чай с мандаринами

В Свердловске остаток зимы и весна 1959-го выдались очень оживленными. К несчастью, причиной этого оживления стала жуткая трагедия, произошедшая на Северном Урале. Группа туристов, погибшая на склоне горы Холатчахль, была у всех на слуху. То и дело снаряжались поисковые группы, то и дело шли телеграммы из Свердловска в Москву и обратно. Вопросов было много. Как погибли туристы? Что послужило причиной? Почему тела находились в разных местах? Откуда взялись травмы? Но самым большим вопросом был единственный выживший в ту ночь. Рустема Слободина обнаружили манси, когда он из последних сил пробирался через глубокий снег в сторону ближайшего поселения. Действовать нужно было быстро. После доставки Слободина в Ивдель, а оттуда – в Свердловск, всем стало ясно: на перевале случилось что-то очень нехорошее. Начались допросы. Юрий Юдин, сошедший с маршрута еще в самом начале, на них выглядел испуганным, Рустема, бывшего абсолютно безучастным, допросили один-единственный раз – свидетель оказался буквально бесполезным. Парень сидел молча, бормоча лишь иногда, что он ничего не помнит. Врачи, работавшие с ним, объяснили следователям такое поведение защитной реакцией мозга. Мол, такой стресс пережит, неудивительно, что мозг пытается оградиться от него, защищая своего носителя. Потом, правда, стало хуже. Рустем просто забыл все, что было связано с его друзьями. Забыл лица, забыл имена, забыл моменты. Забыл песни, разученные на мандолине. Да и в целом разучился на ней играть. Врачи лишь руками разводили – может, так лучше будет. Не помнит – значит, не было. Слободин находился в клинике для душевнобольных тайно – родители подсуетились. А в апреле, спустя два с лишним месяца пребывания там, его отпустили домой. Разрешили устроиться на работу, сказали, что теперь все будет в порядке. Рустем не всегда понимал, почему на него смотрят так – с сожалением, с вопросом. Не понимал, но и не спрашивал. Словно чувствовал, что ответ не хочет слышать. Несмотря на инцидент, его мозг работал так же хорошо, как и всегда, поэтому на работе проблем не возникло. Почти сразу Слободин получил достаточно хорошую должность. Все, казалось бы, было хорошо. И только родители, брат и сестра видели, что он стал совсем другим, несмотря на гигантский провал в памяти. Рустем совсем перестал улыбаться, очень редко говорил, и его яркий и живой огонек в глазах, который всегда всем так нравился, потух. Юноша все еще был Рустемом Слободиным, и всегда им будет, но никогда уже не станет Рустиком. Потому что Рустик втайне от него самого погиб там, с ребятами. Жизнь у Рустема постепенно налаживалась. Сочувствующие взгляды со временем закончились, дни стали теплее, и лето согревало в нем что-то давным-давно замерзшее и не шевелившееся. Слободин жил по четкому графику: подъем в шесть утра, в семь выход из дома, с восьми до четырех – работа. По дороге домой купить бутылку молока. Вернуться домой в половину шестого, поужинать, слушая рассказы Людки о ее друзьях, с которыми она гуляет днями напролет, или о книжках, которыми она зачитывается, как и все в их семье. С шести до восьми юноша занимается своими делами, читает, работает с чертежами, потом выходит на пробежку. Бег помогает ему. Нет никаких тревог, беспокойства, есть темная улица, редкие фонари, теплый летний воздух и равномерное дыхание. После пробежки – душ, снова чертежи или книги, и в 11 вечера отбой. И так каждый день. Отец говорит, что стабильность – залог личностного успеха. Рустем с ним согласен. Жить по четкому графику легко. Ему нравится. Нет, ему так спокойнее. Новый 1960 год встречают с семьей и соседями, зашедшими на праздник и принесшими большую тарелку селедки под шубой и две бутылки шампанского. Рустем улыбается, видя счастливых родных, обнимает радостную Люду, которая кидается ему на шею, получив в подарок от брата огромную энциклопедию про планеты и звезды. «Нужно будет подарить ей «Туманность Андромеды», когда подрастет», - подсказывает чей-то голос, и Рустем слегка хмурится. Голос кажется ему смутно знакомым, но жутко далеким. Двадцать третьего января Рустем просыпается со странным волнением. В этом странном волнении он пребывает неделю – до первого февраля. Вечером первого числа оно сменяется каким-то страхом. Слободин говорит родителям, что он хочет пройтись, выходит из квартиры, положив в карман куртки ключи. На улице холодно. Идет слабый снег, и маленькие снежинки, падая, красиво мерцают в желтом свете фонарей. Слободин вздыхает, достает из кармана пачку сигарет и закуривает. Сизый дым смешивается с идущим изо рта паром. Рустем идет по улице, делая равномерные затяжки, рыхлит носами ботинок мягкий снег. Пунктом его остановки становится сквер в паре кварталов от дома. Парень опускается на лавочку, поднимая голову к небу и снова затягиваясь сигаретой. Страх на умиротворенной холодной улице слегка уходит, уступая тревоге. Слободин проводит по лицу дрожащей ладонью и вздыхает. Что же это такое? Он погружается в свои мысли и совсем не слышит хруста снега рядом с собой, и поэтому вздрагивает, когда его накрывает чья-то тень и слышится веселый голос: - Простите, у Вас не будет еще одной сигареты? Рустем переводит растерянный взгляд на неожиданного визитера. Парень чуть ниже него, в серой шапочке, из-под которой торчит копна рыжеватых волос, в обычной куртке. Но резче всего в глаза бросились его улыбка и взгляд. Яркие, буквально излучающие солнечный свет. Парень переминается с ноги на ногу, продолжая улыбаться. - Не надеялся даже встретить в такой поздний час кого-то. Сигареты дома оставил, представляете? Слободин улыбается уголком губ, кивает, достает пачку из кармана и протягивает незнакомцу. Тот издает короткое и тихое «О!», выуживает одну сигарету и зажимает ее губами. Рустем достает сигарету себе тоже, протягивает юноше коробок спичек. Тот хмыкает, благодарно кивает, поджигает сигарету и выпускает дым в воздух, одной рукой возвращая спички владельцу, а другой придерживая бычок. - Я сяду, Вы не против? Рустем качает головой, и парень садится рядом на лавочку, глядя на темное небо. Слободин закуривает и снова погружается в свои мысли, когда незнакомец снова обращается к нему: - Георгий. - Что? – Рустем поворачивает голову, глядя на него немного непонимающе. Парень улыбается шире и протягивает ему широкую ладонь. - Я Георгий. Георгий Кривонищенко. Можно Юра. Слободин смотрит на него, улыбается краешком рта снова, пожимает протянутую ладонь: - Рустем Слободин. Очень приятно. - Мне тоже приятно, - Георгий хмыкает, откидывается на спинку лавочки и делает очередную затяжку. Рустем смотрит на заснеженные деревья, прикрывая глаза во время затяжек, чтобы едкий дым не попал в слизистую. Это, считай, его первое знакомство и разговор с кем-то не на работе или дома за последний год. - Всегда так поздно гуляете? Или сегодня какой-то особенный день? – новый знакомый буквально не дает утонуть в очередной раз в мыслях, и Рустем снова смотрит на него. – Точнее, вечер, - исправляется Кривонищенко, хмыкая. - Сегодня только вышел. Захотелось проветриться. - Это правильно. Нельзя давать мыслям застаиваться. Наша голова, она, знаете, как комната. Если не проветривать, в ней становится совсем невыносимо. Да и свежий воздух хорошо сказывается на организме… Георгий задумчиво смотрит на сигарету в руках, фыркает со смехом. - Хотя, что уж тут, мы оба компенсируем пользу от прогулок вредом от сигарет. Слободин хмыкает, кивая и снова затягиваясь. - И не поспоришь. Он задумчиво смотрит на парня рядом с собой, думая, что его слегка вздернутый нос и глаза кажутся ему смутно знакомыми. - Мы нигде не встречались раньше? – Рустем спрашивает тихо, словно неуверенно. - Все может быть. Мы ежедневно столько людей встречаем. Может, в институте пересекались? Я УПИ закончил, - радостно отвечает Кривонищенко, разворачиваясь к собеседнику торсом. - Я тоже в нем учился. Значит, там я Вас и видел, - заключает Слободин, кивая сам себе. Юра кивает тоже. - Значит, так и есть. Может, лучше на «ты»? Не думаю, что у нас большая разница в возрасте, - предложение поступает внезапно, впрочем, так же, как и весь Кривонищенко. Рустем медлит, потом кивает. - Да, хорошая идея. Парень улыбается солнечно и слегка ежится, пожимая плечами и подтягивая ноги к себе. Рустем думает, что этот жест ему тоже смутно знаком. Впрочем, много людей так делают, пытаясь согреться на холоде. - Пройдемся? – предлагает Слободин, и Георгий тут же поднимается, выкидывает бычок в урну. - Отличная идея. Куда пойдем? - Не знаю. Где ты живешь? - На Толстого. Это недалеко отсюда, - Юра указывает рукой в направлении, откуда пришел Рустем. - И от моего дома тоже. Тогда пойдем. Они неторопливо идут по замерзшему скверу, говоря о достаточно обыденных вещах. Юра спрашивает про профессию, про увлечения, а Рустем думает, что за целый год ни один диалог не шел у него так гладко и легко. Дом Слободина оказывается на их маршруте раньше, чем дом Георгия, и Рустем останавливается, глядя на темные окна своей квартиры. Кривонищенко встает рядом и тоже поднимает голову. - Ну, еще свидимся, Рустик, - он улыбается и протягивает парню на удивление теплую руку. Рустем улыбается в ответ, жмет его ладонь. - Доброй ночи, Юра. Слободин идет в сторону двора, его новый знакомый уходит дальше по улице. Рустем почему-то оборачивается ему вслед, но Кривонищенко уже нигде не видно. Видно лишь пустую улицу и падающие снежинки. Только в подъезде Слободин останавливается, словно удивленно глядя перед собой. Юра назвал его Рустиком. Так его не звал никто уже больше года. Рустем не знает, почему. Но от Юры это «Рустик» звучало… знакомо. Нет, даже не так. Оно звучало правильно.