чай с мандаринами

Вся неделя выдалась солнечной и теплой, что достаточно неожиданно для февраля в Свердловске. Рустем теперь просыпается не с пустотой в груди, а с чувством трепетного ожидания, которое согревает его изнутри. По утрам за завтраками родители с улыбкой переглядываются между собой, отмечая изменившееся поведение сына. Еще бы – буквально за пару недель из молчаливого и мрачного юноши Слободин-младший стал более улыбчивым, охотнее разговаривал с близкими, хотя все-таки не открывался полностью. Рустем и сам не понимал, что послужило причиной таких резких перемен в его поведении. Точнее, не хотел признаваться себе, что на него так повлияло общение с Юрой. Солнечность и зажигательность этого парня распространялась и на Слободина, мысли о Кривонищенко вызывали улыбку. И такие эмоции, само собой, вызывали вопросы. И у Рустема, и у его родителей. - Рустик, скажи, у тебя появился кто-то? Ты девушку нашел? – мама смотрит на него с улыбкой и любопытством в светлых глазах. Они сидят за обеденным столом, мамина уха пахнет особенно вкусно в этот раз. Через ажурные занавески в комнату проникают солнечные лучи. - Нет, с чего это ты так решила? – Рустем слабо улыбается, кладя ложку в тарелку супа, смотрит на женщину и быстрым взглядом скользит по отцу и сестре. Те смотрят на него с такими же улыбками и интересом, Люда совсем не скрывается, а отец делает отвлеченный вид. - Ну, как же… ты таки расцвел. Ходишь улыбчивый, на тебя посмотришь – сердце радуется. Девушка – это хорошо, мы очень за тебя рады. Да и потом, тебе уже 24, пора бы… - Мам. Нет у меня никакой девушки, - Рустем ведет плечом и смотрит на нее непонятными глазами. В душе появляется вопрос к самому себе. – Просто новый товарищ мой оказался очень интересным человеком, с ним есть о чем поговорить. Да и настроение он поднимает, уж больно веселый. Женщина сникает незаметно (но Рустем всегда был внимательным), потом так же улыбается и кивает: - Друзья – очень важные люди. Это замечательно, что ты подружился с кем-нибудь. Слободин кивает и поднимается из-за стола. Повисшая неловкость ему не нравится, а значит, нужно ретироваться. - Спасибо за обед. Уха замечательная. Он целует мать в мягкую щеку, вдыхает нежный аромат ее духов, смешивающийся с запахом хозяйственного мыла, потом выходит из кухни. В комнате садится за стол и внимательно смотрит на развернутый на нем чертеж. В словах мамы определенно есть что-то. Рустем задумчиво откидывается на спинку стула и переводит взгляд на книжную полку, висящую над столом. Он же действительно ведет себя, как влюбленный мальчишка. Просыпается с нежным трепетом в груди. При мыслях о Юре улыбается, как дурак. Неправильно это. С другой стороны, Георгий действительно не похож ни на кого из его окружения, неудивительно, что он вызывает такие новые чувства и мысли. Звонок телефона вырывает Слободина из его раздумий. Он слегка поворачивает голову в сторону прихожей, слышит шаги матери, которая спешит к аппарату. На мгновение все затихает, а потом раздается ее голос: - Рустик, это тебя! Слободин поднимается и выходит в коридор, вопросительно смотрит на маму, спрашивая, кто звонит. Неужели Юрка? Но Рустем не давал ему номера, да мать улыбается уж больно радостно. - Это Люся Соколова, - шепчет она, зажимая трубку рукой, потом протягивает аппарат сыну. Слободин кивает и прижимает трубку к уху: - Да? - Рустик? Привет! Как ты? – девичий голос раздается на другом конце, и Рустем поджимает губы. - Привет, Люся. Все хорошо, а ты сама как? Конечно, он хорошо помнит Люсю. Она очень нравилась ему раньше, Рустик даже стеснялся каждый раз, когда она проходила мимо. Люся была обычной, но в то же время очень замечательной – добрая, улыбчивая, она всегда смеялась с его шуток. Рустем даже помогал ей с математикой. Но сейчас ее голос в трубке совсем не вызывал каких-то теплых ощущений. Скорее, ввел в растерянность. Зачем она звонит? Они не общались больше года, Люся только приходила к нему в больницу, чтобы проведать, и принесла книгу, которую брала еще в ноябре 1958 года. - У меня все замечательно. Я вернулась в Свердловск, уезжала в Москву ненадолго. Хотела предложить тебе встретиться, - голос у нее приглушенный, будто девушка стесняется. Рустем слышит ее улыбку и тихо вздыхает, переводя взгляд на мать и прося ее отойти. Надежда Федоровна кивает и быстро ретируется, что-то начиная говорить отцу про то, что Рустику позвонила та самая Люся. - Да, конечно, - растерянно отвечает Слободин, кивая скорее сам себе. – Тебе удобно в субботу вечером? - Очень даже! – Люся, судя по голову, улыбается еще шире. - Тогда в субботу в четыре? В Ленинском парке. - Договорились. До встречи, Рустик. - Увидимся, - парень ждет, когда Соколова повесит трубку, потом вешает свою на крючки телефона и уходит обратно в комнату. В субботу Рустем тщательно бреется, пытаясь отвлечь себя от странного волнения. Оно не такое, как в случае с Юрой, скорее более неприятное. Парень совсем не знает, чего ждать от этой внезапной встречи. Слободину хочется верить, что они просто пройдутся, как старые друзья, поговорят о событиях за последний год, что они не виделись. Но что-то подсказывает, что просто так ничего не будет. Мать наставляет купить девушке цветы, и Рустем соглашается, пусть и думает, что это лишнее на встрече двух друзей. Ровно в четыре он стоит у памятника Ленину, сжимая в руке небольшой букет из нежно-розовых тюльпанов. Поразительно, что он нашел где-то что-то более презентабельное, чем пожухшие герберы. Люся приходит с небольшим опозданием – минут на 7. Рустем смотрит на нее, торопливо идущую по заснеженной площадке, улыбающуюся так ярко и смущенно немного, и понимает, что это точно не то, что он хотел бы видеть сейчас. - Привет! Прости за мое опоздание, пожалуйста, - девушка подходит к нему, тянется, чтобы обнять. Слободин наклоняется вперед, обнимая ее одной рукой и следя за тем, чтобы тюльпаны не помялись. - Ничего страшного, я недолго тут стою. Это тебе, - он с легкой улыбкой протягивает девушке букет, смотрит на ее улыбку и радостные глаза. - Спасибо большое! Я очень люблю тюльпаны, — говорит Люся, прижимая цветы к груди и вдыхая слабый аромат. - Значит, я угадал, - кивает Слободин. Люся совсем не изменилась за этот год. Только стала более статной, что ли. Она в красивой шубке, меховой шапочке, на губах еле заметный блеск. Москва явно пошла ей на пользу. Москва кому угодно на пользу пойдет. Главное – удачно сферу деятельности выбрать, голос словно невесело усмехается. Снова смутно знакомый и очень далекий. - Ты очень хорошо выглядишь, - выдавливает Слободин, просто потому что нужно что-то сказать. Люся буквально расцветает, улыбается и слегка краснеет. - Спасибо, Рустик. Пойдем? Столько не виделись, я так много хочу тебе рассказать! Они двигаются по аллее, Соколова ненавязчивым движением берет Рустема под руку, прижимаясь своим плечом к нему. Парень лишь косится на нее незаметно, но ничего не говорит. Люся рассказывает о Москве. О том, какая она живая, насыщенная, яркая. Рассказывает о театрах, музеях, рассказывает о своей работе – она была радиотехником, и ей посчастливилось работать на крупнейшей московской радиостанции. Рустем рад за нее, всем сердцем рад. Но от общения с девушкой он не чувствует странного возвышения и легкости, как в случае с Юрой. Спустя час прогулки они заходят в кафе, берут кофе и садятся за столик. Люся много спрашивает у Рустема о его жизни, работе. Слободин отвечает по большей части односложно – в его жизни все достаточно стабильно и без особых яркостей. Начинает постепенно темнеть, когда они снова идут по оживленным улицам. Туда-сюда снуют машины, люди возвращаются с работы. Снег громко скрипит под ногами. Рустем чувствует тепло, исходящее от идущей рядом девушки, и это заставляет его задуматься. Впрочем, реакция вызывается только у мозга. Сердце, как и прежде, остается спокойным. В темном скверике Люся предлагает сесть на лавочку, и они сидят пару минут в тишине. - А помнишь, как мы с тобой занимались математикой? Я ничего-ничего не понимала, а ты терпеливо мне все объяснял. - Помню, - слабо улыбается Рустем, не сразу понимая, что Соколова берет его за руку. Он растерянно смотрит на их руки. - Рустик, - тихий голос Люси заставляет его повернуть голову к девушке. Тут же его обдает приторным шлейфом дорогих духов, а на губах появляется горячее дыхание, мгновением позже сменяющееся на мягкие губы. Люся касается его щеки холодной ладонью, целует нежно и боязливо как-то. Рустем замирает, глядя на нее удивленно. Потом как-то быстро отстраняется. Поцелуй его окончательно смутил. Не потому, что не он стал инициатором, и не потому, что Люся целуется плохо, а потому, что это в принципе Люся. У нее нет веснушек на носу и щеках, ее волосы не рыжие, и глаза не синие, а серовато-карие… Слободин смотрит на девушку так, будто призрака перед собой увидел. - Люсь, извини, я… - Рустик, ты чего? – Соколова смотрит на него непонимающе, в глазах появляется обида. Она хлопает пушистыми ресницами, и Рустему хочется по лбу себя ударить. Она же глупая совсем, а он еще глупее, раз не понял, к чему было ее предложение. - Люсь, ты мне не нравишься, - говорит Рустем, возможно, резче, чем следовало. Девушка резко поднимается со скамейки, хмурит тонкие брови, и Слободин вздыхает, видя слезы в ее глазах. – Люсь, пожалуйста. Целый год прошел… - Не надо! – девушка мотает головой, разворачивается и чуть ли не бегом направляется к выходу из парка. Цветы, от холода съежившиеся и повядшие, остаются на скамейке. Рустем со вздохом достает пачку сигарет, закуривает и смотрит на вечернее небо. Он не чувствует вины, не чувствует грусти или печали. Он знает, что поступил правильно. Утро воскресенья встречает его веселым солнцем, пляшущим по лакированным дверям серванта, отбрасывающим блики на вазочках и сверкающим в зеркалах. Рустем садится в кровати, потирает бледное лицо ладонями и направляется в ванную. Сегодня он проводит там непривычно много времени. Долго стоит у раковины, смотрит на себя в зеркало, натертое мамой до блеска. Задумчиво касается кончиками пальцев седины на висках, хмурится. Закрывает глаза и несколько раз обдает лицо ледяной водой, чтобы согнать накатившую мрачность. Скоро он пойдет к Юре, и там все точно будет хорошо. Слободин оказывается прав. Ему стоит только выйти из дома, как жуткие железные тиски, сжимавшие его внутренности, спадают. На подходе к дому Юры становится совсем хорошо. На губах даже появляется легкая улыбка. Рустем сжимает в руках сумку с вареньем, которое ему передала мама, потому что «в гости с пустыми руками не ходят», поднимается на нужный этаж и стучит в дверь. Юра открывает почти сразу – он взъерошенный, с мукой на носу и улыбающийся так ярко, что у Слободина внутри все сжимается от какого-то детского восторга. - Рустик! Заходи, я тут пирог готовлю! – Кривонищенко затаскивает его в квартиру, обнимает крепко, по-медвежьи, смеется, и Рустем обнимает его в ответ, сильными пальцами впиваясь в свитер парня. - Пирог? С чем? - Мама оставила банку засахаренных яблок, сказала использовать строго во благо Родины! – с напущенной важностью говорит Юра, правда, потом смеется. – Вот, тесто замесил, жду теперь. Ты проходи, Рустик, вещи кидай куда-нибудь, и на кухню. Я сейчас пирог поставлю в печку, и будем чаевничать. Музыку включим. Кривонищенко убегает обратно на кухню, а Рустем снимает свою куртку, вешает на крючок в прихожей, шапку и шарф отправляет туда же. Берет варенье в руки, заходит на кухню и ставит банку на стол. Георгий оборачивается, заинтересованный стуком стекла по столу. - Батюшки! Варенье! - Да, мама с собой дала, это с лета заготовки, - Слободин улыбается, садясь за стол. - Ну, значит, сегодня день варенья, - заявляет Юра, кивая и снова возвращаясь к пирогу в сковороде. Он ловко отправляет его в духовой шкаф, потом ставит на плиту чайник. Парень наблюдает за действиями рыжего сгустка энергии по имени Георгий Кривонищенко, улыбается. - Рустик, хочешь мандарины? К чаю, - Криво подмигивает весело, достает из буфета два мандарина и кидает их Слободину, который ловит оба и хмыкает. - Спасибо, Юрка. У вас они больно вкусные. Чай с мандаринами, такими же рыжими и яркими, как и Юра, становится постепенно чем-то таким, что всегда будет Рустему напоминать о Кривонищенко. - Сейчас, ты чисть их пока, я музыку поставлю, - хозяин улыбается и выбегает из кухни, возвращается с большим квадратным конвертом из картона, из которого он достает виниловую пластинку и устанавливает в проигрыватель, стоящий на подоконнике. - Что тут за песни? – Рустем подается вперед, пытаясь прочитать название сборника на конверте. - Молодежные, - хмыкает Юра, включая проигрыватель. – Я сам еще не слушал именно этот сборник. Когда начинают играть труба и фортепиано, парень подскакивает и смеется. Рустем непонимающе смотрит на него, не сдерживая улыбки: - Что? - Моя любимая песня! «Я люблю тебя, жизнь!», какой приятный сюрприз на этой пластинке, оказывается, - Юра плюхается рядом с Рустемом, ставя перед ним кружку с горячим чаем. Они слушают песни, переглядываясь и обмениваясь яркими и живыми улыбками. Юра иногда подпевает, иногда пританцовывает, и Слободин, глядя на него, постукивает ногой в такт мелодии. В какой-то момент Кривонищенко успокаивается и внимательно смотрит на Рустема, хмурясь. - Ты задумчивый какой-то. Случилось что? Рустем смотрит на него словно непонимающе, а потом вздыхает – Георгий его насквозь видит, врать тут бессмысленно. - Ты знаешь… вчера я встретился со своей очень давней подругой. Она нравилась мне раньше очень, а вчера она меня поцеловала, и я… почувствовал, что она совсем не тот человек, которого я бы хотел поцеловать. Она мне больше не нравится. Юра кивает, продолжая смотреть на него своими синими глазами. - Ну, такое с нами происходит. Нам перестают нравиться одни люди, потом начинают нравиться другие. - В этом-то и дело. Мне уже нравится другой человек, - Рустем поджимает губы, взвешивая все за и против. Юра улыбается. - Правда? И кто это? Наверняка какая-нибудь секретарша с работы, ага? – он хихикает, вызывая у Слободина улыбку и словно снимая с него это напряжение. - Нет. Не секретарша. Ты мне нравишься, Юрка. Ты такой яркий, солнечный, замечательный… Рустем замолкает, когда мягкие губы Кривонищенко прикасаются к его щеке. - Ты мне тоже нравишься, молчун. Слободин смотрит на Юру восторженно-пораженно, потом обхватывает его лицо руками, притягивает к себе и целует в губы, закрывая глаза. У Юрки губы на вкус как мандарины – такие же сладкие. Его нежные руки касаются волос Рустема, аккуратно ерошат. Слободин улыбается, отстраняясь, и покрасневший Юра улыбается в ответ. - У тебя губы на вкус мандариновые, - говорят они одновременно, и оба смеются. Чай с мандаринами кажется Рустему еще вкуснее.