Что остается важным

      Тусклый фонарь один единственный освещал комнату. Серая, пустая, промозглая с выбитыми окнами и хлипкой дверью, как и все в этой области. Двое сидели за столом, где небольшим ужином стояла похлебка, найденный где-то в старом доме чай и яблоко, выделяющееся ярким пятном на безжизненном фоне.       — Беспокоишься? — голос хриплый, простуженный от болячек, проросших вглубь тела, глухой.       «Нет» — хотелось бы ответить, но и в глазах, и на лице читается отчетливое, — «Да».       — Вижу, что так и есть. — пустые голубо-зеленые глаза еще больше тускнеют, сереют под слабым освещением и надвигающейся темнотой.       Не беспокоиться было бы хорошей идеей, но не тогда, когда за стеной медленно падает пепел, в котором легко угадываются тени призраков. Но не тогда, когда вся их комната — это хлипкая постройка в ранее крепком надежном оплоте человечества, сейчас являющимся лишь ветхим сараем.       — Я бы хотел ответить «нет», но, — парень задерживается на осунувшемся лице человека, на проявившихся язвах и серых пятнах на руках, держащих слишком яркое сочное красное яблоко, — ты и сам понимаешь ситуацию.       Золото глаз также тускнеет, подчиняясь быстро уходящему дню. Тускнеют и выцветшие волосы, сейчас больше походившие на засохшую траву, отражающую все происходящее здесь. Нос зарывается в воротник плаща, чтобы хоть как-то вдохнуть тепло, но вдыхается лишь застоявшийся пот и кровь, вдыхается смерть и пепел.       — Понимаю. — парень вгрызается в яблоко, и бледное лицо чуть искажается, когда сок от такого странного фрукта, почему-то сохранившегося, попадает на язык. — Кисло, сладко! — зажмуренные глаза с восторгом раскрываются, на мгновение появляются ставшие воспоминанием блики света и озорства.       — Ешь. — легкая улыбка касается тонких губ, мечтательно прикрываются глаза с пушистыми ресницами: когда-то давно такая ситуация была чем-то незначительным, обычным.       Наблюдать за тем, как непринужденно впивается в сочный, пусть кислый фрукт Венти было удивительно мягким зрелищем. За последние несколько дней это единственное хорошее, что произошло. Здесь нет теней, нет несущихся в каком-то своем желании на тебя монстров. Все просто. Все спокойно. И тело не получает очередную мощную дозу странного вещества, заполонившего пространство.       — Нужно найти убежище. — Венти говорит это уверенно, словно минуту назад не он с детским наслаждением ел обычное яблоко.       — Оно находится севернее. — Итэр смотрит в окно с острыми краями битого стекла, где уже не было ничего, за что бы мог зацепиться его потяжелевший взгляд. — Я отдам тебе компас. — в зевке теряется возмущенный возглас. — Не спорь.       Итэр смотрит с затаенной опаской, с тяжестью на сердце и переживаниями. Он запоминает этот вид исхудавшего тела, сухие губы с капельками сока и запекшимися следами крови. Запоминает тень от былого веселого юноши, что пел и играл на лире чуть ниже по улице в одной из таверн. Он всматривается как в последний раз в эти родные потускневшие от болезни глаза и мягко улыбается.       Почему-то его организм так и не покрылся язвами, но по нему прошлись сухие ветви изломов и трещин. И даже с такими изменениями он все же был рад, что выжил, что еще оставался какой-то шанс.       Итэр тянется вперед, касается тонкой руки и оглаживает подушечками пальцев неровные кляксы, расползающиеся по этой фарфоровой коже. Венти в желании спрятаться пытается отдернуть изуродованные кисти, но парень успевает перехватить ладонь. С трепетом Итэр наклоняется к напряженной руке, целует ее и шепчет что-то свое, успокаивающее. Венти хрипит, заливаясь смущенным румянцем, теряющимся в серости комнаты.       — Заразишься. — шепот едва уловимый, предостерегающий.       — Уже давно. — золото глаз темнеет, сверкает мгновением от мигнувшей лампы, согревает.       Слова жгут, тяжелым камнем рушат какие-либо надежды, придавливая детское желание добраться до хоть какого-то нормального места, куда эта опасность еще не попала, вылечиться или хотя бы не помереть в дороге от удушающего кашля.       — Уже давно. — эхом повторят Венти слова блондина и сокрушенно сжимает его руку, впитывая человеческое тепло, он был уверен, в последний раз.       Они засыпают в обнимку. Итэр успокаивающе держит в своих объятиях парня, гладит его спину, пока тот вдыхает въевшийся под кожу запах пепла, пыли и крови, запах дороги в этом медленно погибающем мире. В голове марево плотное, густое. И не разберешь ни планов, ни реальности. Лишь поглаживания остаются маяком, удерживающим от падения в пропасть.       На утро Венти ощущает на своих плечах когда-то белый тяжелый теплый плащ и видит на столе яркое пятно. Одинокое красное яблоко. Как оплот. Как надежда. Как последнее, во что стоит верить. По щеке скользит слеза, и щиплет от попадания ее на болячки кожу, тянет от предстоящего одиночества сердце, сжимается в невольном желании закричать горло, камнем вставшее от обиды и переживаний.