That Pain to Miss

      Я возвращаюсь домой, и нервы окончательно сдают. Стою посреди гостиной, оглядываю свою мебель, картины на стенах, запыленный ковер. Понятия не имею, почему я предложила встретиться именно здесь, ведь это моё святилище, храм, тихая гавань. Эту часть своей жизни я построила без Эдварда.       Раздаётся осторожный стук в дверь, и мои мысли уносятся в недалёкое прошлое, я думаю о прежнем Эдварде, довольствующемся ночными вылазками в мою комнату и наблюдающем за моими снами. Мы уже не те, что были раньше, два года изменили всё. Я набираю в лёгкие побольше воздуха, прежде чем открыть дверь. Эдвард сменил медицинскую форму на серую толстовку с капюшоном и джинсы и теперь снова выглядит, как подросток, вот только я никогда не видела его таким отчаявшимся и беззащитным. Я оставляю дверь открытой, и, не говоря ни слова, ухожу обратно в дом. Эдвард колеблется на пороге, не зная, должен ли следовать за мной, но я игнорирую его замешательство и усаживаюсь на диван, пока быстро слабеющие ноги окончательно меня не предали.       Он опускается в кресло напротив, это моё любимое кресло, низкое, насыщенного зелёного цвета, с широкими подлокотниками, сделанное в шестидесятых годах, я нашла его в антикварном магазине в небольшом городке чуть севернее Холлиса и сразу влюбилась. Эдвард смотрится на нём совершенно некстати.       — Я всё ещё не понимаю, что ты здесь делаешь.       Я бессознательно тереблю манжеты рубашки. Ему не место здесь, ни в моём доме, ни в Холлисе, ни в моей жизни. Теперь мы друг для друга никто, он совершенно ясно дал мне это понять.       — Белла… — в его голосе слышна отчаянная, резкая боль.       Снова молчание, гостиную окутывает вязкая тишина, напряжение между нами можно резать ножом.       — Я не умею читать мысли, Эдвард, — мой голос звучит гораздо холоднее, чем я ожидала. — Тебе придётся говорить вслух.       — А я до сих пор не могу прочесть твои, — разочарованно вздыхает он. — Это каждый раз сводит меня с ума, и я жажду этого больше всего на свете.       На мгновение я позволяю себе подумать, что эти два года прошли бы совершенно по-другому. Если бы он мог читать мои мысли, он бы не ушёл и… Я тут же обрываю себя, качая головой, игра в «что, если…?» ничего не изменит. Что сделано, то сделано. Эдвард не захотел остаться со мной, более того, он не желает иметь со мной ничего общего, другой реальности попросту нет.       — К чему были все эти подарки?       Эдвард сидит с мрачным видом, лениво раскручивая подставку для напитков на журнальном столике, его взгляд на секунду задерживается на рамке с манускриптом над каминной полкой.       — Я купил их для тебя, — он вздыхает. — Уже после обращения.       — Как раз это я понимаю: Перу, Дублин, Рим… Я не понимаю, зачем ты это сделал. Розали рассказала мне о твоей поездке в Италию, — его лицо искажается страданием, но я всё равно продолжаю. — Если ты так стремился к смерти, на кой чёрт тебе было нужно скупать антикварные сувениры?       Эдвард невесело смеется.       — Сводит с ума, не так ли? Даже когда я собирался уйти из этой жизни за то, что сотворил с тобой, я не мог прекратить думать о тебе. Где бы я ни был, чем бы ни занимался, я всегда думал о тебе, твоё лицо преследовало меня всюду, ежесекундно. Я малодушно винил в этом Розали, но правда в том, что мне не нужны были напоминания, я и так горел в агонии. Я никогда не переставал любить тебя, Белла, ни на секунду не переставал. Ты бы знала, если бы прочла дневники.       Горло сжимается в спазме, кажется, что ещё секунда, и моё мертвое сердце разлетится вдребезги.       — Если это правда… Как же ты мог меня оставить?       — Я не верил в наше будущее, только не после того, что я сделал с тобой. Я знал, что ты не сможешь простить, когда поймешь, по-настоящему поймешь, кем ты стала. Единственное, на что я мог надеяться, это на то, что ты сможешь двигаться дальше. Я знал, что моя семья позаботится о тебе, мне оставалось только держаться подальше от тебя.       Извращенная логика Эдварда выводит меня из себя. Вся боль от предательства, каждый мучительный момент моей жизни без него, всё обрушивается на меня с новой силой, будто я проживаю это заново.       — Как мне вдолбить правду в твою упрямую голову?! — я срываюсь на плач, мой голос разносится по всему дому, отдаваясь гулким эхом, я больше не могу выносить нелепость его оправданий. — Джеймс сделал это со мной, а не ты! Даже если они нашли меня во время вашей игры в бейсбол, что с этого? Они и так направлялись в Форкс! С таким же успехом он мог бы учуять меня в закусочной, на парковке, заправке, да где угодно, видишь ли, эти трое не особо заботились о скрытности. У меня есть ещё тысяча доказательств того, что это не является твоей виной.       Эдвард молчит, не смотрит на меня, его плечи низко опущены. Мне хочется схватить его и хорошенько встряхнуть.       — Да, я сглупила, согласившись сбежать от Элис с Джаспером, попалась на его уловку, но я думала, что моя мама в опасности, и готова была обменять свою жизнь на её. Никто из вас меня не заставлял, это было моим решением. Я приняла это решение, Эдвард.       Он впивается глазами в моё лицо, агония страшной боли искажает его черты.       — Ты не понимаешь, — хрипит он, не опуская глаз, — у меня была возможность спасти тебя, Белла, Карлайл тогда сказал, что я могу остановить обращение, если высосу из раны яд. Если бы я смог, если бы не испугался, что могу убить тебя, ты была бы жива.       Я каменею от шока. Эдвард настороженно следит за мной, словно ожидает, что я сейчас сбегу или кинусь атаковать. С огромным трудом я заставляю себя медленно моргнуть, осознание обрушивается на меня, словно наковальня.       — Ты. Что. Ненормальный?       Видимо, это была единственная реакция, к которой Эдвард не был готов. Он смотрит на меня в полном замешательстве.       — Позволь мне уточнить, — я говорю медленно и спокойно, хотя во мне бушует ярость, а мир сошёл с привычной оси, — Карлайл предложил тебе высосать яд из моей крови?       Он быстро кивает. На секунду мне приходит в голову, что он выглядит точь-в-точь как олень, застывший в свете фар несущейся на него машины.       — Черт тебя дери, Эдвард, никогда в жизни не слышала ничего более нелепого! Ты бы убил меня. — Он сразу же начинает протестующе мотать головой, но я продолжаю: — Всё именно так. Эмметт рассказывал мне про похожие случаи, его свел с ума один только запах. Запах, Эдвард! Если бы попробовал мою кровь, ты ни за что не смог бы остановиться.       — La tua cantante, — шепчет Эдвард.       — Что? — Рявкаю я, донельзя раздражённая. Я в ярости. Я ненавижу саму мысль, что Эдвард, как полный идиот, верил, что мог бы спасти меня и потратил столько времени зря, истязая нас обоих.       — Моя певица. Аро сказал, что твоя кровь поет для меня.       — Называй это как хочешь, — уровень моего раздражения растёт с каждой минутой. — Ты бы всё равно не смог остановиться.       Эдвард хочет возразить, но, увидев выражение моего лица, молча откидывается на спинку кресла. Тишина снова поглощает всё вокруг, минуты тянутся, как липкая смола.       — Не смог бы, — наконец говорит он. — Но, боже, Белла… Я должен был попытаться!       — Ты бы предпочел бы мою смерть? — У меня голова идёт кругом, я понятия не имею, что мне теперь делать.       — Я предпочел бы быть рядом, когда был тебе нужен. Я подвел тебя.       Подтянув к себе ноги, я сворачиваюсь в калачик, мысли путаются, я растеряна. Голос Джаспера отчетливо раздается в моей голове, несмотря на то, что слова эти были сказаны годы назад: «Я хочу сказать, что Эдвард искренне верит в свою правоту. И если бы у него была возможность спасти тебя и твою душу от проклятия, то он бы именно так и поступил.» Кусочки головоломки постепенно складываются, открывая мне полную картину.       — Я искренне верил, что сумею держаться подальше от тебя, верил в это два года, пока Розали не посеяла семя сомнений в почве моего упрямства. Я больше не понимал, что делаю, я сбился с пути, все мои убеждения рухнули. И я отправился за Розали в Чикаго в надежде, что смогу узнать о тебе побольше и выяснить, куда ты убежала из Нью-Йорка. Мне страстно захотелось увидеть тебя, проверить, правду ли говорила Розали, узнать, есть ли у меня хоть один шанс на прощение после того, что я сделал. Прошли недели, прежде чем Элис оступилась и выдала видение твоего дома, и ещё месяцы ушли на поиски.       Он сглотнул и перевел дух, прежде чем продолжить, я внимательно слушала, но никак не реагировала.       — Видеть тебя и не иметь возможности подойти, заговорить… Просто находиться рядом было даже мучительнее, чем быть совсем без тебя. Ты так сильно изменилась… Боже, Белла, ты была великолепна, как человек, но как одна из нас ты захватываешь дух, я никогда в жизни не видел более прекрасного бессмертного существа. Видеть тебя снова, вот такой… это перевернуло мою жизнь с ног на голову. Я мгновенно осознал свою ошибку, понял, что моя жизнь не имеет абсолютно никакого смысла без тебя, я нуждаюсь в тебе, как человек в воздухе.       Внутри меня что-то с хрустом ломается, я крепче обхватываю колени руками. Глазам некомфортно, горло сжимают спазмы — отчаянная пародия на слёзы. Эдвард встает и медленно подходит к дивану, приседает, пытаясь поймать мой взгляд.       — Я знаю, что не имею права на… что я потерял шанс на прощение в ту секунду, когда оставил тебя. Ты сейчас… встречаешься с кем-то другим… — Голос Эдварда срывается. — В тот день, на бейсбольном матче, когда я увидел вас, я ненавидел себя больше, чем когда-либо, и ненавидел его… Моя ненависть стала чудовищной, всепоглощающей, когда он обнял тебя, и я прочитал его мысли, увидел намерения… Я сбежал, не смог это вынести. — Он качает головой. — Я пропустил троих отбивающих, пока приходил в себя, а когда вернулся, понял, что ты ушла…       Воспоминания о том дне распаляют мою жажду, тело напрягается, рот наполняется ядом. Я вспоминаю пережитый ужас, и мне становится почти так же плохо. Эдвард понятия не имеет, что для меня тот день не имел ничего общего с романтичными чувствами к Джулиану.       — Я подвел тебя всеми мыслимыми и немыслимыми способами, не потому что не смог спасти от обращения, а потому что не был рядом каждый день твоей новой жизни. Я ошибался всё это время, мной управляло эгоистичное чувство вины, я был слишком поглощен ненавистью к себе, словно ненависть и боль могли как-то помочь тебе. Я был таким идиотом, я был так неправ, Белла.       Боль внутри меня начинает жить собственной жизнью, я не могу вдохнуть, не могу пошевелиться, меня разрывает от противоречий. Эдварду так больно, и острое, как бритва, желание утешить его борется с не менее сильным желанием залепить ему звонкую пощёчину. Он неуверенно тянется вперед и берёт меня за руку, едва касаясь, проводит большим пальцем вверх-вниз по костяшкам моих пальцев. Подсознательно я ожидала, что его прикосновение окажется таким же холодным, как в те времена, когда я ещё была человеком, и отсутствие контраста температур ввергает меня в шок. Прикосновения Эдварда пробуждают во мне огонь, клеймят меня, пронизывают током, никогда ещё моё бессмертное тело не испытывало таких чувств. Он видит браслет и слегка поворачивает руку, чтобы кровавая капля заиграла бликами на внутренней стороне моего запястья. Выражение его лица нечитаемо, челюсть крепко сжата.       — Поговори со мной, Белла, скажи, о чём ты думаешь? Я бы отдал всё на свете, лишь бы иметь возможность хоть на секунду заглянуть в твои мысли в этот момент. Если ты… если ты решила двигаться дальше… судя по тому, как вы смотрелись на матче… Я не буду тебе мешать, я уйду, оставлю тебя в покое и, клянусь, больше не потревожу. Но сначала я должен узнать, не могу уйти, не услышав это от тебя, не могу, пока не буду уверен, что не осталось даже малейшего шанса. Я буду тут, пока ты не скажешь, что никогда не сможешь меня полюбить после всего, что я сделал.       — Даже если всё, что ты говоришь, правда, — шепчу я, глядя на наши руки, переплетённые пальцы, мой голос звучит чисто и ясно, не понимаю, каким образом мне удается подбирать слова, учитывая всю суматоху мыслей. Я задаю только один вопрос, интересующий больше, чем всё остальное: — Как смогу снова поверить тебе? Откуда мне знать, что ты не оставишь меня, как оставил тогда?       Эдвард нежно проводит пальцем по моей ладони, это прикосновение заставлять трепетать каждый атом моего тела.       — Я никогда не буду достаточно сильным, никогда не смогу оставить тебя, — мрачно шепчет он в ответ.       Я осторожно выдыхаю, сила воли и здравомыслие рушатся, как от ударов катапульты. Я держусь из последних сил.       — Всё моё естество тянется к тебе, Белла. Я столько всего упустил, ты так изменилась… Пожалуйста… я не имею права просить о таком, но… Умоляю, позволь снова узнать тебя.       Эдвард прав. Я больше не та Белла, он больше не тот Эдвард, мы изменились до неузнаваемости, вся жизнь изменилась, никогда и ничто не будет как раньше. Я думаю о первых месяцах в Инувике, о годе жизни в Нью-Йорке, прокручиваю каждый момент, прожитый в здесь, в Нью-Гэмпшире, почти в каждом из воспоминаний присутствуют Скотт и Джулиан. Я думаю о руке Эдварда, мягко касающейся моей ладони, соединяющей нас крепче тысячи стальных тросов. Пути назад нет и не может быть, я всегда знала об этом.       — Пожалуй… Мы можем попробовать.       В глазах Эдварда разгорается свет, он смотрит так, словно вместе со сказанными словами я преподнесла ему на ладонях жизнь, о которой он не смел и мечтать. Он поднимается на ноги, наклоняется ко мне, нежно заправляет выбившуюся прядь волос за ухо.       — Спасибо, — его голос полон искренней благодарности без единого намёка на улыбку, жёлтые тигриные глаза обжигают нежностью. — Могу только представить, чего тебе стоили эти слова.       Эдвард заполняет всю комнату, заполняет всё пространство внутри меня и снаружи, заполняет огромную дыру, разверзшуюся в моей груди. Я тону в нём и не знаю, что с этим делать.       Я слишком измучена, разговор отнял все силы. Эдвард, чувствуя моё состояние, возможно, испытывая сейчас то же самое, тихо уходит, растворяется в ночи, оставляя меня в блаженном одиночестве.