Стоя на обломках

Шарлотты не было около недели, однако Анна не успела соскучиться. Контроль ремонта первого этажа забирал почти все ее внимание и время, однако усталости она не чувствовала, да и посторонних мыслей — тоже. Ягера Анна не избегала, демонстрируя и ему, и себе яркое равнодушие, однако и он стал спокоен; по ее разумению, эта тактика общения с ним была самая выигрышная. К ночному пьянству она привыкла и по возможности ограничивала его одной бутылкой, и Тилике, видимо, ее поддерживал. Ягер, разумеется, неистово гневался, однако припадки всегда заканчивались одинаково: выбившийся из сил, он укладывался спать, а наутро в первую очередь его беспокоила головная боль, а не вчерашняя ругань. В середине недели Анна вспомнила про напоминание бабушки о прибытии фрау Краузе, ее спесивой давней знакомой, которая наконец прибыла в Германию из Англии; Шарлотта была знакома с ней еще с юности, и та уже отличалась заносчивым нравом. Более того, ни Шарлотта, ни фрау Краузе не испытывали к друг другу дружеских чувств, однако были вынуждены видеться на светских раутах или вечерах и наиграно улыбаться, а сейчас гордость Шарлотты вновь обрела прежнюю форму и ей не терпелось показать давней знакомой свои успехи, несмотря на пережитые обстоятельства, да и не пригласить она ее ни могла, ведь, так или иначе, за фрау Краузе тянулась некоторая вереница светских знакомых, которые тоже вслед за ней — Шарлотта на это очень надеялась — посетили бы ее пансионат. Она не расстроилась, что лично ее не примет, ведь знала — Анна сделает это лучше. Я-то не смогу сдержаться, да плесну ей некоторого яда, рассуждала Шарлотта, а Анечка, милая открытая душа, будет обходительнее. Так и случилось: по приезде фрау Краузе Анна, со всей порученной ею ответственностью и природной любезностью, встретила ее и та, хоть удивившись отсутствию Шарлотты, была приятно удивлена. — Да, Шарлотта писала, что у нее внучка, но… я ожидала несколько другого… — Вы разочарованы? — спросила Анна и жестом указала Майеру отнести вещи гостьи наверх. — Скорее напротив… — она улыбнулась, оценивающе взглянув на Анну, — Вы мне понравились. Она улыбнулась, и они направились наверх. — А что же Шарлотта? Ее не будет? — фрау Краузе придирчиво осматривала обстановку на этажах. — Фрау Шиффер сейчас в Берлине, — Анна открыла ключом номер, — думаю, она скоро вернется. Фрау Краузе зашла в номер за Анной и, сняв перчатки, положила их на стеклянный столик с небольшой вазой; она вновь осмотрелась и ухмыльнулась. — Шарлотта все еще верна себе… — Простите? — Мы с Вашей дорогой omi хорошо знаем друг друга. — Вы приятельницы? Фрау Краузе ненадолго замолчала. — Почти. — Если Вам что-нибудь понадобиться, то позвоните в приемную и Агата направит к Вам горничную. — дружелюбно ответила Анна, не замечая хищного взгляда фрау Краузе. Она растянулась в хитрой улыбке. — Я бы хотела пригласить нескольких знакомых на ужин, но Ваш первый этаж… — Могу предложить стол на террасе. — улыбнулась Анна, но отмечая непонимающий взгляд фрау Краузе, добавила, — Сейчас тепло по вечерам и у Вас будет прекрасный вид на цветущий сад. — А разве здесь разводят сады? — И очень многие, ведь Йена — невероятно зеленый город. Она довольно кивнула, и Анна была рада, что смогла угодить.

***

Ягер прочел книгу Ницше, одолженной Ингрид, и вскользь оповестил фрау Шредер о желании вновь посетить Веймар, та, недолго думая, пригласила его на обед, и Ягер отметил про себя ее выдаваемую радость. Считая, что Тилике обрадуется предстоящему обеду у Шредеров, Ягер приказал ему готовиться, однако, заметив его испуганный взгляд, спросил. — В чем дело, Тилике? Разве тебе у них не понравилось? — Понравилось, герр Ягер… — Тогда что? Тебя смущает фрау Шредер? — Нет, герр Ягер. — Тилике нерешительно закусил губу. Ягер шумно выдохнул в раздражении. — В чем дело, Тилике? Он помялся, переминаясь с ноги на ногу, и не смотрел на Ягера. — Тилике! — Прошу, герр Ягер, позвольте мне не ехать к Шредерам… Он нахмурился. — Почему? Тилике молчал и все больше раздражал Ягера, однако теперь его переполняло любопытство, которое быстро сменилось ясностью. — Ты, вероятно… — Ягер улыбнулся, — увлекся фройляйн? Тилике быстро взглянул на него и, поняв, что отрицать бесполезно, виновато кивнул. — Боже, Тилике, — Ягер повеселел и лукаво посмотрел на него, — в самом деле? Тогда ты обязан поехать. — Что Вы, герр Ягер? Я не… могу. Ягер довольно вздохнул и взглянул на него исподлобья. — Это приказ. И Тилике, опустив голову, поплелся в свой номер; Ягер лишь усмехнулся.

***

Ягер недовольно взглянул на свой костюм; нет, в нем идти уже нельзя, подумал он и вспомнил о своем темно-сером костюме, который не доставал со времен Лиссабона. Перебирая вещи в чемодане, Ягер находил уйму белых рубашек, ремней, подтяжек, галстуков и заметил костюм лишь на дне чемодана, а за ним свою старую трубку. Он взял ее и, горько ухмыльнувшись, снова вспоминая годы, проведенные на службе, положил в карман. Тилике бы уже готов и с видом побитой собаки ожидал бывшего командира; Ягер вышел из своего номера гордо посмотрел на него. — Не будь таким унылым, Тилике. Женщины этого не любят… Тилике весь покраснел, дернулся в сторону и смущенно поджал губы на очередную ухмылку Ягера. — Смотри, что нашел, — он извлек из кармана трубку, — я-то думал, что потерял ее… Тилике немного улыбнулся. — Где Вы ее нашли? — На дне чемодана, когда искал серый костюм. — Ягер задумчиво посмотрел на трубку, — Хоть что-то из прежней жизни.

***

Обед у Шредеров, как и думал Ягер, прошел радушно и спокойно. Он совсем был бы доволен, если не излишняя молчаливость и зажатость Тилике, который робел от каждого вопроса; Ягер даже пожалел его, видя побледневшее лицо бывшего адъютанта. Десерт задерживался, и фрау Шредер предложила гостям подождать в библиотеке — или, думал Ягер, она хотела похвастаться ею, ведь подождать можно и за столом. — Я бы с удовольствием, но я должен вернуть книгу фройляйн, — сказал Ягер, и заметил улыбку Ингрид. Фрау Шредер и Тилике направились на второй этаж, а Ягер и Ингрид — на третий. — Хотел еще раз поблагодарить, фройляйн, — улыбнулся он, когда поставил на место книгу в ее комнате. — Ингрид. Зовите меня Ингрид. Ягер кивнул и вздохнул; ему почему-то стало неловко и он хотел вернуться в библиотеку. — Простите… не могу ли я закурить? Нет ли у Вас табака? — В кабинете… — она шумно сглотнула, словно чего-то испугалась, — пойдемте, я Вас отведу. Кабинет оберфюрера, как догадался Ягер, был поистине удобным и вычурным; узнаю характер Шредера, подумал он и принял предложение присесть на кресло. Ингрид принесла маленькую деревянную коробочку табака, и Ягер, благодарно улыбнувшись, достал трубку и набил им курительную чашу. Ягер раскурил трубку и спросил, напротив сидящую Ингрид. — Вы, верно, узнали эту трубку? Она, внимательно наблюдавшая за ним с каким-то угнетенным видом, нервно кивнула. — У Вашего отца была такая же? — он старался прозвучать мягко, почти ласково, чтобы больше не пугать ее. Она вновь кивнула и отвернулась. Плачет, подумал он и замолчал. — Не бойтесь, Ингрид. — через какое-то время сказал он, — Я знаю, кем был Ваш отец… Она с быстро повернулась к нему, вытирая слезы, и смотрела на него умоляюще и совсем по-детски; в душе Ягер улыбнулся. — Мне жаль, что Вы его потеряли… — Прошу, — всхлипнула Ингрид, — не говорите никому. — Не буду. — хмуро ответил Ягер, смотря куда-то в пол, — Ведь я тоже был таким, как он. Он медленно потягивал трубку и думал о своем, пока не услышал ее голос. — Простите? Вы что-то сказали? — Вы знали его? — повторила она, теребя подол своего платья. — Да. — он сделал еще затяжку, — Блестящий оберфюрер Шредер, который привил мне любовь к Ницше и подарил эту трубку. Они помолчали; Ягер не знал, как подступиться к ней и не хотел лишний раз бередить ее рану об отце, однако, видя ее успокоившееся лицо, рискнул. — Я понимаю, что Вам больно вспоминать… — Нет. — быстро ответила она, — Матушка запрещает мне говорить о нем, но иногда… я так хочу. Ягер понимающе кивнул, и Ингрид продолжила. — Я очень скучаю по нему… И хоть я мало его видела в детстве, я помню, что он всегда был ласков со мной. — Что с ним случилось? — осторожно спросил, не сводя глаз с ее лица. — Его арестовали, а потом он повесился в камере. Ягер опустил глаза и заметил, как табак в трубке заканчивается, сделав последнюю глубокую затяжку, он тягостно выдохнул. — Вы думаете, — тихо проговорила Ингрид, — это правда? Он взглянул на нее. — Что он повесился? — уточнила она. Ягер положил пустую трубку на стол и немного кашлянул. — Я не знаю, Ингрид. И не советую Вам думать об этом, ибо ответа никогда не узнаете, лишь себя измучаете. — Как скажете. — тихо ответила она, и он поймал на себе ее нежный взгляд.

***

Когда они с Тилике ехали обратно в Йену, Ягер чувствовал себя разбитым. Разговор с Ингрид оказался тяжелее, чем он мог предполагать; ему стало жаль ее, однако еще больше оберфюрера. Ведь он был не старым, размышлял он, Шредер был старше меня всего на восемь лет… Ягер вдруг ясно представил себя на его месте, что бы он чувствовал, если бы его арестовали или что бы сказал своим близким… Но у меня их нет, подумал он и впервые порадовался этому, было бы неимоверным эгоизмом обрекать свою семью на страдания лишь из-за себя. Ягер вспомнил тоскующие глаза Ингрид и у него в сердце больно кольнуло; а если бы эта была моя дочь, и она горевала бы по отцу, который из-за гордости повесился, мысленно рассуждал он. Ягер был уверен в самоубийстве Шредера, ведь в Рейхе подобное случалось часто и достойнее для истинного арийца было унести с собой в могилу все тайны, которые могли вымогать при пытках или, как случилось со Шредером, избежать унижения быть осужденным. Ягер не знал, как бы поступил на его месте, но такая кончина его почему-то не пугала. Молчаливый Тилике нагонял еще больше тоски, однако Ягер его не осуждал. Ему и самому не хотелось разговаривать до самого конца их пути. Вечером в пансионате было тихо и от вида этого мирного места, Ягеру захотелось запереться в своем номере и напиться. Тилике, как показалось ему, был тоже чем-то расстроен и, вероятно, не стал бы мешать бывшему командиру в его пьянстве. Ягер видел в этом идеальную возможность. — Герр Ягер? — его окликнул женский голос, когда они с Тилике только ступили на ступеньки лестницы. К ним подошла высокая, немолодая женщина в красивом драповом костюме. — Простите… Мы знакомы? — Не думаю, но в Тюрингии Вы известная личность. — улыбнулась она. — Чем же? — Я слышала, что Вы вложили хороший капитал в этот пансионат и… подыскиваете дом. Ягер переглянулся с Тилике и, стараясь унять раздражение, вежливо спросил. — Простите, с кем имею честь? — О, — она протянула руку, — фрау Краузе. Мой покойный муж оставил мне немало имущества в Тюрингии и если Вам понадобиться… — Благодарю, фрау Краузе, — поспешно ответил Ягер и немного резко, — но прошу простить нас, мы очень устали после дороги и желали бы отдохнуть. Она выглядела обескураженной и, поторопившись, добавила. — Но как же?.. Я хотела пригласить Вас отужинать с нами. Право, фройляйн Анна приготовила для нас прекрасный стол на террасе. Ягер взглянул на Тилике, который всем своим видом кричал об отказе и, повернувшись к фрау Краузе, с улыбкой ответил. — Разумеется, мы отужинаем.

***

Фрау Краузе и еще несколько ее светских друзей вели пустую беседу, которую Ягер изредка поддерживал; он ни раз пожалел, что согласился, особенно, чувствуя осуждающий взгляд Тилике. Ягер равнодушно наблюдал за ее друзьями, даже не помня их имен, хотя фрау Краузе недавно их представила и чувствовал опустошающее состояние внутри, которое становилось все явственнее. Когда Ягер, наплевав на приличия и, удивляясь самому себе, что придерживался их, хотел удалиться, к ним присоединилась Анна, и он в ту же секунду передумал. Анна не хотела быть частью ужина, поскольку знала, что испортит его своим дурным настроением. Сегодня днем она получила гневное письмо от Ивушкина, в котором он срочно вызывал ее в Москву; Анна сразу же хотела написать ему ответ, однако не стала растрачивать свое время и силы на отстаивание своего положения. Да и еще присутствие Ягера и Тилике удручали ее, ведь понимала же, что вновь придется избегать и стыдливо прятать глаза от него. Как было принято в тогдашнем светском обществе обсуждать последствия войны и напыщенно осуждать ее, фрау Краузе и ее друзья поступили так же: они спорили о некоторых наступлениях американской армии, сожалели о крушении британского флота и дискутировали о концлагерях. На их аргументы и замечания Ягер хотел стукнуть каждого по физиономии, ибо те были настолько далеки от действительности. Их рассуждения о Гитлере прорывали на легкие смешки Тилике, который весь вечер сохранял каменное спокойствие, а разговоры о заключенных в концлагерях раздосадовали Анну, старающуюся изо всех сил молчать. — А в Тюрингии были концлагеря? — спросила фрау Краузе, уже захмелев от выпитого вина. — Кажется, да… — ответил один из ее знакомых. — В Ордруфе был страшный лагерь S III. От одного упоминания лагеря Анна дернулась, Ягер заметил. — А что в нем происходило? — спросила фрау Краузе. — Там были нечеловеческие условия, особенно для женщин… Мало того, что там практиковались телесные унижения, так еще и моральные. Я слышал, что женщин раздевали донага, выводили на улицу и стреляли в спину… — Кошмар! — Так еще солдаты проводили отбор хорошеньких заключенных, а потом толпой измывались… Анна закусила губу, сдерживая слезы; воспоминания разом ударили по вискам, и она вновь оказалась там, в холодном крошечном бараке среди полуголых и больных женщин, чьи тела были настолько холодны, что походили на живых мертвецов; этот затхлый запах больных тел и сырости, от которого она долго не могла избавиться, даже будучи уже в Пскове; и виселица, — Анна так отчетливо помнила ее, словно она находилась перед ней — на которой каждый день в агонии содрогались другие заключенные и, каждый день просыпаясь на полу, она считала, что этот ее последний. Ожидание смерти, хуже ее самой, думала она и считала, что права. — Фройляйн Анна, кажется, Вы содержались в этом лагере несколько месяцев, ведь так? Анна подняла глаза, но увидела лишь изучающего ее Ягера. Она не могла оторвать от него взгляд, он выглядел спокойным и почти довольным, и Анна почувствовала острый укол злости где-то внутри сердца. — Как же Вы там выжили? — спросила фрау Краузе. — Да, Анна. — подхватил Ягер, разглядывая ее с неистовым возбуждением, — Как же? Она учащенно задышала и хотела закричать или наброситься на Ягера. Ее резко бросило в жар, но руки все еще оставались холодными. — Анна? — ее одернула фрау Краузе, она повернулась, — С Вами все хорошо? — Да… — сказала она, не сводя глаз с Ягера, — все хорошо. Ягер казался довольным и стал еще нахальнее; он заметно развеселился и вел себя почти по-ребячески. Побледневший Тилике изредка косился на него и не мог понять его настроение: то ли слишком зол, то ли счастлив. Ягер активно поддерживал разговор и делился некоторыми подробностями условий в лагерях. Анна судорожно сжимала бокал вина и осушила его весь; Ягер улыбнулся. — Вероятно, жажда? Анна сжала челюсти и хотела проткнуть его вилкой. — А что, — начала фрау Краузе, — В S III не было коменданта? — Был. — ответил Ягер. — И все? А кто выше коменданта? — задумалась фрау Краузе, откинувшись на стуле, — Анна, Вы знаете? — Штандартенфюрер. — твердо ответила она, пристально смотря на Ягера. — И что? Был этот штандар… — фрау Краузе сглотнула, — боже, какое длинное слово… Штандартенфюрер был в S III? Анна медленно вздохнула, чувствуя, как неизвестная теплая волна разливается в груди. Он сидит рядом с Вами, фрау Краузе, подумала она, рассматривая Ягера. Но на его лице не было ничего, кроме умиротворения. Она хотела увидеть в его глазах страх или предостережение, однако ему словно было все равно. А если я скажу, подумалось ей и ее лицо вновь стало напряженным. Ягер игриво взглянул на нее, склонив голову, будто бы рассматривал экзотичного зверька. Анна хотела плеснуть вина ему в лицо, до того была зла. Давай же, мысленно говорила она себе, скажи это, скажи, что это он штандартенфюрер… — Штандартенфюрер… — начала Анна, наблюдая за его реакцией, но на его лице не пошевелилась ни единый мускул. Неужели настолько пьян, что ему все равно, подумала она и вскинула голову. — Что? — нетерпеливо ответила фрау Краузе, — Что там штандартенфюрер? Анна глядела на Ягера, желая увидеть хоть какую-либо эмоцию, но он напоминал мраморную статую. — Смерть Голиафа в руке Давида… — загадочно протянул он, плотоядно глядя на Анну. — Что? — спросила фрау Краузе, наливая себе еще вина. — А разве Вы не помните эту картину Караваджо? — оживился Ягер. Анна, возмущенная и безмерно злая, выскочила изо стола и ушла прочь.

***

Анна не хотела плакать; она чувствовала бессильную ярость и безысходность, понимая, что Ягер вновь загнал ее в угол. Ходя из стороны в стороны по своей комнате, точно хищник в клетке, она с чувственной ненавистью хотела искромсать его тело, а потом со всей силы ударить себя за трусость. Почему я промолчала, спрашивала она себя, глядя на свои трясущиеся руки, уж лучше бы сказала! Запыхавшись, и, не зная отчего, то ли от собственных размышлений и бушующих чувств, то ли от духоты в комнате, она подошла к окну и распахнула его настежь. Было тихо, но Анна услышала звук знакомой поступи; она резко обернулась и увидела Ягера, стоявшего на пороге. — Пошел вон. — настороженно проговорила она, хотя старалась сделать свой голос увереннее. — Что с Вами произошло? — он закрыл за собой дверь. — Не подходите! — Почему Вы повели себя как ребенок? — назидательно спросил он, подходя к ней ближе. Анна вновь почувствовала необходимую волну неконтролируемой ярости, приятно наполнявший ее разум. — Пошел вон! — Вы очень невежливы. — покачал головой Ягер, — Разве можно так обращаться с гостем? Анна хотела взвыть и швырнуть в него чем-нибудь тяжелым. Видя ее свирепый взгляд, Ягер хоть и хотел удержаться, но все же засмеялся и его щеку обжег сильный удар. Она в мгновенье почувствовала освобождение и пьянеющее удовлетворение. И пока он не успел опомниться, Анна старалась вытолкнуть его из своей комнаты, однако все ее попытки казались такими жалкими, особенно когда та колотила кулачками по его широкой и, как ей думалось, каменной груди. — Пошел вон! Ягер перехватывал ее руки без особого труда и смотрел на нее серьезно, почти отчаянно. — Отпустите меня и убирайтесь! — Анна и не почувствовала, как из ее глаз потекли слезы от собственной злости и бессилия перед ним. — Ненавижу Вас! Она вырывалась и хотела вновь ударить его, однако Ягер, хоть не сопротивлялся, держал ее запястья крепко, словно в тисках. Она что-то вопила и неистово дергалась из стороны в сторону, на что Ягер вновь хотел взорваться со смеху. — Что я Вам сделала?! Почему Вы до сих пор меня мучаете?! Оставьте меня! Отпустите меня! — она почти визжала, ее лицо было мокрым и раскрасневшимся от слез и ярости, — Я не хочу! Не хочу ничего чувствовать! Ягер пристально смотрел в ее заплаканные глаза и, почему-то умилившись ее девичьему виду, сильнее прижал к себе и ласково поцеловал в ее красные губы; она что-то простонала, но начала стихать, пока совсем не умолкла и обмякла в его руках. Ягер целовал ее мокрые щеки, шею, подбородок, но она порывисто тянула к своим губам и сама целовала, нежно сминая его губы. Он почувствовал ее руки у себя на затылке, мягко поглаживающие волосы. Ягер поцеловал ее глубже, крепко удерживая, и она не успевала отвечать, порой прерываясь на кроткие вдохи, а потом снова впиваясь; нежно кусая ее губу, мягко оттягивая, он слышал ее глухое и капризное мычание, и Ягер страстно припал к ее шее, прижимая к себе еще сильнее, слыша ее хриплый стон.