Сосна и белая берёза

Лагерь Саске был местом, где строго соблюдались установленные правила. Любые формы унижения или сделки интимного характера находились под категорическим запретом. Однако, сталкиваясь с другими лидерами, Саске не раз становился свидетелем отвратительных сцен, которые вызывали у него неприязнь и желание отвернуться. Саске всегда считал себя холодным и равнодушным к вопросам интимного характера, если не сказать брезгливым. Его план был прост: лишить Итачи чувства достоинства, сломить словами и заставить ощутить своё бессилие. Для этого не требовалось физического насилия — только безупречно отточенные методы психологического давления. Но всё пошло не так, когда Итачи, с подчёркнутым спокойствием, начал расстёгивать рубашку. Молния на брюках скользнула вниз, обнажая худое, бледное тело, осветлённое мягким светом лампы. Этот жест, одновременно уязвимый и вызывающий, застал Саске врасплох. Когда Итачи опустился на колени, внутри Саске произошёл перелом. Его привычное хладнокровие уступило место буре смешанных эмоций, которые он не мог контролировать. Это была смесь ненависти, жажды власти и неизведанного вожделения, которое ошеломило его самого. Перед ним стоял тот, кого он когда-то считал недосягаемым идеалом. Итачи, униженный, но всё ещё хранящий тени былой гордости. Это сопротивление — слабое, но упорное — лишь подстёгивало Саске, разжигая в нём желание раз и навсегда стереть остатки этой гордости, окончательно подчинить себе того, кто всегда был выше, сильнее и недосягаемее. Руки предательски дрогнули, выдавая хаос, бушующий внутри. Эта буря противоречивых эмоций сбила с толку, заставив отступить. Сделав шаг назад, он опустился на стул, пытаясь восстановить контроль над собой. Но едва его сосредоточенность дала слабину, Итачи мгновенно воспользовался моментом. Резким движением тот поднялся, и прежде чем Саске успел отреагировать, сильный удар выбил пистолет из его рук. — Чёрт! — вырвалось у него, когда волна адреналина обожгла всё тело. Он тут же бросился вперёд, и его кулак, движимый яростью, с силой впечатался в челюсть Итачи. Тот тяжело рухнул на пол, на мгновение лишившись возможности двигаться. Когда Итачи начал медленно приходить в себя, Саске уже снова сжимал пистолет в руках. Его глаза горели ледяным огнём — смесью ярости и мрачного удовлетворения. Он двигался медленно, с пугающей сосредоточенностью, не отрывая взгляда от своей цели. Без лишних слов он накручивал глушитель на ствол. — Ты слишком много рыпаешься, — ледяным голосом произнёс Саске, и его слова прозвучали, как окончательный приговор. Приглушённый выстрел разорвал тишину. Пуля прошла через ногу Итачи, заставляя его вновь рухнуть на пол. Тихий, сдавленный стон сорвался с его губ, но он не позволил себе большего — даже в этом моменте он сохранял самообладание. Саске не планировал стрелять. Всё, что он хотел, — это напугать, показать Итачи его место. Но упрямое молчание и неподатливость брата пробудили в нём раздражение, которое переросло в ярость. Этот единственный выстрел стал проявлением вспыхнувшего гнева, желанием поставить точку и утвердить свою власть. Он знал, что пуля не убьёт. Это было рассчитанное действие. Травма ограничит Итачи в движении, оставив его ещё более уязвимым. Медики легко справятся с такой раной. Но для Саске этого было достаточно, чтобы напомнить: здесь всё, включая самого Итачи, принадлежит ему. — Ты правда думал, что всё так просто? — голос Саске прозвучал ровно, но в его спокойствии угадывалась угроза, холодная и жуткая. — Это мой лагерь. Здесь всё принадлежит мне. Один неверный шаг — и ты даже не заметишь, как превратишься в решето. Итачи медленно поднял голову. Его глаза были лишены эмоций — ни боли, ни страха, лишь бескрайняя, гнетущая усталость. — Ползи сюда, — коротко приказал Саске, направив пистолет прямо на его голову. Итачи застыл на мгновение, будто обдумывая что-то. Но затем, подчинившись, начал двигаться. Его движения были медленными, словно каждое касание пола причиняло боль. Он походил на раненого зверя, который осознаёт своё бессилие, но всё ещё пытается держаться. Каждый его шаг вперёд наполнял комнату напряжением, густым и давящим, словно воздух стал вязким и тяжёлым. Когда Итачи остановился в полуметре от Саске, тот окинул его взглядом, в котором не осталось ни тени сочувствия. — Ближе, — холодно бросил он. С явным внутренним напряжением Итачи придвинулся ещё немного. Резкий свет настольной лампы вырывал из полумрака его обнажённое тело, подчеркивая тонкие линии и контуры. Это зрелище будто сломало последние преграды в сознании Саске. Он вскочил с места, движения его были резкими, почти неконтролируемыми. Сорвав с себя ремень, он за секунды преодолел расстояние между ними, схватил Итачи за запястья и туго связал их за спиной. Толчок заставил Итачи согнуться так низко, что его голова едва не коснулась пола. — Не двигайся. Оставайся так, — приказал Саске ледяным тоном. Его ботинок надавил на плечо Итачи, удерживая его в этой позе. Затем он развернулся, неспешно подошёл к шкафу, вытащил новый ремень и вернулся, остановившись позади. В его взгляде был странный, почти методичный интерес, когда он задержался на поднятых вверх бедрах Итачи. — Это твоё наказание за непослушание, — тихо и отстранённо произнёс он, будто объясняя что-то само собой разумеющееся. Саске несколько раз взмахнул ремнём, разрезая воздух резкими свистами, которые эхом отражались от стен. В комнате повисла напряжённая тишина, будто сама она затаила дыхание в ожидании неизбежного. «Шлёп!» Глухой хлопок разнёсся по комнате, когда ремень с силой опустился на обнажённые ягодицы. Тело Итачи дёрнулось, мышцы инстинктивно напряглись, дыхание сбилось на миг. Но он молчал, не издав ни звука, лишь крепче стиснув зубы. «Шлёп! Шлёп!» Каждый новый удар пробегал по телу Итачи волной мучительной боли, заставляя его содрогаться. Но для Саске это было лишь новым топливом для вспыхнувшей внутри него ярости и возбуждения. Его движения становились всё более резкими и тяжёлыми. Ремень с глухим звуком обрушивался вновь и вновь, касаясь то ягодиц, то бедер, неизменно находя самые чувствительные места. На коже начали проступать багровые полосы, глубокие и болезненные, каждая из которых кричала о боли, но молчание Итачи казалось громче любых криков. Тело Итачи было напряжено до предела, терпя удары, которые сыпались один за другим. Лишь тяжёлое дыхание выдавало усилие, с которым он переносил каждую новую волну боли. Сквозь спутанные пряди волос Саске видел, как по лбу Итачи скатывались капли пота, и взгляд — упрямый, стойкий, полный немой решимости. Этот взгляд сводил Саске с ума, разжигая в нём не только ярость, но и странное, мучительное желание сломать это упрямство, доказать своё превосходство. После десятка ударов он остановился, позволяя руке передохнуть. Итачи обессиленно осел на пол, заваливаясь набок. Его дыхание было прерывистым, тело — дрожащее от боли. Саске едва заметно задел ботинком его бедро, на котором уже начали проступать глубокие багровые следы. — Мм... — тихий, почти неуловимый стон сорвался с губ Итачи, когда его кожа болезненно отозвалась на прикосновение. Этот едва слышный звук повис в воздухе, как разряд молнии, и будто обжёг Саске. Его взгляд потемнел, и внутри вспыхнула новая искра — уже не ярость, а что-то куда более глубокое и неуправляемое. Саске развязал ремень, стягивавший запястья Итачи, и, наклонившись, грубо схватил его за волосы, вынуждая поднять голову и выпрямиться. Его движения были резкими, холодными, лишёнными малейшей жалости. Не отпуская своей хватки, он подтолкнул его к столу и сам, не спеша, опустился на стул. Итачи, теряя равновесие, судорожно упёрся ладонью в его бедро, запрокинув голову, чтобы не упасть. Саске дернул его ближе, заставляя встать на колени так, что расстояние между их телами стало минимальным. — Раздвинь ноги, — коротко бросил он, не давая возможности возразить. Итачи не двигался, его молчание словно бросало вызов. Терпение Саске лопнуло, и он резко ударил ботинком по его колену. Грязная подошва оставила заметный след на бледной коже, но Саске, казалось, это не волновало. Резкий толчок окончательно выбил Итачи из равновесия, но хватка за волосы удержала его от падения. Он не мог полностью выровнять положение, и ему пришлось подчиниться — медленно раздвинуть второе колено, уступая давлению. Его тело дрожало от внутренней борьбы, а обмякший член безвольно свисал вниз, почти касаясь пола. Время уже давно стёрло образы прошлого, он уже и не помнил, как выглядело тело Итачи, когда они, ещё детьми, принимали ванну вместе. Теперь его взгляд, смешанный извращённым любопытством и подавленным вожделением, блуждал от худой груди до линии бедер. Контраст между обрывками прежних воспоминаний и настоящим моментом будоражил сознание, вызывая противоречивые эмоции. — Заставь его встать. Ты ведь знаешь, как это сделать, верно? — язвительно бросил Саске, прикасаясь носком ботинка к обмякшему члену Итачи. Тот нахмурился, но оставался молчаливым. Только его пальцы, едва заметно сжавшие запястье Саске, выдавали напряжение, которое он так старательно скрывал. — Или мне тебя этому научить? — голос Саске стал ниже, холоднее, наполненный едва скрытой угрозой. Он медленно поднял ботинок, как бы невзначай намекая на то, что может надавить сильнее. В глазах Итачи мелькнула едва уловимая тень стыда, но её хватило, чтобы на губах Саске появилась презрительная усмешка. После короткой паузы, будто преодолевая внутреннее сопротивление, Итачи убрал одну руку и медленно потянулся к своему телу. Его тонкие пальцы с неохотой коснулись чувствительной области, и он, словно выполняя механический ритуал, начал неловкие движения. Взгляд его оставался опущенным — он избегал смотреть на Саске, словно это могло спасти его от происходящего. Но даже спустя несколько минут ничего не изменилось. Возбуждение Саске слегка угасло от этой сцены, но вид Итачи, вынужденного подчиняться его воле, оставался завораживающим. В его напряжённости и вынужденной уязвимости было что-то гипнотическое, что заставляло Саске бороться с собственными порывами. Он ухватился за волосы Итачи, грубо подтянув его ближе. Голова брата оказалась в опасной близости от его коленей. Итачи инстинктивно схватился за бедро Саске, чтобы удержать равновесие, но это не спасло его от нового давления. — Совсем бесполезен. Что, хочешь, чтобы я показал, как это делается? — насмешливо бросил он. Он не ослаблял хватки, глядя прямо в лицо брата, которое отражало смесь подавленности и смущения. Пальцы Саске, медленно и методично, словно издеваясь, скользнули по линии лица Итачи, затем остановились на шее, легонько нажимая на ключицу. Его движения были нарочито медленными, как будто он наслаждался каждым моментом, превращая его в часть своей игры. Дыхание Итачи стало сбивчивым, пока Саске, не отрываясь, следил за каждой реакцией. Его пальцы замерли на правом соске. Сначала лёгкое прикосновение, потом медленные круговые движения. Саске смотрел на него, словно заворожённый, его пальцы продолжали играть с затвердевшим соском. Он слегка улыбнулся, наблюдая, как кожа под его нажимом поддаётся, меняя форму. Усилив давление, он заметил, как правый сосок стал твёрдым, почти болезненно чувствительным, и это лишь разжигало его желание. Желание укусить овладело им, и он резко потянул за сосок, вынуждая подняться и следовать за движениями. Поза изменилась: теперь Итачи едва удерживал равновесие, его ноги слегка согнулись под давлением. Саске без лишних слов подхватил его бедро, укладывая его на своё колено, полностью лишая возможности сопротивляться. Руки Итачи инстинктивно схватились за край стола, чтобы предотвратить падение. Его дыхание стало неровным, напряжение в теле говорило больше, чем он сам. — Продолжай, — напомнил Саске. Голос звучал ровно, но угроза, сквозившая в нём, не оставляла выбора. Неохотно, с видимым усилием, Итачи сменил руку, возобновляя свои неуверенные движения. Саске склонился ближе, позволяя горячему дыханию скользнуть по покрасневшей коже. Его губы коснулись соска, зубы мягко покусывали, а язык медленно обводил чувствительную плоть, провоцируя едва уловимые реакции. Тишина комнаты прерывалась лишь глухими звуками. Приглушённый вздох сорвался с губ Итачи, когда он попытался подавить свою реакцию, но сопротивление оказалось тщетным. Держа пистолет в правой руке, он осторожно провёл ладонью вдоль позвоночника Итачи, задержавшись на области копчика. Лёгкое, почти щекочущее прикосновение разошлось по телу, заставив дыхание его жертвы стать ещё более сбивчивым. Выражение лица напротив изменилось. На нём проступило едва уловимое смущение, смешанное с возбуждением. Этот взгляд полностью изменил первоначальный замысел. Теперь Саске не просто хотел унизить, он искал более изощрённые способы сломить волю. — Ах... — глухо вырвалось из горла, когда острые зубы впились в чувствительную кожу. Капли крови медленно начали стекать вниз, оставляя на бледной поверхности алые следы. — Запомни этот момент, — голос прозвучал почти нежно, но каждое слово проникало, как удар. — Ты всего лишь жалкое существо, которое заслуживает такой участи. После этих слов он грубо оттолкнул Итачи и, не торопясь, принялся расстёгивать ремень, наслаждаясь каждым моментом своего господства. Итачи рухнул на пол, на мгновение застыл, пытаясь собрать остатки сил. Его дыхание было сбивчивым, а лицо, опущенное к полу, выглядело ещё более бледным, чем прежде. Рана на ноге, казалось, усиливала его боль, но это не вызывало у Саске ни малейшего сострадания. Для него всё происходящее было частью игры, очередным актом установления своей власти. Когда он жестом велел ему подойти, Итачи медленно поднял голову. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на усталое смирение, тусклый проблеск принятия происходящего. Саске, полностью поглощённый своей доминирующей ролью, откинулся на стуле. На кончике его члена блеснула прозрачная капля. Холодным, бесстрастным голосом он произнёс: — Подойди и оближи. Итачи замер, словно борясь с невидимыми внутренними демонами, но спустя мгновение подчинился. Его движения были медленными, словно каждый шаг вперёд становился вызовом самому себе. Когда он оказался совсем близко, его лицо остановилось напротив напряжённого ствола, а дыхание стало тихим и рваным, как будто он пытался взять себя в руки. Саске приподнял себя у основания и медленно наклонился вперёд, позволив горячему кончику скользнуть по мягким губам Итачи. Это прикосновение было коротким, но обжигающим. В глазах Саске мелькнула искра удовлетворения. Он слегка надавил, заставляя губы Итачи разомкнуться. — Открой рот, — приказал он. Итачи нахмурился, едва приоткрыв губы, но не успел он осмыслить происходящее, как Саске уже уверенно проник внутрь, не оставляя времени на раздумья. Сопротивление позволило проникнуть лишь наполовину, но этого хватило, чтобы Саске почувствовал пьянящее удовлетворение. Влажное, горячее ощущение губ и языка заполонило его сознание, вырывая из груди прерывистый, глубокий выдох. — Аа-х… Не будь таким… словно мертвец, — прошептал Саске, его голос срывался от волнения. — Двигай языком… Только… аккуратнее с зубами. Его пальцы утонули в длинных, слегка влажных волосах Итачи, захватив их, словно они были якорем в этой буре чувств. Он резко притянул голову ближе, вынуждая его подчиниться и полностью принять. Тело Итачи содрогнулось, когда его горло инстинктивно отозвалось рвотным рефлексом, но он не отступил. Нижняя губа слегка коснулась мошонки, а пульсирующая плоть полностью исчезла в горячем, влажном тепле его рта. Их дыхание, прерывистое и тяжёлое, нарушало напряжённую тишину комнаты, превращая её в густую атмосферу запретного напряжения. Саске начал плавно двигать бёдрами, задавая размеренный, почти методичный ритм. Он слегка отступал, затем вновь проникал глубже, повторяя движения с возрастающей уверенностью. Каждое проникновение приносило ему ощущение полной власти, словно он контролировал не только ситуацию, но и сам ход времени, подчиняя себе каждую секунду их связи. Саске выдохнул, тихо и сдавленно, позволив себе наслаждаться каждым мгновением. Его взгляд задержался на длинных, спутанных волосах Итачи, которые он аккуратно поднял кончиком ствола, открывая затуманенные глаза. Лёгкий румянец, видневшийся на щеках Итачи, и влажные ресницы, дрогнувшие от движения, пробудили в Саске новый прилив эмоций — острых, подавляющих, почти захватывающих. Он скользнул рукой вдоль уха Итачи, затем неспешно провёл пальцами по шее, наслаждаясь каждым касанием. Эти движения были не спешными, но пропитанными странной, мрачной нежностью, которой Саске сам не мог до конца объяснить. Саске ощущал, как кульминация приближается, накрывая его с головой. Его дыхание становилось всё более неровным, а движения — резкими и отчаянными. Каждый раз, проникая глубже в горло Итачи, он чувствовал лёгкие вздрагивания его тела, которые только усиливали нарастающее напряжение. Собрав последние силы, Саске сделал решительный толчок, заполнив собой всю доступную глубину. Его мышцы сократились, а тело напряглось в едином порыве, когда волна освобождения захлестнула его, выплёскивая всё до последней капли. Прошло около полминуты, прежде чем Итачи почувствовал, как внутри него что-то замерло. Саске сделал ещё несколько медленных, ленивых движений, прежде чем его член окончательно обмяк и вышел изо рта брата. Губы Итачи, припухшие и покрасневшие, были испачканы слюной и остатками семени. Его лицо казалось измождённым и пустым, но в этом опустошении была некая горькая красота, которую Саске находил одновременно волнующей и завораживающей. Саске провёл пальцами по его щеке, слегка усмехнувшись. — Не переживай, у нас ещё много времени, — прошептал он, его голос был мягким, но в нём звучала нотка злорадства. — Я покажу тебе, насколько это может быть… увлекательным.

***

Звук удара железной кирки о камень глухо разносился по заснеженному склону, пока Итачи продолжал долбить покрытую льдом и снегом серую горную породу. Обломки камней и снежная пыль летели в стороны, оседая на его плечах и в волосах. С того момента, как он оказался под контролем Саске, жизнь Итачи превратилась в череду унижений и тяжелого труда. После той унизительной сцены его доставили в медицинский пункт, где лишь поверхностно обработали рану на ноге. Затем ему вживили чип для отслеживания в центр спины — неотъемлемый символ подчинения, — и перевели из группы сбора ресурсов в шахтёрскую бригаду. Работа шахтёра в лагере считалась одной из самых высокооплачиваемых. Она была тяжёлой, но крайне значимой, поскольку добыча полезных ископаемых играла ключевую роль в экономике лагеря. Однако Саске явно позаботился о том, чтобы для Итачи эта работа лишилась всех привилегий. Он намеренно отправил Итачи в зону, где невозможно использовать машины, заставив его работать вручную. Вместо достойной оплаты он получал лишь минимальный рацион, предусмотренный лагерем, — достаточно, чтобы поддерживать силы, но не более. Его одежда не отличалась лучшим состоянием: потрёпанная куртка для штурмовых условий была пожертвована одной из девушек из группы сбора ресурсов. Куртка выглядела изношенной, вылинявшей в нескольких местах, но всё ещё защищала от пронизывающего ветра и холода, что для таких условий было жизненно важно. ««Канг!» Лёгкая боль прострелила руку Итачи. Он машинально поднял её к глазам и заметил небольшую занозу. Действуя быстро, он извлёк её, чтобы избежать возможной инфекции. В условиях лагеря такая мелочь могла обернуться серьёзной проблемой, а средств на лекарства у него не было. В этот момент раздался громкий звук: «Бам-бам-бам!» — металлическая ложка громыхала по крышке кастрюли. — Перерыв на обед! — раздался голос Мидзуцуки, местного лидера команды. Ещё мгновение назад он выглядел измождённым, но теперь оживился, махая рукой и приглашая всех к столу. Белые варёные пельмени наполняли железные миски, дымящиеся облаками горячего пара. Люди расселись на деревянные ящики вокруг небольшого сарая, сжимая в руках тарелки с горячими пельменями. — Ууу, — Тэнма, самый трудолюбивый шахтёр в их группе, ел громко и жадно, практически уткнувшись лицом в миску. Видны были только его растрёпанные каштановые волосы, которые время от времени вздрагивали в такт движениям. — Ай! — вскрикнула Шинко, единственная девушка в их группе, обжигаясь горячим пельменем. Она сморщилась от боли, но, сдерживая слёзы, всё-таки проглотила его. — Тэнма, тебе не горячо? Ты же так быстро ешь! — Если ешь достаточно быстро, то не успеваешь почувствовать, что горячо! — гордо заявил Тэнма, отставляя пустую миску. Он вытер рот рукавом, вдохнул холодный воздух, и облако пара мгновенно окутало его голову. — Целую неделю одни пельмени. Когда будет что-нибудь другое? — пробормотала Шинко, едва ли не с тоской глядя на свою почти пустую тарелку. Она медленно доедала последние кусочки, явно не получая от этого удовольствия. — Радуйся, что вообще есть что поесть, — буркнул Мидзуцуки, указывая на Шинко палочками. Один пельмень слетел с его тарелки, и Шинко, вскрикнув, увернулась, крутанувшись на месте. Её косички задели Тэнму по лицу. — Эй, поаккуратнее! — возмутился Тэнма, но Шинко лишь сердито бросила на него взгляд. Шум вокруг стола затих, когда Тэнма вдруг обратился к Итачи, нарушив неловкую тишину: — Эй, скажи, у тебя есть какое-нибудь другое прозвище? Он озадаченно взглянул на них и покачал головой. — Чёрт, как же неудобно, что тебя зовут так же, как нашего командира, — с раздражением пробормотал Тэнма, теребя одну из косичек Шинко. — Каждый раз, когда я кричу твоё имя, мне кажется, будто он стоит у меня за спиной. — Саске — это всего лишь имя… хотя, признаюсь, мне тоже не по себе. Когда я зову тебя, создаётся впечатление, что командир следит за нами, — слабо улыбнувшись, добавила Шинко, почесав ухо. — Тогда зовите меня Итачи, — спокойно предложил он. Все трое замерли, удивлённо переглянувшись. Это был первый раз за всё время, когда Итачи заговорил с ними. — Отлично, Итачи звучит неплохо, — поддержал его Мидзуцуки. — Итачи… хорошо, тебе действительно подходит, — добавила Шинко дружелюбным тоном, явно довольная новой идеей. — Наконец-то мне не нужно произносить имя командира, — пробормотал Тэнма, отворачиваясь. Его голос был полон раздражения, и Итачи заметил, что в последние дни он относится к нему с явной неприязнью. Возможно, это было связано с тем, что Шинко и Тэнма были парой, и последний опасался, что внимание девушки переключится на него. — Ого, это всё вы со своими разговорами о командире! Вот он и явился! — внезапно воскликнул Мидзуцуки, сгибаясь и понижая голос, словно пытаясь скрыться. — Я думала, он сегодня не придёт… Какой ужас, он уже неделю каждый день здесь! — лицо Шинко вытянулось от досады, её недовольство было трудно не заметить. Итачи обернулся на звук мотора и увидел тёмно-зелёный внедорожник, медленно останавливающийся неподалёку. Саске вышел из машины и закрыл дверь, он поправил строгий кожаный плащ, и свет, отражённый снежным покровом, заиграл синеватым отблеском на его фигуре, придавая ему ещё больше статности и внушительности. Его взгляд бегло окинул окрестности, словно что-то выискивая, пока он не встретился глазами с Итачи. Саске на мгновение замер, затем уверенно развернулся и направился прямо к нему. — Вот чёрт, он идёт сюда! Неужели думает, что мы слишком долго отдыхаем? — быстро проговорил Мидзуцуки, засовывая последний пельмень в рот. Он бросил взгляд на пустые миски Тэнмы и Шинко, затем на полупустую тарелку Итачи, и, нахмурившись, заговорил: — Быстро доедай! Нам нужно вернуться к работе, не можем же мы при командире отлынивать, да ещё и еду оставлять. — Я больше не могу, — тихо ответил Итачи, слегка нахмурившись. У него действительно не было аппетита. — Ты съел даже меньше меня, — мягко заметила Шинко. — Смотри, потом из-за голода можешь упасть в обморок. — Оставь его. Пусть почувствует голод, тогда научится есть нормально, — вполголоса бросил Тэнма, обращаясь к Шинко, с намёком на упрёк. Мидзуцуки взглянул на Итачи, потом снова на Саске, который приближался быстрыми шагами. Закусив губу, он схватил миску Итачи и за считанные секунды доел оставшиеся пельмени сам. — Ладно, давайте поприветствуем командира… ик… и вернёмся к работе… — пробормотал он, явно подавившись от спешки. — Выпей воды, — предложил Итачи, подавая ему чашку. Но Мидзуцуки так и не успел сделать глоток: обернувшись, он оказался лицом к лицу с Саске. — Командир, здравствуйте! Ой, извините, извините, я не нарочно... — заторопился Мидзуцуки, вскидывая руку в нервном приветствии. В своей поспешности он забыл про чашку в руке, случайно пролив воду прямо на ботинки командира. Холодный пот выступил у него на лбу, словно это могло загладить вину. — Командир, здравствуйте! — поспешно отрапортовали Тэнма и Шинко. — Командир, здравствуйте, — спокойно повторил Итачи, подражая остальным, но без излишнего рвения. Саске лишь бросил взгляд на мокрые ботинки, а затем перевёл взгляд на чашку в руках Мидзуцуки. Его лицо не выражало никаких эмоций. — Ещё не закончили обедать? — спокойно спросил он, словно не заметив происшествия. — Уже закончили, мы как раз собирались возвращаться к работе, — торопливо ответил Мидзуцуки, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. Саске кивнул, но ничего не сказал. Вместо этого он несколько раз внимательно оглядел Итачи с головы до ног, отчего остальные трое почувствовали явное беспокойство. — Нам можно вернуться к работе? — нарушил тишину Итачи. — Вы трое возвращайтесь, — коротко ответил Саске, даже не взглянув на них. Затем, повернувшись к Итачи, добавил: — А ты оставайся. Перед уходом трое бросили на Итачи сочувствующие взгляды, словно желая ему удачи. — Ты что-то хотел? — спросил Итачи, когда они остались вдвоём. — Ничего, — Саске ответил холодно, его высокомерный взгляд скользнул по фигуре брата. — Просто пришёл посмотреть, как жалко ты выглядишь. — Ну что ж, посмотрел? — Итачи оставался спокоен, и это мгновенно разрушило ту тень удовольствия, которую Саске надеялся получить. Саске злобно уставился на лицо Итачи. Его лоб всё ещё был перевязан, рядом с виском виднелись синяки. Воротник рубашки едва скрывал унизительные следы, оставшиеся после прошлых событий. Саске специально запретил медикам выдавать ему лекарства, и поэтому его раны до сих пор не зажили. Он также заметил его покрасневшие и опухшие руки. Саске знал, как мучительны грубые деревянные ручки кирок с острыми занозами — именно поэтому он добился, чтобы Итачи работал вручную. И всё же, как когда-то заметила Карин, Итачи оставался безразличным ко всему, словно неживая кукла. Саске надеялся увидеть его мольбы, но теперь понимал: этого не будет. Его хладнокровие не только не давало Саске желаемого, но и выбивало его самого из привычного состояния. — Убирайся. И твой дневной объём работы удваивается, — холодно произнёс он. Итачи на мгновение задержался, словно обдумывая услышанное, затем коротко кивнул и, прихрамывая, направился прочь. Саске остался стоять на месте. Его взгляд упал на снег, а внутри вскипала раздражённая злость. Не выдержав, он пнул ближайший сугроб, отправляя снег в разные стороны. — Невозможно достучаться, — процедил он сквозь зубы.. Днём работа продолжалась в том же ритме, что и утром, с одной лишь разницей: Саске не сводил с Итачи пристального взгляда. Поначалу Итачи несколько раз оборачивался, его глаза выражали немой вопрос, но Саске даже не пытался сделать вид, будто его внимание случайно. Его взгляд был открытым, прямым, почти вызывающим. Всё, что оставалось Итачи, — это попытаться игнорировать его. — Ты чем-то разозлил командира? Такое чувство, что он всё время смотрит на тебя, — Мидзуцуки осторожно приблизился, опираясь на кирку, и прошептал: — Неужели он узнал, что я съел твои пельмени? — Понятия не имею. Возможно, ему просто скучно, — равнодушно отозвался Итачи, не отрываясь от работы. Саске продолжал наблюдать за Итачи весь день. Его взгляд был настойчивым, изучающим, почти одержимым. Лишь изредка он отвлекался, когда кто-то подходил, чтобы доложить о ходе работ, но даже в эти моменты его внимание не оставляло Итачи. Сам Итачи не мог понять, что именно в нём так притягивало Саске. Почему он смотрел на него так пристально, словно пытался что-то разгадать или сломать? Эта неясность только добавляла напряжения в и без того тяжёлый день. Свет медленно угасал, предвещая скорый конец рабочего дня. Через час все должны были завершить свою работу и вернуться в лагерь. Итачи, обладая превосходным чувством времени, сумел справиться с удвоенным объёмом в обычные сроки, чтобы не отставать от возвращающегося каравана. Мидзуцуки, лениво привалившись к валуну, вытер лоб, будто стирая пот, которого там не было. Вдруг его браслет, оснащённый системой раннего предупреждения, завибрировал. Он испуганно вздрогнул, вскочил на ноги и закричал: — Надвигается метель! Срочно ищите укрытие! В Белой Роще метели всегда приходили внезапно, с небывалой силой, практически не оставляя шанса на подготовку. Браслеты руководителей отрядов были единственным спасением, заранее предупреждая о надвигающейся буре за 15 минут до её начала. Эти драгоценные минуты нужно было использовать для эвакуации и подготовки. Итачи уже привык к таким тревогам. За последнюю неделю это была третья. Одна из них действительно оказалась сильной и бушевала полдня, тогда как две другие оказались ложными. Обычно метели случались в отсутствие Саске, но сегодня всё сложилось иначе: командир решил лично контролировать работы и задержался, попав прямо в центр надвигающейся стихии. Словно стараясь не разочаровать Саске, команда сработала быстрее обычного, подготовив всё за полторы минуты. Они оставили ненужные ресурсы в специально отведённом месте, а затем разделились на группы и направились к ближайшим укрытиям — деревянным домикам, построенным для выживания в экстремальных условиях. Лишь когда прочность укрытия была тщательно проверена, а старая железная печь разожжена, первые снежинки начали стучать в окна, оставляя на стекле крошечные, стремительно тающие пятна. Внутри царила напряжённая тишина. Обычно в такие моменты раздавались шутки и непринуждённые разговоры, но сегодня всё было иначе. Присутствие Саске словно давило на каждого, делая воздух в комнате тяжёлым, а каждый вдох — слишком громким, чтобы остаться незамеченным. — Командир, может, присядете сюда? — предложил Мидзуцуки, подбрасывая в печь дрова, чтобы усилить огонь. Он только что сел на ящик, но тут же, будто опомнившись, поспешно поднялся, уступая место у тепла. Саске бросил короткий взгляд на предложенное место, рядом с которым сидел Итачи. Ничего не сказав, он спокойно опустился на ящик. Итачи мельком взглянул на командира, размышляя, насколько хорошо его кожаный плащ защищает от пронизывающего холода. Внешний лоск плаща явно говорил о его стоимости, но, возможно, в условиях Белой Рощи даже самая дорогая одежда была бессильна против настоящих морозов. Пламя в печи быстро наполнило тесный деревянный домик уютным теплом, а бушующая за окнами метель сделала ночь темнее обычного. Мидзуцуки, устроившись на мешках с песком в углу, уже начал клевать носом, погружаясь в полудрёму. Тэнма и Шинко расположились у окна на большом деревянном ящике, вытянув спрятанную утром колоду карт. Они шёпотом обсуждали игру, время от времени тихо посмеиваясь. Их приглушённые голоса изредка долетали до Итачи. Оставшись без надзора Мидзуцуки, Итачи взял на себя его обязанность — следить за огнём. Он аккуратно переворачивал поленья, чтобы поддерживать пламя и не дать ему вырваться за пределы печи. Саске сидел неподалёку, глядя на мерцающие угли, раскалённые докрасна, и прислушиваясь к завыванию ветра за стенами. Его мысли невольно унеслись в прошлое. В те первые годы, когда люди спасались от орд зомби, зарывшись в самых глухих уголках диких земель, они тоже переживали такие зимние ночи у огня. — У тебя ботинки промокли. Может, их снять и подсушить? — внезапно спросил Итачи, заметив лужицу растаявшего снега у ног Саске. В такую погоду даже лёгкая простуда могла обернуться серьёзной опасностью. Саске, ещё не до конца вынырнувший из воспоминаний, не подумав, выпалил: — Так сними их сам. Сидевшие сзади Тэнма и Шинко сразу обратили внимание на происходящее. Один выронил карты, а Шинко застыла с широко раскрытым ртом, не в силах скрыть удивление. Итачи лишь слегка приподнял брови: — Хорошо. Саске оставался неподвижным, словно всё ещё находился в каком-то трансе, не реагируя на слова. Итачи, не тратя время на раздумья, будто автоматически потянулся к его ногам, чтобы снять ботинки. Когда первый ботинок был уже наполовину снят, Саске вдруг очнулся. Его глаза вспыхнули, и он резко дёрнул ногу: — Что ты делаешь?! — Снимаю ботинки. Или ты собираешься сушить их так? — спокойно ответил Итачи, уклоняясь от дёрнувшейся ноги и прямо взглянув на него. Саске нахмурился, чувствуя внутри странное, едва осознаваемое напряжение. — Тогда поторопись. Его лицо оставалось бесстрастным, но где-то глубоко внутри ворочалось что-то тяжёлое и неприятное, вызывая непонятный дискомфорт. Итачи не обратил на это внимания. Он аккуратно взял ботинки Саске, расправил влажный язычок и проверил рукой температуру огня. Затем поставил обувь под углом к печи, чтобы избежать перегрева. Обернувшись, он заметил, как ноги Саске, оставшиеся без обуви, беспомощно болтались в воздухе. Уголки губ Итачи слегка приподнялись в слабой, едва заметной улыбке. Он поднял небольшой деревянный брусок и бросил его к ногам Саске. Саске поставил ноги на брусок, но ощущение странности не исчезло. Он долго не мог понять, что именно его беспокоит, пока вдруг в памяти не всплыло воспоминание. Когда он был младше, в подобных ситуациях он обычно сидел у Итачи на коленях, закидывая ноги ему на бедра. Воспоминание было слишком отчётливым, словно кто-то намеренно вытащил его из глубин сознания. Его лицо становилось всё мрачнее. — Долго ждать не придётся, — заметив недовольное выражение Саске, Итачи попытался его успокоить. — Скоро всё высохнет. Те же самые слова, что звучали в его воспоминаниях, заставили Саске сжать губы и скрестить руки на груди. Итачи взглянул на него и подумал, что сейчас Саске выглядит как обиженный ребёнок. Итачи тихо вздохнул и отвернулся, что-то ища в своём рюкзаке. Саске бросил настороженный взгляд в его сторону, пытаясь понять, что он делает. Рюкзак Итачи был почти пустым, и через мгновение он извлёк оттуда небольшую стеклянную банку ярко-красного цвета. — Где ты это достал? — нахмурился Саске. — Осталось от тех дней, когда я был в сборочной группе. Девушки научили меня, как сохранять помидоры надолго, — Итачи слегка улыбнулся. Рядом с печью висел небольшой медный котелок, предназначенный для приготовления простых блюд в экстренных случаях. Итачи протёр его, открыл банку с консервированными помидорами и вылил их в котелок. Он аккуратно поставил его на огонь, наблюдая, как содержимое начинает нагреваться. Через несколько минут по комнате распространился мягкий кисло-сладкий аромат, заполняя пространство теплом. Выждав примерно десять минут, Итачи снял котелок с огня. Он вылил приготовленные помидоры обратно в стеклянную банку, завернул её в кусок ткани, чтобы не обжечь руки, и протянул Саске: — Держи. Саске замер, не ожидая, что это приготовлено для него. Его глаза удивлённо распахнулись, и он на мгновение взглянул на Итачи. Свет от пламени отражался в его взгляде, который, казалось, вдруг стал живее, теплее. Этот момент был настолько неожиданным, что Саске ощутил странное, неуловимое чувство. Спустя несколько секунд, не говоря ни слова, он взял банку. Сначала Саске держал её в руках, будто оценивая, затем взял ложку и начал есть помидоры, ложка за ложкой, не отрываясь. Итачи молча наблюдал за Саске. Он не вкладывал в свои действия никакого скрытого смысла, просто хотел, чтобы тот почувствовал себя лучше. Но вдруг его осенило: возможно, когда-то он действительно очень сильно любил его. Только этим можно было объяснить ту естественную тягу, которую он ощущал к нему, и желание помочь всякий раз, когда Саске выглядел расстроенным. Пока Саске сосредоточенно ел, Итачи уступил своё место у печи другим. Обычно его сажали ближе к огню, жалея из-за недостатка тёплой одежды, но сегодня никто не захотел задерживаться рядом с чёрным силуэтом Саске, который, сидя у огня, напоминал зловещую летучую мышь. — Ты не будешь греться? — тихо спросил Итачи, заметив, как Шинко готовила свою еду наспех, держа в руках явно недожаренные овощи. — Мне так нравится больше, — быстро ответила она, избегая его взгляда, и поспешила к окну. Когда остальные закончили готовить ужин, а Саске доел свои помидоры, Итачи потрогал его ботинки изнутри — они уже стали тёплыми и сухими. Он аккуратно поставил их у ног Саске и, не задумываясь, помог ему надеть. Саске держал пустую банку, задумавшись о чём-то своём. Итачи протянул руку, чтобы забрать её, и убрал в рюкзак, после чего, удобно устроившись у стены, прикрыл глаза, явно готовясь ко сну. Саске долго смотрел на него, внутренне борясь с собой, но в итоге всё-таки задал вопрос, который вертелся в голове: — Ты не ел? Итачи открыл глаза, словно убеждаясь, что вопрос действительно адресован ему. Его ответ прозвучал спокойно, без какого-либо осуждения: — У меня ничего не осталось. Конечно, у него ничего не было. Никакой оплаты — это правило, которое установил сам Саске. Единственная банка помидоров тоже досталась ему. Эта мысль вызвала странное чувство смущения, отразившееся на лице Саске. Остальные трое, притворяясь занятыми своей едой, тайком наблюдали за их диалогом. Когда между Саске и Итачи повисло неловкое молчание, Шинко и Мидзуцуки, словно стремясь разрядить атмосферу, заговорили одновременно: — У меня ещё много еды. — Я ведь съел твои пельмени, так что вот тебе... Итачи не сразу разобрал слова своих товарищей, но их жесты были достаточно красноречивы. Он слегка улыбнулся, выражая благодарность, и мягко покачал головой: — Я не голоден, правда. Тэнма недовольно фыркнул, но, заметив пристальный взгляд Саске, предпочёл промолчать. Шинко колебалась, будто собираясь что-то сказать, но в итоге тоже осталась в тишине. Лишь Мидзуцуки, почесав затылок и вздохнув, нарушил молчание: — Ну ладно, отдыхай. Как только снег утихнет, снова нужно будет приступить к работе. Итачи коротко кивнул, прислонился к деревянной стене, пахнущей хвоей, и закрыл глаза. Усталость взяла своё, и вскоре его дыхание стало ровным и размеренным. После дня с двойной нагрузкой силы были полностью на исходе. Саске неподвижно сидел, наблюдая за спящим Итачи. Отблески огня окрашивали его лицо в тёплый румянец, придавая ему сходство с красными яблоками, которые продавались на праздниках в укреплённых поселениях. Тепло сапог согревало ноги, сон постепенно начинал одолевать его, но что-то внутри мешало расслабиться. Его сердце словно кто-то зацепил маленьким крючком и тянул вниз. Так и не поняв, что это за чувство, Саске закрыл глаза и погрузился в сон.