Один очень долгий тур

Арсений всегда своего добивается. Иногда хитростью — напоминает коллегам покурить, а сам плюхается на место рядом с Сережей в небольшом на этот раз трансфере. И пусть ехать до следующего города им не больше пары часов, а с Матвиенко рядом садиться мало кто стал бы торопиться, верится, что Арс именно добивается. Иногда он возмущения и скандалы пускает в ход. В гостинице, например, выбивает номер с двуспальной кроватью, аргументируя тем, что на односпальную с таким ростом просто не поместится. Шастун в это время стоит в сторонке и молчит — тем сильнее ощущается этот безапелляционный путь к цели. Совсем редко Арсений получает свое, прикидываясь дурачком. На сцене делает вид, что понятия не имеет, что ему показывают, специально сыплет неверными догадками. И получает свое — смех публики, аплодисменты, внимание, без преувеличения, со всех сторон. И улыбается, довольный-довольный. С Серёжей иначе. Его Арсений добивается весь этот день исключительно упорством. Вытягивается как может и устраивает голову на плече Матвиенко в их трансфере, берет за руку и не отпускает от себя в гостинице, опять берет на руки на сцене, прижимает к себе покрепче. А когда они уже в номере, в том самом, который чуть ли не выбивать пришлось, Попов и на шаг не отходит. Вьется рядом, как бы случайно касается, улыбается так, как умеет только он. И да, Серёжа был уверен, что давно обрёл иммунитет ко всем подобным поползновениям. Но когда его резко, и неожиданно крепко притягивают к себе со спины, Матвиенко готов прямо в этих руках и расплавиться. — Серё-ёж, — демон-искуситель, по канонам, где-то у левого уха говорит. А руки вокруг торса только сильнее сжимаются. — М-м-м? — тянет в ответ Матвиенко. — Подготовься, — совсем шепотом, хитрым и обескураживающим. Руки пропадают, впрочем как и тепло сзади. Серёжа оборачивается моментально, смотрит на Арсения, уже как ни в чем не бывало занимающегося своими делами. Честно хочет нахуй послать, но медлит отчего-то. Наблюдает за движениями плавными, чувствует улыбку Попова даже несмотря на то, что тот теперь спиной. Но позорно сдается, и торчит в ванной добрых сорок минут. Хмурится, когда выходит — на Арсения в номере ни намека. Вот и добился своего, чертёнок. И всё, что остаётся Серёже — плюхнуться на кровать и тупо ждать. Смотреть сначала в стену, а через пару минут, когда это абсолютно наскучило, в телефон. В сети, как и в номере, пусто. Зато за листанием ленты время быстрее проходит, и Арсений появляется. Именно так, и никак иначе. Он не проходит в дверь, а просто возникает на пороге. В спортивных штанах и футболке, с мокрыми волосами, полотенцем на плече, и тапочках. До того домашний, что на секунду даже удаётся забыть, что они в отеле. — Я подумал, как-то странно продолжать просить столько номеров и совсем ими не пользоваться, — о своих размышлениях Попов рассказывает параллельно с развешиванием полотенца, — так что сходил туда, — головой кивает в сторону стенки, и выключает свет сразу после. — Какой продуманный, — бурчит Серёжа. — Какой бука, — получает в ответ. А дальше уже и разговаривать не о чем — Арсений нависает над Серёжей, упирается ладонями в подушку по обе стороны от его головы и улыбается хитро-хитро (видно только благодаря совсем тусклой подсветке позади кровати). Не улыбнуться в ответ — настоящее испытание, которое Матвиенко проваливает секунд за пятнадцать. — Ну и? — И? — в ответ ещё более загадочное и хитрое. Серёжа выдыхает тяжело. Всё сам, ну всё сам, думает, и притягивает наконец Арсения для поцелуя. Тот, несмотря на то, что сверху находится, инициативу перенимать и не собирается. Наклоняется ниже только когда чужая рука давит на затылок, сильнее открывает рот, когда прикусывают губу. Издевается. Матвиенко, впрочем, уже привык к этим контрастом Арса. А ещё понятливый и с безумным желанием… — М-м-м, вот так просто? — разочарование в голосе чувствуется. А Серёжа, между прочим, пересилив гордость, ноги раздвигает. — Хочешь сложно — иди к кому-нибудь другому, — и колени расходятся в стороны ещё сильнее. Арсений качает головой. Стягивает с себя сначала футболку, потом — штаны, под которыми, как оказалось, ничего не было. После — одним быстрым движением сдвигает колени Серёжи вместе, и с него стягивает непонятно зачем напяленные после душа боксеры. И они снова зависают в тишине. Смотрят друг на друга, не мигая и не опуская взгляды. А, между прочим, очень хочется. Арсений сдается первым на этот раз. Наклоняется снова, целует Матвиенко быстро и в одно движение достает смазку из-под свободной подушки. Чертёнок готовился тоже. Несколько капель на ладонь и размазать по пальцам второй руки. Неожиданно завораживает. Но совсем ненадолго — Серёжа ёрзает бедрами и снова порывается развести колени. На этот раз позволяют. Действует Попов теперь без промедлений — сразу два пальца втискиваются в колечко мышц. Серёжа охает. Он не привыкнет к этому, кажется, никогда. Зато вот рука на члене ощущается настолько правильно и органично. Двигается вверх-вниз, совсем не в ритм пальцев. — Ну и? — спрашивает Арсений лукаво, проходясь пальцами точно по простате. Серёжа только хрипит в ответ. И пусть вызывает этим улыбку, огоньки в глазах, что угодно. Только бы движение повторилось. Вместо этого Арс третий палец добавляет. И надрачивает все активнее. До того, что Матвиенко даже приходится самому его руку останавливать, обрывая удовольствие на самой грани. — Где же твоё «хочешь сложно»… — Арс, — обрывают тут же, — сложно не хочу, в том и дело. Давай уже. — Повернись. Слушается. Просто выбора другого нет, потому что пальцы из Серёжи пропадают. А хочется действий хоть каких-то, отчаянно. Арсений, конечно, дразнит. Ложится рядом, трётся полувставшим членом об ягодицу и что-то шепчет на ушко. Что именно — не разобрать. Ни в первый раз, ни во второй. А вместо третьего Серёжу просто разворачивают на бок. И теперь член проезжается уже между ягодиц, вызывая одно желание — абсолютно по-сучьи прогнуться. Арс добавляет смазки, та неприятно холодит кожу. Но до каких-либо возмущений не доходят — член наконец толкается внутрь. Медленно, но сразу почти на всю длину. — Арс… — Да? — на выдохе отзывается Попов. — Хорошо, — ничего умнее в голову не приходит. А когда член внутри движется, и слова последние из головы вылетают. Серёжа только тяжело дышит, напрягается весь, и рукой комкает простыню. Слишком горячо, слишком много Арсения вокруг. Становится только больше — Попов перехватывает рукой прямо под грудью, прижимает к себе вплотную, входит ещё глубже. Глаза сами собой распахиваются, а перед ними плывёт: не разобрать ничего, кроме руки собственной. — Хорошо, — повторяет Арсений, толкаясь снова, — мне тоже. Их ритм разгоняется постепенно, но у Серёжи возражений ноль. Он кайфует от каждой секунды, каждого раза, когда член Попова проезжается по простате. Слушает тяжёлое дыхание — общее, двигает задницей, делая шлепки двух тел ещё более пошлыми. И когда Арсений всё же ускоряется по-настоящему, сокращает движения, в его предплечье вцепляется рука Матвиенко. Не для того, чтобы остановился, нет. Наоборот, чтобы прижал сильнее, входил резче, дышал тяжелее. Это понимают оба — а Арс ещё и исполнять умудряется. — Хочу, — голос, обычно бархатный, теперь хрипит. Рука Серёжи на автомате отпускает простыню и тянется к его собственному члену. — Кончить, — продолжает Арсений. Пауза театральная, самая настоящая. Но время зря не уходит. Смазки не хватает, Матвиенко всё равно. Движения пальцев по члену слишком нужные, слишком правильные, пусть и острые, резкие. — В тебя, — выдыхают наконец в самое ушко, — можно? — Да-а, — тянется, кажется, бесконечно долго, как и грань Серёжиного оргазма, — да, Арс, да… После пары резких движений, Матвиенко срывается всё же. Пачкает собственную ладонь и сжимается вокруг Арсения. Сильно, судя по стону, и помогая желание исполнить. Они дышат в одном ритме, восстанавливаются вместе медленно. Серёжа, конечно, только за себя говорить может, и вот у него в голове пустота — ещё бо́льшая, чем в процессе секса пару минут назад. Сон только манит безумно. Бедра двигаются инстинктивно, но Арсений тут же останавливает, сильно сжимая пальцами. — Не надо, — на контрасте, мягкое и снова тем самым голосом, от которого Серёжа на всё готов. — Я усну, — могло бы быть почти угрозой, но звучит слишком лениво. — Так спи, — вместе со словами, Арсений ёрзает бедрами, и от этого всё тело покрывается мурашками. — Арс, да мне бы… Рука Попова перемещается с бедра выше, осторожно-осторожно задевая опавший член Серёжи, и накрывая наконец живот. — Тебе ведь хорошо, — снова это движение, и снова мурашки. Приятные, заставляющие волоски на самом загривке подниматься, — тебе нравится, Серёж. Чувствовать меня внутри приятно… — Просыпаться всем в сперме будет неприятно, — последний аргумент, который у Серёжи остался. — Обещаю, — на живот чуть надавливают, заставляя прогнуться, и Серёжа готов раствориться в ощущениях, расплыться лужицей в этих объятиях, в тепле, в голосе… — Слышишь, Серёж? Обещаю, что когда ты проснешься, я всё так же в тебе буду. И всё, до последней капельки… Дальше Серёжа не слышит. Между простанать и отдаться наконец сну, он выбирает второе. Веки тяжелеют так быстро, будто всю бессонницу из кругов под глазами, переложили сразу в них. Бархат льется где-то над ухом ещё несколько секунд, а потом слышно только тишину. Та становится все громче с каждым моментом, пока в голову наконец не врывается поток мыслей снова. И глаза открываются так же резко, как и закрылись. Вокруг — всё та же почти-темнота номера. И они с Арсением всё так же вплотную друг к другу, влажные, разгоряченные, липкие. Серёжа пробует двинуться, и затёкшее тело отзывается только болью. Судя по ощущениям, лежали они вот так сильно больше часа. Ещё одна попытка сдвинуться, и чужая рука сильно нажимает на живот, заставляя замереть на месте и являя истинную причину пробуждения — желание отлить. — Арс, — после сна выходит хрипло-хрипло, — я в туалет. — М-м, — сзади приваливаются снова вплотную, — прямо так срочно? — Срочно, — отвечает Серёжа просто. Но Попов медлит. Поглаживает живот неспешно, не надавливая больше, целует мочку, проводит носом за ушком, и точно-точно улыбается. — Арс, — действия ситуации не помогают совсем, и Серёжа хочет ввернуть аргумент хоть какой-нибудь, но его перебивают бесцеремонно. — Я бы сходил с тобой. Мы бы встали так неловко, раскорячившись, но вместе, — Серёжа сглатывает и продолжает слушать, — я бы помог тебе, — чужая рука касается члена, и приходится сжимать бедра, пытаясь удержаться… — а потом заставил бы на стену опереться, и взял бы, прямо там. В подтверждение слов, член внутри снова двигается пару раз, вытягивая из Серёжи короткий стон. Рука Матвиенко тут же накрывает руку Арсения на члене, сжимает сильнее. — И мы бы снова легли спать, не отстраняясь ни на сантиметр, — Арсений рукой ведёт вверх-вниз, медленно, дразня, играючи, — меня с ума сводит быть в тебе, Серёж. Мягком, тесном, податливом… Матвиенко не понимает ничего. Растворяется в чужом голосе снова, сам не знает, от чего именно его пробирает мелкая дрожь, последние силы тратит на то, чтобы хоть как-то сдерживаться. — Иди, — слышит. И чувствует как руку убирают с члена. Совсем не хочет двигаться, иррационально жмётся к Попову, — иди. Я подожду тебя здесь. Слушается снова. Двигается на автомате, соскальзывает с полувставшего члена Арсения со стоном, все так же крепко сжимает собственный, шлёпает босыми ногами до ванной и чувствует как по внутренней поверхности бедра течёт. Серёжа ощущает себя ужасно грязным, и в то же время абсолютно счастливым. А самой отдаленной частью сознания понимает — Арсений добился именно того, что хотел.