Милая, милая пища

У многих психически-больных людей обострение их недугов происходит весной, и это старо как мир. Но у Себастьяна обострение всегда случалось в начале ноября и продолжалось до середины декабря. В это время Лондон казался особо серым и безжизненным. Утренний туман, с которым часто встречался Себастьян, находясь на улице в полном одиночестве, заставлял его беспокоиться и теряться. Уж слишком странно и жутко все это выглядело, и всю наимилейшую атмосферу подобного Себастьян прочувствовать не мог и не хотел по причине испуга из-за так называемого эффекта «Зловещей долины». После болезненного рецидива депрессии, нечто похожее Себастьян испытывал особенно остро и, к сожалению, сколько бы ни беседовал с доктором Лау, устранить этого не мог, а хотел бы: все-таки испуг и тревога, как злющие вампиры, сосут слишком много энергии, которой у Себастьяна и так было не шибко много. После испуга проходило время, наступал день, а вместе с ним приходил и дождь. Из-за принесенной им слякоти и сырости, Себастьян ужасно раздражался, и теперь это была его главная эмоция, шедшая по умолчанию. Из-за своей обостренной раздражимости, что тоже отнимала много сил, Себастьян бесконечно плевался ядом на Сиэля, излишне саркастично и едко шутил над наивной мадам Пети, иногда пропускал психотерапию, и Лау приходилось ехать к нему домой, чтобы продолжить лечение. Лау не был обязан так сюсюкаться со своим взрослым пациентом, но оплату за сеанс в домашних условиях Лау получал удвоенную, так что он, каждый год переворачивая в календаре тридцать первое октября на первое ноября, напускно тяжело вздыхал, в душе алчно предвкушая легкую прибыль. День сменялся холодным вечером, и Себастьяна одолевала апатия. Обычно он мог с шести вечера до следующего дня проваляться в кровати в одной позе, игнорируя всех и все. Даже если произойдет взрыв неподалеку, Себастьян не шелохнется и бровью не поведет. Сейчас лишь было начало ноября, а столь сильнейшая апатия обычно наступала в середине его обострения. Все, чем был занят Себастьян на данный момент — это подготовка к будущему периоду помутнения рассудка и усиления симптомов депрессии. Не то, чтобы он подбегал к каждому знакомому и незнакомому, предупреждая о том, что если он их оскорбит — то это будет случайно и лишь из-за болезни (ложь, это было умышленно и специально); отчаянно закупался бумажными полотенцами, чтобы вытирать ими уголки своих заплаканных глаз, плюшевыми игрушками, чтобы печально вжиматься в них в порыве одиночества, как девочка-тинейджер из типичных девчатских сериалов две тысячи десятого года (хотя плюшевый котенок у Себастьяна действительно имелся, бережно сохраненный в самом дальнем углу шкафа). Себастьян скорее готовился к этому морально. Подобные периоды всегда приносили еще бОльшие отвращение и ненависть к себе, и чтобы не утопиться в самобичевании в эти моменты, Себастьян долго работал над усилением своей обворожительности, прикрывался болезненным высокомерием, надевал на голову корону эгоизма и накидывал на плечи мантию нарцисизма. Перед зеркалом он репетировал милейшую улыбку, разыгрывал очаровывающий смех. Тогда он был дамским угодником, Дон Жуаном, прекраснейшим инкубом из всех прекраснейших инкубов, и, кажется, все его великолепие просто затмевало остальное. Себастьян не мог сказать, что это особо помогало… Но разве был иной выход? Ты либо лицемер, либо ненавидишь себя. У Михаэлиса не было золотой середины; он почти все всегда доводил до изводящих крайностей. Ноябрь в этом году был холодным. Об этом стоило догадаться еще в сентябре, когда мороз иногда мог пробить до озноба молодых людей, решивших зачем-то выйти на прогулку в одних кофтах. Но прекрасная погода заставила людей потерять бдительность, и никто не позаботился о покупке теплых курток к ноябру-декабрю. Собственно, Себастьяну даже не нужно было об этом заботится; еще десять лет назад он закупился пальто, куртками, плащами, пиджаками отличного качества на любую перемену в погоде и до сих пор их донашивает, ведь те выглядели так, будто прямиком из магазина. Мадам Пети, как взрослая женщина с опытом, тоже не беспокоилась о своем гардеробе; в наличии у нее всегда были миловидные пальто и искусственные шубки. Взрослые люди умели спасать себя в заморозки, это ясно… Но что насчет одинокого подростка, оставшегося без присмотра взрослых? Кажется, он носил только какую-то легкую куртку… Без шарфа, шапки или перчаток. К тому же отсутствовал в своей комнате он теперь гораздо чаще. Начиная с конца октября, Сиэль уходил из дома в полдень и приходил часов в восемь-девять вечера. Мадам Пети беспокоилась, суетилась, долго сидела у окна, высматривая Сиэля, и поначалу Себастьян умело успокаивал ее тем, что подросток просто осматривает окрестности. С начала дня до самого его конца, в ужасный пронизывающий холод, под дождем без зонта. Живя в этих окрестностях уже как три месяца, он осматривал их… Что еще оставалось говорить Себастьяну, чтобы не видеть, как томно и заунывно печалится мадам Пети? Ее серый вид нагонял тоску и на Михаэлиса… Он не мог давать ей повода грустить. Но время шло, и его оправдания долгих прогулок Сиэля больше не работали. В конце концов Сиэль вел себя как брошенный всеми и вся бродячий кот, которого прибрали в руки не очень грамотные хозяева и позволяли уходить ему, когда вздумается, так и не подозревая, что коту этому нужны были не улица и свобода, а тепло в доме и отстуствие чувств бессилия и беззащитности. Впрочем, Себастьяну было плевать на Сиэля. И пускай он тесно контактировал с теми, кто был непосредственно близок Себастьяну, Сиэль в его глазах не стоил ни гроша. Его прогулки до самой ночи позволяли Себастьяну расслабляться в одиночестве… В минуты блаженной тишины Михаэлис мысленно благодарил Сиэля за подобные милейшие подношения… Но и минутам одиночества свойственно, к сожалению, кончаться. Похожим дождливым днем, когда уже изрядно вечерело, мадам Пети и Себастьян вновь меланхолично стояли у окна, смотря на заливающуюся ливнем улицу. Мадам Пети тихо рассказывала Себастьяну о том, что скоро уедет в санаторий со своими друзьями на взморье. Ну и что там делать в самый дождливый период времени…? И мадам Пети, и Себастьян недоуменно качали головой. Должно быть, там будет уютно…? И мадам Пети, и Себастьян с легкой надеждой взглянули друг другу в глаза. Господи, лишь бы там было уютно…! Скрип входной двери заставил обернуться их обоих. Заметив насквозь промокшего Сиэля, мадам Пети с ужасом вскрикнула и, засуетившись, сначала подбежала к нему, затем, испуганно подпрыгнув, побежала в санузел за полотенцем и потом вновь подбежала к понурому Сиэлю, начав с усилием вытирать его волосы. Фантомхайв, слегка кашляя, покаянно потупил головой, глядя на свои грязные ботинки. — Вы сейчас в нем дырку протрете, мадам, — скептично произносит Себастьян, сев на диван. — Боже, бедный ребенок…! — причитала мадам Пети, снимая с него пальто. — Это ж надо было попасть прямо под такой ливень… — Я бы не попал… — охрипшим и простуженным голосом молвит Сиэль. — Просто у меня случился приступ, и… — он зашелся в приступе кашля, закрывая дрожащими холодными руками лицо. — Приступ? Приступ?! — испуганно воскликнула мадам Пети. — Что за приступ?! Т-ты болеешь чем-то серьезным?! Сиэль продолжал кашлять. Он пытался что-то сказать, как вдруг вновь и вновь заходился в кашле, болезненно сутулясь. Себастьян приподнял брови, следя за Фантомхайвом, вздрагивающим от кашля. — Бронхит…? Быть может, пневмония? Нет же… Астма, да? — говорит Себастьян. Сиэль судорожно кивает головой. — Ох, что же… Это может привести к серьезным последствиям. — Ингалятор тебе нужен, так? — взволнованно произносит мадам Пети, поглаживая Сиэля по спине. — Бедный ребенок, быстрее пойдем в твою комнату… Пойдем-пойдем, золотце мое… — с всепоглощающей эмпатией произносит мадам Пети, помогая задыхающемуся в кашле Сиэлю дойти до его спальни, затем на некоторое время заперевшись там. Раздражение Себастьяна прошло, когда мучительный кашель Сиэля прекратился. Михаэлис облегченно вздохнул, когда вернулась привычная тишина, которая перебивалась заботливым кудахтаньем мадам Пети за стеной. Ей, по правде говоря, все равно о ком заботится. На месте Сиэля множество раз был юный Себастьян и по сей день он иногда может подвергнуться родительской заботе мадам, на месте Сиэля и Себастьяна был и покойный муж мадам, и ее многочисленные растения на окне, и ее друзья, и ее знакомые, и какие-нибудь прохожие, что, по ее мнению, выглядели нуждающимися в заботе. Иногда это приносило неудобства, иногда было как нельзя кстати, иногда раздражало или умиляло… В любом случае, если не терпеть эту ее заботу — можно попасть под горячую руку, и это Себастьян уже давно уяснил. Прошло часа полтора, как мадам закончила возиться с Сиэлем. Себастьян, сидящий в гостинице с книгой, сразу понял, что мадам о чем-то печется, только заслышав ее шажки по направлению к Михаэлису. Мадам плюхнулась на диван рядом с ним, волнительно поболтав ногой в спадающей туфле. О чем-то красноречиво молчит, понуро уставившись на колени в темных колготки. Себастьян некоторое время игнорирует ее, но вскоре он не выдержал; цокнул, вздохнул и спросил: — Что? — Да вот… — подала голос мадам. — Беспокоюсь за Сиэля. Он рассказал мне, что у него с самого детства плохое здоровье и астма, и подобные приступы нередки. Помимо сегодняшнего приступа астмы, он, похоже, простудился, попав под этот ужасный ливень… Температура высокая, но можно обойтись без скорой помощи. Себастьян равнодушно мычит, не отводя взгляда от книги. Боковым зрением он замечает, что мадам Пети повернулась к нему, выжидающе смотря на него. Вскоре Себастьян не выдержал; цокнул, вздохнул и спросил: — Что? — Да вот… — удрученно покачала головой мадам. — Ты же знаешь, мне через три дня уезжать, а Сиэль точно не выздоровет так скоро… И ему нужна будет… Ну, понимаешь, помощь взрослого… Ну… Она замолкает. — «Ну»? Ну и? К чему вы клоните? — Ты и сам понимаешь, к чему я клоню, — вздыхает мадам. Себастьян откладывает книгу, устало повернувшись к мадам Пети корпусом. — Мадам… Я не могу принять такую ответственность, — раздраженным голосом произносит Себастьян. — Не в этот период, уж точно. Обычно мне о самом себе даже трудно заботится, и конкретно вам это известно, как никому другому. Не знаю, — потирает переносицу Михаэлис, — пускай пацан попросит своих богатеньких родственников прислать дорогостоящие лекарства, благодаря которым выздоровет минуты за три, либо же наймите ему няньку, но меня в это не втягивайте… — Ох, молодой человек! — хмурит брови мадам Пети. — Если ты думаешь, что я заставляю тебя сидеть у Сиэля дни и ночи напролет, как курица-наседка, то уж уволь — Сиэль с астмой живет вот уже семнадцать лет и наизусть знает, как себя лечить в подобные периоды! Я прошу тебя лишь об одном: одним глазком присматривать за ним и иногда чем-нибудь помогать! Он же еще ребенок, в конце концов! — мадам Пети изможденно вздыхает, откинувшись на диване. — Себастьян, дорогой… Ты мне уже как сын, и ты сам это знаешь. Я понимаю твое положение… Но и ты не сможешь из него выйти, если и будешь так продолжать плыть по течению и стараться не сталкиваться с трудностями… — мизинец мадам Пети легко обвивает мизинец Себастьяна. Когда мадам лезет к Михаэлису со своей тактильностью, он не сопротивляется, даже если момент для разных вербальных «нежностей» неподходящий. Причина неизвестна даже ему самому. — Я… — Себастьян слегка опешил. Что бы он просто плыл по течению и не боролся со своей болезнью? Он-то, Себастьян?! — Я вовсе не плыву по течению… Конечно же, — он шокированно усмехнулся. Его брови вздернулись, губы беспомощно приоткрылись, и в голове одновременно пусто и множество возникающих оправданий пред мадам, — для меня мой недуг и почти все, что он приносит — уже привычка, но… Это лишь потому, что у меня же дистимия. Привычка к болезни — это и есть фактор самой болезни, этой проклятой дистимии… Это так… Вообще-то я борюсь со своей болезнью! Пью таблетки… Посещаю химиотерапию… — он оскорбленно фыркает, заметив снисходительную улыбку мадам Пети. Она вскакивает на ноги, уперев руки в округлые бока. Озорно улыбнувшись, мадам Пети подмигнула Себастьяну. — Тогда докажи! Сделай невозможное: позаботься о ком-то в период, когда даже сам о себе заботиться не можешь! Звучит по-издевательски, скажи же…? — мадам хихикает. — Ну, когда я в последний раз видела твоего доктора, он мне сказал, что люди с депрессией исцеляются лишь когда заставляют себя делать то, на что, кажется, не способны и поддерживают себя в любых начинаниях. Главное, чтобы рядом был человек, держащий за них кулачки, — она кладет руку на плечо Себастьяна. — Себастьян, лично я держу за тебя кулачки! Поэтому присмотри за Сиэлем, пожалуйста… И мадам улыбнулась, оголяя ряд белоснежных маленьких зубов. Ох, черт возьми… Себастьян никогда не мог отказать ее улыбке. *** Комната Сиэля холодная и темная, и лишь небольшой ночник у кровати как-то освещает небольшое пространсттво. Моросящий дождь за продуваемым окном навевает тревогу и спокойствие одновременно, из-за чего клонит в сон, полный кошмаров. Себастьян искренне не понимает, как в такой атмосфере можно расслабиться, но затем вспоминает свою мрачную и грязную, теплую и душную комнату и понимает, что в его комнате расслабиться тоже не шибко возможно. Однако ж что имеем — то имеем, ведь так? А Сиэль имеет в наличии старую деревянную в комнате мебель: старые шкаф и комод, письменный стол, пару идентичных стульев, табуретку и кровать, и этого ему вполне хватает. Кровать невыносимо скрипучая, и лишь стоит Сиэлю шелохнуться, как она завоет противным голосом неудавшейся певички, воображающей себя оперной дивой. Самая нижняя полка в шкафу постоянно свисает на один бок, как прочно бы ее не подправляли, а на одном из ящиков комода отсутствует ручка, из-за чего его приходится открывать ложкой для обуви. Тяжелые и некомфортные условия жизни для бывшего аристократа, и он, хоть и не жалуется, в душе все равно привередливый брюзга, и Себастьян знает это. И его всегда удивляло, почему Сиэль так смиренно и послушно принимает все недочеты своей комнаты. Но стоило Михаэлису провести с Сиэлем один час в его комнате, на мужчину снизошло понимание: Сиэль не хотел обидеть мадам Пети, жалуясь на комнату, посему и молчал. Уж что, а это было… Странно и неожиданно. И ошибки быть не могло. Ведь Сиэлю действительно нравилась мадам Пети. Очень. — Мадам Пети уехала когда? — спрашивает Сиэль сиплым голосом. — Когда приедет? И зачем она уехала…? — кашляет. — Ведь все так хорошо было… Себастьян с раздражением сидел на стуле у кровати Сиэля, не сводя глаз с его болезненной фигуры под огромным одеялом. Сиэль был недовольным с самого начала визита в его комнату Михаэлиса, и Себастьян, собственно, питал к своему визиту в комнату Сиэля взаимную неприязнь. Себастьян мог бы уже давно уйти, просто… У Сиэля явно высокая температура и ужасное самочувствие. Его простуженный голос и редкие вздрагивания тела, болезненный оттенок лица и пронизывающий кашель давали о себе знать слишком агрессивно. Это не проблема Себастьяна, он вполне может оставить бремя болезни на плечи больного, но не может не выполнить данное мадам Пети обещание: присмотреть за Сиэлем в случае его плохого самочувствия. К тому же Себастьян понимал, что Фантомхайву нужно есть. Поедать обилие питательной и горячей пищи, пропитанной жиром, но проблема состояла в том, что Сиэль не ел ничего уже два дня. Мадам Пети уехала сегодняшним днем, совсем недавно, а предыдущие два дня была занята подготовкой к поездке, посему не успевала обратить внимание на рацион болеющего Фантомхайва… И упустила то, что не скрылость от знающего о причудах Сиэля наблюдательного Себастьяна. Без чьей-либо слежки Сиэль ни за что не притронется к еде. И лишний изголодавшийся умерший астматик в квартире Себастьяну уж точно был не нужен. — Мадам уехала сегодня утром, — методично отвечает Себастьян. — На неделю. Друзья ее позвали отдохнуть в санатории. Взрослые люди видятся нечасто, поэтому подобный шанс — пускай и нелепый — провести время с друзьями мадам упустить не могла. — Понятно… — нахмурив брови, разочарованно произносит Сиэль. Они замолкли. Даже шумный гул соседей за стенкой утих, как и дождь за окном. Звук тишины обычно Себастьяну был приятен, но только не в этой жуткой комнате с этим жутким подростком. — Мадам Пети сказала присмотреть за тобой… — раздраженно мычит Себастьян. Сиэль поворачивается лицом к нему, и взгляд Фантомхайва его насмехающийся и надменный, хоть и лицо не выражает ничего. — Вам сказала? — тихо повторяет он шокированным и неверящим. — Вам? — Как видишь, больше с тобой в квартире никто не живет, — цокает Себастьян, и бурлящее негодование вскипает внутри него. Он готов встать и уйти, сбежать далеко и упасть замертво на несколько часов, но лишь продолжает сидеть на месте, неотрывно глядя Сиэлю в глаза. — Не нужна мне ваша помощь, — кашляет юноша, — я сам справлюсь, — Сиэль меняет свое положение, сев. Он вытаскивает книгу из-под подушки и кладет ее на колени. Агата Кристи, «Зло под солнцем»; что ни говори, а на детективы Сиэль был особенно падок. — Можете идти. — Я не твой слуга, чтобы отсылать меня, когда захочется. — Ну вообще-то это моя комната, поэтому я имею право на это, — невозмутимо произносит Сиэль. Он закатывает глаза: — Черт, закладка потерялась… — Мадам попросила следить за тобой, что я и делаю. Так что я никуда не уйду, пока не собью у тебя температуру, — слегка повышает голос Себастьян, и Сиэль тут же напрягается, вздрогнув. Себастьян тянет свою руку к Сиэлю, и он, заметив это, испуганно отстраняется, попятившись назад. Книга падает на пол, а уткнувшийся спиной в стену Сиэль беспокойно и тревожно дрожит, как беспомощный зверь в западне пред охотником. Рука Себастьяна медленно касается лба юноши, и он жмурится, застыв в ужасающем ожидании. Даже заметив подобный дискомфорт Сиэля, Себастьян убирает свою руку лишь через несколько мгновений. Стыдливо покраснев, Сиэль приоткрывает глаза и неловко мнет одеяло. — Испугался? — усмехается Себастьян. — Не трожьте меня без разрешения! — резко восклицает Сиэль и тут же заходится в мучительном кашле. — Зато я теперь знаю, что у тебя температура. Так не пойдет… — устало качает Себастьян. — Мадам Пети прибьет меня, если твое состояние ухудшится. — Не ухудшится. У меня есть таблетки и ингалятор. А теперь можете уйти отсюда, — со злостью произносит Сиэль, накрывшись одеялом. — Ваше присутствие тут лишнее. Себастьян молчит. Он взвешивает все «за» и «против», деловито скрестив руки на груди. Его одолевали усталость и раздражение, и он еле сдерживался, чтобы не выкинуть этого невыносимого ребенка из окна сейчас же. С другой стороны… Себастьян действительно не хотел упасть в глазах мадам Пети. Он абсолютно всегда сдерживал свое слово, каких бы трудностей ему это ни стоило. Он обещал следить за Сиэлем. Он обязан подсобить ему сейчас, потому что знает, что без его помощи юноша не вылечится просто так. На то он и ребенок, разрушающий собственное здоровье многими способами: голодовками, сомнительными способами лечения от болезни… Себастьян не может уйти. Не может оставить бремя болезни на плечи больного. — Сиэль, — утомленно вздыхает Себастьян, — знаешь, тебе нужно поесть. Тебе сейчас правда нужно поесть. — Я ел, — честно лжет Фантомхайв. Он, отвернувшись к стене, накрывается одеялом с головой, и это выглядит даже несколько инфантильно, но есть ли до этого дело больному? — Сиэль, — Себастьян со стула пересаживается на кровать. Он с давлением в голосе обратился к Фантомхайву с резкими жесткостью и грубостью: — Знаешь, бывают периоды, когда меня лучше не бесить. И сейчас как раз такой период. Если я говорю, что тебе нужно поесть, — Себастьян одним хватом скидывает одеяло на пол, оставляя обомлевшего Сиэля без защиты и тепла, — значит тебе нужно поесть. Тебе лишь стоит попробовать, — хмыкает Себастьян, и его взгляд покрывает пелена яда, — есть — это не так уж и сложно. Сиэль лежит неподвижно. От мертвого его отличают лишь тяжело вздымающаяся грудь и меняющиеся эмоции в огромных синих глазах: от злости и смущения до ненависти и боли. — Вы… Выбрали неправильный подход ко мне. — А к тебе разве есть правильный подход? — вскидывает бровями Михаэлис. — Помнится, Алоис каждый раз обращался к тебе со всей душой, а ты отверг его своей замкнутостью и оскорбленной его тайнами гордостью. Мадам Пети мягка и нежна с тобой, а ты…? — Себастьян разочарованно вздыхает. — Держишься с ней хамски равнодушно и холодно. Знаешь, мог бы хоть иногда ей улыбаться во все зубы. Благодарностью это называется, раз ты, сноб, выросший в богатстве и роскошных условиях, не знаешь, что это такое. В том, что я не обращаюсь с тобой наигранно тепло и заботливо, виноват лишь ты. Ибо ты, — Себастьян дергает голову сопротивляющегося Сиэля в свою сторону, — всем своим никудышным и отвратительным поведением показываешь, что не достоин доброго подхода, который ты и называешь «правильным». Я уверен… Нет, я знаю, что ты испытываешь чувства стыда и вины сейчас. Я знаю, что ты постоянно их испытываешь. И если ты хочешь искупить их перед другими людьми, которым доставил огромное количество хлопот своей проблематичностью, — Себастьян едко и злорадно улыбается, оголяя белоснежные клыки, впиваясь пожирающим взглядом в бледное лицо Сиэля, — поешь. И постарайся не выблевать все съеденное. Знаешь, меня и самого тошнит, когда слышу эти отвратительные звуки, которые ты издаешь в ванной, стоя на четвереньках перед унитазом. Сиэль вырывается из рук Михаэлиса. Он долгое время сидит молча и сгорбленно, когда как Себастьян неотрывно пялится на него. Наконец Фантомхайв встает босыми ногами на холодный пол. Он медленно плетется к входной двери и, не глядя на Себастьяна, раскрывает ее для него. — Теперь я вижу, какой ты человек, — сипло и тихо произносит Сиэль. Теперь он не будет сдерживаться. Теперь ему не за чем сдерживаться. — Ты лицемерный, эгоистичный и слабохарактерный урод, питающийся высмеиванием других людей. И это, кажется, единственная причина, почему ты еще не закончил свою жалкую и длинную, скучную и бессмысленную жизнь, — Сиэль молчит, переминаясь с ноги на ногу. — Я скажу мадам Пети, что ты отлично обо мне позаботился за время ее отсутствия. А теперь убирайся вон. И больше не показывайся мне на глаза. Пожалуйста. Себастьян безразлично пожимает плечами. Он вообще-то не хотел уходить. Он не добивался ухода. Но дверь в комнату Сиэля за ним громко скрипит, громко закрывается и запирается. И больше Себастьяну туда входа нет. Михаэлис, побледнев, на миг закрывает рот руками. Он действительно устал быть собой. Он действительно ненавидит быть собой, и долгие дрессировки обаяния перед зеркалом уже не спасают. Себастьян вновь весь душевный яд от собственного состояния выплеснул на другого. Он впервые нарушил обещание мадам Пети. И впервые оставил нуждающегося без помощи, пускай она и была чаще всего наигранной и лицемерной, ради статуса в глазах других. На следующий день Сиэль вновь ушел куда-то и вернулся поздно. И симптомы Себастьяна обострялись, и Лау начал выезжать к нему на дом… Ноябрь начался как обычно и обещал быть таким же обычным. Разве что бурлящее раздражение Михаэлиса начало остывать немного раньше нужного, и холодная апатия решилась приходить к своему заключенному чаще и быстрее. Да и каша, приготовленная для Сиэля Себастьяном, тоже остыла и была выкинута на съедение бродячим собакам. Право же, Сиэль иногда напоминал их. *** Объявление о скором приезде мадам Пети заставил Себастьяна почти измученного и мертвого воскреснуть и засиять счастливыми искрами в кромешной темноте ноября. На взморье приближались серьезные заморозки, и мадам Пети с ее друзьями решили уехать из санатория на пару дней раньше. Это было радостное событие: даже в самые мрачные периоды жизни Себастьяна мадам Пети вносила свет и тепло в его квартиру. Поэтому встречать мадам нужно было всегда исключительно с распростертыми объятиями, каким-нибудь подарком, и тогда она точно решится благословить приветствующего. Себастьян же собрался с мыслями, вложил всю оставшуюся волю в кулак и таки набрался сил выйти на улицу. Передвигался он вяло и медленно, разговаривал неохотно с прохожими, но встречающие его как и мужчины, так и женщины находили это в каком-то смысле очаровательным (вероятно, из-за своих извращенных фетишей на больных депрессией). Себастьян вынудил себя выйти из дома с целью направиться в любимую чайную лавку неподалеку; в ней продавались разнообразные качественные сорты чая, интерьер приходился Себастьяну привлекательным, а владелец, всегда стоящий у прилавка, являлся хорошим знакомым Михаэлиса. Поэтому он часто любил покупать там травяной китайский чай, всегда даря его мадам Пети. И сейчас решил подарить. Все таки случай важный. Себастьян с наслаждением искусительного ценителя вдохнул терпкий аромат трав, войдя в теплую и благоухающую лавку. В ней, как обычно, светло и уютно. И владелец, как обычно, у прилавка. Это был небольгой плотный мужчина средних лет, черноволосый и с обильной мохнатостью по всему телу. Человеком он был серьезным и острым на язык, разговорчивым, находчивым и немного добрым, и для продавца из захолустной, но, признаться честно, милой чайной лавки эти качества были идеальны. Увидев Себастьяна на пороге, мужчина радушно помахал ему рукой. — Мистер Михаэлис, вы где пропадали эти два месяца? Давно вас не видел тут! — Да вот, — тихо говорит Себастьян, пожав плечами, — дела были… Михаэлис подходит к прилавку, и его знакомый без лишних разговоров достает ему нужный пакетик с чаем. Вкусы Себастьяна неизменны. — Спасибо, — слабо улыбается Себастьян, вынимая из кармана пальто кошелек. Продавец странно помалкивает, исподлобья глядя на Михаэлиса, и это не ускользает от его наблюдательных глаз. Он ждет, когда знакомый наконец решится сказать желаемое, и вскоре он начинает говорить странным тоном: — А мальчишка Сиэль Фантомхайв не с тобой живет? Себастьян слегка бледнеет. Он впадает в ступор, пока знакомый, негодующе повертев и покивав головой, негодующе продолжает: — Вот ведь, а…! Мелюзга…! — с придыханием произносит он, без капли злости нахмурившись. — Не знаете, почему на работу не вышел сегодня? Выходной, поди, решил себе устроить! — мужчина развязно машет рукой. — Говорю ему: «Сиэль, я всегда могу отпустить тебя с работы, если тебе плохо или у тебя есть дела», а он мне: «Нет-нет, мистер Гибсон, все в порядке, я должен доработать свою смену», и кашляет так, будто у него туберкулез! А сегодня — взял и не появился! Хоть бы позвонил! — Подождите… — Себастьян непонятливо хмурится. Он некоторое время молчит, переваривая нахлынвувшую информацию. — Сиэль работает здесь? — Да-да, в октябре начал. Сначала казался мне ленивым и неуклюжим, а потом стал усердно работать, даже перерабатывать. Странный малый, — мужчина вздыхает, хмыкнув, — но без него бы я не справился. Сезон сейчас такой, когда лишние руки очень кстати, — он приподнимает бровь, некоторое время молча смотря на задумавшегося Себастьяна. — А вы почему так удивились? — Просто… Сиэль из обеспеченной семьи, и, насколько я знаю, ему каждый месяц присылают деньги родственники, на которые он и живет. Зачем ему работа? Лучше бы… — Себастьян замялся. Он испытывал смешанные чувства в данный момент. Ему казалось странным и подработка Сиэля, и ее цель, и почему она интересовала самого Себастьяна. — Лучше бы учиться пошел. — Ну вообще-то… Сиэль рассказал мне, почему пошел подрабатывать. Но очень размыто и коротко, — понизив голос до шепота, мужчина сделал Себастьяну жест, чтобы он придвинулся ближе. — Рассказал он мне, что хотел бы заработать собственными силами на подарок другу, у которого день рождения когда-то в ноябре. Почему именно собственными силами? — мужчина недоуменно покачал головой. — Сказал, что этим самым хотел бы показать другу, что есть и «иные» достойные способы заработка, которые не требуют «осквернения» или «загрязнения», что-то такое… Я слово в слово произнес, — мужчина фыркает. — Ох, ну до чего таинственные дети пошли! Только, — поспешно замахал он огромными руками, — при нем делайте вид, что я не рассказывал вам об этом! Все таки он мне по секрету этим поделился… Себастьян застыл в напряженной позе, выслушивая дальнейшие красноречивые жалобы знакомого на Сиэля, что без предупреждения не вышел на работу («ах, паршивец, как он мог?!»). Этот рассказ смог развеять весь мрак октябрьских прогулок Сиэля… Так вот где он бродил с утра до ночи… По деревянным половицам этой теплой и светлой, уютной и безопасной чайной лавки. Он оказывается… Подрабатывал. Все беспокойства мадам Пети были напрасны. Себастьян издал нервный, но в то же время понятливый смешок, прикрыв рукой рот. Мадам Пети, верно, обрадуется, узнав, где именно пропадал Сиэль все это время. А ведь его замкнутость и скрытность доводили ее до белого каления и сентиментальных приступов беспокойства. И все оказалось так до неприличия просто… Какая жуткая трагикомедия. — Ох… — Себастьян тяжело вздохнул. И расхохотался. Его мягкий, но заливистый смех привлек внимание недоуменного мистера Гибсона. — Это… Знаете, я к этому случаю напрямую отношусь, поэтому понимаю всю комичность того, что вы мне сейчас рассказали! — Себастьян смахнул капли слез с уголка правого глаза, переводя дух. Он широко улыбнулся. — Вы уже отдали зарплату Сиэлю? — знакомый заторможенно кивнул. — Значит, Сиэль успел приобрести подарок своему другу до окончания срока… Знаете, — Себастьян еще более очаровательно улыбнулся, честно говоря, даже не намереваясь улыбаться очаровательно, — а я и забыл, что у Алоиса день рождения пятого ноября… Он уже прошел. И только Сиэль о нем помнил, хотя знаком с Алоисом куда меньше, чем я… Ну, понимаете? — Михаэлис засмеялся. Мистер Гибсон неловко почесал голову. Себастьян всегда был немного странным, но всегда был постоянным клиентом и всегда оставлял чаевые, так что, наверное, мистеру Гибсону приходилось лишь мириться со странностями Себастьяна. — Да, понимаю…? Скорее всего… — Ах, да забудьте! — беззаботно махнул рукой Себастьян. Его выражение слегка погрубело. — Хм… Мне бы хотелось немного изменить своим прежним привычкам, пожалуй. На протяжении нескольких лет покупать один и тот же чай довольно скучно… Поэтому сегодняшним днем дайте мне попробовать… — Себастьян задумчиво помычал. — Эрл-Грей. *** Купленный Себастьяном Эрл-Грей стоял на журнальном столике в гостиной, что, конечно же, не укрылось от взгляда вошедшего в квартиру Сиэля. Эрл-Грей всегда и неизменно был его самым любимым чаем, и один его вид мог вызвать у Фантомхайва восторг, но сейчас он находился не в тех условиях, когда это было бы возможно. На пакетике чая была небольшая, но заметная марка чайной лавки, в которой Сиэль работает, и это могло значить только одно — Себастьян узнал о месте работы юноши. Сиэлю не хотелось думать, как именно Михаэлис будет пользоваться этой информацией; в любом случае, ничего хорошего в этом не было. Как бы Сиэль ни старался отгородить Себастьяна от своей жизни, он приближался к ней лишь ближе и ближе с каждым днем. Шорох выглянувшего мужчины из кухни заставил Сиэля испуганно отшатнуться, резко дернув рукой с пестрым праздничным пакетом. Себастьян долго с нотками заинтригованности в дьявольских глазах вглядывался в бледное лицо Сиэля, а затем перевел взгляд на пакет в его руках. Себастьян тут же изменился в лице. Огоньки в глазах поблекли, и лицо стало тусклым, каким и было обычно. — Так и не отдал ему подарок? — безэмоциональным голосом молвит он. — Кому? — хмурится Сиэль. Прячет пакет за спину, переводит взгляд на пакет с чаем… Жмурится в понимании. — Мистер Гибсон… Слишком болтливый человек. — Только, — Себастьян с нотками серьезного огорчения в голосе хмыкнул, прислонившись плечом к стене, — делай при нем вид, что я не раскрывал его перед тобой. Все таки он мне по секрету этим поделился… Сиэль прикрыл глаза, замолчав. В воздухе витала тяжесть бытия человеком. Они вдвоем прошли много недопониманий и столько же пройдут еще; они вдвоем говорили друг другу без задней мысли самые грязные слова на свете только потому, что могли. Но они были повязаны хрупкими узами во всем, что касалось Алоиса. Им обоим приходилось снисходительно терпеть присутствие друг друга в жизни Транси, но не то, чтобы кто либо из них был категорически против другого в близком окружении блондина. Просто так совпало, что они были врагами на этом огромном корабле, но выталкивать конкурента за борт не было их приоритетом. Не поймите неправильно, господа, они бы вполне могли пойти на этот курьезный шаг, если бы он не был столь утомительным. И, пожалуй, бессмысленным. — Так почему ты вернулся с подарком? — Себастьян исподлобья смотрит на напряженного Сиэля. — Какая тебе разница? — Получается, не поздравил его с днем рождения? — Тебе-то что с этого? — Что, затаил на меня обиду? — Себастьян усмехается. — Как по-детски. — По-детски — это выходить из себя и начинать конфликт с пустого места и говорить другому лживую грязь насчет него, — мрачно отрезает Сиэль. — Я не в настроении возиться с твоими тараканами в голове. До свиданья, — на пятках повернувшись в сторону своей комнаты, коротко замыкает Фантомхайв. Затем кашляет. Все таки он не смог вылечиться самостоятельно. Себастьян некоторое время молча наблюдает за его уходящей фигурой. — Тогда оставь этот подарок до Рождества. Ты же знаешь, — Себастьян глубоко вздыхает, — ему нравится Рождество. Сиэль захлопывает дверь, и Себастьян решает не рассказывать ему о скором приезде мадам Пети. Пусть будет сюрпризом. Михаэлис с трудом ковыляет до дивана и бессильно плюхается на него, тяжело вздыхая. Знакомая усталость… Да, несомненно. Себастьян слегка устал.