От первых до последних слов

Всякий раз, когда она проходила мимо, её шаги сопровождал тихий бубенчиковый звон. Динь-динь… динь-динь… Приятное на слух звучание заставляло его неизменно морщиться. Иногда он не мог сдержать себя — прерывал молитву и, низко склонив голову, хватался за горло, словно вновь чувствовал скользящее внутри лезвие. Пренеприятные ощущения. И воспоминания. Это случилось через несколько дней после его поражения. На утренней проповеди было объявлено о запланированном на вечер ритуале. Ближе к полудню она призвала Нариндера к беседе… и рассказала ему, что собирается сделать. Он был зол. Он был в ужасе. Он чувствовал горькое разочарование и собственное бессилие. Она давала ему шанс уклониться от грядущего. Она разрешала ему сбежать и обещала оставить в покое, если он решится уйти. Нариндер остался. На закате всё было подготовлено к ритуалу. Его впервые с момента присоединения к культу заковали в цепи. Чтобы точно не сбежал. Чтобы не смог сопротивляться. Он и не думал. Хотя ему было, стоило признаться хотя бы самому себе, страшно. Младшие последователи растянули поверх привычной ритуальной пентаграммы полотно. Нариндер встал в самый его центр. Опустился на колени. В конце концов лёг и уставился в тёмный, далёкий потолок храма, не шевелясь, пока вокруг него суетились другие зверушки-культисты, укутывавшие его тело краями плотной ткани. Когда он начал напоминать кулёк, с одной лишь головой, торчащей свободно, со своего места на пьедестале спустилась она. Барашка своим пушистым задком плюхнулась на пол совсем рядом и с сосредоточенным выражением лица уложила его голову себе на колени. Они посмотрели друг на друга лишь раз перед тем, как ритуал начался. Потом он закрыл глаза, а в её — с первыми звуками песенного заклинания разгорелся потусторонний кровавый свет. Нариндер не видел, как алая корона метнулась в подставленную на пике мелодии ладонь, на ходу принимая форму маленького атама. Но он почувствовал, когда кипуче-горячие пальцы прикоснулись к его лицу и вынудили открыть рот. Холодная сталь проникала внутрь без боли, миллиметр за миллиметром скрываясь всё глубже до тех пор, пока не была загнана в него почти по самую рукоять. Узкое лезвие не касалось его плоти острыми гранями, но многих усилий в эти короткие мгновения стоило не сглотнуть, обрекая себя на страдания с перерезанной глоткой. Песня Лэмб резко утихла. И в полном — гробовом — молчании, она потянула атам наружу. Именно в это мгновение стало больно. Его не пытались и не желали ранить физически, но Нариндер чувствовал, как что-то из его нутра нехотя тянулось вслед за кончиком лезвия. Оно почти ощутимо отрывалось от стенок его горла и пускало волны мокрого — кровавого — жара по телу вниз. Тепло уходило в грудь, окутывало сердце и, вспухая, как созревший плод, разрывалось, новой кровью растекаясь по венам и болезненно ударяя в голову. В уголках закрытых глаз выступили слёзы. Нариндер попытался дёрнуться, но не смог — слишком крепок был плен цепей и туго стянутого полотна. Он попытался скривиться, машинально закашляться… Но сомкнуть губы и стенки горла на медленно движущемся атаме ему не позволили её пальцы, вовремя и беспардонно скользнувшие в рот, прижавшие язык к нёбу и заставившие сохранить прежнее положение вещей. Эта пытка закончилась с обрывом последней ниточки, связывавшей его и нечто, что она посчитала необходимым у него забрать. Нариндер открыл глаза, когда барашка убрала от его лица руки, и увидел сгусток голубовато-белого дыма, витавшего на вершине обоюдоострого лезвия. Медленно дымка скручивалась в маленький шарик и обретала плотность. Однако прежде, чем трансформация завершилась, барашка вдруг обратила клинок в свою сторону и вонзила его… в собственную шею? Падший бог моргнул, прогоняя прочь застывшие в глазах слёзы, и понял, что её целью было не тело, а всего лишь бубенчик, который она постоянно носила. Атам вошёл ровно в щель, разрезавшую центр нехитрого украшения. Он с трудом вздохнул - не всхлипвал он, нет - и вновь закрыл глаза, отворачивая голову в сторону от этого зрелища. Уже внутри полого шара его материализованный голос обрёл окончательный вес и глухо стукнулся о бронзовые стенки нового вместилища. …динь-динь… Динь. Нариндер вздрогнул и резко вскинул голову на звук. Лэмб стояла рядом и, чуть нагнувшись, смотрела прямо на него. В её лапках висела корзинка с овощами. Наверно, она шла к кухонному уголку. И по дороге заметила, что он отлынивает от работы. Будет ли она наказывать его за лень? — Тебе плохо? — негромко спросила барашка, и Нариндер нахмурился, отводя взгляд и показательно возвращаясь к молитве. …конечно же нет.