложил ту диверсию… Когда ты предварительно согласился на эту должность? — требовательно поинтересовался он.       — Месяца два назад, — вспомнил Арс, непонимающе хмурясь. — Ну, чуть больше.       — Ну правильно, — с мрачным удовлетворением кивнул Антон. — Они просекли, что с твоим приходом дела пойдут вверх, и начали раскручивать тему с платьем и взрывом на заводе. И Матвиенко как раз кстати пришелся. А что было раньше — главного решили сместить или он начал расследование?       Вопрос был не слишком приятный, и Арсений собирался привычно съехать с темы, но напомнил себе о недавнем решении и нехотя ответил:       — Когда я рассказал Сереге, что мне предложили работу, он заявил, что я продержусь неделю, а потом меня уберут, — судя по выражению лица Антона, тот понял, что речь идет не об увольнении, а о менее безобидных способах лишиться работы — например заодно с дееспособностью или жизнью. — Совет тоже не всесилен. Понятно, там сидят люди с деньгами и связями, но, как видишь, за десять лет они так и не смогли навести на ПХК порядок. Некоторые из них вообще в России хорошо если месяц в году проводят, но даже из Питера мало что сделаешь, когда вступает выгода местных. Не уследишь — отчеты в порядке, о проверках докладывают заранее, косяки маскируются, — Антон слушал внимательно, не перебивая, и Арсений в очередной раз изумился, как тому удается большую часть времени не выглядеть на свой возраст, а потом мгновенно превращаться в тридцатилетнего дядьку. — Короче, я был бы им как кость в горле. Но просто так зарубить инициативу Серега не мог, он же все ждал, когда я к нормальной жизни вернусь, — с убийственной иронией ухмыльнулся он, — поэтому занялся этим делом. Сначала в свободное время, а потом подсуетился какой-то его знакомый, и они начали копать официально.       Антон молча кивнул, обдумывая услышанное, а потом, прежде чем Арсений успел всерьез усомниться, стоит ли втягивать его в тот клубок интриг и грязи, куда так рвался он сам, озвучил неожиданный вывод:       — У тебя офигенный друг.       По прочим пунктам, стало быть, никаких комментариев. Только легкое беспокойство на усталом лице, но еще — искренняя заинтересованность. Получается, ход его мыслей Арсений опять не угадал.       Кончики пальцев снова стало покалывать, и от перемещения на дичайше неудобный даже на вид диван его остановила только мысль о том, что после целого дня беготни по городу стоит принять душ, а уже потом тянуть руки к любимому человеку.       — Как и у тебя, — ответил Арсений вместо этого, склонив голову и разглядывая Антона так, будто не делал этого буквально каждый день за последние недели и мог что-то упустить.       Хотя, кто его знает, в самом деле.       — Это тот, который сговорился с Шеминовым, явно что-то нашаманил с мощностью взрыва, а потом использовал смерть девчонки, чтобы уронить акции и в перспективе заработать на пару с этим мутным типом? — сардонически улыбнулся Антон и тут же помотал головой, делаясь похожим на подростка. — Ну пиздец же.       — Да брось, — легко пихнул его в плечо Арсений. — Вполне остроумная комбинация. Главное, достигла цели, мудака посадят, причем не на пару лет, как смог бы добиться Серега, а за убийство, которое иначе сошло бы ему с рук. Они с мутным типом ударили с разных сторон, и это было красиво. Именно поэтому я бы очень хотел, чтобы Позов остался на ПХК. Химик он, может, и посредственный, зато в других областях гениален. Или ты всерьез на него обиделся?       — Толку обижаться, я же знал, с кем имею дело, — отмахнулся Антон, шумно выдыхая. — Я поговорю с ним о работе. Как только… отпущу ситуацию с этой аферой.       — Снова дашь ему по морде? — заинтересовался Арсений.       — Нет, зачем? — зловеще улыбнулся Антон. — Потребую свою долю. Думаю, я заслужил моральную компенсацию.

***

      А в ванной Антон все-таки проревелся. Неизвестно, дошло ли дело до собственно слез, под душем было не разобрать, но тело сотрясалось в беззвучных рыданиях, а ноги не держали, так что пришлось опуститься на корточки, пока рядом ударяли о белую эмаль теплые струи воды. Он не смог бы объяснить внятно, кого или что оплакивает — казалось, все несправедливости мира разом. Всех одиноких и растерянных детей и взрослых, которые и правда только называются таковыми, всех, кто остро нуждается в тепле и не может его получить, тех, для кого непрерывный, вынужденный поиск заканчивается трагедией.       И, тем не менее, это был самый честный в его жизни повод для слез. Не чужая, приукрашенная и лишенная деталей история любви и потерь, не инстинктивная реакция на жалостливые реплики беззащитных мультяшек под грустную музыку, а короткая и до боли явственная скорбь по всему человечеству разом — чего мелочиться? Это человечество включало в себя и его сегодняшних слушателей, и убитую Лилю Тарасову, и остальных участников Бермудского треугольника, и Арса, и его самого. За компанию со всем человечеством можно было порыдать и о себе, тем более что теперь он почему-то оказался на это способен.       Хватило его ненадолго — минуты на три в общей сложности. Зато на душе, когда он закутался в полотенце и вышел из ванной, стало легко и как никогда спокойно. Как будто не только смыл с себя этот день, но и сбросил с плеч ношу, о которой не подозревал годами. Перемена ощущалась так разительно, что, казалось, Арс обязан не просто заметить, а почувствовать что-то через две стены, пока Антон одевался. Но когда он вошел на кухню, Арс втыкал в телефон и поднял глаза всего на секунду, чтобы послать ужасно усталую улыбку.       Судя по сосредоточенности, с которой он вчитывался в сообщение, переписка была важной, возможно, связанной с новой должностью, но спустя минуту Арс все равно отложил телефон, потянул к себе Антона и прижался щекой к животу, обнимая за пояс. По нему было видно, что день его вымотал, и Антон, перебирая волосы на его макушке, подумал об их будущем. Скоро ведь все изменится, а представить Арса в других обстоятельствах, вне этой квартиры, бытовых ситуаций и трамвайного вагона не хватало фантазии.       Последние две недели ощущались… карманным измерением, временно́й аномалией. Они вдвоем уютно устроились в оке бури, пока вокруг разворачивалась чужая драма, и даже драмы собственные ощущались почти безвредными, пока их было двое в трех пустых комнатах. По крайней мере, так было для Антона: внешний мир, просачиваясь в эти стены заголовками новостей и запахами с улицы, казался выхолощенным, беззубым, и Антон не думал, что однажды примет такое его состояние с благодарностью. Но оказалось, он нуждался именно в этом: в замкнутом пространстве, безопасном и дружественном, в событийном вакууме, в принудительной передышке, чтобы наконец разобраться в своей голове. И даже этот процесс протекал не так мучительно, как мог бы: Антон не врал, присутствие Арса действительно добавляло его миру устойчивости. Тот добросовестно прикрывал спину, пока Антон ослаблял щиты иронии и оптимизма, не пытаясь воспользоваться уязвимостью, а напротив, позволял ощутить, что подхватит и не пошатнется даже в том случае, если Антону вздумается совсем опустить руки. Он не собирался проворачивать ничего в таком роде, нет, но одно понимание такой возможности делало его сильнее. Или, скорее, делало его силу не такой… выстраданной. Превращало из малоприятного итога раннего взросления в сверхспособность.       Но Антон все равно робел при мысли, что в ближайшее время их уютный мирок сменится многообразием не всегда доброжелательного человеческого космоса. Прежде он бросался в новые ситуации без оглядки, уверенный, что разберется по ходу, но теперь... И теперь обязательно разберется, подумал Антон, устраивая ладонь на плече Арса и осторожно разминая трапециевидные мышцы. Потому что у него будет стратегия. Он ведь умеет продумывать наперед, а что раньше этим пренебрегал — повода достойного не случалось. Раньше он полагался на вдохновение и случай, на раздолбайский принцип «куда кривая выведет». Кривая в его случае напоминала спутанный серпантин, который обнаруживаешь на люстре после новогодней попойки, но так было интереснее. А теперь она вывела… сюда. И нужно ничего не просрать.       Кажется, Арс уловил его настроение.       — Более зловещим, чем деятельный ты, можешь быть только ты задумчивый, — лениво заметил он, подняв голову, но продолжая вжиматься щекой в его солнечное сплетение. — Страшно, прекращай.       Антон едва не возразил, что это ему должно быть страшно, но прикусил язык.       — Я не планирую ничего кошмарного. Скорее наоборот.       — У тебя сбит нравственный прицел, так что это не успокаивает, — зевнул Арсений.       — Это не я притащил к себе домой подозреваемого в терроризме, — со смешком напомнил Антон. — А потом поддался на его приставания. За что тебе большое спасибо, но твой прицел...       — Я предпочитаю называть это гибкой моралью. Раньше только в работе пригождалось, но я вовремя выяснил, что в личной жизни она тоже помогает.       — Вовремя — это спустя год непрерывных... ухаживаний с моей стороны?       — Брось. Ты так настойчиво подбивал клинья только потому, что знал — я не поддамся, — возразил Арс, наклонил голову, нашел носом впадинку пупка и довольно зафырчал, когда Антон вздрогнул от щекотки.       Тот осторожно отстранил его, положив руку на затылок, подумал и нехотя признал:       — Хорошо, согласен. Но это не значит, что ты мне не нравился. До дрожи и темноты в глазах. Ты даже не представляешь, как меня шарашило.       Арс посмотрел на него без прежнего веселья. Во взгляде покрасневших от ношения линз глаз угадывалась пугающая сила, будто все ресурсы личности, которые он в других жизнях направлял на сокрушение космического десанта и многолетние интриги, теперь были сконцентрированы на одном Антоне. Даже устремленный снизу вверх взгляд производил ошеломительное впечатление. Но не пугающее, нет. Он был обещанием... мира, где они будут вдвоем, а уж любить, ссориться или сражаться плечом к плечу — это частности.       Арс каким-то образом вывалил на него это знание, не пошевелив ни единым мускулом, а потом поцеловал через футболку.       — Хорошо, что это прошло, — проворчал он буднично и насмешливо.       Притворяясь обыкновенным человеческим человеком.       — Не прошло, — Антон прерывисто вздохнул, слегка потянув за мягкие пряди. — То есть… перешло на другой уровень. Без спецэффектов вроде обмороков, зато... — он заставил себя оставить чужие волосы в покое. — Каша в голове, сердце в пятках и очень нужен ты.       — Тогда, получается, синхронизировались, — тепло и немного растерянно сказал Арс, и Антону потребовалось почти полминуты, чтобы распознать в этой реплике отсылку на их позавчерашний разговор. И ответное признание.