Милая, милая пища

У всех людей на свете бывали периоды, когда и пошевелить указательным пальцем правой руки было очень трудно, даже вздох давался с сильной тяжестью, а моргать уставшими глазами попросту терялся смысл. Причина подобного не так уж и важна; будь то выгорание, утомленность после долгого рабочего дня, психосоматика, последствие стресса — этот период уходил, и пострадавшие от этого периода люди вновь вставали с кровати на окрепшие ноги, делали «потягушки» и улыбались новому дню, полные энтузиазма. У Себастьяна же этот период не уходил никогда. В основном он был в спячке, но как случался яркий расцвет болезни в самое унылое время для Англии, период истощения с яростью пробуждался и молниеносно нападал на Себастьяна, вцепившись в его ослабевающие плечи и тянув ко дну, к самому темному и черному дну, где была и пыльная темница, и ржавые наручники, и кандалы, ожидающие Михаэлиса в свой мучительный плен. Себастьян не мог сопротивляться: безвольно протягивая руки, он позволял себя заковывать, как примерный узник, коему собственное страдание приносило удовольствие. Не то, чтобы Себастьяну нравилось его бесконечное страдание в тюремной камере усталости… Однако не было у него смысла выбираться оттуда. Не было ни друзей, ни работы, ни семьи, что поддерживали бы на пути побега от оков депрессии. Друзья отвернулись, работа превратилась в нелюбимое хобби, семья не была главным приоритетом в жизни Себастьяна, и он не собирался бороться ни за это, ни за то или то, покорно принимая собственное одиночество и бедность. Бедность, ибо что у него было еще, кроме мадам Пети, дряхлой родной квартирки и заканчивающихся денег на бесполезное лечение? Ничего, и Себастьян от скуки топил себя, выплескивая весь яд собственного состояния, коим давился и давился, на других, и понимание, что ему это делать дозволено из-за красивых лица и тела, притягиваюших повадок и голоса было единственным великим наслаждением Михаэлиса. В этом он пасть себе позволить не мог, как бы ни была сильна нелюбовь к себе. Его великолепие, его внешняя величественная натура были теми причинами, что хоть иногда позволяли Себастьяну дышать. Вся протухшая иллюзорная надежда лишь на красоту, лишь на попытки ее сберечь и усовершенствовать, пока тело и душа медленно утопали в вязком болоте, параллельно убивая случайных невиновных ради минутного удовлетворения нескончаемой тоски. Себастьян готов раскрыть откровенность: если раньше у него не было сил даже подумать о суициде, то ныне у него не было сил избавиться от этой мысли. Как пел великий Фредди Меркьюри: «Я не хочу умирать, но иногда я бы желал никогда не рождаться», и эти строчки Себастьян готов был слушать вечность за вечностью. Да, умирать он действительно не хотел, но он был готов к этому, как старый онкобольной, что, прожив долгие годы болезненного лечения, осознал, что ничто ему уже не поможет, а надежды на бессмысленную трату денег на медикаменты, на бесполезную будничную поддержку врачей — лишь пыль в глаза, пускаемая нежеланием расставаться с жизнью. И смерть — единственный выход, смерть — это побег в забытье. Себастьяну его нелепая жизнь, его нелепая иллюзия повседневной рутины, его нелепая личность настолько осточертели, что мысль о самоубийстве привлекала его сильнее и сильнее. Какой толк от человека, что может лишь неподвижно лежать и молчаливо пускать слезы; лишь есть только выбранное доктором меню и гулять в день столько раз, сколько сказал ему доктор; лишь питаться насмешками над другими людьми, зная, что те не видят в тебе что-то более осознанное и настоящее, чем просто обаятельную внешность, и только именно ей дозволено все, а не твоему внутреннему миру. И вспоминая слова Сиэля: «Ты лицемерный, эгоистичный и слабохарактерный урод, питающийся высмеиванием других людей. И это, кажется, единственная причина, почему ты еще не закончил свою жалкую и длинную, скучную и бессмысленную жизнь», Михаэлис бледнел от того, насколько это правда. И эта единственная причина, если честно, со временем блекла… Ныне Себастьян готов быть первым в очереди на эшафот. *** Накидывая на себя пальто у выхода из квартиры, Сиэль сначала понуро посмотрел на свои ботинки, а затем как бы невзначай быстро взглянул на дверь в комнату Себастьяна. Фантомхайв нахмурился и вздохнул. Нет, он не беспокоился. Беспокоиться за Себастьяна в этом доме могла только мадам Пети, и всё тут. Однако Сиэлю казалось странным, что Себастьян не выходил из своей комнаты уже неделю, хоть раньше то и дело ошивался то в гостинице, то на кухне и всеми способами пытался избегать своей спальни, заходя туда лишь очень поздним часом по крайней нужде. Сиэль знал, что Себастьян точно дома и точно в своей комнате. Действия Фантомхайва с одной стороны были опрометчивы и инфантильны, с другой — осуждать мальчишку за подобное не очень хорошо; в общем, Сиэль пару раз на цыпочках или четвереньках подбирался к двери Себастьяна и сидел у нее, подслушивая, дышит ли ее владелец. Услышав слабое дыхание или редкие шорохи, Сиэль благополучно отползал, удостоверившись, что Себастьян пока жив. Что еще оставалось делать юнцу, выросшему на детективных романах? Сиэль не то, чтобы был против затворничества Михаэлиса. Сиэль был даже рад не встречаться с ним в квартире лишний раз. Например, теперь Сиэль мог сколько угодно пробыть в санузле за любым занятием из всевозможных, не боясь вмешательства других. Или же Сиэль наконец открыл для себя возможность греться в гостинице в одиночестве и покое, более не подвергая себя холоду в собственной спальне. Сиэль не знал, почему именно Себастьян так поступает, но он был странным, так что причин этому могло быть много. В любом случае, Сиэль занят подготовкой себя к подработке и не может больше заострять внимание на такой эксцентричной личности, как… Дурастьян Дерьмоэлис. Сиэль быстро застегивает пальто, собирается с духом и готов уже выбежать из квартиры, как вдруг дверную ручку кто-то живо дергает, и Сиэль сталкивается лбами с влетевшей в квартиру мадам Пети. Она быстро целует его пострадавший лоб, виновато надув щеки. — Сиэль, извини, я торопилась… Эм, — она переводит взгляд на дверь в спальню Себастьяна. Наклонившись к Сиэлю, она беспокойно шепчет: — Скажи, а… Он так и не вышел из своей комнаты? Мадам Пети обращалась с этим вопросом к Сиэлю еще три дня назад. Ответ все еще отрицательный. Мадам Пети взволнованно качает головой: — Если так продолжится, придется звать его доктора… Сиэль вопросительно хмурит брови, смотря на бледную мадам. Это в любом случае не его дело. Настороженно не сводя глаз с напряженной женщины, Сиэль медленно продвинулся к выходу, как вдруг крепкая и высокая, сильная и несдвигаемая мадам с невинным взглядом перекрывает ему путь, и Фантомхайв, нелепо ткнувшись носом в ее ключицы, тут же отпрянул от нее. — Мадам Пети, мне надо на работу… — говорит Сиэль слегка неловко. — О, милый мой, мне тоже… Но Себастьяна нельзя сейчас оставлять одного, — жалостливо произносит мадам. — Мне очень стыдно, Сиэль… Но мне срочно нужно по делам… Могу ли я оставить на тебя одно важное дело…? Сиэль задумчиво молчит, смотря мадам в глаза. Затем покорно вздыхает. Ради мадам Пети он готов пойти на любой дискомфорт… Будь, что будет. — Хорошо, — тихо произносит Сиэль, — я отпрошусь на сегодня. Что нужно сделать…? — О, это не так сложно, — с радостью и облегчением вздыхает мадам Пети, смягчив замученный взгляд, — нужно лишь принести мистеру Михаэлису еду и проследить, чтобы… Чтобы, знаешь, он хотя бы немного поел. Сиэль отшатнулся, побледнев. Он сомнительно и озадаченно нахмурился, и мадам понимающе кивнула. — Понимаю, что ты чувствуешь. Становиться нянькой для взрослого мужчины в таком юном возрасте — это очень неприятно, даже мерзко. Это сравнимо, как детей заставляют следить за своими дедушками или бабушками с деменцией, но с Себастьяном немного другой случай… И я прошу тебя об этом, потому что это не столь отвратительно и тяжело, как тебе может показаться, Сиэль… Ну да. Если не знать о взаимоотношениях Сиэля и Себастьяна, это и вправду кажется не столь уж тяжелым и отвратительным. Сиэль, конечно же, может отказаться, но чувство долга перед мадам, за ее заботу во время его болезни не покидало Фантомхайва, и его воспитывали принципом несколько даже капиталистическим, но справедливым во всех смыслах: «Если человек что-то сделал для тебя в качественном виде, ты обязан вернуть это еще более качественно, соответствуя помощи другого», и разве мог Сиэль ослушаться этих слов отца? — Я… Я все еще сомневаюсь, мадам… Мадам мягко толкнула Сиэля к креслу, и он покорно сел на него. Мадам присела рядом, и Фантомхайв успокоился, вдохнув запах ее парфюма. — Тебе наверняка кажется это неправильным и смущающим занятием. «Почему это я должен ухаживать за каким-то взрослым и самодостаточным дядькой?», так ты думаешь, верно? А вот… — мадам чуть затихла, сложив руки в замок. — Ты никогда не задумывался, что за таблетки с утра до ночи пьет Себастьян? — Я об этом никогда не задумывался, — пожимает плечами Сиэль. — Но я полагаю, что это какие-то витамины… — Это антидепрессанты по утрам. Нейролептики по вечерам. И транквилизаторы по ночам. Себастьян болен тяжелой депрессией. Сиэль молчит. — И если ты живешь с нами, то просто обязан знать об этом… Бывало, он лежал в больнице. Бывало, мог впадать в такое состояние, что запирался в своей комнате и отсиживался там неделями, крошки в рот не положив. Ты замечал ведь, что за мужчина к нам иногда приезжает? Это доктор Лау, он психотерапевт Себастьяна… — мадам Пети тяжело вздыхает, откидываясь на спинку кресла. — Я помню Себастьяна еще молодым… Он был таким амбициозным и красивым, он всегда светился, поражая сердца других… Знаешь, а это требует больших сил. Наверное, именно это и убило его. Он борется со своей болезнью уже почти пять лет, и смотреть на это тяжело… Ибо я уже не знаю, справится ли он. — Депрессия, значит… — шепчет Сиэль. — Да, я вам конечно помогу… Помогу, раз тут такое дело, — и вдруг его рот растягивается в ядовитой длинной улыбке. Злорадство закрадывается в душу Сиэля. О жалости к Себастьяну не может быть и речи. *** Себастьян неподвижен. Все, что ему нужно — это душное одеяло, прячущее его с головы до ног. Воздух в комнате тоже душный, почти сырой. Себастьяну тоже очень душно. Но ему все равно. Все, о чем он может думать — постоянные извращения и мрак, и найти силы, дабы избежать подобных мыслей, — невозможно. Стало невозможно, когда Михаэлиса вновь заковали, прибили тяжелыми цепями к собственной кровати. Ему более не нужна еда, не нужен туалет или душ, не нужно хоть крохотное внимание людей… Только вот… Его немного мучает жажда. Когда входная дверь аккуратно скрипит, Себастьян слегка вздрагивает. Его глупая, глупая привычка не закрывать дверь в свою комнату точно когда-нибудь обойдется ему боком. Однако вошедшим человеком точно должна быть мадам Пети. Себастьян не знает, кто это точно. Он же под одеялом. Отстранен от окружающего мира. Прислушиваясь к шагам, Михаэлис слегка напрягается. Шаги мадам уверенные и звонкие, размеренные и приятные… Шаги вошедшего человека совершенно не такие. Они гордые, но настороженные, внезапные и тихие. Кажется, будто этот человек не ходит, а телепортируется по всей комнате, с одного угла к другому; только что эта персона была рядом со входом, теперь уже у окна, после чего быстро перемещается к шкафу. И это, однако, походит на галлюцинации. У Себастьяна нет сил лгать, Себастьян будет откровенен: с галлюцинациями ему уже несколько раз приходилось сталкиваться. Подобный опыт закалил его сознание ко всему странному и походящим на сверхъестественное. Себастьян садится, и тяжелое одеяло с бухом падает. Повернувшись к окну, Михаэлис с неверием трет глаза. Ага, это точно что-то сверхъестественное… Вместо мадам Пети внезапный визит к Себастьяну нанес некий Сиэль Фантомхайв. Сиэль Фантомхайв… Странно… Или это призрак Сиэля? Да даже в это поверить легче, чем в то, что реальный Сиэль проявил инициативу войти в персональный Ад (в спальню, в общем-то) ненавистного ему Михаэлиса! Сиэль повернут к Себастьяну спиной, потому не замечает его бессильный и недоуменный вид в помятой пижаме и с выступающей щетиной на бледном лице. Приоткрыв окно и впустив в душную комнату прохладный воздух, Сиэль оборачивается к кровати Себастьян и, собственно его заметив, испуганно подпрыгивает, чуть ли не опрокинув стакан с водой в руке. — Не очень вежливое приветствие, — хрипло произносит Себастьян. Впервые он что-то кому-то говорит за неделю одиночества. Сравнимо с глубоким облегчением, в котором Михаэлис никогда себе не признается. Он ложится обратно. — Окно закрой и выйди. — Тут воняет голыми старыми мужчинами! Будто тут произошло коллективное натирание потных членов дегтем! — ворчит Сиэль. — Ни за что окно не закрою! — Ах, этот запах от моих носков… — Он, скорее, от тебя, — тяжко вздыхает Сиэль. — Благоухает прилично. И такому больному человеку, как ты, свежий воздух просто необходим. Он замолк. Себастьян слышит, как Сиэль берет деревянный стул из-под рабочего стола и переносит его ближе к кровати. Себастьян поворачивается к Сиэлю. Поставив стул достаточно далеко от кровати, Сиэль тяжело плюхается на него, тут же приняв напряженную и настороженную позу. Дистанцию все еще сохраняет. Причем весьма умело. Годы долгой практики, видимо. Они молчат, глядя друг на друга. Входная дверь приоткрыта, и сквозь небольшую щель струится теплый свет из гостиной. Сиэль мягко потирает большим пальцем стеклянную поверхность стакана. Происходящее и описанное клонило Михаэлиса в сон, но заснуть у него в этой период не получится. Михаэлис знает это. И даже не пытается вновь. Тщетные попытки приведут к растрате энергии, что и так была на нуле. — Мы… Мы поменялись местами, Себастьян, — прокашливается Сиэль спустя долгого молчания. — Я сижу и присматриваю за тобой, как тогда ты, когда болел я. Помнишь? Теперь я понимаю все твое раздражение в тот момент… Меня этим тоже мадам заставила заниматься. Она… Слишком заботливая. И думает, что окружающие люди тоже такие, раз она такая. Повесить заботу о чужом человеке на чужие плечи — невежливо со стороны мадам, но разве можно ей отказать…? — Сиэль равнодушно усмехается. — Я не смог, как видите. Да, сегодня они и вправду поменялись местами. Всегда разговорчивый Себастьян молчит, в то время как внезапно осмелевший и обычно молчаливый Сиэль позволяет себе извергать весь яд из закоулок собственной души в эту бесконечно принимающую страдания комнату (персональный Ад, в общем-то). Сиэль вновь замолкает. Он говорит странными обрывками, то и дело прерываясь на обдумывание следующего своего предложения, испытующе смотря в лицо Себастьяна, почти ничего не выражающее, кроме жажды. Да, Себастьян, пожалуй, честно желал этот заманчивый стакан воды в руках Сиэля. — Она приготовила тебе немного каши и сказала принести к тебе в комнату, чтобы ты поел. Кашу я оставил на кухне. Захочешь поесть — придешь туда, где обычно едят. Мадам, естественно, рассказала мне о твоем недуге, — безразлично тянет голосом Сиэль, — но мне… Мне как-то наплевать, знаешь. Себастьян молчит, как и внезапно затихает Фантомхайв. — Я, естественно, знаю данное состояние… Знаю и то, как трудно даже дышать. На грудь будто наваливают камни, а конечности словно прибиты к кровати. Нет ни сил, ни желания выполнять физические базовые потребности своего тела, отсюда и отсутствие аппетита и почти полный отказ от питья… — Сиэль прячет взгляд в своих коленках. — У меня никогда не было депрессии. Но было выгорание десятки тысяч раз… Знаешь, а ведь именно с него все и начинается. Быть бесполезным и бессильным во время болезни — это уродливо… Я и сейчас это испытываю. Опять молчание. Эпизодический монолог Сиэля Себастьяна, на удивление, не раздражает. — Алоис мне говорил… Так много говорил, что я красивый. Что моя фигура статная, благородная и такая аристократичная… Алоис не льстец, так ведь? Алоис точно не льстец, но я все равно сомневаюсь в его словах… Потому что для меня его слова — ложь, — Сиэль напряженно горбится, не осмеливаясь поднять глаза на Себастьяна. Голос юноши сиплый и болезненный. — И ты и я знаем всю правду обо мне или, точнее, о моей… Болезни, если можно так выразиться. Наверное, окружающим покажусь я до неприличия чистым, но внутри меня на самом деле все гниет. Желудок гниет, еда в нем гниет… Все гниет. Волосы выпадают бесконечно, ребра и коленки уродливо выпирают, а оттенок кожи такой… Мертвый. И… Вчера у меня выпал зуб. Я просто делал то, что обычно делаю в ванной. И мой зуб просто… Выпал… Молчание стало наиболее напряженным. Ни Себастьян, ни Сиэль более не смотрели друг на друга. Это было бы лишним. — Наверняка ты думаешь, что я делаю это ради красоты, в диетических целях. Ах, — Сиэль будто бы захлебывается в печали и осознании серьезности собственных страданий, которые сам же на себя и навлек, — на самом деле… Я уже давно забыл, к чему это все… Ежедневные боли в животе, разодранное горло, эти бесконечные слабость и мрак перед глазами… Я просто должен. Я просто обязан. Я не смогу это никогда закончить. Я заслужил нечто подобное лишь потому, что в принципе появился на этот свет… Все это моя вина. И ты был прав, когда сказал, что я постоянно чувствую стыд и муки совести. Да, это правда. Не прошло бы и дня без этого. Но стоит мне наказать себя собственной болезнью, стоит мне окунуться в ее нескончаемую агонию, мне удается забыться от прежних ощущений стыда и совести… И поэтому я буду продолжать. Себастьян лишь желает воды. — Я рассказываю тебе об этом не потому, что доверяю. Нет же… — Сиэль поднимает свой взгляд на Михаэлиса, и молчаливый он покорно смотрит и на юношу. Взгляд Фантомхайва не трогательный и не печальный… Холодный, как сталь. Невозмутимый и ядовитый. Мстительный. — Я просто хотел напомнить тебе, что все люди на свете страдают по своему. Я просто хотел напомнить, что ты не особенный, раз болеешь депрессией и, сколько бы ни лежал в полумертвом состоянии, никто не обязан жалеть тебя и гладить по головке. Ты не достоин жалости. Понимания тоже. Ты всем своим никчемным видом показываешь это. Сиэль вглядывается в Себастьяна, будто пытает его выжигающей жестокостью в своих глазах. Они настолько большие и огромные, что в них жестокости поместится предостаточно; что за всем и за всеми выследят и любую деталь подметят. Как и ожидалось от Сиэля, он заметил немигающий взгляд Себастьяна, направленный на стакан воды. — Пить хотите? — спрашивает Сиэль улыбчиво. Он поднимается со стула и, к страдальческому недоумению Михаэлиса, обходит кровать и ставит стакан с водой на пол у выхода из комнаты. — Тогда встаньте и попейте сами. А, что такое? — невинно замечает Сиэль, надув губки. Измученный вид Михаэлиса юношу лишь тешит. — Что такое, ножки бо-бо-бо? Вставать не хочется? А вы попробуйте, — Сиэль кривит губы в ухмылке. Глаза его заполняются искренним злорадным издевательством. Это была месть. Инфантильная и глупая месть по отношению к такой же инфантильной и глупой выходке недельной давности взрослого человека. — Встать и подойти к стакану воды — это же так легко. Как и принятие пищи. Сиэль выходит из комнаты почти незамедлительно. Себастьяна мучает жажда. *** В детстве Сиэль обожал каминв. В их огромном особняке каминов было целых три: в столовой, в гостевом зале и в кабинете главы семейства Фантомхай, что и был фаворитом Сиэля. Сиэль любил забегать в кабинет к отцу, когда тот в одиочестве работает; обычно он был занят другими членами семьи, и Сиэль не имел смелости потревожить отца собственной очень ноющей и очень болючей потребностью в родительском внимании к только своей персоне. Но когда отец был занят, когда был один в своем теплом кабинете с постоянно горящим настоящим камином, Сиэль чувствовал, что может отвлечь Винсента совершенно ненадолго, приластясь… Винсент тут же бросал все свои дела, заметив сына на пороге и, подзывая Сиэля поближе, садил его на свои колени. Не снимая очки с ласковых глаз, Винсент спрашивал: — Привет, ребенок… Давно не виделись. Как твои дела? Сиэль не отвечал, ибо думал, что Винсент знает ответ. Сиэль лишь прижимался к отцу, чтобы услышать стук взрослого сердца в глубине статной груди и неотрывно следил за камином, выслушивая его странный лепет… В квартире Себастьяна и мадам Пети камин электрический. Это не то, чтобы Сиэля расстраивало… Но он, выросший с настоящими винтажными каминами, очень тяжко свыкся с мыслью, что жить с ними в подобных условиях, коими распологает мадам Пети, — довольно затруднительно… Ах, ладно… Электрические камины — это не настоящие камины с милыми сердцу и глазу орнаментами, но Сиэль заставил себя поверить, что это не главное. Электрические камины не напомнят о раннем отрочестве, о отцовском кабинете в родном доме… Хм, пустяк…! Сиэлю не особо принципиально, что именно его будет греть; вшивый современный электрический камин или старенький и настоящий, заботливо кормящий голову ностальгией о прошедших, но спокойных в семье Фантомхайвов днях… Сиэль бы предпочел второй вариант, и тут нечему удивляться. Впрочем, коротать вечера где-то надо… И уж точно не в своей комнате, где зимними ночами порой невозможно из-за холода спать. Сиэль был рад иметь и такой нелепый источник тепла, как электрический камин в гостинице, с радостью подсаживаясь к нему с горячим, будто сплошной кипяток, чаем одинокими ночами, во время недельного затворничества Себастьяна. Сиэль не то, чтобы не переносил холод… Но Сиэль все равно мерз, как во время вьюги, даже в самую жаркую погоду, и у его изможденного тела не было ресурсов на то, чтобы согреться… Сиэль лишь равнодушно на этот недостаток собственного организма махал рукой. Ему… Ему правда не все равно, однако это бессмысленно. Этот вечер не будет отличаться от остальных вечеров. Месть Себастьяну лишь подняла Сиэлю настроение, и воодушевленный он не смог изменить своим установившимся за неделю традициям; обязательно просидеть весь вечер у камина с горячим чаем в ледяных руках… Слегка сонливый Сиэль обыкновенно прислонился боком к камину, уткнувшись лицом в колени, размышляя о чем-то ненавязчивом и успокаивающем. За окном происходила вечерняя жизнь, и Сиэль улавливал ее ушами ненароком, лишь бы не пропустить что-то опасное… Сиэль любил подобное благополучие. Иногда он чувствовал себя в безопасности… Правда вот… Как жаль, что наше человеческое благополучие — хрупкая вещь, и уже через секунду Сиэль резко вздрогнул, услышав открывшуюся неподалеку дверь. Это была комната Себастьяна, и Сиэль настороженно прислушался к шагам Михаэлиса и вскоре увидел его сгорбленную в помятой пижаме фигуру, направляющуюся вялыми ногами на кухню… Сиэль испуганно ахнул, когда Михаэлис, будто обуреваемый животными инстинктами, схватил за теплую ручку чайник и прислонился своими бледными губами к его горлу. — Себастьян…! Я его сию минуту заварил! Эй, погодите же! Черт возьми, там кипяток…! — закричал Сиэль и, неотрывно смотря, как Себастьян продолжает невозмутимо глотать из горла чайника «черт возьми, кипяток», шокированно отпрянул назад, подальше от Михаэлиса. — Да ты… Ты чертово чудовище…! Ты ведь умрешь так! Себастьян оторвался от чайника, мрачно взглянув на Сиэля. — Я был бы рад, да и ты тоже, — произнес Себастьян хриплым, почти дьявольским голосом, и побледневший Сиэль испуганно прикрыл глаза одной рукой. Себастьян, опустошив чайник, слабыми руками поставил его в раковину и, взглянув на плиту, где стояла приготовленная мадам Пети каша, тяжело вздохнул, стискивая в кулаках свои волосы. Сиэль, ошеломленный проявлением подобной человечности, медленно встал с теплого места, но незамедлительно направился к своей комнате, угрюмо пытаясь забыть увиденное и преодолеть горечь отнятого места в гостевой комнате… Все случилось слишком внезапно, и Сиэль привык смотреть лишь за своей болезнью, а становиться наблюдателем чужой — оказалось достаточно трудно и шокирующе… Пред Сиэлем раскрылось то, как низко человек может пасть, страдая от какого-либо недуга… Так просто выпить кипяток, перед этим не утоляя жажду около недели… Депрессия — действительно страшная мука. Но Сиэлю вдруг пришло в голову, как вел себя он во время, например, компульсивных перееданий… Выйдет похуже поведения Михаэлиса, и Фантомхайв слегка сконфузился. — Должен отдать тебе должное, — услышал сиплый голос Себастьяна Сиэль, остановившись у двери в свою комнату, — мстить ты горазд… — Странно, но… Я этому не очень-то и рад, — скептично заметил Сиэль. — Ты настолько унизил меня, что я впервые почувствовал что-то за всю эту неделю, понимаешь? — надменно продолжал Себастьян. — Я почему-то был зол, и жажда меня не отпускала, поэтому я преодолел себя и встал с кровати, лишь бы выпить этот твой чертов стакан воды…! Возможно, ты меня спас, а твоя месть — благодетель… Но я бы предпочел остаться там, у себя, поэтому могу поставить твоей мести десять баллов из десяти, ведь она вынудила меня пойти на поводу у того, чему я противился, но благодаря чему… Я здесь. И живой. — Возможно, ты просто инфантильный. Себастьян посмеялся. Сиэль вдруг подумал, а что было бы, если б он не отомстил Михаэлису? Умер бы он от жажды или от голода…? Или, быть может, наложил бы на себя руки? Смеялся бы он так, как смеется сейчас, если б Сиэлю не была так важна собственная гордость…? Сиэль тряхнул головой и зашел в свою комнату. Это все чепуха… А вот камин жалко.