Один очень долгий тур

Они наконец дома. Глобально — в Воронеже, где концерт только завтра, а пока есть денёк на то, чтобы отдохнуть. Но, если у́же смотреть, дома. Антон вдыхает запах квартиры — не изменившийся за годы почти, и проходит внутрь. Ключи отправляются на тумбочку по привычке, кроссы остаются у порога, а пуховик на пуфике у входа. — Кайф. Шаст поворачивается. За спиной Дима — тоже стягивает обувь и тоже улыбается. И для него это место, в конце концов, памятное. — Я последний раз заходил, — как будто мысли читает, — когда ты ещё маленький был. — Поз, ну какой маленький? — возмущение напускное. На самом деле даже приятно слышать, что именно так Дима его воспринимал. — Ну бля, да, высокий. Тут вопросов ноль. Но такой несмышленыш. Пьяным возвращаться боялся, помнишь? — Помнишь, — отвечает Антон. И надеется, что по голосу ясно — мечтает, чтобы забыли. И Дима, и он сам, и, особенно, мама. — Через сколько Майя приедет? — Поз снова читает мысли. — Через часок-полтора, наверное. Чай может пока? Дима хмыкает и качает головой. А сам снимает наконец куртку, вещает на плечики, и проходит в квартиру. Антон ни на шаг не отстаёт. Идут, конечно, не на кухню. У Димы выбора не особо много — только ванная и комната Антона остаются из знакомых мест. Начинают с первой — по привычке больше моют руки по очереди, а сразу после идут в спальню. И вот в ней не изменилось почти ничего. Шкаф, стол, комод крошечный, и ещё пара предметов мебели. Светильник даже тот же, который Антон как обычно задевает головой. Компа только не хватает. Но его не было и в прошлый раз, когда Шаст приезжал. Да и давно пора было старичку… — Столько ностальгии, — после короткой паузы. — А у меня — прикинь, — вклинивается Шаст. — Прикидываю. Оба садятся на кровать, аккуратно заправленную. И молчат снова. Смотрят каждый перед собой. Димка — видимо на рамки с фотографиями древние, со школьных времён. Сам Шастун — сначала на стол, потом на Позова рядом. Вспоминает многое, именно с Димой связанное. Как ещё в школьные годы тот приходил пиздюлей раздавать, от которых Антон надеялся в комнате скрыться. Стоял, плечом на дверной косяк опираясь и смотрел так укоризненно, что хоть под одеяло прячься. Как, уже позже, они писали шутки, смеялись, и курили прямо в окно. Как Дима принёс ведро к кровати и сидел рядом терпеливо. Ворчал и отпаивал какой-то мерзкой хуйней, от которой становилось лучше. Вот в тот самый раз, который забыть хочется, да. А ещё много всего вспоминается, при чем Дима непосредственно не присутствовал. И сборы в попыхах, чтобы просто покурить вместе, и переписки в ВКшке допоздна (а иногда и вообще утра), и ещё всякое, что на этой самой кровати происходило. — Шаст? — сухие и теплые пальцы касаются тыльной стороны ладони Антона осторожно. — М? — поворачивается и отзывается. А в голове набатом бьется: пиздец-пиздец-пиздец. Дима больше не говорит. Ведет пальцами вверх по руке, до локтя, где кожа ещё открыта. А после сразу к щеке поднимает, притягивает Антона осторожно к себе. Губы у Позова, как и пальцы, сухие и мягкие. И одно это на секунду столько всего чувствовать заставляет, что Шаст сразу же напирает, поцелуй углубляет, за вторую Димину руку хватается, как за спасательный круг. — Тише, тише, — негромко, когда Позу всё же удаётся немного отстраниться, — куда торопишься? Тебе ж не восемнадцать больше. — А ты давно научился чужие мысли читать, м? — парирует Антон почти с претензией. Потому что, да, ему не восемнадцать, и стесняться Димы так откровенно он больше не собирается. Поэтому и, ответа не дождавшись, тянется сам за поцелуями. Теперь мелкими, короткими, покрывающими все губы Поза, довольно улыбающегося. — Чужие не умею, — честно отвечает Дима, когда они замирают в сантиметрах друг от друга, когда губы почти соприкасаются, — а свои вот прочёл, да. И целует снова. Отдаваясь полностью на этот раз. У Антона от такого Поза голову кружит. Хочется раствориться в нем, откинуться назад, к руке, которая теперь на затылке, или наоборот поддаться вперёд, когда язык игриво по его, Шаста, губам пробегается. Больше всего хочется не жалеть, что вот только-только дошёл до этого, а не тогда, в восемнадцать. Как Шаст успевает полноценно на спину лечь, а Дима над ним нависнуть — не понятно ни одному из них. Они берут паузу на подышать и на поулыбаться друг другу, как два идиота. Антон, правда, додумывается ещё и ноги на кровать поднять. Выходит нелепо, и почти хочется извиниться. Но до того, как он успевает, Дима седлает бедра. Слова застревают где-то в горле, а рука сама тянется вниз, ложится на ягодицу. — Шаст… — Убрать? — тут же нервно спрашивает. В конце концов, может он и неправильно намёки… — Презервативы, смазка? — перебивает мысли Поз. И сказать, что Антон охуевает — ничего не сказать. Сначала открывает и закрывает рот, потом хмурится, а потом, когда Дима двигает бедрами, прямо по паху проезжается, сжимает руку на ягодице. — Всё в отеле, в номере, — с сожалением ощутимым отвечает наконец. — Хорошо, ладно. Дима забирается пальцами под футболку. Трогает живот, ребра отлаживает осторожно, мягко. От этого не расслабиться — просто невозможно. Поэтому, когда к Шасту за очередным поцелуем тянутся, он отвечает так же — нежно. И мысли всё-таки Поз читает — иначе откуда знает, насколько сильно Антону хочется, чтобы то движение бедрами снова и снова повторялось. Медленное, искушающее, толпы мурашек вызывающее, как и сам Дима. На ягодицах уже две руки, и Антон процессом управляет. Процентов на двадцать — точно. Заставляет двигаться шире, быстрее. Позволяет коленками свои бока сжимать, но и это выходит так мягко, как объятия чуть больше, чем дружеские. А ещё всё так же тонет в поцелуях, подставляется и отвечает в то же время. Когда руки Позова с торса спускаются к джинсам, Антон замечает. В основном по тому, как от него отстраняются и смотрят взглядом тяжёлым, изучающим. Приходится даже перестать тупить и самому бедрами двинуть навстречу. Намёк, совсем неприкрытый, понимают, конечно. Дима ловко справляется с пуговкой и чуть приподнимается, чтобы удобнее было расстегнуть ширинку. Шаст только наблюдает. И в ощущениях тонет. Чувствует, как пальцы так же нежно, как живот гладили пару минут назад, касаются члена, проводят сверху вниз осторожно. А взгляд не может оторвать Димы. Все такого же изучающего, реакцию на каждое свое движение будто запоминающего… — Пообещай, — требует вдруг Антон. И тут же встречается со скептически приподнятой бровью, — пообещай, что это не на один разок. — Не могу, — честно отвечает Позов, — это не только от меня зависит. Пальцы в этот момент обхватывают член и легонько сжимают — прямо через ткань белья. Шастун выдыхает шумно, через зубы, глаза прикрывает и в руку пробует толкнуться. — Я бы пообещал, — говорит. — Тогда и я смог бы, — слышит в ответ. И резко открывает глаза, и улыбку на чужом лице видит, и чувствует, как сдвигают бельё. Выбирает. Секунд тридцать, не меньше, заобнимать Позова, или всё же не прерывать происходящее. Действовать решает по приоритетности — приспускает резинку штанов Поза, сразу вместе с бельем, и осторожно обхватывает член. В глаза смотрит с вызовом на короткий миг, а потом начинает двигать рукой. Медленно, осторожно, старается дать взамен столько же нежности, сколько дают ему. — Молодец, Антоша, — хвалит Дима, — молодец. Непонятно, намеренно называет как тогда, когда эта комната была основным местом жительства Шаста, или просто случайно вспоминает форму имени. Но член от этого твердеет только сильнее. — Дима, — зовёт Шаст хрипло, — давай… И объяснять дальше — не хватает слов. Антон просто тянет к себе ближе. И даёт членам коснуться, самыми головками. От простого движения мурашками пробирает до самых пяток. Дима и без слов схватывает. Отлаживает руку Антона на собственном члене, разжимает пальцы и помогает сразу оба ухватить. Шасту с его ручищами — явно проще. Но Позу, кажется, все равно. Он точно так же накрывает сразу оба члена рукой, пытается пальцы в замок сплести с Антоном, и движения возобновляет — медленные, степенные. С ума сводит — хочется быстрее, горячее, ярче. Но Шаст правила игры принимает. Верит, что ещё успеют так, как хочется ему. А пока двигает рукой, как ведут, губу закусывает ненадолго, и говорит наконец: — Ты бы знал, — от более быстрого движения прерывается на выдох шумный, — сколько раз я здесь дрочил, тебя представляя. — Ты бы знал, — зеркалит Поз, — сколько раз я себе это представлял. Он выставляет свободную руку вперёд, и, похоже, дар читать мысли переходит к Антону. Потому что он вдруг чем-то глубоко внутри осознаёт, что надо собственную приложить. Чуть повернуть, переплести пальцы, ещё один замочек создать и подтянуть к губам, поцеловать костяшки. И надеяться на то, что тепло долетит до Димы, который точно так же тянет на себя, целует точно так же. Сжимает руку сильнее будто только благодаря ей и держится ещё, а второй, наконец, двигать быстрее начинает. Антон в ритм включается моментально. Кажется, что кончит вот-вот, через пару секунд, но зачем-то старается держаться дольше. Получается едва ли — от стимуляции активной мозг отключает совсем. Остаётся только искать взглядом, за что зацепиться. Находит глаза прямо перед собой. Красивые, с таким теплом и обожанием в ответ смотрящие, что удержаться — просто невозможно становится. Они кончают в синхрон — кажется. Шаст вообще не уверен ни в чём больше. Ему в моменте так хорошо, что плевать и на стон, скорее всего слишком громкий, и на футболку в сперме вымазанную. Если быть честным, даже плакать хочется. И звук домофона это желание только усиливает.