Один очень долгий тур

— Музыку потише, может? Вдруг мешаем кому-то. — А не похуй ли? — Дима не узнает собственный голос и хихикает. Обычно именно он топит за сохранение хоть какого-то порядка. И ему же всё подряд мешает спать. Но сегодня день — исключение. Не его вина, что все приличные заведения в этом городе закрываются в одиннадцать. Не его идеей было взять побольше алкоголя. И уж точно никакого отношения к тому, что им всем номера дали в одном крыле гостиницы. Так что и мешать, кроме персонала, по сути, некому. Позов отпивает ещё. Плохое ли это решение? Выяснится не раньше, чем завтра. А пока продолжается кутёж. В отношении него, правда, этот термин можно использовать только с большой натяжкой. Дима просто растекается по креслу и наблюдает за поющими, танцующими, дурачащимися коллегами. Неужели им на сцене не хватило — не понимает. Но улыбается. И в происходящем пытается хоть какое-то участие принимать. — … Давай, Серёг, — от самого выхода слышится. Взгляд Димки моментально притягивает именно туда. И он имеет честь наблюдать, как Матвиенко, улыбаясь, и совсем неактивно отнекиваясь, напяливает каблуки. То, что обувь Серёже приходится по размеру — не удивляет ну вот совсем. Но то, как она смотрится на ногах… С каждой секундой Поз убеждается, что перепил, всё сильнее. Серёжа сперва пошатывается, но уже с третьего шага ступает более уверенно. Подтягивает свои широченные штаны до колен и вышагивает, как по подиуму, виляя бедрами. Смех вокруг слышится как через пелену, а взгляд всё не может оторваться от туфель. Матвиенко, кажется, это замечает — как иначе объяснить то, что он еще несколько шагов в сторону Димки делает. Последний, правда, оказывается неудачным — нога подворачивается и Серёжа летит прямо к креслу. Сделать что-то в этой ситуации просто не хватило бы времени. Всё, что остаётся — зажмуриться покрепче и терпеливо ожидать столкновения. Только вот когда улюлюкать со всех сторон начинают, приходится глаза всё-таки открыть. И видит Позов ничто иное, как лицо Серёжи в десятке сантиметров от его собственного. Тот успел затормозить, в подлокотники кресла руками упершись. Не упал, а теперь вот улыбается заигрывающе, взгляд отводит, головой качает. И, когда Дима уже начинает поднимать руку, чтобы на чужую щёку её положить, от него вдруг отстраняются. Все с той же хитринкой, но теперь уже в шутку, Серёжа наступает на подлокотник, да ещё и снова виляет бедрами. К улюлюканьям добавляется смех и слишком уж громкое «фу-у-у» от Шастуна. Дима в ответ на это только сглатывает. И тянется за бутылкой снова. И старается, честно старается, смотреть хоть на что-то, кроме ноги Серёжи. Получается из рук вон плохо. Когда все расходиться начинают, время — далеко за полночь. Ни одной жалобы на них так и не поступило — самодовольно отмечает Позов, задерживаясь дольше остальных, докуривая на балкончике. А когда он возвращается в комнату, тут же хочет и ещё одну сигаретку себе позволить. Серёжа не говорит ни слова. Подходит ближе, снова уверенно, не пошатываясь. Будто вообще не второй раз на каблуках. Хотя кто его знает… В любом случае, Матвиенко теперь выше. Не слишком, но всё же. И чтобы посмотреть на него, приходится чуть поднимать взгляд — это почти также горячо, как в туфлях Серёжу видеть. — Ты чего? — всё, на что хватает Димы. — Я? Это ты — чего? — Серёжа улыбается и делает шаг назад, — так понравилось? — Необычно, — в выражениях Поз хоть и сдержан, но то, как он губы облизывает, выдаёт все эмоции сразу. И когда его тянут к тому самому креслу, сопротивляться даже не думает. Садится только теперь не он, а Матвиенко. И в голове включается какой-то ебейший автопилот — Поз опускается на колени прямо перед креслом. Смотрит сперва сверху вниз, чуть растерянно. А потом касается наконец ноги. От колена, от самой кромки подвернутых штанов, ведет пальцами вниз, оглаживает косточку на щиколотке. После касается кожи — мягкой и податливой, той, из которой туфли сделаны. Обводит пальцами, спускается вниз по каблуку, и замирает. Он копает себя, пытается понять, что именно так привлекло, раскладывает мысли по полочкам — вот перед ним стереотипно-женская обувь, вот ноги Серёжи. И то и другое он видел сотни, тысячи раз. Но не в сочетании. Именно это подсказывает внутренний голос. И что-то такое в этом сочетании есть, что его хочется наблюдать и трогать как можно дольше. Дима желаниям, конечно, поддаётся. Только вот у Матвиенко планы другие. Пальцы осторожно ложатся на подбородок с отросшей, колючей бородой, и тянут чуть вверх. Взгляды встречаются — пьяный, плывущий с хитрым, но не менее вожделеющим. — Такой ты, Поз… — А ты, — обороняется Димка тут же, — соблазняешь меня чужими тапками! Серёжа посмеивается. Подбородок Позова отпускает и откидывается на спинку кресла, глаза прикрывает даже. До того самого момента, пока борода не касается колена. Бедра тут же сильнее в стороны разъезжаются — не потому, что Матвиенко неприятно, а потому, что он догадливый. Дима ногу его поднимает тут же. Аккуратно, придерживает туфельку, обводит пальцами снова, и целует наконец — косточку, но ту, что с внутренней стороны. Одна губа касается кожи Матвиенко, вторая — кожи обуви. И это охуенно настолько, что Поз откладывает в самый дальний ящик мысли о гигиеничности. Ногу Серёжи сразу после он закидывает к себе на плечо, и придвигается ближе. Догадливость работает и тут — к нему тут же двигаются навстречу. Штаны Матвиенко они приспускают уже вместе, неловко руками сталкиваясь. А когда наконец справляются, Дима время не тянет. Придерживает член у основания рукой, а к головке прижимается губами. Ощущения совсем другие, непохожие на поцелуй недавний. Но Диме хочется бесконечно сравнивать, вспоминать, картинки рисовать в голове — о том, как он целует, облизывает туфли, на Серёжу надетые. Не эти, другие. Специально купленные, чистые и какого-нибудь абсолютно пошло-розового цвета. Язык и губы касаются члена точно так, как у Поза в мыслях они касались бы обуви. Следующее, что фантазия подкидывает — облизать каблук. Дима теперь вбирает член в рот, почти сразу на всю длину. Он чувствует себя ебанутым, и в то же время кайфует нереально. Серёже, судя по тяжелеющему дыханию, нравится тоже. Поз движения ускоряет, сосредотачивается на ощущениях собственных. Только вот успокоить собственную разбушевавшуюся фантазию теперь не так просто. Та подсказывает, упорно советует посмотреть на Матвиенко, и Димка просто не может ослушаться. Он вбирает наконец до основания и поднимает взгляд. Видит, как у Серёжи глаза расширяются моментально, стон слышит, и чувствует, как каблук больно упирается прямо в позвоночник. От этого Дима и сам стон сдержать не может, посылает вибрацию по члену, судя по тому, как Серёжа секундно дёргается, но отпускать и не думает. Чувствует солоноватое семя на языке и представляет, насколько пиздецки грязно, и в то же время красиво, оно смотрелось бы на этих самых, или, ещё лучше, тех розовых, из фантазии, туфлях. Но дальше фантазий не уходят и тут. Дима отстраняется медленно, сглатывает, и смотрит на Серёжу. Снова невинно, снова снизу вверх, снова своим поплывшим взглядом. Помогает поправить тому брюки и бельё, снимает его ногу со своего плеча, ещё раз проходится пальцами по обуви, конечно, и наконец собирается с мыслями: — Больше, — а увидев тотальное непонимание, продолжает, — больше, чем необычно. Это пиздецки горячо, Серёж. И я думал, может после… Позова перебивают самым неожиданным образом — туфля опускается точно на пах, каблук в опасной близости к члену. Дима перестает не только говорить, но и думать, слишком долго обрабатывая Серёжино простое: — Уверен, что хочешь ждать так долго?