От первых до последних слов

Ожерелье из перьев. Раньше Нариндер не замечал, но стоило лишь присмотреться и он понял — в поселении не было последователей, которым она преподносила бы этот подарок. Хотя он знал, что в её коллекции собралось уже несколько ожерелий такого типа. Это выглядело странно. Всего лишь безделушки, делавшие носителя чуть-чуть быстрее. Почему Лэмб так упрямо держала их при себе? На весь культ было лишь одно исключение. Ярджул. И поначалу Нариндер не понимал, какой в этом был смысл. Несколько дней он украдкой наблюдал за ежом, мелькавшим то тут, то там. Они больше не разговаривали, даже не пересекались напрямую. Но это оказалось и к лучшему. Через некоторое время павший бог понял закономерность, и внутри него что-то неприятно, туго сжалось. Ярджул — её супруг. Стоило догадаться сразу, вот только почему-то он не подумал, что барашка вообще могла бы оказаться в чём-то таком заинтересована. Ему упорно казалось, что, кроме культа и попыток досаждать ему, ничто другое её не занимало. А она всё это время где-то находила силы и возможности строить личную жизнь. Это задевало. Становилось почти обидно от того, что у него ничего, кроме веры и жажды мести, не было, а эта наглая букашка смела на его глазах наслаждаться семейным счастьем. …она так улыбалась, когда видела своего ненаглядного муженька в ожерелье синих пёрышек. Когда они впервые поцеловались в его поле зрения, Нариндера едва не стошнило. Порыв был настолько натуралистичным и сильным, что у него сбилась концентрация и пришлось на несколько минут прервать молитву, чтобы перевести дыхание и унять разбушевавшийся желудок. Лэмб даже подходила к нему и спрашивала о его здоровье. Выглядело это как откровенное издевательство. Если бы у него был голос, он точно выплюнул бы в ответ что-то язвительное. Хотя, кажется, у него всё отразилось на лице. Или барашка прочитала ответ в его мыслях. Она помрачнела и быстро оставила его в покое. Похоже, своей реакцией он всё-таки разочаровал её. Расстроил. Но почему это вообще вызвало в нем волнение? Зачем он запомнил то последнее напутствие Ярджула? …на следующий день Лэмб наготовила много еды из лучших припасов, которые у них были. Обычно ничего хорошего это не сулило. Но все радовались, будто никто и не подозревал, что чаще всего следовало за такой сытной вкусной кормёжкой. Нариндер помнил. Однако, как и все остальные последователи, от предложенного угощения отказаться не посмел. Она внимательно наблюдала, чтобы каждый член её культа остался сыт. А чуть позже, не нарушая устоявшейся традиции, ообъявила о начале трёхдневного поста.

***

Её не было пять суток. Нариндер не помнил, чтобы она покидала поселение на столь долгий срок. Червячок волнения начинал грызть его изнутри, как бы павший бог ни пытался от него отмахнуться. И хотя потом он убеждал себя, что беспокоился только о собственном благополучии, но… Пока Лэмб не было с ними, готовить пищу не решался никто из последователей. Даже Ярджул подобной смелости не проявлял. И после окончания поста, мучимые голодом, они все лишь украдкой грызли сырые овощи и ягоды, надеясь дождаться возвращения главы культа. Некоторые не дождались. За подготовкой тела одного из последователей к погребению Нариндер наблюдал искоса, стараясь не отвлекаться от чтения молитвы. Сохранять концентрацию было сложно: звери вокруг печально причитали, кто-то попискивал испуганно, самые молодые и чувствительные — плакали, сожалея о преждевременной кончине какого-то слабого здоровьем старика. Шум стоял во всём поселении, мешая сосредоточиться единственному, кто пытался ответственно выполнять свои обязанности. Неужели никто из этих смертных имбецилов не подумал, что если их вера ослабнет, ей может не хватить сил вернуться? И тогда они все перемрут следом за ней. Если не от голода — то от рук чудовищ, в огромных количествах населявших окрестные земли. Злость и раздражение придавали ему сил, и Нариндер смог, наконец, отрешиться от внешнего мира. Умиротворение глубокой медитации окружило его невидимым, неосязаемым барьером, отделившим сознание от суетливой оболочки, полной противоречивых мыслей. Павший сосредоточился и потянулся к тем каплям уважения и благоговейного трепета, что зародились в его душе с тех пор, как маленькая наглая барашка начала по-настоящему удивлять его. Он смирился с этими чувствами не так давно, но уже принял их, как все прочие неотъемлемые части своего «я». И научился ими делиться. Если это поможет тебе, смотри — вот моя молитва во твоё имя! Святилище поглотило его мысль, его порыв, его чувства… и объялось молочным белым светом. Засияло, переполненное чаяниями последователей. Это всё, что было в его силах. Максимум того, что он мог сделать, чтобы поддержать её, где бы она ни была. Дальше оставалось только ждать. И верить.

***

На закате пятого дня её отсутствия возле входа в поселение поднялся шум. Не нужно было обладать божественным чутьём, чтобы понять, что произошло. Лэмб вернулась. Наконец. Подходить приветствовать главу культа, подобно толпе последователей, истосковавшихся по присутствию любимого лидера, Нариндер не стал. Ему было хорошо и в стороне наблюдать за происходящим, с безопасного расстояния — ретивые зверушки затопчут ещё ненароком или локтями синяков наставят. Главное, что эта самонадеянная барашка была снова здесь, жива и… Взбудораженный радостный гомон резко оборвался. На мгновение в поселении воцарилась тишина. Сразу за ней зазвучало — крики, испуганные причитания и шум хлынувшей в стороны толпы. Павший бог поднялся с молитвенного места в тени центрального святилища. Последователи рассредоточились, расступились в стороны, и Нариндер смог увидеть её. Лэмб выглядела очень нехорошо. Очень. Опираясь на высокий чёрный клинок, созданный алой короной, она, окровавленная, потрёпанная, сгорбившаяся под весом собственного тела, едва стояла на ослабевших ногах. Жалкий был бы вид, если бы не взгляд — чёрные глазки барашки сверкали непривычной угрозой и силой — и вырывавшийся из её приоткрытого рта сдавленный предостерегающий рык, несвойственный маленькой травоядной зверушке… больше похожий на волчий. Она не подпускала к себе никого. Удручающим и одновременно грозным видом отпугивала большую часть последователей. От остальных отгораживалась — проклятием ледяных копий, вырывавшихся из-под земли, когда кто-то рисковал пересечь невидимую черту. Нариндер внимательно наблюдал за моментом, когда к барашке попытался приблизиться её дорогой супруг. Ярджул оказался упорным и ловким засранцем. Он остался последним, кто ещё решался искушать судьбу, и выглядел способным добраться до неё. Потому что беспокоился. И безумно сильно хотел помочь. Павший бог видел выражение сильного волнения, не покидавшее лицо синего ежа, даже когда тот сам едва не напарывался на выраставшие перед ним остроконечные ледышки. К счастью, Лэмб уже была настолько слаба, что проклятие истаивало с каждым разом всё быстрее, под конец — за считанные секунды, и заметно снижало этим свою смертоносность. Ярджул заимел лишь несколько поверхностных царапин к моменту, когда подобрался слишком близко, чтобы его можно было атаковать заклинанием. Оставалось лишь протянуть руку — и можно было бы наконец коснуться забывшейся барашки… Брызнула кровь. Движение Лэмб было стремительно, как порыв ледяного зимнего ветра. Никто не увидел, когда она перехватила меч, в какой момент сдвинулась с места и нанесла удар, пользуясь весом собственного тела, чтобы вложить в него силу и на исходе движения перепархнуть в сторону от врага. Она тяжело выдохнула, судорожно вцепившись в рукоять тянувшего её к земле оружия. Ярджул бесшумно осел на землю, в оцепенении неосознанного ещё не чувствуя горячей влаги на лице и неествественной лёгкости правой руки. — Лэмб?.. — чуткий слух позволил Нариндеру уловить тихий-тихий шёпот раненого ежа. Барашка, кажется, тоже его услышала. Она заметно вздрогнула, выпустила наконец из лапок меч и в растерянности ступила на шаг в сторону к мужу. Ближе подойти не успела: её скрутило неожиданным приступом и вывернуло под ноги тёмно-багровой жидкостью. Барашка закашлялась, испуганно-болезненно всхлипнула и вдруг, резко развернувшись на месте, бросилась к близ стоявшему храму. За ней, приняв обычный вид, метнулась Алая Корона, которая едва успела скользнуть в здание прежде, чем Лэмб с грохотом заперла главный вход, показательно закрывшись внутри. Прошло меньше десятка секунд после этого, как поселение огласил новый — сдвоенный — крик. Один — полный боли. Другой — неуклюже сдавленного ужаса. Нариндер, нехорошо прищурившись, медленно перевёл взгляд с закрытого храма на синего ежа, пытавшегося, несмотря на рвущийся из глотки вой и пробивавшую на слёзы боль, остановить кровь в обрубке, оставшемся на месте его руки. Внутренние сомнения павшего бога стихли и, наконец, он сдвинулся с места.