Когда ангелы плакали

      Санкт-Петербург, декабрь 1907 год.       Петербург жил в ожидании Рождества Христова, и хоть народ ещё соблюдал строгий пост, приближение священного праздника ощущал душой каждый горожанин. Два дня как наступили долгожданные каникулы для гимназистов и студенчества, и на городских площадях развернулись Рождественские ярмарки. Утром, в преддверии сочельника, по сложившейся традиции, Митя вместе с отцом отправились за рождественской елью.       На Сенном рынке было многолюдно и суетно, народ толпился меж съестных прилавков, которые в канун праздника, по обыкновению, были завалены индейками, глухарями, рябчиками, куропатками и прочей мясной снедью – как ознаменование скорого завершения Рождественского поста.       До полудня Наврусовы бродили средь ярмарочных рядов, выбирая подарки, ёлочные бусы, рождественских херувимов и крошечные церквушки с сияющими слюдяными окошками. Глаза разбегались от блеска и пестроты стеклянных и восковых шаров, золочёных орехов, хлопушек и бенгальских огней. Всё это навевало ощущение приближения праздника и бесконечной детской радости.       Вернувшись домой и отобедав, Митя устроился у окна третьего этажа в своей комнате. Расположившись на широком подоконнике, мальчик равнодушно провожал взглядом проезжающие по Английской набережной экипажи, примечая, как разыгравшаяся к вечеру метель, укутывает Неву пушистым белым покрывалом, гоня прочь редких прохожих. Однако непогода не портила предвкушения торжества и скорой долгожданной встречи с братом, по которому он скучал два долгих месяца.       Пребывая в нетерпеливом ожидании, лишь в седьмом часу вечера Митя увидел в окно остановившийся у парадной особняка долгожданный экипаж. Заприметив в свете бледных фонарей выходящего из заснеженной повозки брата, мальчик опрометью кинулся к лестнице.       Перепрыгивая через три ступени, он стремительно нёсся вниз, по пути едва не сбив с ног лакея Лукьяна, спешащего с полным подносом в руках в кабинет хозяина дома.       – Прошу простить великодушно! – извиняясь на ходу, радостно бросил Наврусов-младший, стремясь в переднюю.       – Здравия желаю, Ваше высокоблагородие! – восторженно закричал он и кинулся навстречу вошедшему в парадные двери брату.       – Ну, здравствуй-здравствуй, родной, – подхватил его на руки Всеволод. – Как ты тут без меня? Озорничаешь, небось? – приговаривал он, покуда братец расцеловывал его в обе щеки.       Услышав радостные возгласы младшего сына, в переднюю уже спешила и хозяйка дома, Анастасия Афанасьевна.       – Севушка, мальчик мой, – бросилась она обнимать отпрыска, не скрывая слёз радости.       От колючей шинели брата веяло холодом, морозной свежестью и мускатом. Митя прижался щекой, ощущая лёгкие покалывания военного сукна и влагу от успевших растаять от домашнего тепла снежинок. Сейчас он был счастлив так, как только может быть счастлив человек в столь нежном возрасте. Задрав голову, он с обожанием смотрел на Севу и бесконечно гордился им.       – Ну, что же мы стоим в передней? – спохватилась матушка. – Стол уж накрыт, ужин стынет, только тебя, дорогой, и ждали.       В просторной столовой, отделанной дубовыми панелями, тиснёной кожей и красочным орнаментом в кессонах потолка, массивная люстра из генуэзского стекла освещала ярким светом большой дубовый стол, покрытым белоснежной скатертью, за которым собралась вся немногочисленная семья Наврусовых. Несмотря на строгий Рождественский пост, в честь приезда Всеволода, матушка всё же отступила от принятых правил и велела приготовить, помимо прочего, рыбные блюда. Поэтому, кроме привычных постных щей и отварной картошки съ жареными груздями и соленьями, был подан форшмак из судака, караси съ трюфелями и пирог с грибным фаршем и раками.       С аппетитом и довольной улыбкой, уплетая грибные щи, Митя не сводил с сидевшего напротив брата восторженного взгляда. При электрическом освещении тиснёная вышивка на форменных погонах и пуговицы на юнкерском кителе блистали позолотой, притягивая к себе взор.       Отец одолевал Всеволода вопросами касаемо учёбы и военной подготовки, а матушка, по своему обыкновению, всё больше молчала и глядела с нежностью, наслаждаясь редким присутствием старшего сына.       – Ну, и как продвигаются твои знания в военной администрации? Понятна ли тебе данная дисциплина? – не отрываясь от трапезы, задал сыну очередной вопрос Сергей Фёдорович.       – Несомненно, – уверительно отозвался Всеволод. – Более того, я считаю вопросы организации военного управления и комплектования армии очень важными в наше время. Помимо этого, мне весьма интересны гео­де­зия, топография и фор­ти­фи­ка­ция.       – Отрадно слышать, – расплылся в довольной улыбке родитель. – Рад, что военная наука пришлась тебе по душе. Признаться, я был немного обеспокоен, ожидая твоего мнения на сей счет.       – Ну, что Вы, отец, не стоило и беспокоиться, – откладывая приборы, убедительно произнес Сева. – Я всем доволен и счастлив тем, что мне выпала честь продолжить военную династию нашей семьи.       – Весьма похвально, – с одобрением кивнул генерал, не без гордости взглянув на старшего отпрыска.       Митя, с вниманием слушая диалог отца с братом, неторопливо доедал поданного ему судака, при этом не забывая строить в голове план, как по окончании ужина они с братом займутся украшением рождественской ёлки и, наконец-то, вдоволь наговорятся.       – Я тоже хотел бы послужить своему Отечеству в кавалерии, преуспевая в офицерской карьере, – щедро одаривая улыбкой родных, не сдержав свой пламенный порыв, выпалил как на духу младший Наврусов, и, подняв руку вверх, изобразил зажатую в кулаке шашку.       – Думаю, нашему семейству вполне довольно военных, и тебя, друг мой, как было уже не раз говорено, ждет Императорский университет и не менее блистательная, смею надеяться, карьера юриста, – строго одёрнул его отец. – Поверь, эта профессия не менее благородна и уважаема. А воевать нашему роду и впрямь уж довольно.       Мальчик растерянно улыбнулся и стараясь не выдать своего огорчения, лишь с сожалением вздохнул, ибо разговор на эту тему и впрямь был не из первых. Глава семейства и прежде не раз говорил матушке, что не желает видеть младшего сына военным, поэтому спорить было бессмысленно, да и из уважения не принято.       Не обращая внимания на сконфуженность младшего сына, генерал, как ни в чем не бывало, продолжил трапезу. К слову, Сергей Фёдорович в воспитании своих детей всегда придерживался военной дисциплины, был чрезмерно строг и не терпел сантиментов.       На какое-то время в столовой повисла томительная и неловкая пауза. Доедая свой кусок пирога, Всеволод улыбнулся и подмигнул брату в желании таким нехитрым знаком выразить свою солидарность и поддержку.       После чего спокойно вытер рот белоснежной салфеткой, аккуратно отложил её на край стола и, не тушуясь, обратился к родителю:       – Осмелюсь просить Вас, отец, позволить в Рождественский вечер нам с Дмитрием отправиться на ледяные горки, что к празднику соорудили на Марсовом поле, – он озорно покосился на брата и снова подмигнул ему.       – Ну, отчего же нет? Конечно, пойдите, не вижу в том ничего плохого, – согласился генерал, приступая к чаепитию. – Игры на свежем воздухе весьма закаляют, – пробормотал он, сделав глоток горячего чая.       Дмитрий с благодарностью поглядел на брата, молча, одними глазами выражая признательность за такой нежданный подарок. Однако, как оказалось, это была не единственная его просьба. Ослабив ворот мундира, Сева продолжил:       – Видите ли, отец, за время учёбы в академии, я приобрёл добрых друзей и имел честь пригласить их к нам в праздничные дни. Не будете ли Вы против их визита?       – Отнюдь, иметь друзей – это довольно похвально. Напротив, нехорошо, когда их вовсе нет. Оттого не стану возражать, пусть приходят, – сухо бросил родитель, поднимаясь из-за стола.       Коротко поблагодарив за ужин, он поцеловал руку супруге и, более не проронив ни слова, не спеша направился в рыцарский кабинет.       Именно там Сергей Фёдорович предпочитал уединяться, коротая вечера в кресле у потрескивающего поленьями камина за прочтением книг и прессы. Стоит заметить, кабинет этот был весьма необычен и оформлен по личной задумке хозяина в стиле развитой готики: в углах стояли грозные фигуры рыцарей в боевых доспехах, которых в шутку Митя называл хранителями дома. Тут же располагалась гордость отца – арсенальная галерея, хранившая богатейшую коллекцию боевого, турнирного, охотничьего, холодного и огнестрельного оружия. Несомненно, такое собрание антиквариата являлось предметом большой гордости не только его высокопревосходительства генерал-майора Наврусова, но и маленького Мити. Мальчик часами мог рассматривать этот арсенал, исполняя строгий приказ родителя: ни к чему не прикасаться.       Рождественскую ель в четыре аршина высотой, как было заведено по традиции, установили в музыкальном зале рядом с гостиной. К вечеру ветви зеленой красавицы распушились, одаривая дом головокружительным ароматом хвои и долгожданного праздника. Лакею загодя было велено принести из кладовой лестницу, коробки и корзины с украшениями.       После ужина, не откладывая, Митя потянул брата в музыкальный зал, чтобы заняться наконец убранством ёлки. Они сами принесли из буфетной стулья и принялись увлечённо разбирать коробки, выкладывая хрупкие украшения на паркет.       – Погляди, Сева, это же наши золочёные грецкие орехи! – восторженно воскликнул мальчик, раскрыв небольшую коробку. – Ты помнишь, как в прошлом году мы перепачкались тонким листовым золотом, пока красили их? Ой, а вот золотые лошадки и серебряные козлики, – вынув из плетёной корзины хрупкие игрушки, заразительно рассмеялся он.       – Вижу, дитя ты, и есть дитя, – улыбнулся Сева, ласково взъерошив волосы на светлой голове брата.       – И вовсе я не дитя, – нахмурился Митя, продолжая вынимать из корзины ёлочные украшения. – Я вполне взрослый, и потому, как ты знаешь, давно обхожусь без нянек.       – Ну, ладно-ладно, пошутил я. Конечно, ты взрослый, без всяких сомнений, и почти уже совершенно мужчина, – рассмеялся Всеволод, по-доброму подтрунивая над братом. – А теперь, пожалуй, давай станем наряжать нашу ёлку. Я поднимусь по лестнице к верхушке, а ты заберёшься на стул и будешь подавать мне стеклянные шары, – распорядился он.       Пока старший брат водружал на макушку Вифлеемскую звезду и наряжал верхнюю часть ели самыми хрупкими и дорогими украшениями из стекла, Митя во всех подробностях рассказывал ему о своей учёбе, жизни в пансионе и делился тем, как он все же мечтает и не теряет в душе надежды, что отец изменит своё решение относительно его будущего и позволит стать гвардейцем.       Когда Всеволод спустился вниз, они вместе стали цеплять на нижние ветви игрушки из папье-маше, румяные крымские яблоки, вяземские пряники, что нынче были куплены на ярмарке. Митя вынул из терракотовой коробочки одну из бонбоньерок, в которых лежали шоколадные пуговки, обсыпанные розовыми и белыми сахарными крупинками и, вдохнув их ванильный аромат, прикрыл в блаженстве глаза:       – Господи, как же они великолепно пахнут! Так хочется съесть хотя бы одну, вон ту, самую маленькую.       – Всенепременно, – подзадорил его брат. – Вот закончится пост, наступит Рождество и станешь лакомиться, сколько душе твоей угодно. А пока пусть они побудут на ёлке.       В последнюю очередь братья разместили на еловых ветках хлопушки с кружевными бумажными манжетами, внутри которых находился сюрприз, и парафиновые разноцветные свечи, что зажигались одна вслед за другой бегущим по пороховой нитке огоньком, стоило лишь к одной из них поднести зажженную спичку.       – Ты только погляди, – Митя с восхищением, обошёл вокруг ёлки, – и до чего же хороша.       Помимо настенных светильников, что освещали всё это время зал, Сева включил свисавшую с потолка огромную хрустальную люстру. Убранная ель тут же вспыхнула, заискрилась серебром и позолотой, отражаясь в многочисленных зеркалах зала, заиграла разноцветными бликами на пурпурного оттенка стенах и фризе под потолком, отделанным рельефными бутонами роз.       Всеволод, любуясь убранством рождественской гостьи, присел в кресло, закинув ноги на приставленный пуф.       – Удивительно превосходна, – откинувшись на спинку, улыбнулся он.       Дмитрий, тотчас последовав примеру брата, положив ногу на ногу, развалился на мягком диване, обитом пурпурным бархатом.       – Впрочем, я забыл поблагодарить тебя, Севушка, – не отводя глаз от мерцающих ёлочных украшений, сказал он.       – За что же?       – Ты просил отца, чтобы он позволил мне пойти с тобой во взрослую компанию, и я, право, был удивлён, что он дал свое согласие. Для меня такое твоё решение стало весьма приятным сюрпризом. Я, признаться, очень хочу познакомиться с твоими новыми друзьями по академии, – он задорно улыбнулся, подскочил с дивана и, пританцовывая, направился к белоснежному роялю «Bechstein», что стоял в углу зала. Аккуратно подняв клавиатурный клапан, Митя сбивчиво заиграл «Менестрели» Клода Дебюсси, не переставая при этом потешно выписывать ногами кренделя.       Всеволод, рассмеявшись нелепым вычурностям младшего братца, тоже поднялся с кресла и, проследовав к роялю, пытался повторить замысловатый, но весьма весёлый танец брата, подыгрывая ему на рояле дуэтом в четыре руки.       Ближе к полуночи, когда особняк медленно погружался в сон, Митя долго ворочался в своей постели, силясь уснуть, но мысли, что хороводили в его светлой голове, назойливо мешали забыться сном. Мальчик выбрался из постели и, подбирая полы ночной рубахи, по холодному паркету на цыпочках вышел из своей комнаты и направился в спальню брата. Отворив тяжёлую дверь, он, не мешкая, прошмыгнул в проём.       – Сева, ты спишь? – прошептал Митя, пытаясь разглядеть на кровати темный силуэт.       – Я-то сплю. Хотелось бы знать, почему Вы в этот час ещё не спите, Дмитрий Сергеевич?       Наврусов-младший на мгновение замялся, придумывая, как оправдать срочность своего визита в столь позднее время.       – Я хотел спросить, вернее, хотел поговорить...       – Что же, так и будешь топтаться у дверей по студеному полу? Забирайся на кровать, коль уж это так безотлагательно и не терпит до утра.       Мальчик без лишних раздумий забрался под одеяло, а Всеволод зажёг электрический светильник, стоявший на консольном столике.       – И что за срочность такая? – шёпотом спросил он, сонно щурясь от яркого света.       – Понимаешь, – начал робко Дмитрий, – в день, когда ты присягал Царю и Отечеству, а мы с матушкой и отцом, как ты помнишь, присутствовали при этом, – состроив совершенно невинное личико, мило улыбнулся он, – среди юнкеров я увидел одного человека, который меня совершенно поразил.       – И кто же это? И чем он тебя так поразил? – зевая, без всякого интереса спросил Всеволод, понимая, что все эти разговоры – детская нелепица и не более.       – Ты знаешь, мне кажется, это весьма особенный человек, совершенно необыкновенный и невероятно, как мне увиделось, красивый, словно герой греческих мифов. Понимаешь? – заглядывая засыпающему брату в глаза, спросил Митя.       – Угу, – обнимая подушку, произнёс Всеволод, прикрывая веки.       – И мне хотелось бы узнать его имя. Если бы ты, Севушка, мне в этом помог, я был бы тебе весьма признателен.       Брат ничего не ответил, совершенно не реагируя на сказанное, потому как без всяких сомнений спал. Митя с минуту выжидал, но, так и не услышав ответа, с досадой вздохнув, слез с кровати и, шлёпая босыми ногами по полу, направился к двери.       – Доброй ночи, чудо неугомонное, и помни шестую заповедь: «Не создай себе кумира». Да и сам подумай, как бы я отыскал твоего мифического героя среди четырёхсот душ юнкеров? – сонно пробубнил Всеволод вслед уходящему брату. – Спи ступай, поздно уже.       – Добрых снов и тебе, – грустно отозвался Митя, тихонько покидая комнату.       Весь день сочельника прошёл в волнительном ожидании предстоящей поездки в храм. После завтрака Дмитрий вместе с братом, матушкой и прислугой дружно собирали подарки для детей из сиротского дома, что располагался на Смоленской набережной и находился под покровительством членов благотворительного общества, одним из создателей коего являлся глава семейства Наврусовых.       Ближе к полудню в столовую внесли привезённые с ярмарки ящики со всевозможными сладостями, цитрусовыми фруктами и игрушками. В загодя приготовленные льняные фунтики, они поочерёдно раскладывали конфеты, шоколад, мятные пряники, бонбоньерки, херувимчиков, маленьких тряпичных куколок для девочек и восковых лошадок для мальчиков.       От себя Митя вкладывал в каждый мешочек по одному серебряному рублю из своих личных карманных денег, что на протяжении года выделяли ему родители, и которые он с усердием копил, экономя на себе, чтобы в Рождество поделиться сбережениями с нуждающимися детьми.       Первую половину дня он всё поглядывал на брата, порываясь продолжить их ночной разговор, но не знал, с чего начать, оттого и не решился, а к обеду и вовсе о том позабыл.       В одиннадцатом часу вечера у парадной особняка Наврусовых остановился новенький чёрный «Лесснер», принадлежащий военному ведомству. В ожидании генерал-майора и его семейства молодой усатый фельдфебель в форме военного автомобилиста, не выключая двигатель, вышел из кабины, чтобы в который раз очистить заледеневшие стёкла.       Завидев в окно шофёра отца, Митя, на ходу оповещая близких о прибытии фаэтона, стремглав кинулся в гардеробную и, натягивая на ходу пальто, не теряя ни минуты, выбежал из парадной на улицу.       – Здравия желаю, Ремезов! – прокричал он, водружая на голову шапку.       – Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – радушно улыбнулся фельдфебель. – Как поживаете?       – Да слава Богу, не хвораем, – весело ответил мальчик, с интересом разглядывая фары издающего пыхтящие звуки автомобиля. – А двигатель четырёхцилиндровый? – постучав по корпусу, со всей серьёзностью поинтересовался Дмитрий.       – Так точно, Ваше сиятельство, – добродушно ответил Ремезов.       – Так-с, – со знанием дела протянул Митя, – значит, я полагаю, тридцать две лошадиные силы, – прохаживаясь вдоль фаэтона, изрёк он.       – Совершенно так, – согласился фельдфебель, забавляясь деловому тону ребёнка.       – Вы, Ремезов, разрешите мне за рулём посидеть с минуточку? Отец браниться не станет, точно Вам говорю.       – Ну, что же, посидите, – кивнул офицер, не в силах сдержать улыбку. – Желали бы Вы обучиться вождению, Дмитрий Сергеевич?       Митя с сожалением посмотрел на Ремезова.       – Я-то желаю, да что проку-то от того? Отец не дозволит. Настаивает, чтобы я адвокатом стал, а адвокаты разве ездят на автомобилях? Думается мне, вряд ли. Лучше уж штабс-капитаном быть или вот хоть как ты, фельдфебелем, тогда и...       Мальчик резко замолчал, как только отворилась дверь особняка и к окутанному паром автомобилю спешным шагом направился глава семейства в сопровождении жены и старшего сына.       – Здравствуйте, фельдфебель, – по-военному пробасил Сергей Фёдорович, строго глянув на шофёра.       – Здравия желаю, Ваше высокопревосходительство, – отчеканил вытянувшийся по струнке Ремезов.       Митя нехотя слез с водительского места и, поблагодарив фельдфебеля, пересел на заднее сиденье.       Автомобиль, заскользив по обледенелой набережной, двинулся в сторону Священного Синода. Митя, тотчас прильнув к запотевшему от дыхания окну, равнодушно рассматривал заснеженную Неву. Фаэтон свернул на Сенатскую площадь.       Звон колоколов Исаакиевского собора сейчас разносился по всей округе, а у входа уже вовсю толпился православный народ. Наврусов-младший пристально смотрел на золочёный купол, пытаясь разглядеть на звоннице пономаря.       Усыпанное редкими звёздами небо над Петербургом было в этот вечер особенно прекрасным. Оно словно дрожало, мерцая от света звезд. И звон соборных колоколов – морозный, гулкий, будто хрустальный, которого и не услышишь в иной день – разливался по всей округе, как тугое серебро, как звонный бархат...       «Лесснер» свернул на Малую Морскую, пересёк Екатерининский мост и помчался по Гороховому проспекту, а Петербург продолжал петь сотней церковных звонниц, созывая народ ко Всенощной.       Маленький Митя не только слышал, но и ощущал душой этот небесный, певучий перезвон, который плыл, не смолкая, над блистательной столицей Российской, славя Бога в вышних, приближая долгожданное Рождество.       Рождество Христово, 25 декабря.       Поздней ночью, после Рождественской литургии, покидая храм Спаса в честь Успения Пресвятой Богородицы на Сенной, уставший, но счастливый Митя крепко держал брата за руку, тихонечко с ликованием повторяя воспетое Ангелами при рождении Спасителя: «Слава в Вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение».        А в это время на небосводе гасли звёзды, торопя утро благословенного дня. Братья Наврусовы, не сговариваясь, поглядели на колокольню храма, которая в городе была второй по высоте после шпиля собора Петропавловской крепости, и откуда летел благовест по всей округе, возвещавший о приходе в мир маленького Христа Спасителя...       Поспав всего пару часов после возвращения со службы, Дмитрий пробудился, предвкушая наполненный событиями и сюрпризами день.       Когда семья собралась у ёлки в музыкальном зале для обмена рождественскими подарками, он с восторгом и гордостью примерил подаренный Севой военный мундирчик, сшитый портным на заказ специально для него. Получив от родителей перевязанную синей лентой стопку книг, мальчик, в свою очередь, тоже одарил родных подарками, которые сделал собственными руками: так матушка с отцом получили по памятному рисунку в виде открыток, а Всеволоду был вручен восьмиконечный крест размером с ладонь, который он вырезал из березовой чурки. На верхней перекладине над тоненькой фигуркой Христа были аккуратно вырезаны буквы: «I.Н.Ц.I», а с противоположных сторон, возле пригвожденных рук Спасителя, выцарапаны маленькие буковки «IC» и «ХС». Растроганный таким сокровенным подарком Сева с благодарностью обнял брата.       – На первый взгляд может показаться, что крест отчасти похож на постригальный монашеский, но это, право, только видимость, – виновато улыбнулся Митя, словно оправдываясь. – Я вырезал его по картинке с византийского креста. Пусть теперь он оберегает и будет каждый раз при тебе, когда ты вдруг окажешься далеко от дома.       Старший брат обнял Митю, крепко прижав к себе.       – Обещаю, он всегда будет при мне.       В большой гостиной был накрыт праздничный стол, а в распахнутых настежь дверях музыкального зала мерцала десятками свечей рождественская ель. После обеда, вдоволь разговевшись гусём с яблоками, мандариновым парфе съ буше и любимым шарлотъ гляссе изъ фисташкового мороженого, Митя вместе с братом отправились в зал, забавляться с бенгальскими огнями и хлопушками.       Ближе к вечеру в дом Наврусовых заглянул друг отца, граф Илларион Илларионович Воронцов-Дашков вместе с супругой Ириной Васильевной, с поздравлениями и подарками. Следом пожаловала и княжна Тенешева, проживающая в соседнем доме – известная устроительница «Мюссаровских понедельников», которые охотно посещали члены благотворительного общества, художники и любители искусства. Митя любил вместе с матушкой бывать у Марии Клавдиевны, ибо в доме её часто можно было встретить удивительных и весьма знаменитых людей.       Гости один за другим являлись с поздравительными речами и гостинцами, но как правило, долго не засиживались. Дмитрий несомненно был рад и признателен визитёрам, как и всё почтенное семейство, однако с большим нетерпением ожидал появления друзей брата, снова и снова третируя Всеволода одним и тем же вопросом: «Когда же прибудут приглашённые им господа юнкера?»       Потому, когда в шестом часу вечера вновь послышался звон дверного колокольчика, Митя со всех ног бросился в переднюю, опережая брата.       Лакей отворил парадные двери, напуская в натопленную переднюю морозного пара. Вдохнув студеного воздуха, мальчик зябко поёжился от ворвавшегося с улицы холода.       Первой на пороге показалась незнакомая белокурая барышня в чёрной бархат­ной шубке, отделанной мехом соболя и пушистой муфтой в руках, следом за ней в переднюю вошли два юнкера в светлых шинелях с накинутыми поверх фуражек башлыками.       – Наконец-то, – с радушной улыбкой кинулся Всеволод навстречу долгожданным гостям. – А мы, друзья, право, вас заждались!       Он с нежностью поцеловал барышне ручку, а после по-дружески обнял однокашников.       – Ну что ж, позволь представить тебе моих друзей, – обратился он к Мите. – Прошу любить и жаловать, Катерина Даниловна Апраксина, – зардевшись румянцем, представил брат незнакомку Дмитрию.       Гостья, одарив мальчика приветливым взглядом, поздоровалась, присев в лёгком реверансе.       – Весьма приятно, – склонил в почтении голову Митя.       – А это мой добрый друг, Михаил Родионович Югович-Ярский, балагур и, представь себе, поэт, – рассмеялся Сева, похлопав приятеля по плечу. Тот уважительно протянул младшему Наврусову руку. – Ну, а это всеми нами любимый Георгий Данилович Апраксин, брат прекрасной Катерины Даниловны, тоже мой близкий друг и большой философ, хочу заметить...       – Ну, а это, как вы уже поняли, господа, и есть мой младший брат Дмитрий, прошу любить и жаловать, – с излишней торжественностью произнёс Всеволод.       – С Рождеством Христовым Вас, Дмитрий Сергеевич. Весьма приятно! К слову, много наслышан о Вас и мечтал познакомиться, – юнкер стянул с головы башлык, следом снял фуражку и, склонившись, одарил Митю обворожительной улыбкой, протягивая ему большую круглую коробку конфет «Жоржъ Борманъ».       Мальчик с удивлением и каким-то восторженным замешательством принял гостинец, всматриваясь в бездонно-голубые глаза юноши и родинку над губой справа...       – Ну, так вот же, вот же он! Тот самый юнкер, о котором я давеча говорил, – с весёлым ликованием закричал Митя, чем обескуражил не только гостей, но и родного брата.       – Помилуй, для чего же так кричать? – в замешательстве одернул его Всеволод.       – Ну, как же? – не унимался мальчик. – Прошлой ночью мы говорили с тобой, неужто ты забыл?       Гости с недоумёнными улыбками смотрели на Митю, а тот как ни в чем не бывало, без всякого смущения, пытался объяснить молодым людям свой вполне уместный восторг...       – Возможно, вы не поняли, господа, и я отчасти смутил вас, – он оглядел присутствующих и вновь пристально поглядел на Георгия. – Известно ли Вам, сударь, что Вы имеете сходство с сыном Зевса, Персеем? – без всякого конфуза задал он свой странный вопрос.       Юнкер растерянно пожал плечами, но уже через секунду от души рассмеялся, принимая такое сравнение за забавную детскую шутку.       Сева попытался было оправдать странность в поведении брата, но Михаил с Катериной тоже по-доброму рассмеялись выходке мальчика как простодушному ребячеству и не более.       – И что же, Дмитрий Сергеевич, в столь юные годы Вы уже знакомы с древнегреческой мифологией? – с интересом спросил юноша.       – Совершенно так, – с серьёзным видом ответил Митя. – Прошедшим летом я читал «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, а ещё немного знаком с произведениями Византийского поэта Нонна.       – Да Вы, молодой человек, уникум. Такие познания весьма похвальны в столь раннем возрасте, – на этот раз уже совершенно серьёзно высказался Георгий. – Право, Всеволод, у тебя удивительный брат.       Но Сева был настолько застигнут вниманием молодой гостьи, что пропустил слова Георгия мимо ушей, на что тот лишь усмехнулся, нисколько не обидевшись нечаянной рассеянности друга, очарованного его младшей сестрой.       – Впрочем, господа, довольно разговоров, нас ждут рождественские горки на Марсовом поле и каток в Юсуповском саду, а у парадной томится в ожидании экипаж. Поэтому шутки в сторону, и шагом марш одеваться, – весело скомандовал Апраксин, хлопнув в ладоши. – Ну, а о греческой мифологии мы, пожалуй, с Вами после потолкуем, – добавил он одаривая Митю своей лучезарной улыбкой.       Марсово поле встречало гостей праздничными огнями. Вход со стороны Дворцовой набережной был обрамлён гигантской аркой, усеянной тысячами лампионов. Посреди поля был сооружен фантастических размеров ледяной дом, рядом с которым расположился затёртый льдинами белоснежный корабль и диковинные птицы.       А со стороны казарм Павловского полка и Лебяжьей канавки возвышались возведены из обтёсанных ледяных глыб разнообразные горки, освещённые фонарями, отражение разноцветных огней которых, мешаясь с тенями на снегу, представляло собой необыкновенное зрелище.       Поле на время праздника Рождества превратилось в своеобразную театральную сцену. Вокруг было шумно и многолюдно, за ледяным домом, справа от огромной ёлки, расположился костюмированный балаган, собрав вокруг себя радостную и галдящую детвору.       Митя восхищённо глазел по сторонам, с любопытством разглядывая многообразных сказочных героев: Дона Базилио, Бабу-Ягу, Ландскнехта, ряженых в красочных костюмах шотландцев, бухарцев и неаполитанцев.       – И как Вам такое зрелище, Дмитрий Сергеевич? – спросил Георгий, бережно приподняв воротник его пальто, когда они остановились средь толпы, неподалеку от балагана.       – Совершенная фантасмагория, – с ликованием отозвался мальчик. – Но право слово, если мы пришли на горках кататься, нам надобно найти самую высокую, а не такую, где барышни и дети, – он кивнул в сторону одной из невысоких горок, подле которой собрались малые дети, сопровождаемые своими няньками и гувернантками.       – Ну что ж, тогда предлагаю не медлить, – улыбнулся юнкер, взяв мальчика за руку. – К слову, пока мы с Вами на ряженых глазели, – озираясь по сторонам, добавил он, – брата Вашего и сестрицу мою в этой толчее потеряли, да и Михаила, видимо, тоже.       – Думаю, это нестрашно. Они непременно отыщутся, право, не малые же дети, – весело выдал Митя и за руку потянул Георгия к самой высокой горке, со стороны Лебяжьей канавки.       Они быстро забрались на площадку деревянной башни высотой в десять сажень, откуда начинался спуск с горы, и усевшись в одни санки, прежде чем съехать вниз, огляделись.       Перед взором раскинулись утопающие в надвигающихся сумерках заснеженные набережные и окутанные искрящимся инеем городские улицы, вспыхивающие фейерверками, что расцветали яркими красками в столичном небе. По набережной Мойки и вдоль казарм проносились быстрые сани, запряжённые одиночными рысаками и русскими тройками для праздничных катаний. Среди людского гомона был отчётливо слышен звон их бубенцов. Вокруг балагана и ледяных горок разносчики предлагали с лотков конфеты, засахаренные фрукты, пряники и горячий медовый напиток с корицей и мускатным орехом. Сбитенщики ходили средь толпы с огромными медными баклагами, закутанными в большие куски полотна, чтобы напиток подольше не остывал.       – Я, пожалуй, с удовольствием выпил бы горячего сбитня с кренделем, – поёжившись, потёр замёрзший нос Митя.       – Так за чем же дело стало? – весело отозвался юнкер и, оттолкнувшись ногами, помчал санки с горы.       Они летели вниз, от скорости перехватывало дыхание, а ветер осыпал лицо мелкой ледяной пылью. Митя чувствовал, как крепко держат его сильные руки, оттого и боязно не было, но сердце всё же заходилось и, казалось, что вот-вот выскочит из груди от столь стремительной езды. Пролетев в мгновение ока двадцать саженей, санки остановились.       – Ну что, Дмитрий Сергеевич, было ли Вам боязно? – не без иронии поинтересовался Георгий, отряхивая с шинели снежную крупу.       – Вот ещё, скажите тоже, ребенок может и испугался бы, но я-то не маленький, – нахмурив брови, возмутился Митя, поправляя съехавшую на глаза шапку.       – Простите, Дмитрий Сергеевич, право, я не хотел Вас обидеть, – сдержал улыбку юнкер, стараясь выглядеть серьёзным.       – Да будет Вам извиняться, Георгий Данилович, – рассмеялся мальчик, – и, пожалуй, давайте условимся впредь обходиться без отчеств. Смею надеяться, мы станем друзьями.       – Без всяких сомнений, – расплылся в улыбке будущий офицер.       – Вот и замечательно, а теперь пойдёмте пить горячий сбитень, а после снова станем кататься.       Вокруг гигантской ёлки, освещённой множеством электрических лампочек, украшенной гирляндами из разноцветных флажков, прохаживались празднично одетые горожане. Разрумянившиеся гимназистки, играя в салки с юношами, заливаясь смехом, убегали от них, прячась средь сооружённых изо льда гротов, башенок и избушек. Вдалеке играл духовой оркестр, а рядом с торговыми навесами, вперемешку с детским гомоном, мелодично гудели шарманки. И над всем этим зимним великолепием расстилалось окрашенное закатными красками небо блистательного Петербурга.       – До чего радостно нынче на душе, – пробираясь сквозь толпу, делился своими ощущениями Митя, держа своего взрослого друга за руку. – Всё как есть нынче сошлось в одно: Рождество и Ваше появление в нашем доме, словно настоящее волшебство...       – Да что же в том волшебного? – по-доброму усмехнулся юнкер и, вынув из кармана шинели гривенник, протянул монету стоявшему рядом торговцу:       – Любезный, будьте добры, пару кружек сбитня...       Митя, топчась рядом и совершенно не обращая внимания на лоточника, увлеченно продолжал:       – Вы вот при встрече нашей первой весьма удивились, что я так вдруг несказанно обрадовался, увидев Вас. А я прежде уже имел честь видеть Вас, в день когда приезжал с родителями в академию и среди всех присягавших одного Вас приметил, и был поражён столь невероятным сходством с греческим Персеем.       – Вы, Дмитрий, уверенно знаете, как выглядит этот мифический персонаж? – улыбнулся юнкер такому определению мальчика, протягивая ему кружку с горячим сбитнем.       Поблагодарив, Митя утвердительно кивнул:       – Определённо, я много читал о нём, и древнеримскую фреску из Помпеи видел, да и скульптуры тоже, и потом, он всегда представлялся мне именно таким, оттого я и был изумлён...       – Вафли французские – за деньги русские, – задорно кричал неподалеку торговец сладостей, зазывая прохожих.       Георгий купил у него бумажный пакетик, полный ароматных вафель и фигурной пастилы. После друзья устроились на одной из свободных лавочек на краю поля.       – Позвольте спросить, и в чём же моя схожесть с этим мифическим персонажем? – пробуя медовый напиток, полюбопытствовал Георгий.       – Этот герой так же великолепно сложён, как Вы, и статен, – с задумчивым простодушием произнёс Митя, грея руки о горячую кружку, – да, пожалуй, и красив так же... А ещё, – вдруг встрепенулся он, словно вспомнил о чём-то весьма важном, – имеется сходство и общность сюжета победы Персея над драконом и чудом Святого Георгия в низвержении змия. Хотя без всяких сомнений можно было бы назвать античного героя прототипом почитаемого нами святого. Но Персей – всего лишь миф, а Георгий Победоносец существовал в действительности, и подвиг его не миф, а что нинаесть самый настоящий.       Договорив младший Наврусов довольно расплылся в улыбке и, сделав пару глотков остывающего на морозе напитка, с детской важностью добавил:       – Признаться, именно поэтому, внезапно увидев Вас и узнав Ваше имя, я был весьма поражен столь удивительным совпадением.       – Ах, вот вы где притаились! – внезапно послышался за их спинами радостный возглас Севы. – А мы уж, право, обыскались вас.       Митя с Апраксиным обернулись. Со стороны Лебяжьей канавки, между заснеженных кустов, по вытоптанной тропинке к ним направлялись Катерина под руку с Севой, и по пятам следующий за ними Михаил.       – Однако это вы от нас сбежали, господа, – смешливо отозвался Георгий. – Не успели оглянуться, а вас уж и след простыл.       – Видишь ли, – мечтательно улыбаясь, стал оправдываться Всеволод, когда они подошли ближе, – Екатерина Даниловна пожелала на тройке покататься, – он с нежностью поглядел на сестру друга, – и я, как ты понимаешь, не в силах был ей отказать. К слову, Михаил изъявил желание проехаться с нами за компанию.       – А мы с Георгием Даниловичем скатились вон с той, самой высокой горки, – показав в сторону ледяной громадины, с гордостью воскликнул Митя, вскакивая с лавки.       – Надеюсь, мой брат не донимал тебя глупыми разговорами и неуместными вопросами? – равнодушно поинтересовался Сева, при этом не переставая одаривать своим трепетным вниманием Катерину.       – Вовсе нет. Напротив, твой младший брат, весьма занимательный собеседник и, хочу заметить, довольно смелый молодой человек.       Митя довольно хмыкнул, вновь поправив съехавшую на глаза шапку, и с благодарностью посмотрел на юнкера.       – Отрадно слышать, я рад, что вы подружились, – улыбнулся Всеволод и, выудив за цепочку из кармана шинели часы, взглянул на время. – Думаю, господа, нам следует поторопиться, через четверть часа, ровно в половине восьмого, в Юсуповском саду начнётся маскарад.       – Как замечательно, нам непременно надо поспешить, господа, – захлопала в ладоши Катя. – Признаюсь, мне не хотелось бы пропустить начало...       – Действительно пора, поедемте, друзья, – поддержал идею Михаил. – Проведём остаток вечера в более взрослом обществе, а то от детского писка уже, право, в ушах звенит, – поморщившись, закончил он.       Наврусов-младший обиженно нахмурился и растерянно посмотрел на брата:       – Помилуйте, господа, только с полчаса как приехали, мы толком и не катались.       – И впрямь, друзья мои, нехорошо получается, – поднялся с лавки Георгий. – Мы же пригласили Дмитрия кататься на горках, однако теперь свои желания и цели ставим выше, а это не верно.       Юнкер с сочувствием поглядел на опечаленного мальчика:       – Вы, пожалуй, езжайте на каток, а мы с Дмитрием Сергеевичем останемся кататься. После я сам отвезу его домой.       Митя, расплывшись в улыбке, дёрнул брата за рукав шинели:       – Сева, ну, пожалуйста, прошу тебя позволь мне остаться. Я не буду озорничать и докучать вопросами Георгию Даниловичу не стану. Честное благородное слово, – жалобно протянул умоляюще мальчик.       – Ну что ж, на мой взгляд, прекрасное предложение, – с облегчением выдохнул Всеволод, в который раз с нежностью целуя руку Екатерины, про себя радуясь такому разрешению ситуации, потому как единственное его желание, быть рядом с барышней, покорившей раз и навсегда его сердце...       – Вот и договорились, – довольно подытожил Георгий, глядя на радостного Митю и не менее счастливую свою сестрицу рядом с Всеволодом. – Езжайте, господа, веселитесь, только не забудьте, Всеволод Сергеевич, доставить Катерину Даниловну домой не позднее десяти часов, – со строгой наигранностью напутствовал он напоследок друга.       Проводив взглядом торопливо удаляющихся в сторону Садового моста друзей и сестру, Апраксин, усмехнувшись, посмотрел на мальчика:       – Не исключено, что в будущем мы с Вами, Дмитрий, породнимся. Не стану скрывать, я этому был бы весьма рад. А теперь пойдёмте кататься.       Митя радостно закивал и, взявшись за руки, они пошли в направлении всё той же, самой высокой горы, на которой были прежде.       – Я только в точности не понял, как же это мы можем породниться с Вами? – пробираясь сквозь веселящуюся толпу, поинтересовался, не скрывая любопытства, мальчик.       – Всё весьма просто и старо как мир, – иронично ответил юнкер. – Ваш брат, если Вы успели заметить, без памяти влюблён в мою младшую сестру, и она в свою очередь, испытывает к нему определённо те же чувства. Думаю, эта романтическая история когда-нибудь приведёт их к алтарю, – улыбнулся он, пропуская Митю вперёд, к лестнице, ведущей на горку.       – О, тогда я буду очень рад породниться с Вами, – быстро поднимаясь вверх по ступеням, радостно отозвался Дмитрий. – И потом, мне понравилась Ваша сестра. Катерина Даниловна славная барышня и очень красивая. Право слово, Вы с ней похожи...       Вдоволь накатавшись с горы и извалявшись в снегу, Митя был невероятно счастлив, насколько может быть счастлив ребёнок от столь простых, но увлекательных забав.       – Однако время диктует свои условия, – взглянув на часы, с сожалением изрёк Георгий и тут же принялся заботливо отряхивать с пальто и шапки мальчика снег. На что Дмитрий демонстративно насупился, обиженно надув губы:       – Ну что же с того, что время? Рождество ведь...       – Увы, девять часов, и нам пора, – развёл руками юнкер. – Я брату Вашему слово дал.       Мальчик обречённо вздохнул:       – Хорошо, только давайте не станем брать экипаж, а пройдемся пешком.       Георгий молча оглядел своего юного друга с ног до головы, убеждаясь, что на его одежде более нет снега.       – Это плохая идея, Дмитрий, мороз крепчает, да и ветер поднялся, того и гляди метель нагонит. Боюсь, пока мы пешком до вашего дома доберёмся, Вы озябнете.       – Апраксин, голубчик, не озябну я, честное слово, не озябну, – с умалением жалобно протянул Митя.       – Ну, глядите, Дмитрий Сергеевич, если после захвораете... – шутя, погрозил пальцем юнкер, чем вызвал у мальчика задорный смех.       Покидая Марсово поле, у высокой арки им встретился очередной торговец сладостями – грек. Достав из кармана гривенник, на этот раз младший Наврусов, сам купил большой кусок халвы на три копейки, а на сдачу приобрёл несколько хлопушек.       – Угощайтесь, Георгий, – протянул он юнкеру лакомство, прежде разломив его на две ровные части. – Поверьте на слово, греки делают самую лучшую халву в мире, – со знанием сказал он, откусив небольшой кусочек сладости.       Они свернули на Миллионную улицу и, ступая по скрипучему снегу, с аппетитом уплетая халву, беседовали, совершенно не обращая внимания на разыгравшуюся непогоду...       – Имеется ли у Вас какая-нибудь мечта, Георгий?       – Мечта? – юнкер задумчиво поглядел вдаль. – Да, пожалуй, что и есть – закончить военную карьеру в генеральском чине, – рассмеялся он, откусив очередной кусок халвы. – М-м-м... и вот ещё, – жуя, добавил он, – научиться такому лихому умению у казаков, как фланкировка шашкой.       – Ух ты, я наслышан о таком навыке, – воскликнул мальчик, заинтересовавшись такой любопытной и весьма познавательной темой. – Это когда лихо шашкой машут, а то и двумя сразу.       – Машут коромыслом, – рассмеялся юнкер, – а шашкой рубят.       – Точно, рубят, – грозным тоном с серьёзным видом повторил Дмитрий. – Эх, как бы я хотел стать офицером и послужить Отечеству, – вздохнув, мечтательно проговорил он, при этом взмахнув рукой и показывая, как бы лихо он орудовал шашкой.       – Я убеждён – если сильно желаете, то непременно станете, – улыбнулся Апраксин, глядя на то, как мальчик забавно изображает кавалериста.       – Только все это пустое, – обреченно махнул рукой Дмитрий. – Отец никогда не даст согласия, потому как желает видеть меня юристом...       – Юрист – тоже весьма достойная профессия, – пожал плечами юнкер.       – Вот и родитель мой считает так же. Вы знаете, Георгий, я думаю, Бог всякому человеку даёт при рождении тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не растратить его и не зарыть. Потому как всё в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое Божье намерение, и усердное исполнение этого Божьего намерения есть наша заслуга перед ним, а посему – и радость, и гордость. Так вот, если я не стану тем, кем мне предначертано, а буду кем-то другим, значит, и долг свой земной не выполню, и жизнь истрачу понапрасну, – рассуждал Митя, пиная с досады снег.       – Позвольте с Вами не согласиться, Дмитрий, ведь без воли Божьей и попущения Его быть ничего не может, – пряча замёрзшие руки в карманы шинели, старался приободрить его взрослый друг.       – Пожалуй, оно и так, – грустно улыбнулся мальчик.       Стоило им свернуть в Мошков переулок, как со стороны набережной подул сильный обжигающий ветер, словно в диком танце в резких порывах, кружа снежную пыль вокруг фонарей, превращаясь в сильную вьюгу.       – Думаю, нам всё же придётся взять экипаж, – предложил Апраксин, стараясь закрыть Митю собой от стремительных порывов ветра.       Извозчик потянул поводья, останавливая рысака у особняка Наврусовых на Английской набережной. На противоположном берегу Невы, со стороны музея императорской Академии, вспыхивали красочные фейерверки, однако, вьюга не собиралась униматься, и довольно быстро укрыла набережную белым ковром, в котором теперь утопали ноги.       – Глядите, как вспыхивает, – взглянув на небо, с восхищением заметил Митя, выбираясь из экипажа, и, вдруг о чём-то внезапно вспомнив, принялся суетно копошиться в карманах своего пальто.       – Вот же, – радостно воскликнул он, обнаружив внутри хлопушки, что купил на Марсовом поле.       Ребята стояли на заснеженной набережной и, не обращая внимания на непогоду, с задором дергали веревочки золочёных хлопушек, которые с треском лопались, и оттуда вылетали разноцветные колпаки и шапочки из цветной папиросной бумаги.       – Совсем зябко стало, – поежился Митя и, хлопнув последнюю хлопушку, потёр замерзшие от холода ладошки.       – Ступайте домой, Дмитрий Сергеевич, пока вовсе не продрогли. Не дай Бог, ещё захвораете, – дрожа от холода, сказал юнкер.       – Пожалуй, и Вам надобно согреться, Георгий. Пойдёмте к нам, и не смейте возражать, – он решительно взял молодого человека за руку и потянул в сторону особняка.       – Думаю, это не совсем удобно, – возразил Георгий. – Да и поздно, а мне ещё на тот берег Невы добираться.       – Где же Вы живёте? – обеспокоился мальчик.       – На Николаевской набережной, рядом с церковью Успения Пресвятой Богородицы.       – Тем паче, зайдите хоть на минуточку, – настаивал Митя, не выпуская замерзшую ладонь молодого человека из своей руки. – Вы мне сегодня конфеты подарили, а я Вам, по невнимательности своей, в ответ никакого подарка не сделал, пойдёмте!       Апраксин понимал, что спорить с этим излишне бойким ребёнком бесполезно, поэтому молча сдался.       Парадную дверь им отворил лакей.       – Добрый вечер, Лукьян Ильич, – по-хозяйски шагнув в тёплую переднюю, приветствовал его Дмитрий, на ходу стаскивая со своей головы заснеженную шапку.       – Добрый, Дмитрий Сергеевич. Родители Ваши с полчаса как на бал отбыли к господину Полякову, – услужливо доложил лакей, принимая из рук мальчика пальто и шинель от юнкера. – Вам велено передать, как вернётесь, чтобы отужинали и не позднее одиннадцати спать ложились.       – Спасибо, Лукьян Ильич, а теперь окажи милость, распорядись, чтобы ужин подали и самовар горячий, а то мы сильно продрогли, – он поглядел на Георгия и расплылся в улыбке.       Уплетая с аппетитом горячий суп-ларенъ из дичи, Митя охотно рассказывал своему новому другу о скучных буднях в пансионе.       - Вы кушайте, Георгий. Вот попробуйте филе шатобрiан съ трюфелемъ, наша кухарка его изумительно готовит, – перепрыгивая с одной темы на другую, без умолку тараторил мальчик. – А Вы, Георгий, с Катериной Даниловной единственные дети в семье?       – Нет, – отозвался юнкер, пробуя нежнейшее мясо, – у нас есть старшая сестра Мария. Правда, два года назад она вышла замуж за английского промышленника и уехала с супругом в Стратфорд-на-Эйвоне. К слову, мы уже несколько лет проживаем с тёткой, родной сестрой покойной матушки.       – А что же родители? - отложив приборы, вкрадчиво спросил Митя, словно опасаясь обидеть неуместным вопросом.       – Отец погиб во время войны, в марте 1904 года. Он служил по той поре в чине капитана первого ранга на броненосце «Петропавловск» под командованием вице-адмирала Макарова. Четыре месяца спустя и матушка скончалась, – тяжело вздохнул юнкер.       Мальчик взглянул на гостя с глубоким состраданием, откинул салфетку, поднялся из-за стола и, бросив короткое:       – Я сейчас вернусь! – выбежал из столовой.       Появился он спустя пару минут.       – Вот, это Вам подарок, с Рождеством Вас, Георгий! – запыхавшись, проговорил он, протягивая юноше маленького деревянного ангелочка на серебряной верёвочке.       Апраксин бережно взял фигурку в руки.       – Благодарю Вас, Дмитрий, это довольно мило, – улыбнулся он, поднимаясь со стула. – Тогда уж и Вы, будьте любезны, примите от меня памятный подарок.       Расстегнув верхние пуговицы своего мундира, он снял с шеи золотой образок Святого Георгия Победоносца и повесил его на грудь мальчика. Митя, затаив дыхание, поглядел на святой образ и поднял глаза на своего друга.       – Я, право, не знаю, вправе ли я принять столь значимую и дорогую вещь? Это же Ваш Ангел-хранитель?!       – Вот пусть теперь он станет охранять тебя всегда и всюду, – твёрдо произнёс Георгий. – И знай, отказа я не приму.       Мальчик еще раз поцеловал образ святого, спрятал его под подаренный братом мундирчик и крепко прижал ладошкой к своей к груди.       – Я бесконечно благодарен Вам, Георг. Поверьте, это невероятно ценно и много значит для меня...