Chaotic energy

      — Не уловил, что ты сегодня во вторую смену, думал, прям с утра ушел, — посетовал Антон, появившись в коридоре, едва Арсений снял верхнюю одежду. — Так что ужин придется разогреть.       Арсений убрал куртку в шкаф — май по-прежнему не радовал теплом — и глянул на него поверх очков, присев за тапками.       — Снова пицца?       — Не-а, человеческая еда, — Антон оперся здоровым плечом на стену и добил Арсения: — Не из доставки, сам готовил.       — Ты же постоянно напоминаешь, что не умеешь, — с сомнением проговорил тот, задвигая кроссовки под полупустую обувную полку и направляясь в ванную. — Что тебя сподвигло?       — Я не говорил, что не умею, — поправил Антон, двинувшись следом, остановился в дверном проеме, встретился с чужим взглядом в зеркале над раковиной и объяснил: — Я говорил, что не готовлю. После того, как ба не стало, — он помолчал, наблюдая, как Арсений споласкивает руки. — Но я подумал, что раз балдею, когда кормят меня, а я вполне здоровый и дееспособный хмырь, то готовка не означает всякую пакость.       — При чем тут это? — не понял Арсений, наблюдая за ним через зеркало — более взвинченным, чем обычно, и все таким же обескураживающе открытым. Он сам не мог представить, чтобы вот так просто, сходу вывалить на кого-то результаты собственной рефлексии, а Антон делился с ним сокровенным так, будто в этом не было ничего особенного.       — Потому что я ближе к… концу зациклился на том, что каждое ее блюдо может стать последним, — просто ответил тот, и руки Арсения замерли под струей теплой воды. — И выискивал закономерности, наверное, потому что ни на что не мог повлиять, только ухаживать. Если день был плохой, я больше не готовил то, что она ела накануне. И еще менял магазины, в которых закупался. Вел статистику даже и по ее итогам вообще отказался от говядины, — Антон невесело улыбнулся, потом повел плечами, встретился с глазами Арса и стал снова похож на себя. — Короче, маразм. До сих пор не до конца отпустило, но я решил, что если и пробовать как-то это преодолеть, то сейчас. Получилось съедобно. И совсем не страшно. Что ты так смотришь? Брось, Арс, это хорошая новость. Я заебался загоняться по хуйне.       — Спасибо, что поделился, — сказал Арсений без улыбки, вытер руки и подошел ближе к Антону. Рассмотрел пострадавшую бровь — небольшая рана, скорее даже ссадина, почти затянулась. — И за ужин спасибо.       — Ужин — это ерунда, — отмахнулся тот и, неловко вывернув руку, почесал спину под повязкой. — Вообще новость не в этом, но у тебя такой голодный вид, что я побоялся начать с чего-то другого.       — Я бы все равно унюхал, — возразил Арсений, потянув воздух носом, и наряду с запахом мяса и тушеных овощей с кухни различил сигаретный дым.       Неизвестно, сколько за сегодня выкурил Антон, но его одежда успела им пропитаться. Или, скорее, волосы — Арсений едва не склонился ближе, чтобы выяснить наверняка, но тот отпрянул, оказываясь в коридоре.       — Арс, меня жрать нельзя, — нервно фыркнул Антон, поспешил на кухню и начал греметь сковородой прежде, чем тот выключил свет в ванной. — Садись за стол, три минуты.       Задержавшись в коридоре, Арсений глянул еще и в зеркало в прихожей. Вид по-прежнему был не голодный, как и за минуту до этого в отражении над раковиной, скорее несколько напряженный. А еще верхнее освещение подчеркивало синяки под глазами и щетину, на которую с утра, после бессонной ночи, не хватило сил. Однако, видок. При этом он не чувствовал не только голода, но и в принципе аппетита, но расстраивать Антона не хотелось.       — И в чем заключается новость? — поинтересовался он, проходя на кухню.       — Я говорил с Позом.       — Сплетничали? — с подозрением уточнил Арсений.       — Ага. Про тебя, но косвенно, — Антон достал две тарелки и перемешал содержимое сковородки. — Он разобрался с твоей мистикой. Ну, на прошлой работе. То есть, мистики там как раз нет, просто некто решил заработать больше, принять на работу нелегалов и устроить их в катакомбах под предприятием, — он пристроил лопатку на краю сковородки и обернулся. — Ты, похоже, застал этап подготовки. Поз нашел планы, там несколько километров коридоров, завод ведь на старом фундаменте, плюс ты сам рассказывал про заброшенные помещения. А тот пропавший охранник, видимо, не пожелал в этом участвовать, поднял шум — и его убрали. Как все в подробностях устроено — Поз пока не выяснил, но есть переписки оставшихся охранников, кое-какая аналитика, записи дорожных камер и звонки этих нелегалов домой, — на лице Антона читались любопытство и азарт. — Возможно, там творится что-то еще, но Позу нужно время.       Откинувшись на стуле и положив ногу на ногу, Арсений прикинул по датам. Охранник пропал за несколько недель до его увольнения, когда он уже понимал, что не останется здесь, и занимался подбиранием хвостов, не особенно следя за обстановкой на предприятии. Получается, манера руководства нового гендира, который в числе прочего буквально угробил одно из направлений, проистекала не из непрофессионализма. Просто у него — и, вероятно, кого-то из совета, одному такое не провернуть — были другие планы на «Козис», в которые Арсений, известный своей принципиальностью и въедливостью, никак не вписывался. И в таком случае перестают казаться странными совпадениями его тогдашние проблемы, которые он прежде не мог с уверенностью связать с работой. Как интересно.       — Поз сказал, что с этой информацией можно вить веревки из нынешнего руководства, — отвечая на невысказанный вопрос, продолжал Антон, раскладывая рагу по тарелкам. — Он предлагает поспособствовать тому, чтобы ты туда вернулся. В смысле, на своих условиях. Но я... — он с сомнением дернул плечом, — дело твое, конечно, но его методы решения проблем — это пиздец.       — Я не хочу туда возвращаться.       — Я тоже так подумал, — с заметным облегчением кивнул Антон. — Это Позов почему-то решил, что ты держался за ту работу.       «Почему-то». Да потому что со стороны динамика Арсения выглядела страннее некуда: чтобы зам гендира одного из крупнейших предприятий области добровольно отправился в провинциальный город и стал водить трамвай… Наверняка решил, что Арсения загнали в угол, и только поэтому он все бросил.       Позов был прав лишь отчасти. Возможно, опасения за свою жизнь из абсурдной шутки и превратились в повод для осторожности, возможно, он вынужденно расширил свои знакомства среди юристов. Но еще задолго до этих тревожных звоночков Арсений стал задумываться о том, чтобы послать к чертям работу, которая из способа профессиональной реализации превратилась в возможность не замечать собственное одиночество.       Которое в двадцать казалось даже желательным, в двадцать пять — неважным, а в тридцать — досадным, но терпимым. В тридцать семь оно ощущалось как... провал. Как безоговорочная победа обстоятельств над ним. Не потому что так он не соответствовал образу состоявшегося сорокалетнего мужика. Арсению было плевать на соответствие. А потому что он не мог достичь по-настоящему значимой цели.       На этом фоне все успехи казались не слишком ценными — одиночество сделало любимую азартную игру, которой он посвятил годы жизни, пресной, бессмысленной и даже отталкивающей. Когда же в ней стали превалировать грязные приемы пришлых игроков, любимое дело испортилось непоправимо.       — Спасибо, — кивнул Арсений, когда понял, что молчание затянулось, и заставил себя обратить внимание на тарелку перед ним. — Теперь кое-что встало на места.       Не то чтобы это имело такое уж важное значение. Новая информация ничего не меняла — ни его разочарования, ни твердого решения оставить этот пласт жизни в прошлом. Разве что, пожалуй, приятно было узнать, что его репутации оказалось достаточно, чтобы Белый даже не попытался предложить ему войти в долю, а поспешил избавиться.       Хотя Матвиенко едва ли разделил бы его радость — срастить, что именно репутация стала причиной того покушения и череды проблем с законом, теперь было нетрудно. Арсений и тогда подозревал неладное, и наверное даже смог бы докопаться до истины, уделив чуть больше времени, но не захотел увязать еще сильнее. Поэтому сделал то, что подсказывала интуиция: отказался от участия в разворачивающейся партии, причем так, чтобы это ни в коем случае не сочли стратегическим отступлением, скорее уж нервным срывом.       Теперь идея, что этим он спас себе жизнь, уже не казалась такой уж безумной. Те ребята были неразборчивы в средствах, и обязательно предприняли бы новые попытки убрать его. Вероятно, Позов раскопал и эти подробности, но решил, что целью Белого было выдворить его в глушь. И теперь предлагал поддержку в реванше то ли в благодарность за убежище для незадачливого коллеги, то ли из любви к сомнительному искусству шантажа. Инициатива была интересной, но несколько несвоевременной.       — Передай ему, что если его предложение будет актуально лет через пять — мы это обсудим, — добавил Арсений и заработал сложный взгляд.       — Не хотел бы я оказаться в числе твоих врагов, — проговорил Антон после паузы. — Идея мести мне еще как близка, но такое планирование просто пугает.       — Я ничего не планирую, пока не до того, — невозмутимо возразил Арсений. — И не делай такие глаза. На прошлой работе случился небольшой конфликт, а твой Позов просто интерпретировал его в драматическом ключе, — Антон недоверчиво хмыкнул. — Если он все же решит с тобой поделиться изысканиями, дели все на десять.       — Ты знаешь мое мнение, — жуя, ответил тот. — Ты мутный, а я принимаю это со всем уважением и не задаю вопросов. Ну, кроме случаев, когда думаю, что ты будешь не против ответить.       — Спасибо за чуткость, — отозвался Арсений, и его голос прозвучал серьезнее, чем он планировал.       На самом деле, он и правда был признателен за деликатность Антона. И не только за нее. Говоря откровенно, события прошлого года жахнули по нему так, что он едва удержался, хоть со стороны и сложно было сделать такой вывод. Но от того, что ты можешь убедительно и насмешливо заверить, что не находишься на грани нервного срыва, ты не станешь неуязвимым перед ним, терпеливо дожидающимся последнего крохотного толчка.       Арсений всегда верил в силу человеческого внимания, но тогдашние попытки переключиться, казалось, лишь немного оттягивали развязку. И удивительно, что взрыва все-таки не случилось. Даже в ходе прощального и глубоко нецензурного разговора с Белым, когда тот получил заказное письмо с заявлением об увольнении, Арсений не давал себе воли. Орал, шел некрасивыми пятнами, сверкал глазами, но полностью себя контролировал. В тишине Приавска — тоже. Момент краха отступил во времени, напряжение спало, но где-то глубоко внутри все равно засело ощущение фатальной неправильности, от которого было не уйти. Только ненавязчиво, терпеливо и методично изжить его причину.       Антон наверняка считал, что Арсению просто с ним интересно. Что тот находит его забавным и потому не избегает. Но Арсений знал много интересных людей и сам умел быть забавным. И будь это кто-то другой, не стал бы длить это знакомство в своем тогдашнем состоянии, слишком много сил отнимало обычное человеческое общение.       Но Антон парадоксальным образом ослаблял тугой узел, который почти физически ощущался в груди и временами грозил перекрыть кислород — многомудрый Серега наверняка определил бы это как психосоматику. Антон, этот двухметровый бородатый мужик, от которого Арсений слышал самые трепетные признания в его жизни, был рядом и был тем, кого всегда не хватало. И поэтому он стоил усилий, а Белые, нелегалы, совет директоров «Козиса», угрозы со скрытых номеров, прокуроры и неисправные тормоза шли стройными рядами по известному адресу. Осталось придумать, куда и в каком объеме эти усилия приложить, чтобы не испортить все к чертям собачьим.       — Тох, слушай, я…       В дверь коротко позвонили, и Антон вскинул голову. Вилку в замершей руке он при этом сжал так, будто собирался обороняться от неведомых гостей — стресс прошедших дней давал о себе знать. Арсений поднялся из-за стола и ободряюще сжал его здоровое плечо.       — Ты кого-то ждешь? — удивился Антон, несколько расслабляясь.       — Возможно. Мы не договаривались, но… — Арсений направился к входной двери и глянул в глазок.       На лестничной площадке стоял шкаф. Метафорический. Двухметровый дядька средних лет, широкоплечий, упакованный в черные тактические шмотки, с каменным выражением квадратного лица. И обладающий поразительно острым слухом, потому что, разобрав через дверь звук шагов, он обратился к Арсению по имени отчеству. Немного напрягшись, тот повернул оба замка и открыл дверь.       — Добрый вечер, — казалось, гражданское приветствие далось шкафу нелегко. — От Сергея Борисовича, — сообщил он и протянул Арсению средних размеров картонную коробку, которую удерживал одной рукой так, будто она ничего не весила.       Матвиенко охренел, подумал Арсений, но вслух возмущаться не стал, чтобы не порочить светлое имя начальства перед этим господином.       — Я мог бы сам, — посетовал он, принимая коробку, суеверно наступив на порог. — Спасибо.       Шкаф только кивнул, попрощался все так же несуразно — отдавать честь ему явно было привычнее, развернулся и спустя секунду скрылся за поворотом на лестницу. Арсений запер дверь, качая головой и тепло улыбаясь. Это типа «ты меня, занятого человека, гоняешь по своим хотелкам, так получай сервис по полной программе, в том числе силовиков вместо курьеров»? Какая же он все-таки сука.       — Не поздно для доставки? — спросил Антон, когда Арсений вернулся на кухню вместе с коробкой.       — Эти не смотрят на время, — тот тихо рассмеялся от идиотизма ситуации и достал из ящика нож. — Я попросил друга передать мне кое-какие вещи, а он прислал подчиненного.       Лезвие одним движением разрезало полоску подозрительного вида клейкой ленты — без надписей, но явно не из канцелярского магазина, слишком плотной. Внутри обнаружились скомканные газеты — только его друг мог так упаковать часть коллекции общей стоимостью чуть меньше миллиона. Образ непримечательного водителя трамвая трещал по швам, но раз Матвиенко с его бойцами здесь, ему и так осталось немного. Поэтому Арсений осторожно покопался в пахнущей старой библиотекой бумаге и вынул один из флаконов, которые просил передать.       Еще со времен универа и студенческой общаги утренний выбор парфюма был для Арсения своего рода медитацией. Но постепенно, особенно в последние годы, он собрал в своей голове так много неприятных ассоциаций, что от любимых запахов начало тошнить. Подстегнутое ими воображение стало переносить не в мшистые леса или на продуваемые солеными ветрами побережья, а в лимб рабочих, бытовых и личных ситуаций, которые перетекали одна в другую и длились бесконечно, без надежды на избавление. Нотой сердца становились не кедр и ветивер, а муторные переговоры длиной в четырнадцать часов, шлейф нес в себе не кипарис и лаванду, а один особенно неприятный скандал с очередной девушкой, а неизменным основным аккордом становилась тоска — пряная, табачная, фужерная или амбровая, в зависимости от того, к какому флакону потянулась рука с утра. Поэтому за последний месяц до переезда Арсений ни разу не притронулся к коллекции за стеклом книжного шкафа.       Правда, это помогло слабо, и вскоре его начали бесить и вовсе случайные детали бытия: неудобные ткани, оливки, блондинки в очках, стандартные рингтоны, роликовые дезодоранты, ножи для филе, мятные зубные пасты, любые газированные напитки, синие капсулы для стирки, запах бензина, шум принтера, торопливый стук каблуков, софт-тач пластик… Все это он с огромным облегчением оставил в Питере, как и свою коллекцию — потому что хотел по максимуму изгнать из жизни триггеры, а не из-за того, что водитель трамвая, благоухающий Армани — это как-то странно.       Он не вспоминал о своем небольшом хобби, пока Антон не напомнил. Как он сказал, «пахну твоим гелем для душа»? Вкупе с той злосчастной грушевой наливкой это навело на мысль, что теперь он вполне может попробовать завести новые ассоциации. И он был так уверен в успехе, что с утра написал безумно занятому Матвиенко с просьбой заскочить к нему домой, прежде чем выехать в Приавск.       — Дай руку, — попросил он Антона, снимая колпачок с Opium Pour Homme и осторожно распыляя его над чужим предплечьем.       Антон наблюдал с таким искренним изумлением, что впечатление от его распахнутых глаз должно было гарантированно перекрыть все, что было прежде. Теплый, яркий и оптимистичный аромат был тяжелой артиллерией, на особые случаи, когда на душе скреблась тоска и хотелось солнца и покоя, а не самодовольных идиотов, перед которыми приходилось держать лицо. Когда-то Арсений заворачивался в него как в плед и в пряно-фрутовой броне встречал все, что приготовил новый день, чаще всего пасмурный и влажный — Питер. А потом солнца во флаконе стало недостаточно. К счастью, теперь поблизости оказался Антон. Который осторожно повел носом в десятке сантиметров от кожи, нахмурился, снова глубоко вдохнул.       — Что думаешь? — поинтересовался Арсений, наблюдая за его лицом.       — Что я не самый странный человек в этой квартире, — как-то невесело фыркнул тот. — А запах отличный.       Кивнув, Арсений убрал флакон в коробку. Решил не спорить по первому пункту, хотя лидерство в этой категории, на его взгляд, неизменно принадлежало Антону. Который, сам того не ведая, вернул Арсению душевное равновесие, когда это казалось безнадежной затеей, а теперь растопырил его, взрослого и хладнокровного, так, как не удавалось ни неадекватным деловым партнерам, ни самым непредсказуемым дамам. Сам довел до точки, где границы допустимого размываются, сам называет странным.       Чудесно.        Вернувшись к еде, Арсений прикидывал, сможет ли пойти на откровенность, если будет рассматривать ее как очередные переговоры, а не попытку перевернуть жизнь с ног на голову, но был прерван телефонным звонком. Легко догадаться чьим — наверняка, шкаф только что отчитался о выполнении задания, и Матвиенко поспешил объявиться с порцией ехидства.       Однако либо устал в дороге и решил не тратить силы на издевательства, либо понимал чуть больше, чем хотелось бы Арсению, поэтому просто спросил, все ли доехало в целости.       — А опрос о качестве обслуживания? — не удержавшись, фыркнул Арсений и поймал заинтересованный взгляд. — Серень, ну я же не имел в виду, что они мне нужны немедленно, зачем человека гонять? Просто чтобы почтой не отправлять. Стояли бы у тебя. Мы же увидимся?       — Это дисциплинарный момент, ты не поймешь, — зевнув, отмахнулся Матвиенко. — А когда увидимся — не представляю. Тебе срочно надо? Как там твой некромант?       По выражению глаз Антона было ясно, что тот подслушивает. Арсений возмущенно приподнял бровь, но получил в ответ только очень правдоподобное недоумение.       — Лечится, — коротко ответил он наконец. — Сигнализируй, как разберешься. Можешь хоть ночью заехать.       — Как будто у меня нормированный график, — недовольно проворчал Матвиенко. — Отзвонюсь, как буду что-то знать. Давай, у меня планерка сейчас.       — Спасибо, Серег.       — Да на здоровье, — хмыкнул усталый голос, и звонок прервался.       Антон не стал делать вид, что ему неинтересно, и мало того, выцепил из разговора то, что Арсений предпочел бы не обсуждать.       — Почему он назвал меня некромантом?       Арсений вздохнул. Отрицать было глупо, говорить правду — неловко.       — Он со всеми так, — нашел он наконец компромисс. — Свою команду именует упырями, начальство — гоблином, эпитеты всегда разнятся. Как он называет меня — прости, не скажу.       Вообще-то Матвиенко обозвал его гавиалом — реликтовым крокодилом, больше похожим на динозавра. Арсений был уверен — ассоциация родилась не из-за качеств характера, они с Серегой тогда были едва знакомы, а исключительно из-за формы носа. Машинально коснувшись его кончика, он насмешливо поморщился и пообещал себе, что вот об этом Антон точно никогда не узнает.       — То есть не я один считаю тебя нечистью, — удовлетворенно кивнул тот. — Ты уверен, что стоило ему рассказывать? Я не против, но…       — Серега не проговорится, — заверил Арсений. — Скорее, поможет, если что-то пойдет не так. Собственно, я держу его в курсе как раз поэтому — с некоторых пор я не влипаю в неприятности, не сообщив, откуда ему меня вытаскивать. Он заставил пообещать.       Антон еще секунду смотрел на него с изумлением, а потом приглушенно рассмеялся.       — Не представляешь, насколько дико это слышать. Сложно вообразить тебя, влипающим куда бы то ни было, — Арсений красноречиво взглянул на него, и Антон исправился: — В смысле, твое участие придает неприятностям ощущение абсолютной нормальности. Даже скуки.       — То есть я скучный, — резюмировал Арсений. — Хорошо, на твоем фоне это даже не обидно.       — Скорее ты сам по себе настолько эпичная неприятность, что рядом с тобой остальные кажутся несущественными, — заявил Антон. — А почему я именно некромант? А не кровопийца, отродье или злыдень? Я же представляю, что ты мог обо мне наговорить.       Арсений вздохнул. Вот же прицепился.       — Серега… драматизирует, — туманно ответил он наконец.       — А все-таки? — Антон склонил голову, внимательно разглядывая его.       То ли пресловутая деликатность дала сбой, то ли интуиция подсказывала, что сейчас можно настоять на ответе. Прислушавшись к себе, Арсений понял, что как будто бы действительно не против его дать — нужно же с чего-то начать?       — Ну, что некроманты делают? — нехотя намекнул он.       — С нечистью водятся?       — Без наших внутряков.       — Тогда… оживляют мертвых? — снова попытался Антон и дернул бровью, заметив короткий кивок.       — Ага, — неосознанно приняв скучающий вид, Арсений тем не менее внимательно наблюдал за реакцией. — Говорю же, Серега драматизирует. Когда я все бросил и уехал, он воспринял это как… плохой знак.       — Но ты же просто сменил работу!       — Вот, ты понимаешь. А он решил, что это конец. Отпустил, но удивлялся каждый раз, когда звонил, что я все еще беру трубку, — Антон стал подозрительно серьезен, и Арсений поторопился сменить тему: — Было бы здорово, если бы ты смог с ним поговорить. О своих… приключениях. Он может помочь.       — Ну, — с сомнением нахмурился Антон. — Позов до сих пор не знает, в чем дело. Не думаю, что у кого-то получится лучше.       Арсений, невзирая на усталость и нервы, пришел в восторг от этого заявления. Надо будет обязательно передать Матвиенко, чтоб не зазнавался. Антон глянул с интересом, но не стал интересоваться причинами его веселья и занялся содержимым своей тарелки. Очевидно, решил, что отвечать Арсений не захочет, и был, в общем-то, прав. Как-нибудь позже он объяснит и про должность Сереги, и о том, что тот — самый надежный человек в его жизни. А пока мысли были заняты другим. Он вдохнул, собираясь поднять мучившую его тему, но Антон опередил:       — Я не в том смысле, что не ценю твое предложение, просто… — вдруг стало ясно, что его тоже что-то гложет. — Про Поза — это тоже не та новость, о которой я хотел рассказать. Помнишь Тиму Вивиановича?       — Твой начальник, который придумал взорвать установку, — с облегчением из-за отложенного еще ненадолго разговора кивнул Арсений. — Что он затеял на этот раз?       Антон улыбнулся, нехарактерно сжав губы, вздохнул и сказал:       — Он... может помочь мне уехать. Его внук — военный. Есть вариант найти форму для меня и в таком виде провезти через блокпосты. Почти наверняка получится.       — Уверен? — после паузы, выдавшей с головой его изумление, поинтересовался Арсений. — У них все-таки приказ...       — Ты не знаешь Тиму Вивиановича, — слабо усмехнулся Антон. — Он как десять генералов по части влияния на умы. И внук у него вроде нормальный. В моей квартире как раз сидит. Тима сказал, даже Мыша кормит.       — Какого Мыша?       — Ну, которого я спер с кафедры биологии, — Антон ткнул вычурной мельхиоровой вилкой куда-то за окно, очевидно, в направлении института.       Действительно, что-то такое Арсений слышал от него целую вечность назад.       — Хорошо, — он отодвинул опустевшую тарелку и всмотрелся в лицо напротив. — Это… хорошая новость?       — Получается, да. Просто… неожиданно как-то, — Антон рассеянно почесал нос. — Позов сообщил по факту, когда все было готово. Завтра у Жеки выходной, он заберет меня после обеда. Это… здорово, просто я здесь у тебя как-то разомлел, а тут… ехать хрен знает куда.       В горле у Арсения стало сухо, а в груди — пусто. Новость вогнала в минутный ступор, заставила испытать уже знакомую смесь из сожалений и бессильного неприятия. Так же он чувствовал себя наутро после аварии, узнав, что Антон исчез и разыскивается. Потом эти эмоции сменились более рациональными попытками разобраться в происходящем, но первой реакцией было неуместное, острое, обидное осознание того, что у них двоих нет всего времени мира. Что ни к чему не обязывающий, почти односторонний флирт не будет длиться бесконечно. Что короткие встречи, которых он, признаться, ждал, не останутся регулярными. Что ободряющая болтовня, легкость и понимание — это не константа.       Потом Антон нашелся, и Арсений понемногу расслабился. А всего времени мира — на этот раз, чтобы разобраться в себе — так и не появилось. Антон не станет дожидаться результатов его рефлексии бесконечно — с чего бы ему вообще заподозрить ее наличие? Он воспринимает их ситуацию не как шанс стать ближе — он зол и растерян, и Арсений, конечно, пришелся кстати со своей самоотверженной помощью, но зная Антона, совесть не позволит ему пользоваться чужой добротой дольше необходимого.       Теперь у него появилась возможность вернуть себе самостоятельность, и, естественно, он ею воспользуется. Арсений прикусил щеку изнутри и вдруг понял: не может. Он не может его остановить. Прямо сейчас подбирает несколько надежных сценариев, которые позволят не расставаться окончательно, но сказать о том, что ему бы этого не хотелось — не может.       В виске закололо и задергало, он машинально помассировал болезненную точку, задев оправу очков. Антон молчал, глядя в тарелку, и методичными, совсем не нервными движениями разминал растушенные овощи до состояния пюре.       — Какое кощунство.       — А? — встрепенулся Антон.       — Рагу, говорю, отличное. Спасибо, — Арсений поднялся, чтобы вымыть тарелку, а заодно отвлечься и не ляпнуть ничего драматичного на тему последнего ужина.       В самом деле, не на край же света Антон собрался и даже не в другую страну. А подальше от Приавска он действительно будет в большей безопасности — Серега Серегой, но у того и так достаточно задач. Он, конечно, отложит их, чтобы в случае чего помочь, но лучше этого самого случая не допускать.       Струя теплой воды смыла пахнущую лимоном пену со знакомой с детства тарелки — салатовый градиент по краям и выпуклые вензеля. Мельхиоровая вилка тоже была старой, из приданого бабушки — обитый бархатом футляр полвека пылился в книжном шкафу, потом был технично забыт при переезде родителей, а еще через какое-то время Арсений в один из приездов запустил в него руки, когда к доставке забыли приложить приборы. Накалывать посредственные гёдза потемневшей от времени вилкой было нелепо, но зато ощущалось как маленький бунт против чужого синдрома отложенной жизни. Было бы так же легко справиться с собственным…       — Подумай, что тебе понадобится с собой, — Арсений обернулся, вытирая руки, заметил, что Антон снова пытается дотянуться до повязки, и шагнул ближе.       — Надо Катю спросить, она должна зайти завтра и убрать дрена… — тот осекся и замер. — Что ты делаешь?       — Чешу тебе спину, — невозмутимо ответил Арсений, хотя руки сделались непослушными, а кончики пальцев слегка покалывало от тепла чужого тела. — Где?       Антон буркнул что-то невнятное, потом обреченно вздохнул и повторил четче:       — Повыше. И ближе к позвоночнику. Ага, там.       Своего облегчения, когда короткие ногти поскребли нужный участок, он не выразил ни словом, ни даже вздохом, напротив выглядел мрачным и отрешенным, так что Арсений убрал руки сразу же, как посчитал возможным. И какого черта он вообще полез?       — Не представляешь, как я жду, когда смогу нормально вымыться, — после паузы подал голос Антон, и его тон был будничным, будто эта неловкость Арсению просто померещилась.       Тем не менее, отговорившись чем-то ободряющим, он поспешил ретироваться, напомнив себе вчерашнего Антона. Отнес в спальню переданную Матвиенко коробку, расставил флаконы на боковой полке шкафа, захватил чистое белье и отправился в ванную… А там, заталкивая свитер в стиралку, снова вернулся к вопросу, который не давал ему уснуть последние несколько дней и которым стоило озадачиться еще год назад: что между ними происходит?       С одной стороны, все было предельно понятно: Антон ему симпатизировал, но ни на чем не настаивал, поскольку был уверен, что Арсения не привлекает свой пол. С другой — какого черта Антон так реагирует на попытки… сблизиться? Как вообще в такой обстановке можно разобраться, возможно ли между ними… что-то? Это ведь работает в две стороны и зависит не только от желания Арсения. И если поначалу поведение Антона еще можно было принять за безоговорочное «да», то по прошествии этого года и особенно последних полутора недель стало ясно, что все намного сложнее.       Как и с его безоговорочным «нет», которое в какой-то момент стало не более чем комической деталью, развлекающей их обоих. Теперь же было совсем не смешно.       Теперь Арсений отчаянно не хотел его терять.       Что характерно, это было первым расставанием, к которому он применил именно слово «терять», хотя они и вместе-то не были, а настоящих разрывов в его жизни насчитывалось немало. Однако о тех женщинах он вовсе не жалел, только о том, что ничего не вышло. И одно это свидетельствовало, что с теми отношениями что-то было сильно не так.       Что-то. Он искренне старался понять что, доанализировался до совершенно нелепых, субъективных и категоричных выводов, понял, что все это хрень собачья, постарался отключить голову и перестать типировать потенциальных спутниц жизни в соответствии с прошлым опытом, дать шанс себе и хорошим девушкам… Но ничего не получалось. Те, кто знали, чего хотят, стремились перекроить его под себя и разочаровывались в уровне эмоциональной поддержки, беспамятно влюбленные принцессы ревновали к работе и капризничали по мелочам, для оторв он оказывался слишком скучным и расчетливым… и еще целый список конфликтов и недопониманий, суть которых сводилась к одному: он их не любил, да и они его тоже. Не любил после месяцев регулярных свиданий и после секса на первом же, не любил в ходе служебных романов, после долгих ухаживаний, случайных встреч, совместных путешествий, знакомств с родителями. Не любил после шести лет жизни под одной крышей, потому что ту девушку честнее было бы назвать соседкой с привилегиями. Он даже порадовался, когда она нашла свою любовь: искренне, как за подругу, а не только потому, что от мысли провести так всю жизнь делалось жутко.       Провести жизнь хотелось иначе: в тепле и понимании, искреннем, не для галочки. В атмосфере близости, которая, он знал, бывает между некоторыми людьми. Стать для кого-то тем, кем до сих пор являлись друг для друга родители: одновременно надежными соратниками, способными выстоять против целого мира, и нежными, любящими партнерами, хотя никому не придет в голову заподозрить в нежности сурового отставного майора на руководящей должности и его личного помощника, которую на громадном предприятии опасались едва ли не больше.       Арсений действительно пытался построить нечто похожее, но все было не то. Какая ирония — он был способен заставить слаженно работать огромные коллективы, сложные логистические схемы и чудовищные механизмы и стопорился перед системой из всего двух компонентов. Двух человек. А ведь тогда он по крайней мере не рисковал просрать все с формулировкой «я не пидор».       Впрочем, даже придя к непростому выводу, что гетеросексуальность была всего лишь одним из готовых решений, которыми он воспользовался в своей жизни, он все равно безбожно тормозил. Не мог же он заявить «хорошо, уломал, давай попробуем быть вместе»? И не в гордости дело, тем более что на самом деле Антон никого не уламывал. Напротив, все его замечания изначально не предполагали, что между ними что-то может быть. Просто этот удивительный человек выбрал его источником своего странного вдохновения. Не рассматривал перспектив и именно поэтому так легко говорил о своих чувствах, и так шарахался от прикосновений. В таком формате их отношения работали отлично, поддерживали обоих, но что-то большее могло все испортить. А это была первая романтическая связь, которую Арсений действительно боялся разрушить. Потому что, кажется, влюбился.       Оказался затянут в метафорический водоворот, который неизбежно образовывался там, где Антона тащило по жизни. Отказался немедленно уносить ноги, пожелал удовлетворить свое любопытство, проникся, и теперь… Струи воды были почти обжигающе горячими, но Арсений заметил это, только когда их прикосновения к спине, плечам и шее стали невыносимо болезненными. Зашипев, он шагнул от них подальше и, неудобно потянувшись, крутанул холодный кран. Поза навеяла дурацкую шутку про душ и мыло, и он беззвучно, истерично рассмеялся, намочив макушку.       И теперь нужно было что-то делать.