От первых до последних слов

Чьи-то наглые лапы снова попытались поймать его за хвост. Не открывая глаз — даже не прерывая молитвы — Нариндер выпутал пушистую конечность из чужой хватки и предостерегающе зашипел. Точнее, попытался. Воздух беззвучно вышел из его рта, не издав и тени желаемого предупреждающего звука. Павший поморщился и, как мог, спрятал хвост под тканью короткополого одеяния. Он наивно понадеялся, что это поможет избежать дальнейших приставаний. Однако невидимый последователь оказался слишком упрям, чтобы отступиться после нескольких неудач. Или слишком глуп, чтобы заметить недовольство товарища, не оценившего его попытки привлечь к себе внимание. Не прошло и нескольких минут, как лапки культиста вновь вцепились в хвост молчаливого кота. Болезненные мураши пробежали по спине Нариндера от силы, с которой чужие пальцы стиснули чувствительную конечность. Концентрация сбилась на раз, молитва оборвалась незаконченной и всякое хладнокровие покинуло павшего бога, затмив его разум кровавой пеленой раньше, чем он вообще осознал, что творит…

***

…Нариндер с большим интересом разглядывал травинки под коленями. Растительности под ним было немного — в этом месте землю так хорошо притоптали, что в ней с большой неохотой прорастали даже вездесущие сорняки. Но несколько сочных зелёных стебельков упорно пробивались к свету, не поникнув даже когда он припал на них случайно, пока его заковывали в колодки. Лэмб не сказала ему ни слова, когда вмешалась в драку и при посильном участии Алой Короны оттащила его в уголок для нарушителей всеобщего спокойствия. Убедившись, что он надёжно скован, она ушла, чтобы отвести пострадавшего последователя в лечебницу. И даже не потрудилась сообщить, сколько ему придётся просидеть в этом унизительном и неудобном положении. Ни перед тем, как наказать, ни после того, как освободилась, обработав раны щупальцемордого безобразника и уложив его отдыхать. Нариндер остался не в восторге от того, как она предпочла решить конфликт между своими подопечными. И ему было обидно, хотя признать это он отказывался так же яростно, как недавно расцарапывал морду и лапы зверёныша, осмелившегося его разозлить. Настроение с каждым прошедшим часом не улучшалось. Но он уставал. Заклиненное в одном положении тело начинало всё сильнее и сильнее ныть. Дискомфорт медленно превращался в боль. Под утро захотелось спать, но уснуть из-за неудобной позы павший не смог. Усталость становилась сильнее. Вскоре к ней примешался голод, который до сих пор был для Нариндера диковинкой, и поэтому ему лишь страшнее становилось, когда часы проходили, а это чувство всё росло и росло, даже не думая исчезать или хотя бы выходить из центра внимания. Было паршиво. И всё ещё обидно. Наказание, чем дальше, тем менее соразмерным преступлению казалось. К утру павший уверился, что это была не попытка установить справедливость, а очередное персональное издевательство над ним. Его не освободили, даже когда пришло время ежедневной проповеди. Последователи по дороге в храм оглядывались на него и перешёптывались. В их голосах звучал страх. И недовольство. И, вдруг, неприкрытое осуждение. Тюрьма стояла достаточно близко к главному зданию поселения, чтобы Нариндер мог увидеть всю разношёрстную толпу и услышать их общий гомон, слитый в один эмоциональный ком. Но у него не было и шанса расслышать отдельные слова. Как и не смог он увидеть среди прочих культистов того самого, который спровоцировал его на драку вчера. Павший хотел бы увидеть безобразника ещё раз и хотя бы попытаться прожечь в нём дырки взглядом. Странный щупальцемордый зверёк так и не попался ему на глаза, даже когда проповедь закончилась. А чуть позже Нариндер понял, что несправедливость сложившейся ситуации вышла на совершенно новый уровень… Лэмб объявила выходной день.

***

Обычно Нариндер не обращал особого внимания на окружавшие его звуки. В поселении было много зверей, и неудивительно, что они постоянно так или иначе шумели. Непрекращающийся топот множества лап, грохот с каменоломен, стук топоров со стороны лесопилок, шуршание в огороде и гомон множества голосов — всё это окружало павшего бога каждый день с момента его низвержения. Он успел привыкнуть. Научился отрешаться от счастливых и беззаботных будней других последователей. Ему это удавалось вполне успешно, но… не всегда. Сглотнув, Нариндер приподнял отяжелевшую голову и посмотрел в сторону кухонной зоны, где трудилась, не покладая лап, глава культа собственной персоной. Вокруг Лэмб столпилась часть культистов. Готовить никому из них не позволяли, но никто не запрещал смотреть, шумно галдеть и выпрашивать у обожаемого лидера вкусняшки. Это было действительно вкусно — то, что готовила барашка. От одних запахов мутилось в голове и рот непроизвольно наполнялся слюной. Павший вновь сглотнул и, зажмурившись, сильно мотнул головой, словно пытался вытряхнуть из неё желание по примеру других последователей начать жалобно выпрашивать себе еду. — А раньше её готовка оставляла желать лучшего, — вдруг прозвучало над головой, заставив непроизвольно вздрогнуть. Нариндер повернулся, насколько мог, в сторону хозяина голоса. Пепельно-синий ёж приветливо улыбнулся ему и плюхнулся на голую землю рядом. Коротко всколыхнулись пушистые пёрышки на его ожерелье. — Я не застал времён, когда она только взялась нас всех кормить, — продолжил он и придвинулся чуть ближе, чтобы доверительно шепнуть: — Но старожилы говорят, что раньше результаты её стараний были больше похожи на хорошее средство от запора, чем на нормальную еду. Определиться со своей реакцией на незваного собеседника (и его занимательную историю) павший не успел — обворожительный и невыносимо близкий запах горячей стряпни ударил в нос раньше. Нариндер опустил взгляд ниже чужого улыбчивого лица и увидел зажатую в лапках ежа чашку со свежей порцией сегодняшнего обеда. — Хорошо, что мы дожили до момента, когда она стала хорошим поваром, правда? — меж тем дружелюбный культист продолжал непринуждённо болтать и, как бы невзначай поймав голодный взгляд всех трёх глаз скованного кота, приподнял свою ношу чуть выше: — Будешь? Лэмб сегодня особенно постаралась. Павший сглотнул в третий раз и невольно царапнул воздух лапами. Потом вдруг нахмурился и недоумённо склонил голову набок. Разве они могли так просто называть главу культа по имени? — Я вижу борьбу трудной мысли на твоём лице, — ёж хохотнул и поставил чашку на пол рядом с собой, пересел немного по-другому — чтобы спиной прижаться к одному из столбиков, на которых крепко держались колодки. Нариндер почти не обратил внимание на смену его позы, более пристальным взглядом проводив отдалившиеся от него кусочки аппетитно обжаренного, обсыпанного пряностями мяса. — Она говорила, тебя зовут Нариндер, — после недолгой паузы ёж заговорил вновь, чем заставил обратить на себя внимание. В ответ на это павший показательно закатил глаза. Барашка продолжала оправдывать свой возмутительный образ, обращаясь с именем великого бога так же беспечно, как и с ним самим. — Моё имя Ярджул, — культист снова улыбнулся, явно позабавившись его реакции, а затем взял в лапку кусочек мяса и поднял его достаточно близко, чтобы можно было достать зубами: — Будем знакомы? Нариндер выразительно приподнял бровь и коротко оглянулся в сторону барашки, всё ещё занятой готовкой и восхищённой толпой других последователей. — Не думаю, что она будет против, — ёжик фыркнул и, когда на него вновь посмотрели — с неприкрытым сомнением до кучи — хитро подмигнул. — Тем более, если ничего не увидит. Глубоко внутри павшего шевельнулся росточек сомнения. Прикрикнула где-то оттуда же божественная гордость. Но толстый червяк голода скоро придавил их обоих, заставив кота прикрыть глаза и покорно отхватить предложенное угощение. Крупный ломоть быстро проскользнул по языку в глотку и тяжело бухнулся в пустой желудок, отозвавшийся довольным урчанием на первую за сутки пищу. Нариндер облизнулся. Призрачный след сладковато-пряного мяса остался во рту, но не столько утихомирил голод, сколько раззадорил его сильнее прежнего. — Ещё? — учтиво поинтересовался Ярджул, когда взгляд кота из подозрительного стал жадным. Колебался павший уже не так долго, как перед первым куском. В этот раз ёж протянул ему половинку слегка запечёного овоща, солоноватого от специй, но всё ещё сочного достаточно, чтобы немного утолить не только голод, но и жажду. Вторую половину Ярджул внезапно съел сам. В ответ на недоумение, почти недовольство, вспыхнувшее на лице павшего бога, он рассмеялся. — Лэмб всё ещё злится и не будет сегодня на тебя готовить. А это, — культист приподнял чашку и легонько встряхнул её. — Моя порция. Я готов делиться, но и сам не хочу остаться голодным. Нариндер нахмурился, задумчиво собрал капли сока с губ и снова вопросительно склонил голову набок. Ёж вёл себя свободно до преступной — почти еретической — наглости. Неужели?.. — Не подумай лишнего, — тут же оборвал его мысли Ярджул и, не глядя на павшего, вытянул из чашки ещё один овощ, чтобы споро схомячить и его. — Когда Лэмб остынет, ей станет неловко. Я не хочу, чтобы она засомневалась в себе или начала чувствовать вину. Нариндер хмыкнул. Как же. Эта барашка и стыд — вещи несовместимые. Хватило же ей наглости предать его… отказать ему. Даже голос отобрать не побоялась. — Она добрая. По-своему, — настаивал на своём ёж, но не забыл при этом протянуть собеседнику ещё один кусочек мяса, в этот раз чуть меньше предыдущего. Отказываться павший не стал и теперь. Даже не проглотил сразу и принялся медленно пережёвывать угощение, с некоторым уже любопытством ожидая продолжение речи странного культитста. — Я был уже совсем не в летах, чтобы быть полезным последователем, когда она позволила мне пойти за ней, — вдруг признался Ярджул и под взглядом, полным сомнения, пригладил по-молодецки бодро торчащие иголки, усмехнулся. — Ну да, по виду не скажешь. Но я почти самый старый из её последователей. Он внимательно посмотрел на кота и первый раз взял себе кусочек мяса, пусть и самый маленький из оставшихся. — Старше меня только те двое, — ёж указал в сторону рослого оленя и миниатюрной кошечки, мило ворковавших в отдалении ото всех, и беспечно пожал плечами. — Ты ведь должен знать, что она умеет нас воскрешать. После этих слов Нариндер опустил голову и задумался. Ярджул притих. Некоторое время между ними царила тишина, в которую они оба неторопливо доедали подостывшие лакомства. Когда чашка опустела, ёж, частично перенявший вдумчивый вид собеседника, странно знакомым движением обтёр пальцы, испачкавшиеся в соке и жире, о траву и посмотрел в сторону барашки, уже закончившей с готовкой и почти в одиночестве прибиравшей за собой посуду. — Тех, кто ей нужен, на тот свет она не отпускает, — произнёс он негромко, заставив павшего вздрогнуть. — Как и тех, кто ей дорог. Они встретились взглядами — Ярджул и Лэмб, находившиеся на приличном расстоянии друг от друга. Ёж улыбнулся и махнул барашке рукой. Нариндер, в первое мгновение опасливо покосившийся в ту сторону, в следующее уже удивлённо моргнул: барашка улыбалась в ответ. Она, в целом, часто улыбалась, но обычно… обычно её улыбка была дежурной и лёгкой, как чуть приподнятые уголки губ при ничуть не менявшихся глазах, сохранявших неизменную сосредоточенность и расчётливость во взгляде. Ярджулу, прямо на его глазах, улыбалась Лэмб, которую павший никогда прежде не видел. — Она скоро тебя выпустит, — вдруг сказал ёж, заставляя Нариндера оторваться от непривычного зрелища и посмотреть на него. Культист поднялся, подобрав вместе с собой пустую чашку, задумчиво пригладил пёрышки на своём ожерелье, посмотрел на них… странная усмешка появилась на его лице после этого. — Не разочаруй её.

***

Ярджул ушёл. Не более, чем через пару часов, к павшему подошла уже Лэмб. Вместе с культистом, который дразнил Нариндера сутки назад. Оказалось, в порыве ярости кот выцарапал малолетнему дураку глаз. Вылечить рану не смогла даже барашка. Она очень сильно злилась из-за этого. И волновалась. Лэмб заставила его извиниться. И удивила, когда потребовала того же самого от щупальцемордого. На этом наказание закончилось. Тело было не в восторге от того, что ему пришлось вынести за проведённое в колодках время. Но Нариндер обратил на это не так много внимания, как ему хотелось поначалу. Большую часть его мыслей заняло всё то странное, что он случайно сумел увидеть и услышать за прошедший день. Ему определённо было, о чём подумать.