В долине белых роз

С Рождеством.

      Когда-то в детстве, кончившемся так внезапно, он запомнил её как весёлую девчушку, с которой можно проказничать и вместе получать от родителей по шее. Летом перед первым курсом что-то изменилось, но Драко не понимал, что. Он даже поссорился с ней, выкрикнул обиженное: «Девчонки такие скучные, не хочу с тобой больше общаться!» Его не в шутку задело, что последний месяц беззаботного лета Элиза провела дома у родителей, приезжая лишь на званые ужины и походя на бледный призрак прошлой себя. Откуда ему было знать, что что-то случилось? Да и понял бы он её тогда, расскажи она, что послужило причиной столь резких и необратимых перемен? Он обиделся сильнее, когда его мать сообщила: «Элиза не поедет в Хогвартс. Её зачислили в Шармбатон». Дура! Драко повторял это, как заведённый. Дура-дура-дура! Не сказала ему, что будет учиться во Франции с кучей снобов и модников. В Хогвартс одни идиоты. И даже Дамблдор идиот. Так он и написал ей в ответ на неожиданное письмо.       В то осеннее утро Драко отодвинул посылку родителей (Крэбб и Гойл сразу принялись небрежно разрывать обёртку на ней, чтобы набить животы сладостями) и с интересом уставился на конверт, где ровным почерком было написано его имя. Ответное письмо он отправил не сразу, из вредности решил, что Элизу стоит проучить. Думала, напишет ему, так он тотчас простит её? Ну уж нет! И знать ей не надо, что на самом деле Драко злился не на неё. Ни на кого он не злился, был расстроен, что единственный сносный собеседник перешёл на сторону занудства и чопорности, какая была присуща тем важным друзьям отца из его взрослого отцовского мира.       — Розенгольды приедут на Рождество? — спросил Драко по возвращении в семейное поместье на каникулы.       — Твоя мать пригласила их, — ответил Люциус, изучая табель с оценками сына, — если они не растеряли остатки верности в Пиренеях, то приедут.       Тогда Драко слово «верность» расценивал иначе, думал, что это такая странная дружба между семьями, где все поклоняются Малфоям, и было забавно лицезреть, когда рослый и широкоплечий мистер Розенгольд прятал глаза от Люциуса и всегда старался угодить. Даже Драко он ласково называл «мой мальчик» и «юный Драко», когда ненароком встречался с ним в коридоре после собраний тет-а-тет за толстыми дверями кабинета.       Раньше с Элизой было весело подслушивать разговоры, совать нос в таинства родителей, воображая себя достаточно взрослыми, чтобы корчить из себя таких же серьёзных и глубокомысленных. Теперь же Элиза напоминала ему унылых заучек, проводивших всё свободное время в библиотеке. И всё равно — он стоял на втором этаже, облокотившись на перила, увитые серебряными лентами и зелёной мишурой, и глядел сверху на холл, где мать встречала гостей. Во входную дверь постучали, она отворилась, и на пороге предстали Розенгольды. Снег на мантиях быстро растаял, мех на капюшонах распушился, высокие сапоги из белой драконьей кожи высохли.       — Здравствуйте, миссис Малфой, — Элиза поклонилась, выказывая почтение.       — Элиза, — Нарцисса не скрывала радости, — Драко ждал тебя, — сказала она, и её сын закатил глаза, спускаясь по лестнице.       — Неправда, — сам Драко насупился, держа руки в карманах штанов. Он украдкой посмотрел на мать, замялся, и кивнул Элизе. — Идём.       — Извини ему грубость, Хелена, — Нарцисса улыбнулась, миссис Розенгольд ответила тем же.       — О, не стоит, — отмахнулась ведьма.       Драко воротило от этих долгих прелюдий. Он поспешил наверх в свою комнату, где каждое Рождество прятался от родителей вместе с Элизой, чтобы не умирать со скуки от медово-любезных речей в пёстрой гостиной, куда им всё же придётся выйти, чтобы друзья отца убедились — Малфой младший растёт достойным наследником рода. Мерцающий огонь парящих свечей трепетал и переливался, касаясь старых книг на полках, полированных статуй в углах. Огромное поместье жило своей жизнью и без гостей. Оно шептало, тени растягивались вдоль стен, как огромный змеиный силуэт, лениво скользящий по полу. Сейчас дом дышал не радостью праздника, а прикрывался его холодной маской формальности. Домовой эльф, проходивший мимо в тонкой грязной рясе, двигался с нарочитой осторожностью, будто боялся разбудить что-то дремлющее в этих стенах — то ли духов прошлого, то ли саму тишину.       — Х-Хозяин, извините, — щуплый эльф с огромными глазами и ушами, ростом чуть больше трёх футов, выставил руки вперёд, ожидая удар.       — Сгинь, — раздражённо бросил Драко, поднимаясь по лестнице.       — Да, хо… О, здравствуйте, юная мисс Розенгольд, — пролепетал он, на мгновение замерев на одной с ней ступени.       — Здравствуй, Добби, — Элиза кивнула ему.       — Почему твои родители не держат домовиков? — вдруг спросил Драко.       — Они им не доверяют, — сказала она и поймала его недоумевающий взгляд. — Вообще-то был один давным-давно, потом исчез. Не знаю, куда.       Огонь свечей дрожал от шагов, скользил по стенам и позолоченным рамам волшебных картин, где величественно красовались в разных позах потомки рода Малфоев. В их глаза, мёртвые давно, но такие живые, Драко не любил смотреть. Сквозь разрисованные зимой окна, через извилистые линии и вьюжные узоры, виднелся сад, спящий в торжественном ожидании весны. Элиза коснулась стекла, одёрнула руку и отошла, присела на край кровати.       — Это из Америки. Папа принёс, — Драко переложил к ним упаковку шоколадных конфет с яркой надписью «Чоко-Летта», — его друг в министерстве передал мне. Бери, — он подвинул к Элизе упаковку, заметив её замешательство.       Она раскусила одну и, не меняя выражение лица, сказала:       — Вкусно.       В такие моменты Драко отчаянно искал причины, почему они всё ещё общаются. В письмах её сдержанность и отчуждённость не казались такими явными, а сейчас она вновь напоминала ему фарфоровую куклу или белую неподвижную скульптуру, лишённую красок и чувств.       — Как в Шармбатоне? — он перевалился на бок, устроившись удобнее, и не сводил с неё взгляд, надеялся, что скоро лёд растает, и всё вернётся на круги своя.       — Не так плохо, — Элиза взяла ещё одну конфету, потянулась к журналу на прикроватной тумбочке, и Драко почти заулыбался, обрадовавшись хоть какому-то прогрессу в их диалоге. — Но я многое не понимаю. Французский оказался сложнее, чем я думала.       — Разве родители тебя отправили туда, не потому что ты знаешь французский? — Драко поднял бровь, пытаясь уловить непостижимый ход мыслей миссис и мистера Розенгольд.       — Нет, — Элиза помотала головой, листая журнал с новостями квиддича.       — А почему ты мне не сказала? — с заметной обидой спросил Драко.       — Не успела, — она шумно перелистнула страницу, — я узнала в последний момент, когда уже собирала чемодан. Маме не понравилось, что Гарри Поттер будет в Хогвартс. А ещё она считает, что Дамблдор — худший директор. Поэтому мне нечего там делать.       Драко хмыкнул, но помрачнел, вспоминая, как перед самым поездом в Хогвартс уговаривал отца отправить его в Шармбатон тоже. И всё же, какой-то груз исчез с его юных плеч — весь семестр Драко никак не мог подступиться, не знал, какими словами узнать причину, чтобы не сболтнуть чего-то лишнего и резкого, что пошатнёт и без того хрупкое отношение Элизы к нему.       — Я могу научить тебя каким-нибудь заклинаниям, — предложил Драко, — я много знаю, — горделиво заявил он, предавая себе значимость в её глазах.       — У меня больше проблем с зельями, — призналась Элиза в неизменном тоне, — некоторые названия ингредиентов сложно найти на других языках в справочниках.       — С этим тоже могу…       — Хуже всего: на меня смотрят, как на дуру, когда я не могу понять разницу между «пу де серпан» и «кру де серпан», — перебила Элиза, сокрушаясь из-за незнания французского и даже не пытаясь выговорить треклятую «р», не дававшуюся ей.       Она взглянула на Драко и тише добавила:       — Извини.       И снова спряталась в ледяной панцирь, стерев с лица тень сожаления о неподобающем поведении. Драко улыбнулся краем губ, его ухо дёрнулось, приподнявшись.       — Зато у нас профессор Зельеварения в начале года поставил этого Поттера на место, — усмехнулся Драко, — хоть один здравый человек, который не бегает за Поттером и не подтирает ему слюни.       — Ты писал, я помню, — Элиза кивнула. — Его правда взяли ловцом на первом курсе?       — Да, — стиснув зубы, ответил Драко. — Ничего, я в следующем году тоже буду в команде, — мечтательно и гордо сообщил он, — таким, как мы, все двери открыты, верно? Папа сам говорил, что нужно пользоваться всеми возможностями, если хочешь чего-то добиться.       — И ты пойдёшь по головам, если придётся? — она увидела интервью с одним из участников английской команды и закрыла журнал.       — Пойду, — не отступил Драко, закинув в рот лакричную ракушку.       Элиза совсем притихла, заставив его сомневаться в правильности собственных слов. Он жадно цеплялся глазами за каждый её жест, изменение на застывшем лице, скрывая, как ждал это Рождество, эти каникулы, чтобы наверстать потраченное на обиду время. Словно за одну ночь они могли бы восполнить всё то, что упустили за семестр. Письма письмами, но хотелось чего-то живого, настоящего, личного.       — С Рождеством, — поздравила Элиза и вынула из кармана бело-голубой мантии небольшую коробочку.       С лёгким удивлением Драко принял подарок, развязал бант и обнаружил стеклянный шар на бархатной подушечке.       — Напоминалка? — Драко нахмурился, вспомнив о подобной штуковине у одного из гриффиндорцев, Лонгботтома, кажется.       — Не совсем, — Элиза заправила прядь за ухо и приблизилась к нему. — Он показывает любые воспоминания. Всё, что ты переживал когда-то.       Драко вгляделся в шар, внутри него сгущалась серая дымка, вихрилась, затем показалась Распределительная шляпа, сам Драко. Порыв ветра внутри смёл момент, когда его определили на Слизерин, и показал другой, где они с Элизой, едва сдерживая смех, прятались на кухне от разъярённой миссис Розенгольд. Его губы дрогнули, Элиза спросила:       — Что там?       — Ничего, — выпалил Драко и сунул «воспоминалку» в карман.       — Другие всё равно не смогут увидеть то, что видишь ты, — объяснила Элиза.       Прокашлявшись, Драко отошёл к письменному столу, из ниши достал подарок в криво заклеенной обёртке. Элиза же открывала её аккуратно, уголок за уголком, чтобы не повредить бумагу, одноразовую и служащую для одной лишь цели — дополнять главный сюрприз, самую приятную часть всех торжеств. Чем старше они становились, тем сложнее было придумать подарки друг другу. Ещё пару лет назад всё обходилось какой-нибудь волшебной игрушкой, но и тех у них было предостаточно. Драко не знал, что дарить, просил помощи у мамы в выборе подарка. Она же женщина, должна знать, что хочет получить женщина поменьше на Рождество. Сам он больше ждал Элизу, чем какой-либо презент, ведь… что дарить мальчику, у которого есть всё? Если чего-то нет, то отец позаботится и купит.       — Личный дневник, — сказал Драко, когда Элиза провела пальцами по шершавой обложке блокнота, переплетённого золотистыми нитями. — У него может быть только один хозяин, так что записи сможешь писать и читать только ты.       — Спасибо, — она открыла дневник, запах новой бумаги приятно повис в воздухе. — Я…       Элиза осеклась — дверь в спальню открылась. На пороге показалась чем-то обеспокоенная мать Драко и махнула рукой, подзывая их.       — Идёмте, все гости уже собрались, — сказала Нарцисса, и на долю секунды на её лице отразилось умиление. Дети секретничают наедине.       В одну из летних ночей, когда родители напились до стадии пустых обещаний, Драко услышал, как его отец и мистер Розенгольд очень уж бурно обсуждают идею о браке детей. Это был первый и единственный раз, когда с таким огнём и так живо они кивали друг другу, уверяя, что однажды их семьи переплетутся общей историей, а Малфой Манор с огромным почтением примет у себя чистокровную и порядочную Элизу Розенгольд. Драко противился от одной мысли, что ему когда-то придётся жениться на Элизе, а уж тем более — поцеловать её. Это выходило за рамки. Он протестовал внутри. Жениться на Элизе? Ни в жизни! Будто связать себя узами брака с родной сестрой. Ей он ничего не сказал о горячных идеях отцов, побоялся, что ненароком посадит зерно размышлений в её голову, или — того хуже! — Элиза поддержит их.       В главном зале возвышалась ёлка, под потолком висела омела, украшения — ленты струились, шары отражали комнату и её обитателей в искривлённой, миниатюрной реальности. Полированный пол ловил блеск каминного огня и ёлочного света. Пахло хвоей, воском; пряностями тянуло с ломившегося от блюд стола. Обрывки разговоров притихли с одного края. Элиза взглядом попрощалась с Драко и села к родителям. Гости, как фигуры на шахматной доске, сидели прямо и ждали, когда принимающая семья начнёт трапезу, чтобы сделать ход и обзавестись новыми, полезными знакомствами.       — Ещё раз скажу, — начал Люциус во главе стола, — каждого из вас я рад видеть здесь. Завтра мы все посвятим себя семьям, но канун Рождества в этом, почти неизменном кругу, всегда остаётся событием исключительным. Не буду томить, — он поднял бокал с тёмно-рубиновым вином, — за нас.       — За нас, — вторили ему сливки волшебного общества.       Элиза развернула салфетку, положила её на колени и взяла одну из вилок, лежавших у тарелки в стройном порядке.       — О, Нарцисса, вы слишком добры, — доносилось с другой стороны стола, женщина в возрасте поправляла серебряный браслет на запястье, — особенно приятно слышать похвалу от вас, некоторым чистокровным семьям следовало бы у вас поучиться.       — Говорят, некоторые из наших друзей в Министерстве стали… как бы это выразиться… — в светскую беседу включилась миссис Григрасс, сидящая рядом со старшей дочерью, — менее лояльными к старым традициям.       — «Менее лояльными»? Как дипломатично, миссис Гринграсс, — усмехнулся министр из Отдела магических игр и спорта. Он провёл ножом по золотистой корочке и принялся резать курицу, сок из мяса растёкся по тарелке. — Драко такой взрослый. Как я знаю, ваша дочь учится вместе с ним на Слизерине.       Драко кивнул отцу на его шёпот и бросил короткий взгляд на сокурсницу. Конечно, знакомые лица в Хогвартс помогали освоиться быстрее в старом замке и занять своё место на социальной лестнице, но, кажется, Драко лишили права выбора. Паркинсон, к его огромному счастью, не приглашённая на праздник жизни, будто что-то не поделила с Дафной Гринграсс и при любой возможности пыталась выставить её совершенно глупой и неинтересной особой, чтобы опустить до своего уровня. Впрочем, до девичьих интриг Драко не было дела, ему хватало Крэбба и Гойла, что потакали ему во всём. Он нередко гадал, как Элиза бы отнеслась к ним, оказавшись в череде будней слизеринцев, ведь летом они безустанно мечтали, как совсем скоро их распределят на один факультет. Никто не ждал, что Розенгольды, окончившие Слизерин вместе с Малфоями, вдруг изменят решение и отправят дочь во Францию.       — Ну же, Драко, — шипел Люциус, наклоняясь к сыну, когда подвыпившие взрослые пустились в пляс, — пригласи кого-то на танец, не позорь меня.       — Да, отец.       Как некстати, Дафна и Элиза обсуждали что-то в сторонке. Драко раздумывал недолго, протянул ладонь в неловком и немом предложении. Элиза задержала взгляд на его руке, адресованной не ей, и проводила их с неизменным выражением лица — приклеенной маской. Драко переминался на ногах, кое-как держал Дафну за талию и всё время следил за реакцией отца. Только Малфой-старший одаривал его подобием одобрения, и Драко становилось менее неуютно. Отец был бы не против любой из молодых девушек здесь, но Драко никак не мог пригласить Элизу.       Та Элиза, которую он знал, осталась в Косом переулке, где они виделись в последний раз перед долгой июльской неделей разлуки, после чего всё изменилось. Храня надежду, что это явление временное, будь то паучий грипп или драконья оспа, Драко по-прежнему убеждал себя, что Элиза, Лиззи… друг. Да, друг. Или кто-то вроде него. Он и за девушку-то её не считал, потому что с девчонками всегда как-то сложно, они все больно чувствительные и обидчивые, а с возрастом чересчур заботливые. Элиза вот бровью не повела, что он танцует не с ней. Значит, друзья.       — Думаю, достаточно, — сказала Дафна, явно устав от неумелого подражания родителям.       — Согласен, — Драко с замученным видом отпустил её, мечтая, когда предъявит отцу за подобное публичное унижение и напомнит о желании стать ловцом на втором курсе.       Он хотел поскорее ускользнуть с праздника, подняться с Элизой в комнату или прогуляться в другой части поместья, где они будут болтать до поздней ночи, пока гости не разойдутся, но Нарцисса уже выходила с Розенгольдами из обеденного зала. Драко поспешил нагнать их и застыл в холле, когда Элиза надевала фамильную бело-голубую мантию.       — Спасибо за приглашение, — начала Хелена, — и Люциусу передай, что в этом году приём выдался особенно роскошным.       — А эта куропатка, — просмаковал мистер Розенгольд и причмокнул. — Ну, задерживаться не будем.       — Да, мы бы остались подольше, но у Освальда полно работы, преступникам, видите ли, всё равно на праздники, — подмигнула Хелена и искусственно осклабилась, когда Нарцисса понимающе кивнула.       — Ты куда, Драко? — Нарцисса прервала его, стоило ему взять мантию.       — Я бы мог проводить их до ворот, — замялся Драко.       Освальд хохотнул басом и махнул большой ладонью:       — О, что за чудное дитя, — мистер Розенгольд взял трость и лёгким движением руки открыл входные двери. — Счастливого Рождества, Нарцисса, — попрощался он и ступил в морозную ночь, где серебристый снег кружил на ветру.       — Идём, Элиза, — сухо приказала Хелена.       — Сейчас, — она сделала шаг, но развернулась и прижала новый дневник к груди. — С Рождеством ещё раз.       — С Рождеством, — Драко отпустил мантию, в которую вцепилась мать, и кое-как смирился, что это всё. — До летних каникул? — неуверенно спросил он.       — Да, — Элиза кивнула, и ему показалось, что к её щекам вернулся румянец. — Увидимся летом.       Драко не уходил до последнего, но едва три белые фигуры исчезли в темноте, Нарцисса закрыла двери и вернулась к гостям. Стало холодно и отчего-то тоскливо, видимо, ветер успел принести зиму в дом. Пришлось остаться в зале — отец не разрешил уйти в комнату, дескать, наследник Малфоев не получит ни единого подарка, если не удовлетворит любопытство гостей и не предстанет перед ними идеальным отпрыском чистокровного рода.       Увидятся летом.       Целый семестр общаться редкими письмами, искать хоть сколько-то занятные истории в цепочке одинаковых дней, чтобы было что рассказать. После каникул Хогвартс какое-то время ещё пестрил красками, но вскоре последнее украшение сняли, и дух праздника надолго покинул каменные стены и коридоры с гулявшими сквозняками. Во внутреннем дворе и в глубине леса снег долго не таял; на ветвях показались почки будущих листьев. Близилась весна, в холодном воздухе уже чувствовалось что-то новое, нежное и почти прозрачное. Талый снег обнажал тёмную землю, вокруг дышало тёплой и густой сыростью. Запахло свежестью. Не цветами, нет, — предчувствием зелени. Пахло жизнью, готовой очнуться от долгого сна. Пахло как намёк, как ожидание.       В этом ожидании одним ленивым и сонным утром к Драко прилетела сова. Письмо от Элизы он открыл сразу, но никак не смог сосредоточиться — Паркинсон мешала расспросами, Крэбб и Гойл чавканьем.       — Вы прекратите? — рявкнул Драко, когда терпение, словно прыщ на лице старшекурсницы, налилось и лопнуло, пустив гной наружу. — Дышать и жевать с закрытым ртом одновременно это за пределами ваших возможностей?       Крэбб шумно сглотнул и переглянулся с Гойлом.       — Что эта Розенгольд тебе написывает? — Паркинсон глянула в почту Драко и изобразила презрение. — Мои родители их ненавидят, считают, что они слишком зазнались после того, как мистера Розенгольда повысили, — говорила она, а Драко считал, что ей стоит не только жевать, но и ходить с закрытым ртом.       — Не твоё дело, — холодно выплюнул Драко, свернул письмо и убрал в разорванный конверт, решая, что прочтёт позже.       — Паркинсон, — включился Нотт с лёгкой насмешкой, будто пытался хоть чем-то развеять скуку, — если Розенгольды не считают твою семью достойными волшебниками, вини в этом своих родителей.       Драко метнул на него прищуренный взгляд, но быстро расслабил лицо, вспомнив, что многие чистокровные семьи тесно связаны общей историей, и невозможно сделать вид, что этого нет. Но Элиза никогда и не упоминала, что знает лично кого-то из Ноттов. Более того, Драко казалось, что они никогда не виделись, раз Розенгольды до того скрытные, что не ко всем представителям древних фамилий относятся снисходительно, ставя в приоритет Малфоев.       Паркинсон цыкнула и показательно, со звоном, отодвинула пустую тарелку, глазами пытаясь испепелить Нотта.       — Если завидуешь, хотя бы не делай это так откровенно, — добавил Нотт и хмыкнул себе под нос.       В гостиной Слизерина пылал огонь массивного и чугунного камина, но едва спасал от холода подземелий. На улице ещё не потеплело. Студенты садились на холодные кожаные обивки диванов и кресел, покрывались мурашками, старались умоститься поближе к огню или вовсе уходили в главный зал или библиотеку, где без лишних трудностей могли сделать домашнее задание. В угрюмом свете гобелены безмолвно напоминали о знаменитых слизеринцах, всюду преследовал равномерный, постоянный и едва уловимый звук воды. Драко плюхнулся на диван вместе с ногами, открыл учебник по зельям, где среди страниц хранилось недочитанное письмо. Весь день его то и дело отвлекали, пустоголовые Крэбб и Гойл хоть и тешили самолюбие, но порой раздражали настолько, что единственным верным решением оставалось послать их заняться чем-то бесполезным: донять какого-нибудь пуффендуйца или найти в библиотеке несуществующий справочник о разновидностях квоффла.       «… я наконец-то подружилась с соседками по комнате. Они немного знают английский, но почему-то весь первый семестр говорили со мной исключительно на французском, а порой делали вид, что меня нет вовсе. Не знаю, в чём причина, да и, если честно, не хочу вдаваться в подробности, главное, что теперь я понимаю гораздо больше в учёбе. Здесь много чистокровных волшебников и волшебниц, наверное, их оскорбляет моё незнание важности носимых ими фамилий. Одна мне даже сказала, мол, маглорождённой они бы простили крайнюю невежественность, но раз я одна из них, то должна проявлять интерес. К тому же, предок моего отца, Розенгольд, учился здесь давным-давно. Я случайно увидела его имя в зале славы, он занял место лучшего выпускника своего года за выдающиеся заслуги и вклад в развитие магического сообщества. Честно, не знаю, что это значит, родители и словом не обмолвились о чём-то подобном.       Прошу извинить, если утомила тебя длинным письмом. В Шармбатоне много чего происходит, всё не описать. В первом письме я сказала, что мне нравится разделение обучения для мальчиков и девочек, но со следующего курса у нас начнутся новые дисциплины. Не представляю, где мне пригодятся танцы, а хорошим манерам должны учить дома, а не в школе. Хочу ошибаться, но, кажется, второй год превратится не в обучение магией, а в создание из меня новой благородной девицы, готовой войти в другое семейное древо.       Как твои дела? Надеюсь, что среди друзей слизеринцев тебе куда интереснее, чем мне тут. И надеюсь, что Гарри Поттер не слишком докучает тебе. Если думал, что в другой стране я могу избежать его, то ошибаешься. История мальчика, который выжил, также гуляет среди здешних студентов.

Буду с нетерпением ждать твой ответ!

Элиза».

      Драко бегал глазами по аккуратному почерку, в голове то и дело читал голосом Элизы. Рука потянулась к сумке на полу, где лежал пергамент, но перед лицом предстала книга «Квиддич с древности до наших дней».       — Это что? — Драко поднял голову.       — Там про квоффлы в разное время, — пояснил Крэбб, рядом с ним стоял довольный собой Гойл.       — Зачем мне это? — Драко отмахнул книгу от себя. — Несите обратно.       — Но… — тупая улыбка сошла с лица Гойла, появилось недоумение.       — Несите обратно, — без интереса повторил Драко, удивлённый, что этим, с одной извилиной на двоих, хватило ума разобраться в библиотеке.       Крэбб и Гойл пихнули друг друга локтями и отправились по новому поручению, а Драко запрокинул голову на подлокотнике и уставился в потолок, ворочая в мыслях ускользающие слова для ответа Элизе. Новость о зарождении дружбы с кем-то другим отозвалась в нём зудящей ревностью и липким страхом, что он отойдёт на второй или — куда хуже — на третий план её жизни. Тогда ему в самом деле придётся мириться, что кроме Крэбба, Гойла и Паркинсон у него никого нет, но и им он бы ни за что не смог написать больше трёх предложений о прошедшей неделе. И ради них он бы точно не пошёл перед обедом в совятню, чтобы замёрзнуть по пути туда и обратно.       Вечно плакучая ива распустила волосы. Проклюнулась изумрудная трава, распустились крокусы, потом примулы и нарциссы. Студенты выползли из замка, облюбовали скамейки и лавочки во дворах, потолок в главном зале всё чаще сиял лазурным небом с редкими облачками. К концу семестра стало жарко; юные волшебники закатали рукава белых рубашек, галстуки ослабили и стали всё чаще валять дурака, душой пребывали на летних каникулах и кое-как заставляли себя доучиться.       Драко, скрипя зубами, метал гневные взгляды на гриффиндорцев, когда Дамблдор в последний момент оборвал цепь ежегодных побед Слизерина в борьбе за Кубок школы. Он решил пожаловаться Элизе лично, но с необъяснимым холодом в груди читал: «Прости, я не смогу приехать на твой день рождения. Декан попросил задержаться в школе, подтянуть знания. Мама разозлится, если я так и буду отставать от других». Драко почти взбунтовался, стал самым мерзким сыном в первую неделю каникул, хотел отменить праздник, когда родители уже всё подготовили и составили список гостей, но отец резко остудил его пыл парой точных и острых фраз. Будто это не день Драко, а очередной повод вырваться вперёд в гонке за что-то неосязаемое, но точно важное. Детская обида ворвалась в его сердце с новой силой, как вихрь, перевернула всё и оставила беспорядок. Сова с подарком ситуацию не улучшила. Злость отпустила в день, когда ему разрешили одному посетить Фростдейл, кинув летучий порох в камин.       — Здравствуйте, миссис Розенгольд, — Драко вспомнил о вежливости, оказавшись в чужом поместье.       — Проходи-проходи, — Хелена поманила его рукой с длинными пальцами и поплыла в столовую, — Элиза в саду.       — А ваш муж? — спросил Драко и взглядом наткнулся на вскрытые конверты на круглом столике. Одно из министерства, другое подписано кривым почерком, будто кто-то хотел нарочно испортить идеальное убранство дома.       — Освальд на работе, — ответила женщина, высокая и красивая, как Нарцисса. На этом сходства заканчивались, с матерью Элизы было неуютно, несмотря на её попытки заискивать перед всеми.       Старый дом был на порядок меньше, чем Малфой Манор, но ощущался таким же пустым и неприветливым. Свежие цветы пусть и стояли в вазах, но разнообразие красок, тканей и фактур не делало дом гостеприимнее. Все книги, служившие для заполнения пространства, лежали тут и там будто под выверенным до секунды углом.       Большие стеклянные двери отворились, впустив Драко в цветущий сад, и пыльца тотчас защекотала нос. Среди кустов сидела Элиза в причудливом комбинезоне, с убранными по обыкновению волосами на затылке, и копалась в земле.       — Тебе занятий по Травологии не хватило?       — Ой, — она вздрогнула от неожиданности, поднялась, и было видно, как сдержала улыбку. — Привет, Драко.       — Что это? — он подошёл ближе, взгляд отвёл, зная, что иначе его обида исчезнет быстрее, чем ему бы хотелось.       — Лаванда, — сказала Элиза, снимая перчатки, — у нас было задание вырастить что-то для зелий в горшке, я не захотела оставлять её в школьной теплице после сдачи проекта.       Драко чуть наклонил голову набок.       — Из тебя в Шармбатоне заучку сделали? — он пытался поддеть её.       — Зимой кто-то из студентов использовал слишком много удобрения, и одну из теплиц захватил плющ, — Элиза вынула палочку из сапога, взмахнула; небольшая лейка с водой взмыла в воздух и полила только высаженный кустик, где распустились колосья фиолетовых цветов. — Возможно, это было нарочно, но я не хочу никого ни в чём обвинять, — она пожала плечами. — Мама сказала, что ты тоже отличился, стал один из лучших первокурсников на Слизерине.       В её глазах родился слабый намёк на усмешку, ту самую, лукавую и задорную. Драко поднял край губ.       — Это было не так сложно, — он выпрямился, расправил плечи, — со мной учатся одни придурки.       — Теодор также сказал, — Элиза пошла дальше в сад по дорожке, вымощенной светлым камнем.       — Теодор? — Драко нахмурился. — Теодор Нотт? — он спросил чуть тише, ступая вместе с ней в лабиринт из невысоких живых изгородей. Маленькие бутоны белой кустовой розы светились на полуденном солнце, как снег.       — Да, — ответила она. — Мы виделись в Гринготтсе недавно.       — Не знал, что вы знакомы, — насупился Драко за её спиной.       — Я была на похоронах его матери, — призналась Элиза, — мои родители решили поддержать его отца. По старой дружбе или вроде того.       — И всё? — он сомневался. Разве стала бы Элиза называть по имени мальчика, которого видела всего пару раз в жизни?       — И всё, — подтвердила она бесцветным голосом.       Пчёлы жужжали в кустах. Мерно журчала вода в заросшем фонтане с четырьмя мраморными единорогами у основания потрескавшейся чаши. Вдали от проницательных глаз миссис Розенгольд, в момент уединения, должно было стать спокойнее, но напряжение Драко только усиливалось. Он считал себя неповторимым другом, особенным человеком для Элизы из Фростдейла, откуда её редко выпускали, будто дочь Розенгольдов и сама была тепличным растением. Драко хотел быть единственным, кого подпускали к драгоценному цветку.       Его вдруг осенило. Шармбатон полон богатеньких парней — детей важных шишек во Французском министерстве. Отец не раз твердил Драко, что связи важнее всего. Считала ли так же Элиза?       — Тебе нравится там, в Пиренеях? — Драко сел рядом с ней на старую скамью, чьи широкие ножки покрылись мхом и на треть утонули в земле.       Элиза задумалась, ровное дыхание сбилось тихим вздохом.       — Нет, — она помотала головой, — вообще-то не нравится.       Драко обрадовался. По-злодейски так, самоутверждённо.       — Отец хотел отправить меня в Дурмстранг, там и у директора мозги на месте, — начал Драко, — но мать отговорила его.       — А ещё там очень холодно зимой, — заметила Элиза.       — А ещё там нет Дамблдора, этой няньки Поттера, — прорычал он. — Ты бы видела нашего лесничего. Без слёз не взглянешь. Хогвартс не школа, а приют для чудных и обездоленных.       — Может, в следующем году всё изменится, — она будто пыталась ободрить саму себя тоже. — Вам много задали на лето?       — Достаточно, — остыл Драко, глянул на Элизу, а та крутила палочку в руках. — Можем вместе сделать.       Элиза лишь кивнула.       В высоких дубовых стеллажах теснились книги — свидетели чьих-то извечных размышлений. Стрелки часов лениво пересекали циферблат, время здесь текло вязко, неспешно. Библиотека, не такая внушительная как в Малфой Маноре, с охотой принимала двух юных колдунов. Перья царапали пергамент, огонь серебряных канделябров подрагивал. Элиза писала сначала на родном языке, потом тратила уйму времени на перевод и подбор артиклей со словарём. Проникшись сочувствием к ней, Драко то хихикал, издеваясь, то всерьёз пытался разобраться и помочь, но, в сути, больше мешал.       — Эффервесцио, — шёпотом повторяла Элиза и оттачивала движение рукой без палочки.       — Ты никогда не думала стать анимагом? — спросил Драко, от скуки развалившись на столе.       — Это слишком сложно, — она перелистнула страницу в книге с заклинаниями по Трансфигурации. — То есть, это выполнимо, но нельзя выбрать животного, в которого сможешь превращаться. Представь, ты потратил много времени и в итоге стал крысой. Или полукрысой.       — И сдох в уродливом теле в Мунго, — согласился Драко. — Я как-то навещал дедушку там, и полумаг-полузаяц сбежал из палаты. У него из глаз шла кровь. Разное строение черепов дало знать.       — Вероятно, это больно, — сухо отозвалась Элиза, поднялась и направила палочку на одомашненную фею ростом в пару дюймов. — Эффервесцио.       Хлопок, и фея заискрилась, скрывшись в густой дымке. Драко первым услышал трепет маленьких крылышек и прищурился. Мгновение, и фея, громко жужжа, как майский жук, полетела к Элизе, опрокинула чернильницу и настигла горе-волшебницу, ухватив её за пряди волос на затылке.       — Ой! — пискнула Элиза. — Ай!       Оживившись, Драко пустил смешок, упёрся коленом на стул и палочкой целился на разъярённую фею, готовую вырвать все волосы прячущейся под столом Элизы.       — Не двигайся, — попросил Драко. — Усни.       И фея повисла в воздухе, следом начала медленно опускаться вниз. Элиза высунулась, проверила обстановку и выдохнула, подставив ладонь для бедной малютки.       — Это заклинание применяется к неодушевлённым предметам, — прояснил Драко, глянув в книгу.       — Этот пункт я не учла, — Элиза положила спящую кроху на круглый столик, рядом с вазой, и пододвинула кубик сахара в надежде, что после пробуждения фея не будет сильно гневаться. — Драко, — она позвала его опустившимся голосом.       — А? — он отвлёкся от чтения, посмотрел сначала на неё, затем на лужу чернил.       — Прости, — на Элизе совсем не было лица.       Пергамент Драко с почти доделанным заданием весь пропитался чёрным. Они просидели целый вечер в библиотеке, и все усилия — огру в пасть.       — Экскуро, — тихо сказал Драко.       Чернила собрались в крохотную каплю и испарились. Он взял за край домашнюю работу. С ней так легко разделаться не получится.       — Ты не злишься? — прошептала Элиза.       — Волосы тебе успешно выдрали, — он хмыкнул, а сам сжал палочку в кулаке. Неприятная случайность, только и всего. Да, после долгого ожидания встречи. И что с того? — Нет. Не злюсь.       В конце концов это не первый раз, когда придётся переделывать работу из-за — Мерлин её дери — разлитой чернильницы.       — Я помогу переписать потом, — пообещала Элиза.       Драко хмуро кивнул.       Дверь библиотеки открылась, с работы вернулся мистер Розенгольд. Он в парадной мантии прошёл к ним и широко улыбнулся, отчего усы растянулись под носом.       — Привет, дети, — Освальд постучал пальцами по столу, сверкая перстнями. — Что с волосами, милая? — он поднял бровь.       Элиза пригладила причёску, смущённая из-за своего неподобающего внешнего вида.       — Здравствуйте, — Драко оставил в покое испорченный пергамент.       — Оставайся на ужин, — Освальд похлопал его по плечу, — я потом сопровожу тебя домой, мне нужно передать кое-что твоему отцу, — он подмигнул. — Элиза, приведи себя в порядок, — неожиданно строгим тоном он обратился к дочери.       — Да, папа́, — она откланялась.       Статный мистер Розенгольд чем-то напоминал Драко собственного отца. Те же светлые волосы, но короткие. Через правые бровь и глаз проходил шрам. После выпуска из школы и дополнительных курсов мистер Розенгольд какое-то время работал аврором, но вскоре перевёлся, выбрав главным врагом бюрократию, а не тёмных волшебников.       — Как работа? — спросил Драко, заметив, что мистер Розенгольд не против разговора.       — Такой юный, а уже интересуешься политикой? — хохотнул Освальд. — Похвально. Однажды мир волшебников останется открытым исключительно для волшебников. О, Мерлин, может, и я застану этот переход.       Драко довольно улыбнулся.       — Мой отец считает, грязнокровкам не место в министерстве. Они нелепые и даже не могут правильно держать палочку.       — В чём-то Люциус прав, — кивнул Освальд, — когда-то нам всем придётся выбирать сторону, а пока… — он вновь дружески похлопал Драко по плечу, — идём, сегодня на десерт ягодный тарт.       Под скрипучими половицами, в норах садовых гномов, на залитых солнцем лужайках. Под кувшинами и вазами, в тени лилий и гераней, между страниц книг. Всюду расползлось лето.       Драко всё простил Элизе, будто это бы помогло предотвратить неизбежное. Она больше не смеялась, не улыбалась, смотрела не так, как прежде. Тихими ночами он думал, что сделал что-то не так, но никак не подавал виду, что это трогает его молодое и пылкое сердце.       — Эффервесцио, — Элиза резко взмахнула палочкой, и это наконец сработало. Лепестки белых роз обратились мыльными пузырями и поднялись в воздух, оставив жёлтую сердцевину качаться на стебле. Пузыри проплыли вверх и лопнули в бесконечно голубом небе.       — Слышала, что Златопуст Локонс будет в Косой аллее с презентацией новой книги? — спросил Драко, скучающе развалившись в тени дерева.       — Да, — ответила Элиза и села рядом с ним на колени, поправив шляпку, — мама его обожает.       — А ты?       — Ни одной его книги не читала, — призналась она. — Я не успею на его автограф-сессию, папа отправится со мной во Францию, чтобы купить учебники и забрать новую мантию.       Драко громко вздохнул, его раздражение рвалось наружу. Элиза скоро снова уедет.       — Обещай, что будешь писать письма, — шёпотом попросила Элиза.       — Буду, — ответил Драко, закрыв глаза в изгибе локтя. Смутился под её пристальным взглядом серых глаз.       — Обещай, — настойчивее повторила она.       Он хотел отмахнуться, отвернуться, но сдался:       — Обещаю.       На ещё недавно чистое небо выплыли облака, белые и кудрявые. Моросящий дождик забарабанил по пушистой кроне дерева. Успев задремать, Драко лениво открыл глаза и увидел мирно сидящую рядом Элизу. Капли мерцали в солнечных лучах, трава оживала. Шляпка лежала на коленях, голубая лента свисала на бледное колено. Драко поднялся на локтях, залюбовался, но резко отвернулся, боясь быть замеченным, и шумно сглотнул. Что-то в груди ухнуло, потянуло вниз тяжким грузом, как якорь на дно.       Лето кончается.       — Пойдём в дом, — позвала Элиза, встав на ноги и отряхнув с одежды травинки, — дождь усиливается.       Драко лениво пошёл за ней в лабиринт, поднял палочку, и капли забились о невидимый купол над их головами.       — Ой! — Элиза отпрыгнула назад и столкнулась с Драко.       Садовый гном с задорным визгом перебежал им дорогу, скрывшись в корнях изгороди.       — Мама их никак вытравить не может, — выдохнула Элиза.       — Ты их боишься? — хмыкнул Драко и подтолкнул её в бок.       — Не то, чтобы…       Она осеклась, нахмурилась и вдруг пихнула его плечом в отместку, вприпрыжку обогнала его и спрятала лицо за шляпкой. Опешив, Драко не успел возмутиться, опустил палочку и ухватил Элизу за локоть. И застыл на месте, резко разжал пальцы и заморгал. Кончики ушей Элизы горели.       Они вбежали в столовую, где мистер Розенгольд курил длинную сигару из маленького магазинчика на Лютном переулке и читал «Ежедневный пророк». На небе показалась бледная радуга, крылья птиц заблестели в бескрайней вышине. Дождь не думал стихать. Элиза и Драко шумно дышали, переводя дух. С кухни пахло яблочным пирогом, миссис Розенгольд разбирала почту.       — Грэг приедет через пару дней, — сказала она.       — Хорошо, дорогая, — кивнул Освальд.       — Кто такой Грэг? — шепнул Драко.       — Мой дядя, — тихо ответила Элиза, — брат мамы, — пояснила она.       Её дядю он никогда не видел в лицо, но однажды наткнулся на имя Грэгори Гримторна, пока изучал семейное древо на втором этаже поместья. Драко удивило, что Фростдейл принадлежал не Розенгольдам, а роду Хелены. Долгое время Гримторны наотрез отказывались брать чужую фамилию, но, видимо, Хелену сдавила нехорошая репутация семьи, и выбора не осталось. Фамилия Гримторнов стала клеймом, причастностью к давнему злу, от которого стоило откреститься — выжечь из истории и выписать из семьи. Что-то произошло в 1700-е, после чего дорога в Министерство и Визенгамот закрылась для них. Освальд первым нарушил неведомое родовое проклятье.       Сентябрь неизбежно приближался. Элиза уехала.       Как и обещал, Драко писал ей, рассказывал, как проходят его дни в Хогвартс. Он теперь ловец в команде, много тренируется, готовится к первой игре. «Ни капли не волнуюсь», — черкал он на пергаменте и вновь макал перо в чернила. «Жаль, ты не увидишь, как я утру нос этому Поттеру». Ночами он представлял, как чудесным образом Элизу отпустили бы на игру, отец Драко сопроводил бы её туда и обратно, если бы уж дали разрешение. Пустяковая причина. Так ей сказали на просьбу покинуть школу на один выходной. Драко расстроился, разозлился, на тренировке выложился на полную. Ухватившись покрепче за метлу, он стремительно взмыл в воздух, и прохладный ветер хлынул в лицо. Чёлка выбилась из приглаженной причёски, а в груди всё резко упало вниз и также резко поднялось вместе с чувством необычайной свободы. Когда-то ему даже нравилось летать на метле, слышать свист ветра в ушах, ощущать лёгкость и вольный дух, будто весь мир подвластен ему. Отец намекнул, что это бессмысленно. В сборную по квиддичу Драко не попасть, да и незачем. В школьной команде играть… как звёзды встанут, нечего заглядывать в будущее. Как средство передвижения — будто троллю сапоги. У каждого уважающего себя волшебника давно есть камин или разрешение на трансгрессию.       После игры, после падения с метлы; после того, как настиг такой страшный позор, словно ледяной водой окатили с головы до пят, Драко радовался, что Элиза не видела его сокрушительного унижения. Достаточно того, что это видел отец.       Впрочем, об этом в письме он умолчал, сказал лишь то, что упал и ушибся, даже в лазарет пришлось лечь. Это сработало. Элиза ответила быстрее, чем обычно, а ровный почерк дрожал, не поспевая за волнением кисти. «Мерлин! Как же так вышло? Надеюсь, ты скоро поправишься. Прикладываю к письму сухоцветы, это с моего проекта по Ботанике. Добавь их в горячий чай, поможет снять боль». Ничего Драко в чай не добавлял, потому как Мадам Помфри отпустила его в тот же день — причин играть пострадавшего не было, но на заботу подруги глупая улыбка сама собой выползла на лицо. Где-то внутри, совсем уж на дне груди, стало ужасно стыдно. Элиза переживает, а он так обманывает её. Признаваться в маленьком вранье Драко не осмелился, но поспешил заверить, что с ним уже всё хорошо, и вскоре сообщил: «В Хогвартс, кажется, открылась охота на грязнокровок. Отец рад, что Дамблдор бессилен против кровавых надписей на стенах и поражённых студентов в медицинском крыле. Я не знаю, кто это делает, но, возможно, так им и нужно».       На этот раз сова Элизы прилетела с опозданием, Драко вскрыл конверт сразу за завтраком.       И закончил читать.       «Я не приеду на Рождество».