Inspiratie

Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать. Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать

— Я написал двадцать три страницы, ты можешь себе это представить?! — радостно восклицает Август, зажав плечом телефонную трубку. Отто на том конце провода как-то смешливо фыркает, красноречиво давая понять всё, что он об этом думает. — Ты написал восемь книг, Оггс, да, я могу себе представить, что ты способен написать двадцать три страницы новой, — произносит он с некоторым ехидством. Его реакция совершенно не обижает. Август прекрасно знает, что в действительности Отто искренне рад за него. И просто как друг, и в особенности как литературный агент. Но природная сучность не позволяет ему так просто это показать. — Да, но эта будет особенной. Август не лукавит, на новую книгу он возлагает большие надежды. И с удивлением ловит себя на том, что процесс работы над ней оказывается чрезвычайно интересен. У него ещё даже главные герои в сюжете не появились, он не выбрал для них имена, но уже с нетерпением ждёт возможности начать прописывать их симпатию друг к другу. Это обязательно будет быстрое, но постепенное сближение. Когда людей сразу же начинает неумолимо тянуть друг к другу, но они тормозят, не вполне понимая природу своих чувств. — Да неужели, — фыркает Отто. — Мне стоит начинать волноваться? — Не знаю, — беспечно жмёт плечами Август. — Лично мне кажется, что должен получиться разъёб. Если повезёт, это будет лучшее, что я когда-либо писал. На том конце провода виснет выразительная тишина. Затем Отто откашливается, словно стараясь выиграть побольше времени до ответа. И наконец говорит: — Похвальное рвение. Но с чего бы вдруг? — Это всё Дима! — оптимистично заявляет Август, не задумываясь о том, как это звучит со стороны. — Я уже решил, что он будет прототипом для одного из персонажей. Такой, знаешь, милый, но при этом решительный и волевой. Отто закашливается, будто бы чем-то подавился. Август не особо задумывается о причине такой реакции в основном потому, что не хочет. Он боится даже представить, каким может быть ответ Отто. Учитывая, насколько саркастичным может быть этот человек. Так что Август решает не дать ему сказать ни слова. — Книга будет рассказывать о двух следователях. Детективе из Нидерландов и русском полицейском, направленном российским посольством следить за ходом расследования убийства их гражданина, — оптимистично заявляет он. — Ого, — выдавливает Отто как-то потерянно. — Какая любопытная завязка. Действительно нетипично для твоих книг. С Димы своего, как я понимаю, ты будешь русского писать. Но сам же говорил, что он очень молод. Не слишком ли для русского копа? Словосочетание «твой Дима» отзывается в груди лёгкой грустью. Оно звучит очень странно, но вместе с тем заманчиво. Правда, назвать Диму своим Август, конечно же, не может. Дима свой собственный, да ещё и с какой-то загадочной планетой в голове, за счёт чего ход его мыслей предугадать практически невозможно. — Он не мой, — отмахивается Август, на автомате прибавляя: — К сожалению. Насчёт полицейского ты не прав. Дима, между прочим, окончил Полицейскую Академию. Я сам был в шоке. Судя по странному сопению в трубке Отто не в шоке, но чем-то озадачен. — Но не это главное, — продолжает Август напористо. — В этой книге будет любовная линия! Между следователями. — В этой книге будет ЧТО?! — восклицает Отто ошарашенно. Вот теперь он, судя по всему, в шоке. — А как же «я не могу писать о том, чего не чувствую»? Стоит признать, что оправляется от изумления Отто быстро. И последнее предложение у него звучит с нескрываемой издёвкой. Август на это даже не обижается, потому что на месте друга тоже бы не преминул поддеть за подобное заявление. Это же, по сути, кардинальная смена взглядов. — Это Дима предложил, — честно признаётся Август. — Когда услышал, что я хочу удивить читателей. А я подумал и решил, что, пожалуй, в этот раз у меня всё должно получиться. Судя по всему, Отто решает это никак не комментировать. Он молчит, явно ожидая продолжения, но Августу больше нечего ему сказать. Для него самого внезапная смена вектора кажется логичной. Плох тот писатель, что не стремится учиться чему-то новому. Август действительно никогда не был против любовных линий в своих книгах, просто боялся за это браться. Но пока Дима рядом эта задача кажется ему посильной. — Окей, допустим, — вздыхает Отто, смирившись с тем, что продолжения не дождётся. — Получается, что ты всё-таки умудрился найти в России вдохновение. Беру свои слова назад, может, эта затея и не была такой уж глупой. — И всё благодаря Диме, — мягко усмехается Август. — Знаешь, у него совершенно волшебный балкон, на котором хочется творить. Я думаю как-нибудь ещё напроситься, только уже со своим ноутбуком. Такое умиротворение там чувствуется, ты себе даже представить не можешь. На это заявление Отто реагирует ещё одной красноречивой паузой. Затем снова прочищает горло и начинает очень неуверенно: — Слушай, Оггс, мне вот просто интересно, а ты сам-то вообще вкупаешь, что происходит? — А что происходит? — мгновенно отвечает вопросом на вопрос Август. — Я наконец-то пишу книгу, вот что происходит. И ты, по идее, должен быть этому рад. Август наливает себе кофе в кружку из купленной на днях капельной кофемашины. Там остаётся ещё почти литр. Для работы над рукописью ему должно этого хватить. — Я не об этом, — мягко отвечает Отто, и он какой-то подозрительно предупредительный в этот момент. — Ты сделал прототипом одного из персонажей русского парня, о котором физически не можешь говорить без восторга, второй герой у тебя нидерландец, и между ними будет любовь, хотя ты никогда не пишешь любовные линии. — Да, и что? — с вызовом произносит Август. Ему совершенно не нравится, в какую плоскость сворачивает разговор. — На что ты намекаешь? Отто в ответ усмехается. Он, видимо, наконец берёт себя в руки и перестаёт бояться задеть чувства друга. Это хорошо, потому что к такому вот осторожному Отто Август не привык. Это дезориентирует и смущает. — Да я, mon ami, не намекаю, а пытаюсь прямо сказать, — саркастично фыркает Отто. — Ты за десять минут разговора раза четыре упомянул своего Диму. Ты поплыл, Оггс. И, признаюсь честно, за влюблённым тобой пиздец как смешно наблюдать со стороны. … Какого хрена? — Говорить о том, что я могу быть в кого-то влюблён — перебор даже для тебя, — сухо отрезает Август. — Ты прекрасно знаешь, что у меня с этим проблемы. — Ага, — спокойно соглашается Отто. — Видимо, тебе для решения этих проблем нужно было уехать в Россию. Тоже путь. Август недовольно закатывает глаза. Отто говорит какие-то невообразимые глупости. По правде говоря, Август не знает, как именно ощущается влюблённость, но предполагает, что понял бы это, если бы почувствовал. Другие же люди это как-то безошибочно определяют. Он совершенно точно не чувствует себя влюблённым. Нет никаких фейерверков в груди, когда он находится рядом с Димой. Есть только непонятная тревога, заставляющая сердце бешено колотиться. Все ощущения будто выкручивает на максимум, что напрягает, потому что временами оказывается практически невыносимым. Влюблённость же, по идее, должна быть приятной. Многим людям нравится это чувство, о нём пишут книги и снимают фильмы. Если бы оно было таким же ебаным как то, что ощущает Август, вряд ли бы его так превозносили. — Ни в кого я не влюблён, — жёстко перебивает Август. — Если бы это было так, я бы понял. — Умоляю, — Отто издаёт короткий смешок. — Ты не всегда можешь понять, что голоден. А это как бы базовая потребность. Я на сто процентов уверен, что ты полный лох, когда дело доходит до чувств. Слышать нечто подобное обидно. Но в каком-то смысле Отто всё-таки прав. У Августа нет какого-то богатого опыта в таких вещах. И он довольно плохо разбирается в человеческих эмоциях, особенно позитивных. Он знает как ощущаются гнев, страх, стыд, разочарование. Но любовь, гордость, счастье — это уже не к нему. — Ты несёшь бред, — продолжает упрямиться Август. — Но это не я, по крайней мере, не понимаю, что втрескался в едва знакомого русского парня, — не без ехидства отвечает Отто. — А если серьёзно, Оггс, то подумай об этом на досуге. Вдруг я всё-таки прав. «И что тогда?» — хочется закричать Августу. Что это вообще изменит? Дима от него шарахается, о какой вообще взаимности может идти речь? В интересах Августа, чтобы вся эта происходящая херня не оказалась влюблённостью. Потому что, ну, почувствовать её впервые и тут же вляпаться во френдзону было бы слишком тупо. Хотя, это даже френдзоной не назовёшь, потому что о дружбе с Димой речи тоже не идёт. У них сложились очень странные взаимоотношения, которым Август не может подобрать название ни на одном из известных ему языков. Это давно уже глубже простого коммерческого сотрудничества, но не дотягивает до партнёрства, основанного на командной работе и взаимовыручке. Август в этих обстоятельствах теряется, поэтому свои взаимоотношения с Димой характеризует ёмким русским словом «ебанина». От которой, впрочем, он ни за что добровольно не откажется.

***

— Я думать ты уже можешь заняться иллюстрацией на обложку! — объявляет Август радостно, когда Дима приходит к нему в очередной раз. — Я за последние дни написать не так много, но уже начать раскрывать первый персонаж. Я писать со стороны нидерландский герой. Его зовут Эдмонд. Я бы очень хотеть дать тебе прочитать написанное, но пока оно есть только на нидерландский язык. Дима в ответ мягко улыбается. В номере он чувствует себя более раскованно, чем месяц назад, и сосредоточенно что-то рисует. — Почему именно Эдмонд? — уточняет он. — Это случайное имя или у него есть какое-то значение, характеризующее персонажа? — Случайный, — поспешно отвечает Август, и это возмутительная ложь. Но правду он сказать Диме не может, потому что иначе ситуация будет выглядеть очень плохо. Но Дима смотрит с какой-то странной иронией, словно правду и так знает. Из-за этого начинает неприятно сосать под ложечкой, потому что Август понятия не имеет, как можно объяснить своё решение, чтобы оно не выглядело странно. — И это никак не связано с тем, что Эдмонд — ваше второе имя? — усмехается Дима. Да блядь! — А откуда ты знать мой второй имя? — с подозрением щурится Август, надеясь, что таким образом удастся уйти с щекотливой темы. Потому что, ну, он выбрал для героя-нидерландца своё имя, а образ второго буквально собирается строить на личности Димы. — Так это вроде не тайна, — жмёт плечами тот. — У вас в «Википедии» написано. О да, конечно же, как Август мог забыть, что вся его чёртова биография является достоянием широкой общественности. Детство, юность, образование, библиография. Даже про смерть Мико в этой сраной «Википедии» написано. А ещё несмываемым клеймом там красуется: «Сын известного нидерландского предпринимателя и мецената Реинира ван дер Хольта», из-за чего критики на первых порах ехидно утверждали, что успех книг очень молодого по писательским меркам Августа — дело рук его влиятельного отца. — Так вот, — пытается продолжить Август как ни в чём не бывало, чтобы всё-таки съехать со скользкой темы. — Эдмонд относительно молод, чуть старше тридцати, хорош собой, говорить на пяти языках. Зарекомендовать себя в качестве опытный следователь, но из-за возраста вечно сталкиваться с некоторыми предубеждениями. — А второй персонаж? — уточняет Дима будто бы затаив дыхание. Очевидно, ему любопытно, каким в итоге окажется этот герой. — Мне нужно понимать, чтобы начать работу над обложкой. Август готов поспорить, что эта причина стоит далеко не на первом месте, но он принимает маленькую ложь Димы, не собираясь на него давить. Тем более, что его интерес приятно греет душу. — Я хотеть назвать его Александр. Это имя встречаться во многих языках, так что читателям будет легче воспринимать герой, — начинает Август издалека. На самом деле он образ этого персонажа ещё практически не продумывал, и откровенно не понимает, как о нём рассказать. Не скажешь же: «Он будет как ты». — Он быть ещё моложе, чем Эдмонд. Но уже стать участником громкого расследования и задержания в России, из-за чего его и отправить в Нидерланды. Ну и, конечно, он будет знать нидерландский язык, что тоже повлиять на выбор. Дима слушает, затаив дыхание, и на лице его написан неподдельный восторг. В последнее время их общение строилось так, словно они просто хорошие знакомые. Теперь же Дима будто бы вспомнил, что имеет дело со своим любимым писателем. И это, если честно, оставляет на душе неприятный осадок, потому что для Димы хочется быть Августом, а не Хольтом. — Понял, — кивает Дима, выслушав характеристику персонажа до конца. — Вы уже придумали, что будет лежать в основе детективной линии? Август отрицательно качает головой. Такие вещи он никогда не планирует заранее. Да, он уже написал сцену убийства русского мужчины, открывшую эту историю. Но он и сам пока не имеет ни малейшего понятия, к чему всё это приведёт. — Ладно, — вздыхает Дима, которому, возможно, было банально любопытно. — А что насчёт любовной? Какой будет динамика у их отношений? Вот ответить на этот вопрос Августу оказывается гораздо проще, о развитии этой линии он в последнее время думал часто. Он прикрывает глаза, чтобы лучше сфокусироваться, и начинает рассказывать: — Я думаю, что они сближаться постепенно. Не медленно, но осторожно. Саша сперва не доверять Эдмонду из-за того, что тот — сотрудник местной полиция, которую русский офицер подозревать в попытке замять дело. А Эдмонд влюбиться первым. Только он сначала сам не будет это понимать. Будет делать всё, чтобы стать ближе с Саша, будет хотеть заботиться о нём и защитить. Но поймёт, что это любовь, он далеко не сразу. — А что… будет чувствовать Саша? — уточняет Дима внезапно хриплым голосом. «А вот на этот вопрос ты мне ответь», — хочет сказать Август, но проглатывает провокационные слова, не давая им вырваться наружу. С чего бы вообще Диме знать, что чувствует Саша в этой ситуации, он ведь просто делится своими чертами с этим персонажем? Это не значит, что он разделяет те же чувства. По этой причине большая удача, что Август рассказывает историю глазами Эдмонда. Потому что вот он сам прекрасно понимает, что тот чувствует. Так, стоп. Что? «Ты поплыл, Оггс», — проносится в голове голосом Отто. «Я поплыл», — думает Август, тяжело вздохнув. Кажется, у него большая проблема.

***

Август не может перестать об этом думать. Осознание влюблённости в Диму не наваливается разом, а разъедает его постепенно. Но наконец-то ставит всё на свои места. Происходящее обретает смысл, все странные реакции оказываются логичны. Постфактум Август понимает, что вообще-то всё именно так, как и пишут в книгах. И внезапная аритмия, и смущение, и откровенное залипание, и скручивающаяся тугим узлом в животе тревога, которую люди поэтично называют бабочками. У него внутри этих бабочек водится столько, что хватит на целую коллекцию лепидоптерофилиста. Наверное, у него не было шансов в Диму не влюбиться. Тот привлёк внимание сразу, в первую же встречу. Преимущественно тем, что не был похож на всех, с кем Август был знаком ранее. В Нидерландах у него остались сомнительные знакомые, даже в возрасте тридцати лет предпочитающие тусовки и какой-то экстремальный досуг. Это люди инфантильные, не способные брать на себя ответственность, готовые пойти на любой риск ради веселья. Сам Август таким никогда не был, он в целом человек довольно замкнутый. Но притягивал к себе людей подобного склада, как магнит. И, само собой, все его сексуальные партнёры были из этого же круга общения. Возможно, именно это и снижало шансы на влюблённость. Август не верит в то, что притягиваться друг к другу должны именно противоположности. А без этой веры любые проявления зарождающейся симпатии душились на корню. Люди типажа Димы к нему, напротив, никогда не притягивались. Август объективно понимал, что недостаточно для них хорош. У таких парней как Дима есть идеальное понимание жизни и собственного места в ней. И в партнёры эти люди выбирают себе кого-то надёжного и стабильного. Уж точно не человека вроде Августа, которого в жизни мотает как воздушный шар на ураганном ветру, привязанный за тонкую верёвочку, способную в любой момент порваться. И в этом, собственно, заключается главная проблема. У влюблённости Августа в Диму априори нет шансов. И дело тут не только в том, что толерантный Дима сам, скорее всего, не интересуется мужчинами. В большей степени проблема заключается в том, что он вряд ли когда-нибудь увидит в Августе кого-то кроме своего любимого писателя. Вот почему влюблённость в Диму не совсем похожа на то, что воспевают в книгах и фильмах. Она не приносит опьяняющий коктейль из эндорфина и окситоцина, она оставляет после себя глухую тоску, с которой Августу, откровенно говоря, крайне тяжело справиться. Было бы проще прекратить общение с Димой сейчас. Пока ещё не стало слишком поздно. Книга уже начата, и скорее всего Август её точно напишет. Она, конечно, из-за его собственных любовных метаний может приобрести совершенно другую тональность. Но кто сказал, что это плохо? Многие люди любят страдать безопасно, проживая эмоции персонажей, а не свои собственные. Только вот Август подозревает, что слишком во всём этом увяз. Чрезмерно. Он отчаянно ищет в себе силы прекратить это сотрудничество. Но это не так просто сделать. Собираться с мыслями приходится долго и тяжело. И когда Дима традиционно приходит в его номер, Август пребывает в пресквернейшем расположении духа. Разумеется, это не ускользает от чужого внимания. Дима смотрит настороженно, с подозрением, и зябко ведёт плечами. — Тяжёлый день? — интересуется он мягко. Август вздыхает. Жизнь, блядь, тяжёлая. Давным-давно по пизде пошедшая. И этот грёбаный поезд давно в огне, на рельсы его уже не поставишь. — Не совсем, — качает головой Август. Язык прилипает к нёбу, а в горле встаёт ком. Слова жгут глотку, но никак не хотят вырываться наружу. Наверное, ни с чем подобным Август не сталкивался никогда. Даже пережить лавину критики было намного легче, чем сделать шаг в эту бездну. — Если хотите, можем сегодня немного погулять, — предлагает Дима, неловко сцепив пальцы. Он улавливает гнетущую атмосферу, и от этого сам вылетает из привычной колеи, откатываясь назад в поведении. Закрывается на сотню замков, и Август теперь даже если захочет, через эту стену не пробьётся. — У меня есть на примете пара локаций. Август отрицательно качает головой и мрачно поджимает губы. Есть такие вещи, которые сделать надо. — Дмитри, я думать, что нам нужно прекратить наш сотрудничество, — выпаливает он практически слитно, боясь передумать. Боль в груди становится невыносимой, но Август знает, что так будет правильно. Дима застывает. И Август мгновенно начинает жалеть о сказанных словах. Дело в том, что он, наверное, никогда ещё не видел человека, за секунду впадающего в столь глубокое отчаяние. На лице у Димы написан ужас вперемешку с растерянностью. А глаза распахнуты широко-широко, и как-то странно, почти безумно блестят. — Я… сделал что-то не так? — спрашивает Дима, и голос его дрожит. Точно он вот-вот заплачет. Он этого, конечно же, не делает, потому что он сильный человек. Но любому идиоту понятно, что Август только что его глубоко ранил. — Nee, конечно же! — торопливо восклицает Август. — Дело вообще не в тебе. Вернее, в тебе, но не так, как ты можешь подумать. Сказать о влюблённости Август не сможет ни за что, поэтому ему приходится мучительно подбирать слова. Как объяснить Диме, что он не виноват, не объясняя причины? — Август, я не понимаю… — беспомощно и уязвимо тянет Дима. — Я думал, что всё хорошо. Всё и было хорошо, это правда. Кроме того факта, что сердце Августа каждый раз в присутствии Димы разрывалось на куски. — Я заметить, что ты всё ещё боишься меня, — наконец честно признаётся Август, потому что вот это — та правда, которую он может озвучить. — А я начинать привязываться к тебе. И поскольку я тебя уважать, я не хотеть, чтобы ты продолжал чувствовать этот дискомфорт. Выражение лица у Димы становится странным. Там написан страх, но при этом виден напряжённый мыслительный процесс. Словно бы он хочет что-то сказать, но не решается. — Я не боюсь вас, Август, — всё-таки отвечает Дима, тяжело сглотнув. — Сначала волновался, конечно. Но это никогда не было страхом. — Ты даже на «ты» меня до сих пор не называть, — опровергает это заявление Август. Дима тяжело вздыхает. Он кажется застигнутым врасплох или пойманным в ловушку. И Августу даже хочется откатить всё назад, потому что тот явно не заслужил подобного стресса. В конце концов можно было потерпеть, а потом уехать домой. И в Нидерландах со временем стало бы легче. — Мне… просто нужна была дистанция, — говорит Дима несмело. — Чтобы не забывать, что нас с вами в первую очередь связывают деловые отношения. Наступает черёд Августа тяжело вздыхать. Он испытывает слишком много эмоций, путающих мысли, из-за чего обнаружить логику в словах Димы не получается. — А вот теперь я не понимать тебя. Объяснять своё поведение Диме явно мучительно. И желание прекратить всё это становится почти невыносимым. Но Август интуитивно чувствует, что этот разговор они обязаны довести до конца. Они же не дети, чтобы бегать от проблем в надежде, что всё разрешится само собой. Речевой аппарат людям дан не просто так, пора бы использовать его по назначению. — Ладно, — досадливо морщится Дима, с силой сжав сцепленные пальцы. — Раз уж вы всё равно решили прекратить наше сотрудничество, то мне, вроде как, нечего терять. То, что я скажу, может вам не понравиться. И мне очень жаль, что всё сложилось именно так, правда. Я хотел бы, чтобы это было иначе, но у меня изначально не было шансов, это же вы… Август путается ещё больше. Что-то странное приходит ему в голову, какое-то смутное осознание напрашивается после этих слов, но он оказывается не в состоянии понять. В этой головоломке не хватает каких-то деталей. Август всегда считал, что хорошо разбирается в людях. А ещё думал, что Дима — открытая книга. Но сейчас он ничего не понимает и не может угадать направление его мыслей даже приблизительно. — А ещё я хочу отметить, что дело, конечно же, не в том, что вы гей, — продолжает Дима, и ситуация становится ещё более странной. — Простите за долгое предисловие, мне просто очень страшно. В общем, мне нужна была дистанция, потому что я… влюблён в вас. Очень сильно. И это многое усложняет. На этот раз замирает Август. У него ощущение, что его ударили по голове чем-то тяжёлым. Внезапное откровение обрушивается лавиной, и погребает Августа под собой. В идеальном мире оно бы принесло облегчение, только вот в жизни это работает иначе. — Оу, — с трудом выдавливает Август хриплым голосом. — Конечно, я понимать. Ты рад видеть, как я писать книгу. Возможно, даже восхищаться этим. И ты подумать, что это влюблённость. Так бывает, но это пройдёт. Августу горько. Вот поэтому он всю жизнь зарекался связываться с фанатами. В этом слепом обожании, построенном на признании его литературных способностей, нет ничего хорошего. Август всегда знал, что от какой бы то ни было связи с поклонником добра не жди. Не мог он предугадать только того, что это будет так больно. — Я знал, что вы так подумаете, — грустно вздыхает Дима. — Вы же говорили, что боитесь, что вас полюбят только из-за книг. Но дело ведь совсем не в этом. Да, я восхищаюсь вашим талантом. Но я, признаться честно, много кем восхищаюсь. Я люблю книги и картины и являюсь поклонником многих творческих личностей. Это и меня самого подстёгивает рисовать. Я не показывал вам, но у меня есть иллюстрации к вашим книгам. И к книгам других авторов тоже есть. Я пытаюсь сказать, что я очень ценю вас как автора, но в этом плане вы далеко не единственный, кого я ценю. Только вот наше знакомство перевернуло всё с ног на голову. Август удивлённо моргает. Нет, само собой он понимал, что Дима не обожает слепо, так как любят некоторые особо отбитые фанаты. Он всегда сохранял чувство собственного достоинства, признавал мастерство Августа, но не ударялся в идолопоклонничество. И это радовало. Но услышать вот так от Димы, что для него всё творчество Августа — простое увлечение, что-то вроде хобби, оказывается странно. И это ощущается чем-то неправильным, потому что с его фанатизмом Август вроде как свыкся и объяснял все странности в поведении. — Приятно знать, что ты всё время сохранять трезвость мыслей, — вымученно ухмыляется Август. — Не совсем, — качает головой Дима. — Вы не оставили мне возможности в вас не влюбиться, понимаете? Я не ожидал этого, потому что всегда не хотел знакомиться с любимыми авторами и художниками, чтобы не разочаровываться. А вы оказались изумительным. Я не говорю сейчас про красоту, хотя объективно вы невероятно красивы. Но это же не так важно. Куда важнее, что вы очень интересный собеседник, яркий человек, очень уязвимый, но при этом невероятно сильный. С вами приятно находиться рядом. У вас очень милая улыбка, хоть вы и улыбаетесь редко. А ещё мне нравится слушать ваш голос, я нахожу ваш акцент очаровательным и восхищаюсь тем, как хорошо вы знаете русский. Да и в целом, Август, я восхищаюсь вами. Не вашими книгами, хоть они и потрясающи. И это, оказывается, не удивительно, потому что за ними стоит потрясающий человек. Я понимаю, что для вас вся моя влюблённость ничего не значит, но просто хочу, чтобы вы понимали, что это искреннее чувство. И оно никак не связано с творчеством. Мне нравятся ваши книги, это факт. Но влюблён я не в них, а в вас. У Августа мурашки бегут по коже. Он не может поверить в сказанное, потому что всего этого оказывается слишком. Нет, он безусловно верит словам Димы, тот звучит очень искренне. Но как теперь действовать Август не понимает совершенно. Вроде бы получается, что в их отношениях всё взаимно. Но Августу чертовски страшно. Влюблённость Димы вполне может быть платонической. Чувства ещё не значат, что тот хочет отношений с человеком, который рано или поздно уедет. Их будут разделять почти две тысячи километров, и это нихуёвая проблема. Но сам Август до дрожи хочет попробовать. Он не любит риск, но иногда приходится идти на отчаянные меры. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и жалеть всю жизнь. — Ты всё сказал? — уточняет Август, мягко улыбаясь. Приняв решение, он с удивлением осознает, что тревога отступила. Ему больше не страшно. И это придаёт сил, чтобы пойти на по-настоящему безумный шаг. Это похоже на падение в пропасть. Но Август больше не боится, потому что слова Димы вселяют надежду, что он всё-таки не разобьётся. Дима слабо кивает, явно сбитый с толку такой реакцией. А Август встает со своего места и пересекает комнату в два крупных шага, минимизируя расстояние. А затем сокращает его ещё больше и целует Диму, буквально впечатываясь своими губами в его. Он целует отчаянно, порывисто, внутренне готовясь к тому, что его сейчас оттолкнут. Но Дима, замерший на секунду, вдруг пылко отвечает. И Август наконец-то впервые в жизни чувствует это. Тот самый фейерверк, который появляется при поцелуе. Выброс гормонов заставляет его на секунду сойти с ума, и весь мир вокруг замирает, истончается, перестаёт существовать. Остаются только два человека, цепляющихся друг за друга так, словно от этого зависит их жизнь. Август не знает, сколько времени прошло, но в конечном итоге Дима отстраняется первым. Он дышит тяжело и загнанно. Весь растрёпанный и красный от смущения. Оба молчат. Август понимает, что вроде как должен рассказать о собственных чувствах, потому что поцелуя недостаточно. Но эйфория не позволяет ему адекватно мыслить, и, скорее всего, если он попытается объясниться сейчас, то наговорит кучу глупостей. — Думаю, теперь мне придется перейти на «ты», — усмехается Дима, нарушая повисшую тишину. У Августа весь мир переворачивается. Дима не оттолкнул, готов сблизиться, сокращает дистанцию и разрушает барьеры, которые строил всё это время. Даже не верится, что всё это происходит по-настоящему. — Я должен всё объяснить, — вздыхает Август. — Но я пока не могу. Мне очень тяжело. — И это нормально, — мягко отвечает Дима. — Я выслушаю тебя, когда ты будешь готов. Пока мне достаточно и того, что есть. Этот невероятный человек всё-таки сводит с ума. Он самый чуткий, кого Август когда-либо встречал. К нему никто и никогда не относился настолько бережно. — Спасибо, — искренне благодарит Август. Они продолжают стоять практически вплотную, так что ничего не мешает Августу стать ещё ближе и вновь накрыть губы Димы собственными. На этот раз поцелуй выходит более нежным, неспешным. Инициативу на себя берёт Дима, и Август с уверенностью может сказать, что его ещё никто не целовал так.