Chaotic energy

      В следующие несколько дней наряду с открытием, что у Арса совершенно чудовищный режим дня, Антон сделал еще одно, не такое безобидное. В основном тот работал в первую смену, а потому поднимался на рассвете. Иногда Антон в это время еще втыкал в одолженный ноут: клепал мемы, модерировал футфетишистский сайт и по привычке перелопачивал региональные новости в поисках забавных происшествий. Смысла в том было немного: «Притянутые за уши» ушли в вынужденный отпуск, чтобы не провоцировать охотников за головой ведущего, а появись в новостях стоящая информация о его поисках, Позов бы сразу сообщил — у того процесс мониторинга был автоматизирован. Но Антону нужно было занять время и голову, так что он торчал перед экраном, пока за окном не начинало сереть, а из-за прикрытой двери не доносились тихие шорохи, с которыми Арс собирался на работу. К моменту, когда тот оказывался готов к выходу и неслышно заглядывал в комнату, чтобы проверить, в порядке ли Антон, тот уже лежал в постели с закрытыми глазами — контактировать с утренним Арсом он избегал.       Попробовал однажды и больше не захотел, потому что в такое время добродушная ирония, которой тот встречал любые слова и действия Антона, еще дремала. Он не рычал и не раздражался, просто смотрел прямо и без улыбки, и этим взглядом можно было пугать детей. И не только. Антон, как-то присоединившись к нему за завтраком и ляпнув что-то в своем духе, вдруг отчетливо осознал: весь этот год он не навязывался. Арс определенно поощрял его, потому что, как оказалось, был способен закрывать чужие рты одним своим видом. И раз не воспользовался этим умением и не отвадил мгновенно, а напротив прикладывал усилия, чтобы быть комфортным собеседником, то, получается, был заинтересован. Открытие, по идее, было приятным, но почему-то Антон оробел: пока он казался себе единственным и неповторимым инициатором их странного общения, было как-то проще. Поэтому он закрывал ноут, укладывался и притворялся спящим, когда в ванной начинала шуметь вода, а потом и правда засыпал с мыслью о том, насколько же угадал с метафорой в тот вечер, когда Арс забрал его в депо. В детстве мать явно грозила ему кем-то вроде него.       Антон привык барахтаться самостоятельно с четырнадцати лет, когда погибла мама, а отец так и не объявился. Опека почти лежачей бабушки была исключительно формальным поводом не оказаться в детдоме, а по факту дела обстояли ровно наоборот: опекал Антон. Распоряжался очень ограниченным количеством денег, следил за домом, возил по врачам, успевал учиться... Ревел по ночам над абстрактными проблемами лирических героев грустных песен, потому что над своими не получалось, а нервы сдавали.       Тогда же он, обладатель бурного воображения, прежде панически боявшийся ужастиков, подсел на хоррор-фильмы. Скримеры и киношное напряжение в конечном итоге расслабляли, а пугающие тени, в которые он всматривался, укладываясь спать после просмотра, вызывали не страх, а усталую мысль, что если ночью его сожрет монстр, то вместе с Антоном в его зубастой глотке исчезнут опостылевшие планы на следующий день, тревоги о бабушкином здоровье и деньгах, экзамены и поступление.       Он был перманентно вымотан, загнан и одинок. Остро тосковал по матери и временам, когда все было непросто и они говорили друг другу, что нужно потерпеть... Кто знал, что тогда — вот это было хорошее время? Тосковал по детству — не по отцу, который еще не ушел, а по ощущению беззаботности. И да, по фирменной маминой фразе — «будешь плохо себя вести — злой дядя заберет». Это было их внутренней шуткой, просто потому что поводов Антон давал бессчетное количество, и более вменяемые аргументы приелись. Став старше, он разгонял целые выступления на эту тему, когда они вдвоем куда-то ехали, и мама почти непрерывно хохотала… Это почему-то запомнилось лучше всего, вызывая в груди невыносимое, щемящее чувство, превратившееся в светлую тоску пополам с постироничной надеждой, что однажды антагонист из детства, который где-то задержался, наконец доберется до Антона, охренеет от того, что он творит теперь, и действительно заберет — Антон был бы не против. Как был не против попасться Пеннивайзу, Ктулху, Дракуле, кукле Чаки, Фредди Крюгеру и Чужому.       Антон устало усмехался этим мыслям, когда варил наркоту в подвале, зарабатывая на операцию бабушке. Операция не помогла, и, занимаясь похоронами, он выбросил из головы не только выдуманных чудовищ, но и вообще все на свете. Голова еще почти год была пустой, а он по инерции продолжал применять диплом химика, о котором так мечтала бабушка, в сфере, не одобряемой законом.       Когда догнала неизбежная расплата, Антон снова оказался не против, чтобы его кто-нибудь забрал, на этот раз из камеры СИЗО, где он провел почти два месяца. Но то была не юрисдикция персонажа детских пугалок, поэтому помог не он, а хороший адвокат, на которого скинулись друзья по универу и бывшая девушка. Адвокат был профессионалом, а еще абсолютно бессовестным, так что после процесса Антон оказался на свободе.       Задержание, заключение и суд оставили достаточно яркие впечатления, чтобы в следующие годы он не преступал закон так явно. Был раздолбаем и трудоголиком, душнилой и душой компании, бизнесменом, наставником юных умов, богемой, одиноким дерьмом и больше никогда барыгой. Ловил своеобразную гармонию в неопределенности за неимением лучших вариантов, уживался с внутренним и внешним хаосом. Ударялся в концептуальное творчество и проектную работу, а потом упарывался по пятидневке, цепляясь за предсказуемость и стабильность. Иногда батарейка садилась, его фанатизм уступал место апатии, но по большому счету Антон оставался в энергетическом выигрыше, и обстоятельствам не удавалось его сломать и прожевать. Его идеализм стал более прагматичен, а наивность оказалась просто выбором, произрастающим из понимания поганой сути некоторых вещей. Наверное, со стороны это можно было счесть взрослением, хотя у самого Антона на этот счет было свое, неутешительное мнение.       Он больше никуда не влипал всерьез. Так, по мелочи, не о чем говорить. Было не о чем, до прошлой недели. Когда все сначала покатилось к чертям, а потом продолжило катиться, но уже в присутствии Арса, который и прежде казался идеальным кандидатом на роль похитителя хулиганов, а теперь и подавно.       Антону тогда снова, как в юности, было очень нужно, чтобы кто-то ненадолго, хоть на несколько часов, забрал его оттуда, где ему хреново. Но Арс пошел даже дальше и взял на себя намного больше. И Антон, сочиняя способы отблагодарить его, когда все закончится, пока просто старался не создавать неудобств, не светиться перед посторонними, не оставлять следов в сети (спасибо параноидальной школе Дмитрия Позова) и не приставать. Арс вроде бы считал забавными вполне искренние комплименты и нервные шутки с подтекстом, но это было в те времена, когда они виделись раз в несколько дней. А вот делить дом с безнадежно влюбленным в него мужиком, который к тому же всю жизнь затрудняется держать язык за зубами, ему вряд ли пришлось бы по вкусу.       Антон зачем-то прикусил кончик этого самого языка, который на пару с шилом в известном месте образовывал ось, невидимый стержень его личности, подхватил со стула полотенце и отправился в душ — корячиться в попытке не намочить повязку. За последнюю пару дней ему стало намного лучше, и надо было хотя бы попытаться нормально вымыться.       На самом деле, подумал Антон, осторожно поливая себя из лейки, он старался не болтать лишнего не только из-за комфорта Арса. Он… не боялся окончательно достать или обидеть, скорее, узнав его чуть лучше, опасался нарваться. Хотя нельзя было исключать, что все тревожные предпосылки были плодом все того же бурного воображения.       Арс принимал гостя как данность. Не суетился, не перегибал с предупредительностью, не устанавливал правил пребывания на его территории. Наблюдая за ним в естественной среде обитания, Антон никак не мог сформулировать свои впечатления, мог только сравнить. Это было как... одинокий привал у грохочущего водопада, как вид на широкий простор с поросшего разнотравьем холма, как мегаполис, просыпающийся к открытию метро, летний рассвет, гул гигантского производственного цеха, первый вдох, когда после поздней консультации на кафедре аналитической химии делаешь шаг в мутные от тумана осенние сумерки, как гулкая пустота покинутых зданий... Как все те места и состояния, где Антон чувствовал трепет и странный покой.       До Арса это никогда не были люди. А он... как будто оказался еще одной силой природы. Чем-то основательным, безразличным к мелким терзаниям, почти неуязвимым перед энтропией вселенной. И по утрам ему не удавалось скрывать эту свою суть, а за привычным спокойствием начинала угадываться странная сила, которая позволяла оставаться расслабленным. Антон догадывался, что его сосед был способен на решительные действия, жесткость, даже агрессию, но по какой-то причине просто... не хотел. Будто познал дзен в этом грязном сером городе.       И этот удивительный человек его выхаживал. Скупил едва ли не пол-аптеки, менял повязки, готовил шприцы с уверенностью опытной медсестры, выслушивал обязательную шутку про задницу, в которых Антон старался не повторяться, а закончив, со смешком щелкал резинкой его белья. И белье купил, самое сдержанное из возможных, без тупых рисунков и психоделических узоров.       Антон чувствовал себя нелепым — не из-за скучных черных труселей, а на фоне Арса. И еще — смотрел в будущее с оптимизмом. Парадоксальным образом в то время, когда был объявлен в розыск, а в нескольких десятках метров окопались вожделеющие его персону вояки. Парадоксальным образом рядом с человеком, который в одной из прошлых жизней наверняка преуспел на инквизиторском поприще, обращал толпы врагов в паническое бегство, плел блестящие интриги, сокрушал крепости, жестоко расправлялся с неугодными, а теперь явился за его сердцем… Антон отвлекся, чтобы выдавить на ладонь ядовито-зеленого геля для душа, и продолжил мыться, сдавленно ругаясь, когда струи воды попадали на бинты.       Он как раз воображал себе Арса в облике инопланетного чародея в сеттинге по типу Вархаммера — тот, почему-то иссиня-черный и холодный до нервной дрожи, отдавал приказ вступить в схватку с космическим десантом — когда его вернул в реальность какой-то шум за дверью ванной. Антон перекрыл воду и прислушался: кажется, показалось, или... Спустя полминуты, когда мокрая кожа успела покрыться мурашками, где-то в квартире раздался тихий... щелчок? Антон напрягся сильнее, беззвучно ругнулся и переступил бортик ванной, торопливо оборачивая полотенце вокруг бедер. Проще всего было предположить, что это вернулся Арс, но до конца его смены оставалось еще почти четыре часа... Он осторожно, чтобы не выдать себя, повернул ручку двери и толкнул ее, осматривая коридор в образовавшуюся щель. Пусто. Однако что-то незримо переменилось в атмосфере квартиры.       Неслышно ступая босыми ногами и мысленно умоляя паркет не скрипеть, Антон сначала заглянул на кухню. Там все было спокойно, и еще — нашелся молоток для отбивания мяса. Не то чтобы Антон всерьез рассчитывал отбиться от воров, призраков или армейских, которые его вычислили, но, сжимая в кулаке тяжелый металл с удобной ручкой, чувствовал себя увереннее. С молотком наперевес он направился вглубь квартиры, двигаясь по стеночке — там паркет был не таким певучим.       Пристально всматриваясь в комнаты по пути и не обнаруживая посторонних, Антон добрался до спальни Арса. Поколебался, стоит ли заглядывать, но… из-за тяжелой двери послышался какой-то шорох, и Антон, не думая больше, толкнул ее от себя.       В глубине души он понимал, что с вероятностью в девяносто девять процентов это просто разыгравшееся воображение, и потакал ему, потому что так было интереснее. Но в просторной, будто бы вовсе необитаемой спальне Арса его ждало не распахнувшееся от сквозняка окно или соскользнувшая на пол подушка. Там обнаружился незнакомый мужчина.       Тот стоял спиной, обнаженный по пояс: серо-оранжевый рабочий комбинезон был расстегнут и едва держался на косточках, рукава болтались по бокам, штанины почти полностью скрывали ступни. Антон инстинктивно отступил назад, но неизвестный уже обернулся на шум... и оказался Арсом. Надо же было так залипнуть на непредвиденную бледную спину в мелких родинках, чтобы не понять по знакомому черноволосому затылку, что в дом никто не вламывался.       Арс обвел изумленным взглядом замершего на пороге Антона, задержался на молотке, который тот поспешно спрятал за спину, и проговорил без тени улыбки:       — Напугал? У меня перерыв, я заскочил переодеться. Сцепился с неадекватной бабкой, — он развел руками, Антон мазнул взглядом по дорожке волос под пупком и заставил себя больше не опускать глаза ниже его шеи. — На пассажиров с палкой бросалась. А меня облила какой-то дрянью… — так вот, что именно было не так с атмосферой: в ней витал аромат домашней грушевой наливки. — Я одолжил спецовку в депо, но кататься в ней по маршруту не особо хочется.       — А. Ну да. Прости, что вломился, — неловко пробормотал Антон.       Это было бы даже забавно, но то, что Арс стоял перед ним полуголым, а на самом Антоне было только полотенце, делало ситуацию… некомфортной. Как и то, что Арс даже не попытался пошутить, хотя сцена открывала огромный простор для добивок, а говорил как ни в чем не бывало, при этом беззастенчиво рассматривая. В его взгляде не было карикатурного эротического подтекста, скорее он отмечал, что за время болезни Антон заметно похудел и пока не отъелся обратно, но тот все равно попятился, ударившись пяткой о порог.       А ведь он, терроризируя Арса намеками, все же старался соблюдать рамки приличий, например, избегал прикосновений, чтобы не доставлять дискомфорта. И еще воздерживался от излишней натуралистичности в рискованных репликах: о бесконечной любви можно, о задницах — осторожно, о гландах — нет. Очень сомнительный кодекс чести, учитывая, что объектом его чувств был гетеросексуальный мужик под сорок, но парадоксальным образом он работал — они все еще неплохо общались.       В новых условиях кодекс чести претерпел некоторые изменения, и одним из пунктов стал запрет на стереотипное соблазнение, даже в порядке постиронии. Никаких готовки в одном фартуке на голое тело, кофе в постель и ночных визитов в спальню с историей о том, что ему снятся кошмары. Кошмары-то снились, но режимы дня у них с Арсом все равно не совпадали, да и вторгаться в чужую постель Антон не собирался ни при каких обстоятельствах. Рисковать равновесием в их отношениях было попросту страшно. Он, конечно, подозревал, что однажды его отчаянная открытость и многочисленные признания в том, как именно Арс заставляет его чувствовать себя, ему аукнутся, но так бессовестно приближать этот момент не собирался. Тем более, во имя чего Антону рисковать? Никакого хэппи энда для них вообразить не получалось, а стоит ему перегнуть, Арс без колебаний щелкнет его по носу и будет разочарован. Как и Антон в себе.       И вот теперь он врывается к нему в спальню. Браво.       — Я надеюсь, ты понимаешь, — нервно проговорил Антон, на всякий случай придерживая край полотенца, — что если бы я вздумал подобраться к голому тебе, то придумал бы что-то более оригинальное? — Черт, что он несет? — В смысле, это не обещание. Не угроза. Я не стану, правда. Просто это действительно случайность. Прости, — и он, дождавшись недоуменного кивка, поспешил ретироваться, тем более что от холода его начинала бить дрожь.

***

      Возвращаясь домой второй раз за день, Арсений все еще чувствовал запах груш, но тот странным образом не раздражал. А ведь с некоторых пор его мозг обожал выстраивать прочные ассоциации на основе незначительных неприятных происшествий, заставляя проникаться отвращением к случайным ароматам. Да и стычка с неадекватной пожилой ведьмой начинала казаться скорее комическим эпизодом, хотя еще несколько часов назад он был по-настоящему зол. Арсений подозревал, дело в Антоне: нельзя искренне досадовать, что судьба привела вооруженную клюкой каргу именно в его вагон, когда после этого имел возможность наблюдать, как этот человек готовился защищаться от вторжения — мокрый, в одном полотенце и вооруженный цельнометаллическим молотком для отбивных. Арсений даже смеяться не стал, настолько был потрясен. Не реакцией Антона — поступок был в его духе, а тем, что подобное происходит в этой квартире, пустой и тихой. Что что-то подобное происходит в его жизни, которая за год пришла в полное соответствие с жильем.       Явление Антона оказалось настолько сильным впечатлением, что затмило в его сознании старушку, ее косынку, клюку и наливку. Ассоциация «груши — охреневший полуголый Антон» была благополучно создана, и Арсений был уверен, что не станет шарахаться от компотов, сладких начинок и парфюмерных отдушек. Боги. Заговори он об этом с Матвиенко, тот бы точно отправил его к специалисту.       — Я бы с удовольствием сцепился с твоей бабкой вместо тебя, — услышал Арсений и, нахмурившись, поднял голову от тарелки.       Завтыкал, как обычно после работы. Впрочем, физическая усталость, а не ощущение натянутых и вибрирующих нервов, которое он понимал под этим словом в прошлом, была даже приятна.       — Давно не слышал от тебя ничего в таком духе, — улыбнулся он. — Конечно, не признание в любви и не приглашение на свидание, но все равно как в старые добрые. Теперь действительно верю, что ты идешь на поправку.       — Ой, иди ты, — закатил глаза Антон. — Я не о том. Просто на любую фигню подписался бы, лишь бы не сидеть взаперти. Никогда бы не подумал, что невозможность выйти на улицу может так давить на мозги. Готов даже вставать на работу в восемь утра. Причем не обязательно на ПХК, можно хоть дворником. Да не смотри ты так, тебе не придется сажать меня под замок. Просто делюсь, — он улыбнулся. — Я, конечно, бывало и по месяцу дома сидел, но там были перекуры, да и за едой нужно было выбираться.       — Черт, — Арсений досадливо свел брови, — я не подумал, ты же куришь. Скажи какие, я куплю сигарет. Можешь на балкон выходить.       — Да я же редко, так что меня особо не ломает, — проговорил Антон, жестикулируя вилкой и при этом умудряясь поглощать ужин. — На работе Поз не дает, а выходить из лабы впадлу. Купишь — спасибо, нет — здоровее буду. И вони меньше.       — Если бы меня беспокоила сигаретная вонь, я бы не выходил к тебе на галерею, — здраво возразил Арсений. — Не свежим же воздухом я там дышал.       — В этом городе словосочетание «свежий воздух» звучит как издевка, — привычно посетовал Антон, подумал и признал: — Но в нашем районе с воздухом все не так уж плохо. Здесь возвышенность плюс удачная роза ветров. Не знаю, как сейчас, но мне говорили, раньше эти два дома считались элитными.       Арсений кивнул. Как раз по этой причине его родители вскоре после переезда получили квартиру именно здесь.       — Ты поэтому тут поселился? — спросил он.       — Неа, из-за галереи, — ответил Антон. — Увидел — и влюбился. Хотя были варианты ближе к ПХК. А потом узнал, что к галерее прилагаешься ты…       Арсений помедлил, ожидая услышать что-то вроде «и в тебя тоже влюбился с первого взгляда», но Антон сосредоточился на содержимом тарелки. Посчитал, что это будет слишком предсказуемо?       — Да, риэлтору стоило упомянуть меня наряду с транспортной развязкой, — Арсений хмыкнул и потянулся, чтобы включить электрический чайник.       Антон кивнул, прожевал и с подозрением уточнил:       — А балкон… он в твоей спальне?       — В моей символический. А в дальней комнате большой. Неужели не заглядывал?       — Ну, там дверь закрыта, а я уважаю твое личное пространство.       Арсений фыркнул.       — Закрыта, потому что там пусто, только ковры какие-то… — он поднялся, чтобы убрать тарелку. — Доедай, покажу.

***

      Выбравшись на балкон с Антоном и двумя чашками, Арсений испытал дежавю. В похожей обстановке они встречались на галерее: узкий застекленный мостик между бетонными многоэтажками, сигаретный дым и теплый чай, болтовня одного и снисходительное внимание другого… Впрочем, снисходительность уже давно была скорее данью традиции, и отыгрывал свою роль Арсений по привычке. Равно как и Антон по привычке преувеличенно активно изощрялся в остроумии — они давно могли бы обходиться без этого, но никто не хотел начинать первым. Это означало бы откровенность, а, зная своих тараканов и угадывая тщательно усмиренный мрак в душе Антона, Арсений подозревал, что лучше уж им держаться привычного формата.       Вид с этого балкона был смутно знакомым — раньше здесь была его детская. Слева, ближе к окраине города, угадывались железнодорожная развязка и разросшаяся за годы промзона, справа, в направлении центра — давно замершее колесо обозрения. Когда-то в старом парке было полно аттракционов, но их демонтировали, а на огромный остов не стали тратиться и оставили как есть. Арсений нашел глазами свою первую школу, проследил взглядом за троицей мужиков, которые неторопливо двигались в сторону общаги железнодорожников… Может, стоило выбрать не трамвай, а сразу поезд? Хотя, возраст, наверное, не позволил бы. Антон отпил чай и осторожно устроил чашку на длинном деревянном подоконнике, тоже глядя вниз.       — Почему ты переехал? — спросил он через минуту.       Арсений удивленно повернул голову. Это был едва ли не первый личный вопрос, который задал ему Антон за все время их знакомства. Помедлив, он ответил:       — Я провел здесь детство и, когда уволился с прошлой работы, подумал, что вернуться — хорошая идея. Правда, я запомнил этот город совсем другим.       — Чище?       — Да. И вообще как-то… светлее. Может, дело в восприятии.       — Тима рассказывал, раньше здесь действительно было лучше, — поделился Антон и добавил с улыбкой: — Правда, рассказывал в контексте того, что это наш главный все угробил. Он обожает во всем винить его, хотя в одиночку такое не устроить, пусть даже времени у него было достаточно.       Арсений улыбнулся. Этот «безбашенный дед» заочно нравился ему все больше, хотя о личном знакомстве он думал с содроганием. А ведь вполне вероятно, оно им предстоит.       — Не знаю, как оно на самом деле. Двадцать лет назад у меня были дела поинтереснее, чем разбираться в местной политике, но, учитывая, как временами плевался отец, тогда все тоже было не слишком радужно.       — Двадцать лет? Сколько тебе было двадцать лет назад?       — Семнадцать, — фыркнул Арсений. — Ну, когда уезжал учиться. Что, не слишком весело обнаружить, что положил глаз на динозавра? — он изогнул бровь и покосился на Антона.       — Я просто никогда об этом не задумывался, — пожал тот плечами, проигнорировав подкол. — То есть ты жил здесь с родителями, в этой квартире? А они… — он запнулся, решив, что затронул болезненную тему.       — Это не наследство, — покачал Арсений головой.       Когда отцу предложили новую работу на другом конце страны, заниматься продажей квартиры было некогда, а позже этот вопрос почему-то заглох. Матушка, которая традиционно трудилась личным отцовским помощником и погрязла в новых обязанностях по уши, оформила доверенность на Арсения, предложив сдавать жилье. Но тот взялся за дело без энтузиазма: не горел желанием связываться с риелторовским племенем, к тому же в то время получил первую полноценную работу и не нуждался в деньгах. А вскоре вообще понял, что не может пустить сюда чужих людей.       Будто знал, что однажды захочет вернуться. Поэтому трешка пылилась больше десятилетия, как музей счастливого детства. Арсений временами приезжал сюда из Питера в редкие выходные, чтобы перевести дыхание, и последний приезд затянулся больше, чем на год.       — Родители в порядке, но давно здесь не живут. А я… — Арсений невесело улыбнулся, глядя вдаль. — Просто нужно было сменить обстановку. Никогда не думал, что до этого дойдет, мне наоборот нравились периодические кризисы на работе, азарт разбирал… А потом случился перебор, — он не понимал, зачем это рассказывает, и велел себя закругляться, но почему-то добавил: — Меня тогда никто не понял, но…       — Да нет, выгорание — это вполне нормально. Здорово, что ты решил переехать, а не забухал, — рассудительно проговорил Антон, и от этой неожиданной поддержки Арсений даже растерялся. — Понимаю, ты решишь, я так говорю, потому что у меня шило в заднице и я вообще любые проблемы решаю переменой места жительства, но... нет ничего плохого в том, чтобы уйти оттуда, где тебе не нравится. Тем более... ты очень спокойно на все реагируешь, и я не могу представить, что там происходило, чтобы даже для тебя оказалось чересчур.       Арсений вспомнил Руслана Викторовича, дерганного, истеричного и самодовольного, вспомнил, как впервые увидел цифру двести на тонометре, свои зудящие руки в красных пятнах, и насмешливо поморщился. Перечислять все, случившееся около года назад, он не собирался, но список происшествий был обширен и эпичен, в духе сериалов, которые крутят по телеку в дневное время. Тех, где у героя идут наперекосяк личная жизнь и работа, отлетает кукуха, он разбивает тачку, чудом оставаясь в порядке, выясняет, что авария была подстроена, пытается разобраться, кому перешел дорогу… Антон явно бы оценил, но говорить об этом не хотелось.       У Павла Алексеевича и собственного отца Арсений перенял привычку не трепаться лишний раз. Он не распространялся о себе, оборачивал разговоры в интервью или экзамен собеседника, не высказывал своей позиции без нужды, на прямые вопросы отвечал коротко. Немногословность открывала пространство для маневра, мешала подловить его на безответственных высказываниях, а людям было некомфортно из-за его молчаливого внимания, и они начинали сами себя закапывать, что тоже немало пригождалось в работе. Но сейчас Арсений решил не развивать тему не из стратегических соображений — в их с Антоном общении было ноль расчета. Просто по привычке и чтобы не портить себе настроение. Ну его, было и было. Главное, все закончилось. Поэтому он ответил максимально обтекаемо:       — Наверное, я понял, что все будет разъебано в любом случае, а если я не уйду, то со мной за компанию, чуть ли не в первую очередь. Но…       Антон, который слушал внимательно и не торопил, понял, что ответа не дождется, и закончил сам:       — Ты скучаешь, — понимающе кивнул он, и Арсений осознал, что говорил о кризисах скорее мечтательно.       Он действительно любил пободаться. Противопоставить интеллект, планирование, управленческие способности и дипломатию хаосу и самовлюбленным идиотам, но только когда оно того стоило.       — Не по тому месту, — признался Арсений. — А по тому, каким нужно было быть. Но я не жалею. Мало кто может похвастать тем, что исполнил детскую мечту.       — Ты мечтал водить трамвай?       — Не то чтобы всерьез, — Арсений поймал взгляд Антона — искренне заинтересованный — и со вздохом продолжил: — Скорее как о чем-то, чего со мной точно не случится, хотя хотелось бы.       — Но оно таки случилось.       — Веришь, до сих пор не понимаю как, — честно признался Арсений. — Я только в общих чертах представлял себе все это, когда учиться шел. Любопытство на уровне десятилетки, дурацкая мысль, что круто было бы оказаться за рулем такой махины и посмотреть, как оно изнутри работает, — он покачал головой.       — Но это же круче всего, — убежденно возразил Антон, кажется, заслушавшись. — Даже если это не дело твоей жизни, ты попробовал. Посмотрел на депо…       — Подрался с бабкой… — в тон ему продолжил Арсений и тихо рассмеялся. — Интересный опыт, кто спорит. А когда-то казалось — сплошная романтика, — он помолчал, а потом, подстегнутый любопытством во взгляде Антона, продолжил: — Наверное, я понимаю, откуда вообще взялась эта идея. Как-то домой под утро шел, классе в девятом или около того, еще в старой школе. Год двухтысячный, получается, гитара, какое-то странное вино... Засиделись, я проводил девчонку и пешком возвращался.       — Девчонку хоть поцеловал? — с неподдельным интересом перебили его.       — Тох.       — Ну что? — тот с невинным видом вздернул брови. — Это же самое интересное!       — Не поцеловал, — признался Арсений, не понимая, как диалог свернул в этом направлении. — Я был очень…       — Воспитанным?       — Нерешительным, к тому же девятиклассником. Даже не уверен, что она мне нравилась, просто было почти по дороге, не одной же ей по темноте… — Арсений помолчал, потом весело возмутился: — Не сбивай. Короче, рядом притормозил служебный трамвай, водитель махнул, я внутрь заскочил. А город пустой, фонари не везде горят, осень, небо едва-едва синеет, в вагоне темно... Я соврал, куда мне надо, и проехал почти до конечной, так проняло, — он посмотрел на Антона и рассмеялся. — Ерунда.       — Мне интересно, — горячо возразил тот. — Жаль, я не догадался взять у тебя интервью.       — Интервью? — переспросил Арсений, довольный тем, что они свернули с неловкой темы юношеских воспоминаний и ненужной откровенности.       С одной стороны, было неожиданно приятно обнаружить, что говорить о прошлом можно и не упоминая о бывшей работе. А с другой — ну на кой оно Антону уперлось?       — Ага, — подтвердил тот, отпивая чай. — У себя в подкасте. Я звал самых разных людей, всем ведь есть, что рассказать. Может, не мега интересное, но атмосферное. Особенно если их сначала разговорить.       — Это они от отчаяния, чтобы тебя заткнуть, — ехидно хмыкнул Арсений, но улыбнулся вполне искренне и тепло.       — Может и так, — легко согласился Антон. — Главное, получалось забавно. В моем вкусе.       Арсений представил себе запутанную историю своей жизни за последние годы в формате «Притянутых за уши», пару эфиров которых он послушал из любопытства, и тихо заржал. Кажется, Антон в общих чертах уловил причину его смеха и добавил с улыбкой:       — Там сплошь неординарные личности, ты бы пришелся к месту. Но может и хорошо, что до этого не дошло. Едва ли нам удалось бы скрыть несомненную теплоту наших взаимоотношений, и, кто знает, вдруг тобой бы заинтересовалась полиция…       — Ты действительно думаешь, они переслушивают все твои эфиры? — усомнился Арсений, поправляя сползшие очки.       — Мне нравится так думать, — довольно улыбнулся Антон. — Прикинь, а? Посадили какого-то мента шерстить мои соцсети. Тот же инст, а у меня там рубрика «сливаюсь с природой», и короткометражки наши, и посты... Я бы посмотрел на лицо того, кто будет это анализировать.       — Может, у тебя наоборот вырастет аудитория. Там что-то ужасное?       — Специфическое, — он пожал плечами. — Из последнего — как я варил пельмени.       — Я пожалею о своем вопросе, — покачал головой Арсений и, тем не менее, спросил: — И что с пельменями?       — Там суть не в пельменях, — сказал Антон, отпивая чай. — Просто, чтобы вода скорее закипела, я, точнее лирический герой, накрыл кастрюлю крышкой. Алюминиевой. У алюминия высокая теплопроводность, и за счет этого, нагревшись, крышка начала впитывать информацию из ноосферы, в результате чего… Эй! Дыши, пожалуйста.       Арсений смеялся, уткнувшись лбом в ладонь. Очки снова сползли, и он небрежно вернул их на место, оставив отпечаток на линзе.       — Не дождешься, — с трудом успокоившись, выдохнул он. — А что там кроме кастрюли? В смысле, крышки-приемника?       — В инсте? Ну… — Антон задумался. — Я могу обосновать любое событие с точки зрения сатанинского заговора. Хоть Евровидение, хоть мастер-класс по вязанию. Библейские отсылки можно усмотреть где угодно, как и символику, и ритуалы. Про это есть конспирологические видосы. И наши собственные короткометражки. Показать? — на его лице боролись энтузиазм и здоровое сомнение в том, что адекватный человек может воспринять подобное творчество.       — Давай, — обреченно кивнул Арсений, потому что к адекватной части человечества причислял себя с большим сомнением.       Не в последнюю очередь стараниями Антона, сосредоточенно копающегося в телефоне, который Арсений представил как бывший свой. На самом деле, телефон был куплен в местном магазине электроники и распакован прямо на месте, но черта с два Антон бы об этом узнал. Тот и так усиленно старался его не стеснять, порывался перевести деньги (комиссионные, о боги, с полулегального сайта по продаже ношеных женских носков) и исправно мыл посуду, невзирая на сотрясение мозга.       — Короче, вообще-то это пьеса, но у меня с рифмой не очень, поэтому ее там нет, — Антон открыл какое-то видео и протянул Арсению.       Тот отхлебнул чай и нажал на воспроизведение. В кадре один Антон в нелепом парике восседал за широким столом, изображая психотерапевта, а другой, лежа на кушетке, нервно теребил хобот мягкого персикового слоненка, которого прижимал к груди.       — Это типа отсылка к Фрейду?       — Одна из, — кивнул Антон, глядя в экран под неудобным углом, но не придвигаясь ближе. — Интересно, сколько насчитаешь? Не только к дедушке Зигмунду, еще к Юнгу, Ясперсу, Берну, Пинелю, Мясищеву, Кандинскому...       — Про последнего точно ничего не слышал.       — Он был одновременно и психиатром, и психически больным, — пояснил Антон, в то время как его герой выслушивал невнятные жалобы своего двойника. — Но это прям с натяжкой, поэтому подсказываю. Но больше никаких спойлеров.       — Мне нравится, что ты веришь в мое образование.       — Вообще-то ты самый образованный водитель трамвая, что я встречал. Я правда только тебя и встречал, но… Как у вас с этим в депо?       — У нас в цене житейская мудрость, и я даже не в десятке, — фыркнул Арсений, вслушиваясь в происходящий диалог.       «... здесь пригодится все, что помните после утробы», — с нарочитым пафосом вещал Антон-психотерапевт.       Сонную предвечернюю тишину нарушил звонок трамвая, следом залаяла собака. Едва теплый чай отдавал приятной горечью. Антон-пациент бормотал сокровенное себе под нос, вжимал голову в плечи, терзал несчастную игрушку и смотрел куда угодно, но не на расслабленного и снисходительного доктора. Спустя почти шесть минут Арсений вернул телефон и глянул на Антона. Кажется, тот всерьез ожидал рецензии.       — Мне нравится. Есть что-то цепляющее в сочетании кустарного исполнения и безупречном следовании законам драматургии, — после минутного раздумья резюмировал Арсений. — Если отбросить этот парик и слона с его… хоботом.       — Зачем отбрасывать? В них вся суть, — улыбнулся Антон, безуспешно пытаясь скрыть, насколько доволен реакцией. — Хочешь, еще покажу? Всего одну, не думай, я не буду грузить.       Но он показал сначала одну, потом другую — ту, где стоял на фоне подсвеченного фонарями снегопада, с тлеющей сигаретой между пальцами, и, глядя в камеру, интересовался: «Опять всю ночь не спал?». Показал хоровод вокруг пожарного гидранта, торчащего из люка, кажется, это была пародия на «Танец» Матисса. И ту, где его лирический герой, уставший от одиночества, писал на пятидесятирублевых купюрах дату и место встречи, надеясь завести новые знакомства. И с обилием психоделических фильтров на видео, долженствующими обозначать Зазеркалье. И с собой в роли некой неописуемой сверхчеловеческой сущности с нимбом из рекламной строки. Чай в чашке Арсения давно закончился, но тот не уходил с балкона, а устроился на старой деревянной тумбе и продолжал смотреть.       За окном послышался стук поезда.       «— Я просто предлагаю тебе выбор, Нео.       — Так а де тблетки, я не поял?»       Арсений нажал на паузу и поднял глаза.       — Вот и ответ об источнике вдохновения. Под чем вы писали сценарий?       Антону полагалось развить шутку, но он, отвлекшись от силуэтов труб на горизонте, только хмыкнул. Казалось, пока Арсений погружался в его сюрреалистическое творчество, он задумался о чем-то невеселом.       — Это стереотип, Арс, — тонкие морщинки, различимые в свете клонящегося к закату ясного дня, напоминали об уже не юном возрасте, а взгляд, стоило прекратить улыбаться, сделался усталым. — Поверь, подавляющее большинство наркоманов даже простенькую сказку не сочинят. У них воображение деградирует. А если кто-то творит только под веществами — значит, изначально потенциал был еще больше, просто что-то мешало ему проявиться, — Антон провел кончиком большого пальца по тонкому слою пыли на подоконнике и задумчиво добавил: — Хотя творческие ребята чаще начинают употреблять. Но тут не стоит путать причину со следствием.       — А ты? — поколебавшись, спросил Арсений, хотя по его тону, а еще по оговоркам о проблемах с законом можно было в общих чертах представить положение дел.       — Как-то пробовал меф, — сообщил Антон так, будто речь шла о погоде. — Пару раз, не больше. Уже довольно давно.       — Не понравилось?       — В этом и дело, что понравилось. Но… стало не по себе, — признался он и объяснил: — На какое-то время, на пару часов, мне больше ничего не было нужно. То есть ты годами тяготишься чем-то неназванным, а потом снюхал — и вот оно.       Арсений, не ожидавший настолько искреннего ответа, не нашел, что сказать. Впрочем, Антону, кажется, и не требовались его комментарии. Эта откровенность далась ему легко, он просто делился впечатлениями, хотя от последней его фразы натурально пробрало мурашками.       — Я рад, что у тебя хватило силы воли не продолжать, — наконец ответил Арсений, и Антон улыбнулся упрямо и искренне.       — Сторчаться было бы слишком просто, — решительно отрезал он, и прозвучало это заявление так, будто он не один год проговаривал его про себя. — Но видос кстати вообще не про наркоту, смотри дальше. Скажи, что думаешь, и больше я к тебе не полезу, честное слово!       — Не полезешь?       — С короткометражками, — ухмыльнулось это чудовище.

***

      Остаток вечера Антон то и дело затруднялся прогнать с лица улыбку. Арс пару раз поинтересовался, что его так веселит, а не получив внятного ответа, привычно закатил глаза и отстал. Ну о каком внятном ответе могла идти речь, если даже самому себе причину самоуправства лицевых мышц получалось объяснить только экспрессивными междометиями? И еще, пожалуй, тем, что благодаря лечению самочувствие стремительно улучшалось и больше не приглушало эмоций, которые вызывал в Антоне его сосед.       Антон именовал свои чувства влюбленностью, потому что не мог подобрать более емкого определения. Но он и прежде влюблялся не единожды, и то было другое — никто... не потрошил его душу, не прикладывая к этому усилий. Антон влюблялся и неизменно был веселым, остроумным раздолбаем, авантюрным, но надежным. Оптимистичным — именно это определение он слышал в свой адрес чаще всего. А с Арсом оптимизм то и дело давал трещину, обнажая истинные чувства. И дело не в том, что Арс его угнетал. Скорее сам оптимизм, выработанный годами, был той еще отравой. Потому что в какой-то момент даже над вымышленными трагедиями лирических героев слезливых песен перестало получаться реветь, а внутренняя потребность в этом осталась.       Недавно Антон сокрушался, что рядом с Арсом превращается в шута, но теперь, похоже, его наоборот отпускала извечная, опостылевшая клоунада. Возможно потому, что рядом с ним было не страшно не вывезти. Если вдруг Антон даст себе волю, расклеится — Арс подстрахует. Да что там, уже страхует и делает это так, что не страшно, что он исчезнет в момент уязвимости.       Позов сказал как-то, что у Антона вместо базового доверия к миру — отсутствие инстинкта самосохранения. Антон заявил тогда, что не Позу с его паранойей рассуждать о доверии, но теперь думал, что тот, наверное, прав. И что в последние дни Антон таки начал отращивать себе базовое доверие — но не к миру, а персонально к Арсу. Арс не был непогрешим и всесилен, но это понятие — оно ведь было не про объективный расчет, а про спокойствие и отсутствие лишней паники без повода. И Антон был спокоен.       Поэтому и лыбился как дурак. А еще, наверное, потому, что Арсу зашли его короткометражки, которыми он до смешного гордился. Он даже был готов начать набрасывать сценарий для новой. При желании и снять что-нибудь можно — пусть с минимумом реквизита и без перспективы скорой публикации. Но не всю ведь жизнь он собирается быть в бегах? Рано или поздно ситуация как-то решится, и тогда...       «А ты бы снялся в срежиссированом мной ролике?» — быстро напечатал Антон в мессенджере и отправил Арсу беззвучное сообщение.       Тот уже ушел спать, как всегда до полуночи, так что ответа Антон ждал не раньше пяти утра, но Арс его удивил. И это мягко сказано.       «Учитывая твои извечные намеки, дальше ты упомянешь порно?» — интересовался он.       Антон возмущенно выдохнул, глядя в экран. Вот ведь говнюк!       «То есть высокое искусство тебя не интересует?»       «Думаю, тебе не слабо совместить».       Антон задумался. Он все еще был несколько выбит из колеи, но творческая жилка сделала охотничью стойку на слово «слабо» и работала в полную силу.       «Я не поклонник вульгарщины, но, если мы сойдемся на концептуальной эротике, можно попробовать. По крайней мере, в текстовом жанре у меня есть опыт».       «Это как? Переписки?»       Антон почувствовал, что краснеет. Какого черта? Он сам не один десяток раз давал понять, что Арс его привлекает, и изощренными намеками, и прямым текстом, но почему-то ответная прямота на вполне абстрактную тему его почти напугала.       «Я не про виртуальный секс. Ты же знаешь, что у меня есть сайт с носками?»       «И до сих пор не могу уложить эту информацию в голове. Предлагаешь добавить в твою концептуальную эротику элементы фут-фетиша?»       «Я просто рассказываю про опыт. Если хочешь. Не мешаю спать?»       «Расскажи. Мне интересно. И вообще про сайт тоже. Как тебя туда занесло?»       Антон глубоко вздохнул и прикусил губу. А ведь можно заявить, что писать слишком долго, вторично вторгнуться в спальню Арса под предлогом очередной байки…       «А что сайт? У меня так подруга зарабатывала. Правда, на другой площадке, и когда там подняли комиссию, она была расстроена. Через вк — не вариант, слишком много халявщиков. А реальные покупатели предпочитают специализированные маркетплейсы, там рейтинг продавцов и поддержка сайта. Короче, она мне как-то пожаловалась, и я по приколу сделал свой. Раскрутил, возможно, не очень честно, зато быстро, и подарил ей пять бессрочных премиум-аккаунтов»       «Изумительно :) Мне пора пересмотреть свое понимание дружбы. И какое отношение это имеет к твоему опыту текстовой эротики?»       Антон подавил улыбку.       «Специфика в том, что просто так носки не нужны даже фетишистам. Приходится дополнять фото предысториями. Собственно, я помогал с этим Иришке. У нее неплохой слог, но очень мало времени плюс проблемы с сюжетами. А у меня — нет. Поэтому я веду один из ее аккаунтов, а она отправляет желающим носки, свои и сестры»       «Охренеть. Я думал, ты только админишь»       «Еще модерирую анкеты и объявления, отвечаю в поддержке… и пишу посты, да. Они начинались банально — вот в этих носочках я потела в спортзале, эти надела на свидание, а эти с семейного ужина... А потом стало скучно, в ход пошли мистика, саспенс, загадочные незнакомцы... это заходит не всем, но у меня есть ряд постоянных читателей. Не все из них покупают носки, зато оплачивают премиум-аккаунты, чтобы заходить в мой профиль, и временами просто донатят. Кто-то из других девчонок жалуется в поддержку, что посты не соответствуют формату сайта, но поскольку поддержка — это я и есть, делаю, что хочу»       «И где-то по стране бедные мужики зачитываются эротикой, которую пишет не прекрасная барышня в милых носочках, а двухметровый и бородатый ты?»       «Ну, Арс, это ведь про творчество. Тебе было бы неприятно читать эротику, написанную мужчиной-писателем?»       «1) не читаю эротику 2) ты, все же, продаешь им носки 3) по мне не следует составлять статистику гомофобии по стране. Как минимум из-за наших взаимоотношений»       И что это должно значить?       «И я совершенно не осуждаю твою деятельность, просто изумляюсь тому, какие формы принимает твое стремление самовыразиться. Ты пишешь только с женских аккаунтов?», — добавил Арс, пока Антон озадаченно скреб затылок.       Второе сообщение мало прояснило ситуацию.       «Что ты имеешь в виду?»       «Что среди геев обязаны найтись футфетишисты. У тебя нет раздела для этой аудитории?»       Антон сглотнул. Слово «гей» резануло по нервам.       «Раздела нет. А мои носки — произведение искусства и не предназначены для продажи. К тому же я как-то не готов фоткать свои ноги для незнакомых мужиков. Но если ты заинтересован, можно устроить в индивидуальном порядке»       Антон ухмыльнулся, задрал обе ноги, растопырил пальцы, быстро сфоткал свои ступни и отправил снимок вдогонку. Кажется, на несколько мгновений Арс опешил, потому что ответ пришел с задержкой.       «Антон?»       «Что? Только не говори, что теперь не уснешь»       Ответа не последовало. Антон, все еще ухмыляясь, пролистал чат вверх, после чего ухмылка стала еще шире.       «Арс?»       «Да?»       «Когда ты спрашивал про переписку, ты хотел... попробовать?»       «С чего ты взял? Спокойной ночи, Антон. Можешь прислать сценарий на утверждение :)»