Inspiratie

Дальше смутной концепции, впрочем, Август не продвигается. Он честно пробует начать писать, но в итоге просто гипнотизирует взглядом ноутбук в приятном полумраке номера. Предприняв отчаянную попытку, он зовёт к себе Диму, в надежде на то, что его присутствие окажется достаточно вдохновляющим. Тому очевидно некомфортно просто сидеть в номере и молчать, учитывая, что это — оплачиваемое время. Но через полчаса он всё-таки расслабляется, достаёт из рюкзака скетчбук и начинает что-то зарисовывать, периодически бросая на Августа внимательные взгляды. Выглядит это так, словно он рисует его. Когда Август говорит о том, что у него не получается написать ни строчки, он, конечно, лукавит. Не выходит у него написать ни одной приличной строчки. В текстовом редакторе гордо красуется невообразимая хуйня, которую стыдно показать даже самому близкому человеку в лице Отто, не то что Диме, чьё мнение услышать будет волнительно. «Het was een donkere nacht. Twee mannen, om zich heen kijkend, slopen door de besneeuwde straat», — выведено стандартным Times New Roman в текстовом редакторе. Август досадливо морщится. Если бы он писал на бумаге, то непременно бы в гневе её скомкал. Но всё, что он может, — решительно выделить текст и удалить, забыв об этом позоре, как о страшном сне. Чёртова книга не может начинаться так банально и скучно! — Всё не то! — восклицает Август, едва не рыча от ярости. Недовольство собой накрывает его как лавина, и он даже не думает о том, как на эту вспышку гнева отреагирует Дима. Просто не в состоянии об этом думать. Август чувствует себя бесталанным неудачником. Какой вообще смысл пытаться казаться перед Димой лучше, чем он есть на самом деле? Разумеется, тот это паскудное состояние замечает. И даже не собирается делать вид, что это его никак не касается. Он откладывает в сторону простой карандаш и решительно поднимается на ноги. — Давайте прогуляемся, — предлагает Дима. И это первый раз, когда он сам проявляет инициативу, не чувствуя неловкости при мысли о том, что Август, фактически, платит ему за бесконечные прогулки по Санкт-Петербургу. — Вам нужно освежиться. Август недовольно кривит губы, но подчиняется, накидывая на плечи клетчатую рубашку, небрежно валявшуюся на стуле. — Пойдём, — вздыхает он. — Вряд ли я сейчас способен на что-то кроме прогулки. — Только нам придётся проехаться, — говорит вдруг Дима как-то не слишком уверенно. — Есть у меня одна идея, правда, я не знаю, как вы на неё отреагируете. Такая реакция откровенно интригует. Дима оказывается неутомим, что не может Августа не радовать. Он прекрасно ориентируется в городе и открывает Августу всё новые и новые локации, которые тот ни за что в жизни бы не отыскал в купленном в аэропорту путеводителе. На этот раз едут они на метро, и Август ловит себя на мысли, что передвигаться на общественном транспорте с кем-то даже приятно. Сразу создаётся впечатление, что впереди их ждёт какое-то загадочное приключение. И Августа наконец отпускает. Он позволяет себе расслабиться, а Диме — спасти его от погружения в мрачную бездну, в которую неизменно утягивают его любые попытки что-то написать. Один из неоспоримых плюсов в метро — давка. Наверное, нормальный человек бы не радовался этому. Да Август и сам бы не пришёл в восторг, если бы не тот факт, что в тесноте переполненного в час-пик вагона он оказывается прижат к Диме максимально близко. Чужое тепло ощущается даже через рубашку, и сердце начинает отбивать какой-то странный быстрый ритм. Тук-тук-тук. Это конечная, Август, ты сходишь с ума. Вернее, тебя сводят с ума. Неосознанно, но планомерно. — Наша следующая, — сообщает Дима, наклонившись к самому его уху. Горячее дыхание опаляет кожу, и Август непроизвольно захлёбывается воздухом, преступно не готовый к такой вот близости. Для того, чтобы нормально поговорить с ним, Диме приходится привстать на цыпочки, и из-за этого простого действия в груди появляется какое-то щемящее чувство. Людской поток оказывается пёстрым и плотным. Пахнет в вагоне неприятно. Потом, едой, грязной одеждой, слащавым парфюмом и ещё чем-то сложно идентифицируемым. Но Августа всё это мало волнует. Ему даже пытаться не приходится сфокусироваться на том, как пахнет Дима, приятный цитрусовый аромат сам по себе проникает в лёгкие, одурманивая и расслабляя. Людей очень много, и Август понятия не имеет, как они из этой толпы будут выбираться. В Амстердаме он метро не пользовался много лет, так что «прелести» езды в час-пик успел позабыть. К счастью или на беду, но Дима решительно хватает его за предплечье и начинает тянуть к выходу. Он ловко лавирует между людьми, беспрестанно извиняется, но продвигается уверенно и быстро. Сразу чувствуется немалый опыт таких вот поездок. Августу же ничего не остаётся, кроме как следовать за ним, неловко перебирая ногами. Из вагона они едва ли не вываливаются, и Август рад наконец-то оказаться вне ужасной духоты. Но освобождение из людского плена также означает, что пальцы Димы, ещё секунду назад плотно сжатые вокруг его руки, разжимаются, оставляя после себя лишь чувство пустоты и неправильности. Остаток дороги Август толком не замечает, погружённый в собственные размышления. Безрадостные, по большей части. Что-то странное с ним происходит в последнее время, когда речь заходит о Диме. Тело рядом с ним внезапно начинает сходить с ума и выдаёт какие-то ранее незнакомые реакции. Август понятия не имеет, как это контролировать. С обычным плотским желанием всё работает намного проще. Во-первых, это знакомое, понятное чувство. Во-вторых, при должном упорстве его можно обуздать. Август же не школьник в пубертате, чтобы возбуждаться каждый раз, оказываясь с привлекающим в сексуальном плане человеком. С новыми странными чувствами ситуация обстоит куда сложнее. Преимущественно потому, что Август понятия не имеет, что такая странная реакция означает. А ещё совершенно не может ей управлять. И это до чёртиков пугает. — Пришли, — наконец объявляет Дима, указывая на необычные кованные ворота. Август косится с сомнением, потому что характер локации угадывается безошибочно, но понять, почему Дима выбрал именно её, не выходит. — Это кладбище? — с сомнением спрашивает он, слегка нахмурившись. — Ага, — беспечно соглашается Дима. — Волковское. Я подумал, что вам сейчас не повредит нечто подобное. Август скептически изгибает бровь. Что же такого увидел на его лице Дима в номере, раз решил притащить на чёртово кладбище? Нет, такие места, конечно, становятся достопримечательностями во многих городах мира. Но Август всё равно не понимает, почему Дима сделал такой выбор. Едва ли в Санкт-Петербурге кончились другие, более позитивные локации. — Объяснишь логику? — уточняет Август, стараясь не звучать слишком резко. — Ну, причин много, — жмёт плечами Дима. — Во-первых, здесь очень красиво, особенно на лютеранской стороне. Во-вторых, тут спокойно. Время течёт немного иначе. И мне показалось, что это именно то, что вам сейчас нужно. На самом деле, своим ответом Дима Августа лишь ещё больше путает. Хотя, насчёт красоты, конечно, невозможно не согласиться. Величественные надгробия и памятники из темного мрамора и серого гранита возвышаются среди старых раскидистых деревьев, из-за чего атмосфера у места оказывается какой-то таинственной, почти мистической. Это удивительно, но её хочется жадно впитать и пропустить через себя, потому что она в каком-то смысле даже кинематографична. Многие захоронения украшены скульптурными композициями и архитектурными элементами, и всё это делает кладбище похожим на художественную галерею под открытым небом. Не удивительно что Диме — человеку искусства — здесь нравится. — Так и зачем мне может понадобиться поход на кладбище? — уточняет Август с лёгкой иронией, хотя вовсе не возражает против подобного досуга. — А вы, Август, на мой взгляд, слишком спешите жить, — отзывается Дима, задумчиво склонив голову. Он останавливается возле статуи ангела, практически искрящейся в солнечном свету, и фотографирует её на телефон. Видимо, чтобы позже зарисовать. — Вы в постоянном движении, в вечной гонке, в какой-то непонятной схватке с собой. Простите, если звучит слишком резко. Но я заметил, что вы очень требовательны к себе. И подумал, что будет нелишним привести вас в место, где вся эта суета резко перестаёт иметь значение. Потому что, ну, все сиюминутные проблемы меркнут перед вечностью. Вот теперь Август, кажется, наконец-то по-настоящему начинает понимать его логику. И не может не признать, что действительно ощущает себя в месте, насквозь пропитанном смертью, расслабленнее, чем где бы то ни было. — Чувствую себя готом, — тихо фыркает он, не желая прерывать громкими звуками мертвенную тишину, царящую вокруг. — А я был им, — вдруг говорит Дима, тут же отведя взгляд в сторону. Щёки его снова покрывает румянец. — Наверное, в тот период вайб кладбищ и полюбил. Не вот это посещение из чистого протеста и по идеологическим соображениям, а просто из-за атмосферы. У Августа брови удивлённо взмывают вверх. Серьёзно, сколько ещё сюрпризов может хранить в себе Дима? Он был готом, чуть не стал полицейским. Если вдруг окажется, что он играл в рок-группе или занимался боевыми искусствами, Август уже, пожалуй, и не удивится даже. — Необычный выбор досуга, — осторожно подбирает слова он. — Это был какой-то подростковый бунт? — И да, и нет, — усмехается Дима. — Тут больше «все бежали, и я бежал». У меня в какой-то момент все друзья в готы подались. Считалось, что это круто. Ну, как в готы. Нам лет по тринадцать было. И всё, что мы могли себе позволить — таскать чёрную одежду, покупать на скопленные карманные деньги какие-то значки с черепами. Ну, я ещё у сестры брал подводку. Она злилась до ужаса. Дима рассказывает о своём детстве, и Августа затапливает волной радости, потому что тот наконец-то открывается. Словно бы в этой обстановке у него получается впервые за всё время их знакомства по-настоящему расслабиться. — У тебя есть сестра? — удивляется Август искренне. Вообще в этом нет ничего странного, но он почему-то не задумывался даже о том, какой может быть семья у Димы. Наверное, это очень приятные люди. Судя по тому, какой человек он сам. По крайней мере, на Августа его семья и отношения внутри неё оказали колоссальное влияние. Не просто так он — мрачный сгусток чувств и бесконечной рефлексии. От Августа всё детство требовали больше, чем может взять на себя ребёнок. И в итоге, что выросло, то выросло. — Да, близняшка, — с теплотой в голосе отзывается Дима. По нему видно, что сестру он искренне любит. Август чувствует тихую грусть с налётом зависти. — Здорово, — искренне говорит он со вздохом. — Наверное, вы очень близки. Говорят же, что у близнецов есть особый связь. Дима в ответ на это мягко и тепло улыбается. В таком настроении он кажется удивительно красивым. Нет, он, конечно, всегда симпатичен, потому что с внешностью ему действительно повезло. Но в таком вот расслабленном состоянии Дима преображается, становясь ещё более привлекательным. Может, дело ещё и в том, что расслабленным в присутствии Августа он бывает крайне редко. — Сейчас — да, — усмехается Дима. — Но в детстве у нас была настоящая война. Совсем маленькими даже дрались. Ну, пока я не уяснил, что девочек бить нельзя. Да и в целом людей бить не особо нормально. — У меня тоже быть сестра, — вздыхает Август, признаваясь в одной из самых тяжёлых вещей, перенесённых за всю жизнь. — Мико. Имя сестры Август не называл уже много лет. Для него эта тема остаётся ничуть не менее болезненной, чем в далёком прошлом. Такие вещи время до конца не лечит, лишь немного притупляет боль. И у Августа что-то пошло не так, потому что не страдать он может лишь в случае, если просто об этом не думает. Но с Димой почему-то хочется быть откровенным. Августу кажется, что с ним эту тяжёлую ношу можно разделить, и быть если не понятым, то хотя бы получить поддержку. — Была? — осторожно уточняет Дима. — Не отвечайте, если не… — Была, — перебивает Август. — Она погибла в аварии, когда ей было шестнадцать. Он решает не прибавлять, что с тех самых пор вся его жизнь покатилась под откос. По крайней мере в плане отношений с семьёй. Мико всегда для отца была маленькой принцессой, которую он беззаветно любил. Куда больше Августа, ставшего со своим писательством настоящим разочарованием. На Мико отец возлагал большие надежды, которые не оправдались из-за нелепой случайности. Всего этого Август не говорит, но, видимо, что-то такое Дима всё-таки видит в его выражении лица и позе. Считывает между строк и смотрит не с жалостью, но с сочувствием. — Можно вас обнять? — несмело уточняет он. И Август поспешно кивает, потому что язык предательски прилипает к нёбу, и ответить не получается. Дима осторожно сцепляет руки вокруг его торса. Он сохраняет приличную дистанцию, и объятие получается нейтральным, дружеским. Но даже так оказывается, что именно его-то Августу и не хватало, чтобы почувствовать себя живым. Тяжёлые мрачные мысли отступают, оставляя на душе непривычную лёгкость. Может, это и не очень правильно, но Август купается в тепле, которое щедро дарит ему Дима, как в солнечных лучах. Вдыхает приятный парфюм, смотрит на завитки светлых волос и россыпь крошечных, не видных с того расстояния, что разделяет их обычно, веснушек. И чувствует, как боль постепенно притупляется и отходит на задний план. Отстраняется Август первым. Ему отчаянно хочется постоять так подольше, но он переживает, что если это продолжится, то он просто не выдержит. Такой близости больше, чем он способен вынести. Сердце отчаянно трепещет в груди, а дышать удаётся с трудом. Август боится, что с такого расстояния Дима заметит его гулкое учащённое сердцебиение и обязательно обо всём догадается. «А о чём?», — спрашивает сам у себя Август. — «Что ты вообще чувствуешь? Почему никогда не испытывал ничего похожего? Что за новые эмоции ты открываешь на тридцатом году жизни? Какое у этого всего название?» Осознание вертится где-то на краю сознания, настойчиво формируется на языке, пытаясь стать облечённым в слова, но остаётся настолько смутным, что разложить всё по полочкам и найти причину своего странного состояния никак не получается. — Простите, — вздыхает Дима. — И за то, что так разболтался, и что напомнил, и что привёл сюда. Выглядит он и правда виновато. Август удивлённо качает головой, потому что он испытывает много эмоций по отношению к Диме, но преобладает в них признательность. И уж точно ему не пришло бы в голову того в чём-то обвинить. — Не извиняться, пожалуйста, — просит Август совершенно искренне. — Это мой проблема, ты не мог о них знать. И здесь правда хорошо, спокойно. Давай ещё немного погулять? И они ещё добрых полчаса бродят по идеально ровным дорожкам между величественных, но навевающих тоску надгробий. Время в этом месте и правда течёт по-другому. А ещё окружающая обстановка заставляет многое переосмыслить. Дима здорово подметил, что Август очень требователен к себе и всё пытается кому-то что-то доказать. А кому и что – сам не знает. Отцу? Так тот никогда не оценит, просто потому что Август – не Мико. Всему миру? Так он не схлопнется, если вдруг мистер ван дер Хольт окажется менее идеальным, чем пытался казаться всё это время. Отто? Так тот принимает его любым, потому что лучше всех на свете знает о его недостатках. Август себя как будто берёг для кого-то всё это время. Старался быть лучше, не давал себе развить чрезмерное самомнение, выступая самым жёстким критиком своих книг. Пытался не зачерстветь и не оскотиниться. Только вот так и не понял, ради кого вообще всё это было. Старался он для кого-то призрачного и абстрактного, а в итоге так потерялся и запутался в себе, что теперь не может найти дорогу назад. — Вы в порядке? — негромко уточняет Дима. Они идут практически плечом к плечу, и Августа не может не радовать, что тому, судя по всему, вполне комфортна такая дистанция. Было бы странно возвращаться на уровень людей, сохраняющих расстояние между друг другом почти в метр. После объятий-то. Дима это, кажется, прекрасно понимает. А, может, его просто отпускают все прошлые тревоги. В конце концов, он впервые собственными глазами увидел, что Август в первую очередь не писатель, а живой человек, который тоже может быть разбитым и уязвимым. Увидел и не испугался. — Ja, просто задуматься, — поспешно объясняет Август своё состояние. — Здесь атмосфера располагать. Это чистая правда, но шататься по кладбищу вечность они всё-таки не могут, это как минимум странно. Поэтому через время передислоцируются в город и просто гуляют по его улочкам. Август любуется старинными зданиями, неуловимо похожими на амстердамские, но вместе с тем разительно отличающимися. Во всем этом чувствуется что-то откровенно русское, хотя строились эти дома и явно на европейский манер. Ему нравится вот так гулять, перебрасываясь с Димой бессмысленными, ничего не значащими фразами. К написанию книги и поиску вдохновения это его, конечно, ни на сантиметр не приближает, но зато становится поворотным моментом в сближении с Димой. Август чувствует, что с этого момента ничего уже не будет по-прежнему. Между ними что-то невозвратно меняется, словно рушится один из многочисленных барьеров, воздвигнутых Димой. Они гуляют настолько долго, что на улице даже начинает смеркаться. Ну, насколько это вообще возможно с учётом знаменитых санкт-петербургских белых ночей, к которым Август так до конца и не привык. — Чёрт! — восклицает Дима, посмотрев на часы. — Вам нужно поторопиться! — Мне? — удивлённо вскидывает брови Август, который вообще-то никуда не спешит. — Зачем? — Мосты, — скупо поясняет Дима, и Август не совсем понимает, что он имеет в виду. Небольшая ладонь с тонкими длинными пальцами смыкается вокруг его запястья, и Дима вдруг начинает куда-то быстро идти, волоча Августа как на буксире. Подстроиться под его темп удаётся довольно быстро, но ситуацию лучше это не делает. Август откровенно шокирован и дезориентирован. Место прикосновения горит, и он просто не знает куда себя деть от неловкости и смущения. Диму же, кажется, ничего не беспокоит. Ну, кроме того, что он устраивает настоящую гонку по питерским улицам, соревнуясь, видимо, с самим временем. В конечном итоге они оказываются перед высоким мостом, стоящим на массивных сваях. У него подняты какие-то створки непонятного назначения, и Дима, при виде этой картины, вдруг начинает материться, чего он обычно не делает. — Блядь, блядь, блядь! — восклицает он торопливо и запальчиво. — Не успели! Август наконец и сам понимает, что тот имел в виду. Центральная часть конструкции моста вдруг начинает плавно разъезжаться, разделяясь на две половины. Август стоит, заворожённый этим зрелищем. Оторвать глаз совершенно не получается, потому что есть в разделении этой махины что-то поистине впечатляющее. Август вспоминает, что в путеводителе этот процесс назывался разводом мостов. И он сам по себе считается одной из достопримечательностей и визитной карточкой Санкт-Петербурга. Теперь он понимает, почему. Судя по всему, привыкшего к подобному зрелищу Диму оно не трогает. Он стоит очень напряжённый и недовольный. Кажется, настолько хмурым Август его ещё никогда не видел. — Ну, по крайней мере вы посмотрели на развод, — наконец хрипло говорит он со вздохом. — Ищем хорошее в мелочах. Август бы не назвал открывшееся ему зрелище мелочью, но у него есть ощущение, что за словами Димы кроется какой-то глубокий смысл. Словно их опоздание — нечто очень плохое. — А что произойти? — наконец уточняет он, решившись. Хотя и не уверен, что Диму этот вопрос не разозлит. — А случилось то, что теперь вы не сможете попасть в свой отель, — поморщившись отвечает тот. — Мосты разведены, остаётся ждать утра. У Августа брови удивлённо взмывают вверх. Он впервые слышит о том, что в городе может быть организована настолько неудобная транспортная система. Нельзя же так жить! — И что теперь делать? — беспомощно спрашивает он. — Я не уверен, что смочь найти приличный номер в гостиница сейчас. Сразу вспоминается первый отель, в котором он остановился. Оказаться в подобной обстановке вновь совершенно не хочется. Август действительно боится насекомых, которые в теории могут водиться в таких номерах. Ещё боится пьяных соседей и всяких сомнительных личностей, несвежей еды в местном ресторане и бактерий, скопившихся в ванной комнате. В голову приходит мысль о том, что можно прогулять всю ночь. Но вряд ли Дима согласится на подобное. Насколько Августу известно, он-то как раз живёт по эту сторону моста. — Вот что, — решительно заявляет Дима, всё ещё оставаясь хмурым. — Сегодня переночуете у меня. Не хоромы, конечно, но всё же лучше, чем остановиться непонятно где. От этого заявления у Августа в груди появляется трепет. Он узнает, как живёт Дима, это же потрясающе. Это ощущается очередным этапом сближения, о котором он даже мечтать не смел. «Спасибо, мосты», — думает Август, ничуть не расстроенный тем фактом, что эту ночь ему предстоит провести не в ставшей за месяц привычной постели гостиничного номера. Немного удручает только, что Диму, похоже, такой расклад совершенно не радует. Тот не выглядит довольным перспективой совместной ночёвки, и это омрачает настрой самого Августа. — Я могу поискать гостиница, — из вежливости говорит Август, чтобы сохранить некий баланс. — Не хочу тебя стеснять. Дима смотрит так, словно ему даже в голову такая мысль не приходила. В его взгляде читается искреннее недоумение, а затем он сходит с лица и начинает выглядеть виновато. — Вы ни в коем случае меня не стесните! — поспешно восклицает он. — Я просто расстроился из-за того, что заболтался с вами и напрочь про мосты забыл. Теперь вам придётся ночевать у меня, и это, наверное, не тот уровень, к которому вы привыкли. — Mijn beste, я куда более неприхотливый, чем ты думать, — усмехается Август. — Мне понравиться наша беседа. И мне интересно посмотреть, как ты жить. — Хорошо, тогда я вызову такси.

***

— Ну, обстановка у меня простенькая, — будто бы извиняясь говорит Дима, возясь с замочной скважиной. — Но ничего шокирующего. Август с любопытством проходит в типовую прихожую со светлыми, чуть пожелтевшими от времени обоями и потёртым паркетом. Уже в этом есть что-то до странного уютное. Видно, что это квартира с историей, повидавшая множество человеческих судеб. В единственной комнате царит лёгкий художественный беспорядок. В одном из углов хаотично вывалены палитры, кисти, тюбики с красками. К стене прислонён старенький деревянный мольберт. В центре стоит большой диван, прикрытый вязаным покрывалом в красно-чёрную клетку. Возле него — низкий журнальный столик, заваленный альбомами для рисования, скетчбуками и простыми карандашами разной степени мягкости. В дальнем углу видится небольшой деревянный шкаф, щедро покрытый лаком. На стенах хаотично висит множество картин, и все они разные. Среди них есть и пейзажи, и портреты, и зарисовки каких-то животных. Сомнений в том, кто является автором этих полотен, не остаётся. Август, бочком протиснувшийся в комнату, замирает перед одним из портретов. На картине изображена красивая девушка. В её мягких миловидных чертах лица, зелёных словно летняя листва глазах и тонком изгибе губ угадывается безошибочное сходство с автором полотна. — Это..? — спрашивает Август несмело, чтобы выяснить правдивость своего предположения. — Вера. Моя сестра. — Красивая, — без тени лукавства отмечает Август, и только потом понимает, что фактически сделал Диме непрямой комплимент, с учётом того, что сестра у него близнец. Реплика, к счастью, пропускается мимо ушей. Либо же Дима просто не знает, как на неё реагировать, поэтому считает за лучшее проигнорировать. Августу ничего не остаётся, кроме как продолжить рассматривать картины. Он осторожно пробирается по квартире, слегка поскрипывая старым паркетом, пока не упирается неожиданно в деревянную, выкрашенную белой краской дверь. — А там что? — с любопытством интересуется он. Дима, конечно, имеет полное право не отвечать, но хочется надеяться, что всё-таки ответит. — Балкон. Хотите посмотреть? Диму, кажется, немного отпускает, когда он понимает, что Август не воспринимает его квартиру с пренебрежением, а скорее приходит в откровенный восторг. — Ja, очень. Балкон оказывается… невероятным. У Димы, конечно, во всём доме творческая атмосфера, но в этом месте определённо находится её квинтэссенция. Стены помещения обшиты необработанным деревом. Его вообще очень много у Димы в интерьере. Но если ремонт в остальных помещениях кажется старым, то здесь явно поработали недавно. У одной из стенок стоит огромное кожаное кресло с потёртыми подлокотниками. На него наброшено пушистое покрывало, призванное добавить уюта. Рядом с креслом стоит крошечный столик на кованных ножках, на котором лежит какой-то прибор, в котором Август не без труда угадывает графический планшет. А на подоконнике вместо цветов размещена целая колонна пустых кружек, в которых, судя по подтёкам, когда-то был кофе. — У меня беспорядок небольшой, прошу прощения, — бормочет Дима, смутившись. Беспорядок действительно есть, но Август находит его очаровательным. Он показывает, что Дима отнюдь не такой идеальный, каким кажется на первый взгляд. А он кажется. С этой своей порядочностью, добротой и эмпатией, умением чутко считывать чужое настроение и почти фантастической способностью понимать, что именно может понравиться другому человеку. И это, не говоря уже про внешность, которой Август не перестаёт восхищаться. — Всё отлично, — мягко фыркает Август. — Очень творческая атмосфера. Они стоят очень близко друг к другу, и Август ловит себя на безотчётном желании Диму поцеловать. В этом нет ничего удивительного, Август даже не пугается. С учётом того, какие фантазии его иногда посещают, в желании поцеловать симпатичного человека нет ничего странного. Август никогда не относился к тому типу людей, что целуются только по любви. Это в целом сложно реализуемо, когда не влюбляешься вообще. Если бы у него были подобные принципы, то он бы не целовался вовсе. Поцеловать Диму сейчас совсем несложно. Достаточно сделать крошечный шаг вперёд и плавно притянуть его к себе. Но позволить себе подобное Август, конечно же, не может. Несмотря на то, что сегодняшний день немного сократил чёртову дистанцию между ними, Дима всё-таки продолжает держаться на ощутимом расстоянии. Не столько физически, сколько эмоционально. И Август не уверен, что эту стену имеет смысл пробивать. Да, фантазии с участием Димы кажутся очень жаркими и манящими, но попытка воплотить их в реальность может испортить тот хрупкий нейтралитет, что у них установился. Тут бы дружбу завязать, о каком сексе вообще речь. Поэтому Август отмахивается от навязчивых мыслей о поцелуях и садится в кресло, пусть ему никто этого и не предлагал. Ему нужно немного личного пространства, чтобы успокоиться. Но, оказавшись в кресле, Август ничуть не успокаивается. Он с удивлением чувствует это. То самое родное, но давно забытое. Настойчиво заполняющее каждую клеточку тела, захватывающее все мысли, полностью подчиняющее себе. Он чувствует вдохновение. Тут же вскакивает с места как подорванный, чем здорово выбивает Диму из колеи. По крайней мере смотреть тот начинает недоумённо. — У тебя есть ноутбук? — выпаливает Август на одном дыхании. — Кажется, я смогу что-то написать! Обнадёживать и себя, и Диму не хочется, но переполняющий всё его тело творческий порыв кажется достаточно сильным, что вызывает чувство радости. Сложно сказать, что так действует на Августа: атмосфера на балконе или довольно романтичные размышления о поцелуе с Димой. А, может, так работает сочетание двух этих переменных. — Да, сейчас принесу, — торопливо отзывается Дима и уносится в комнату. Возвращается с ноутбуком довольно старой модели, ощутимо контрастирующим с оставшимся в отеле маком. Но Августу плевать, самое главное, чтобы на устройстве был текстовый редактор. Ему сейчас всё равно где писать, хоть на салфетке бумажной. — Вам что-нибудь нужно? — заботливо уточняет Дима. Август не замечает, но уголки губ у него слегка приподнимаются, словно чужое вдохновение и у него вызывает приятные эмоции. — Кофе, если не сложно. На часах почти три часа ночи, но Августа это не слишком волнует. Он соскучился по временам, когда мог не спать всю ночь, поглощённый историей, которую отчаянно хочется рассказать. Вопреки расхожему мнению, он никогда не пишет с планом, позволяя истории течь своим чередом. Потом, правда, приходится миллион раз вычитывать рукопись на предмет сюжетных дыр, но всё равно так Августу работать проще, это его творческий метод. Слова льются из-под пальцев ровным быстрым потоком, подобно бурлящей горной реке. Стук клавиш даже самому Августу кажется оглушающим, но со временем превращается в монотонный белый шум, на который он не обращает внимания. В себя приходит, только когда в комнату возвращается Дима. У него с собой две кружки и тарелка с едой, в которой лежат макароны и котлета. — Поешьте, если сможете отвлечься, — предлагает он. В одной кружке, протянутой Августу, оказывается кофе. Во второй — желтоватый чай, судя по запаху, ромашковый. Его Дима явно принёс себе. — Если вы не против, я здесь немного посижу, — то ли просит, то ли спрашивает он. И действительно усаживается на небольшой табурет, не замеченный Августом ранее. — Очень интересно посмотреть на вас за работой. — Ты не можешь мне помешать, — усмехается Август. — Ты же мой муз. А ещё это твой квартира, было бы странно тебя выгонять. Болтать с Димой хотя и приятно, но надолго Августа не хватает. Он делает крупный глоток кофе и возвращается к тексту, которого, между прочим, успело набежать целых две страницы. И он с головой уходит в историю, отдавая себя на волю вдохновения. Книга начинается со сцены убийства, и хотя этот ход несколько избит, Август может себе это позволить, учитывая, что удивлять читателей он намерен отнюдь не детективной линией. Он не замечает вокруг себя ничего. Ни как на подоконнике появляется ещё одна кружка с тёплым кофе, ни как не плечи накидывается лёгкий полосатый плед. А ещё он не замечает, в какой момент всё-таки остаётся один. В себя приходит лишь после того, как палящее солнце начинает слепить глаза. Удивлённо вертит головой, замечая и несколько новых кружек от кофе, пополнивших ряд предыдущих, и тарелку с остывшей едой. Он искренне тронут этой заботой. Очень хочется покурить, хотя Август почти не курит. Но в такие моменты, когда в груди с довольным урчанием селится чувство удовлетворëнности собой, не грех. Он написал сразу двадцать три страницы. И радостно выходит в комнату, чтобы сообщить о своём успехе Диме. Но обнаруживает того спящим на диване. Он свернулся калачиком, как котёнок, и у Августа от этой картины что-то сладко сжимается внутри. Аккуратно, чтобы не разбудить, он подходит к Диме и наклоняется, невесомо убирая со лба спутавшуюся во сне чёлку. — Спасибо, — тихо говорит Август.