Милая, милая пища

Таун-хаус на окраине Лондона, темно-синие обои с витьеватыми белыми узорами на тонких стенах; поскрипывающий в начале кухни темный пол, в гостинице покрытый сероватым округлым ковром, пыхтящим пылью; окна с темными стеклами и даже несколько романтичными разводами в спальнях с небольшими прямоугольными кроватями… Себастьян знал эту квартиру наизусть. В ней он вырос, но не физически, а как личность, как специалист в своем дражайшем кондитерском деле; в ней он и трагически погиб, но не физически, а как уставшая нести на себе крест жизни личность, как специалист, разочаровавшийся в собственных руках. Он арендовал комнату в этой квартире лет пятнадцать тому назад, будучи зеленым юнцом, приехавшим в Лондон осуществлять мечты. Он и живет в этой комнате до сих пор, будучи тридцатишестилетним хмурым мужчиной, вот уже как два года назад ставшим официально безработным. Красы и харизмы в Себастьяне не занимать, но ежедневная усталость и потухшие блики в алых привлекательных глазах отпугивали женщин, способных лишь липнуть ему на локти, романтично воркуя, но не более того… Галантный голос Себастьяна цеплял на долгие светские беседы прохожих незнакомцев в продуктовом магазине, но медленная и утомленная интонация, не очень скорый ход мыслей вскоре начинали становиться скучными окружающих, и тогда собеседниками Себастьяна становились непривередливые бездомные кошки и бродячие коты. На его грациозном красивом теле красивые брюки и хлопковые рубашки, на вид которым не менее шести лет. И походка его медленная, слишком медленная, чтобы назвать ее неспешной и прогулочной… Себастьян тщательно пытается поддерживать чистоту во всей квартире, часто моется, неумело заботится о своих мягких волосах и мраморной коже. Но затем скованно лежит в долгом недомогании в своей темной комнате, и она досыта накормлена его беспомощными слезыми, спертым пыльным воздухом и запахом нестиранного белья… Бессилие окутывало истощенное тело Себастьяна, и он принимал это бессилие в себя, иногда даже забывая моргать или дышать. Ничего страшного… Для него это уже вроде повседневности. Когда в его жизнь впервые пришла эта вечная усталость, ему было тридцать два. Он только-только достиг высот на своей работе, создавая своими руками торты и пирожные подобные искусству, обзавелся множеством знакомых, сохранил приличные сбережения на просторную и ухоженную квартиру в центре Лондона. Жизнь напоминала историю большого успеха, и ничто не могло остановить Себастьяна. Как вдруг пропал аппетит. Ночи стали невыносимы и тягостны. Бессоница начала истощать Себастьяна, и у него больше не хватало сил улыбаться коллегам и друзьям. Его идеальный образ в глазах других обрушился вдребезги, когда типичный трудоголик Себастьян пролежал целый день в своей запертой комнате без единого лишнего движения просто из-за того, что не хотел ничего, и тогда хозяйка квартиры стала для него — успешного взрослого мужчины — матерью, приносящей к его кровати разваренные каши и бесчисленные стаканы воды. Его друг Агни советовал почаще дышать свежим воздухом, другой друг Бардрой рекомендовал взять себя в руки и пойти работать. Но силы покидали Себастьяна каждую минуту его жизни, и когда он через некоторое время в том же состоянии отправился в больницу в надежде выявить всего лишь запущенную простуду, что странным образом никак не проявлялась, его перенаправили в психиатрическое отделение. И так тридцатидвухлетнему Себастьяну Михаэлису поставили диагноз под названием характерологическое дистимическое расстройство. Дистимия — это тяжелая хроническая субдепрессия, проявляющаяся подавленностью, апатией, бессилием, но не имеет как таковых психомоторных признаков. Определить форму тогда не смогли, да и Себастьян не был в столь ужасном состоянии, чтобы ложиться в больницу. Ему назначили психотерапию раз в неделю и антидепрессанты с вычурным названием. Себастьян отнесся к своему диагнозу достаточно внимательно: он пропил курс антидепрессантов, уходил с работы на час раньше, чтобы вовремя успеть на психотерапию. Ненадолго, но ему стало легче. Но стоило ему потерять бдительность, как депрессия вновь загнала его в угол, вонзив острия бессилия в истощенное тело Себастьяна еще глубже. Прибавили дозу принимаемых антидепрессантов, участились приемы у психотерапевта… Подавленность становилась все ощутимее, и ничто не могло помочь Себастьяну. Он воспринимал время невыносимо тяжкой и медленной каторгой, недели он воспринимал за дни, а месяца — за недели. Какой из него кондитер, когда его руки дрожат? Какой из него созидатель, когда его глаза накрыла беспощадная пелена беспомощности? Разочаровавшись в себе, он замкнулся и стал затворником на неопределенный срок; сил у Себастьяна делать подсчет дней его саморазрушения не нашлось. Вскоре хозяйка квартиры убедила Себастьяна лечь в больницу на два месяца, там же он и отпраздновал Рождество, Новый год и свой день рождения в январе. Выписали его уже безработным, но и искать новую работу Михаэлис не стал, теперь полностью финансово полагаясь на тот капитал, что он когда-то отложил на покупку квартиры. Позже восприятие времени вернулось к Себастьяну. Через некоторое время он уже был способен мыться и переодеваться без напоминаний других людей, вскоре он снова начал готовить себе пищу, заново научился читать книги и время от времени готовил хозяйке квартиры разные искусные блюда, а также пек несложные пирожные, пироги и печенья. Теперь это было его не очень любимым, но все-таки хобби. Его жизнь стала неспешной и утомленной пародией на привычную рутину. Попытки вести здоровый образ жизни, попытки сбалансированно питаться, уравновешанный прием медикаментов, психотерапия не менее трех раз в неделю — то, что должно помочь Михаэлису выздороветь, и доктор Лау обещал, что через года два при соблюдении всех этих норм Себастьян обязательно пойдет на поправку. Прошло два года, теперь Себастьяну тридцать шесть. Но он все еще в том состоянии, в котором был, когда услышал это обещание. Таун-хаус на окраине Лондона, темно-синие обои с витьеватыми белыми узорами на тонких стенах; поскрипывающий в начале кухни темный пол, в гостинице покрытый сероватым округлым ковром, пыхтящим пылью; окна с темными стеклами и даже несколько романтичными разводами в спальнях с небольшими прямоугольными кроватями… Себастьян потерял надежду выздороветь. Он слился с этой квартирой духовно, как когда-то давно сливался с утробом матери. Теплые разговоры с хозяйкой квартиры, бесчисленное количество прочитанных книг, бездомные кошки и бродячие коты, случайные разговоры с незнакомыми женщинами и мужчинами в продуктовом магазине, а после едкие слезы бессилия, выжигающие на щеках узоры… Таковы были меланхоличные будни тридцатишестилетнего Себастьяна Михаэлиса — бывшего успешного кондитера, страдающего хронической депрессией. И никто не мог разрушить одиночество этих дней. Но осень зачастую преподносит свои непрошенные сюрпризы. *** Конец сентября выдался в Лондоне на удивление морозным. Не было ветра, высокое солнце чуть поблекло, но не утратило красок. Листва на деревьях медленно окрашивалась в цвета последующего Хэллоуина. Школьники еще не отвыкли от каникул, студенты же спешат показать миру свои новые пальто и длинные плащи, пока взрослые наслаждаются комфортными для работы условиями. Сезон популярности кофейни за углом еще не раскрылся бешеной посещаемостью, а в магазине напротив уже начали выставлять забавные вещички для Хэллоуина. Вроде игрушечные скелеты и миловидные ведьминские шляпки, которые любили водружать на голову абсолютно все прохожие. Себастьян тоже как-то ее надел. Рыжеволосая девушка за прилавком — согласно ее бейджику, Мэйлин — очень долго смущенно смеялась и хлопала в ладоши, называя Михаэлиса «милым». Он лишь вяло улыбался в ответ. В тот день у него хватило сил проявлять задатки дамского угодника, посему он купил эту шляпу и ушел с ней же на голове, оставив Мэйлин плескаться в восторге. Ну, а еще бы? Себастьян в их районе известный человек своими внешностью и харизмой, по этой причине получить от него подобного рода «флирт» — как сорвать джекпот. Теперь Себастьяну в этой дурацкой бессмысленной шляпе оставалось лишь сидеть в гостевой комнате и ненароком поглядывать на черный камин напротив. Хозяйка квартиры — мадам Зое Пети — частенько наведывалась в квартиру Себастьяна, поскольку жила этажом выше и служила для Михаэлиса в некотором роде «мамой». Мадам Пети ныне носилась на кухне, пробуя заварить травяной чай в недавно купленном прозрачном чайнике. Она была пятидесятилетней сероглазой блондинкой среднего роста и крепкого телосложения, любящей классический, но не строгий стиль одежды с яркими аксессуарами. Она постоянно была накрашена легкими фиолетовыми тенями и розовыми помадой и румянами. От нее пахло сладостями, цветами и чистотой. Характер у мадам Пети был легкий на подъем, совершенно милый и безобидный, заботливый — даже чересчур. Ее муж, страдающий сердечной недостаточностью, так и умер из-за чрезмерной опеки своей жены: она как-то дала ему слишком много мощных медикаментов для понижения давления, когда то у супруга поднялось совсем немного. Что-то подсказывало Себастьяну, что это был вовсе не несчастный случай, но, если честно, муж мадам Пети Михаэлису вообще не нравился, и его смерть если и не стала причиной для нынешнего счастья мадам Пети, то уж точно этому да способствовала. — Себастьян, дорогой, — ненароком говорит мадам Пети, — быть может, выпьем чаю, пока он не приехал? — Нет, мадам, — со спокойной улыбкой отвечает Себастьян. Он часто обращается к мадам Пети как «мадам», ибо та гордится своим французским происхождением, хоть и во Франции никогда не была. Попробуешь назвать мадам Пети «миссис» — получишь в ответ оскорбленный взгляд и мстительный шепот, полный негодования, — я уже ел. — Ты не забыл поесть? — удивленный вздох. Мадам Пети высовывается из кухни; ее от зала прикрывает лишь низкая серая шторка, не достающая до пола. Себастьян немного разочарован ее реакцией. — Холодильник совершенно пуст! Я не первый день живу, молодой человек! — Я, кстати, тоже, — отвечает Михаэлис, слегка нахмурившись, — не забывайте, что я все-таки взрослый человек. Перестаньте вести себя со мной как с ребенком! Мадам Пети все так же скептична. Она задумчиво жмурится, вытягивает тонкие губы в морщинистую трубочку. — Я оставлю у тебя чай и печенья. Как приедет твой сосед, нам обязательно нужно устроить чаепитие и лучше друг друга узнать. Кстати, ты мог бы и испечь что-нибудь… — Мадам, — Себастьян смотрит ей прямо в глаза, — я устал. Мадам Пети молчит. Затем понимающе кивает и уходит обратно на кухню. Для Себастьяна это до сих пор сенсационная новость… В этой квартире никто и никогда не сожительствовал с Себастьяном. Все пятнадцать лет жил тут лишь он один, арендовавший одну комнату. Он мог бы арендовать и вторую, но безработица не позволяла так эгоистично разбрасываться деньгами. Наконец соседняя комната, потонувшая в пыли, обретет новую жизнь…! Но этого и всегда боялся Себастьян. Это повлечет за собою очень много неудобств. Итак, почему же все пятнадцать лет у Себастьяна не было соседей? Потому что свободная комната была банально некомфортной для долгой жизни. Она была невероятно холодной и продуваемой, окном обращенная на не очень ухоженный задний двор. Какой-нибудь студент и мог арендовать эту комнату, но в доме поблизости тоже сдавались комнаты, и они были в разы комфортнее, чем в квартире мадам Пети и Себастьяна. Почему же вдруг за пятнадцать лет так неожиданно появляется желающий поселиться в этой комнате, даже зная о всех ее неудобствах? По словам мадам Пети, почему-то этот человек не имеет возможности поступить иначе. У него урезанный бюджет, а аренда столь некомфортной и неухоженной комнаты и стоит соответствующе. К тому же мадам Пети по доброте душевной в два раза снизила цену, ибо новый сожитель Себастьяна — внук друга знакомых ее знакомых ее двоюродных родственников, как она могла поступить иначе? У нее действительно много связей. Вообще не стоит удивляться: мадам Пети знакома с королевой Елизаветой всего через восемь рукопожатий. — Ты слышал? — вдруг восклицает мадам Пети. Она выходит из кухни, цокая небольшими каблуками. За входной дверью невнятные шорохи. — Ну, слышишь? — Слышу, — произносит Себастьян лишь когда в дверь легко постукивают. Он снимает с себя ведьминскую шляпу, принимает более деловую позу, гадая, кто же окажется за дверью… Наверняка, какой-нибудь студент. Быть может, хиппи? Если не хиппи, то уж точно с легким и неприхотливым нравом. Либо простоватый работящий парень, с детства привыкший к не шибко роскошным условиям. Мадам Пети натягивает на лицо дружелюбную улыбку и отворяет дверь, и Себастьян честно обескуражен… На пороге ребенок. Не очень высокий изможденный подросток, которому, кажется, даже и двадцати нет. Боже, да ему даже нет девятнадцати! Его округлое аккуратное лицо бледное, будто перед ним только что убили человека, а волосы невероятной красоты уложены в легком беспорядке. Синие огромные глаза смотрят на Себастьяна с сильным недоверием, но стоит им перевестись на мадам Пети — в них тут же проскакивает неуверенность. Он берется тонкими руками за лямки голубого рюкзака, двигая к себе ногой еще одну широкую дорожную сумку, которая выглядит раз в пять тяжелее него самого, и сложившиеся обстоятельства, при которых он протащил этот груз со входа до квартиры Себастьяна на втором этаже, будут неизвестными еще долгое время. Сам ребенок облачен в достаточно дорогую и модную по современным меркам одежду: и темные джинсы, и черное пальто, и мрачные сапоги явно из хороших магазинов и комбинированы со вкусом. — Здравствуйте, — говорит он, и голос на удивление низкий. Нет, скорее простуженный, — э… Я Сиэль. Сиэль Фантомхайв. Алоис говорил, что я могу тут остаться, мисс… Миссис Пети? — Здравствуй-здравствуй, — в привычной манере пропевает мадам, — только я мадам Пети, хорошо? Ма-дам, повтори! — М-ма-дам, — с легким недоумением повторяет Сиэль. — Вот и славненько, — кивает мадам Пети, — Сиэль, знакомься, это мистер Себастьян Михаэлис, он твой сожитель, поможет тебе разложить вещи и покажет тебе, как тут все устроено. Проходи, не стесняйся! Себастьян с тяжким вздохом встает с насиженного и уютного места на диване у окна, пока мадам Пети слишком изнеженно и заботливо снимает с Сиэля пальто. На детей она была невероятно падка, быть может, из-за тоски одиночества или до сих пор не ушедшего шока от новости собственного бесплодия. Что уж говорить, подобной ярой любви к детям Себастьян не разделял, посему к возложенной на его плечи работе няньки относился с ужасным скептицизмом. Но и пойти против манер он не мог себе позволить. Себастьян, встав, испугал Сиэля своей ну очень вытянутой фигурой, с приложенными усилиями поднял сумку и дотащил ее до комнаты ее владельца. Себастьян оставляет сумку у односпальной кровати, на которую мадам Пети предусмотрительно положила свой матрас, до этого лежащий у нее на складе. На матрасе также лежал ее запасной комплект постельного белья в пластмассовой упаковке, которым мадам Пети делилась еще когда-то с Себастьяном. Себастьян осмотрел комнату. Небольшая и мрачная, в нее почти не проникал свет. Зимой тут особенно хорошо слышен свист метели или вьюги, и Михаэлис поежился, услышав чих соседа за стеной. Стены тонкие, невероятно тонкие… Но действительно лучше жить в таких апартаментах, чем на улице. К этому времени Сиэль, медленно поправляя темную водолазку, тихо вступает в свою новую комнату. Он настороженно принялся ее осматривать и, увидев Себастьяна, шумно вздохнул, испугавшись. — Это будет твой не первый испуг, если останешься в этой жуткой и страшной комнате, — с насмешкой улыбается Себастьян. — Если хочешь, можешь ночевать в гостинице. Там уютнее и теплее, особенно когда камин… — Я согласен жить в этой комнате, — холодно прерывает Михаэлиса Сиэль. — Я хочу в ней жить. Улыбка исчезает с лица Себастьяна. Видимо, Сиэль не из тех детей, с которыми легко найти общий язык. Ох уж эти современные хмурые подростки, что с них взять…? От мимолетной вражды Себастьяна и Сиэля отвлекает цоканье каблуков мадам Пети, несущей в своих руках рюкзак Сиэля. Зная мадам Пети, Себастьян ожидал, что она не будет отпускать их двоих еще долгое время и обязательно добьется совместного чаепития, где в дружелюбной манере обязательно начнет выпытывать у бедного Сиэля все подробности его личной жизни. И ладно, Себастьяну искренне наплевать на его судьбу, но от понимания, что и он будет в это втянут тоже, становилось не по себе. — Мальчики, ну, что стоим? — бодро говорит мадам Пети. — Давайте разбирать вещи! — Сейчас? Я устал, хотел бы немного отдохнуть… — тихо говорит Сиэль. — А я тут зачем? — хмурится Себастьян. — Как зачем? — хмурится в ответ мадам Пети. — Чем быстрее мы тут все вместе разберем, тем больше у нас будет времени на чаепитие и сплетни, — деловито шепчет, хихикнув, — если понимаете о чем я! — Сиэль, ты не против, если какие-то незнакомцы будут рыться в твоих личных вещах? — скептично переводит взгляд на Сиэля Себастьян. Сиэль против, это очевидно. Он жмет вялыми плечами, затем устало смотрит на свою огромную сумку. Тяжко вздохнув, он садится на корточки и раскрывает доверху набитую сумку; оттуда сразу же вываливается теплый голубой свитер. — Я разберу свои личные вещи, это бОльшая часть содержимого этой сумки. Вы, пожалуйста, разберите рюкзак, там лежат средства гигиены, а затем пакет с обувью, который я сейчас вытащу, пожалуйста. Если это вас, конечно, не затруднит, — тут же отводит взгляд Сиэль. Взглянув на подобного милого ослабевшего кроху, мадам Пети расплылась в умилительной улыбке, что не скажешь о утомленном Себастьяне, которому лишь подкинули работенку. Но он джентльмен, и каждый, кто с ним знаком, свято верит в его благородную манерность, и этот статус Михаэлис потерять не хотел, посему он покорно сел на кровать и положил к себе на колени рюкзак, медленно вытаскивая оттуда вещи. Сиэль и мадам Пети отошли к комоду, который сейчас медленно заполнялся многочисленными вещами хорошего качества и прекрасного вкуса. Итак, в рюкзаке покоились шампунь с запахом лепестков белой розы, бальзам для волос с запахом фруктов, кончающийся антиперспирант, черная зубная щетка с твердой щетиной, классическая зубная паста, небольшой флакон духов тоже с запахом лепестков розы, большая пачка влажных салфеток, маленькая коробочка с синими гвоздиками для ушей, еще старая зубная щетка с размягченной щетиной, жидкое антибактериальное мыло с алоэ… Что? Две щетки? Себастьяна это позабавило. Две щетки… Это что, щетки на разное время суток? Или нужно менять их по настроению? Как мило. Быть может, это какой-то талисман из детства? Или фетиш коллекционировать щетки? Две щетки на одну персону… Зачем? Теперь Себастьяну казалось странным. Пока Сиэль разговаривал с мадам Пети, Себастьян аккуратно осматривал вторую щетку. Она была действительно старой. Щетина была не полностью стерта, но слегка мягка, и колючие ворсинки торчали в разные стороны. Зачем хранить этот хлам? Себастьян недоуменно покачал головой. Сиэль казался действительно каким-то чудиком. Михаэлис оставил эту щетку как можно дальше от себя, принявшись очищать рюкзак дальше. Две фиолетовых бритвы, кончающийся увлажняющий крем для лица, пачка ватных дисков, белые проводные наушники… И все же! Зачем эта щетка?! Впервые за несколько лет Себастьян был столь заинтересован в чем-то. — На этом все, — говорит подошедший Сиэль к Себастьяну. — Дальше я сам. Спасибо за помощь. — Как-то быстро… Могу ли я хотя бы отнести часть вещей в ванную комнату? — отвечает Михаэлис, встав с кровати. — Нет, спасибо. Лучше помогите мадам Пети накрыть на стол, — строго произносит Сиэль. — Она говорит, что хочет устроить «ну просто великолепное чаепитие». А я сам справлюсь дальше… — Сиэль, дорогой, давай я тебе постель застелю, — подходит ближе мадам Пети. Сиэль тут же меняется в лице и тоне. Пропадает его колючая манера говорить, смягчается взгляд, и Себастьян этим… Ну, знаете ли, оскорблен, но совсем немного! — Д-да не нужно! — высоким услужливым голосом произносит Сиэль. — Что вы, ну вы и так слишком много для меня сделали! Я… — Сиэль быстро подходит к рюкзаку. Выпотрошив его, он выкинул оттуда оставшиеся гигиеническую помаду, жвачку и бутылку воду и достал бережно сложенный конверт. Он скромно протягивает его мадам Пети. — Я должен отдать вам. Прошу, примите, сейчас я не могу дать вам больше. Надеюсь, этого хватит хотя бы на пару месяцев, а дальше я… Я уйду. — Молодой человек…! — произносит мадам Пети, развернув конверт. Она смотрит на содержимое и улыбается. Себастьян глядит на это молча, облокотившись о проем входной двери. — Ох, молодой человек, этого хватит аж на полгода и одну неделю! Так что можешь оставаться тут сколько угодно, дорогой! Не волнуйся, — нежно шепчет она, — здесь ты в безопасности. Ладно, — она проходит ко входной двери и своей могучей рукой выталкивает в коридор обомлевшего Себастьяна, — отдыхай! Скоро позову пить чай. Она закрыла со собой дверь. Вновь взглянула в содержимое конверта, задумчиво вздохнув. Себастьян не стал интересоваться ее озадаченностью и ушел на кухню. Через некоторое время Сиэль, неуверенно проходя на кухню, настороженно осматривал квартиру, прощупывал стены, прислушивался к звукам, проникающих в квартиру с улицы… Наблюдать за чуднЫм Фантомхайвом почему-то Себастьяну казалось увлекательным занятием. Он наблюдал будто за диким животным, что случайно забрело в одомашненные условия. Но затем Сиэль резко обернулся в сторону кухни и заметил Себастьяна. Он прочистил горло и указал рукой на кухню. — Проходи, Сиэль! — воскликнула из глубины комнаты мадам Пети. Сиэль настороженно прошел на кухню. Она была узковата и чиста, будто игрушечная. В нее почти не проникал свет, но это компенсировал миловидный и аккуратный интерьер в пастельно-голубых тонах. Стола не было, была светлая барная стойка с такими же светлыми деревянными вытянутыми табуретками с серыми подушками на них. В основном интерьером занималась мадам Пети, но и Себастьян приложил свою руку, особенно к обустройке кухни и санузла. — У вас… Очень милая квартира, — сказал Сиэль, тихонько присев на стул у самого края стойки. Себастьян невозмутимо сел рядом, игнорируя явный дискомфорт Фантомхайва. Мадам Пети тепло хихикала, разливая цветочный чай по миниатюрным фарфоровым чашечкам. Она поставила чашки на стойку, и Себастьян, ненароком поглядывающий на Сиэля, смог с некоторым удивлением отметить, что он будто бы затаил дыхание в предвкушении чего-то… Когда мадам Пети достала из ящика шоколадное печенье и высыпала его в блюдце, поднесся к стойке, Сиэль побледнел. Себастьян точно мог сказать, что Сиэля охватила ощутимая тревога, и если мадам Пети, полностью погруженная в попытку обустроить уютное чаепитие, не могла заметить такую перемену в Фантомхайве, то Себастьян, сидящий с ним совсем рядом, весьма красочно прочувствовал все напряжение, коему поддался подросток. Мадам Пети наконец закончила и уселась напротив Сиэля, тут же стащив с тарелки печенье и отправив себе в рот. — Сиэль, я советую тебе принять полную боевую готовность, — саркастично усмехнулся Михаэлис, взяв в руки свою чашку, — эта женщина заговорит зубы кому угодно… — Молодой человек?! — строго прокашлялась мадам Пети, и Себастьян хихикнул. Поправив спадающую светлую прядку, мадам Пети вновь очаровательно улыбнулась и взглянула на Сиэля: — Мы о тебе вообще ничего не знаем… Конечно же, ты имеешь право ничего не рассказывать о себе! Но нам было бы интересно послушать. Так сказать, познакомимся поближе. Ведь никто не знает, сколько мы вместе тут жить будем? Ах, но я правда рада, мальчики, иметь под боком двух таких прелестных юношей! У меня есть друзья и подружки, но у меня нет никого ближе моего Себастьяна! И с тобой, дорогой Сиэль, я надеюсь так же хорошо дружить. — Мадам… — шепчет Себастьян. — Можешь прибегать ко мне наверх, когда захочешь! Н-но не слишком часто, ладно? Тетушке Пети иногда хочется побыть одной, собраться с мыслями, выпить вина и посмотреть какой-нибудь фильм или сериал с Бенедиктом Камбербэтчем в главной роли… Честное слово, никогда еще не встречала актеров поразительнее него! — Мадам! — говорит Себастьян чуть громче. — Если он тебе тоже нравится, то можем смотреть фильмы с ним вместе, вдвоем или втроем! Т-только не слишком часто! Тетушке Пети иногда хочется побыть наедине с собой… — Мадам! — строго говорит Себастьян, и мадам Пети вздрагивает. Она действительно болтушка. — Мне кажется, Сиэль хочет что-то рассказать…? — Да, я… — произносит Сиэль. — Я могу ответить почти на все вопросы, если у вас таковы есть… Ох, у Себастьяна есть такой! Но произносить за обеденным столом проницательное и грубое «на кой черт тебе две щетки?» прямо в лоб не очень прилично… — Знаешь, мне хочется кое-что узнать, — осторожно начинает Себастьян, отпив немного чая, — сколько тебе лет? — Мне семнадцать. Ох, черт…! Себастьян даже поперхнулся… Себастьян вспомнил себя семнадцатилетнего… Он был миленьким дамским ухожером, у которого на губах молоко еще не обсохло, и с ним сюсюкались абсолютно все барышни его окружения: мать, старшие или младшие двоюродные и троюродные сестры, все бабушки по отцовской и материнской линиях, подруги и одноклассницы… У семнадцатилетнего Себастьяна были до ужаса очаровательная внешность, крепкое и спортивное тело, умилительные розовые щеки и отменное здоровье. Он был юным Аполлоном. Сравнивая семнадцатилетнего себя и семнадцатилетнего Сиэля, Себастьян все больше впадал в недоумение… Сиэль казался таким крохотным болезненным ребенком, что всем своим видом показывал свою слишком рано повзрослевшую, от того и несчастную душу, когда как семнадцатилетний Себастьян был самим воплощением воспеваемой «юности». Впрочем, жизнь Михаэлиса тоже была не из легких. Но явные сложности Сиэля казались другими… Запутанными и колючими. Такими же казались Себастьяну первые пару лет его депрессии. — Всего семнадцать! — вслух изумилась мадам Пети. — Как же так получилось, что ты живешь отдельно от родителей? Сам захотел? — Нет… — Сиэль нахмурился. Отведя взгляд, он подпер рукой щеку. Он помрачнел еще сильнее, и Себастьяну уже становилось плохо из-за сложившейся гнетущей атмосферы. Сиэль долго молчал. Затем вздохнул: — Я расскажу, что случилось, но это будет в первый и последний раз. Все случившееся очень сложно и неприятно… И я не хочу вдаваться в подробности. Устроит? — Да-да, милый! — охотно закивала головой мадам Пети. Иногда она умела успокаивать и располагать к себе людей своей чистейшей безобидностью. — Алоис рассказывал, что у тебя серьезные проблемы. Мы все поймем, если ты не хочешь делиться с тем, что у тебя на душе только потому, что нам интересно… — она ободряюще махнула рукой. А Себастьяну вот вообще неинтересно. Серьезно. Правда-правда. Впрочем, Михаэлис готов из скуки послушать рассказы Сиэля. Что же там будет, типичная подростковая мелодрама? Что-то из Нетфликса? Сиэль еще некоторое время молчит. — Я не знаю, где мои родители… — тихо говорит он. Себастьян незаметно вскидывает бровями. А это вроде как интересно… — Мой отец — Винсент Фантомхайв — очень тесно связан с правительством. Он как бы… Сам правительство, ибо семья Фантомхайв хранит графский титул и почти все поколения является приближенной к королевской семье… — Сиэль вновь замолкает. Очевидно, его слушатели удивлены — даже обескуражены, но Фантомхайву это не то, что бы важно. — Года три назад у отца начались серьезные проблемы. Меня и моего старшего брата постоянно преследовали подозрительные люди, моя семья часто переезжала из страны в страну. Полгода назад мы вернулись в Англию, в наш старый дом. Отец и мать куда-то собрались вечером, мы с братом подумали, что они, быть может, отправились на какой-то банкет. Но на следующий день приехали наши близкие родственники, сообщив, что теперь мы под их опекой. Я некоторое время жил с ними, но затем за мной пришел мой дедушка… Т-точнее, мой дворецкий Танака и сообщил, что я буду жить с ним из-за некоторых аспектов, которые он не говорил вслух. Да я… И сам понял. Мой старший брат — наследник титула и определенного положения в правительстве и высоком обществе, ну а я всего лишь младший близнец со слабым здоровьем и малой значимостью, так что я был лишним в доме своих родственников. Меня как бы… — Ох, я поняла! Оставили… — Бросили, — безэмоционально говорит Себастьян. — Нет! Оставили на попечение тому, кому было бы комфортнее всего тобою заниматься, — передергивает Себастьяна мадам Пети, четко проговаривая каждое слово. — Нет, — тихо посмеивается Сиэль, растянув обветренные губы в печальном подобии ухмылки, — мистер Михаэлис прав. Увы, меня бросили. Но я был готов к этому с самого своего детства, так что… Я был бы даже рад жить с Танакой. Думал, что начнем совместную жизнь в его квартире. Он одинок, я тоже, чем не семья? Но затем мои тетя и дядя Мидфорд сказали, что пока что я не могу жить с Танакой в одной квартире, что я, цитирую их слова, «обязательно должен залечь на дно в каком-нибудь Богом забытом месте». Это действительно адекватно и логично… Меня обещали навещать, так что я пожал плечами. Иного выхода все равно нет. Танака начал искать место, куда бы я мог поселиться… — И тогда на помощь пришел Алоис, рассказав про это место… — закончила мысль мадам Пети. Себастьян задумчиво мычит. — А я и мадам Пети случайно не попадут под горячую руку этих «подозрительных людей», когда-то следивших за тобой? Все таки мы под одной крышей живем, и мне было бы неприятно вляпаться в неприятности по вине проблем твоей семьи, — черство произносит Себастьян. — Себастьян, это уже не в какие ворота не лезет! Ей богу, прояви сочувствие! — возмущенно восклицает мадам Пети, стукнув кулаком по стойке. — Все хорошо, мадам Пети… Вы ведь и сами об этом подумали…? — тихим медленным голосом произносит Сиэль. — Вы бы и попали под неприятности, если бы на моем месте был мой старший брат… Но я не он, я с самого детства не имел столь значимой роли в обществе, какую имел он. Он живет у родственников, где ему обеспечат наилучшую охрану для безопасности. А для безопасности моей — достаточно просто залечь на дно. — Сиэль, ты обещаешь, что дела твоей семьи правда не затронут наше благополучие? — спрашивает Себастьян совершенно холодно и ядовито. Сиэль поворачивается лицом к Себастьяну, встречаясь с ним взглядами. Михаэлис наконец смог рассмотреть его лицо более детально… Белоснежное и аккуратное, уникальное своей необычной красотой лицо Сиэля казалось потухшим и измученным. Глубокие синяки в уголках его синих глаз создавали мученический контраст с общей бледностью. Что-то было нездоровое в его внешности… Так не выглядят обычные дети. Взгляд обычных детей не такой отчаявшийся и отрешенный, недоверчивый и испуганный. — Извините, — уголки бровей Сиэля чуть приподнимаются, и возле них появляются еле заметные кожные складки, ставшие еще более белыми, — я ничего не могу обещать… Я ведь даже не знаю, живы ли мои родители. Я правда… Ничего не могу обещать… Но и вам не стоит беспокоиться, — минутная слабость Сиэля тут же скрывается за прежним холодом. Он отворачивается от Себастьяна, тон становится более уверенным и черствым, — если бы я нес в себе более сильную угрозу, меня скорее закрыли в изоляторе, чем отправили соседствовать с обычными гражданами Лондона. Наверное, зря я вам это рассказал… — мимолетная усмешка. — Вы ведь не будете бояться меня? Мадам Пети прыснула со смеху. — Дорогой мой, — она приложила указательный палец к губам, — ой, мне-то тебя бояться?! У меня на складе до сих пор лежит охотничье ружье мужа! Ох, это вам стоит бояться меня! И лучше бы тем самым подозрительным людям лучше не подходить к моему дому! Это моя территория, мой район! — она громко захохотала и, будто горилла, заколотила кулаками по своей мощной и крепкой груди. Спрятав взгляд, Сиэль тихо посмеялся, но ему, кажется, легче не стало. Он ни разу не притронулся к чаю или печеньям, когда как мадам Пети то и дело хватала их с блюдца. — Сиэль, а почему ты не ешь печенье? — улыбчиво спрашивает мадам Пети. — Что? — Сиэль вздрагивает. — Печенье. Почему ты не ешь? Кушай, дорогой, не стесняйся! После таких страшных рассказов тебе, наверняка, нужно повысить настроение, и глюкоза тебе поможет в этом! — Печенье… Ах, ну да… Печенье… — шепчет Сиэль, неловко улыбнувшись. Он нервно дергает плечами под выжидающим взглядом мадам Пети. Он берет одно печенье в руку, незаметно принюхивается к нему. — А… Если я не голоден…? — Ну разве печенье — это еда? — вопросительно жмет плечами мадам. Она улыбается. — Это закуска, которая поможет тебе стать счастливым. Не стесняйся, дорогой! Сиэль настороженно кусает печенье, и мадам Пети начинает болтать о своей жизни, о жизни Себастьяна в квартире, о неспешной жизни в их районе. А Сиэль жует один кусок очень медленно, тщательно смакуя каждую крошку, запивая остывшим чаем очень маленькими глотками… Себастьян думает, что Сиэль просто чудик. Проходит полчаса. Мадам Пети уходит к себе наверх, Сиэль в качестве благодарности за угощения моет посуду и еще раз осматривает квартиру зрительно и тактильно. Вечерело, и Себастьян решил ненадолго спуститься в магазин напротив, чтобы купить заканчивающийся кофе. Накинув на плечи серый пиджак, Себастьян постучался в комнату Сиэля. Он открыл дверь с большой неохотой. — Я ухожу в продуктовый магазин ненадолго, если что, — произносит Себастьян. — Говорю на случай, если мадам Пети будет меня искать. Тебе бы стоило также ознакомиться с местностью, кстати. — Чуть позже этим займусь, сейчас устал. До свиданья, — небрежно бросил Сиэль и тут же захлопнул дверь. Себастьян раздраженно закатил глаза. Этот мальчишка казался ему невыносимым бельмом. Еще день назад жизнь Себастьяна была благополучнее некуда, и его квартира, его комната — были крепостью для него, где он смог бы спрятаться от всех многочисленных невзгод. Теперь же в этой крепости живет очень колючий, портящий весь уют беспризорник с внешним видом покойника, и Себастьян больше не мог назвать квартиру комфортной. Да, лишь из-за этого. Михаэлис мог бы отнестись к нему с пониманием и сочувствием, мог бы отнестись к нему лояльнее и милее, но отсутствие сил, частая апатия или раздражительность из-за любой мелочи заполнили всю настоящую человечность Себастьяна, очернили ее и похитили, не оставив и капли. У него не было сил быть примерным взрослым для очередного малознакомого оборванца, что и так своим существованием приносит проблем половине своего окружения. Он, конечно, не виноват, что не родился под счастливой звездой… Размеренный уличный гул, доносящийся из приоткрытого окна, холодноватый свет с потолка, освещающий все продолговатое помещение успокаивали Себастьяна. Он вяло выбирал кофе, а совсем неподалеку жужжали кассирша Мэйлин и ее подруга Ран Мао, которую Себастьян тоже знал. Она была племянницей его психотерапевта Лау и жила неподалеку. Себастьян не любил подслушивать диалоги других, так что особо не обращал внимание на их разговор, а найдя упаковку своего любимого кофе, решил пройти заодно и за сахаром, что находился намного дальше от кассы. — Ты действительно так думаешь, Ран? — с сомнением шептала Мэйлин. — Это еще ничего не значит… Ну же, не будем делать ложных выводов…! — Мэй, ты серьезно? — чуть грубо прерывает ее подруга. С каждым словом она понижала голос. Еще никогда Себастьян не видел ее столь разговорчивой. Видимо, они обсуждали и вправду что-то серьезное. — Какие еще доказательства тебе привести, чтобы доказать, что у нее булимия? Ты сама неоднократно замечала, как она отказывалась от своей порции в кафетерии. И две щетки! Две щетки на одну персону…! Ты и сама знаешь, для чего одна… Себастьян остановился. Он почти неосознанно сжал пачку кофе. Живой интерес бурлил в нем, и это была одна из самых ярких его эмоций за все время. Не долго думая, он настороженно подошел к девушкам, чем очень их испугал. Ран Мао вздрогнула, Мэйлин же отшатнулась и столкнулась спиной со стеной. — Прошу прощения, девушки… — низким голосом произнес он. — Я не желал подслушивать, это честно вышло случайно. Пожалуйста, можете рассказать чуть больше об этом? Мэйлин насторожилась. Она не знала Себастьяна достаточнот хорошо, лишь по быстрым светским беседам за прилавком, но Ран Мао, подумав, кивнула, подойдя к Себастьяну ближе. Они скучковались в близкий и тесный кружок сплетниц. — Это же мистер Михаэлис, — сказала Ран Мао, — думаю, ему можно знать… — и Себастьян миловидно и тепло, не без ноток лицемерия улыбнулся. — Ладно… — вздохнула Мэйлин. — У нас с Ран Мао есть общая подруга. Совсем недавно мы начали замечать за ней странное поведение… И это связано именно с едой. Конкретно с едой. Она похудела, часто отказывается от еды, а как встречается с ней лицом к лицу… Если честно, сложно описать. Она будто ее боится. И совсем недавно Ран заходила к ней в гости… И, если честно, я считаю, что она поступила неправильно, когда без спроса залезла в ее ящик с носками! Но там она нашла щетку… И в ванной комнате была еще одна щетка. И поэтому Ран Мао предполагает, что у нашей подруги булимия… Ведь зачем иначе иметь две щетки…? Другие варианты, б-безусловно, есть, но Ран предпочитает идею с булимией. — Все факты на лицо, — хмурится Ран Мао. — Признай очевидное! — Булимия — это ведь расстройство пищевого поведения… — задумчиво произносит Себастьян, потирая переносицу. — Ладно, использовать щетку, чтобы вызывать рвоту — действительно имеет смысл. Но зачем иметь две щетки? — Хм-м-м! — побледневшая и позеленевшая Мэйлин, вздрогнув, с омерзением мычит, обхватив себя руками. — Мне было бы невероятно противно чистить зубы той щеткой, которой же я и вызывала рвоту! Так что можно иметь одну для гигиены, а вторую… Для того самого. Кажется, так делают многие. Себастьян сначала ухмыляется, а затем хмурится. В таком случае… Иметь две щетки — действительно логично и совсем не странно, как ему могло показаться несколько часов назад… Его интерес к двум щеткам Сиэля погас. Все, кажется, встало на свои места. Не то, что бы Себастьян мог утверждать, что у Сиэля булимия, но за ним закрепился статус больного человека, и теперь Себастьяну стало все равно, откуда же эта чудаковатость Сиэля, больше не хотелось узнавать, для чего именно ему две щетки. Потому что появились причины этого не узнавать. Копошиться в грязном белье Фантомхайва и выпытывать из него сокровенные тайны если и не казались Себастьяну не этичными занятиями для взрослого мужчины, то уж точно являлись для него просто чем-то недостаточно стоящим. Чем тебе не прекрасная причина этого не делать? Предполагаемая болезнь Сиэля и его странные мрачные привычки просто были одним неудобством в неожиданном появлении соседа в прежде одинокой и свободной жизни Михаэлиса. Ничего более, только и всего… В любом случае, Себастьян бы не смог принять иные мысли по поводу этого. Квартира встретила привычной пустотой. Тишина такая привычная, что, кажется, будто Себастьян все еще живет один. На секунду ему показалось, что, быть может, он сможет смириться со своим соседом, если каждый день будет проходить в той атмосфере, что и эти неспешные минуты. Это дело привычки, и она вполне может выработаться. Себастьян тихо раскладывает купленные продукты по полкам на кухне, затем снимает пиджак и вешает его на вешалку у входа. Из санузла, что находится сбоку от Себастьяна, еле слышна струящаяся вода. Вода выключается, и из-за санузла медленно выходит поникший и вялый Сиэль, будто бы он не находится в данный момент в сознании. У Себастьяна несколько секунд, чтобы рассмотреть уже не до шуток бледное лицо и измученные глаза Сиэля. Он приходит в себя и встречается взглядом с Себастьяном. Подобного испуга в чьих-то глазах Михаэлис еще никогда не видел… — З-здравствуйте, — хрипло произносит Сиэль, пряча дрожащие руки в карманы. — Привет… Сиэль, смотря себе под ноги, быстрым шагом забегает в свою комнату, громко захлопнув дверь. Он знает, что Себастьян знает, что знает Сиэля. Он знает, что Себастьян видел щетку в его руках, что сию минуту была спрятана в карман. Сиэль знает, что Себастьян знает, для чего ему эта щетка. Ведь она была совершенно не похожа на ту, которую он оставил в санузле для чистки зубов. Себастьян тяжко вздыхает. Он раздраженно прислоняется лбом к холодной стене. Забудьте его предыдущие мысли. Михаэлис, кажется, никогда не привыкнет к новому соседа в виде ребенка, что хранит у себя две щетки, но одну из них использует в целях уничтожения себя самого.