Inspiratie

Дима устало трёт переносицу. За прошедшую неделю он успевает более-менее свыкнуться с обществом Августа. Это в каком-то смысле похоже на приручение дикого зверька. Августу приходится постоянно следить за своими словами и действиями, чтобы не напугать Диму и не откатить назад тот крохотный прогресс, что у них наметился. Зачем ему всё это, он и сам не знает. Но с Димой отчего-то хочется дружить. Просто по-человечески сблизиться. Тот факт, что Август при этом платит ему деньги — не такая уж проблема. Дружит же он с Отто как-то. При желании и должной сноровке деньгами дружбу не испортишь. — Я не понимаю даже в каком направлении вы хотите двигаться, — беспомощно тянет Дима. — Мне кажется, будет сложно выдержать такую же атмосферу, как в «Несгораемом»... — И не нужно! — запальчиво восклицает Август. — Это... не та книга, которой я горжусь. Я в ней слишком много всего намешать. Критики правы, получиться слишком тяжело и запутанно. Не секрет, что Дима так не считает. Он обиженно хмурится, словно Август, критикуя собственную книгу, нанёс ему личное оскорбление. То, как Дима готов бросаться на защиту его творчества, даже умиляет. — Тогда я не понимаю, чего вы хотите, — вздыхает Дима. — Можете попытаться это как-то чётче сформулировать? Если бы Август мог, ему бы не понадобилось прибегать к помощи постороннего человека. Но язвительный комментарий он проглатывает, справедливо полагая, что Диму такой напор может заставить замкнуться или по крайней мере отстраниться. А этого Августу бы не хотелось. Он прикладывает неоправданно много усилий, чтобы проклятая дистанция между ними наконец сократилась. — Я пока не могу конкретно сказать, — честно признаётся Август. — Но я не хочу, чтобы она быть как «Несгораемый». И вообще не хочу, чтобы она быть похожа на мои прошлые книги. Это должно быть что-то новое, яркое, кардинально отличающееся от того, что я писал прежде. Чтобы читатели взять в руки книгу, прочесть её, закрыть и сказать: «Вау, ван дер Хольт так умеет». Звучит, наверное, излишне самовлюблённо. Но это не вопрос раненного эго. Просто после прошлого провала и задержки выпуска новой книги, с лёгкой руки Отто анонсированной ещё в прошлом году, Августу необходимо придумать что-то уникальное, что сможет удивить аудиторию. Но с хорошими идеями у него дела обстоят напряжённо. — Тогда, может... — начинает Дима не слишком уверенно. Август весь обращается в слух. Это первый раз, когда тот лично собирается что-то предложить. И чертовски любопытно узнать, какая идея всё-таки пришла в голову. — Да нет, забейте. Это глупо. И слишком дерзко с моей стороны. Август смотрит с укором. Он не знает, как в Диме вообще сочетаются вот эта вот неуверенность в себе и та властность, что он видел во время несостоявшейся аварии. — Дима, продолжайте, — просит он, мягко улыбнувшись. — Даже если идея будет правда глупый, это не страшно. Нам сейчас нужны хоть какие-нибудь. — Ну, — жмёт плечами Дима, продолжая сомневаться в необходимости озвучивать придуманное. — Я просто подумал, если вы хотите поразить аудиторию, может, имеет смысл всё-таки включить любовную линию? Знаю, что вы такое писать не хотите. Но я уверен, что такой талантливый писатель отлично справится и с романтикой. Ну, конечно. Первая идея, появившаяся у Димы, обязательно должна была оказаться самой невыполнимой. Август грустно усмехается. Самое неприятное тут, что Дима прав, удивить аудиторию таким способом точно получится. Только вот ремарка про талантливого писателя, к сожалению, несостоятельна. Есть вещи, которые Августу не под силу. — Знаешь, я иногда хотеть написать нечто подобное, — качает головой Август, решившись признаться. В конце концов, если он хочет получить реальную помощь от Димы, то между ними не должно быть никаких секретов. По крайней мере в том, что касается творчества. — Но нельзя писать о том, чего ты никогда сам не чувствовать. Дима, взявшийся было пить остывший чай, замирает с кружкой в руках, так и не донеся её до рта. О да. Потрясающая реакция на то, что человек перед ним — эмоциональный инвалид. — Вы хотите сказать, что никогда не влюблялись? — недоверчиво уточняет Дима и тут же одёргивает сам себя. — Я не пытаюсь сказать, что это ненормально. Просто... неожиданно. — Получается так, — кивает Август и беспомощно улыбается. — Это не есть какой-то принцип. Я и сам до конца не понял, я просто не умею или всё дело в мой работа. Я рано стать популярным, мне было около двадцати лет. И до этого момента я никогда не влюбляться. Чувствовать, конечно, какую-то симпатию к другим людям. Испытывать привязанность к свой первый парень. Но никогда не было того, о чём другие люди писать в романах. Чтобы сердце бешено колотилось и фейерверки перед глазами при поцелуе. Может, я слишком прагматик. Может, я просто не встретить свой человек тогда. А потом стало как-то слишком поздно. Дима не смотрит на него с жалостью, что уже радует. Но на лице у него отражается какая-то тихая грусть. — Мне кажется, что любить никогда не поздно, — осторожно отмечает он, прочистив горло. — Ты не понимать, Дима, — вздыхает Август. — Я повенчан с работой, да и искать кого-то мне откровенно негде. Я не иметь возможности воспользоваться приложением для знакомства, это быть странно. Люди в литературных кругах, в которых я вращаться, не слишком располагать к себе. Да и как найти человека, который будет любить меня, а не писателя Хольта, я, если честно, не знаю. В ответ на последнюю фразу Дима как-то странно дёргается. Словно Август своими словами попал каким-то образом глубоко в него, что-то задев в душе. Это странно, но Август предпочитает не углубляться, всё равно ход мыслей Димы он вряд ли угадает. — Вы слишком драматизируете, — наконец говорит Дима, слабо улыбнувшись. — Любовь устроена немного проще. Но вы, как мне кажется, сами её от себя отгоняете. И в жизни, и в книгах. — Ты так считаешь? — с интересом уточняет Август. Его слова Димы даже не задевают. Более того, очень интересно получить взгляд со стороны на эту ситуацию. Отто неоднократно говорил ему, что он в себе закопался и увяз по самое горло, мысля какими-то надуманными категориями. Кто знает, может и в ситуации с любовью ситуация похожа. — Простите, я не в своё дело полез, — трактует по-своему его слова Дима. Хочется сказать, что всё в порядке, но это было бы ложью. Август после этого разговора определённо не в порядке. Ему пришлось вытащить на поверхность то, о чём он в обычное время старается не думать. Иронично, что Дима, сам того не понимая, непроизвольно бьёт по главным слабостям Августа. Сначала, рассуждая о книге, указывает на его одиночество. Теперь заходит дальше, и поднимает тему его неумения любить. Которое, по правде говоря, не является какой-то бронёй, а лишь доставляет кучу проблем, лишая возможности найти надёжный тыл. Человека, рядом с которым будет не страшно жить. Может, если бы такой человек у него всё-таки был, Август бы лучше понимал, что делать со своей жизнью. — Да и, кроме того, — фыркает Август, не заостряя внимания на чужих извинениях. — Если я вдруг начну писать о любви, то опять лишу себя российской аудитории. До Димы не доходит. Он непонимающе хмурится, и Август поражается тому, насколько наивным и невинным может быть этот человек. — Я, Дмитри, совершенно не умею писать женщин, — усмехается Август. — Абсолютно. Я с ними практически не общаться. Нет, я пересекаться с женщинами по работе, говорить с фанатками. Но всего этого недостаточно, чтобы хорошо прописать женского персонажа. Да и, к тому же, о какой любви в принципе могу написать я. Он намеренно выделяет голосом местоимение, надеясь, что Дима намёк всё-таки поймёт. До того, к счастью, и правда доходит. Он мгновенно краснеет и смущённо отводит взгляд. Его реакция, если честно, интригует. Это не гомофобия, определённо нет. Что-то другое, с чем Август ещё никогда не сталкивался, и чему не может подобрать название не только на русском, но и на родном нидерландском языке. — Оу, точно, — бормочет Дима, крепко сцепив пальцы. Со стороны складывается впечатление, что он волнуется. Но с чего бы? — Но, я думаю, это не так уж плохо? Зачем ориентироваться на наши варварские взгляды? Вы можете написать красивую историю, которую полюбят во всём мире. Не так уж важно в этом контексте, будет ли в списке Россия. «Нет, важно», — думает Август. Потому что в России, как оказалось, могут жить его преданные фанаты, желающие купить его книгу, но не имеющие такой возможности. И это, откровенно говоря, печалит. — Нельзя лишать моих российских поклонников книг. Если уж я вдруг написать историю об однополой любви, то тогда мне придётся с твоей помощью лично слить в сеть пиратский экземпляр книги, переведённый на корявый русский. Август и сам не понимает, с чего вдруг начинает рассуждать о возможности написания книги с ярко выраженной любовной линией как о чём-то допустимом. А ещё не знает, откуда взял вообще столько смелости, чтобы полагать, что Дима будет оставаться рядом на протяжении всего процесса работы над рукописью. — Август, я должен признаться... — начинает Дима, замявшись. Его тревога, видимо, передаётся воздушно-капельным путём, потому что сердце в груди у Августа тоже ускоряет ритм. В горле мгновенно пересыхает. — Я очень рад, что мне довелось с вами познакомиться. Знаете, золотое правило любого восхищения медийной личностью — держаться от своего кумира на расстоянии. Потому что быть чьим-то поклонником — это всегда в каком-то смысле идеализировать этого человека. И при более близком знакомстве можно разочароваться. Но вы — действительно хороший человек. И я чувствую, что мне выпала уникальная возможность. У Димы горят глаза, а говорит он всё это так запальчиво, словно если остановится хоть на секунду, то передумает. У Августа же кровь приливает к щекам. Он надеется, что в не слишком ярком освещении номера это не будет слишком заметно. Слова Димы ощутимо смущают. И Август удивлён, он не думал, что будет способен так расчувствоваться от простой и незамысловатой речи. Но слышать нечто подобное оказывается очень приятно. То, что Дима считает его хорошим писателем — известный факт. Но из-за того, что он, оказывается, считает его ещё и хорошим человеком, на душе становится теплее.

***

К концу месяца Дима настолько свыкается с новым положением вещей, что начинает показывать своё чувство юмора. А оно у него, стоит сказать, небанальное. В один из дней он предлагает поехать на прогулку в парк с символичным названием «Новая Голландия». И это можно было бы списать на случайность, если бы не лукавые искорки, видные в его взгляде. Август предложение принимает стоически, чисто из природного упрямства. Голландия, так Голландия. В крайнем случае можно будет начать бурчать на то, что ничего общего с Нидерландами этот парк не имеет (да и быть таких точек соприкосновения у него не может). Располагается парк на острове, и уже это кажется Августу удивительным. Возможно, именно здесь прослеживается какая-то связь с Нидерландами. Чисто на сопоставлении со множеством каналов, разделяющих Амстердам словно артерии. Парк оказывается крупным и очень зелёным. И, вероятно, приходится по вкусу многим жителям и гостям города, потому что их довольно много и некоторые люди предпочитают проводить время прямо на газонах за уютными столиками или расстелив пледы. Внимание сразу же привлекает круглое здание из красного кирпича. Оно довольно красивое, с выкрашенными белой краской окнами, бордовой черепичной крышей и башенками выхлопных труб. — Похоже на… как это сказать… бублик, — вспоминает нужное слово Август. Дима странно на него косится. — Август, побойтесь бога, — усмехается он. — Это бывший судостроительный завод восемнадцатого века. — Может и так. Но похоже на бублик, — упрямо не сдаётся Август. Он обращает внимание на ещё одно здание, выполненное из дерева. Оно напоминает остов корабля: не полноценное судно, а всего лишь скелет. И выглядит оно куда современнее, чем бывший завод. На вкус Августа среди разбросанных то тут, то там исторических зданий этот скелет кажется чуждым и неуместным. Но, возможно, в нём говорят высокие амстердамские стандарты и некоторый снобизм. — А это похоже на скелет рыбы, — тычет Август пальцем в необычное строение. Дима ещё больше округляет глаза и буквально сканирует его взглядом. — Август, вы голодны? — несмело уточняет он. — Здесь множество кафе и ресторанов, если что. — С чего ты это взял? — усмехается Август, хотя и сам понимает, откуда такие выводы. Просто упрямится. — У вас все сравнения про еду, — поясняет Дима, немного смутившись. Если честно, Августу порядком надоело, что Дима в его присутствии смущается практически перманентно. Нет, вызывать у него такую реакцию приятно. Но делать это хочется неоднозначными намёками, брошенными невзначай комплиментами и провокационными заявлениями. Август и сам не понимает, зачем ему всё это. Ему просто нравится выводить Диму из равновесия и проверять на прочность. А вот видеть, как его выбивают из колеи простейшие фразы, на которые ему явно приходится набираться смелости, Августу совершенно не нравится. Он действительно хочет общаться нормально. Может, чуточку с перегибами, но так, чтобы обоим было комфортно. Чтобы Дима от него не шарахался. Но это, судя по всему, не самая достижимая цель. Иногда Августу кажется, что проще написать роман с любовной линией, чем добиться от Димы принятия ситуации и войти в его зону комфорта. — Знаешь, а давай зайти в какой-нибудь кафе, — соглашается Август, немного подумав. — Я абсолютно не голоден, но от кофе бы не отказаться. У Августа есть скрытые мотивы, о которых Диме он пока не сообщает. Без кофе легко было бы прожить, если бы не то, как подействовала на него умиротворяющая обстановка парка. Впервые за неполный месяц Август чувствует, что готов попытаться сгенерировать какие-то идеи. Они наверняка будут глупыми, но это уже хоть что-то. А думается Августу лучше всего за кофе. Впрочем, если говорить честно, вдохновляет Августа вовсе не парк. Дело скорее в близости Димы, к которой за прошедшее время удаётся немного привыкнуть. Этот человек вдохновляет самим своим присутствием и ярой готовностью помочь. И у Августа появляются некоторые мысли, связанные с Димой и будущей книгой. Пока не очень понятно, как тот отреагирует на всё это. И Августу остаётся надеяться, что он хотя бы не раскусит его слишком быстро. Они останавливают свой выбор на первом попавшемся кафе. Легкий тент над террасой отбрасывает приятную тень, в которой Август облегчённо выдыхает. После многодневных дождей в городе резко повышается влажность, что в сочетании с палящим июльским солнцем доставляет немало неприятностей. Российский климат всё ещё повергает Августа в ужас, потому что в Амстердаме он куда мягче и приятнее. Привыкнуть к таким перепадам температуры, кажется, решительно невозможно. Хотя Диме, судя по всему, нормально. Атмосфера в кафе оказывается приятной, почти домашней. Деревянные столики с клетчатыми скатертями и плетеные стулья располагают к неспешному отдыху, яркие подушки на диванах добавляют красок, а живые цветы в кашпо и кадках наполняют воздух нежными ароматами. В такой обстановке отчаянно хочется творить, и Август чувствует до боли знакомое ощущение роящихся мыслей, переполненных множеством идей. — Итак, — начинает он, отхлебнув свой эспрессо. — Я придумать мысль. Если послушаться твоего совета и попробовать написать книгу с выраженной любовной линией, то для яркости и контраста героев надо делать полный противоположность. Август и сам не понимает, почему предложение о любовной линии его не отпускает. Возможно, дело в том, что оно логично. И ещё он впервые думает, что чисто теоретически сможет её хорошо прописать. Сбивающееся с размеренного ритма каждый раз, когда вечно напряжённый Дима улыбается, сердцебиение тут конечно же ни при чём. Правда, основная часть идеи этому во многом противоречит. Потому что Август задумал безумную авантюру, способную в перспективе напугать и без того зашуганного Диму. — Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — честно признаётся тот. Он ожидаемо заказывает что-то невообразимо сладкое и молочное. Такой кофе Август не принимает как концепцию, но с Димой он, пожалуй, даже вяжется. — Типа полицейский и представитель криминального мира? Идея хороша, но Август от своей так просто отказываться не планирует. Ему кажется, что история будет писаться лучше, если он возьмётся за то, о чём реально хочет рассказать. — Не совсем, — качает головой он. — Мне было бы интересно рассказать, например, о представителях двух разных стран. Скажем, знаменитом нидерландском детективе и талантливом русском офицере. Они могут совместно расследовать дело, начавшееся обыденно, но обернувшееся клубком загадочных событий, который нужно распутать. — Почему именно русским? — уточняет Дима с искренним любопытством. Ответ лежит на поверхности, но признавать его Август не хочет даже себе. Сам же Дима ни о чём не догадывается, по крайней мере пока что. И это огромная удача. — Ну я же хочу начать книгу в России, — разводит руками Август, кое-как выдумав подходящее объяснение. — Логично отвести стране какое-нибудь особое место в истории. — Логично, — серьёзно кивает Дима, соглашаясь. — Только не совсем понятно, на почве чего эти двое могут начать сотрудничать. Если, к тому же, являются гражданами разных государств. Август прикрывает глаза, стараясь подключить воображение. Так далеко он историю ещё не продумывал, но Дима прав — это важный нюанс, на который стоит сразу обратить внимание. — Допустим, в Нидерландах убили российского гражданина, и посольство направило своего человека, чтобы он принял участие в расследовании. — Но это же нереалистично, — метко подмечает Дима, чуть нахмурившись. Августу до чёртиков нравится, как он охотно включается в процесс обсуждения. И особенно ему импонирует, что все ремарки оказываются дельными. Сразу видно, что у Димы богатый читательский опыт и хорошее образование. В этом смысле Август с выбором помощника не прогадал. — Читателям не всегда в книгах интересен реализм, — беспечно жмёт он плечами. — Людям нравится читать красивые истории, а их соответствие объективной действительности вторично. Особенно, если рассказывать о какой-нибудь великой любви. Виснет неловкая пауза. Август, наверное, слишком отчаянно хватается за предложение Димы, что со стороны должно выглядеть странно, учитывая, как яро он отрицал его пару дней назад. Что творится в голове у Димы в этот момент — загадка. Но он выглядит как человек, испытывающий дискомфорт. — Ну, если вы считаете, что так будет лучше, то стоит попробовать, — наконец соглашается Дима. — Если откинуть в сторону проблемы реализма, в остальном идея звучит многообещающе. — Спасибо, — искренне благодарит Август. — А теперь мы подходить к самому интересному, — он не просто волнуется, нет, он чувствует болезненный укол страха. Что удивительно, ведь бояться общения с другими людьми он давно разучился. — Это быть странная просьба, но я не очень хорошо разбираться в менталитете русских людей… — Поэтому хотите попросить меня вам с этим помочь? — подсказывает Дима, когда пауза, невольно взятая Августом, начинает неприлично затягиваться. — Не совсем, — отрицательно качает он головой. — Я хотеть попросить твой согласие писать этот cute russian officer с натуры. С тебя, — для верности уточняет он. Дима смотрит шокировано. На его лице отражается напряжённый мыслительный процесс, а у Августа сердце замирает. Он не уверен, что озвученное предложение не оскорбит Диму. Всё-таки Август просит его стать прототипом для гомосексуального персонажа. И для русского мужчины, пусть даже и толерантного, этого может быть слишком. — Я не понимаю, Август… — очень уязвимо и беспомощно отвечает Дима, помолчав перед этим примерно с минуту. — Тебя это оскорблять? — осторожно уточняет Август, готовый заранее извиняться за всё на свете, в том числе и за небольшие грешки, в виде жаркой мастурбации, что водятся за ним одинокими вечерами (о которых Дима не знает и не должен никогда и ни за что узнать). — Нет, вовсе нет, — поспешно отзывается Дима. — Просто я не совсем понимаю… почему я? Я же совершенно обычный. Слишком обычный, чтобы быть прототипом персонажа в художественном произведении. Наступает черёд Августа недоумевать. Ему казалось, что Дима побаивается его самого, но и в голову не приходило, что тот может быть настолько закомплексованным. И очень зря. Он умный, интересный, хороший как собеседник, воспитанный и предупредительный. А ещё у Димы очень приятная, немного миловидная внешность, причудливо сочетающаяся с неоспоримой мужественностью, которую подчёркивает волевой подбородок с чертовски милой ямочкой. Выразительные глаза, обрамлённые длинными пушистыми ресницами. Тонкие губы, изящный изгиб которых непроизвольно хочется нежно огладить пальцем. А ещё их болезненно тянет попробовать на вкус. Август удивлённо смаргивает, понимая, что его понесло куда-то не туда. — Потому что ты умеешь выглядеть по-настоящему впечатляюще, — коротко поясняет Август с мягкой усмешкой. — И в тот день, когда мы чуть не попасть в авария, ты действовать с тем парнем как настоящий полицейский. Это быть просто вау. Так что я думать, что в тебе есть много черт, которые могут подойти для русский офицер. Дима как-то странно дёргает плечом, будто бы разнервничавшись. И в выражении его лица отчётливо читается сомнение. Август полагает, что он всерьёз обдумывает поступившее предложение, но Дима умудряется его удивить. — Вы правда хороший писатель, — как-то грустно усмехается он. — И по-настоящему наблюдательны. Я действительно мог бы стать офицером полиции. Высшее образование я получил в Полицейской Академии. Ого, а вот это уже неожиданно. Дима после этого внезапного признания открывается с новой стороны, и Август слукавит, если скажет, что ему не хочется забраться этому человеку под кожу и вытащить на свет всё то, что он, судя по всему, тщательно скрывает. — Но ты стать иллюстратор, а не офицер, — отмечает Август с любопытством. — Почему? — Разочаровался в профессии, — нехотя отвечает Дима, и становится отчётливо видно, что тема разговора ему неприятна. — Мы с Игорем подружились из-за того, что учились в одной Академии. Только он последний курс заканчивал, когда я пришёл на первый. И я даже какое-то время пытался на него равняться. Но Гром — потомственный полицейский и идеалист. А я… ну, это я. И я просто не смог справиться. На практике на третьем курсе понял, что вертели настоящие менты на хую и идеалы, и устав, и закон. Не все, само собой. Но многие. Так что я решил, что быть полицейским в России не хочу. В универе доучился чисто из принципа, параллельно пройдя курсы на иллюстратора. И теперь, вот, пытаюсь в этой сфере как-то реализоваться. Эта история звучит… впечатляюще. Август вспоминает того офицера, что не хотел принимать у него заявление о краже, и понимает, что Дима, в сущности, прав. Искать в местной полиции законность и справедливость — всё равно, что пытаться найти бога в церкви. Провальная затея. — Спасибо, что поделился, — вежливо говорит Август, искренне тронутый оказанным ему доверием. — Я думать, что ты очень сильный человек. Не каждый решиться резко всё изменить, пойдя по совершенно другой путь. Дима, зардевшись, отводит взгляд.