Chaotic energy

      Выйдя из ванной, которая его стараниями оказалась заполнена густым паром, он заметил свет из комнаты Антона, скошенным прямоугольником падавший на темный линолеум коридора. Но вместо того чтобы направиться туда и заявить о своих притязаниях, Арсений развесил влажное полотенце в спальне, ответил на сообщение Матвиенко о проверенных доставках еды в этом городе, накинул теплую рубашку, слишком мягкую и пеструю, чтобы показываться в ней на работе, протер очки салфеткой… обозвал себя идиотом и велел себе прекратить тянуть время.       Иногда ситуацию стоило усугубить, если в текущем состоянии побороть ее идиотизм не получалось. Этот парадоксальный закон вселенной он вывел для себя еще на первой своей должности и с тех пор регулярно его применял, когда не видел иного выхода. Разница была в том, что рискуя чужими миллионами и собственным креслом, Арсений не был настолько напряжен, как теперь.       В комнате за приоткрытой дверью Антон жрал себе мозг. А еще — персиковый йогурт. Сидел с ногами на стуле, зажав телефон между коленей и периодически касаясь экрана костяшкой. В левой руке — стаканчик, в правой — пряник и чайная ложка. Эта неустойчивая система едва не рассыпалась, когда Антон вздрогнул, оглянувшись на Арсения.       Тот вопросительно дернул бровью и, дождавшись приглашающего кивка, прошел внутрь.       — Меня на нервах все время на сладкое тянет, — через силу улыбнувшись, признался Антон и отложил телефон.       В просторной, пустой гостиной повисло молчание, нарушаемое только ложкой, которая проезжалась по стенке стаканчика. Очень захотелось подойти и поцеловать эту катастрофу в кудрявую макушку, но Арсений ограничился только первым пунктом, оперся о заставленный лекарствами подоконник и сложил руки на груди.       — С учетом обстоятельств — неудивительно, — он подвинул дальше от края пакет с оставшимися шприцами, некстати подумал про фиолетовый синяк, который оставил Антону одним из уколов, поморщился и закинул их подальше — все равно курс антибиотиков был закончен.       — Да я даже не из-за военных, — задумчиво и как-то тускло проговорил Антон. — Из-за переезда в целом. Я просто не понимаю, как дальше... Смешно, столько раз паковал вещи и начинал все сначала, что можно было привыкнуть, но почему-то сейчас… — он отставил опустевший стаканчик и немного повозился, чтобы пристроить ложку и не перекинуть его на бок. — Ну то есть, понятно, почему. Мне с тобой здесь охренеть как хорошо, даже в таких обстоятельствах. Да, я обещал не задрачивать со своей любовью, но…       — Я такого обещания не помню, — возразил Арсений, осознав, что обнимает себя за локти, хотя прежде даже в самых стрессовых ситуациях не позволял угадать его эмоций по языку тела. Мало того, он натурально не знал, куда деть руки. Великолепно.       Антон машинально кивнул, думая о своем, потом вдруг нахмурился. Поднял глаза, всмотрелся в чужое лицо и переспросил:       — Что?       — Ты меня не задрачиваешь. Я вполне в состоянии отстоять собственные границы.       На целую минуту Антон забыл, что иногда людям полагается моргать, а потом устало озвучил свой вывод:       — Я знаю, иначе не стал бы. И дело не в том, что ты можешь дать отпор. Просто я не смог бы всерьез досаждать, — он потянулся за пачкой сигарет около ноута, но осекся и глянул на Арсения. — Выйдем на балкон? Ну или… Мне не срочно, просто…       — Нервы, я понял, — кивнул тот. — Идем.       — Не то чтобы прям нервы, — возразил Антон, следом за ним выходя в темный коридор, а оттуда — в соседнюю комнату. — Просто целый день не знаю, куда себя деть.       В сером полумраке бывшей детской Арсений было притормозил и обернулся, но в последний момент все же направился к балконной двери и отпер ее. Носа коснулся запах дыма — Антон явно провел тут немало времени, и даже приоткрытое окно не помогло. Тот шагнул следом, привычно потянул дверь, с этой стороны лишенную ручки, за раму — прикрыл, чтобы запах не проник в квартиру, присел на узкий деревянный подоконник, достал сигарету из пачки и автоматически прикурил, глядя за окно, где фонари и темнота придавали промзоне таинственный, а не безрадостный вид.       — Все настолько плохо, что ты даже на готовку решил отвлечься? — наконец срастил Арсений, разглядывая тускло освещенный профиль.       — Не плохо, просто тревожно и немного жутко, — Антон затянулся и хрипло добавил: — Но это ерунда. Я закален общением с тобой, — Арсений вопросительно хмыкнул, и тот объяснил: — Превращаешь мое сердце в фарш уже одиннадцать месяцев.       — Преувеличиваешь, потому что знаешь, что не досаждаешь этим мне?       — Не преувеличиваю, — вздохнул Антон и стряхнул пепел в старую алюминиевую кружку, которая обитала на балконе, сколько Арсений себя помнил. — Ты действуешь на меня так... будто я оказался в центре бойни и меня раздирают на клочки, но одновременно с этим я цел и невредим, потому что что-то компенсирует этот пиздец. Не отменяет меня в мясорубке, но при этом позволяет оставаться живым и антропоморфным, — он снова затянулся, что-то разглядел на чужом лице и добавил с улыбкой: — Не думай, никаких претензий. И еще не думай, будто я жалею, что вел себя как надоедливый говнюк. Мы бы тогда так и застряли на этапе соседских приветствий.       Прошедшее время в его словах больно резануло по сердцу. Кажется, они прощались. Улыбка стала ощущаться совсем неестественной, и ее пришлось согнать с лица.       — Если я правильно понял, у тебя есть еще почти сутки, чтобы вести себя как говнюк.       — Что, будешь скучать по мне? — за лукавой насмешкой угадывалась печаль. — Будешь, точно. По мне легко скучать, когда я далеко. Весь пиздец сглаживается, — Антон подумал и вдруг серьезно добавил: — Знаешь, Арс, мне в жизни очень много людей помогали. И по мелочи, и из феерической задницы вытаскивали… и мне всегда было легко их благодарить, а тебя почему-то нет.       — Потому что я не сделал ничего особенного, — пожал плечами тот.       — Нет, не так. Еще как сделал, но суть не в этом. Просто… обычно после этого я уходил, и это тоже было легко. А тут…       Арсений заставил себя расцепить руки, прочистил горло и поинтересовался:       — Куда ты собираешься? Или думаешь, безопаснее будет без подробностей?       — Знать бы еще эти подробности, — невесело фыркнул Антон, затягиваясь. — Женя должен довезти до Новгорода, а там... Наверное, найду какой-нибудь задрипанный отель, где не спрашивают паспорт.       — А Питер? Лишних пару часов, но…       — А какая разница? — не понял Антон.       Вместо ответа Арсений оттолкнулся от подоконника, с некоторым усилием открыл старую, чуть рассохшуюся от времени дверь и скрылся в комнате. Вернулся спустя полминуты, протянул Антону ключи на раскрытой ладони.       — Вместо задрипанного отеля, — объяснил он. — Если хочешь. На первое время или... пока что-то не решится. Только обойдись, пожалуйста, без подпольных лабораторий. Хорошо? Даже если будут нужны деньги. Я помогу.       Антон изумленно уставился на ключи, затушил окурок об измятый бок кружки и осторожно взял небольшую связку.       — Почему ты... — растерянно начал он.       — Не привык заниматься бесполезным трудом. Досадно было бы обнаружить через пару месяцев, что ты снова влип в неприятности. Зря, получится, выхаживал и подставлялся, — насмешливо хмыкнул Арсений, ненавидя себя за эту иронию.       «Да скажи же ты как есть!» — возмущенно орал внутренний голос, но Арсений, считанные разы в жизни тормозивший так отчаянно, теперь не мог заговорить о важном.       Как это вообще происходит между двумя парнями? Нет, к черту, едва ли опыт всего человечества поможет в случае с Антоном.       — Я все равно там не живу. Оставил на случай, если решу вернуться в Питер, — добавил он.       — Но ты... не собираешься?       Арсений досадливо поморщился. Проблема была в том, что еще пару месяцев назад он и правда мог все бросить и уехать вместе с Антоном. Теперь же незаметно оказалось, что он перестал быть котом, который гуляет сам по себе. Разумеется, он мог снова показать всем средний палец, но на этот раз не хотел.       — Я… кое-что должен здесь. Не знаю, насколько это растянется, но вряд ли я в ближайшую пару лет смогу отсюда уехать.       — У тебя проблемы? — напрягся Антон. — Позов может найти рычаги давления, только сориентируй...       — Никаких проблем, — рассмеялся Арсений, изумленный такой решительностью. — И долг, скорее, не перед людьми, там только предварительные договоренности. Я думаю, что должен этому городу.       — Расскажешь?       — Когда все решится.       Антон взглянул на ключи в своей руке, и по его лицу пробежала секундная судорога, будто проявленное участие растрогало его до подступающих слез. Но в следующее мгновение его глаза были сухими, а взгляд — обезоруживающе теплым.       — Ты удивительный, — просто сказал он. — Я очень рад, что знаком с тобой. Можно обнять? Без подтекста, честное слово.       — Можно, — ответил Арсений. — Можно и с подтекстом.       — Какая самоотверженность, — фыркнул Антон, оторвался от подоконника, а потом вдруг замер и уставился на него с выражением, которое с равной вероятностью могло превратиться и в ехидную улыбку, и в гримасу паники.       Они, пожалуй, за этот год стали отличным дуэтом, тонко чувствуя друг друга, подстраиваясь машинально и без особого труда. И сейчас Антон почувствовал, что что-то не так.       — Если ты хочешь, — с нажимом добавил Арсений, чтобы точно не дать съехать с темы и перевести все в шутку. Им обоим.       Впрочем, Антон и на эту реплику мог бы ответить патетическим монологом, переключить внимание с вполне реальной перспективы серьезного разговора на абсурдную шутку, свести все к привычному сценарию, где он отпускает намеки, а Арсений закатывает глаза, но не стал. Или, скорее, не смог.       — Или ты все это время меня разводил? — продолжил Арсений, чтобы разбавить тишину каплей привычной, уютной иронии, но вышло неубедительно.       А ведь получилось бы и правда иронично, окажись симпатия Антона затянувшейся шуткой, которая не выдержала столкновения с ответной инициативой. Увы, Арсений точно знал, что это не так, и потому нервничал только сильнее. Антон молчал целую вечность, всматриваясь в чужое лицо, а когда наконец подал голос, в нем было не различить отдельных эмоций, только их наличие и пугающую интенсивность.       — Нет, — негромко проговорил он. — Не разводил. И мне интересно, что будет дальше.       Холод под ребрами рассыпался на колючие искры, он вибрировал в кончиках пальцев и подступал к горлу, грозя перекрыть кислород, а голова была ясной, и это позволяло ощутить тревогу во всей ее полноте, а не где-то на периферии сознания. Разобрать ее на импульсы, мельчайшие реакции вроде озноба, вставших дыбом волосков на руках и неожиданно повлажневших ладоней.       — Только я умоляю, не смотри на меня так, — добавил Антон, качнувшись назад, и уверенности в его голосе заметно поубавилось.       — Как? — хрипло спросил Арсений.       — Как ты умеешь. Отрезвляюще.       — То есть в трезвом уме эта идея не кажется тебе привлекательной?       — Какая идея?       Чертовски хороший вопрос.       — Господи, Арс, прекрати! — вырвалось у Антона, и до того наконец дошло, о чем он говорит.       Очевидно, выражение лица, с которым он встречал критические ситуации, сейчас было максимально не к месту. Для Антона все наверняка выглядит так, будто он все-таки созрел устроить разборки или набить ему морду, предварительно изощренно поиздевавшись. Это нужно было немедленно прекращать. Знать бы как.       — Антон, послушай, — рывок в солнечном сплетении, мгновение неопределенности, свободное падение, — у нас случился некоторый рассинхрон, где ты признаешься в любви, а я к такому пока не готов, но… давай попробуем, — он перевел дыхание. — Если, конечно, ты рассматриваешь что-то большее, чем провокации с целью меня смутить.       Между ними повисла тишина, такая, какой ни разу до этого не случалось — густая, напряженная, будто ионизированная в преддверии грозы. Под окнами коротко просигналила машина, раздался чей-то возглас, затем все стихло. Табачный запах оседал на языке. Глаза привыкли к полумраку, и можно было в подробностях рассмотреть огромные зрачки Антона.       — То есть, — медленно проговорил тот, — хочешь сказать, если я все равно уеду, то мы ничего не теряем, если…       Что именно «если», было ясно без слов, потому что чужие уши красноречиво заалели. Арсений засмотрелся на это зрелище и даже не слишком изумился тому, что Антон интерпретировал предложение обсудить их взаимоотношения как идею потрахаться на прощание. Выражаться нужно было яснее и не строить из себя хрен знает что целый год.       — Думаешь, я хочу узнать, как оно бывает, а потом разбежаться? — с нервной иронией отозвался Арсений. — Я чуть иначе воспитан, Антон. Конечно, если ничего не сработает, тогда да, но…       Антон перестал дышать. Ничего похожего на радость не появилось на бледном лице, а в распахнутых глазах плескалась паника.       — Арс, — очень спокойно проговорил он. — Ты прям серьезно что ли? Совсем дурак?       Арсений молча кивнул на оба утверждения, облизал нижнюю губу, с силой проехавшись по ней зубами, и сказал:       — Не находишь, что ты меня усиленно подталкивал? — нервно ухмыльнулся он, с трудом выдерживая чужой взгляд. — Это ни к чему тебя не обязывает, я хочу просто обсудить это.       Может ли это оказаться чересчур для него? Антон безусловно испытывал как минимум симпатию, но ни к чему не обязывающий односторонний флирт — это одно, а вот всерьез строить отношения с кем-то вроде Арсения…       — Подталкивал. И не то чтобы совсем уж безответственно трепал языком, но… — Антон неопределенно повел рукой и облизнул губы. — Черт, Арс. Как ты себе это представляешь?       В его тоне не было возражения, скорее горячая просьба убедить, что между ними действительно что-то возможно.       — Не знаю, — честно ответил Арсений — когда бы еще так легко признался в собственной некомпетентности? — Но время свиданий явно прошло, нужно было озаботиться этим до того, как тебя объявили в розыск, — рассуждение, достойное девятиклассника, но зато Антон слабо улыбнулся.       — Ты катал меня в кабине трамвая, это идет в зачет.       Арсений перевел дыхание. Все еще Антон.       — А теперь скажи мне, то, что я тебе сказал, что-то меняет? — тот изумленно дернул бровями, но не успел перебить. — Или ты так и будешь шарахаться?       — Я не шарахался, — возмутился Антон. — Я старался не охреневать.       — Спасибо, — ладони буквально зудели от желания немедленно вцепиться в него — как минимум, чтобы больше не нужно было давиться словами. Хотя Арсений был бесконечно далек от мысли, что объятия способны расставить по местам эмоции, надежды, сомнения… критические недопонимания и многоступенчатый блеф, так, кажется? — Я правда не знаю, как отреагировал бы.       — А сейчас? — вопрос едва не растворился в порыве ветра, который зашумел ветвями деревьев и листом железа на крыше гаража, а потом ворвался на балкон через открытое окно и разогнал сигаретный дым.       — А сейчас, пожалуйста, охреней, — попросил Арсений, сам себя удивив тихой твердостью своего голоса, в который почему-то не прорвался щекотный и невыносимый трепет, буйствующий в груди.       Антон шумно сглотнул. Его зрачки расширились ещё сильнее, будто реагировали на опасность, а грудь различимо вздымалась. Он выглядел готовым сражаться за свою жизнь, а не целоваться. И тем не менее подался ближе.       — Сказал бы раньше, я бы не курил, — растерянно выдохнул он и прижался к губам Арсения, не касаясь более ни в одной точке.       Губы оказались неожиданно жесткими, а короткая щетина слегка оцарапала подбородок. Сознание Арсения зафиксировало этот факт — а следом его окатило теплом и ужасом, будто с отвесного обрыва рухнул в пенную ванну. Антон пах летом и солнцем — неизвестно, где заканчивался Opium Pour Homme и начинался аромат его кожи, а за табачным вкусом угадывалась неприторная сладость йогуртового наполнителя. Между их телами было всего пару сантиметров, и очень хотелось хотя бы положить руки на плечи или дотронуться до подбородка, но по какой-то причине Антон избегал прикосновений. А Арсений настолько растерялся от ощущения подвижных губ, неловко ласкающих его собственные, что не стал самоуправствовать.       Тем более что вскоре Антон отступил назад, скользнув языком в последний раз. Уставился с умеренной паникой и смятением. Облизнул нижнюю губу. Вздохнул. Арсений последовал его примеру не сразу, не уверенный, что способен дышать в принципе.       — Мне понравилось, что в процессе ты молчишь, — прочистив горло, заметил он наконец. — Знал бы раньше… — Антон улыбнулся чуть дрожащими губами и провел ладонью по волосам.       На его лице решимость соседствовала со смущением, а во взгляде застыло что-то похожее на тщательно игнорируемую тоску — и как это все умещалось в одном человеке? Арсений, поколебавшись, коснулся его щеки кончиками пальцев, испытывая бессильную нежность. Они максимально не совпадали в темпераментах, но он надеялся на свое умение заставлять работать даже самые противоречивые системы. Союз гиперактивного великовозрастного анархиста и уставшего от жизни топ-менеджера обещал стать одним из самых сложных случаев в его практике, но Арсений всегда любил нестандартные задачи. А теперь еще и был кровно заинтересован в успехе.       Он провел подушечками пальцев по чужому виску, вдоль линии роста волос, зарылся в кудрявые пряди на затылке. Ни к одному другому мужчине он не смог бы прикоснуться так, но с Антоном это получилось естественно и безотчетно. Тот наблюдал за ним широко раскрытыми глазами и не просто молчал, а, казалось, онемел. Заткнулся настолько красноречиво и основательно, словно всю жизнь пребывал в таком состоянии, а вся его извечная болтовня — не более чем галлюцинация. Он не проявлял инициативы и не протестовал, просто прислушивался к ощущениям, и Арсений, хоть тому и стало несколько не по себе, почему-то не мог прекратить прикасаться к нему. Совсем невинно и очень нежно.       — Можно? — с трудом трансформируя разрозненные мысленные возгласы в связную речь, проговорил он, устроил ладонь на его шее и ненавязчиво, приглашая, потянул на себя.       Антон обшарил взглядом его лицо, задержался на губах, кивнул. Кивку вроде бы должен был сопутствовать какой-то звук, но голос его не послушался, так что он молча снял с Арсения очки, со стуком отложил их на подоконник и подался навстречу, разомкнув губы. Он целовался беспокойно и несколько беспорядочно, но отнюдь не робко, а вот ладони замерли в нескольких сантиметрах от тела Арсения. Тот помнил, что у Антона сложные отношения с прикосновениями, но не ожидал, что они распространяются так далеко.       Впрочем, спустя каких-то пару минут Антон коснулся его локтей. Потом провел вверх по плечам и дотронулся до его шеи самыми кончиками пальцев, заставляя ощущать это намного более интимным действием, чем поцелуй. Арсения пробрало мурашками, он положил ладонь на шершавую от щетины, горячую щеку, задел языком кромку чужих зубов, когда Антон неожиданно крепко обхватил его за плечи, вынуждая отстраниться. Сантиметров на десять, большую дистанцию сейчас, дорвавшись, удавалось воспринимать с трудом. Он и не подозревал, насколько его прижало, пока не дал себе волю.       На скулах Антона проступили заметные даже в полумраке пятна, глаза блестели, а закушенная нижняя губа была влажной от слюны, и Арсений с трудом оторвал от нее взгляд и заставил себя собраться.       — Ты в порядке? — спросил он вполголоса.       — По идее, это я должен спрашивать, — хрипло ответил Антон, убирая от лица кудри. — Но, надеюсь, ты и так справляешься, потому что я настолько на панике, что еще чуть-чуть — и меня стошнит.       — Мне уйти? — растерявшись, предложил Арсений.       — Только посмей, — сощурился Антон, но смягчился, когда тот перехватил его руку у своего лица и коротко поцеловал костяшки пальцев. — Если не хочешь сам.       — Это не я собирался блевать.       — Я просто сложная натура.       — Самая сложная, что я знаю. А у меня много неординарных знакомств.       Антон рассмеялся самую малость истерически, спрятал лицо в ладони и приглушенно пробормотал:        — Спасибо.       — Что перестал смотреть, будто собираюсь сожрать? — уточнил Арсений, хотя прекрасно понимал, о чем идет речь.       Антон передернул плечами.       — Не сожрать, это предполагает голод… Ну или, если рассматривать это как акт доминирования, то не голод, а азарт. А ты как будто собираешься пустить меня на коврики. Не чтобы утвердить превосходство и не потому, что у тебя пол холодный, а просто… А вот почему? — он уставился так, будто всерьез ожидал ответа, в то время как Арсений изумлялся его воображению.       Какие там коврики — он был до чертиков напуган, а каменная физиономия получалась автоматически, потому что проявлять тревогу невербально он отучался с юности. И до сих пор от этого была сплошная польза… наверное.       — Потому что любое непонятное явление проще пустить на коврики, чем разобраться, зачем оно появилось и что с ним делать, — наконец ответил он. — Скучно, зато надежно.       — Скучно, — подтвердил Антон с иронией, касаясь своих губ. — Но знаешь, я стану самым беспокойным ковриком в твоей коллекции. Буду устраивать побеги, — он изобразил ладонью что-то похожее на гусеницу. — И бунты. И…       — Я так и понял, — тепло улыбнулся Арсений. — Поэтому… хочу разобраться.       — Черт с тобой, разбирайся, — на выдохе проговорил Антон и сам подался ближе с совершенно прозрачными намерениями. — Столько, сколько потребуется. Ты, конечно, ужасный, просто до дрожи, но я упрям и бесстрашен.       Убийственная ирония, которую Арсений вложил в ответную реплику, так и не достигла адресата, потому что таковой сначала легко боднул его лбом, потом ткнулся кончиком носа в щеку, положил руку на затылок, коротко чмокнул в верхнюю губу, а затем, приоткрыв рот, провел по ней языком, вовлекая в очередной поцелуй, призванный, очевидно, развеять остатки сомнений в крепости его нервов. Движения смягчившихся губ стали более томными, крепкая хватка на талии Арсения не ослабла, но стала менее судорожной — за него не цеплялись панически, а притягивали ближе. Ощущение было странным, но не вызывало протеста — Антона он был готов подпустить сколь угодно близко. Не только следуя решению, которое стало итогом множества бессонных ночей, но и в соответствии с сиюминутным желанием, бездумным и сильным. Арсений сжал чужие плечи, что-то промычав в поцелуй, провел по груди, чувствуя под ладонью тепло и выступающие ребра, смял ткань в кулаке и коснулся обнажившейся кожи. Антон дернулся и оторвался от его губ, растрепанный и покрасневший.       Очень-очень нужный. Искренний и внимательный, обескураживающе непосредственный, неглупый и любящий жизнь в своей ироничной, ворчливой манере. И, черт возьми, красивый. Арсений не думал, что однажды будет думать так о парне, но Антон был красив, причем любым — исхудавшим и травмированным, мрачным, сонным, в нелепом парике… В груди давила и горела, рвалась на язык эта правда, но вместо этого он спросил:       — Еще тошнит?       — Скорее, тянет пробежаться по потолку.       — Если очень надо — можешь пробежаться.       Антон закинул голову, будто примериваясь, а потом, прекратив паясничать, взглянул Арсу в глаза, облизнул губы и сглотнул. Он ничего не мог поделать с комом в горле. Арсений, прекратив отшучиваться, стал таким… сосредоточенным на нем на сто процентов. Инициативным, ч... чувственным, черт бы его побрал. Переиграл.       — Серьезно, Арс, как так? Это последнее, что я мог предположить.       Темные брови дрогнули, губы сжались в попытке не пустить на пугающе довольное лицо улыбку, а осторожные руки заключили Антона в объятия, устроившись на здоровом плече и ниже повязки.       — Ты целый год заявлял мне, что влюбился. Разными словами, каждую неделю.       — Брось. Ты не настолько внушаем, — возмутился Антон. — Пока сам не захочешь…       — Ну, вот видишь, — негромко хмыкнул Арс, подумал и добавил: — Правда, чтобы это осознать, пришлось насмотреться на твою масштабную рефлексию и попробовать прислушаться к себе.       — И что услышал?       — Ты не готов к таким ужасам, — мягкие губы коснулись виска Антона.       Тот выдохнул, обхватил Арса за пояс, притянул еще ближе, почувствовал, как сильное тело расслабляется в его объятиях, и только тут осознал, как непросто дался тому этот разговор. На четвертом десятке так кардинально менять представление о себе — экстремальная затея. А Арс, смотри-ка, справился на отлично. Разве может этот человек с чем-то не справиться?       — Получается, ты еще более удивительный, чем я полагал?       — «Удивительный» в этом контексте звучит как эвфемизм. Или как будто ты из вежливости опустил ключевое определение.       — Ты и прибедняться умеешь? — изумился Антон, а потом безмятежно признался: — Я так давно хотел тебя обнять, знаешь? До дрожи в коленках.       — Какой странный симптом. Может, стоит поставить в известность Катю? — серьезно уточнил Арс и фыркнул, когда Антон ущипнул его за бок. — Прости. Ну и обнял бы. Или снова охреневать не хотел?       — Не хотел выглядеть жалким в своих глазах, — Антон коснулся кончиком носа его лба, потом уловил повисшую в воздухе серьезность и возмутился: — Только обойдись без глубокомысленных заявлений. Это не актуально уже минут двадцать как, я просто делюсь.       — И что актуально теперь?       «Ахуй», — ответил было Антон, но прислушался к себе и понял, что все не так просто. Лавина дурацких реакций вроде ступора, тошноты, дрожащих пальцев и дурной энергии в каждой мышце схлынула, оставляя… спокойствие. Очень-очень плохое спокойствие. Такое, которое наступало после дурных новостей и сопровождалось мыслью «и не с таким пиздецом справлялись».       Это не было интуитивным предчувствием подставы, скорее Антон разучился радоваться — не зрелищно, ярко выражая минутные эмоции по незначительным поводам, а искренне, про себя. А еще он должен был растеряться намного сильнее. Тупить, смущаться, нести чушь, ставить их обоих в неловкое положение, может даже все испортить… но его мозг почти сразу начинал разрабатывать план действий, вынося эмоциональную реакцию за скобки. Как будто ему не ответили взаимностью, а сообщили, что ба стало хуже или он снова затопил квартиру со свежим ремонтом, влетел с налоговой, лежит носом в пол, придавленный спецназовским берцем, обнаружил труп эскортницы в банкетном зале, наблюдает эпилептический припадок у ребенка, очнулся в обоссаном переулке без телефона и банковских карт…       Антон всегда был человеком, которому друзья звонят по «взрослым» вопросам вроде трудового законодательства и надежных врачей, он мог здорово нагнуть бюрократическую машину, провисев полчаса на телефоне, виртуозно очаровывал правильных людей и добивался от них нужных услуг… Но какой в этом смысл, если теперь он чувствовал не столько бабочек в животе, сколько деловую собранность? Это было… обидно. Хотелось надавать себе пощечин, впиться ногтями в плечи, перестать дышать…       А в следующую секунду его отпустило. Не оцепенение и отстраненность, а злость на себя. В конце концов, это будет справедливо, если Антон возьмет на себя ответственность. Ему, по крайней мере, не светит кризис ориентации, пусть девушек в его жизни и было намного больше, чем парней. Зато светит кризис экзистенциальный, вынужденно признал он — из-за того, что прямо сейчас рядом с любимым человеком он не может почувствовать себя настолько счастливым, насколько должен. Какого хрена его психика будто нарочно приглушает переживания?       Очень хотелось раствориться в доверии и близости, в полной мере распробовать укрощенный кошмар во плоти, не отлипать ни на секунду, выяснять границы дозволенного, узнавать то, о чем боялся спросить, строить самые крутые на свете отношения… А его камнем на шее тянул вниз комплекс стрессовых реакций, выработанный в юности — недоверие, сдержанность, отстраненность. Это ведь пройдет? Он стремительно адаптируется к любому… дерьму, вот именно. «Тяжело, но быстро» — это не результат беззаботного существования.       А Арс… Он за этот год стал так много значить, но, держа Антона на расстоянии, сам того не зная, берег его кукуху. Теперь же, когда Арс сделал такой шаг навстречу… Теперь он тоже вывезет, решил Антон, мысленно хрустнул пальцами и встряхнулся, подытоживая свою небольшую, незаметную со стороны истерику.       — Актуален вопрос, — взглянул он на Арса. — Когда ты на меня все это вываливал, ты же осознавал, что я не захочу уезжать? Не после такого. Если тебя не будет рядом, я накручу себя и побоюсь вернуться.       О том, что накрутить себя он сподобился прямо сейчас, Антон не стал говорить — какой смысл?       — Надеялся, что ты передумаешь, — подтвердил Арс к его облегчению. — Я организую встречу с Серегой, и мы подумаем, как все уладить, — он сдержал зевок, сжав ладони на предплечьях чуть сильнее.       — Детское время кончилось? — ехидно прокомментировал Антон, подозревая, что это самый настоящий отходняк после стресса — не он один десятилетиями растил и откармливал ментальных кукарачей.       — Это был длинный день, — туманно ответил Арс, ослабляя объятия. — А до этого ночь. И еще рабочий день. И еще ночь, но там под утро все-таки задремал.       Угадал.       — Офонарел что ли? — мягко спросил Антон, подняв голову и едва не столкнувшись с ним лбами. — А если бы в вагоне вырубился? И не надо мне про педаль безопасности.       — Я никогда не сплю на работе, — заверил Арс. — И завтра у меня выходной.       Антон потянулся за телефоном, глянул на время.       — Нет, правда, вали спать, — постановил он. — Если хочешь, могу пойти с тобой, — Арс взглянул с каким-то странным выражением, так что пришлось торопливо уточнить: — Без подтекста. И тут я настаиваю. Потом спасибо скажешь.       — Какой ты мудрый, с ума сойти можно, — фыркнул Арс, и теплое дыхание коснулось щеки Антона. — Хочу. Пойдем.

***

      В хозяйскую спальню Антон вошел с подушкой подмышкой.       — Сегодня историческое событие — меня пустили в святая святых, — резюмировал он, оглядывая просторную полупустую комнату, где помимо кровати располагались только шкаф и комод.       Когда он вломился сюда в прошлый раз, было как-то не до разглядывания. Теперь, впрочем, тоже, и он даже не изумился толком тому, что комната выглядела такой же нежилой, как остальная квартира, разве что разномастные флаконы, появившиеся на полке, добавляли индивидуальности.       — Пустили, — согласился Арс, промедлил и закончил с насмешкой: — А свою кровать я тебе с первого дня предложил.       До Антона доходило несколько секунд, потом он издал странный звук, но никак не прокомментировал признание.       — Я бы не смог рядом с тобой спать, — вместо этого ответил он, бросил подушку на кровать, а сам подошел ближе к Арсу, будто притянутый магнитом.       — А сейчас сможешь?       — Не знаю, — пожал плечами Антон и честно признался: — Вообще-то я совсем не привык, что кто-то рядом.       — Я тоже, — кивнул Арс. — Но я о более высоких материях, а не храпе и пинках. Ты же не будешь полночи ёрзать и пялиться в потолок, будто там написана исчерпывающая инструкция о том, что делать дальше?       — Правила эксплуатации Арсений Сергеича, — мечтательно подхватил Антон. — Технические характеристики и комплект поставки… — он замолчал. — Вообще-то, план был именно такой. Но может и не придется. Ты ужасный, но с тобой очень спокойно. Как будто мир вообще никогда не рухнет. Или, по крайней мере, не на моем веку.       — И не при твоем участии, — в тон ему продолжил Арсений.       — То есть в этом твой план? — восхитился Антон. — Решил обезопасить мир от моей активности?       — Угадал. Попробую взять удар на себя.       — Только если хочешь.       — Кто-то же должен, — наконец ответил Арсений и тут же увернулся от тычка под ребра.       Так легкомысленно, будто ему было десять. И улыбнулся, просто и расслабленно. От этого зрелища вдруг стало больно ребрам, будто их сдавило одновременно в нескольких плоскостях. Ощущение было таким реальным, оно так неожиданно прорвалось через мутную пелену растерянности и отрешенности, что Антон тихо втянул воздух сквозь зубы, заработав недоуменный взгляд.       — Я упустил момент, когда ты научился улыбаться, — сказал он, чтобы что-то сказать. — Тебе идет. Делаешься не таким ужасающим. Просто разбиваешь сердце, не о чем говорить.       — Следующим пунктом плана стоит освоить художественные преувеличения, — с иронией отозвался Арсений.       — Тут я тебе не помощник, никогда таким не занимался, — с невинным видом заявил Антон, обнимая его за пояс.       — И бессовестное вранье.       — С нетерпением жду, когда же до тебя дойдет, — пробормотал Антон в чужие губы, — что я никогда, ни разу в жизни тебе не врал. И почти не преувеличивал. И тогда ты охуеешь и сбежишь, — добавил он насмешливо, но в голос все равно прорвалась тоска.       — Я охуею уже завтра утром, — рассудительно заметил Арсений. — Но… я бы не стал поднимать эту тему, если бы не был уверен в своих желаниях.       — Судя по голосу, единственное твое желание, в котором можно быть уверенным — это сон. Давай, — Антон выпустил его из объятий и легко подтолкнул в спину. — Моя очередь спасать тебе жизнь, и я говорю ложиться в постель.       Арс нехотя отстранился от него, снова зевнул, стянул байковую рубашку, мягкость которой Антон до сих пор чувствовал под пальцами, выключил свет и улегся в постель прямо в тонких штанах — неизвестно для чьего спокойствия. Откинулся на подушку, натягивая одеяло выше, издал блаженный звук, который перешел в тихий вопрос:       — Ты чего застыл? Передумал? — и Антон осознал, что как идиот топчется у изножья кровати.       Он присел на ее край, потом сбросил тапки, потянулся и ткнулся лбом в одеяло примерно там, где располагалась Арсова подмышка.       — Что такое? — мягко поинтересовался тот, касаясь макушки так нежно, что по спине пробежала легкая дрожь.       Сказать хотелось. И что он любит — намного сильнее, чем думал до этого. И что он будет в порядке, просто прямо сейчас его переебало по целой куче хитровыкрученных причин, и тупо пошутить хотелось, и даже разрыдаться… последнее исключительно гипотетически — плакать он разучился давным-давно.       — Я, наверное, тоже устал, — наконец выбрал Антон самый нейтральный вариант.       И правдивый, если не уточнять, что устал он не за день, а за последние пятнадцать лет. Антон закопался лицом в одеяло, вызывая тихий смешок, вытянулся вдоль чужого тела, упершись пятками в спинку кровати, и замер на несколько минут. Потом озяб и решил укрыться, неуклюже заполз к Арсу, который стоически терпел это копошение, и приник к нему, перекинув руку через грудь и утыкаясь носом в плечо.       — Знаешь, — поколебавшись, проговорил Антон, — ну правда, если завтра ты решишь, что поспешил — сообщи хоть в двух словах, не игнорь. Я не предлагаю тебе разговор по душам, хотя тебе вряд ли есть, с кем это обсудить, а из меня неплохой друг. Но ты хотя бы…       — «Поспешил» — это не дождался следующей весны? — фыркнул Арс. — Брось, — он повернулся на бок, провел теплыми пальцами ног по голени Антона, а руку устроил на талии. В полумраке его выражение лица оставалось загадкой, но голос был негромким и спокойным. — Я действительно не знаю, что теперь делать, но точно не ударюсь в подростковую истерику.       — Ты сотворишь что-то более ужасное и совершенно непредсказуемое, — понимающе проговорил Антон, касаясь носом его щеки и млея от того, как близко они находятся, отделенные от остального мира тяжелым, теплым одеялом.       — Вот именно, — Арс зевнул, не открывая рта, но все равно не удержал трогательный сдавленный звук. — Просто чтобы тебя не разочаровывать. Зря ты, что ли, все это время продвигал идею, что я какое-то там страшилище? Хотя сам ничего не оставил от моего душевного равновесия.       — Ты серьезно из-за меня не спал?       Арс помедлил, тепло дыша куда-то в его шею, и показалось, что его уже вырубило, но потом Антон услышал невнятное:       — Прямо сейчас я собираюсь спать из-за тебя. Давай будем паниковать завтра? Я пока при всем желании не смогу поучаствовать, мне слишком хорошо.       У Антона перехватило горло, и утвердительный ответ получился совсем тихим и неразборчивым. Но Арс, судя по размеренному дыханию, в нем и не сомневался.       С десяток минут ни один из них не двигался, потом Арс с сонным ворчанием перевернулся на другой бок, но тут же подался назад, чтобы касаться Антона спиной. Кажется, монстр из-под кровати доверил ему свой сон, мысленно фыркнул тот, выдержал еще какое-то время, показавшееся вечностью, и удостоверившись, что Арс крепко спит, потянулся за телефоном. Убавил яркость, отключил оповещения и вибрацию клавиш, зашел в аккаунт Тони Маденовой и прямо в небольшом окошке, без черновика, принялся строчить новый пост. Творчество всегда помогало ему заземлиться и сублимировать проблемные эмоции. В основном, конечно, негативные, но и тут должно было сработать. Пост не имел никакого отношения к Арсу или случившемуся между ними, но необходимость четко формулировать мысли и образы успокаивала, тело понемногу становилось тяжелым, глаза слипались, и последние предложения Антон дописывал, чтобы закончить, а не чтобы сбежать от реальности, в которой все стало как-то чересчур.       Реальность напомнила о себе расслабленным телом, которое во сне придвинулось еще ближе и наткнулось спиной на телефон. Отправив полуночный пост, Антон заблокировал экран, поколебался и, отбросив мысль о том, что Арс просто привык спать один и пытается отвоевать себе больше пространства, обнял его одной рукой.       — Хорошо, что ты тут, — вдруг пробормотал тот, опираясь спиной ему на грудь. — Надо было раньше перестать выебываться, — и тут же заснул еще крепче.       Кажется, теперь подкроватный монстр решил еще и делиться сокровенным. Подавив искушение взять его за мизинец и задать пару вопросов, Антон закрыл глаза, глубоко вздохнул, почти касаясь носом чужого затылка и улавливая запах геля для душа, и постарался не растерять с трудом обретенное умиротворение. А еще лучше — уснуть, пусть еще даже не полночь.

***

      В последнюю неделю Дима Позов чувствовал себя таким живым и бодрым, как никогда. Признаться, он сам от себя не ожидал, что способен действовать настолько эффективно в форс-мажорных обстоятельствах. Но стоило ему осознать, что все идет наперекосяк, в голове прояснилось, а привычная фоновая тревожность, которая делала его чрезмерно предусмотрительным перестраховщиком, отступила. Предусмотреть все, как выяснилось, не удалось, и приходилось иметь дело с последствиями.       Они прокололись, но не смертельно. При некоторой доле везения ситуацию можно было даже обернуть себе на пользу: если забыть о том, что пострадал Шаст, все складывалось лучше, чем планировалось. Но Шаст все-таки пострадал. Позов многократно отругал себя за тот прокол и даже собирался попросить прощения, но раздумал, иначе пришлось бы объяснять, за что именно он извиняется. Поэтому он сделал все что мог, чтобы успокоить совесть: нашел хорошего медика (что тоже обернулось осложнениями), с помощью внука Вивиановича установил камеры в подъезде и квартире Шаста, чтобы контролировать ситуацию, нашел возможность выехать... А до этого даже предлагал перевезти Антона к себе, хотя раскрывать свою конспиративную берлогу, равно как и терпеть беспокойного коллегу круглосуточно, не хотелось ужасно. Так что, когда Антон отказался от этого варианта, Позов выдохнул с облегчением. Пусть лучше его сосед страдает.       Шаст утверждал, что они неплохо поладили, но едва ли другая сторона разделяла это мнение. Ничего, теперь этот странный тип выдохнет. Жаль, через Шаста так и не удалось узнать, какого черта тот устроился вагоновожатым, учитывая его сбережения, недвижимость в Питере, опыт работы и перспективы. Позов усиленно копал в этом направлении: узнал про темные дела, которые вершились в «Козисе», предположил, кто может оказаться организаторами этого мутного бизнеса, собрал небольшое досье на совет директоров, кое-что узнал о событиях, которые предшествовали увольнению Попова, изумился крепости его нервов, но трамвай... что за странная блажь?       Да и в целом, к Попову было немало вопросов, но Позов надеялся, что вскоре разберется в психологической подоплеке его действий, еще будет время. А сейчас главное, чтобы он остался так же хорош, как был во времена работы в «Козисе», и чтобы его ручной ФСБшник не оплошал.       Разумеется, Позов собирался вмешаться, но позже и совсем неуловимо. Ни ему, ни Шеминову не хотелось быть замешанными в этом деле, и все должно было сработать. Оставалось ждать — сутки, может, чуть больше... Матвиенко со своей группой уже в Приавске и вряд ли станут тянуть.       Один из трех телефонов, разложенных на рабочем столе, завибрировал и издал сигнал, который привычно вызвал короткую волну холода под ребрами. Позов намеренно установил уникальный рингтон на один контакт, чтобы не дергаться от каждого сообщения, но кажется, сделал только хуже. То самое осложнение в действии.       «Туман сегодня совершенно отвратительный, правда?» — интересовалось осложнение, хотя обычно ограничивалось пожеланиями спокойной ночи где-то во втором часу.       «Если вы таким образом пытаетесь выяснить, нахожусь ли я в Приавске, не старайтесь», — быстро напечатал Позов и стал гипнотизировать окошко диалога.       «Нет, я задумала кое-что еще страшнее. Поговорить с вами о погоде, раз уж более личных тем вы избегаете»       Позов поджал губы, нервно облизал их, помедлил и с обреченным вздохом ответил:       «Туман действительно отвратительный.       Не обязательно сегодняшний.       Он в Приавске всегда примерно одинаковый»       «Рада, что хоть в этом мы с вами сходимся. Не спрашиваю, как прошел ваш день. Но, может, хотите послушать про мой? Или я не расскажу ничего нового?»       «Это обвинение в сталкинге?»       «Это юмор. А еще реверанс талантам, которые ценит в вас мой работодатель. Так что?»       Позов нервным движением снял очки и потер переносицу. Он хвастался, что способен действовать эффективно в критических обстоятельствах? Так какого черта это не срабатывает с этой женщиной?       «Я хочу послушать, как прошел ваш день», — сдался он.       Поморщился, с неудовольствием чувствуя, как горят щеки, и щелкнул мышкой, чтобы узнать причину очередного оповещения на компе.       И тут же забыл про злосчастную Добрачеву. Потому что уведомление сообщало о начале эфира «Притянутых за уши».       — Ой дебил... — беззвучно констатировал Позов в пустоту крошечной квартиры, арендованной на подставное лицо, и зашел на сайт, присоединяясь к слушателям.