Ночной Сеул

      Феликс сидел в полутемном коридоре больницы на окраине Сеула. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь приглушенным шумом шагов и редким звуком перекатывающейся по полу тележки. У Чана в этом пригородном госпитале были связи, и после неудачных ночных вылазок они часто приезжали именно сюда, минуя лишние вопросы. Больницы всегда вызывали в Феликсе странное чувство — места, где стены, кажется, дышат болью и смертью, где воздух тяжелый от страданий, а тени на потолке напоминают очертания призраков. Феликса тошнило от всего этого, а еще больше от осознания того, что на этот раз он сам стал причиной чьих-то страданий. Но Хёнджина ему было не жаль — не умер и слава богу; да и за свои гнусные слова получил по заслугам.       Феликсу было противно от мысли, что этот человек сумел заставить его потерять самообладание, сорваться, как цепной пес, ощутить себя диким зверем, каким-то варваром, ничем не отличающимся от тех ублюдков, из-за которых Чанбин едва не попрощался с жизнью. Если бы не Чан, если бы он не остановил его… Феликс не хотел думать о том, что могло бы случиться. Он знал, что впереди его ждут несколько дней самокопания и осуждения себя любимого. Еще будет время. Но не сейчас.       Сострадание вновь покинуло Ли Феликса, и теперь его единственной проблемой стал невыносимый запах антисептиков и раздражающие врачи, мелькающие перед глазами и не дающие покоя.       — Привез? — Чан мгновенно подскочил к Минхо, что держал в руках папку с документами.        Вот она, еще одна привилегия и проклятье золотой молодежи — их имена не должны всплывать нигде, особенно в таких местах. Семья не должна узнать. Поэтому сегодня Хван Хёнджин стал Пак Сын Чоном, а Бан Чан — его старшим братом, Пак Ми Хоном. Так требовал закон, когда хирургическое вмешательство требовалось пациенту без сознания, и необходима была подпись ближайших родственников.       — Кто его так? — Минхо передал документы Чану, еще раз бегло проверив их на наличие ошибок. Крис тяжело вздохнул, устало взглянул на Феликса и торопливо направился в регистратуру, словно надеясь избавиться от этого груза как можно скорее.       Феликс же уставился в одну точку, не понимая, почему все еще находился в больнице, в этом душном месте, пропитанном запахами медикаментов и антисептиков. Чанбин, как и предполагали, получил сотрясение мозга. Ему прописали кучу обезболивающих и противорвотных препаратов, оставили в стационаре до утра и даже поставили капельницу. Человек в соседней палате Феликса не волновал.       — Это ты Хёнджина избил? — Минхо сел рядом. — Что случилось?        Феликс, будь у него хоть капля сил, наверняка рассказал бы Минхо все в мельчайших подробностях. Но сил не было. Ни физических, ни моральных. Даже думать не хотелось, не то, что говорить. Поэтому он продолжил смотреть в одну точку, не отрывая взгляда от потрескавшегося кафеля, считая до ста уже в десятый раз. Это казалось ему единственным способом удержаться от того, чтобы не впасть в пучину собственных мыслей. Вскоре вернулся Чан.       — У Скорпиона сотрясение, внутреннее кровотечение и сломано одно ребро, — сказал он, присаживаясь рядом, и, повернув Феликса к себе, продолжил: — Ты мог его убить, Феликс.       Ли и так чувствовал себя отвратительно, а тут еще и Чан решил включить свои отцовские качества и начать отчитывать его, как непослушного ребенка. Хорошо, хоть Минхо не присоединился — двоих бы он не выдержал.       — Я знаю, — пробормотал Феликс, все так же уставившись в пустоту перед собой. — В следующий раз этот ублюдок будет знать, когда стоит рот открывать, а когда нет. Надеюсь, что его ребро будет долго срастаться, чтобы он мучился. Можете больше не брать меня на ночные перестрелки, посижу с Йени.       Бан Чан, хотя и был зол, понимал, почему Феликс поступил так. Сегодня Хёнджин перешел черту, позволил своей ненависти взять верх, и выплеснул все это в поток мерзких слов. Виноваты в этой ситуации были оба: Варан довел, а Скорпион воспользовался. По-хорошему, Чану следовало бы отстранить их обоих, или, по крайней мере, заставить нести ответственность за свои действия. Но Крис слишком хорошо знал Феликса — тот сам себя сожрет из-за собственной ошибки, а не из жалости к Хвану, про чувство вины так и вообще можно было забыть. А Хёнджин, вероятнее всего, после всего этого немного остынет и перестанет доказывать всем вокруг, что он лучше.       — Аспид, можешь посидеть здесь? Я вернусь через пару часов, — сказал Чан, обращаясь к Минхо. Тот кивнул, с подозрением глянув на все еще невозмутимого Феликса, и тяжело вздохнул. — А ты поднимайся, — Чан потянул Феликса за руку, заставляя его встать на ноги, не обращая внимания на недовольное ворчание. — Не ной, просто прокатимся, — тихо добавил он, направляя парня к выходу.

***

      Феликс уже около десяти минут безуспешно щелкал радиостанции, пытаясь найти хоть одну нормальную волну, но, испробовав все двадцать частот, сдался. Чан же, как бы ни старался завести разговор, все никак не мог достучаться до собеседника: Феликс искусно ускользал от любых вопросов, а когда понял, что Чан не намерен сдаваться, вовсе стал его игнорировать, с интересом рассматривая даже помехи на экране магнитолы. Не найдя ничего подходящего, Феликс взвыл, сжал губы и отвернулся к окну, вглядываясь в мелькающий пейзаж. Но долго молчать не удалось — Крис резко нажал на тормоза, и Варан едва не врезался носом в бардачок.       — Давай поменяемся местами, — вдруг предложил лидер, и глаза Феликса мгновенно загорелись. — Но парням ни слова, они обидятся, если узнают, что дал тебе сесть за руль.       Чан, едва договорив, вышел из машины и освободил водительское место, позволяя Феликсу занять его. Ли, до этого момента выглядевший сердитым, молниеносно выпрыгнул из салона и, улыбаясь во все тридцать два зуба, тут же сел за руль. Его руки уверенно обхватили кожаную обивку рулевого колеса Corvette ZR1 — личного спорткара самого Кристофера, который тот никому никогда не доверял. Вернее, почти никому. Лишь Феликсу, и только тогда, когда они оставались наедине, вдали от посторонних глаз.       Чан в свои двадцать четыре до ужаса обожал гонки, участвовал в них анонимно, под прикрытием, ведь недоброжелателей у него было достаточно, и те могли легко организовать «несчастный случай», чтобы убрать сильного соперника из мира криминала. А Феликс же, будучи подростком, любил посещать эти гонки, наслаждаясь захватывающей атмосферой адреналина, пока однажды не заметил за рулем одного из автомобилей своего лидера. Конечно, тот был в шлеме, но выдал себя по золотой цепочке на шее — подобное украшение было у Чана только одно. После гонки Феликс подкараулил его, застав врасплох. Тогда и началась их история, беседы становились все более откровенными, а вскоре они окончательно сблизились, и Чан доверился Феликсу, впервые в жизни раскрыв кому-то свои тайны и даже познакомил с дочерью.        Остальные члены банды узнали о пристрастии своего лидера лишь тогда, когда Чан уже окончательно покончил с гонками. Теперь единственное, что напоминало о бурном прошлом — это гоночная машина, на которой он иногда выезжал на ночные трассы города, чтобы снять напряжение и забыться. Феликс же, единственный посвященный в состояние Чана и его семейные проблемы, был рядом в такие моменты, поэтому иногда парню выпадала возможность сесть за руль.       — Как же я скучал по этой тачке, — Ли облизнул губы, затем перевел взгляд на Чана и с игривой улыбкой добавил: — Пристегивайся, любимый хён.       Он резко надавил на педаль газа, и машина рванула по пустынной трассе, пронизывая тишину, как стрела. Феликс любил сравнивать спорткары со стрелами: обе следуют цели и успешно доходят до нее в умелых руках. Ветер, ворвавшись в салон через открытые окна, неприятно бил по щекам, напоминая о своем присутствии, но этот дискомфорт только усиливал чувство свободы. Скорость была сосредоточена в его руках, и сердце Феликса билось в унисон с ревом двигателя. Адреналин заполнил каждую клеточку его тела, словно в венах текла не кровь, а огонь. На миг он прикрыл глаза, стремясь глубже осознать и прочувствовать каждое мгновение, словно хотел навсегда запечатлеть это ощущение в памяти.       После восьми километров бешеной гонки они вернулись к исходной точке. Феликс наконец позволил себе выдохнуть, чувствуя, как невидимый груз спадает с плеч, как мысли и эмоции собираются воедино, и дышать становится легче. На горизонте уже начинало робко брезжить тусклое солнце, озаряя первые проблески рассвета, а Феликс все еще сидел в машине, наблюдая за Чаном, который, прислонившись бедром к капоту спорткара, выпускал клубы дыма в утренний воздух.        — Спасибо, мне стало легче, — Феликс уселся рядом на капот. — Когда ты, наконец, бросишь эту дрянь? Они так воняют, просто ужас.       Чан усмехнулся, наблюдая за своим другом. Он решил больше не выпускать дым в его сторону и затянулся в последний раз, с легкой небрежностью выбросив окурок в сторону.       — Раз уж ты успокоился, теперь можем поговорить. Знаешь, что я больше всего ценю в тебе? — Крис внимательно посмотрел на Феликса, его взгляд был серьезным и сосредоточенным.       Ну, конечно. На что Феликс вообще надеялся? Может, на то, что лидер, как всегда, закроет глаза на его выходки и не станет ничего предпринимать? Но Варан понимал: в этот раз он действительно зашел слишком далеко. Ли опустил голову, разглядывая свои руки, сжимающие ткань темных джинсов, и тяжело вздохнул. Как же его раздражал этот чертов Хёнджин. Если бы он сегодня держал свой ядовитый язык за зубами, ничего бы не произошло. Но нет, ему нужно было бросить эту гниль именно в тот момент, когда Феликс потерял связь с реальностью, да еще с такой ненавистью и ядом.       — Твою истинную сущность, как бы странно и смешно это ни звучало — вот что я ценю, — Чан хрипло рассмеялся и добродушно потрепал волосы Феликса. — Хоть ты и безмозглый идиот, но таких настоящих людей я еще никогда не встречал.       Феликс усмехнулся, но в глазах его мелькнула тень.       — Тогда у меня вопрос: как ты мог назначить Скорпиона своей правой рукой? От него фальшивостью несет за километр. Он же весь такой… — Феликс поморщился, словно ощутил неприятный вкус, — …весь такой притворщик. Ты бы видел его днем, меня каждый раз выворачивает от его напускной честности и лживой правильности.       — Может быть, мы днем не пересекаемся, а ночью он становится самим собой, — Чан пожал плечами. — Хёнджин очень ответственный, я бы, наверное, доверил ему свою жизнь, и даже твою.       Феликсу этот разговор не нравился; он мечтал оказаться в своей квартире и завалиться спать, уйти от всех этих утомительных разговоров. И от Хёнджина.        — Хочешь сказать, что мне бы свою жизнь ты не доверил? — язвительно бросил он.       — Феликс, каждый чертов раз, когда ты на задании, я переживаю за тебя больше, чем за всех остальных, — ответил Чан, пытаясь обхватить рукой подбородок парня, но тот упорно отворачивался, не желая смотреть на него. — Не веди себя как ребенок, ты больше не подросток, — продолжил лидер, и, наконец, ему удалось заставить Феликса встретиться с ним взглядом. — Ты сам прекрасно знаешь, что ответственности у тебя нет ни на грош. Именно поэтому я никогда не отправлял вас с Джисоном одних на задания. Вы оба слишком безрассудны. С вами всегда был либо Чанбин, либо Минхо. Ты сегодня китайца лохом назвал, что в первую очередь и послужило началом перестрелки.       Чан отпустил его подбородок и встал с капота автомобиля, устремив взгляд на ночное небо. Звезды медленно растворялись в предрассветной дымке, уступая место свету нового дня.       — Так о чем я… — начал он вновь, разворачиваясь к Феликсу, но теперь его взгляд был другим — холодным и разочарованным. Чан был разочарован в Феликсе. — Сегодня это был не ты. Ты бы никогда так не поступил. Подумай об этом. Это твое последнее предупреждение. Еще одна выходка с вашей стороны, и вы оба пойдете нахуй, как бы сильно я к вам ни привязался. С Хёнджином я сам разберусь, когда он очнется. Да, ему тоже достанется, так что можешь не волноваться — больше он о твоей матери ничего не скажет. И еще, ты сходишь навестить его в больницу. Извинитесь друг перед другом.       Терпение Ли окончательно иссякло. Он резко втянул воздух, сжав зубы, и соскочил с капота. В несколько широких шагов оказался перед Чаном, так близко, что мог чувствовать его дыхание на своей коже.       — Не будет никаких выходок, я и слова ему не скажу больше ночью, — прошептал Феликс, его глаза блестели от сдерживаемых эмоций. Затем он дернул Чана за ворот черной рубашки, притянув к себе так, что их лбы почти соприкасались. — Но к этому уебку в больницу я не пойду и извиняться не собираюсь, хоть убей. Вот такой вот я настоящий — мне похуй на него. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что сорвался и мог убить.       С этими словами Феликс резко развернулся, демонстративно задел плечом Чана, и направился в сторону центральной дороги.       — Куда ты пошел? — раздраженно бросил мужчина, закатив глаза. Он точно не скучал по этой мятежной стороне Феликса. — Как ты домой поедешь? Садись в машину, быстро, довезу хотя бы.       Но Феликс лишь поднял телефон в воздух и, не оборачиваясь, крикнул:       — На такси! А ты езжай к своей истеричке и передай от меня привет. А еще скажи, что он своего добился — больше я доставать его не буду.       Чан смотрел вслед уходящему Феликсу, его настроение менялось быстрее, чем порывы ветра в летнюю бурю. Улыбка скользнула по лицу Чана — Феликс шел, слегка подпрыгивая на каждом шаге, пару раз чуть не упал, пнув комок травы. Он не изменился ни на йоту — все такой же безбашенный, обидчивый, стремящийся всегда быть первым. Чан не хотел выбирать между ними, ведь Хёнджин был таким же огненным, неуступчивым и ярким. Может, Чан знал Феликса дольше, больше доверял ему и чувствовал родственную душу, но и Хёнджин был ему дорог. Они напоминали ему два бушующих пламени, которые пытались погасить друг друга, но не могли, ибо их природа была одинаковой — оба упрямы и неукротимы.

***

      Хёнджин никогда не жаловался на боль, но сейчас ему хотелось буквально залезть на стены и скулить, лишь бы все это прекратилось. Ломать ребра оказалось далеко не тем удовольствием, что он когда-либо хотел испытать. Теперь Хван понял все те ощущения, которыми делился Сынмин, о том, как беспощадно дрался Варан. При одной мысли о Феликсе Хёнджина передернуло от отвращения.       Яркие лучи солнца пронзили больничную палату, будто издеваясь над его страданиями, когда Джисону пришло в голову раздвинуть шторы. Хёнджин простонал, стиснув зубы, и попытался перевернуться на бок, однако такое простое движение обернулось настоящим испытанием. Даже дыхание приносило новую вспышку боли — сломанное ребро напоминало о себе с каждым вдохом и выдохом, и любые попытки двигаться превращались в пытку. Казалось, Варан точно знал, куда бить. Но и этого было мало, тошнота от сотрясения головы накатывала с такой силой, что Хёнджин еле сдерживался, чтобы не потерять остатки достоинства.       Врачи сказали, что на полное восстановление уйдет около шести недель — слишком много времени, чтобы оставаться незамеченным. Это означало одно: Хёнджину придется жопу рвать, чтобы отец не заподозрил ничего лишнего. План уже созрел: он скажет, что университет отправил его на стажировку, а сам возьмет больничный отпуск, перейдя на дистанционное обучение. За годы кропотливой работы над своей репутацией Хван добился того, чтобы ему поверили — момент настал. Иронично, сколько хлопот и хитростей пришлось придумать из-за одного долбоеба по имени Ли Феликс.       — Проснись и пой, — лениво протянул Джисон, вынуждая Хёнджина открыть глаза окончательно. Хотя он очнулся еще вчера вечером, ощущение усталости все никак не проходило. — Ах да, тебе же петь нельзя, бедняжка.       Джисон неторопливо кружил по палате, нахлобучив на себя белый халат, и с нескрываемым удовольствием задавал нелепые вопросы, показывал пальцы и спрашивал сколько тех было, затем и вовсе начал интересоваться своим именем, желая исключить признаки амнезии. Хёнджин чувствовал себя подопытным кроликом в руках сумасшедшего экспериментатора, который с увлечением наблюдал за своей жертвой. Джисон был в своем репертуаре — он мог вывести из себя даже человека, который находился под действием сильных наркотических обезболивающих.       — Замолчи уже, — выдохнул Хван, стиснув голову руками, пряча пальцы в волосы. Боль пульсировала внутри, как если бы в черепе кто-то заколачивал железный молот. В эту же секунду мелькнула мысль: надо было самому что-нибудь сломать Варану, а не валяться на асфальте, наслаждаясь своей мнимой победой. Как бы ни была сильна моральная боль, она никогда не сравнится с физической. — Башка просто раскалывается.       — Еще бы, — хмыкнул Хан и, садясь на край кровати, случайно задел локтем Хёнджина. Тот, не раздумывая, ударил его по ноге, как будто это могло прекратить его мучения. — Ты просто шедевр. С такими фиолетовыми синяками тебе даже тени не нужны.       В ответ на эту реплику Хёнджин едва заметно приподнял бровь, а уголок губ слегка опустился, отчего его лицо приняло странное выражение — смесь усталости и пренебрежения. Джисон начал смеяться, как ненормальный, комментируя, что теперь Хёнджин больше походит на какого-то торчка, которых они частенько видели по вечерам на заданиях, ошивавшихся вокруг своих дилеров.       Из-за смеха друга парень даже не сразу заметил, как в палату вошел Чан, а за ним Минхо и Чанбин. Последний лишь мимолетно бросил взгляд на Скорпиона и, не произнеся ни слова, сел в кресло у окна. Обиделся. Если бы у Хёнджина был другой выбор, он бы никогда не поступил так. Со поделился с ним информацией, надеясь положить конец этой бессмысленной вражде, но Хван решил идти по своему пути. Играть по другим правилам.       — Вы бы еще всей бандой сюда заявились, — с усмешкой проворчал Джисон, приветствуя по очереди каждого из парней. Однако когда очередь дошла до Минхо, он вдруг замялся.       Обычно их приветствия были далеко не традиционно-дружескими: то Джисон целовал Минхо в щеку, то мог легко хлопнуть его по спине или даже пониже, в приоритете была задница. Но после их последнего разговора и недвусмысленного взгляда Ли, в котором не было ничего, кроме холодной отчужденности, Хан просто протянул руку, опустив глаза в пол. Минхо, казалось, не заметил его неловкости — мысли были далеко. Сейчас главная забота — как бы отмазать Хёнджина от отца.       — Мой отец что-то говорил обо мне? Ты же вчера был на приеме, — негромко спросил Хван, напряженно следя за лицом Минхо.       Ли кивнул, затем открыл свой чемоданчик, который всегда был с ним на заданиях. Этот чемодан был, как и сам его владелец, холоден, опасен и полон тайн. Аспид, как называли Ли за глаза, уж точно оправдывал свое прозвище. Вдоль и поперек заполненный ядами и противоядиями, его чемодан был постоянным спутником на всех встречах. Минхо с особым, почти торжественным ритуалом, открывал его, когда избитый противник лежал на земле, и демонстративно рассуждал, какой яд использовать на этот раз.       Чанбин, который хоть и вел с Ли один и тот же подпольный бизнес, таких показных маневров не любил. Для него химические эксперименты над организмами, как и яды, не имели ни малейшего значения. Деньги были целью — чистые, практичные, не опутанные философией и играми со смертью. Но для Минхо его чемодан был не просто инструментом, а священной реликвией. Возможно, его приверженность к ядам и антидотам была отголоском семейного наследия. Семья Минхо управляла сетью элитных больниц, фармацевтических компаний и исследовательских центров, находившихся на острие медицинских инноваций. Они предоставляли передовые методы лечения и спасали жизни. Глава семьи ожидал от своих детей беспрекословного следования по его стопам. Верность и долг были высшими ценностями в семье Ли, и личные амбиции нередко приносились в жертву ради общего блага.       Ирония состояла в том, что пока вся семья Минхо работала на благо человечества, он сам использовал свои знания для того, чтобы отравлять. А на экономику поступил, видимо, чтобы совсем не потеряться в этом омуте и не пересечь черту, обладая более обширными знаниями, которым учили в медицинских вузах.        — Я решил, что ты скажешь отцу про стажировку от университета, — Минхо протянул Хёнджину договор, в котором черным по белому значилось, что уже с завтрашнего дня он числится студентом по обмену в Японском колледже бизнеса и экономики. Хван почувствовал, как у него буквально камень с души упал. Он был готов расцеловать Ли за эту проницательность, даже не представляя, как тому удалось провернуть такое в считанные часы. — Господин Хван был в восторге от того, что его сын наконец-то занялся оформлением документов сам, а не, как обычно, свалил все на секретаря. А мой отец, разумеется, не преминул лишний раз съязвить, что ты самый идеальный сын во всей Южной Корее, и мне бы следовало быть таким же, — с легкой усталостью в голосе добавил Минхо, закатывая глаза. — Подпись твою Джисон подделает, а печать ректора... что-нибудь придумаем.       Хёнджин, с трудом приподнявшись на локтях, с игривой драматичностью выдохнул и театрально всплакнул:       — Я вас люблю, парни.       Чан, стоявший в стороне и наблюдавший за всем этим, усмехнулся. Для тридцатилетнего Криса такие мелочи казались почти нелепыми. Он не раз удивлялся той непростой дружбе, которая связывала этих ребят. Минхо, Феликс, Джисон — все трое казались избалованными жизнью и деньгами, но когда доходило до дела, они были готовы защищать друг друга до последней капли крови. Когда Феликс уехал, на его место пришел Хёнджин — тот, кто на первый взгляд вообще не подходил на роль верного друга. Однако со временем Хван приятно удивил Криса. С тех пор Чан больше не разделял людей на богатых и «обычных», понимая, что сердце есть у всех, вне зависимости от статуса.       — Ну ладно, — Джисон, хлопнув в ладоши, привлек к себе внимание. — Раз все решили, я пошел, у меня свои дела. Уже почти середина сентября, а я не менял цвет волос с августа. Думаю, на этот раз сделаю что-то осеннее, — протянул он, уже собираясь покинуть палату. Но, сделав несколько шагов, Хан вдруг обернулся и взглянул на Минхо. — Тебя подвезти?       После легкого кивка Ли уголки губ Джисона тронула слабая улыбка. Минхо ловко сложил документы обратно в свой серый чемоданчик и, сохраняя невозмутимость, направился к двери. Джисон, уловив что-то необычное, внезапно напрягся — вместо привычного запаха ладана с нотками кедра он почувствовал нечто иное, едва уловимый аромат лаванды, смешанный со сладковатыми древесными аккордами. Хан, который гордился своей способностью разбираться в парфюмах, даже не задумываясь, схватил Минхо за запястье и, поднеся его к носу, прижался к коже.       — Ты поменял аромат? — спросил он с неподдельным интересом, обжигая кожу запястья горячим дыханием.       Минхо застыл, ошеломленный таким внезапным действием. Его глаза расширились, а лицо отразило смятение.       — Да, — ответ прозвучал чуть неуверенно, словно Ли сам не был готов к такому вопросу. — Долго еще меня нюхать будешь?       Прежде, чем Джисон успел ответить, к ним подошли Чан и Чанбин.       — Правда? — Чанбин чуть ли не уткнулся носом в шею Минхо, пытаясь уловить тонкий аромат. — Я вообще ничего не чувствую.       — И я, — добавил Чан, что заставило Минхо лишь сильнее вздрогнуть. Лидер банды так же увлеченно пытался что-то учуять. Сложно понять, куда еще дальше полезет эта странная сцена? Ли чувствовал, как внутри него нарастает желание исчезнуть, буквально провалиться сквозь пол, потому что терпеть подобное внимание он не мог.       Хотя, если быть честным с собой, это внимание было приятным, но лишь от одного человека. Понимание, что Джисон заметил такую мелочь, вызывало теплую волну радости, ведь Минхо никогда не злоупотреблял парфюмом — один легкий брызг на запястье, который он затем аккуратно растирал на ключицах. Но Джисон заметил это, и внутри него отозвалось что-то приятное.       — Хватит уже меня нюхать. Вы собаки, что ли? — бросил Ли, поспешно делая два коротких шага в сторону коридора. — Поехали.       Когда за Минхо и Джисоном закрылась дверь, Чан, повернув защелку, запер палату и мрачно посмотрел на Хёнджина. Этот взгляд был тяжелым, полным разочарования. Хван терпеть не мог такое выражения на лице того, кого искренне уважал. Он всегда старался избегать разочарования, особенно если это касалось людей, к которым у него была искренняя привязанность.       — Скажу честно, — начал Чан, подходя к окну и вглядываясь в приглушенный свет пригородного Сеула, который пробивался сквозь стекло палаты — единственной одноместной во всей больнице. — Ты поступил подло. Даже не разобрался в ситуации, а сразу воспользовался слабостью Варана, не задумываясь о том, что этот человек пережил в детстве. Я всегда думал, что ты более зрелый, что у тебя хватит мудрости положить конец вашей вражде, но ты только усугубил все.       Хёнджина раздражало каждое слово. Ему было наплевать на прошлое Феликса, наплевать на его боль, наплевать на все, что касалось этого человека. Он не хотел понимать, не хотел сочувствовать, не хотел даже смотреть в его сторону. Ли Феликс стал для него ежедневным раздражающим фактором, настоящей занозой, от которой Хёнджин не мог избавиться уже месяц. Каждый день этот ангелоподобный демон выводил его из себя, заставляя кипеть от злости. Он подверг опасности Чанбина, вел себя, как дурак, цепляясь к любым мелочам, словно упрямый ребенок. Если бы на месте Феликса был кто-то другой, Хёнджин, возможно, и проявил бы хоть каплю сочувствия. Даже к тому же Сынмину он испытывал больше симпатии. Но Чан снова защищал этого уебка, и Хёнджину это казалось глубоко несправедливым.       Феликс казался ему бесконечной провокацией, неизбежной, как буря, которая каждый раз оставляла за собой разрушения, не давая покоя.       — И не думай, что я сказал это только тебе, — Чан резко развернулся. — Варан тоже это услышал. Это не работает в одну сторону, Хёнджин. Вы оба у меня уже вот здесь сидите, — он жестом указал на шею, демонстрируя, как они довели его до предела. — Такое поведение недостойно взрослых людей. Никогда в банде бродячих детей не было того, чтобы свои же унижали друг друга морально или избивали.       Конечно, не было. Ведь до этого Хёнджин и Феликс никогда не сталкивались так близко, не пересекались настолько, чтобы их яды смешались, создавая настоящий взрыв. Хван знал, что они с Ли несовместимы, как огонь и масло, и каждый день, когда он видел его, это только подтверждалось.       — Варан передал, что больше не будет к тебе подходить и цепляться, — голос Чана стал чуть мягче, но его слова не потеряли своей строгости. — Я попросил его прийти к тебе, если он решит это сделать, — Чан продолжал, хотя знал, что Ли был слишком гордым, чтобы сделать шаг к примирению. — Извинись за слова.       Хёнджин ядовито не усмехнулся только из уважения к Чану, но внутри его разрывало от сарказма. Извиниться? Феликс, по мнению Хёнджина, заслужил каждое слово.        — Извиняться я не буду, хоть убей, — Хван бросил эти слова, как нож, глядя прямо в глаза лидеру.       Чан лишь усмехнулся. Слова Ли были зеркальным отражением этих. С самого начала было ясно, что просьба о примирении между ними — это игра в одни ворота. Оба они были слишком упрямы, слишком горды, чтобы сделать первый шаг. Крис не раз сожалел о том, что каждый член банды был дорог ему по-своему, но эти двое стали особенно важными. Незаменимых не бывает, но Хёнджина и Феликса заменить никто бы не смог.       Они, правда, достали. Даже Крис, который носил гордый статус самого опасного человека ночи, сейчас понятия не имел, что делать с двумя упрямыми парнями, которые раз за разом нарушали сформировавшуюся за долгие годы идиллию в банде. Он мог бы закрыть Феликса и Хёнджина в одной комнате, как когда-то поступил с Минхо и Сынмином, чтобы заставить их помириться. Тогда это сработало. Но Скорпион и Варан? Они скорее разорвали бы друг друга на части, чем нашли общий язык. Единственное, на что он теперь мог надеяться — это на их благоразумие, которое, как ему казалось, оба давно утратили.       — Хорошо-о-о, — протянул Хёнджин, сдаваясь под тяжестью взгляда Чана. — Я извинюсь, только хватит смотреть на меня так разочарованно и печально.       Была ли в этих словах искренность? Крису этого знать не обязательно, Хёнджин просто сделает то, что хочет босс. Мужчина лишь кивнул, принимая капитуляцию, и, подходя ближе, аккуратно похлопал Хвана по плечу, как бы говоря, что это все, что он от него хотел.       — Я пойду, — сказал Чан, бросив короткий взгляд на наручные часы, словно они могли облегчить его тревоги, и устало вздохнул. — Выздоравливай быстрее, без тебя дела ведутся тяжелее. Ты нужен, Скорпион.       Он знал, что Хёнджин всегда откликался на такие слова. Улыбка, пусть и слабая, мелькнула на лице парня, и Крис ответил ей своей, чуть заметной, но искренней. В этот момент лидер осознал: ему следовало с самого начала обсудить с Хваном возвращение Варана, дать понять, что его место останется неприкосновенным, что ничего в их мире не изменится, а вражда — лишь пустая игра эмоций. Может быть, тогда Хёнджин не решился бы на месть, а Феликс, вместо того чтобы кипеть и язвить, смирился бы со временем. Но момент был упущен. Эти мысли, как темные тучи, накрывали сознание Чана, заставляя его признать, что частично ответственность за конфликт лежала и на нем. С этой тяжестью в душе он повернулся к двери.       Чанбин, до сих пор молчащий и погруженный в собственные раздумья, встал следом. Хёнджин уже открыл было рот, собираясь позвать его, остановить, но Со лишь поднял руку в воздухе, не поворачиваясь. Жест был красноречивее любых слов, обрывая все попытки общения. Отлично. Теперь Чанбин не хотел с ним даже разговаривать. И снова все проблемы из-за ебаного Феликса.

***

Неделю спустя.        Про несколько дней самокопания и осуждения себя любимого, Феликс не наврал. Настроение было не то, чтобы на дне, его просто не было — Ли существовал в полупрозрачном состоянии, раздраженный и разочарованный. В попытках забыться, он сначала прибегнул к правильным и продуктивным методам: ходил в клуб, дополнительно занимался с тренером и даже отточил технику стрельбы на большем расстоянии. Обычно лук был его спасением: стоило ему только взяться за него, и все лишние мысли испарялись. Оставалась лишь мишень, в которую он стремился вонзить стрелу, не видя ничего, кроме цели. Но в последние дни перед его мысленным взором вставало лицо Скорпиона, заменяя собой любую мишень. Как же Ли устал от этого образа, от этой мучительной навязчивости. Он был готов головой об стену биться, лишь бы не видеть его, не вспоминать ту кровь, что запеклась на его руках.       Когда исчерпались «правильные» способы отвлечься, Феликс обратился к проверенному — к алкоголю. Он напивался в ночных клубах так, что не мог вспомнить, как оказался дома. Дни и ночи слились в одно сплошное, тягучее и пьяное забытье. Зато это работало — мысли больше не задерживались в голове. И, пожалуй, Феликс бы продолжал в том же духе, если бы не необходимость появляться в универе. Чертова Корея со своими правилами и строгим контролем посещаемости.       Едва добравшись до кафе, где его уже ждали Минхо и Джисон, Феликс дернул за дверную ручку и шагнул в помещение, которое оказалось переполнено людьми. За последнюю неделю толпы людей он привык видеть лишь в клубах, окруженных неоновыми огнями. Здесь же его ослеплял свет ярких ламп, а приторный интерьер только усиливал ощущение дискомфорта. Первую пару он проспал без малейших угрызений совести, а в перерыве между второй и третьей друзья назначили встречу в этом кафе.       С шумом рухнув в мягкое кресло, Феликс ощутил на себе внимательные взгляды Минхо и Джисона. Университет был последним местом, где он хотел оказаться, потому что сейчас его голова раскалывалась на сотни мелких осколков. Двенадцать стопок текилы и три Сангриты напомнили о себе мощной головной болью.       — Ну ты и фрешка, — Джисон моментально снял с Феликса темные очки, окидывая его взглядом. — Выглядишь так, будто бухал неделю напролет.       — Я и бухал неделю напролет, — хриплым голосом подтвердил Ли. Позавчера по дороге домой он где-то потерял пиджак и в итоге ждал такси на холодной улице в одной майке. Осенью, особенно ночью, это, мягко говоря, было не лучшим решением. — Побил твой рекорд?       Минхо закатил глаза. Он не одобрял такой подход, осуждая Феликса за привычку топить свои эмоции в алкоголе. Аспид помнил, как пытался поговорить с Вараном, когда тот был в Месте, но Феликс неизменно обрывал разговоры, предпочитая напиваться в клубах, нежели разбираться с проблемами. Ли ждал, пока все не разрешится само собой, даже если проблемой был он сам.       — Конечно, нет, — ухмыльнулся Хан, демонстрируя свой новый пепельно-коричневый цвет волос и идеальную, без единой складки, рубашку, поверх которой был наброшен вязаный кардиган. — Кстати, после пар поедем в ресторан. Сын друга отца открыл новую точку, то ли французская кухня, то ли итальянская, не помню. Один идти не хочу, а ты, — он кивнул на Феликса, — хотя бы среди людей покажешься. Кстати, вы этого парня знаете, он с нами когда-то…       Феликс почти не улавливал, что говорил Джисон. Все его мысли сводились к одному: выпить, поесть и отоспаться на задних партах, а потом вернуться домой и снова лечь спать. Если останутся силы, то еще заехать к Йени помочь с делами. Все шло на удивление гладко — знакомый из Сан-Франциско уже нашел клиентов, и на днях должна была состояться их первая крупная сделка на сумму около ста миллионов вон.       — Я не поеду, — вдруг резко заявил Минхо, что вызвало удивленный взгляд Хана. — Скоро придет Дахён. Я попросил его помочь с печатью от ректора для документов Хёнджина по стажировке.       Феликс поморщился. Ну, конечно, этот образцовый пай-мальчик наверняка уже успел замести все следы: и побои скрыть, и умело оправдать свое «болезненное» отсутствие. Ни намека на то, откуда у него были травмы и кто за ними стоял.       — А почему ты меня не попросил? — обиженно спросил Джисон. Минхо в ответ лишь приподнял бровь, едва сдерживая раздражение.       — Ты серьезно? Когда я весь день пытался достучаться до тебя с просьбой о помощи, ты только и делал, что строил глазки очередной второкурснице в коридоре, — Ли заметно повысил голос, что даже сам не сразу осознал. — Я просил тебя, Джисон. Но ты не захотел вникать в суть.       Феликс, наблюдая за разгоревшейся перепалкой друзей, лишь покачал головой. Со стороны они действительно напоминали пару, планирующую отпуск или что-то не менее тривиальное. Зрелище, мягко говоря, выглядело до ужаса комичным. Невольно в голове возник вопрос: а они с Хёнджином выглядят так же со стороны, когда ругаются? Мысль показалась настолько абсурдной, что Варан сам не понял, почему его мозг вдруг решил задаться подобным вопросом. Тряхнув головой, он быстро вернул себя к реальности.       — Вот смотрю на вас и думаю: сколько лет еще пройдет, прежде чем вы потрахаетесь? — с невозмутимым лицом заявил Феликс, настолько серьезным тоном, что было трудно понять, шутил он или говорил всерьез. — Секс по дружбе, наверное, вещь неплохая и интересная. Ради Минхо я бы даже активом стал, — усмехнулся Ли. — Он же красавчик.       — Эй! — Джисон мгновенно ударил его ногой под столом. — А я?       — А ты — бабник, — с легкостью заключил Феликс.       — Ты тоже, — добавил Минхо, приветственно махнув рукой только что вошедшему Дахёну. — Ладно, я пошел. Увидимся на паре.       Джисон моментально сменил вектор внимания, как только заметил высокого парня в оверсайз-свитере нежного голубого оттенка. Дахён, сияя во все тридцать два зуба, приближался к Минхо, и, приобняв его за плечо, вместе с ним направился к выходу. Хан остался сидеть, будто громом пораженный, с открытым ртом, наблюдая за этой картиной. Прямо перед его носом какой-то посторонний увел его друга, его Минхо. И плевать, что сам Ли просил помощи у этого Дахёна. Главное, что теперь рядом был не Хан.       — Это еще кто такой? — невозмутимо спросил Феликс, но Джисон словно не услышал, продолжая пристально смотреть вслед уходящим фигурам. — Прием! — Ли щелкнул пальцами перед лицом друга. — Земля вызывает господина Хана! Ставьте свою ревность на паузу и вернитесь в реальность.       Хан повернулся с таким раздражением на лице, что Феликс не сдержался и рассмеялся, на мгновение забыв даже о своей больной голове.       — Дахён — наш одногруппник. На пары ходить надо, а не в клубах текилу глушить, — холодно отозвался Хан, едва сдерживая недовольство. — Он меня бесит.

***

      Хёнджина наконец-то выписали из больницы, вручив длинный список рецептов на различные обезболивающие. Несмотря на то, что это был всего лишь заурядный пригородный госпиталь, на фоне разрекламированных сеульских клиник он проявил себя даже лучше. Впрочем, дело было вовсе не в репутации этого заведения, а в том, что Хван щедро отблагодарил медперсонал, обеспечив себе не просто внимание, а пристальный контроль за каждым шагом. Теперь, когда дни больничного заключения закончились, он мог вернуться к привычной жизни, хотя ребро все еще болело, как проклятое. Прошло уже три недели, а острая боль продолжала терзать грудную клетку, особенно по ночам, лишая сна и покоя. Хёнджин всегда любил спать на животе, подминая под себя одеяло, но теперь, как бы ни хотелось, эта поза была для него под строжайшим запретом врачей. Однако менять привычки, которые с годами превратились в рефлексы, оказалось делом не из легких. Каждую ночь, просыпаясь от вспышки боли, Хван не мог сдержать ярости и мысленно осыпал Феликса самым изощренным трехэтажным матом.       Феликс, как ни странно, сдержал слово, данное Чану. Он не просто перестал лезть к Хёнджину — он буквально избегал его, как чумы. Каждый раз, заметив Скорпиона, Варан будто отлетал на несколько метров, точно вспугнутая птица. Хван поначалу не мог понять такого поведения, наблюдая за ним с недоумением, но не жаловался. Благо, это избавило его от постоянных выходок в свой адрес. В конце концов, до него дошло, что Феликс намеренно уклонялся от любых контактов: в университете они не виделись, потому что Хёнджин находился на больничном, а в Место Феликс приходил ближе к полуночи, быстро обсуждал дела с Йени и мгновенно исчезал. Даже в жилом комплексе они не сталкивались — Феликс предпочитал лестницу лифту, а если они случайно выходили из квартир в одно время, Ли тут же возвращался назад, выжидая, пока Хёнджин исчезнет из поля зрения.       Казалось, что жизнь вернулась в свое привычное русло, словно наступила весна, то время, когда проклятого Феликса еще не было в Корее. Будто вернулся весенний рассвет, а в воздухе царила прежняя безмятежность, обманчиво окутывающая Хёнджина. И если сам Феликс больше никак о себе не напоминал, тяжесть других проблем оставалась. Чан молча ждал извинений, а Со вообще не разговаривал с Хёнджином уже третью, блять, неделю. Эта напряженная тишина, витающая в воздухе, выводила из себя всех вокруг. Даже Йени, обычно погруженный в свои мониторы, начинал раздражаться, а про Сынмина и говорить нечего — тот открыто негодовал из-за новой динамики между двумя мажорами. Когда они случайно оказывались в радиусе метра друг от друга, тишина между ними была настолько насыщенной, что казалось, будто их молчание убивает больше, чем любые слова.       В конце концов первым сдался Джисон. Не придумав ничего лучше, он схватил за плечо Минхо и с его помощью затолкал обоих — Феликса и Хёнджина — в кабинет лидера, пока Чан где-то отсутствовал. Хан был уверен, что справиться с двумя идиотами могут только такие же идиоты. Аспид, разумеется, в этот список себя не включал.       Феликс первым делом попытался открыть дверь, но услышал лишь громкий и заразительный смех Джисона. Ли шумно втянул воздух, сдерживая раздражение и пытаясь собраться с мыслями. Конечно, потом он обязательно скажет все, что думает о Джисоне, но сейчас надо было сосредоточиться. Внутри же все клокотало. Нет, его отношение к Хвану не изменилось — он по-прежнему не переносил этого парня. Но теперь между прошлым и настоящим вновь стерлась тонкая грань. Хёнджин словно взял нож и разодрал старую, едва затянувшуюся рану, а затем, безжалостно и с точностью хирурга, вылил на нее кислоту — каждое слово проникало в самые глубокие уголки сознания Феликса. Он столько времени не думал о прошлом, не вспоминал ужасы своего детства, наслаждаясь настоящим. Но Скорпион вернул его туда, в ту пропасть, да еще и заставил усомниться в себе.       — Я обещал Чану, что извинюсь перед тобой, — тихо сказал Хёнджин, усаживаясь на диван с той ленивой, почти вызывающей грацией, которая всегда раздражала Феликса. Он привычно закинул ногу на ногу и посмотрел на собеседника, словно ничего не произошло.       — Ты всегда даешь обещания, которые не собираешься выполнять? — с насмешкой спросил Ли, стараясь скрыть колкую досаду.       — Почему ты решил, что я не способен извиниться? Я не злой человек, просто ты, уебан, меня раздражаешь, — Хван склонил голову, внимательно изучая его лицо. В этот момент Феликс вдруг понял, что впервые Хёнджин разговаривает с ним без обычного налета высокомерия, без презрения в голосе. Его спокойствие било по нервам, как ртутный шарик, катающийся по стеклу. — Заставь меня. Ты ведь так любишь заебывать людей.       Феликс приподнял бровь в удивлении. Что он нес вообще? Заставить? Снова пытался быть правильным и превосходным, как всегда. Этот человек раздражал его до белых костяшек, до того момента, когда пальцы сжимались так сильно, что, казалось, еще чуть-чуть, и они сломаются.       — Тебя возбуждает принуждение или что? — Феликс усмехнулся, но в его глазах не было ни капли тепла. — Истеричка, найди кого-нибудь другого, кто с радостью согласится исполнить все интересующие тебя фетиши. Мне твои извинения до лампочки, потому что, как ни крути, все, что ты скажешь, не будет иметь ни капли искренности, ни какого-либо смысла. Потому что ты — жалкий притворщик, Хван Хёнджин, — Феликс говорил, стиснув зубы так, что они скрипели. — Хочешь сыграть роль примерного зама Чана? Ладно, давай, я подыграю. Когда он вернется, пойдем к нему и скажем, что все в порядке, что мы больше не воюем, пусть все в Месте выдохнут. Пошли, — Варан вскочил и направился к двери, но, заметив, что Хван даже не шелохнулся, резко развернулся и бросил: — Ну и? Я ведь пытаюсь упростить тебе жизнь.       — Почему ты так себя ведешь? — не обращая внимания на то, как Феликс лихорадочно метался, пытаясь вырваться из этого проклятого кабинета, Хёнджин, напротив, оставался на месте. Он даже и не думал уходить, хотя давно мог это сделать. — Ты делаешь это не потому, что боишься вылететь из банды. Не из-за того, что обещал Чану держать себя в руках. Почему?       Слова застыли в воздухе, как осколки стекла, готовые вот-вот осыпаться. Хёнджин пристально наблюдал за Ли, пытаясь понять, что скрывается за его маской. Варан был слишком упрямым, слишком непокорным, чтобы поступать против своей воли. Если Хёнджин и мог прогнуться ради сохранения чести и достоинства в глазах окружающих, то Феликс никогда бы не изменил своим принципам. Его игнор в сторону Хвана был продиктован исключительно собственным желанием.       — Мне было тринадцать, когда я нашел мать с перерезанными венами, — Феликс резко развернулся к Хёнджину, его голос гулко отдавался в стенах кабинета, а глаза сверкали ледяной злобой. — Она лежала в луже своей крови, а я стоял рядом и не знал, что делать. Потом я жил с человеком, из-за которого она умерла. Каждый день я видел, как отец приводил домой проституток. Каждый чертов день. Я запирался в комнате с младшей сестрой и делал все возможное, чтобы она не плакала.       Хёнджин молча слушал, его лицо было напряженным, но он не произнес ни слова.        — Ты спросил, расстроился ли он, когда узнал, что жена умерла? — Феликс рассмеялся, но в смехе не было ничего, кроме горечи. — Нет. Ему было похуй. Он вышел из тюрьмы спустя год, после того как убил человека, и единственный раз сходил на ее могилу. Один. Чертов. Раз.       Феликс внезапно перешел на крик, не осознавая, почему вдруг начал рассказывать все это. Он никогда раньше не говорил об этом никому, даже себе. Но эти слова жгли его изнутри, как кислотный дождь, разъедающий душу. Может, если Хёнджин узнает полную картину сейчас, больше не сможет его задеть. По крайней мере, Феликс будет готов. А может, просто эта боль была слишком глубокой и слишком старой, чтобы оставаться невысказанной.       — Отец просто убил человека, не раздумывая. Захотел — и убил. Из-за каких-то проклятых бумажек, — голос Феликса был таким низким, а каждое слово пропитано яростью, которая вибрировала в воздухе. Он сделал шаг ближе к Хёнджину, схватив его за ворот рубашки и резко дернул вверх, заставив того подняться с кресла. Скорпион не сопротивлялся, будто позволял Варану совершить этот импульсивный поступок. — Злость, ненависть и власть. Вот что движет такими, как он... как мы. Единственное, чего у меня нет, — это власти над тобой. Но ее дает пистолет, нож... или стрела. Любое из этих оружий может убить. Ты понимаешь, о чем я? — Феликс опустил взгляд, его пальцы сжались на гладкой ткани, изучая узоры дорогой рубашки Хёнджина. — Я ведь мог бы убить тебя. Как думаешь, если все будет продолжаться в том же духе, как далеко мы зайдем?       Скорпион молчал, его холодный взгляд скользил по лицу Феликса, но не выказывал ни страха, ни жалости. Лишь ледяное спокойствие.       — Учись контролировать себя, — спокойно, но с железной решимостью Хёнджин обхватил запястье Феликса своей рукой и с силой оттолкнул его, заставив отступить. — Ты можешь сколько угодно прикрываться своим прошлым, жаловаться на судьбу и тонущее в крови детство. Но ты — просто обиженный на жизнь бунтарь, который не способен взглянуть на происходящее с другого угла. Тебя давит твоя же ненависть. Феликс, ты родился в такой же семье, как и я. И ты прекрасно знаешь, что иногда нужно прятать свою натуру глубоко внутри, проглотить все это и смириться. Повзрослей.       Это был первый раз, когда Хёнджин назвал его по имени. И, пожалуй, первый раз, когда их диалог не закончился руганью и дракой. Феликс замер, словно все слова Хвана ударили его по лицу, сбивая с толку. Скорпион, ничего больше не говоря, смотрел на Варана с каким-то странным выражением — взглядом, в котором было больше, чем презрение или отвращение. Что-то неопределенное, почти невидимое для посторонних глаз. Он коротко кивнул, словно подтверждая свою точку зрения, а затем, достав из кармана брюк дубликат ключей от кабинета Чана, спокойно открыл дверь.

***

      С того диалога в кабинете Криса, прошло около двух недель. Боль в ребре постепенно утихала, и теперь Хёнджин снова мог спать на животе, как привык. Он вернулся в университет, рассказал родителям о «захватывающей» стажировке в Японии, и его жизнь постепенно возвращалась в спокойное русло. Что до Феликса — отношения с ним тоже немного изменились. Ли больше не шарахался при виде Хвана, а однажды даже позволил себе язвительный комментарий в его адрес. Казалось, что внешне все нормализовалось, но внутри Хёнджин продолжал испытывать к нему глубокую ненависть, проклиная каждый их случайный взгляд, зная, что это чувство было взаимным. Хотя сейчас, с бокалом дорогого красного вина в руке, белобрысая кукла не занимала мысли.       Хёнджин всегда был склонен к романтике. Он находил особое удовольствие в том, чтобы пить вино из изящных бокалов, зажигать свечи и даже иногда покупать цветы для дома. Хван поражался красоте растений, особенно ему нравились ирисы — эти строгие, но в то же время изысканные цветы, чья холодная красота напоминала ему о собственных эмоциях. Сегодня, расположив два букета ирисов в вазах по углам гостиной, Хёнджин наконец-то позволил себе расслабиться, наслаждаясь заслуженной тишиной и покоем после тяжелого дня.       Однако этот покой был грубо разрушен резким и настойчивым стуком. Не в дверь, как можно было бы ожидать, а в панорамное окно. Хёнджин резко вскочил, его сердце забилось чаще, когда он увидел на уличной террасе Феликса. Тот стоял с сумкой, до отказа набитой деньгами и документами, непрерывно оглядывался на свой балкон и продолжал стучать в стекло. Это было последним, чего Хёнджин мог ожидать в этот вечер.       Поставив бокал на столик, он медленно подошел к двери и повернул ручку. Феликс, едва дождавшись этого, буквально ворвался в комнату, бросив сумку на пол и схватив Хёнджина за плечи.       — Скорпион, — прорычал он с отчаянием в голосе. — Умоляю, спрячь меня.       Скорпион никогда не видел Варана таким испуганным. Казалось, что все его дерзкое и беспечное самообладание рассыпалось в прах. А еще Хёнджин впервые заметил веснушки на лице Феликса, которые тот, по всей видимости, тщательно скрывал под слоем тонального крема, его растрепанные светлые волосы и губы, искусанные до крови.