Inspiratie

— Дружище, я могу сказать тебе только, что ты ебанулся. Отто смотрит со смесью сочувствия и явного неудовольствия. Его, очевидно, планы Августа на грядущий творческий отпуск совершенно не вдохновляют. Ладно, если говорить совсем уж откровенно, его не вдохновляет факт наличия этого творческого отпуска. И в этом главный минус дружбы со своим литературным агентом. Чисто по-человечески он твои чувства понимает, но за срыв дедлайна готов сожрать с потрохами. Август тяжело вздыхает. — Я ничего не могу поделать с тем, что глава не пишется. Думаешь, мне самому нравится такой расклад? — недовольно огрызается он. В ответ Отто рассеянно жмёт плечами, словно бы действительно допускает мысль, что со стороны Августа это не творческий кризис, подкравшийся незаметно и со всей силы долбанувший по голове, а намеренный саботаж. — Я понимаю твои чувства, — осторожно, словно бы крадучись по минному полю, начинает Отто. — Не нужно так со мной разговаривать, у меня уже есть психотерапевт, — язвит Август. — Тебе я плачу не за это. Отто задумчиво чешет переносицу. Выглядит этот большой человек непривычно странно, словно пытается осторожно поговорить с кем-то, выжившим из ума. Август себя сумасшедшим не считает. Да, его идея, может, слегка и безумна. Но она кажется ему чертовски перспективной. — Ты платишь мне огромные бабки за то, чтобы я держал твою задницу на плаву и не давал популярности утихнуть, — отзывается Отто недовольным тоном. — И это также означает, что я обязан следить за тем, чтобы твои книги выходили по графику. В индустрии гигантская конкуренция, особенно в твоей области. У тебя нет права на ошибку, Оггс. Да, у тебя лояльная аудитория по всему миру, но читатель не будет ждать вечно. Август решительно встаёт на ноги и подходит к кофемашине. Вывозить этот разговор с каждой минутой становится всё труднее. По крайней мере без кофе. — Вот поэтому я и должен уехать, — мрачно отрезает он. — Возможно, — аккуратно соглашается Отто. — Но не обязательно же тащиться в Россию. Что тебе вообще там делать? Почему бы не в Германию, например? Немцы тебя очень любят. Устроили бы встречу с фанатами, автограф-сессию. Представили бы промо книги… Отто ожидаемо заносит. Когда дело касается работы, он становится просто несносен. Любую ситуацию он пытается повернуть в пользу имиджа, который поможет лучше продавать книги. И это неплохо, конечно, для того Август его в общем-то и нанял. Но конкретно сейчас деятельный подход друга ощущается чем-то невыносимым. — Да не могу я устроить промо книги, которой ещё нет! — рявкает Август, всё-таки выйдя из себя. — Я полечу в Россию, и это не обсуждается, потому что мне надо. Естественно, Отто в ответ злится, он никогда не отличался сдержанным нравом. Он тоже вскакивает на ноги и эмоционально взмахивает руками. — Ладно, — восклицает он запальчиво. — Ладно, Оггс, ты взрослый человек. Но только потом не жалуйся, когда тебя в первый же день обворуют русские бандиты или сделают ещё что-то похуже. Август недовольно закатывает глаза. — Ты мыслишь стереотипами. В России не так всё плохо, как ты думаешь. Там красивая природа, интересная архитектура и богатая мультикультурная среда. Я определенно могу почерпнуть там вдохновение. — Я просто напоминаю, что ты автор детективов, Август, — раздражённо ведёт плечами Отто. — Какое вдохновение ты собрался искать в России? Общаться с их копами? Разговор максимально не клеится, и Август устало прикрывает глаза. Он просто хочет, чтобы всё это наконец-то закончилось, потому что если Отто в чём-то и прав, так в том, что Август — взрослый самостоятельный человек, который от своего решения не отступится. — К тому же, я полжизни учу русский, — он предпринимает последнюю попытку решить конфликт мирно, прекрасно понимая, что для друга это заявление аргументом не станет. — И я всё ещё не имею понятия, зачем ты это делаешь, — мрачно кривится Отто. — Я бы больше понял японский... Изучение языка только из-за корней, да ещё и в четвёртом поколении, Август считает несусветной глупостью. В этом процессе же самое главное — интерес. И русский язык у него такой интерес определённо вызывает. В первую очередь своей сложностью. Этот процесс до сих пор остаётся вызовом для него. Если на начальных этапах непонятным казалось примерно всё, то сейчас Август постепенно переходит к по-настоящему сложным вещам. И вникать в них действительно интересно. — Окей, — вздыхает Отто после некоторой паузы. — Скажи дату вылета, я забронирую тебе билет. Неоспоримый плюс этого человека заключается в том, что отходит он также быстро, как и заводится.

***

Пилот объявляет посадку в Пулково, и Август раздражённо засовывает ноутбук в рюкзак. На протяжении всего полёта он честно пытался написать хоть что-нибудь, надеясь, что скука и пребывание в воздухе помогут ему преодолеть этот дурацкий блок. Но не смог выжать из себя ни строчки, просто как идиот гипнотизируя девственно-белую страницу текстового редактора. Всё это напоминает его худший ночной кошмар. И самое обидное, что Август даже себе не может объяснить, с чем связана такая ситуация. Он бы понял, если бы желание писать пропало из-за какой-нибудь депрессии. Но нет, ничего подобного у Августа не наблюдается. Он любит свою жизнь, охотно её прожигает, соря деньгами, но… не может писать. Август никогда не относился к числу людей, умеющих делать это стабильно. Без вдохновения, творческого порыва, настойчиво зудящего где-то под кожей, он был ни на что не способен. И в этом заключается его главная трагедия. Можно ли вообще считать профессионалом человека, способного творить только в порыве чувств? Ответа на этот вопрос у Августа нет. Зато есть дурацкая теория, заключающаяся в том, что его просто разбаловала сытая обеспеченная жизнь. Лет десять назад, когда он только начинал свой творческий путь, всё было как-то понятнее и проще. У Августа не было ни роскошной машины, ни трёхэтажного дома, ни приглашений на лучшие культурные тусовки Амстердама. Зато был неугасающий внутренний огонь, заставлявший его писать. И, что немало важно, делать это так, чтобы людям нравилось. Этот аспект, к слову, ощутимо просел. Последнюю его книгу критики разнесли в щепки. В каждой второй рецензии обязательно отмечалось, что «ван дер Хольт исписался». И неприятно было, что, объективно глядя на ситуацию, Август был склонен с критиками согласиться. Вот поэтому он и прибыл в Россию. План простой — оказаться в незнакомой среде, подальше от привычного сытого Амстердама, лишить себя всех атрибутов роскошной жизни и посмотреть, что из этого вообще выйдет. В конечном итоге, возможно и не врут люди, отмечающие, что художник должен быть голодным. Пулково встречает его типичной суетой аэропорта. Отовсюду слышится шум чемоданов на транспортерах, кавалькада объявлений о прилете и отправлении сразу на нескольких языках, манящий гул самолетов вдалеке и бесконечные разговоры пассажиров. Их обрывки Август жадно вбирает в себя, впитывая новую информацию как губка. Будучи писателем, он старается искать вдохновение во всём. И во многом оно завязано на понимании людей. Хороший писатель — это своего рода психолог. Для качественной книги практически любого жанра требуется тонкое понимание человеческой натуры. Читателя нельзя обманывать, он легко почувствует фальшь. Поэтому приходится изучать людей, регулярно к ним присматриваться, оценивать их радости и печали. Даже в короткие десять минут, что Август идет по зоне прилёта, перед его глазами разворачивается добрый десяток человеческих историй: романтичное воссоединение влюблённых, не замечающих никого, кроме друг друга, встреча родителей, бывших в отпуске, и детей, привезённых в аэропорт бабушкой, деловая коммуникация солидного бизнесмена в костюме с личным водителем. Отдельную касту составляют туристы. Их в толпе видно сразу: они, нагруженные вещами, восхищённо озираются по сторонам и выглядят необычайно вдохновлёнными и заряженными. Сам Август, несмотря на то что, по сути, тоже является туристом, ничуть с ними не похож. У него усталый взгляд и мрачное выражение лица. Недовольство собой, связанное с очередной провальной попыткой что-то написать, отзывается в груди болезненным уколом и здорово портит настроение. Он выходит на улицу и мрачно кривится, заметив знак, запрещающий курение. Никотина хочется больше, чем жить. Но, видимо, придётся потерпеть. Небо затянуто плотной тусклой пеленой, словно кто-то вылил на него ведро серой краски. Плотные тучи заволокли всё видимое пространство, из-за чего Август досадливо морщится. Влажный воздух пропитан запахом петрикора и озона, заполняясь из-за этого предчувствием скорого дождя. — Bliksem! — ругается Август, наблюдая за тем, как с неба начинают срываться первые крупные капли. До прибытия такси, предусмотрительно вызванного ещё в аэропорту, остаётся три минуты. Но у Августа с собой нет зонта, и, если дождь решит превратиться в ливень, ему будет несладко. Температура на улице далеко не летняя, сырая прохлада пробирает до костей, несмотря на то что Август предусмотрительно прилетел в худи, наслышанный о переменчивой российской погоде. Санкт-Петербург встречает его не особенно приветливо. И будь Август чуть меньшим материалистом, он бы счёл это за дурное предзнаменование. Но внезапная непогода настроение портит не слишком сильно, во многом потому, что испорчено оно оказалось ещё во время перелёта грызущим изнутри недовольством собой. Август тяжело вздыхает. На парковке показывается жёлто-белый автомобиль такси с подходящим номером, и он трусцой бежит к машине, накинув на голову капюшон худи. «Ну здравствуй, Россия», — думает про себя Август. — «Надеюсь, хотя бы ты мне поможешь».

***

Август всё ещё не склонен верить в символы и знаки, но жизнь его складывается таким образом, что не поверить в них оказывается довольно сложно. Невольно поверишь во что-то полумистическое, когда неудачи начинают предостерегать буквально на каждом шагу. Сначала оказывается, что у Августа слетела бронь в отеле, и в его номер уже заселились какие-то люди. Он, конечно, избрал для себя путь отказа от привычного образа жизни, но базовый комфорт это решение в себя не включало. В итоге же заселить Августа смогли только в пустующий номер эконом-класса с узкой односпальной кроватью, старой, пожелтевшей от времени сплит-системой, одинокой тумбочкой и шкафом, не оборудованным даже сейфом. Условия оказались по-настоящему спартанскими, и Август бы слукавил, если бы сказал, что оказался к этому готов. В конечном итоге он забронировал себе приличный номер в другом отеле, но целую ночь ему пришлось провести в этой удручающей обстановке. И Август плохо спал, ему мерещились прикосновения крохотных лапок насекомых, способных водиться в столь бедных условиях. Умом он понимал, что всё это глупости и игра воображения, но стереотипы оказались сильнее рациональности. В новом номере всё тоже пошло под откос довольно быстро. Он, конечно, был куда эстетичнее, с ремонтом в скандинавском стиле. Но… отчего-то первой же ночью в нём прорвало трубу. Август проснулся не сразу, поэтому горячая вода тонким ровным слоем успела покрыть весь пол. Это был почти кипяток, и спуститься с кровати не представлялось возможным. В итоге Август, от паники напрочь забывший русский, кое-как объяснился с персоналом и был вынужден какое-то время как идиот сидеть на кровати, в ожидании, когда сотрудники отеля устранят последствия этой локальной катастрофы. Две бессонных ночи ещё никому не шли на пользу, поэтому Август, на следующий день опрометчиво вырубившийся в метро, даже не удивляется, не обнаружив у себя кошелька. Он не грешит на российский менталитет, щипачи есть во всех городах и странах мира. Сам виноват. Но отсутствие кошелька, в который был засунут картхолдер, становится серьёзной проблемой. Большая часть банковских карт, находящихся в нём, для неизвестного вора будет бесполезной, поскольку они нидерландские. Но российская там тоже есть (и на ней находится довольно крупная сумма денег). А ещё проездной на местный общественный транспорт. Ситуация вырисовывается не из приятных. Август стоит на улице как последний придурок, растерянно хлопая глазами. Он не слишком хорошо понимает, что теперь делать. А когда Август не знает, что делать, он обычно действует по одной и той же схеме — звонит Отто. И мудрый чудесный Отто обязательно находит выход из положения. Правда, в этот раз созвон с другом обещает быть весьма неприятным и унизительным. Но выбора у Августа просто нет. — Хотел бы я верить, что ты успел соскучиться по своему старому-доброму боевому товарищу, — начинает Отто, вместо нормального приветствия. — Но чутьё подсказывает мне, что ты бы не позвонил, будь всё хорошо. Поэтому я вынужден спросить: что случилось? Август глубоко вздыхает, втянув воздух полной грудью. Что ж, это неприятно, но необходимо. — У меня нет денег, — признаётся он нехотя, нарочно выбирая наиболее обтекаемую формулировку. — Mon ami, ты, конечно, не самый финансово грамотный человек, но потратить все взятые в Россию деньги за три дня не мог даже ты, — поддевает Отто. — Если же ты говоришь о чём-то более глобальном, то я сегодня вносил на твой счёт авторские отчисления с продажи «Несгораемого» и могу с уверенностью сказать, что ты точно не банкрот. Август уверен на сто процентов, что Отто уже обо всём догадался. Просто ёрничает, потому что вот такой вот он противный человек. — Меня обокрали, — наконец отвечает Август недовольно. — И только посмей это сказать! — Я обязан, — мгновенно отзывает Отто, и голос его звучит очень нетерпеливо. — Обещаю, что это будет всего один раз. Август знает, что Отто всё равно добьётся своего, поэтому мысленно принимает поражение, хоть это и унизительно. — Ладно, — обречённо вздыхает он. — Валяй. — Я ЖЕ ГОВОРИЛ! — с несоответствующей ситуации радостью выпаливает Отто. — Чего ещё ты ждал от поездки в Россию? Август закатывает глаза, хоть видеть его Отто и не может. Чёрт знает, зачем он вообще дружит с этим придурком. Может потому, что других друзей ему не завезли. У Августа не самый приятный характер, и только Отто, с характером ещё более поганым, способен его вывозить. Ну, ещё Август дружит с ним, потому что без этого человека давным-давно бы разорился. И, возможно, не продал ни единой книги. — Мне не до споров, Отто, — жёстко отрезает Август. — Я не понимаю, что делать. На том конце провода сперва раздаётся какое-то сложноидентифицируемое сопение, а затем Отто прочищает горло, пытаясь придать себе напускной серьёзности. Ну, либо ему потребовалось время, чтобы взять себя в руки и не заржать в голос. — Во-первых, блокируй российскую карту. Надеюсь, у тебя не было с собой налички, и этим мудакам ничего не достанется, — начинает он своим деловитым рабочим тоном. — А, во-вторых, иди в полицию. Это, конечно, мало что даст, но попробовать стоит. Идти к российским офицерам не хочется совершенно. Потому что да, чёрт возьми, Отто прав, это ничего не даст. О безынициативности российской полиции много говорят и в Европе. По крайней мере, до Августа долетала совершенно разная информация. Многое, конечно, было скорее страшными байками, призванными напугать рядового жителя «славного и прогрессивного» Евросоюза. Но по новостям, казавшимся более-менее адекватными, можно всё-таки сделать вывод, что с полицией в России дела обстоят действительно плохо, и она, как минимум, нуждается в реформации. — Ну и что мне это даст? — возмущается Август. — Кроме потраченного времени? — Чувство внутреннего удовлетворения? — предполагает Отто с вопросительной интонацией. — Не спрашивай у меня, я не знаю. Но в полицию сходить всё же нужно, вдруг случится чудо. А я пока узнаю, какие в России есть способы снять деньги со счёта при заблокированной карте. Отто прав, хоть Августу и неприятно это признавать. — Спасибо, — выдавливает из себя он вымученно. — И молись, Оггс, чтобы твой russian trip принёс свои плоды и вернул тебя в строй, — угрожает Отто недовольно, и по его тону сложно понять, шутит он или нет.

***

— Молодой человек, ну сами подумайте, как мы вашего вора будем искать? — произносит заебанный жизнью тучный полицейский, глядя на Августа исподлобья. — Вы особые приметы его можете назвать? Нет. Момент совершения преступления видели? Тоже нет. Как мы вам вора найдём, когда вы сами о нём ничего сказать не можете? Август досадливо морщится. Он осознавал, что поход в полицию вряд ли что-то даст. Но тот факт, что у него попытаются не принять заявление — какая-то чрезмерная дикость. Хочется начать угрожать жалобой в нидерландское посольство, но Август не уверен, что во всём этом есть какой-то смысл. Карту он уже заблокировал, а наличных в кошельке было не слишком много. Около тридцати тысяч рублей и пятьдесят евро, которые он не стал на всякий случай менять. Если Отто найдёт способ получить доступ к деньгам на банковском счету, историю с кражей можно будет вспомнить как досадное недоразумение. — Я гражданин другого государства, — всё-таки вздыхает Август. — Допустим, это были мой последний деньги. Что вы мне приказывать в такой ситуации делать? Он гиперболизирует проблему, потому что внезапно хочет прощупать границы этого офицера. Осталось вообще в нём что-то человеческое? Ну, эмпатия там, например. Это в каком-то смысле даже полезный опыт. Август всегда пишет о хороших детективах и полицейских. Потому что в жизни, как жертва, не сталкивался ни с какими, а все консультировавшие его офицеры были действительно хороши в своей работе. Посмотреть на плохого копа ему действительно полезно. Причем не «плохого» в плане неподчинения уставу и жёсткости в выборе методов, а просто хуёво делающего свою работу. — Да поймите же вы, мы тут правда бессильны, — продолжает увещевать его полицейский. — Будь вы хоть гражданином Марса. Вы знаете, сколько карманников живёт в Питере? Ваш кошелёк уже давно тю-тю, ничего мы не найдём. Август недовольно поджимает губы. — De luiwammelige rat, — бормочет себе под нос он со вздохом. И собирается уйти, потому что от этого офицера явно невозможно добиться ничего внятного. Впрочем, чего можно было ожидать в таком отделении полиции? Оно выглядит далеко не как место, в котором царствуют закон и справедливость. Скорее отдаёт безысходностью достоевского «Преступления и наказания», которое Август когда-то читал. Тошнотно-зеленые стены, отчего-то выкрашенные краской ровно до середины. Длинные ряды дешёвых столов как в типичном опенспейсе. Старые стационарные компьютеры, которые, видимо, работают с божьей помощью. Если честно, Август ожидал, что полиция в Санкт-Петербурге будет выглядеть лучше. Не даром же город называют «северной столицей». — Сань, я приму заявление, — неожиданно говорит проходивший мимо офицер, остановившись рядом с коллегой. Вернее, о том что это офицер Август догадывается, исходя из его слов, потому что формы на полицейском нет. Вместо этого на нём надеты обычные джинсы и коричневая кожаная куртка. — У тебя давно висяков что ли не было, Гром? — с удивлением спрашивает коп, успевший поставить на деле Августа крест, даже его не открыв. — А это, Санёк, не твоё дело, — заявляет «хороший» полицейский, странно ухмыльнувшись. — Пройдёмте, мистер Хольт. Едва ли этот полицейский слышал, как он представлялся, потому что никого похожего поблизости Август не видел. Офицер этот весьма колоритный, так что он бы запомнил. Тем более на наблюдательность никогда не жаловался. Значит, тот просто его узнал каким-то образом. Может, фанат? Август привык к тому, что представители органов правопорядка его книги не читают. Он хотя и старается выдерживать реализм, консультируясь со служащими полиции и детективами, но всё равно оказывается вынужден делать какие-то отступления в пользу художественных допущений. И по этой причине реальным полицейским его книги читать скорее смешно, чем интересно. И, возможно, раздражающе. Ведь в жизни всё работает иначе. Но, возможно, российские полицейские все-таки читают зарубежные детективы, в силу того что и сами плохо представляют себе устройство правоохранительной системы в другой стране. Особенно в Нидерландах, не славящихся своими детективными сериалами. — Меня зовут Игорь Константинович, — представляется полицейский. — Прошу прощения за моего коллегу. Дело у вас и правда не особо перспективное, но полиция Санкт-Петербурга и не такое раскрывала. Скажите, вы можете описать преступника? Август понимает, что ему сейчас придётся по новому кругу отвечать на те же самые вопросы, потому что прошлый полицейский протокол не вёл. — К сожалению, neе, — отвечает Август и прибавляет, спохватившись. — Нет, не могу. Всё случилось в метро. Я спать в этот момент. Пропажу обнаружить лишь на улице. — Мистер Хольт, а вы не могли просто потерять свой кошелёк? — уточняет Игорь Константинович задумчиво. — Ну, знаете, выпал из кармана пальто, например. Или что-нибудь в таком духе. — Исключено, — качает головой Август. — Он лежал в рюкзаке. Застёгнутом. Полицейский вздыхает и задумчиво трёт переносицу. Он к делу тоже подходит без явного энтузиазма, но отчего-то всё-таки берётся. И это очень странно. — Вот что, — начинает Игорь Константинович, хлопнув ладонью по столу. — Давайте восстановим хронологию событий. Когда вы видели кошелёк в последний раз? Во сколько вошли в метрополитен? Когда примерно уснули? В какой момент обнаружили пропажу? Август на все эти вопросы отвечает настолько подробно, насколько вообще может, но информации у него, по правде говоря, не так уж и много. Дело и правда глухое, потому что ничего важного сообщить он не может. И желание Игоря Константиновича заняться расследованием действительно вызывает вопросы. — Ладно, — заключает полицейский, собрав всю возможную информацию. — Скажу вам честно, сделаю в этой ситуации всё, что смогу, но шансов немного. — Я понимать, — кивает Август. — Дело не в деньгах. Я просто хотеть, чтобы преступник понёс справедливое наказание. Игорь Константинович смотрит как-то заинтересованно и задумчиво хмыкает. У него на лице написано всё, что он об Августе думает. Ну, что-то об иностранцах, со своим правосудием заебавших. — Я свяжусь с вами, мистер Хольт, если появятся какие-то новости по вашему делу, — продолжает Игорь Константинович. — Вы свободны. Только… Извините за странный вопрос, но можно с вами сфоткаться? Фотографироваться с полицейскими Августу доводилось. Но, как правило, речь шла всё о тех же консультантах. Но не о копах, ведущих дело о краже, в которой он оказался жертвой. Он хочет отказаться, но совесть голосом Отто напоминает, что он должен уважать своих фанатов в любой ситуации. «От тебя не отвалится кусок, если ты сфотографируешься с человеком, обожающим твоё творчество», — из раза в раз повторяет Отто Августу, всей душой ненавидящему фотографироваться. — Ja, конечно, — соглашается Август, пытаясь сохранить нейтральное выражение лица. Игорь Константинович вытаскивает телефон и вытягивает вперёд руку, чтобы сделать селфи. Для снимка он делает какое-то очень странное выражение лица, на котором отчётливо читается самодовольство. Август же подчёркнуто вежливо улыбается, убеждая себя, что скоро этот кошмар закончится. — Вы читали мои книги? — не удержавшись уточняет он, потому что интерес полицейского к его персоне откровенно интригует. — Не, — отмахивается Игорь Константинович. — Я вообще не по детективам. Но мой лучший друг — ваш большой фанат. Скупил, наверное, все вышедшие книги. Так что я ваше лицо и имя запомнил. Он фотку увидит, сдохнет от зависти. О, это многое объясняет. Август непроизвольно улыбается. Кажется, этот Игорь Константинович из той же породы людей, что и Отто. Сфотографироваться с автором книг, которые не читаешь, просто чтобы позлить друга. Есть в этом что-то столь же мелочное, сколь и забавное. — Могу дать автограф для вашего друга, — предлагает Август, чем удивляет сам себя. Давать автографы он тоже не любит. Его дело — писать книги. А вся эта мишура, сопутствующая жизни селебрити — не для него. У Отто, впрочем, другое мнение на этот счёт. — Вам правда несложно? — искренне удивляется Игорь Константинович. — Тогда давайте, конечно. Буду весьма благодарен. Мой друг с ума сойдёт от счастья. Вместо чистого листа бумаги полицейский хватает первый попавшийся пустой бланк и протягивает его Августу. Это кажется даже чем-то символичным. Автор детективов даёт автограф на настоящем полицейском документе. Он непроизвольно думает о словах Игоря Константиновича о том, что его друг «с ума сойдёт», получив этот автограф. Офицер скорее всего утрирует, но это всё равно очень странно осознавать. Август так и не свыкся с тем, что сама его личность может вызывать у людей какой-то внутренний трепет. Что его считают не просто Августом ван дер Хольтом, а тем самым. Нет, конечно, у него в жизни всякое бывало. И письма с угрозами, и признания в любви. Август предполагает, что всё дело во внешности, которую многие из его знакомых признавали красивой. И немного жалеет о том, что не избрал в начале своей карьеры путь анонимности. Потому что, ну, такое слепое обожание от людей, понятия не имеющих, какой он на самом деле, даже немного неприятно. — Супер, спасибо! — радостно восклицает Игорь Константинович, забирая у Августа автограф, и вдруг делается похожим на мальчишку. Становится очевидно, что он, в сущности, совсем молод. Может, ровесник самого Августа. Может чуть взрослее. Но едва ли старше тридцати пяти, это точно. Офицер сам понимает, что дал волю лишним эмоциям, прочищает горло и тут же стремительно суровеет. — Ещё раз спасибо, мистер Хольт. Можете идти. Это «можете идти» — лучшее, что Август слышал за последнее время. Потому что он правда чертовски устал и хочет поскорее вернуться в свой отель и лечь спать (злосчастные полчаса, что он смог подремать в метро, ситуацию спасли мало). Впрочем, до отеля он, конечно, в ближайшее время не доберётся. Если Отто что-то разузнает, возможно, придётся ехать в банк. Так что покой Августу только снился. Но покинуть полицейский участок всё равно приятно. Он отходит на небольшое расстояние и наклоняется, чтобы завязать шнурок на кроссовке. Август скрыт за колонной, поэтому его не видно. Так что он непроизвольно подслушивает разговор между Игорем Константиновичем и первым полицейским, не пожелавшим возиться с его делом. — Игорь, а кто это вообще был? — спрашивает тот офицер. — Да тот самый Хольт Димкин, — как-то лениво отмахивается Игорь Константинович. — Я боюсь даже представить, как этот чудик отреагирует, когда узнает, что я с ним говорил. Август задумчиво хмыкает. Кажется, в России у него есть как минимум один ярый фанат. Остаётся только надеяться, что судьба будет благосклонна, и Август с этим человеком не пересечётся.