Браслет прядей вокруг кости моя

      Местном приобретения срочной и долгожданной услуги является узкий переулок, который проходит между двумя разрушающимися зданиями, похожими на щель в кирпичной кладке с убого выглядящим массажным салоном с одной стороны и заброшенным ломбардом с другой: Уилл отказывается называть покупку наркотиков как-либо более драматично для себя — простой обмен товаром между покупателем и продавцом. Сказать честно, пункт назначения представляет собой совершенно убогое, наводящее тоску место, и парню не нужно выходить из машины, чтобы уже видеть, что внутри «проёма» между строениями всё разгромлено и воняет, кругом беспорядочная от постоянной влаги и кормления мусором растительность, место пропитано разлагающейся заброшенностью, и больше подходит для склепа или сброса радиоактивных отходов. Не сказать, что Грэм надеялся на блестящие столы с дорогой тканью и устрицы на швейцарском ужине, но всё равно данная локация кажется наименее перспективной для любых действий. Сейчас, конечно, поздно отступать, даже если бы агент захотел (нельзя), потому он паркует машину как можно ближе, после выходит и бросает довольно грустный взгляд на сиденья, словно видит их в последний раз и прощается.       На другой стороне улицы одинокий альфа пристально смотрит на парня из тёмной глубины дверного проёма магазина, Уилл случайно ловит его взгляд, после чего на мгновение не может отвести глаза просто потому, что это невероятно необычно — видеть кого-то настолько жалкого на вид. Понятное дело, что город кишит обездоленными, но, зачастую, это беты или же редко омеги, кто неясным образом разозлил систему и оказался брошенным на произвол судьбы, как результат (Уилл склонен представлять, что данный вариант есть его будущее). Альфы, с другой стороны, по своей природе настолько привилегированны и имеют высокий статус, что им очень трудно оказаться в настолько бедственном положении. Как Уилл помнит слова отца, что кажутся ему свежими, будто сказали вчера, а не много лет назад: альф, подобных человеку в проёме, помещали в специальные учреждения и, скорее всего, принудительно стерилизовали за нарушение чистоты альфа-генетической линии. На самом деле это один из малочисленных существующих недостатков, с которыми альфам приходится сталкиваться, поскольку любые трудности или неудачи автоматически приписываются слабости характера, а не системе, что подвела их, — и это означает, что когда альфы падают, то падают тяжело. В то время как беты или омеги в тех же обстоятельствах могут быть проигнорированы или осмеяны, судьба альфы — быть жестоко наказанным.              До сих пор альфа стоял, прислонившись к дверному косяку, но теперь вдруг выпрямляется, тонкий и влажный, как слизняк, в длинном черном пальто, и начинает перебегать улицу в направлении Уилла. Уилл свирепо смотрит на него в ответ, а затем уходит более быстрым шагом, с опаской ловя голос альфы, кто следует за ним по пятам:              — Привет. Эй! Куда идёшь, маленький омежка? Куда же ты? — сохраняет тон голоса, но не громкость, увеличивая до сирены с каждым шагом, создавая тревожную песню. — Куда идёшь? Куда торопишься? — Уилл задаётся вопросом, не шнырнулся ли тот. Неудачное начало, поэтому Грэм лезет в карман пальто за шерстяной шапкой, натягивает ее на лоб, чтобы прикрыть волосы, снимает очки и кладёт их в другой карман и, наконец, поднимает воротник, чтобы защитить шею. Затем агент слегка наклоняет голову и ускоряет шаг, хотя альфа продолжает скандировать, — куда ты идёшь? Куда направляешься? — летает в воздухе и тянется за шатеном, как живое существо, пока не достигает пика скорби и внезапно не обрывается на полпути, как будто кто-то щелкает выключателем.              Неизвестным образом внезапная тишина действует ещё более тревожно, чем пение, и Уилл, несмотря ни на что, не может удержаться, чтобы не оглянуться через плечо, посмотреть, что произошло: и тут парень напрягается, увидев, как альфа остановился посреди дороги, его изодранное пальто развевается за его спиной, как крылья у ворон. Он слегка покачивается, затем, кажется, замечает, что Уилл смотрит на него, моментально очнувшись, поднимает руку прямо в его направлении. У него длинные, почти неестественно вытянутые пальцы, похожие на когти, и он потрясает ими в мучительном молчании, а его рот беспомощно двигается вверх-вниз, прежде чем тишина внезапно нарушается, и он кричит:              — Вали отсюда.              «Иди к чёрту», — думает Уилл с неподдельным гневом. Хотя есть что–то настолько жуткое и тревожащее в созерцании раскачивающегося, кричащего альфы — настолько ужасное и в то же время трагичное, — что Грэм не может заставить себя проругаться, как намеревался, и в конце концов просто разворачивается и набирает скорость, пока не сворачивает за угол и не оказывается на месте, ибо место встречи — тупо прямо. Вблизи оно выглядит менее привлекательно, чем из окна машины, но агент не замедляет шаг, не останавливается и не колеблется, потому что факт того, что альфы теперь способны идентифицировать его как омегу, просто по запаху, подтверждает настоятельную необходимость пополнения запасов подавителей и повышает необходимость их покупки. Это схоже с лихорадкой и необходимостью в лекарствах. Альфа продолжает прикрикивать, хотя голос скорее гавкает, чем говорит, этакий поток бессвязных слогов, что, кажется, вырываются из его глотки как рвота. Звук одновременно нервирует и смущает, но, невзирая на его громкость и глубокое отчаяние, никто больше не оглядывается или обращает внимании вовсе. Уилл вдруг осознает, что вся необходимость в подавителях и важность самой задачи настолько остры, насколько неразумным было его решение прийти сюда. Но сейчас уже слишком поздно давать заднюю — всегда слишком; большую часть его жизни было слишком поздно, — и поэтому он шагает по улице с какой-то беспомощной, механической твёрдостью, пока чей-то голос не шипит:              — Привет, приятель. У тебя найдётся время?       Поскольку данная фраза есть заранее обговорённый код, не остаётся сомнений, что перед парнем сам дилер, и Уиллу придётся ответить за опоздание, хотя он ещё не решил, как ответить перед собой, за то, что вляпался во всю эту говнину. Разумеется, это крайности, если только дилер не ярый поклонник шпионских фильмов. Хотя, говоря откровенно, похож: полноватый мужчина средних лет в спортивном костюме, который швей явно предназначал для человека на несколько десятилетий моложе (и на несколько килограммов меньше), с пергаментно-бледной кожей, которая редко видит солнце. Легко представить его где-нибудь в подвале с тарелкой вчерашней пиццы и марафоном «Следствии вели…» на канале ДТВ, его бледное лицо освещено светом экрана, а рот открывается и закрывается, произнося диалог, который он уже слышал десятки раз до этого…              — Мило, — говорит мужчина, резко прерывая бессмысленный ход мыслей брюнета: хотя имеет ли он в виду согласие Уилла на шпионский сценарий, или тот факт, что Грэм вообще появился, или вид Уилла (Боже, хотя… Конечно, нет?), сказать невозможно. — Наличкой?              Уилл отводит взгляд от рукавов собеседника, ибо младший чрезмерно фокусируется на пятнах на спортивном костюме дилера (и вовсе старается не гадать об их возможном происхождении), и поднимает голову.              — Конечно, — раздражённо говорит он, изо всех сил стараясь не выдать нетерпения. — У вас есть… — Затем он слегка запинается, ибо выпалить «подавители» во весь голос посреди улицы слишком рискованно, агент упорно пытается найти приемлемую альтернативу («товар» — прямо из плохого гангстерского фильма, а «тема» звучит до невозможности по-детски).              — Конечно, они у меня, — огрызается дилер, прежде чем Уилл успевает продолжить; и это на первый взгляд кажется довольно грубым, но в данном случае Уилл очень благодарен, потому что это избавляет парня от необходимости подбирать правильный эвфемизм (таблетки… Товар… Запрещёнка?). Боже, это так утомительно — зачем люди вообще употребляют наркотики, если приходится идти на такие ухищрения, чтобы их достать? Приходится тусоваться с хрюкающими придурками¹, которые выглядят, будто живут в собачьей будке, и ждут, к ним будут обращаться как к Дону Корлеоне.              — Не здесь, — добавляет мужчина, когда Уилл лезет в карман своего пальто. — Боже, приятель, ты что, накурился? Хочешь, чтобы нас трахнули?              Поскольку Уиллу на самом деле не грозит опасность быть арестованным, он не утруждает себя ответом; в конце концов, это практически неслыханно, чтобы омегу обвиняли в такого рода проступках — ему просто нужно было начать плакаться о том, что он не знал, на что шёл (возможно, притвориться суицидально-настроенным), и тогда Грэма бы точно отпустили. В худшем случае они пошлют за альфой-опекуном, то бишь, за Джеком… Хотя после прибытия названного, актёрскую игру можно будет спустить в унитаз, так как обдурить Джека — попытка фатальная. Тем не менее, дурить и играть — это одно, а случайно или нарочно подставлять другого человека — совсем другое; для беты (к которым, очевидно, принадлежит дилер), к слову, попытка покупки подавителей равносильна тюремному сроку (альфы не проявят малейшего милосердия к тем, кто помогает омегам подавлять течки). Уилл уверенно проходит вглубь переулка, несмотря на то что чувствует, как нервная система кипит, Грэм напрягается и на мгновение жаждет послать всех и выкрикнуть о том, что передумал.              — Чего ждём, малой? — рявкает дилер через плечо. — Может начнём двигаться?              Доводы дилера выдёргивают парня из размышления, и он замечает, что правда медлит, фокусируется, стараясь одновременно не думать о том, как стены переулка, кажется, вытягиваются выше, сплетаются между собой и раздуваются, пытаясь задушить брюнета. Кирпичи почернели, заржавели или покрыты от многолетнего воздействия заводских выхлопов и дизельного топлива — создавая оттенок неба, чтобы слиться с ним, и Уилл концентрируется на тенях и отголосках освещения уличных фонарей. Тут сильно пахнет разложением и безысходностью — словно следы жалких жизней и смертей людей здесь, небо над головой стонет и скулит, рыча раскатами грома. Уилл поднимает глаза, надеясь увидеть Ориона и его собак, затем расправляет плечи и заставляет себя собраться с духом. «Ты не можешь вернуться домой с пустыми руками», — в отчаянии думает он, — «они нужны тебе, они тебе нужны».              Вопреки надеждам и ожиданиям, переулок не пустует, он усеян коллекцией бет, большинству из которых далеко за сорок, и все они, похоже, находятся в той же стадии бедности, что и дилер. Из-за того, как они петляют в тенях и роятся вокруг, кажется, что их больше, чем есть на самом деле — в один момент пять бет, в следующий — десять. Когда они не меняются местами, то стоят, прислонившись к стене, с пачками сигарет и банками пива, так, чтобы на их глаза падал свет уличных фонарей и выглядят как будто мерцают.              — В чем проблема, милый? — кричит один из них, когда Уилл проходит мимо. — Твой альфа достаёт тебя?              Уилл стискивает зубы и борется с желанием выпалить что-нибудь агрессивное в ответ, прежде чем неохотно признать, что любой спор ничего не даст, только затянет сделку.              — Я его понимаю, — добавляет бета, который принимает сердитое молчание Уилла за смущение. — Если бы ты принадлежал мне, я бы тоже не смог держаться дальше нашей кровати.              Окружающие беты гаркают в смехе, как будто это какая-то космическая острота, Уилл игнорирует их с тем же пустым безразличием, что и раньше, просто указывает дилеру:              — Тогда хватит медлить, — резко говорит он. — Где они?              — О, взгляните на него, — замечает другой. — Ну разве не прелесть? Обычно к ним не подойти. Это нечестно, да, дорогой? Альфы держат вас только для себя.              Уилл делает глубокий вдох, стараясь не потерять самообладания, затем намеренно поворачивается к ним спиной и повышает голос:              — Я задал вопрос. Где. Таблетки.              — Расслабься, парень, — нагло отвечает дилер. — Я же сказал, что они у меня. Покажи мне наличку.              — Покажи ему свою пилюлю, и он покажет тебе деньги, — кричат беты, прежде чем снова разразиться смехом. — Честная сделка.              Уилл стискивает зубы ещё сильнее, затем молча достаёт пачку банкнот из кармана и довольно пренебрежительно машет ею перед носом дилера, не отдавая.              — Восемьдесят, как вы и говорили, — добавляет Грэм. — Перестаньте тратить моё время.              — Сто пятьдесят, — не задумываясь, отвечает дилер. — Цена выросла минуту назад.              — Что, никогда не слышал об инфляции? — кричит один из бет.              — Конечно нет, — подхватывает другой. — Они не умеют читать.              В результате взрывов хохота Уилл может почувствовать, как его желудок стягивается от недовольства, но огромным усилием воли отказывается показывать это и просто наклоняет голову, чтобы посмотреть на дилера с едва скрываемым презрением.              — Мы договорились на 80, — говорит он спокойно, но твёрдо. — Больше у меня нет.              Дилер начинает улыбаться: медленно, болезненно кривит губы, и улыбка растекается по его лицу, как жир по сковороде.              — Нет, пупсик, — отвечает он после паузы. — Нет, у тебя есть гораздо больше. — У Уилла перехватывает дыхание, что невольно автоматически делает шаг назад, когда масленая улыбка дилера расплывается шире. — Не уходи, — уговаривает мудак. — Мы что-нибудь сообразим. Как насчёт того, чтобы ты подошёл поближе и был со мной поласковее, а взамен я сделаю скидку?              И снова Уилл молчит: просто стоит в тишине, пока тянутся секунды, бета-придурки глумятся и хохочут, а дилер ухмыляется, и всё это время Грэм поглощён осознанием того, что причина его немоты так резко изменилась, и вовсе не из-за смущения. Потому что сейчас это не от страха и даже не от отвращения, а скорее от потрясения, ибо агент чувствует, как внутри него что-то ломается и меняется. Это происходит так легко, что и шокирует сильнее остального: насколько плавно и машинально, как вращение хорошо смазанных шестерёнок, что-то невыразимое, холодное, как лёд, и острое, как кремень, состоящее из костей и крови, извивающееся с той же черной грацией, что и вороны. Некто шепчет, почти нежно, голосом, который не похож на его, и словами, которые не должны принадлежать ему: «Как насчёт того, чтобы ты дал мне то, о чем мы договаривались, а я взамен оставил тебя в живых?»              — Рассматривай это как благотворительность, — говорит дилер насмешливым голосом. — После вернёшься в свой красивый большой дом, к своему хорошему богатому альфе и кончишь от осознания того, что поступил милосердно для невезучих. Подумай, как ещё мне или парням приблизиться к «омеге»? Кроме того, — добавляет он, внезапно становясь более серьёзным при мысли о деньгах. — Не похоже, что ты можешь купить их у другого или легально. Почему ты пришёл ко мне? Не хуже меня знаешь, что такие таблетки строго запрещены.              Уилл слегка хмурится, но снова отказывается отвечать. На самом деле он не совсем верит в последнюю часть — всегда есть выход, если человек достаточно отчаян, — но что Грэм точно знает, так это факт, что нет реальной перспективы найти альтернативный источник подавления цикла в течение следующих 48 часов, а к этому времени почти наверняка будет слишком поздно. Он слышит, как его сердце начинает стучать в ушах странным, нервирующим образом, и, когда агент смотрит на ухмыляющееся лицо дилера, ему требуется всего несколько секунд, чтобы решить, как нужно поступить. Затем Уилл обводит взглядом переулок, быстро просчитывая различные траектории, прежде чем откинуться на пятки и снова опустить голову, убедительно изображая поражение:              — Хорошо, — говорит он, и голос звучит в его собственных ушах как будто издалека. — Что ты хочешь от меня?              Дилер, чувствуя победу, ступает вперёд в небрежном собственническом жесте, от которого Уиллу хочется закричать.              — Всё просто, детка, — искренне отвечает тот, как будто думает, что они сидят за столом правления, чтобы обсудить деловые условия, а не договариваются о сексе в обмен на наркотики в забытом Богом переулке. — Простая математика: либо ты покупаешь за 150, либо на колени и глотаешь, и я отдаю тебе их за 80, как мы и договаривались. — Он делает ещё один шаг вперёд и проводит языком по губам. — А если позволишь насадить тебя, я отдам товар за 80 долларов и добавлю ещё одну упаковку бесплатно.              — Какая выгодная сделка! — хором повторяют бета. — Повезло, так повезло!              — Тебе стоит попробовать эту конфетку, — добавляет второй. — Оближи, проглоти, празднуй. — Придурок насмешливо бросает свою бутылку в парня (кто ловко ловит ее и бросает обратно), а затем эффектно машет руками в сторону дилера, как человек королевской крови. — Больше никто не рискнёт дразнить альф, продавая эти штуки. Только не в этом дерьмовом городе.              — И не по такой цене, — добавляет другой. — Это тебе стоит платить, вы же любите получать сперму любым способом.              Уилл бросает на них полный отвращения взгляд из-под опущенных ресниц, но, как бы ни было заманчиво попытаться расправиться с ними, шестеро против одного — не слишком хорошее соотношение сил по любым меркам, и без оружия шансы на успех крайне ограничены.              — Хорошо, — отвечает он, затем опускает голову ниже и позволяет своим плечам опуститься — не слишком сильно, чтобы было заметно, но достаточно, чтобы его фигура слегка съёжилась, как будто агент начинает слабеть, прежде чем добавить, — но без наблюдателей.              Беты начинают громко возмущаться, выражая разочарование, и Уилл внутренне рычит, дабы придать голосу лёгкую дрожь, кашляя, как будто он смущён и хочет это скрыть, затем заставляет себя ещё немного поникнуть и для пущей убедительности завершает акт скорбным вздохом.       Дилер, как и было предположено, сразу же клюёт.              — Свалили, — приказывает бетам. — Это не шоу 69². — В ответ их протесты становятся громче, и дилер поднимает руку, чтобы они замолчали, неторопливо пробегая глазами по лицу Уилла, очевидно, отмечая, как он побледнел, но совершенно не понимая причины тому. — Я серьёзно, — резко добавляет он. — Свободны. — Затем он протягивает руку ещё дальше, и на его лице появляется отталкивающее, плотоядное выражение, стоит ему начать гладить Уилла ладонью по плечам. — Малыш стесняется.              — Стесняется! — кричат беты. — Ёбу дал? Никто из них не стесняется. Они падают на пол и раздвигают ноги перед любым альфой, который на них глянет.              — Не всегда, — говорит дилер, опуская руку вниз, чтобы взять Уилла за запястье. — Это их поведение в течке. В любом случае, это классно, угу, пупсик? Ты же не хочешь, чтобы эти придурки пялились на тебя.              — Нет, — отвечает Уилл тем же ровным механическим голосом.              — Вы слышали, — с нежностью добавляет дилер, начиная массировать запястье Уилла большим пальцем.              Беты начинают жаловаться ещё громче, чем раньше, а Уилл, в свою очередь, становится совершенно неподвижным, с трудом удерживаясь от того, чтобы не схватить мужчину за руку и не вывернуть ее вниз и в сторону, разрывая кольцевую связку, когда локтевая кость ломается пополам. Это так просто представить: какой звук издаст сустав, когда треснет…              — Расслабься, малыш, — говорит дилер, видя застывшее выражение лица Уилла и в очередной раз ошибаясь в причине. — Я не причиню тебе вреда.              — Нет, — тихо говорит Уилл. — Я знаю, что не навредишь.              Что-то в зловещем тоне его голоса заставляет дилера настороженно взглянуть на него, и Уилл прикусывает губу от того, что был настолько глуп, чтобы показать свои истинные чувства, прежде чем наклонить голову ещё ниже, пока кончик подбородка не коснётся груди. При виде подавленного омеги, дилер издаёт удовлетворённый звук, затем протягивает руку и небрежно сдёргивает шапку, совершенно не обращая внимания на гневное шипение Уилла, когда он чувствует, как грязные пальцы начинают касаться его головы.              — Мило, — одобрительно говорит продавец. — Всегда пиздят, что у омег красивые волосы. Это гены или типа того, угу? Или потому, что альфам они нравится? — Не дожидаясь ответа, он разворачивается и тычет большим пальцем в сторону улицы. — Свалите. Ребята. Мне, блять, повторить?              Недовольно ворча, беты начинают собирать разнообразные пожитки из сумок и пивных банок, затем неторопливо направляются к выходу из переулка, время от времени отпуская в адрес Уилла насмешливые замечания.              — Мне следует извиниться за них, — говорит дилер, возобновляя поглаживание запястья Уилла. — Никаких манер. Теперь мы одни, милый, и тебе придётся мне помочь. Ты должен рассказать мне о теле омеги. — Уилл молча смотрит в ответ, и дилер подходит ещё на шаг ближе. — Чего молчишь? Господи, да ты и вправду стесняшка, угу? Ладно, я сам тогда: тебя возбуждают только альфы или кто угодно? Ало, ты тут? Отвечай мне, милый котёнок.              Уилл так сильно прикусывает губу, что чувствует вкус крови, затем заставляет выждать ещё несколько секунд, пока голоса бет не затихнут вдали, прежде чем резко высвободить руку и развернуться.              — Хорошо, — резко шипит он. — Сначала таблетки. Хочу их увидеть.              Возможно, дилер удивлён резкой сменой поведения Уилла после того, как остальные ушли, хотя, если это и так, виду тот не подаёт.              — Они у меня, — успокаивающе говорит он, пытаясь оттащить Уилла назад за руку. — Я же сказал, что всё здесь. А теперь иди сюда… Иди сюда, детка, потише и ближе. Я хочу прижать тебя к стене.              — Нет, — огрызается Уилл. — Я хочу их увидеть. — В конце концов, нет смысла тратить время на то, чтобы рыться в карманах этого человека, или, что ещё хуже, потенциально уйти с леденцами для горла.              — Ты недоверчив, да? — раздражённо спрашивает дилер. — Я думал, вам нравится тупо делать то, что говорят. — Уилл просто поднимает бровь вместо ответа, и продавец злостно вздыхает, но, тем не менее, наклоняется, чтобы порыться в кожаной сумке, покрытой плесенью, которую Уилл не замечал ранее, и достать пузырёк с таблетками, потрёпанный, измазанный и слегка потёртый по краям, и всё же — Уилл вздыхает с облегчением — на лицевой стороне по-прежнему знакомый аптечный штамп.              — И ещё, — твёрдо добавляет Грэм, когда снова заговаривает, в его голосе открытое презрение. — Ты сказал мне, что могу заработать две пачки.              — Да, я взял пару, — отвечает продавец с явным удовлетворением. — Вот, гляди: не пизжу. Убедился, детка? Принёс. Теперь твоя часть сделки. — Он кладёт их на крышку ближайшего мусорного контейнера, где жёлтое стекло поблёскивает в мягком свете уличных фонарей, и Уилл невольно смотрит на них с вожделением, прежде чем вздрогнуть, почувствовав, как толстые пальцы снова сжимают его запястье. — У тебя маленькие косточки, — задумчиво добавляет продавец. — Хрупкие. Омеги и должны быть хрупкими. Любишь нежно или как?              — Нет, — огрызается Уилл, не в силах больше сдерживаться. — Ты не первый, кто ошибочно убеждён в этом.              — Ах, да? Тебе нравится грубость, угу? Вот почему ты хочешь таблетки — твой альфа не даёт тебе того, что нужно? — продолжает, ведь Уилл не отвечает. — Ты очень встревожен, малыш. Ты же знаешь, что становишься не таким красивым, когда хмуришься, знаешь же, угу? Почему бы тебе не довериться? Просто улыбнись и расслабься, и я помогу тебе чувствовать себя хорошо.              — Я почему-то сомневаюсь, — холодно говорит Уилл, — что ты сможешь сделать для меня что-то, что доставит мне удовольствие.              — Пошёл к хуям, — огрызается дилер, и его прежнее хорошее настроение резко улетучивается. — Ты, маленькая избалованная сучка, не пизди тут из-за своего высокомерного омега-дерьма. Боже. Думаете, вы все такие чертовски особенные только потому, что альфы хотят всунуть? Что ж, сейчас я не вижу здесь ни одного альфы. — Протянув руку, он хватает Уилла за волосы, запрокидывая его голову назад, чтобы прижаться лицом к его шее, прежде чем издать глубокий удовлетворённый вздох. — Ты так хорошо пахнешь, малыш. Жаль, что придётся быть грубым, но ты виноват, ты меня взбесил. Я не особо хочу быть любезным сейчас. Придётся очень постараться, чтобы загладить свою вину.              Уилл делает глубокий вдох, и на мгновение кажется, что мир замирает, когда он смотрит на небо: смотрит на слабый след Ориона и его собак, на рваные полосы облаков и на то, как небосвод испещряется фиолетовыми и серыми полосами, когда садится солнце и всё погружается во тьму. Затем Грэм выдыхает и возвращается к жизни: всего за несколько секунд он осознает, как быстро засыпает тревожность и в нём просыпается некто, кого будит не стоило:              — Эй, стой смирно! — рычит дилер. — Стой смирно. Какого черта, по-твоему, ты делаешь?              Резко выпрямившись, Уилл отталкивает руку мужчины, затем хватает его за воротник и грубо тянет вперёд, пока их лица не оказываются всего в нескольких дюймах друг от друга: они дышат одним воздухом и смотрят друг другу в глаза в жутком танце взаимного недоверия. Застигнутый врасплох дилер реагирует не сразу, и Уилл, воспользовавшись кратковременной дезориентацией, наклоняется ещё ближе.              — Ты все неправильно понял, — говорит Грэм пугающе низким и напряженным голосом. — Это не ты будешь грубым, а я.              Дилер издаёт сдавленный вопль, что должен звучать устрашающе, но Уилл легко различает оттенок страха. Затем в голове дилера, кажется, звучит какая-то первобытная сирена, и он начинает бороться всерьёз: молотит и мечется во всё более отчаянных попытках вырваться, в то время как Уилл аккуратно отводит его голову назад, затем наносит удар ему в лицо. Кулак попадает в нос с тошнотворным хрустом, хрупкая кость ломается, и дилер воет от неподдельной боли и ужаса, когда Уилл снова разворачивается — гибкий и бесстрашный, с изяществом львиной пантеры или леопарда — и наносит жестокий удар ногой в коленную чашечку, чтобы заставить его потерять равновесие, прежде чем ударить прямо в челюсть и отправить ублюдка лежать.       Дилер снова кричит, из его сломанного носа вырывается отвратительный хрип, похожий на клокотание, и Уилл отводит ногу, чтобы нанести серию жестоких ударов по рёбрам, в то время как наркоторговец молит о пощаде, прежде чем полностью отказаться от слов и просто завыть от страха. Затем в течение нескольких секунд Уилл просто стоит, неподвижный и выигравший, охваченный чем-то вроде благоговения от дикой грации шоу. Потому что так и есть: Уилл всегда так думал — как быстро, просто и красиво человеческое тело может быть разорвано на части. Ощущение жизни и души даже на пороге смерти. Здесь радость; данное чувство расплаты. Осознание того, что правосудие может свершиться где угодно — в книгах или пьесах, на священных высоких шпилях Верховного суда или в грязи и заброшенности глухого переулка. И порыв, и праведность, и сила, и целеустремлённость… И то, как кровь выглядит чёрной в лунном свете.       Следует ещё несколько мгновений тишины, ничто не различимо, кроме приглушенного хныканья дилера и более мягкого звука дыхания Уилла. Затем последний внезапно возвращается к жизни во второй раз и кладёт таблетки в карман, прежде чем наклониться и повернуть лицо дилера за подбородок так, чтобы установить зрительный контакт.              — Послушай, — мягко говорит Уилл. — И запомни. Если ты когда-нибудь попытаешься поступить так с кем-то ещё, я вернусь за тобой. И я убью тебя. — Мужчина начинает кивать в согласии, прежде чем задрожать и съёжиться, пытаясь отстраниться. — Скажи это, — рявкает Уилл всё тем же тихим голосом.              — Сэр, я понимаю. Я не буду, сэр… Я никогда…              Начинается дождь. Нескончаемые капли, как будто плачут сами небеса… Потоки слез, отлитые лунным светом в серебристый оттенок, создают неустанный ритм, который рикошетом отражается от крошащихся кирпичей и стекает ручейками по лицу Уилла. Не то чтобы эта аналогия уместна — на самом деле, нет. Потому что, конечно, небо не скорбит. Природа безразлично: ей не хватает ни жалости, ни милосердия, как и многому другому. Как и Богу, для которого элегантность важнее страданий, потому что таков его замысел. Выпрямившись, Уилл презрительно бросает пачку долларовых купюр на землю перед скорчившимся телом дилера, затем переступает через него и выходит из переулка, не оглядываясь.              \\\              Только когда Уилл покидает город и проходит больше половины пути домой, до него в полной мере доходит реальность сотворённого. На самом деле стыд похож на удар, как будто кувалдой в лоб, и сила атаки такова, что Уиллу нужно съехать на обочину дороги, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем успокоиться, прежде чем убедиться, что всё в порядке. Что он был способен сдержать себя. Конечно, он мог бы остановиться — и остановился — до того, как ситуация вышла бы из-под контроля; и что, в конечном итоге, всё абсолютно нормально.              — Он это заслужил, — произносит Уилл вслух; и слова, по крайней мере, кажутся бесспорной правдой, поэтому он повторяет это снова, а затем добавляет: — Благодаря тебе он вряд ли поступит мудацки с другими, — для пущей убедительности, после чего решительно кивает.              Только, кажется, слишком сложно отдавать себе отчёт в том, что он сделал — учитывая то, что Грэм чувствовал, когда избивал, — поэтому он просто замолкает и закрывает глаза, откидывая голову на спинку сиденья, пока обрывочные картины последнего часа проносятся перед его глазами. Сознание кружится в безумном калейдоскопе. За его веками виднеется лицо дилера, окровавленное и заплаканное (или это только из-за дождя?), когда он лежал, скуля и пресмыкаясь на заросшей плесенью плитке. Хотя это ложь, отчасти, потому-ка дилер старался просить, а не скулить от боли. «Пожалуйста. Пожалуйста… Не убивайте меня… Я не хочу умирать вот так». Уилл резко открывает глаза и делает ещё один, более глубокий вдох. Нет, на самом деле мудак этого не говорил; он знал, что Уилл не собирается его убивать. Он такого не говорил.              Глядя вперёд, Уилл замечает своё отражение в зеркале заднего вида и на несколько секунд не может отвести взгляд, ибо в нём есть что-то глубоко тревожащее, напоминающее агенту о той ночи в лифте, когда его тошнило и Ганнибалу пришлось везти его домой: как он заглянул в зеркало заднего вида и увидел, как тот смотрит на шатена. Он прислонился к дверной панели и был так расстроен видом затравленного лица и горящих глаз, что смотрели на него в ответ, когда скрытая, виноватая часть его мозга прошептала: «А что, если он догадается, что ты хочешь кого-то убить?» Что, если он увидит это в тебе?» И теперь… Вот он снова. Как будто он вообще никуда не исчезал, а был здесь всё это время: затаив дыхание и цепляясь за глаза, настороженный и терпеливый, затаившийся в засаде.       Внезапный визг шин, доносящийся из–за окна, заставляет Уилла резко подпрыгнуть, и именно в этот момент он чувствует, что начинает паниковать, отчаянно пытаясь убедить себя, что отражение — всего лишь иллюзия, игра света, вызванная тенями и призрачным сиянием фар. Только когда Грэм оглядывается, он все ещё там, и на несколько лихорадочных секунд ему кажется, что зеркало — это вовсе не зеркало, а скорее окно, из которого выглядывает незнакомец с другой стороны: незнакомец, который немного похож на него, но в то же время совсем на него не похож, и кто смотрит в ответ с тихим выдохом, кто мог бы легко забить человека до смерти в переулке с такой же небрежностью, с какой задувает свечу. Затем агент несколько раз моргает, и отражение исчезает, и снова остаётся только он, печальный, напряженный и бледный, с быстро растущим синяком на лбу, из которого сочится кровь от силы предыдущего удара.       «Всё в порядке», — твёрдо думает Уилл. — «Это не про меня. Это не…». Затем Грэм понимает, что произносит это вслух и что существо в зеркале — кем бы оно ни было — всё равно ему не поверило и снова появилось, чтобы вызывающе уставиться на него своими странно блестящими глазами и окровавленным лицом. «Заметь меня», — говорит оно, — «увидь этого незнакомца в зеркале. Узнай меня, обрати внимание и примите то, что я есть». В этом есть какая-то жуткая двойственность: две версии его самого, которые по идее не должны были бы сосуществовать и делить одно и то же тело, тем не менее, в этот единственный момент, кажется, они не только достигают такого уровня, но и преуспевают и даже получают определенный аспект удовлетворения от противостояния. Настолько красноречивы и правдоподобны в своих конкурирующих принципах, что в этом есть что-то вроде артистизма: лауреаты двойной жизни.              И вдруг… Это уже слишком. Кажется, что боль в голове переходит в вопль, смешиваясь с почти постоянным узлом в животе, создавая симфонию страдания, что воет и пульсирует в нестройном грохоте отчаяния, который почти невыносим. Шатаясь, агент выбирается из машины, падает на четвереньки на обочине дороги, и его рвёт.              \\\              Уиллу требуется много-много времени, чтобы взять себя в руки. Гораздо дольше, чем это обычно бывает, хотя термин «собраться с силами» вряд ли подходит, здесь больше вписывается «семь раз отмерь, один раз отрежь», чтобы тщательно позаботиться о мясе, то есть вымыть его и разложить в стерильном виде. Семь раз отрезать… — разве это правдивое выражение? Уилл точно где-то слышал его. Резать дерево, резать камень, Скульптор… Боже.              — Я умираю, — произносит Уилл вслух. — Эти таблетки убивают меня.              К счастью, сама тревога от обдуманного оказывается настолько отрезвляющей, что наконец заставляет агента взять себя в руки, невидимая словесная пощёчина, парень успокаивается настолько, что заводит машину и доезжает до дома в полной тишине без каких-либо монологов о том, что произошло этим вечером. Ведь на самом деле ничего не произошло. Уилл даже не был серьёзно ранен, чтобы потерять сознание или сильно кровоточить, хотя про наркоторговца так не скажешь, ведь от сексуального принуждения более слабых клиентов, он тупо заплатил за то, что представляет из себя, какое дерьмо. Даже отражение Уилла в зеркале вернуло привычный вид усталости и бледности, хотя воспоминания о том, что смотрело на него до, ещё преследуют шатена, и парень ловит себя на том, что время от времени бросает тревожный взгляд в зеркало заднего вида, как будто боится увидеть альтер-эго повторно. Оно было таким бледным и настороженным, и настолько удивительно понимающим. «Моё Тёмное зеркальное Отражение», — рассеянно думает Уилл; затем хмурится, ругая себя за своё слабую фантазии названий.       Всё, что нужно, — это скорректировать дозировку таблеток и, возможно, прописать какие-нибудь успокоительные. А также более сильные обезболивающие. Больше сна, лучшее питание — и всё будет хорошо.              Заезжая во двор, Уилл замечает припаркованный неподалёку блестящий тёмный автомобиль и сразу же испытывает подсознательное чувство комфорта, которое сбивает с толку, поскольку так резко расходится с его первоначальной тревогой по поводу, блять, гостя. «Эндрю», — с ужасом думает он. — «О Боже, как это вообще возможно?» И только когда он видит номерной знак, логика и эмоции приходят в норму — потому что Грэм понимает, что, конечно же, это машина Ганнибала, — он вспоминает о предыдущей встрече и чувствует, как по нему, словно кровь после переливания, разливается новый прилив облегчения. Потому что, конечно, Ганнибал каким-то образом всё исправит? Не отдавая себе отчёта в том, что делает, он поворачивает зеркало заднего вида так, что оно полностью отворачивается от него, затем выходит из машины и бежит к дому.